АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Карамзин Николай Михайлович. Чувствительный и холодный

Читайте также:
  1. Где Николай II был в начале февральских событий 1917 года?
  2. Мастер-класс Лепка Улучшенный рецепт холодного фарфора Фарфор холодный
  3. Натурфилософский 16-17 вв. (пантеизм). Представители: Джордано Бруно, Николай Кузанский, Франческо Патрицы, Томмазо Кампанелла.
  4. Холодный Кофе
  5. Холодный фарфор (рецепт домашнего приготовления)
  6. Холодный фарфор. Изготовление
  7. Шесть причин принимать холодный душ
 

Два характера

Воспроизводится по изданию: Карамзин Н.М. Избранные сочинения в двух
томах. М.; Л., 1964.

Дух системы заставлял разумных людей утверждать многие странности и
даже нелепости: так, некоторые писали и доказывали, что наши природные
способности и свойства одинаковы; что обстоятельства и случаи воспитания не
только образуют или развивают, но и дают характер человеку вместе с
особенным умом и талантами; что Александр в других обстоятельствах мог быть
миролюбивым брамином, Эвклид - автором чувствительных романов, Аттила -
нежным пастушком, а Петр Великий - обыкновенным человеком! Если бы надобно
было опровергать явную ложь, то мы представили бы здесь множество хорошо
воспитанных, множество ученых людей, которые имеют все, кроме - чувства и
разума... Нет! Одна природа творит и дает: воспитание только образует. Одна
природа сеет: искусство или наставление только поливает семя, чтобы оно
лучше и совершеннее распустилось. Как ум, так и характер людей есть дело ее:
отец, учитель, обстоятельства могут помогать его дальнейшим развитиям, но не
более. - Привязывает ли натура умственные способности и нравственные
свойства к некоторым особенным формам или действиям физического состава, мы
не знаем: это ее тайна. Система Лафатера и доктора Галя кажется нам по сие
время одною игрою
воображения. Сам почтенный и благоразумный Кабанис, изъясняя свойством
твердых частей и жидкостей счастье и несчастье жизни - нрав, страсти, печаль
и веселье, - не берется размерить и развесить по-аптекарски, сколько чего
надобно для произведения гения, математика, философа, стихотворца, злодея
или добродетельного мужа.
Как бы то ни было, мы видим в свете людей умных и чувствительных, умных
и холодных, от колыбели до гроба, согласно с русскою пословицею; и
нравственное свойство их так независимо от воли, что все убеждения рассудка,
все твердые намерения перемениться нравом остаются без действия. Лафонтен
сказал:

Мы вечно то, чем нам быть в свете суждено.
Гони природу в дверь: она влетит в окно!

Правда, что сию неволю знают одни чувствительные; холодные всегда
довольны собою и не желают перемениться. Одно такое замечание не доказывает
ли, что выгода и счастие на стороне последних? Первые, без сомнения, живее
наслаждаются; но как в жизни более горестей, нежели удовольствий, то слабее
чувствовать те и другие есть выигрыш. "Боги не дают, а продают нам
удовольствия", - сказал греческий трагик; "И слишком дорого", - можно
примолвить, так что мы с покупкою остаемся в глупцах. Но чувствительный есть
природный мот: он видит свое разорение, борется с собою и все покупает.
Однако ж, любя справедливость, заметим и свойственные ему преимущества.
Равнодушные люди бывают во всем благоразумнее, живут смирнее в свете, менее
делают бед и реже расстроивают гармонию общества; но одни чувствительные
приносят великие жертвы добродетели, удивляют свет великими делами, для
которых, по словам Монтаня, нужен всегда "небольшой примес безрассудности" -
"un peu de folie", они-то блистают талантами воображения и творческого ума:
поэзия и красноречие есть дарование их. Холодные люди могут быть только
математиками, географами, натуралистами, антиквариями и - если угодно -
философами!..
Мы имели случай узнать историю двух человек, которая представляет в
лицах сии два характера.
Эраст и Леонид учились в одном пансионе и рано сделались друзьями.
Первый мог назваться красавцем: второй обращал на себя внимание людей
отменно умным лицом. В первом с самого младенчества обнаруживалась редкая
чувствительность: второй, казалось, родился благоразумным. Эраст удивлял
своим понятием, Леонид - прилежанием. Казалось, что первый не учится, а
только воспоминает старое; второй же никогда не забывал того, что узнавал
однажды. Первый, от излишней надежности на себя, откладывая всякое дело до
последней минуты, иногда не выучивал урока; второй знал его всегда
заблаговременно, все еще твердил и не верил своей памяти. Эраст делал иногда
маленькие проказы, ссорился с товарищами и нередко заслуживал наказание; но
все его любили. Леонид вел себя тихо, примерно и не оскорблял никого; но его
только хвалили. Одного считали искренним, добродушным: таков он был в самом
деле. Другого подозревали в хитрости и даже в лукавстве: но он был только
осторожен. - Их взаимная дружба казалась чудною: столь были они несходны
характерами! Но сия дружба основывалась на самом различии свойств. Эраст
имел нужду в благоразумии, Леонид - в живости мыслей, которая для его души
имела прелесть удивительного, Чувствительность одного требовала сообщения;
равнодушие и холодность другого искали занятия. Когда сердце и воображение
пылают в человеке, он любит говорить; когда душа без действия, он слушает с
удовольствием. Эраст еще в детстве пленялся романами, поэзией, а в истории
более всего любил чрезвычайности, примеры геройства и великодушия. Леонид не
понимал, как можно заниматься небылицами, то есть романами! Стихотворство
казалось ему трудною и бесполезною игрою ума, а стихотворцы - людьми,
которые хотят прытко бегать в кандалах. Он читал историю с великою
прилежностию, но единственно для того, чтобы знать ее, не для внутреннего
наслаждения, но как вокабулы или грамматику. Мудрено ли, что мнения друзей о
героях ее были несогласны? Эраст
превозносил до небес великодушие и храбрость Александра: Леонид называл
его отважным безумцем. Первый говорил: "Он победил вселенную!" Второй
ответствовал: "Не зная, для чего!" Эраст обожал Катона, добродетельного
самоубийцу: Леонид считал его помешанным гордецом. Эраст восхищался бурными
временами греческой и римской свободы: Леонид думал, что свобода есть зло,
когда она не дает людям жить спокойно. Эраст верил в истории всему
чрезвычайному: Леонид сомневался во всем, что не было согласно с
обыкновенным порядком вещей. Один спрашивался с воображением пылким, а
другой - с флегматическим своим характером.
Как мнения, так и поступки наших друзей были различны. Однажды дом, где
они учились и жили, загорелся ночью: Эраст вскочил с постели неодетый,
разбудил Леонида и других пансионеров, тушил огонь, спасал драгоценные вещи
своего профессора и не думал о собственных. Дом сгорел, и Эраст, обнимая
друга, сказал с великодушным чувством: "Я всего лишился; но в общих
бедствиях хорошо забывать себя..." - "Очень дурно, - отвечал Леонид с
хладнокровием, - человек создан думать сперва о себе, а там о других; иначе
нельзя стоять свету. Хорошо, что мне удалось поправить твою безрассудность:
я спас и сундуки и книги наши". Так Леонид мыслил и поступал на шестнадцатом
году жизни. - В другой раз они шли по берегу реки: в глазах их мальчик упал
с мосту. Эраст ахнул и бросился в воду. Леонид хотел удержать его, но не
успел; однако ж не потерял головы, даже не закричал, а только изо всей силы
пустился бежать к рыбакам, которые вдали расправляли сети, - бросил им рубль
и велел спасти Эраста, который уже тонул. Рыбаки через пять минут вытащили
его вместе с мальчиком. Леонид бранил своего друга: называл глупцом,
безумным; однако ж плакал... Редкая чувствительность холодных людей бывает
тем заметнее и трогательнее. Эраст целовал его и восклицал: "Я жертвовал
собою для спасения человека, обязан жизнию другу и вижу слезы его: какое
счастие!"
Они в одно время оставили пансион и вместе отправились в армию. Эраст
твердил: "Надобно искать славы!" Леонид говорил: "Долг велит служить
дворянину..." Первый бросался в опасности - другой шел, куда посылали его.
Первый от излишней запальчивости скоро попался в плен к неприятелю; другой
заслужил имя хладнокровного, благоразумного офицера и крест Георгия при
конце войны. Мир освободил Эраста... Как искренно радовался он возвышению
друга, который далеко опередил его в чинах воинских! Ни малейшая тень
зависти не омрачила его доброго, чистого сердца. - Оба вместе перешли они в
гражданскую службу. Леонид занял место совсем не блестящее и трудное; Эраст
вступил в канцелярию знатнейшего вельможи, надеясь своими талантами
заслужить его внимание и скоро играть великую ролю в государстве. Но для
успехов честолюбия нужны гибкость, постоянство, холодность, терпение; Эраст
же не имел никоторого из сих необходимых свойств. Он писал хорошо; но,
вручая бумагу министру, гордым взором не просил снисходительного одобрения,
а требовал справедливой хвалы; не боялся досадить ему: боялся только перед
ним унизиться. "Пусть он знает, - говорил Эраст Леониду, - что я служу
государству, а не ему, и соглашаюсь на время трудиться в неизвестности,
чтобы стать некогда на ту степень, которая достойна благородного честолюбия
и на которой дела мои будут славны в отечестве!.." - "Любезный друг! -
отвечал Леонид. - Никакие таланты не возвысят человека в государстве без
угождения людям; если не хочешь служить им, то они не дадут тебе способа
служить и самому отечеству. Не презирай нижних ступеней лестницы: они ведут
к верхней. Искусный честолюбец только изредка взглядывает на отдаленную цель
свою, но беспрестанно смотрит себе под ноги, чтобы идти к ней верно и не
обступиться..." Сей медленный, благоразумный ход не мог нравиться пылкому
Эрасту. Иногда он работал с удивительным прилежанием; иногда, утомленный
делами, искал отдохновения в светских рассеяниях. Но сей опасный, мнимый
отдых мало-помалу обратился для него в главное дело жизни.
Эраст был молод, прекрасен, умен и богат: сколько прав наслаждаться
светом! Женщины ласкали его, мужчины ему завидовали: сколько приятностей для
сердца и самолюбия! Он сократил вечера для работы, чтобы продлить их для
удовольствий общества, находя, что одобрительная улыбка министра не так
любезна, как нежная улыбка прелестных женщин. К чести его скажем, что он,
забывая должность, стыдился внутренно своей неисправности; однако ж не хотел
сносить ни малейших выговоров и всякий раз отвечал на них требованием
отставки. Министр его был человек добрый и рассудительный, но человек: он
вышел из терпения - и Эраст сделался наконец свободным, то есть праздным.
"Поздравь меня с любезною вольностию! - сказал он Леониду, вбежав в
кабинет к нему. - Мне запретили быть полезным государству: никто не запретит
мне быть счастливым". Леонид пожал плечами и с холодным видом отвечал другу:
"Жалею о тебе! Человеку в двадцать пять лет не позволено жить для одного
удовольствия ".
Разумеется, что Эраст, взяв отставку, тем ревностнее служил грациям. Он
был истинно чувствителен: следственно, хотел еще более любить, нежели
нравиться. Скоро очарование нежной страсти представило ему свет в одном
предмете и жизнь в одном чувстве... Блаженный любовник, забыв вселенную,
вспомнил только о друге и летел к нему говорить о своем счастии.-
Снисходительный Леонид оставлял приказные бумаги и слушал его; но часто,
облокотясь на камин, дремал среди самых живых описаний нового Сен-Прё,
который иногда в жару сердечного красноречия не видал того; иногда же,
пораженный усыпительным действием своих, как ему казалось, чрезмерно
любопытных рассказов, говорил с жалким видом: "Ты дремлешь!.." - "Мой друг!
- отвечал Леонид. - Вы, любовники, имеете обыкновение твердить сто раз одно;
а всякие ненужные повторения склоняют меня к дремоте". Леонид держался
Бюффоновой системы, и нравственная любовь казалась ему дурною выдумкою ума
человеческого. Эраст называл его грубым, бесчувственным,
камнем и другими подобными ласковыми именами. Леонид не сердился, но
стоял в том, что благоразумному человеку надобно в жизни заниматься делом, а
не игрушками разгоряченного воображения. - Споры друзей продолжались - и не
решились; но Эраст оставлял иногда обожаемую красавицу, чтобы ехать к
Леониду и доказывать ему неописанное счастие, каким любовник наслаждается в
присутствии любовницы! Хладнокровный философ наш улыбался...
Он находил и другие случаи торжествовать над своим противником. Давно
уже сравнивают любовь с розою, которая пленяет обоняние и глаза, но колет
руку: к несчастию, терние долговечнее цвета!.. Эраст, наслаждаясь
восторгами, испытывал и неудовольствия: иногда сам скучал, иногда им
скучали; иногда страдал от своей верности, иногда мучился от непостоянства
любовниц. Надобно заметить, что и самые блестящие молодые люди по большей
части входят в связи с женщинами ветреными, которые избавляют их от трудного
искания: мудрено ли, что любовь и непостоянство имеют почти одно значение в
свете? Эраст со слезами бросался иногда в объятия к верному другу, чтобы
жаловаться ему на милых обманщиц. Леонид в таких случаях поступал
великодушно: утешал его и не думал смеяться над бедным страдальцем. Но
искренний Эраст сам любил обвинять себя, проклинал заблуждения страстей,
писал едкие сатиры на кокеток и сперва читал их только другу - а через
несколько дней женщинам - а чрез несколько дней бросал в огонь, снова
пленяясь каким-нибудь ангелом: ибо всякая томная прелестница, которая брала
на себя труд уверить его в любви своей, обыкновенно казалась ему существом
небесным, и Леонид снова должен был засыпать, слушая красноречивые описания
милых ее свойств и чувствительности. - Одним словом, Эраст или
блаженствовал, или терзался, или, в отсутствие живых чувств, томился
несносною скукою. Леонид не знал счастия, но не искал его и был доволен
мирным спокойствием души ясной и кроткой. Первый умом обожал свободу, но
сердцем зависел всегда от других людей; второй соглашал волю свою с порядком
вещей и не знал
тягости принуждения. Эраст иногда завидовал равнодушию Леонидову;
Леонид всегда жалел о пылком Эрасте.
Сей последний уехал наконец из П * - следом за одною красавицею, -
оставив Леонида больного; дорогою беспокоился, считал себя преступником в
дружбе, хотел десять раз воротиться, но между тем въехал уже в M-y - откуда
через несколько дней известил друга о своей женитьбе... "Уверенный, - писал
он, - многими опытами, что все нежные связи, основанные только на
удовольствии, не могут быть надежны и, разрываясь, оставляют в сердце
горесть о минувшем заблуждении, я прибегнул к союзу, освященному мнением и
законом! Вечность его пленяет душу мою, утомленную непостоянством". - Эраст
заклинал друга спешить к нему в объятия и быть свидетелем его истинного
счастия. Леонид скоро явился в M *... Обрадованный Эраст бросился к нему
навстречу, говоря: "Теперь вижу опыт нежной дружбы твоей!.." - "Я отпросился
в отпуск, - сказал Леонид равнодушно, - чтобы ехать в свою деревню. Мне
через M-у дорога..." И в самом деле уехал через два дни.
Эраст и самому себе и другим казался счастливым: Нина, супруга его,
была прекрасна и мила. Он наслаждался вместе и любовию и покоем; но скоро
приметил в себе какое-то чудное расположение к меланхолии: задумывался,
унывал и рад был, когда мог плакать. Мысль, что судьба его навсегда
решилась, - что ему уже нечего желать в свете, а должно только бояться
потери, - удивительным образом тревожила его душу. Мы никогда не изъясним
сего чувства холодным людям: оно покажется им безумием, но делает самых
счастливых несчастными. Воображение, которому навеки занятое сердце не
дозволяет уже искать таинственного блаженства за отдаленным горизонтом, как
будто бы скучает своим бездействием и рождает печальные фантомы вокруг нас.
В сем расположении Леонид нашел Эраста, возвратясь из деревни в M-у, и
дал слово прожить с ним несколько времени. Нина желала показаться ему
любезною: мудрено ли? Эраст так неумеренно хвалил
его! И друзья мужей, как известно, имеют великие права на ласку жен.
Леонид, всегда равнодушный и спокойный, был тем занимательнее в обществе;
сердце никогда не мешало уму его искать на досуге приятных идей для
разговора. К тому же мы заметили, что холодные люди иногда более
чувствительных нравятся женщинам. Последние с излишнею скоростию и без
всякой экономии обнаруживают себя, а первые долее скрываются за щитом
равнодушия и возбуждают любопытство, которое сильно действует на женское
воображение. Хочется видеть в пылкой деятельности сердце флегматическое,
хочется оживить статую... Но без дальнейших изъяснений скажем, что Леонид
вдруг - уехал в П *, не простившись ни с хозяином, ни с хозяйкою.
Эраст изумился и спешил к жене своей... Нина обливалась слезами, писала
и хотела скрыть от него бумагу. Он вырвал письмо из рук ее... Бедный муж, но
друг счастливый!.. Открылось, что Нина обожала Леонида, но что он не хотел
изменить дружбе и для того удалился. Безрассудная в письме своем к нему
заклинала его возвратиться, а в противном случае грозилась отравить себя
ядом... Эраст оцепенел от ужаса... Виновная супруга лежала у ног его без
памяти... Видя смертную бледность ее, он забыл все и старался только
привести ее в чувство... Нина открыла томные глаза свои. Не знаю, что она
говорила Эрасту, но Эраст через несколько минут, прижав ее к своему сердцу,
громко воскликнул: "Такое ангельское раскаяние милее самой непорочности; все
забываю, и мы будем счастливы!.." В тот же день он написал к Леониду: "О
друг верный и бесценный! Поступок твой затмевает добродетель Сципионову; но
смею думать, что в подобных обстоятельствах я сделал бы то же!" Леонид в
ответе своем изъявил сожаление о домашней его неприятности и сказал, между
прочим: "Женщины любезны и слабы, как дети; надобно многое спускать им; но
какой благоразумный человек пожертвует старинным другом минутной их
прихоти?"
Сердца нежные всегда готовы прощать великодушно и радуются мыслию, что
они приобретают тем
новые права на любовь виновного, но раскаяние души слабой не надолго
укрепляет ее в добродетельных чувствах: оно, как трепетание музыкальной
струны, постепенно утихает, и душа входит опять в то расположение, которое
довело ее до порока. Легче удержаться от первой, нежели от второй вины - и
бедный Эраст развелся с женою, ибо не все его знакомые, подобно Леониду,
спасались бегством от прелестей Нины.
Мы видим несчастных мужей в свете и почти привыкли к ним, но если они
чувствительны, то можем ли искренно не сожалеть об них? Мы любим плакать со
вдовцом горестным; он счастлив в сравнении с мужем, который должен
ненавидеть или презирать супругу!.. Эраст в отчаянии своем жаловался на
судьбу, а еще более - на женщин. "Я любил вас пламенно и нежно, - говорил
он, - умел быть постоянным для самых ветрениц, умел быть честным в самых
ненравственных связях, видел, как забываете ваши должности, но помнил свои,
- и в награду за то, быв несколько раз оставленным любовником, сделался
наконец обманутым мужем!" Эраст недели две плакал, недели две скитался один
по окрестностям города, а там, желая чем-нибудь заняться, вздумал быть -
автором.
Чувствительное сердце есть богатый источник идей: ежели разум и вкус
помогают ему, то успех несомнителен и знаменитость ожидает писателя. Эраст
жил уединенно, но скоро обратил на себя общее внимание; умные произносили
его имя с почтением, а добрые - с любовию: ибо он родился нежным другом
человечества и в творениях своих изображал душу, страстную ко благу людей.
Призрак, называемый славою, явился ему в лучезарном сиянии и воспламенил его
ревностию бессмертия. "О слава! - думал он в восторге сердца. - Я искал тебя
некогда в дыму сражений и на поле кровопролития; ныне, в тихом кабинете,
вижу блестящий образ твой перед собою и посвящаю тебе остаток моей жизни. Я
не умел быть счастливым, но могу быть предметом удивления; венки миртовые
вянут с юностию; венок лавровый зеленеет и на гробе!.." Бедный Эраст! Ты
променял одну мечту на другую. Слава благотворна для света, а не для тех,
которые
приобретают ее... Скоро зашипели ехидны зависти, и добродушный автор
нажил себе неприятелей. Сии чудные люди, которых он не знал в лицо, бледнели
и страдали от его авторских успехов; сочиняли гнусные, ядовитые пасквили и
готовы были растерзать человека, который не оскорбил их ни делом, ни мыслию.
Напрасно Эраст вызывал завистников своих писать лучше его: они умели только
изливать яд и желчь, а не блистать талантом. Эраст имел слабость огорчаться
их ненавистию и писал к своему другу: "Узнав ветреность женщин, вижу теперь
злобу мужчин. Первые извиняются хотя удовольствием: вторые делают зло без
всякой для себя выгоды". - "Всего вернее, - отвечал ему, Леонид, - идти в
свете большою дорогою и запасаться такими деньгами, которые везде
принимаются. Служба есть у нас вернейший путь к уважению (которого сродно
искать людям в гражданском соединении), а чины - ходячая монета; положим,
что слава драгоценнее, но многие ли знают ее клеймо и высокую пробу? Это не
монета, а медаль: один знаток возьмет ее вместо денег. К тому же дарования
ума всегда оспориваются, и причина ясна: души малые, но самолюбивые, каких
довольно в свете, хотят возвеличиться унижением великих. Но дело сделано, и
ты стоишь на пути славы: имей же твердость презирать усилие зависти, которая
есть необходимое условие громкого имени! Не только презирай, но и радуйся
ею: ибо она доказывает, что ты уже славен". - Письмо Леонидово заключалось
сими словами: "Я через месяц женюсь, чтобы избавить себя от хозяйственных
забот. Женщина нужна для порядка в доме".
Эраст забыл свои авторские неудовольствия, чтобы спешить в П* к свадьбе
друга... Они уже давно не видались, Леонид, несмотря на прилежность делового
человека, цвел здоровьем; ибо всякая диететика начинается предписанием:
"Будь спокоен духом!" Эраст, некогда прекрасный молодой человек, высох, как
скелет; ибо "огненные страсти, по словам одного англичанина, суть курьеры
жизни: с ними недолго ехать до кладбища". Любовь и слава питают душу, а не
тело. Леонид, несмотря на свою холодность, с прискорбием
заметил Эрастову бледность... Он не обманул друга и в самом деле
женился только "для порядка в доме", заблаговременно объявив невесте
условия: "1) ездить в гости однажды в неделю; 2) принимать гостей однажды в
неделю; 3) входить к нему в кабинет однажды в сутки, и то на пять минут".
Она, исполняя волю отца, на все согласилась и строго наблюдала предписания
мужа, тем охотнее что меланхолик Эраст жил в их доме, любил сидеть с нею у
камина и читать ей французские романы. Иногда они плакали вместе, как дети,
и скоро души их свыклись удивительным образом. Первые движения симпатии
требуют откровенности: сердце в таком случае имеет всю догадку
проницательного разума и знает, что искренность действует сильнее самых
красноречивых уверений в дружбе. Каллиста сведала подробности Эрастовой
жизни, неизвестные и мужу ее, - и чудно: она слушала Эраста с живейшим
удовольствием, а Леонид - с холодностию. Платя доверенностию за
доверенность, Кал-листа жаловалась ему на равнодушие Леонидово и сказала
однажды: "Я хотела бы узнать безрассудную Нину, чтобы иметь понятие о
женщине, которая не умела быть с вами счастливою!.." Но она уже и без слов
объяснялась с Эрастом. Тронутая чувствительность имеет язык свой, которому
все другие уступают в выразительности; и если глаза служат вообще зеркалом
души, то чего не скажет ими женщина страстная? Всякая минута, всякое
движение Каллисты доказывало, что Эрасту надлежало - удалиться! Он хотел
себя обманывать, но не мог; ужасался быть любимым, но не переставал быть
любезным; хотел навеки расстаться, но с утра до вечера видел Каллисту. Что ж
делал между тем благоразумный Леонид? Занимался приказными делами. Однако ж
холодные люди не слепцы - и бедному Эрасту в одно утро объявили, что он
хозяин в Леонидовой доме!.. То есть флегматик наш без дальних сборов посадил
жену в карету и благополучно уехал с нею из П*, написав следующую записку к
другу: "Ты вечно будешь ребенком; а Каллиста - женщина. Знаю тебя и хочу
спасти от упреков совести. Мне поручили кончить важное государственное
дело за тысячу верст отсюда. Верный друг твой до гроба..." Читатели
могут пощадить Эраста: угрызения совести довольно наказали его. Для нежного
сердца все возможные бедствия ничто в сравнении с теми случаями, где оно
должно упрекать себя. "Безрассудный! - думал он. - Я прельстил жену друга,
который не хотел воспользоваться слабостию моей жены! Вот награда за его
добродетель! О стыд! Я смел не удивляться ей и думал, что сам могу поступить
так же!.." К чести Эраста скажем, что он не досадовал на Леонида за разлуку
свою с Каллистой.
Судьба послала ему утешение. Он сведал, что тесть Леонидов имел важное
судное дело и, по всем вероятностям, должен был лишиться своего имения.
Эраст тайно дал на себя вексель его сопернику в большой сумме с условием,
чтобы он прекратил тяжбу миром. Сия великодушная жертва тем более ему
нравилась, что и Леонид и Каллиста были вместе ее предметом; он не хотел
любить, но позволял себе жалеть о слабой женщине, которая для него забыла
должность свою!
Эраст искал рассеяния в путешествии, пленительном в те годы, когда свет
еще нов для сердца; когда мы, в очарованиях надежды, только готовимся жить,
действовать умом и наслаждаться чувствительностию; когда, одним словом,
хотим запасаться приятными воспоминаниями для будущего и средствами
нравиться людям. Но душа, изнуренная страстями, - душа, которая вкусила всю
сладость и горечь жизни, - может ли еще быть любопытною? Что остается ей
знать, когда она узнала опытом восторги и муки любви, прелесть славы и
внутреннюю пустоту ее? - Эраст не имел удовольствия завидовать людям, ибо
сердце его не хотело уже верить счастию. Смотря на великолепные палаты, он
мыслил: "Здесь плачут так же, как и в хижине", - вступая в храмы наук,
говорил себе: "Здесь учат всему, кроме того, как найти благополучие в
жизни", - смотря на молодого красавца, счастливого нежными улыбками
прелестниц, думал: "Ты оплачешь свои победы". Эраст воображал, что сердце
его наконец ожесточилось: так мыслят всегда люди чувствительные,
натерпевшись довольно горя; но, слушая музыку
нежную, он забывался, и грудь его орошалась слезами; видя бедного,
хотел помогать ему и, встречая глазами взор какой-нибудь миловидной
незнакомки, тайно от ума своего искал в нем ласкового приветствия. Эраст
иногда писал и внутренне утешался мыслию, что зависть и вражда умирают с
автором и что творения его найдут в потомстве одну справедливость и
признательность; следственно, он все еще обманывал себя воображением: разве
холодные души не удивляют нас жаром своим, когда они терзают память бедного
Жан-Жака? Злословие есть наследственный грех людей: живые и мертвые равно
бывают его предметом.
Эраст возвратился в отечество, чтобы не оставить костей своих в чужой
земле: ибо здоровье его было в худом состоянии. Он пылал нетерпением видеть
друга, но помнил вину свою и боялся его взоров. Леонид, уже знатный человек
в государстве, обрадовался ему искренно и представил молодую красавицу,
вторую жену свою. Каллисты не было уже на свете: супруг ее, еще не скинув
траура, помолвил на другой и ровно через год обвенчался. Эраст не смел
плакать в присутствии Леонида, но огорчился душевно: Каллиста была последним
предметом его нежных слабостей!.. Друг обходился с ним ласково, но не
предлагал ему жить в доме своем!
Эраст думал посвятить остаток жизни тихому уединению и литературе, но,
к несчастию, ему отдали медальйон с волосами Каллисты и письмо, которое она
писала к нему за шесть дней до кончины своей. Он узнал, что Каллиста любила
его страстно, нежно и постоянно, узнал, что сия любовь, противная
добродетели, сократила самую жизнь ее. Бедный Эраст!.. Меланхолия его
обратилась в отчаяние. Ах! Лучше сто раз быть обманутым неверными
любовницами, нежели уморить одну верную!.. В исступлении горести он всякий
день ходил обливать слезами гроб Каллисты и терзать себя упреками; однако ж
бывали минуты, в которые Эраст тайно наслаждался мыслию, что его хотя один
раз в жизни любили пламенно!..
Он скоро занемог, но успел еще отдать половину своего имения Нине,
сведав, что она терпит нужду.
Сия женщина, наказанная судьбою за неверность и тронутая великодушием
супруга, оскорбленного ею, спешила упасть к ногам его. Эраст умер на ее
руках, с любовию произнося имя Каллисты и Нины: душа его примирилась с
женщинами, но не с судьбою!.. Леонид не ездил к больному, ибо медики
объявили его болезнь заразительною; он не был и на погребении, говоря:
"Бездушный труп уже не есть друг мой!.." Два человека погребли его и с
искреннею горестию оплакали: Нина и добродушный камердинер Эрастов...
Леонид дожил до самой глубокой старости, наслаждаясь знатностию,
богатством, здоровьем и спокойствием. Государь и государство уважали его
заслуги, разум, трудолюбие и честность, но никто, кроме Эраста, не имел к
нему истинной привязанности. Он делал много добра, но без всякого
внутреннего удовольствия, а единственно для своей безопасности; не уважал
людей, но берегся их; не искал удовольствий, но избегал огорчений;
нестрадание казалось ему наслаждением, а равнодушие - талисманом мудрости.
Если бы мы верили прохождению душ, то надлежало бы заключить, что душа его
настрадалась уже в каком-нибудь первобытном состоянии и хотела единственно
отдыхать в образе Леонида. Он лишился супруги и детей, но, воображая, что
горесть бесполезна, старался забыть их. - Любимою его мыслию было, что здесь
всё для человека, а человек только для самого себя. При конце жизни Леонид
согласился бы снова начать ее, но не желал того: ибо стыдился желать
невозможного. Он умер без надежды и страха, как обыкновенно засыпал всякий
вечер.


Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.003 сек.)