Ill К I )l

Под новым руководством 609

: шсь недостатки испанских военных поставок. «Я ви-1шь неликую нехватку в войсках, — сообщал Филипп ■ 1704 году, — по причине недостачи хлеба и выплаты жа-воиннин, что войска повсюду дезертируют». Продоволь- ♦тпис. снаряжение, пушки, палатки и форма десятками tbUMi'i заказывались во Франции. Вся военная машина |. ■■ щи ии оказалась в руках французов, явившихся в стра­ну, которая за два века привыкла вести войны, скорее, за i >м. чем дома. Командующие, назначаемые для веде-ннп поенных действий на полуострове, теперь были в ос­ин 111 к iM французы. Ведущие полководцы Филиппа V — мар-t.ii 11>ай (Bay),граф дельВалле, князьТСерклеТили(TSerc-|игн Tilly), маркиз Кастельродриго. герцог Пополи — были Иностранцами, а их начальники — герцоги Вандомский, I << рпик и Орлеанский — всегда французами. Только фран-i (узский контроль мог обеспечить координацию сухопутной и ипснно-морской стратегии на театре военных действий, i Д!" поддержка с моря имела огромное значение. Испанским армиям шли на пользу советы иноземцев, которые рацио-11.1.шлировали их методы вербовки, организации и оснаще­нии. Французские мануфактуры поставляли материальное м(ичпечение, требуемое для восполнения огромных дефи-i и i roe в испанском снаряжении и источниках снабжения⁶. 111 н'жде всего французы обеспечили Филиппу V одну из са--П.1.Ч громких побед в истории империи— сражение при Д м.маисе.

1705-1706 годы были особенно неудачными для фран-1-1 шпанских сил на полуострове. В конце 1705 года бри-i. i некий военно-морской флот взял Барселону и Валенсию: рОТОМ. летом 1706 года, португальцы оккупировали Мад­рид Ото был момент торжества для португальских солдат, ■вторые едва могли поверить, что ниспровергли великую

.шскую монархию. Опасаясьхудшего, в феврале 1706 го-

i i Людовик XIV сделал Бервика маршалом Франции и сно-м. 11 нн'лал его в Испанию для ведения кампании против пор-t yi лльцев, а годом позже послал еще множество француз-

610 Испании дорога к империи

ских войск под командованием своего племянника, герцо­га Орлеанского.

Джеймс Фитцджеймс, первый герцог Бервик, был неза­конным сыном последнего католического короля Англии Якова II и сестры герцога Мальборо. В то время тридцати четырех лет от роду, он был генералом на французской службе с 1693 года. Весной 1707 он оказался во главе объ­единенных французских сил на полуострове в кампании с целью отвоевания Валенсии. Ему бросали вызов британ­ские и португальские силы под командованием графа Гэл-вея (Galway) и маркиза дас Минаса. На рассвете 25 апреля Бервик подтянул свою армию на возвышенность, господ­ствующую над равниной перед городом Альмансой⁷. Толь­ко к полудню силы Гэлвея достигли равнины и выстроились приблизительно в миле от позиции Бурбонов. Франко-ис­панские силы под командованием Бервика, Пополи и д'Ас-фельда достигали в численности более двадцати пяти ты­сяч человек; половина были французы, имелся также ир­ландский полк, остальные были испанцы. Гэлвей и Минас имели значительно меньшую силу — около пятнадцати ты­сяч пятисот человек, из которых половина были португаль­цы, треть — англичане, остальные — голландцы, гугеноты и немцы; испанцев не было. Битва, начавшая вскоре после полудня и длившаяся два часа, завершилась полным по­ражением сил ГЬлвея. Союзники потеряли по меньшей мере четыре тысячи убитыми (в основном англичане, голланд­цы и гугеноты) и три тысячи пленными. Потери могли быть и больше, если бы не бегство большинства португальцев на раннем этапе сражения. Общее количество потерь Берви­ка убитыми и ранеными тоже было солидным — около пяти тысяч человек". Герцог Орлеанский прибыл на следующий день после победы, слишком поздно, чтобы разделить ее славу. Бервик всегда чувствовал себя англичанином и, где только было возможно, избегал сражений с англичанами и пригласил пленных офицеров на большой пир, устроенный им в их честь два дня спустя.

Под новым руководством

Важность Альмансы, решающей битвы в войне за на­следство на полуострове, неоспорима. Валенсия навсегда иернулась к Филиппу V: основные союзнические армии были разгромлены, жизненно важная инициатива по под­нятию боевого духа вновь взята в руки, а эрцгерцогу при­шлось полагаться только на ресурсы своих кастильских сто­ронников. При Альмансе герцог Бервик сохранил наслед­ство Бурбонов. Несколькими годами позже Фридрих Вели­кий Прусский описал ее как самую впечатляющую битву века. Важнейшим внутренним следствием победы была отмена фуэросов (автономных законов) королевств Араго­на и Валенсии. Возвращение остальной восточной части полуострова завершилось несколькими годами позже с взя­тием в 1714 году Барселоны.

В те же самые недели 1707 года течение событий за пре­делами полуострова было не столь благоприятным. Италия, давно жаждавшая освобождения от Испании, проворно ух­ватилась за удобный случай войны. Баланс военных сил склонился в сторону австрияков, когда принц Евгений по­сле трехлетней отлучки вернулся в 1706 году в Вену. Он привел с собой армию, которая присоединилась к силам герцога Савойского и решительно разбила численно пре­восходившую ее французскую армию под Турином 7 сен­тября. Победа окончательно решила судьбу испанской державы, Франция отозвала большинство своих войск и в марте 1707 года по Миланской конвенции признала отказ от всей Северной Италии. С этого времени Савойя, кото­рая с XVII века была средоточием итальянских патриоти­ческих упований, начала становиться доминирующей державой на севере. Полуостров лежал незащищенным перед австрийской армией, которая под командованием полевого маршала Дауна победоносно ринулась на юг и ок­купировала Неаполь в июле 1707-го. Кампания была пред­принята для оплаты самой себя: такие бывшие союзники Испании, как Генуя, Парма, Тоскана и Лукка были принуж­дены к выплате огромных денежных сумм для прокорма

612 Испания: дорога к империи

войск. Австрияки поселились на своих новых территориях и стали пользоваться своими приобретениями, нежась под средиземноморским солнцем. Как испанцы до них, они внесли мало изменений в образ правления, закрепили правящие элиты у власти и призвали итальянскую интел­лигенцию и музыкантов на север поучить их культуре⁹.

Военные операции в Европе определили будущие очер­тания испанской империи. Но все решения принимались без малейшего участия Испании. Когда начались мирные пе­реговоры с союзниками, их вела одна Франция. Филипп V сам занимался посылкой агентов для переговоров с против­ной стороной, но не имел полномочных послов для ведения мирной конференции. Другой великий претендент на ис­панскую корону, эрцгерцог Карл, уже взошел на престол в качестве императора Карла VI. Ему удалось прислать сво­их представителей на мирные переговоры, но его требова­ния не были приняты ни одной державой ив конце концов он не подписал мирный трактат. В августе 1712 года воен­ные действия между Великобританией, Объединенными Провинциями, Португалией, Францией и Испанией были приостановлены. 11 апреля 1713 года был официально под­писан Утрехтский трактат (в действительности были под­писаны несколько договоров в этот день и в последующие недели, но их обычно упоминают как нечто единое}. Это был. конечно, самый важный договор во всей истории им­перии, чьи очертания радикально изменились впервые после XVI века.

По условиям мира, заключенного между Францией и Великобританией, Испания и Индии оставались за Филип­пом V. который за это подтвердил отказ от всех своих прав на французский престол. Трактат между Испанией и Бри­танией на самом деле был заключен только 13 июля, когда полномочные представители Филиппа наконец приняли участие в переговорах. По этому соглашению Испания ус­тупила Великобритании форт Гибралтар и остров Минор­ку (захваченный британцами в 1708 году), отдала королев-

Под новым руководством 613

етво Сицилию герцогу Савойскому и пожаловала Британии асьенто на работорговлю с Америкой, как и право посы­лать один корабль в год для законной торговли с колония­ми. Мирный трактат между Францией и голландцами пре­дусматривал, помимо прочего, окончательный переход Южных Нидерландов от Баварии, контролировавшей их более десятилетия, к императору. Людовик XIV уже давно осознавал необходимость пойти на уступки, но ему было трудно опечалить и убедить своего внука. Уже в октябре 1706 года он предупреждал Амело. что «короля испанского к великим монархии разделениям приуготовить должно». В 1711 году, когда Филипп отказывался признать потерю Гибралтара и Минорки, Людовик еще более решительно и прямо сказал своему внуку, что «случаи бывают, когда по­требно умение проигрывать". Испания заключила мир с голландцами в июне 1713 года, с британцами и Савойей — в июле того же года, а с Португалией — в феврале 1715-го. Территориальные уступки 1713 года были болезненны. I ибралтар захватили в августе 1704 англо-голландские экс­педиционные войска, и его потеря была горькой пилюлей, которую испанское правительство всегда отказывалось принять из-за уязвленного национального достоинства. Со времен средневековых вторжений арабов испанцы никог­да не уступали крепостей на своей территории иноземным державам. С другой стороны, британцы потратили силы и потеряли человеческие жизни при захвате города и в по­следующих осадах, случившихся за время войны. Не имев­ший стратегической и коммерческой ценности Гибралтар сделался символом победы, от которого не могло отказать­ся ни одно британское правительство. Потеря Минорки была другого свойства. В сентябре 1708 года остров под­вергся нападению генерала Стенхоупа (Stanhope) и вице-адмирала Лика (Leake) и сдался уже через неделю. Важ­ность этого приобретения была немедленно признана Стенхоупом. который писал своему правительству, что «Ан­глия никогда с островом сим расставаться не должна, ибо

614 Испания: дорога к империи

законы Средиземноморью дает он во времена военные, равно как и мирные»¹". Это были единственные террито­риальные потери в метрополии, и потери продолжитель­ные. Минорка спокойно процветала под британским вла­дычеством и была возвращена Испании веком позже, Гиб­ралтар остается британским поныне.

Расчленение европейской части империи продолжалось и после Утрехта; ему суждено было стать полным. Королев­ство Сицилия, неотъемлемая часть Арагонской короны со времен Фердинанда Католика, в Утрехте было отдано гер­цогу Савойскому. Но другие средиземноморские владения еще ждали своей участи. Их повелителем был император Карл VI, который отказался присоединиться к Утрехтско­му миру и поэтому не только пребывал в состоянии войны с Испанией (и Францией), но и деятельно оккупировал всю испанскую территорию в Италии. Поэтому год спустя пос­ле Утрехта, 7 марта 1714 года, Франция и империя догово­рились об условиях мира в трактате, подписанном в Ра-штатте (Rastatt) на правом берегу Рейна прямо к северу от Страсбурга. Этот мирный трактат между ними двумя был подписан только 7 сентября в швейцарском Бадене. Фран­цузы согласились передать императору всю испанскую тер­риторию в Италии, включая Неаполь, Сардинию, Милан и тосканские крепости; испанские Нидерланды отошли к нему в то же время. Когда Минорка и Гибралтар попали в руки англичан, а Италия— под контроль Австрии, Испа­ния в одночасье оказалась лишена своей власти над запад­ным Средиземноморьем. Утрехт и Раштатт открыли новую эру в испанской истории, оставив испанскую монархию в крайнем одиночестве в Европе и в подчинении диктату двух нарождавшихся мировых держав, Франции и Британии.

Принятые в Утрехте условия должны были оставаться в силе около века и теоретически регулировали отношения между крупными державами. Но эта система была навяза­на Испании насильно, и поэтому та неоднократно предпри­нимала попытки опрокинуть ее. Баденский трактат не

Под новым руководством 615

включал мира между империей и Испанией, оставляя по­следнюю свободной в отношении новых предприятий по урегулированию в Средиземноморье. Еще полвека эти две державы, формально оставаясь в состоянии войны, продол­жали биться за контроль над Италией.

Поддерживаемая с 1700 года покровительствующей ру­кой Франции, испанская корона смогла пересмотреть свое положение в мире и не получила удовольствия от увиден­ного. Великие коммерческие империи Британии и Объ­единенных Провинций перехватили все преимущества, обеспеченные им морским превосходством. Было ли мож­но спасти остатки мировой империи?

Рудники Новой Испании теперь наращивали производ­ство серебра благодаря поставкам испанской ртути из Амальдена. Годовая добыча в пять миллионов в начале века удвоилась к 1720-м годам и оставалась на этом уровне в течение всего царствования Филиппа V. Напротив, в вице-королевстве Перу население и производство падали. Круп­ный центр добычи серебра Потоси в Боливии потерял бо­лее двух третей своего населения за столетие с 1650 года. ГЪрод Лима за то же время утратил половину своего насе­ления. Немалую роль сыграло землетрясение, разрушив­шее в 1687 году добрую половину города и вызвавшее при­ливную волну, которая смыла порт Кальяо. Америка все еще изливала свои богатства на европейский рынок, где Ибе­рийский полуостров служил основным связующим звеном в торговой системе. Купец из Нанта, проживавший в Кади-се в 1726 году, увидел в американском серебре «публичное и всеобщее всех народов богатство»". С 1700 года количе­ство золотых слитков, прибывавших в Кадис из испанских колоний (включая растущую золотодобычу в Новой Грана­де), дополнялось золотом, привозимым в Лиссабон из Бра­зилии¹². Испания продолжала быть центром международ­ного рынка, но ее роль по отношению к колониальному бо­гатству радикально изменилась: теперь она стала центром

616 Испания: дорога к империи

реэкспорта драгоценных металлов. С 1640 по 1763 год по­чти все золотые слитки, достигавшие полуострова, реэкс­портировались в другие европейские страны и в Азию^|3.

Осознавая, что американская продукция— товары и слитки драгоценных металлов — широко отправлялась на неиспанские рынки, новое руководство в Мадриде внима­тельно рассматривало возможные решения. В американ­ских портах продавцы неизбежно продавали свою продук­цию на корабли других народов, если не находилось гото­вых совершить закупку испанских судов. В первые годы XVIII века более двух третей товаров, проданных в Перу, прибыло во Францию, в основном в порт Сен-Мало¹⁴. Огром­ная «контрабандная» торговля имела длительную традицию и не поддавалась контролю. Попытка оживить старинную систему флотов не принесла результатов.

После Утрехта правительство Бурбонов поставило пе­ред собой две первоочередные задачи: возвратить госу­дарству инициативу в области военных финансов и вновь обрести контроль над внешней торговлей. Эти проблемы были взаимосвязаны, поскольку обе затрагивали источ­ники доходов. Потеря итальянских территорий нанесла смертельный удар по международной системе, прежде по­зволявшей Испании вести свой имперский бизнес в Евро­пе. Зато, конечно, эта потеря снизила огромные траты, ко­торых до тех пор требовало поддержание европейской им­перии. В сущности, новое правительство списало ту часть государственного долга, что причиталась иноземным фи­нансистам. Начав с нуля и с помощью новой бюрократии, организованной по французскому образцу, правительство Филиппа V достигло изумительного подъема доходов с на­логов, почти полностью происходивших из национальных, а не заморских источников¹⁵. К середине XVIII века Испа­ния оказалась в любопытной ситуации имперской держа­вы, чья сила уже не в империи, но в собственных внутрен­них активах. Испания практически во всем избавила себя от своей империи.

Под новым, руководством 617

Быть может, самым поразительным поворотом этого Необычного сценария было создание новых военных мощ-IOCI ей. Утрехский и Раштаттский трактаты лишили гор­деливую Испании не только ее европейской империи, но и некоторых сегментов центральных территорий, а в годы войны она совершенно утратила под собой почву в Север­ной Африке. Несмотря на эти невзгоды, Война за наслед­ство позволила правительству создать автономную воен­ную машину, которой оно прежде никогда не обладало. Интеграция восточных провинций в национальное государ­ство впервые в истории дала испанской администрации материальные ресурсы для продолжения воинственной i юлитики. поощряемой Филиппом и его советниками. Тре-мя основными следствиями были: увеличение поступлений в казну, рост административного контроля и создание но­вой армии и военного флота.

Все эти реформы оказались возможны благодаря ме­рам, предпринятым французами во время Войны за на­следство. Впоследствии, начиная примерно с 1715 года, главные министры короля — итальянцы {кардинал Джу-лио Альберони из Пьяченцы и Хосе Патиньо из Милана) — при деятельном поощрении короля стали мечтать о вос­становлении испанской мощи на международной арене. В 1715 году британский представитель в Мадриде Джордж Бабб (Bubb) высказывал мнение, что «доходы Филиппа V на треть превышают доходы его предшественников, а рас­ходы не составляют и их половины». Собственные конфи­денциальные цифры правительства говорят, что эта при­кидка была верна.

Создание новой армии и флота было впечатляющим до­стижением. В течение веков мирового господства нация, как и другие в Европе, не имела постоянных военных сил и вербовала армии, когда требовалось. Теперь, впервые в сво­ей истории, она начала содержать сильную постоянную армию. Новая армия Бурбонов, набранная с большим тру­дом из-за повсеместных возражений против военной служ-

618 Испания: дорога к империи

бы (особенно в королевстве Арагонском), неизбежно вы­звала важные административные и финансовые реформы. Мы видели, что бедственное положение испанских военных сил в Войне за наследство было причиной обращения за поддержкой к иноземным войскам и иноземным военачаль­никам на каждом ее этапе. Во время войны Филипп при­нял решения о нескольких ограниченных преобразовани­ях, в основном чтобы заполучить новобранцев. Но пробле­ма обеспечения хорошей постоянной армии оставалась нерешенной. К счастью, многие иноземные солдаты и офи­церы, сражавшиеся в той войне, продолжали свою карьеру на службе испанской короне. В результате в 1720-е годы более трети испанской пехоты состояло из иноземцев, из­бравших продолжение старинной традиции службы испан­ской монархии. В 1734 году на службе было тридцать ты­сяч иноземцев — в основном это были бельгийцы, затем по численности следовали швейцарцы и ирландцы¹⁶. Действи­тельно, поразительное число бельгийцев, служивших в ис­панской армии, означало, что на полуострове возродилась знаменитая фламандская армия. Годовые траты на содер­жание армии в 1725 году составляли около пяти с полови­ной миллионов эскудо, беспрецедентно громадная сумма в истории испанской казны¹⁷. Из этих денег три пятых шли на финансирование каталонской армии.

Нужда в соответствующем укомплектовании войсками крепостей на полуострове, необходимость обеспечения бе­зопасности в провинциях, утративших свои фуэросы, и в участии во внешних военных экспедициях, — все способ­ствовало возникновению существенной потребности Испа­нии в постоянной военной силе. Не имеется достоверных подсчетов о численности армии. Официальные цифры го­ворят, что она достигла пика своей численности в 1734 году, когда в ней было тридцать тысяч человек, но британский представитель в Мадриде сэр Бенджамин Кипи (Кеепе) до­носил приблизительно в это время, что на самом деле она достигала в общей сложности семидесяти тысяч. Несколь-

Под новым руководством 619

1сими годами позже он оценил общее число еще выше. «Ко­роль испанский. —доносил он, — имеет на бумаге и в сво­ем воображении сто пятьдесят тысяч человек, из коих трид­цать тысяч суть милиция. Его регулярные войска, полагаю я, могут исчисляться в семьдесят тысяч действующих че­ловек, из коих девятнадцать батальонов находятся в гар­низонах Орана и Сеуты»¹⁸.

Флот был обязан своим существованием Хосе Патиньо. Как мы видели, в начале века военно-морские ресурсы ис­панской короны были строго ограничены. Во время Вой­ны за наследство страна в рассуждении военно-морского флота целиком зависела от покровительства Франции. В военных действиях на море не приняло участие ни одно­го испанского военного корабля. Следовавшие одна за дру­гой неудачи Испании в ключевые моменты кампании хо­рошо объясняются неспособностью Франции преодолеть военно-морское превосходство британцев и голландцев. Граф Бергейк (Bergeyck), бельгиец, ставший премьер-мини­стром Испании в 1711 году, первый озаботился возвратом ее военно-морской мощи. В переписке с французским ми­нистром военно-морского флота Поншартреном (Pontchar-traln) он выдвинул обширный план, который предполага­лось реализовать за счет французских ресурсов. Филипп был весьма заинтересован эти предметом. «Я открыл план лишь королю, —- писал Бергейк в 1713 году, — его необхо­димо было держать в секрете из-за ревнивого отношения английского кабинета». В феврале 1714 года Филипп создал новый корпус военно-морских офицеров и отменил все ста­рое изобилие титулов, под которыми были известны коман­диры различных флотов, учредив вместо них стандартный высший чин «морской капитан-генерал».

План Бергейка так и не был осуществлен. Реальное со­здание военно-морского флота можно датировать назна­чением Патиньо интендантом Кадиса в 1717 году. С этого момента количество денег, откладываемых правительством на нужды военного флота, потрясающим образом возрос-

620 Испания: дорога к империи

ло. В 1705 году на военный флот было потрачено только 79 000 эскудо, к 1713 году эта цифра увеличилась в восем­надцать раз и достигла более чем 1 485 000 эскудо. И траты продолжали расти. В первый год службы Патиньо потра­тил на нужды флота в три раза больше, чем было потраче­но в 1713-м. Он также занимал посты председателя Дома Торговли (Casa de Contrataciyn) Севильи и интенданта это­го региона, имея таким образом полную власть распоря­жаться его политикой. Он пользовался ею мудро, отыски­вая верфи и развивая кораблестроение. «С тех пор как я в страну сию возвратился. — писал Кини в 1728 году, — за­метил с величайшей озабоченностью, какие подвижки Па­тиньо к созданию мощного флота делает. Идея сия столь в нем крепка, что ни субсидии, императору выплачиваемые, ни испанских войск нищета, ни бедность двора и судов от нее его отвлечь не могут». Патиньо платил за строительство кораблей в Бискайе и Кадисе, развивал вспомогательную промышленность и реформировал военно-морскую адми­нистрацию. К моменту его смерти военно-морской флот достиг общей численности в тридцать четыре корабля, де­вять фрегатов и шестнадцать меньших судов. Без этих ко­раблей не были бы возможны ни великие экспедиции Аль-берони. ни королевская инициатива в Оране.

Однако оставались крупные недоработки, оказавшие влияние на будущие события в истории испанского воен­но-морского флота. Кини замечал в 1731 году, что «их мор­ские офицеры имени сего не заслуживают». На обучение умелых офицеров и лоцманов требовалось длительное вре­мя. Хотя суда строились в Каталонии, Андалусии и Бискайе, большинство кораблей старались закупать во Франции или наниматьу частных владельцев. Например, флоты, прини­мавшие участие в средиземноморских экспедициях 1717 и 1718 годов, большей частью были построены не в Испании. Испания вдруг превратилась в крупную морскую державу, в основном благодаря контрактам правительства с фран-

Под новым руководством 621

цузскими капитанами¹⁹. Быстрые решения оказались са­мыми практичными. Они придали стране видимость силы, но не более того. В действительности испанские корабли оказывались превосходными как транспортные суда, но не сулили ничего хорошего в военном плане.

В начале 1717 года в Барселоне начались приготовле­ния к морской экспедиции, направленной, по утверждению Альберони, против турок. Патиньо, на которого были воз­ложены военные приготовления, решительно докладывал королю, что не рекомендует никакую дальнюю цель вроде Неаполя. В июле 1717 года Филипп и Елизавета Фарнезе (на которой он женился в 1715 году после смерти своей пер­вой жены) подписали инструкции флоту к отправке для занятия Сардинии²⁰. Нельзя было сомневаться в силе вы­сланной военной силы — около ста судов, среди них девять линейных кораблей и шесть фрегатов, транспортировав­ших 8500 пехотинцев и 500 всадников под началом марки­за Леда (Lede), бельгийского генерала, в последующие годы командовавшего многими испанскими экспедиционными войсками. Суда отплывали отрядами с середины августа. К концу сентября остров был под испанским контролем.

Успех этого рискованного предприятия, похоже, убедил Альберони использовать военные силы выборочно. Благо­даря трудам Альберони и Патиньо за последние несколько лет Испания теперь располагала ценным орудием, какого император был начисто лишен. —ьоенно-морским флотом. В июне 1718 года кардинал писал одному своем коррес­понденту в Италию, что «никакая система безопасности в Италии без спокойствия невозможна. Потребна хорошая война, покуда последний немец выдворен не будет»²¹. Не ус­пели европейские державы оправиться от изумления после Сардинской экспедиции, как из Барселоны в июне 1718 го-дауже выплыл новый флот. Двенадцать линейных кораблей, семнадцать фрегатов, семь галер, два брандера и 276 транс­портов везли тридцать тысяч человек и девять тысяч кон-

622 Испания: дорога к империи

ных прямо к Сардинии, где кончались запасы. Затем флот повернул к Сицилии, где войска высадились у Палермо 1 июля.

Возвращение Испании к имперской роли под управле­нием Бурбонов было обманчивым, хрупким и в длительной перспективе гибельным. Нельзя подобрать лучшего приме­ра, чем инцидент при мысе Пассаро. Неприкрытая испан­ская агрессия на Сардинии и Сицилии в 1718 году сильно встревожила европейские державы, подписавшие утрехт­ские соглашения и теперь озабоченные их сохранением. В августе 1718 Британия, Франция, империя и Савойя со­здали Четырехсторонний альянс против Испании. Британ­ский флот из двадцати одного военного корабля под коман­дованием адмирала сэра Джорджа Бинга (Byng) был послан в Неаполь на защиту интересов императора против испан­ской морской экспедиции. Британский посланник в Мад­риде предупреждал правительство, что это рискованное предприятие необходимо отменить. Дерзкий Альберони проигнорировал предостережение и сказал: «Делайте, что хотите!» Утром 11 августа Бинг настиг испанский флот — одиннадцать только что построенных военных кораблей, тринадцать фрегатов и многочисленные транспортные суда под командованием Антонио де Гастанаты — у бере­гов Сицилии, у мыса Пассаро. Британские суда одно за од­ним начали вступать в бой с испанскими. К ночи испан­ский флот прекратил своей существование, за исключени­ем четырех военных кораблей и четырех фрегатов, усколь­знувших под покровом темноты²².

Объявление войны Британией и Францией последова­ло в январе 1719 года. Герцог Бервик возглавлял армию в двенадцать тысяч человек, пересекшую баскскую границу в апреле 1719 года. Вести испанские войска был назначен итальянский генерал Принчипе Пио, маркиз де Кастель-родриго, оставивший для этого пост губернатора Барсело­ны. Основная масса испанских войск сосредоточилась в

Под новым руководством 623

I liiMiuiOHe. в то время как король и Принчипе Пио возгла-i и и! и отряд, предпринявший попытку освободить осажден­ную крепость Фуэнтеррабия. Французы легко заняли Фу-:штеррабию [18 июня) и Сан-Себастьян (17 августа) и к кон­цу августа уже обладали тремя баскскими провинциями: Вискаей, Гвипускоа и Алавой. Перепуганные баски, обна­ружив, что оккупированы человеком, уничтожившим сво­боды Каталонии, поспешили заключить мир и даже стали обговаривать условия предположительного включения их провинций во французское государство. Они согласны стать французами, говорили они. если только их фуэросы будут сохранены. Однако Бервик не имел никаких инструк­ций на случай подобного поворота событий и проигнори­ровал предложение, которое, будучи принято, фундамен­тально изменило бы течение всей последующей испанской истории.

Тем временем в августе британцы совершили морскую экспедицию к верфям Сантоньи (Santoca) на северном по­бережье, где потрудились разрушить все строившиеся суда. Они также вторглись в Галисию с кампанией, имевший от­четливо карательный характер, как и французские втор­жения, и без завоевательных намерений. К концу сентяб­ря они захватили порт Рибадео. высадили пять тысяч че­ловек и отправились оккупировать Виго. Понтеведра и дру­гие города²³. В Рибадео они пробыли всего четыре дня. зато в Виго оставались четыре недели. Беззащитная Галисия терпела суровый ущерб имуществу и населению, но анг­лийские офицеры не предпринимали никаких попыток предотвратить мародерство. Конфликт, исчерпанный к концу следующего года, был притворной войной с едва ли i ге единственной целью продемонстрировать Испании, что она может выступать как военная держава только с позво­ления французов или британцев. Испания была вынужде­на присоединиться к Четырехстороннему альянсу в фев­рале 1720 года и принять участие в мирных переговорах, неофициально начатых в Камбре в 1722 году, но официаль-

624 Испания: дорога к империи

но открывшихся только в 1724-м. В августе 1722 года Фу-энтеррабия и Сан-Себастьян формально были возвращены. Урегулирование, достигнутое Альянсом в Камбре (1724), имело своей целью мир в Средиземноморье. Филипп дол­жен был вернуть Сицилию и отказаться от завоевания быв­ших испанских территорий, император обязался оставить свои притязания на испанскую корону, а испанские пре­тензии на наследование герцогств Пармского иТосканско-го были признаны.

Не успели войска Филиппа начать выход с Сицилии вес­ной 1720 года, а Филипп уже воспользовался другими до­ступными на полуострове военными силами, чтобы снаря­дить еще одну стремительную экспедицию. На этот раз це­лью была североафриканская крепость Сеута, испанская территория, которую в 1694 году осадил султан Марокко Мулей Измаил. Сеута имела исключительную символиче­скую ценность как единственная территория, все еще удер­живаемая Испанией в Северной Африке (Оран был поте­рян во время Войны за наследство). Она имела также весь­ма солидную материальную ценность, так как без Сеуты корона потеряла бы возможность (чисто техническую) взи­мать знаменитый налог «Булла крестового похода», бывший одним из крупнейших источников доходов*. Войско в шест­надцать тысяч человек под командованием маркиза де Леда было снаряжено Патиньо для отплытия из Кадиса. Оно высадилось неподалеку от Сеуты в начале ноября и начало военную операцию с целью выставить оттуда войско сул-

* «11 est de HnterKt des Espagnols de la [Ceuta] bien defendre, car sans elle le pretexte de la Bulle de la Croissade cesserait et avec elle le profit immense qu'elle rapporte au Roi» (В интересах Испании оборонять Сеуту, ибо без нее у них не будет пред­лога для повышения налога на Крестовый поход, огромный источник королевских доходов: Voyage du Pure Loboi en Es- pagne 1705-1706. Paris, 1927. P. 232.

Под новым руководством 625

тана. Гарнизон Сеуты был усилен, а люди целыми и невре­димыми вернулись в Испанию.

Несколькими годами позже, в 1732, подобная кампания была предпринята против Орана. Старший сын короля от Клизаветы Фарнезе, инфант Карл, только что по междуна­родному соглашению сделался правителем итальянских герцогств Пармы и Пьяченцы. Воодушевленный этим со­бытием, король обратился к плану, который рассматривал еще до отбытия сына в Италию. Он собирался отвоевать африканскую крепость Оран, проигранную мусульманам В результате измены командующего испанскими галерами во время Войны за наследство. Его адмирал, маркиз Мари, получил инструкции взять три военных корабля в Генуе и забрать два миллиона песо, размещенных в тамошних бан­ках на имя короля. Деньги были нужны для фрахта судов в Оранский флот.

Подготовка экспедиции была возложена на Патиньо, который, как обычно, выполнил ее со скрупулезной тща­тельностью. Военный контингент в тридцать тысяч чело­век на двенадцати военных кораблях, семи галерах и большом числе транспортных судов под командованием Хосе Карильо де Альброноса, графа Монтемара, вышел из Аликанте 15 июня 1732 года и пересек пролив по направ­лению к Африке. Сведения о цели держались втайне до мо­мента отплытия, когда Филипп выпустил в Севилье декрет, подтверждавший операцию. Сопротивление в Оране было минимальным; как крепость, так и соседний город Мерс-зль-Кебир были заняты через шесть дней. Известия об ус­пехе достигли Севильи 8 июля и вызвали неизбежные празднества: вся соборная колокольня украсилась потеш­ными огнями. Но Бенджами Кини, подозревая возмож­ную угрозу британским интересам в Гибралтаре и Среди­земном море, сомневался в действительном успехе кампа­нии, коль скоро потери испанцев составили три тысячи убитыми.

626 Испания: дорога к империи

Стремительные экспедиции в Африку с притязанием на форпосты, бывшие испанскими более двадцати лет назад, были направлены на повышение безопасности входа в Сре­диземное море и восполнение потери Гибралтара. Но они также снова пробудили давнюю мечту испанского импер­ского воображения. Добычей Орана, как и Сеуты двенадца­тью годами ранее, Филипп V оживил одну из самых посто­янных грез испанской политической элиты: содержание и использование империи в Северной Африке. Видение юж­ной границы преследовало кардинала Сиснероса и продол­жало преследовать многих испанцев. Разочарованная не­удачной попыткой поддержания мировой гегемонии, пра­вящая элита вдруг осознала, что имперские возможности находятся неподалеку, прямо под рукой. Как провозглашал один политикан более века спустя в Мадридских Кортесах: «Африка в завещании Изабеллы Католички; Африка и Сие-нерос в Оране; Африка и Карл V в Тунисе; Африка, — мечта в которой сливается весь полуостров, от Лиссабона до Ка-диса, от Кадиса до Барселоны!»²⁴

Казалось, утраченное наследие понемногу возвраща­ется. И счастливые случаи выпадали один за другим. Сце­нарий еще усложнился, когда в следующем. 1733 году Ис­пания была вовлечена в Войну за польское наследство. Французская дипломатия, в прошлом усердно трудивша­яся для сохранения мира, теперь столь же усердно убеж­дала Испанию начать войну против Австрии, чей канди­дат обладал польским престолом, на который претендо­вал также французский кандидат. На церемонии в Эско-риале в ноябре 1733 года испанскими и французскими Бурбонами был подписан так называемый Фамильный Пакт. В феврале Филипп V послал испанские войска в Се­верную Италию для поддержки войск французских, вторг­шихся на австрийские территории. Инфант Карл, достиг­ший к тому времени восемиадцатилетнего возраста, был назначен номинальным командующим испанских воен­ных сил.

Под новым руководством 627

Увидев, что французы контролируют ситуацию в Север- ИОЙ Италии, Филипп V решил поменять свои планы. Вой- Вка под командованием графа Монтемара получили при­ходовать на юг и занять быв!пие испанские террито­рии — Неаполь и Сицилию. Со своих военно-морских баз в В11 i идиом Средиземноморье Испания без особого труда под­держала наземную экспедицию. Из Барселоны в Италию i и.) i ].лыл большой флот из двадцати испанских военных ко­раблей с войском в шестнадцать тысяч человек на борту. I > то была стремительная и абсолютно успешная кампания. Гюльшинство обитателей юга так и не приняли австрий-1 кого господства и встретили испанцев с восторгом. Едва Карл достиг территории Неаполя в марте 1734 года, он Выпустил декрет об общем помиловании всех граждан ко-I и хмевства, подтвердил их законы и привилегии и пообещал отменить все налоги, введенные австрияками. Основная масса войск императора видела, что сражаться бесполез­но, и воздержалась от сопротивления.

9 мая, еще до прибытия Карла в столицу, представители I!еаполя явились к нему с предложением подданства. Карл Совершил торжественный въезд в город и был провозгла­шен королем. Вторгшееся с Адриатики в том же месяце ав~ i трийекое войско было разбито Монтемаром. В августе воЙ- ВНО под командованием Монтемара выплыло из Неаполя на ('мцилию, 1 сентября вошло в Палермо и провозгласило Кар-а. i королем. По всему острову сицилийцы поднялись на под -де I)жку. Карл гостил у них в течение первых шести месяцев 1735 года. Испанские Бурбоны теперь контролировали всю li Ъкную Италию и Тоскану. Это была изумительная победа, 1 удержанная с замечательной быстротой и малыми потеря­ми человеческих жизней. Войска Филиппа V отвоевали все 111: и!ьянские территории, утраченные в Утрехте, за исклю-ч.иием Милана. В Неаполе Бурбоны начали новую вели­кую династическую эпоху.

В теории кастильская элита должна была захлебнуться I тдостью при вести о возврате старой империи Габсбургов.

628 Испания: дорога к империи

Но смева династии и тридцать лет войны, последовавшие за ней, глубоко повлияли на взгляды всех участников этой истории. В Кастилии веками тщательно культивировался исторический образ королевства Неаполитанского, со сла­вой завоеванного войсками Великого полководца, присо­единенного к испанской короне и управляемого испанца­ми. Этот образ не имел ничего общего с новым завоевани­ем Неаполя, организованным одними итальянцами да французами. К тому же Филипп V отказался включить Не­аполь ("королевство обеих Сицилии», как он теперь назы­вался) в испанскую монархию, а вместо этого признал Кар­ла правителем полностью независимого королевства. Это решение взбесило кастильцев. Когда в Мадрид пришло из­вестие, что Карл провозглашен королем Неаполя, в коро­левский дворец Ла Гранха (La Granja) поздравить Филиппа с победой явились только двое вельмож, оба итальянцы.

Приход Бурбонов к власти в Испании вызвал радикаль­ную критику империи, руководимой двести лет династией Габсбургов. Не связанные больше необходимостью по­дольщаться и лебезить ради сохранения своего места, не­которые интеллектуалы нового режима обрушили град смертельных упреков на политику, приведшую, по их мне­нию, империю в тупик, где она оказалась. Испанские эко­номисты этого времени, сравнивавшие положение своей страны с положением Голландии, Англии и Франции, ис­пытывали глубокое чувство «отсталости, неполноценности и обиды-²⁵.

Одним из самых напористых новых критиков был Хосе Кампильо, блестящий администратор, которого Филипп V собирался сделать своим премьер-министром, но чья ка­рьера безвременно оборвалась ранней смертью. В его «Но­вой системе экономического управления Америкой», ходив­шей в рукописи среди коллег, но опубликованной только в конце века, Кампильо указывал на благоприятные момен-

Под новым руководством 629

i ы, упущенные Испанией в Новом Свете*. Вместо того что­бы пользоваться процветанием коммерции в Америке, го-морил он. Испания меньше заработала от торговли со всем континентом, чем Франция с одним островом Мартиникой. 11гиания расточала свои силы на «завоевание», в то время кяк должна была создавать свое богатство, развивая ресур­сы Нового Света. Прежде всего. Испания пренебрегла ве­личайшим источником богатства, бывшим в ее распоряже­нии, — местным населением Америки, которые можно бы­ло бы вовлечь в производственные процессы вместо угне­тения и эксплуатации. Кампильо, как и другие теоретики раннего испанского Просвещения, не преминул подчерк­нуть контраст между неудачами Испанской империи и ра­стущими успехами других западноевропейских народов, особенно британцев. Постоянно имея в виду британскую формулу успеха, они без колебаний поддерживали систему свободной торговли (прежде всего с Америкой) как един­ственный путь развития скрытого потенциала Испании.

В действительности критики были только частью общей картины. Другие смотрели в прошлое с ностальгией и боя­лись результатов изменений, происходивших вокруг. В Ита­лии переход испанской короны к французской династии в 1700 году угрожал разрывом длительных связей правящей знати с испанской монархией. Те, кто пользовался выгода­ми от испанского правления, имели все причины для беспо­койства. Венецианский посол доносил из Милана в 1700 го­ду, что «миланцы страшатся перехода под начало того, что они называют тиранией, и утраты свободы, коей они на-

* Не дошло ни одной авторской рукописи этой книги, создан­ной около 1740 года. Ее приписывают Кампильо. и в таком качестве ее комментирует Пагден: Pagden 1995. Р.120-121. Тсшже довольно уверенно ее можно приписать Мелхору де Ма-кансу (Melchor de Macanaz) и под этим авторством она рас­сматривается в книге: Stein and Stein. P. 221 -226.

630 Испания: дорога к империи

слаждались при нынешнем правлении (Габсбургов]»²⁶. Бо­лее века Милан в отличие от Неаполя не страдал от голода, мятежей и заговоров. Для элиты имперская эпоха была вре­менем сотрудничества и успеха, а не угнетения.

Но в других частях полуостровной Италии с исчезнове­нием испанского владычества прозвучал вздох облегчения. В XV1I1 веке в Неаполе политэкономы Паоло Маттиа Дориа и Антонио Дженовези представили обоснованные обвине­ния влиянию испанского господства. Их взгляды заложи­ли основы представлений, впоследствии широко принятых итальянцами, для которых «проблема юга» во многом за­ключалась в отрицательных последствиях испанского правления. Этот взгляд окончательно оформился раньше в том же веке в сочинениях юриста и историка из Неаполя Пьетро Джанноне, чья «Гражданская история королевства Неаполитанского» была опубликована в 1723 году. Труд был публично сожжен в Риме в 1726 году и принес автору пап­ское отлучение от церкви и изгнание. Джанноне умер вда­ли от родины, в туринской тюрьме. Но его книга была слов­но музыка для австрийских ушей, а автор имел честь под­нести экземпляр своего исследования императору Карлу VI в Вене в 1723 году²⁷.

Неаполитанские интеллектуалы действительно крити­ковали не столько династию Габсбургов, сколько испанское правление. «Сия страна, — писал Дженовези. имея в виду двухсотлетний испанский контроль, — сделалась провин-циею испанскою. Теми, кто был в свойстве с обитателями ее, более не управлялась, но иноземцами, в большинстве своем временщиками и сердца вдали от мест сих имевши­ми»²⁸. В своих "Максимах о правлении испанском», напи­санных вскоре после того, как австрияки заняли Неаполь, Дориа подверг весь период испанского правления разгром­ной критике. Испанцы, говорил он, лишили неаполитан­цев «доблести и богатства и на их место внесли невежество, подлость, разобщение и несчастье». Они уничтожили кор­ни цивилизованного общества и принесли тиранию, подо-

Под новым руководством

1>м;шшую гражданские добродетели. «Индии, — провозгла­шал он, прибегал к стандартному образу истребления на-I и дов испанцами, — не в Америке; истинные Индии здесь,

|| королевстве Неаполитанском»²⁹.

В противоположность европейским событиям Война за наследство, казалось, имела ограниченные последствия для испанской империи в Новом Свете, где друзья и недру-i и Испании были устроены и не стремились к приобрете­ниям. Один из иноземных иезуитов, подвизавшийся на Карибах, сообщал, что, «хотя в Европе война меж испанца­ми и голландцами, в Америке нет ее и следа»³⁰. Видимость была обманчива. На пространных земельных массивах Америки изменения казались менее заметными, но были i if менее решительными. Народы — противники Бурбонов сосредоточивали свои усилия не столько на территории, i КОЛ1.КО на торговле и подрыве испанской и французской коммерции. На Северо-Американском континенте они из-илекли выгоду из военных действий, объединившись с ту-яемными индейцами против того, что оставалось от испан­ских миссий.

Война предоставляла удобный случай иноземным судам для вхождения в Тихий океан. Поскольку испанцы не мог­ли контролировать обход вокруг мыса Горн, они неизбеж­но открывали другим народам беспрепятственный путь по;>тому маршруту. Бристольские купцы ухватились за шанс незаконной торговли и финансировали посылку двух хо­рошо вооруженных фрегатов под командованием капита­на Вудса Роджерса (Woodes Rogers) с разношерстным эки­пажем, куда входил и неугомонный Уильям Дампьер. Они обогнули мыс Горн в начале января 1709 года. Приближа-псь к архипелагу Хуана Фернандеса у берегов Чили, Род­жерс заметил огонь в ночи на одном из островов и послал м. | разведку шлюпку. Моряки, сообщал он, «вернулись с бе­рега с множеством лангустов и человеком, одетым в козьи шкуры». Дикий человек, чью историю Роджерс изложил в

632 Испания: дорога к империи

донесении, которое впоследствии Даниэль Дефо обессмер­тил своим «Робинзоном Крузо» (1719), был Александр Сель-кирк. высаженный капитаном его судна на необитаемый остров четырьмя годами раньше. К счастью, Сельнирку было оставлено все необходимое, включая одежду, кровать, пистолет с патронами, нож и книги. Ему удалось выжить перед лицом невероятных трудностей, научиться есть без соли, добывать мясо диких коз, чьи шкуры также служили ему одеждой, когда его собственная износилась.

Собственной своей славой Роджерс обязан нападениям на испанские территории в Тихом океане. Он потребовал выкуп за порт Гуаякиль и пополнил свой флот захваченны­ми испанскими судами. По совету Дампьера они остались ждать манильский галеон у берегов Новой Испании. Покру­жив несколько недель у Нижней Калифорнии, корабль Рож-дерса «Герцог» (»The Duke») выследил галеон -Nuestra Secora de la Encarnacion» («Богородица Воплощения»), в одиночку отбил его от его более крупного сопутствующего корабля и после короткой схватки взял в плен. Четыре дня спустя, на Рождество 1709 года, Рождерс и его другие суда попытались вступить в бой со спутником манильского корабля, мощ­ным галеоном «Бегония» («Begoca»), но не сумели захватить его. Тогда англичане вернулись в Европу через Тихий оке­ан, сделав запасы для путешествия на Гуаме, где испанцы отнеслись к ним дружественно, а губернатор устроил им банкет на шестьдесят персон. Взятый в плен корабль де­монстрировался любопытной публике в Лондоне, это был первый манильский галеон, целым приведенный туда. Бри­стольские купцы потратили на финансирование экспеди­ции меньше 14 000 фунтов, их прибыли оценивались более чем в 800 000 фунтов³¹.

Уверенные в своем военно-морском и коммерческом пре­восходстве³², французы получили в войне преимущество торговли в Карибском море и в Тихом океане. Совет Индий сообщал в 1702 году, что «французы продолжают торговать со значительными оборотами одеждой по всей Америке, и

Под новым руководством 633

бенно в Веракрусе, Санта-Марте, Картахене и Портобе-■■■>. В Саване французы продавали и покупали почти весь I if> на острове». Французский посланник в Мадриде Аме-ишилсказал замечание об «изобилии европейских товаров, Вввенных французскими торговцами в Индии через Юж­ное море»³³. В 1712 году вице-король Перу безоговорочно разрешил вход французских торговых судов в Кальяо. Его • ■о ьяснеиие правительству было таково: «В настоящее вре-мя казна столь опустошена, что нет ей иного способа опла-чппать армаду на Тихом океане; ввиду настоящего состоя­ния обороны оного города Кальяо я дал необходимые рас-i й >| шжения, позволяющие судам французским, в настоящее п j х'мя у берега сего в количестве двенадцати или четырнад­цати находящимся, в Кальяо войти»³⁴. Как и во многих пре­дыдущих случаях, вход иноземных судов поставками в ко­лонии и подержанием контактов с полуостровом, скорее, служил сохранению империи, нежели вредил ей. Один пра-кительственный чиновник в Фонтенбло заметил: «Неуди­вительно, что американцы наши корабли в портах своих приняли. Те привезли им некоторые вещи из Европы, в коих i гни ужасную нужду имели и кои великую ценность пред­ставляли. Корабли наши торговали с ними тем же спосо­бом, каким англичане и голландцы в Карибском море то делают»³⁵.

В 1698 году испанцы начали строить маленький форт из сосновых бревен в Пенсаколе, в месте, которое офици­альная экспедиция, включавшая писателя Карлоса де Си-генцу-и-Гонгора, провозгласила «прекраснейшей драгоцен­ностью» во владениях короны³⁶. Дикий и прекрасный се-ерный берег Мексиканского залива был. однако, предме-ом живого интереса французов. Несмотря на неудачу Ласаля, министр военно-морского флота Франции Луи Попшартрен готовился взять гораздо большую добычу. I \ самом начале небольшой французский военный флот из нити кораблей под командованием Пьера Лемуана, сьера

Испания: дорога к империи

д'Ибервиля стал первым европейским контингентом, во­шедшим в устье Миссисипи из залива. Они построили I большой форт рядом с устьем реки (1700). около тридцат миль ниже того места, где теперь располагается Новь Орлеан. Едва ли осознавая значение того, что делали, он вступили во владение входом в крупнейший водный i Северной Америки, дававший доступ в глубь континен сообщавшийся с французскими владениями в Канал Испанцам так и не удалось правильно определить место i да в великую реку. Более того, нехватка людей и ресур затруднила для них установление эффективного контр над остальным восточным побережьем залива от Тампи до Аппалачей. Рискованные вылазки внутрь континен также предпринимались вполсилы: для продвижения 1 территорию Техаса было мало мотивации. и миссии, разбр санные там среди асинаев (Hasinai), жили недолго. Пр чески единственным владением испанцев на обширном центральном массиве Северной Америки к 1700 году бк только форт в Пенсаколе. Прямо напротив них фран прочно окопались в Мобиле и на побережье к западу.

Появление и закрепление французов в форте Миссиси­пи случилось как раз в тот момент, когда Франция стала союзницей и покровительницей Испании. Война вспыхну­ла вскоре после того, как эти две страны объединили свои ресурсы с целью не подпускать англичан и голландцев к Америке. Французская помощь была бесценна. Француз­ские войска были отданы в распоряжение угрожаемых ис панских поселений: как в Пенсаколе, так и в Сан-Авг не выживание испанцев оказалось возможно только I годаря французскому подкреплению. Но французы так извлекли пользу из своего беспрецедентного положения! сотрудников по империи, развивая собственные интересы и не опасаясь возмездия Испании. С базы в устье Миссиси­пи французские торговцы стали разрабатывать свои пути в глубь страны и на восток к Мобилу и вступили в контакт с I такими внутренними племенами, как чоктоу и чикасоу

Под новым руководством 635

[Choktaws, Chikasaws). Добиваясь взаимопонимания с эти­ми племенами, Ибервиль как французский губернатор этой области выказывал знаменательную благосклонность ис­панцам, поскольку союз позволял блокировать неуклонное продвижение английских колонистов.

В 1712 году был назначен новый губернатор француз­ской Луизианы в лице Антуана де Ламота Кадийяка (Ca­dillac), служившего раньше на севере континента, где он основал город Детройт в 1701 году. В 1713 году в его руки попало письмо (отправленное из провинции Коагуила на испанском берегу Рио-Г^ранде более двух лет до этого, в ян­варе 1711 года!) от францисканского монаха Франсиско Идальго с просьбой о помощи в посылке миссий к индей­цам техас на север Новой Испании. Кадийяк почувствовал, что это идеальный случай для использования действующе­го союза с испанцами для продвижения французских ин­тересов. Он послал канадского лейтенанта Луи де Сен-Дени В Мехико с предложением помощи испанцам и их мисси-им. В результате в 1716 году небольшая группа из семнад­цати испанцев (включавшая восемь францисканских мо­нахов) под предводительством Сен-Дени переправилась через Рио-Гранде и практически за одно лето основала форт (по-испански «presidio») и четыре миссионерских центра среди индейцев асииаи на пятачке между Тринити и река­ми Нечес³⁷. Местность была идеальной, поскольку находи­лась невдалеке от французского форта в Начиточес на Красной реке. Опираясь на поддержку испанцев, францу­зы могли торговать, что было их основной целью. Испан-.1. в свою очередь, решительно вернулись в Восточный Те-с, это оказалось возможным только при французском "кровителъстве. Вновь, как в 1691 году, был назначен «гу-р натори.

На протяжении нескольких следующих лет горстке анцузских торговцев и агентов удавалось расширить ласть своих операций на север. Однако тем самым они >лкали власти Новой Испании к сопротивлению француз-

636 Испания: дорога к империи

скому влиянию, основывая укрепленные пункты и миссии в глубине территории индейцев техас. Так, новым губерна­тором там был заложен в 1718 году укрепленный пункт Сан-Антонио и его миссия (позже известные как Аламо). Несмот­ря на беспрестанное соперничество между Францией и Ис­панией, эти два народа некоторое время сосуществовагш бок о бок в Северной Америке, расширяя свои имперские гра­ницы³⁸. Обычно добрые отношения между испанскими и французскими правителями — Бурбонами защищали тер­ритории обеих Америк. Испанцы терпели французов в Луи­зиане, не имея средств выставить их оттуда, и потому те жили там без осложнений. В 1718 году на берегах Мисси­сипи, рядом с заливом, было основано поселение под на­званием Новый Орлеан по имени регента Франции (герцо­га Орлеанского) и стало столицей территории, которую французы называли Луизиана.

Это мирное сосуществование внезапно прекратилось в 1719 году, когда события в Европе неумолимо сделали французов и испанцев официальными врагами. Француз­ские войска в Луизиане безо всякого усилия захватили Пенсаколу в мае 1719 года. О комических размерах «вой­ны» на этой территории можно судить по «атаке» француз­ского отряда на испанское поселение Лос Адаес в Начито-чес. В один прекрасный день семь французских солдат со своим офицером явились к городу и сообщили единствен­ному солдату-защитнику, что они захватывают власть. Когда вице-король в Мехико был поставлен в известность о состоянии войны, он послал войско в восемьдесят четыре человека на помощь испанцам в Сан-Антонио. Более серь­езные и солидные силы пришлось снаряжать еще целый год, поскольку трудно было найти добровольцев. Войско в пятьсот человек под командованием маркиза Агайо (Agu-ауо) покинуло Мехико в октябре 1720 года и прибыло в Сан-Антонио через семь месяцев. Затем оно проследовало на восток и достигло миссий на реке Нечес. Все это время французы ничем не проявляли себя. К тому времени, как

Под новым руководством 637

Агайо и его войско достигли Нечес в июне 1721 года, фран­цузы (чья почтовая система была быстрее) известили их, что в Европе заключен мир.

Экспедиция Агайо была не столь бесполезной, как мог­ло бы показаться. Хотя на первый взгляд она потерпела неудачу в достижении своей главной цели — в изгнании французов, но была успешна в деле гораздо более суще­ственном — в укреплении присутствия испанцев, пускай и хрупкого, на границе с Техасом. Как было выяснено³⁹, уйдя из Техаса. Агайо оставил после себя десять миссий там, где было семь, четыре форта — там, где было два, и 268 солдат (которых он раскидал по фортам на обратном пути) — там, где было только 60 на всю провинцию.

На самом деле испанская граница в Северной Америке оставалась всего лишь некоторым числом небольших изо­лированных фортов, чье существование было ненадежным, поскольку людей в них недоставало и они были уязвимы пе­ред нападениями враждебных индейцев, которых, как пра­вило, организовывали другие европейцы. Главный опорный пункт в Техасе, например, был Лос Адаес, удостоенный ста­туса столицы испанской провинции. На протяжении всего своего существования этот пункт полностью зависел от по­ставок продовольствия и вооружения луизианских францу­зов⁴⁰. Действительно, вся испанская граница от Новой Ис­пании до Атлантики была обязана своим непрерывным су­ществованием покровительству других европейцев, исполь­зовавших испанские укрепленные пункты для внедрения собственной торговли и линий сообщения. Испанская Пен­сакола получала поставки от французов с Мобила, а испан­ский Сан-Августин покупал оружие у англичан в Каролине. Без присутствия других европейцев как поставщиков испан­цам не удалось бы выжить. Попытки поощрения иммигра­ции поселенцев из Испании терпели неудачу. Один пример: поселение в Сан-Антонио держалось только на пятидесяти семьях с Канарских островов, привезенных посуху из Верак­руса⁴¹. Иногда миссионеры или солдаты собирали честолю-

638 Испания: дорога к империи

бивые экспедиции в глубь страны, но эти вылазки давали мало положительных результатов.

Положение североамериканских территорий в первой половине XVIII века было неблагоприятно настолько, что в 1720 году Испания даже предложила Флориду англичанам в обмен на Гибралтар, захваченный ими во время Войны за наследство. В сущности, ту же беззащитность можно был встретить в каждом уголке империи, но причиной ее было не ухудшение возможностей Испании, которые были скуд­ны всегда. Решающим новым фактором, отсутствовавшим в XVI веке, было приобретение другими европейцами тер­риторий в Атлантике и в Тихом океане, которые они исполь­зовали в качестве баз торговли и экспансии.

Торговое присутствие европейцев дополнялось суще­ственной иммиграцией, особенно со стороны британцев. Число уроженцев Англии на северном побережье Атланти­ки с 1660 по 1760 год возросло в двенадцать раз, и во Фло­риде и на побережье Мексиканского залива возникла анг­логоворящая граница. К середине XVIII века только в Юж­ной Каролине было в десять раз больше европейцев, чем испанцев во всей испанской Флориде⁴². Местные туземные племена логично выбирали объединение с сильнейшей сто­роной, и последняя опора испанцев на Атлантическом по­бережье исчезала. Возникновение в эти годы новой британ­ской колонии в Джорджии с базами на реке Саванне спро­воцировало дальнейшее давление на обложенный со всех сторон форт Сан-Августин.

Исчезновение испанского контроля можно последить через опыт туземныхнародов Северной Флориды, где фран­цисканцы доблестно продолжали поддерживать цепочку миссий по лесам и озерам, где обитали народы аппалачи и тимукуан. С конца XVII века британцы в Каролине объеди­нялись с индейцами ямаси (Yamasee) на востоке и индей­цами крик (Creek) на западе для совершения набегов на территорию аппалачей. Последний удар был нанесен во время Войны за наследство, когда зимой 1703/04 года бри-

Под новым руководством 639

Кшское войско при поддержке индейцев крик атаковало и уничтожило остатки аппалачей. Местный французский чи-i к пшик докладывал, что «аппалачи англичанами и дикими полностью уничтожены. Они взяли в плен тридцать два ис-11; 1 нца. составляет их тамошний гарнизон, помимо коих со- КНВ семнадцать человек, включая трех братьев-францис- Нвяцея*, убили и взяли в плен более шести или семи тысяч шшалачей и забили более шести тысяч голов скота. Все ис­панцы укрылись в Сан-Августине»¹'¹. Неудивительно, что позднее, когда Флорида перешла под британское правление, многие индейцы предпочли эвакуироваться вместе с испан­цами, которые были их покровителями. В результате эпиде­мий и войн индейцев оставалось мало. «К 1760-м годам ту­земное население Флориды, когда-то исчислявшееся сотня­ми тысяч, сократилось почти до нуля»⁴⁴.

Тем временем изменения в соотношениях ролей евро-11ейцев медленно уступало гораздо более крупным измене­ниям, затрагивавшим туземное население Северо-Амери­канского континента и работавшим против интересов Ис­панской империи. К началу XVIII века появление европей­ских лошадей, оружия и продовольствия начало неуклонно менять окружающую среду многих индейских племен. В Те­хасе французские торговцы освободили племена от испан­ской зависимости в отношении зарубежныхтоваров. «Фран­цузы, — жаловался францисканский миссионер, — сотни пушек индейцам дают»⁴⁵. Команчи и апачи на равнинах Техаса обнаружили, что теперь у них есть средства и опыт для нападений и уничтожения испанских форпостов и мис­сий. То же положение было и в Северной Флориде, где бри-i анцы давали пушки ямаси и крикам, тогда как индейцы в миссиях лишались даже своего собственного оружия. Но­рм огнестрельная мощь кочевых индейцев неизбежно об-

* Согласно очевидцам, беззащитных пленников связывали, а затем жгли до смерти.

640 Испания: дорога к империи

ращалась также против других индейцев, чьих земель они вожделели. В некоторых областях это было на руку испан­цам. В стране пуэбло деревни с 1704 года постоянно объе­динялись с доступными испанцами против набегов своих врагов, особенно апачей. В 1714 году экспедиции, выслан ные на борьбу с навахос, состояли из около пятидесяти иг панских солдат, но включали и более двух сотен индейцев пуэбло. В 1719 году экспедиция против команчей была чл шестидесяти солдат и около пятисот пуэбло⁴⁶.

В других областях было не так-то просто извлекать вы году из глубоко неблагоприятного положения вещей. Ли­шенное своей былой монополии на вооружение, испанское духовенство оказалось уязвимым и лишенным возможно­сти навязывать повиновение силой, которая была его глав­ным орудием. Как мы видели, миссии в землях аппалачей рухнули. В 1727 году один путешественник в Восточном Техасе замечал, что «в миссиях нет индейцев». Появление лошадей, привезенных из Европы испанцами, произвело революционный переворот в жизни индейцев Равнин. Хотя сначала племена использовали это животное как источник мяса, они постепенно учились пользоваться им для пере­возок, охоты и военных атак. К началу XVIII века испанские форпосты стали подвергаться постоянным нападениям со стороны племен, приручивших лошадей и начавших ис­пользовать их для расширения своих охотничьих угодий за счет земель другихплемен. Индейцы Великих Равнин —пле­мена сиу. черноногих, команчей и Ворона — «на конских спинах переживали одно из самых потрясающих приклю­чений, какие только могут выпасть надолго народа»⁴⁷. Мис­сии продолжали ввозить и разводить лошадей, а священни­ки-первопроходцы всегда путешествовали с регулярным числом лошадей, мулов и скота, без которых распростране­ние христианства было бы в прямом смысле невозможно.

Для испанцев положение усугубилось после проникно­вения в глурь континента французских торговцев, двигав­шихся на юг от Великих озер и на север от залива. В 1719 го-

Под новым руководством 641

i ювиикам в Новой Мексике поступило свидетельское rie из команчских источников, что французы заку-ii.ii i окуры и продают пушки племени пауни (pawnees) на. вере. Тогда был период войны межу Францией и Испани-ii.ii губернатор Вальверде подумал, что лучше произвес-i разведку с целью сбора информации о положении на нииинах. За возможность расширить границы миссий «дно ухватились францисканцы. В июне 1720 года вой-ко из сорока двух солдат при поддержке шестидесяти ин-• нгкнх союзников выступило из Санта-Фе и два месяца 1СТЯ оказалось в районе Небраски. Однако ему не удалось обнаружить ни одного француза, но на него напали и по­ни полностью уничтожили поуни. Немногочисленныеуце- Вевшие добрели до Санта-Фе в сентябре. На самом деле ш панцы были не способны помешать французам, которые раздавали оружие своим индейским союзникам и тем са­мим нарушали равновесие сил среди равнинных племен. I.ольше всех страдали испанцы, бывшие слишком немно­гочисленными, чтобы противостоять дальнейшему давле­нию на свои форты и миссии, где не хватало людей. К на­чалу XVIII века главной угрозой для испанской границы сделались апачи, но в 1750-е годы была предпринята по­пытка построить на их землях миссии к северу от Сан-Аи-1'онио. Попытка не удалась из-за опустошительных набе­гов злейших врагов алачей — команчей.

Поиск по сайту: