Будни и тревоги на пакетботе

На этот раз на пакетботе «Саха», кроме нас четве-
рых, Калама, Клич, моего сына Никлича и меня, было во-
семь пассажиров. К великому моему удивлению, среди
пассажиров судна оказались мои старые знакомые -
три голых старичка Высокий, Равновысокий и Третий
с повязкой на левом глазе. Целыми днями они сидели на
палубе, пили кофе с ромом, курили тошнотворные си-
гары и резались в карты, вполголоса переговариваясь
и хихикая. В их облике ничто не говорило о том, что это
могущественные правители островов архипелага Ма-

кам. Скорее они были похожи на выживших из ума пен-
сионеров, развлекающихся анекдотами и картами.

Был еще невысокий худой господин в шляпе, кото-
рого звали Опий и который избегал всякой компании.
Столкнувшись с кем-нибудь на трапе или в коридоре, он
делал вид, что никого перед собой не видит, что вызыва-
ло взаимную неловкость и неприятный осадок. Зато
Клич вызвала у него острый интерес, и он пытался уста-
новить с ней личные отношения. Как только я выходил
из каюты Клич, господин Опий тотчас же оказывался
у ее двери и начинал с ней переговоры. «Николай толь-
ко что ушел, - сообщал он ей. - Он совсем ушел. Я бы
хотел познакомиться с вами поближе». На что Клич
обычно отвечала из-за закрытой двери: «С удовольстви-
ем, но сейчас мне некогда. Я кормлю малыша. Приходи-
те на палубу после обеда». Но господин Опий не уни-
мался и требовал немедленного свидания. Эта сценка
повторялась ежедневно по утрам, однако после обеда
на палубе он вел себя как обычно: избегал встреч со
всеми, включая Клич, а сталкиваясь с человеком нос
к носу, конфузился и делал вид, будто он его не видит.

Кроме названных личностей на остров Кудрат с на-
ми плыли две пары молодоженов, вот и все. С этими все
было как будто в порядке, за исключением их обыкнове-
ния устраивать любовные сцены в самых невероятных
местах. Занятые только друг другом и застигнутые врас-
плох, они лишь мило улыбались, любовных занятий не
прерывая. Вскоре все мы привыкли к их непосредст-
венности и, проходя мимо, вежливо с ними здорова-
лись, а они столь же вежливо отвечали на приветствие.

В этом окружении мы четверо были предоставлены
самим себе и жили так, как если бы были совсем одни

Небесные селения

на пакетботе. Как и во время прошлого плавания, рано
утром я выходил на палубу размяться и облиться хо-
лодной морской водой. Небо поражало богатством
красок и облачной живописи, зато ветер был неустой-
чив, менялся каждый день, а иногда по нескольку раз
на день. Я опять чувствовал себя во власти потока, ко-
торый нес в неизвестность меня, мою возлюбленную
Клич, моего друга Калама и моего сына Никлича.

Признаться, я снова был недоволен собой и всем
происходящим. Дни проходили за днями, по существу
же ничего не менялось, а главное, не менялся я сам.
Я был почти таким же отгороженным от людей и от ми-
ра человеком, каким был когда-то в городе Дуракине.
По-прежнему все вертелось вокруг меня, все служило
мне, и даже верных Калама и Клич я воспринимал как
две свои тени. Слишком самоотверженно и без остат-
ка они отдавали мне самих себя, ничего не прося вза-
мен, радуясь каждому моему маленькому успеху. Мне
даже хотелось, чтобы они восстали против моего дес-
потизма, начали со мной бороться, стали хоть немного
более упругими и неподатливыми.

Наше путешествие также вызывало во мне раздра-
жение. Трудно было переносить прекрасную погоду
и дурацкую компанию на нашем пакетботе. Спокой-
ными были небо над нами и море вокруг нас, и ветер
опять дул нам в спину, прилежно надувая наши паруса.
Я ждал перемен, и прежде всего в самом себе, но изо
дня в день все оставалось неизменным.

После завтрака я гулял по палубе с Каламом, бесе-
дуя о хальских и тахаратских обычаях и о замеченной
мною связи между языком и состоянием. Получалось,

117 Архипелаг Макам

что каждое состояние определяло свои языковые стан-
дарты и, соответственно, пределы интерпретации ре-
альности. Через язык осуществлялась связь между
причастностью к той или иной реальности и ее адекват-
ным пониманием. И наоборот: когда эта связь возника-
ла, рождался язык для ее выражения. Все эти догадки,
как мне тогда казалось, приближали меня к овладению
все еще не дающимся мне протоиранским языком.

Был еще один предмет, меня глубоко занимавший.
Речь шла о местопребывании моего подлинного «Я»
и о его связи с моей психической матрицей и физиче-
ской оболочкой. Я догадывался, что корни моих отно-
шений с Каламом и Клич могли находиться именно
там, где обитало мое глубинное «Я». Это означало, что
там же пребывали и сущности моих близких. Если бы
они были просто статистами, тогда жестко встал бы
вопрос, кем был я и где находится моя собственная
реальность? Эти размышления меняли мои удобные,
но явно неосновательные представления об их тене-
вой и вспомогательной по отношению ко мне роли.
Конечно, я мог бы поговорить с ними начистоту, спро-
сить их об этом, и, я уверен, они дали бы мне удовле-
творительный ответ на мои вопросы, однако мне было
легче жить, думая так, как я думал, и соответственно
к ним относиться. Кроме того, я не хотел принуждать
их к большей откровенности, боясь разрушить суще-
ствовавшую между нами хрупкую гармонию.

Пока мы с Каламом беседовали об интересующих
меня вещах, Клич занималась Никличем, маленьким
упрямцем и жизнелюбом, который рос не по дням, а по
часам и уже мог ковылять на своих упругих ножках
и произносить некоторые слова. Он повторял слова,

Небесные селения

которые часто произносили мы с Клич: море, ветер,
корабль и ребенок.

Ближе к вечеру, когда было не так жарко, я выно-
сил его на палубу, и он ходил между столиками, за ко-
торыми сидели три голых старичка, господин Опий
в своей неизменной шляпе и кто-нибудь из молодоже-
нов. При качке, грозившей Никличу падением, его под-
держивали внимательные руки тех, кто оказывался ря-
дом. Тогда между ним и взрослыми начинался разговор
на какую-нибудь подходящую случаю тему.

- Ветер, - говорил Никлич.

- Дует, - говорил Калам.

- Море, - говорил Никлич.

- Волнуется, - говорил я.

- Ребенок, - говорил Никлич.

- Учится разговаривать, - говорила Клич.

- Корабль, - говорил Никлич.

Поиск по сайту: