Родословная: Жиглинские

Самой интересной для меня всегда была родословная семьи Жиглинских. Ещё бы, ведь по материнской линии именно эти поведские предки являются моими родственниками. Естественно, что первотолчком для написания данного исследования стали воспоминания и рассказы моей мамы Риты Сергеевны (№81) и тёти – Ольги Алексеевны Смольковой (Жиглинской) (№76). Постепенно возникло желание обобщить хрупкую устную информацию и расширить её на всю историю селения. Так возникла книга «Поведь», где изложены общие факты и комментарии о селе. Необходимость появления «Поведских родословных» вызвана стремлением сохранить память о поведчанах, которые могли скрыться под покрывалом срока давности. Если в юриспруденции этот срок освобождает от наказания, то в генеалогии он означает полное забвение.

Первым из рода Жиглинских оказался в Поведи Иван Ларионович (№18) (1808-1863), когда был «с семейством причислен сюда палатою Государственных имуществ в 1851 г. из села Раменье как зять». Супругой его стала Марфа Осиповна (1811-1880) из семьи Головиных – Елисеевых – Петровых. Почему муж переехал к жене непонятно, хотя и не уникально.

Предыдущие поколения Жиглинских тоже не отличались особой оседлостью. Несмотря на строгое администрирование жизни крестьян в 17-19 веках, семья периодически переезжала с места на место. Самый ранний предок Михаил (№1), ок. 1670 г.р., жил в Торжке в конце 17 века в Борисоглебской слободке, что находилась близ одноимённого монастыря. В таких селениях жители зарабатывали себе на жизнь различными промыслами. Вероятно, семья Михаила держала скот и обрабатывала участок земли. Это мог быть огород или более значительный надел, где они могли добыть себе пропитание. Определённую часть своего урожая и дохода от ремёсел приходилось отдавать в казну Борисоглебского монастыря. К счастью отношения слободки и обители не носили характер крепостничества. Налоговые обязательства не ущемляли свободу слободчан, как в помещичьих деревнях. Можно сказать, что семья моего далёкого предка брала в аренду землю у монастыря. Но был ещё один важный фактор несвободы – ограничение произвольного выбора места жительства. Михаил не мог самостоятельно выбирать, где ему жить. Это был один из ликов деспотичного контроля царской власти над собственным народом.

Жизнь Михаила, вероятно, не была сладкой. Всё-таки средневековая действительность накладывала на новоторов серьёзные требования. Но Торжок давал возможность проявить себя значительно больше, чем в деревне. Торговый город являлся оригинальным и самобытным центром, где происходило много событий, и бурлил «водоворот» предпринимательства. Для энергичного человека здесь имелось широкое поле для деятельности. На первом месте, конечно, стоял вопрос обеспечения семьи. Но находилось место праздникам, веселым и шумным ярмаркам. По воскресеньям Михаил со своим семейством ходил на литургию в Борисоглебский монастырь, проходя мимо его высоких и грозных стен. А после службы первый известный мне по документам предок из рода Жиглинских выходил на высокий берег Тверцы и смотрел на проходящие мимо торговые суда. Так и я, спустя полтысячи лет, стою каждый год на пешеходном мосту через Тверцу и взираю на бесконечный бег речной воды, а на холме, как и прежде, стоит величественный Борисоглебский монастырь…

Ты даже воображаешь, что сейчас произойдёт фантастическая встреча с новотором – небольшого роста, с приглаженной бородой, в скромной одежде и туго подпоясанный кушаком. Степенно и уважительно Михаил из Борисоглебской слободки подойдёт и скажет: «Здорово, хлопец!». Время на миг отступит, но страшно поверить в чудо. Мысль побеждает глубину веков, однако реальность возвращает нас в 21 век. Лишь чудится мне, будто собирается люд на Торговой площади и мой предок, стеснительно взмахнув рукой, устремляется прочь навстречу будням средневекового Торжка…

Сын Иван Михайлович (№2), ок.1699 г.р., также жил в Торжке в конце 17-начале 18 веков в той же Борисоглебской слободке. Он был взят в рекруты до 1745 года. В 18 веке его семья поселилась в деревне Тарасково Жалинской волости, располагавшейся прежде в 4-х верстах от Торжка и ныне не существующей. Сын Ивана Михайловича Антип (№3), 1727 г.р., упоминается скорняком – мастером по изготовлению и ремонту меховых и кожаных изделий. Он переехал в село Раменье Новоторжского уезда. Кстати, Тарасково и Раменье относились к владениям Борисоглебского монастыря. Миграция Жиглинских происходила в жёстких сословных рамках, но по неизвестным мне причинам.

Возвращаясь к Ивану Ларионовичу, вспомним, что в 1851 году бывшие церковные угодья уже 90 лет находились под государственным контролем. Крестьяне в Поведи и Раменье в 1763 году перешли из церковного владения сперва в Коллегию экономий, а затем стали «казёнными» (государственными). Иван, направляясь в Поведь менял место жительства, как и его предки, но оставался в прежнем узком социальном сословии государственных крестьян. Я иногда представлял, как раменский мужичок собирался на простой телеге в дальний путь, в новую жизнь, навстречу судьбе. Дорога его лежала с семьёй и домашним скарбом вброд через реку Поведь близ деревни Язвы (ныне Лесное). Конечно, переезд в Америку или Сибирь не сравнится с маршрутом Раменье – Поведь. Но что-то надрывное теребит душу и заставляет сопереживать далёкому предку, который в середине 19 века двинулся в новый путь с беспокойством за семью и светлой надеждой на лучшее будущее.

Фамилия Жиглинских впервые упоминается в Метрической книге Покровской церкви погоста Поведь в 1907 году, когда Александр Никитич (№45), 1868 г.р., хоронил свою супругу Параскеву Матвеевну, которой было лишь 28 лет. Любопытно, что первоначально фамилия писалась через букву «е» – Жеглинский. Только с 1922 года написание фамилии приняло окончательный вид. Мои попытки выяснить источник возникновения и этимологии слова Жиглинский оказались безуспешными. Эта фамилия не является особо редкой. Она имела определённое хождение в России. В самой Поведи проживали Жиглинские, не связанные с основной семьёй, упоминаемые в следующей главе за 1881 год. Конечно, общее между ними есть, но мне их родственная связь неизвестна. Даже среди дворян есть Жиглинские, никак не объединённые с Поведью. Что ж, знание приносит ещё более серьёзное незнание, как говорил Галилей. В свою очередь, незнание рождает интригу, искушая своей недосказанностью. Иногда неведение кажется слаще тривиальной истины. Для меня как исследователя важно дойти до максимума, до последней границы непознанного, но как творческому человеку хочется преодолеть сухость генеалогического письма, вдохнуть жизнь в ровные строчки родословных, создать напряжение познания. Вечный поиск на перекрёстке математики и поэзии наших исканий…

Теоретически, фамилия Жиглинских (Жеглинских) мола быть образована от одного из следующих слов:

· «жигало» – шило для прожигания отверстий в дереве

· «жигало» – кадильница

· «жигать» – хлестать крапивой по голому телу

· «жигать, жигучий, жечь» – палить, предавать огню

· «жегать» – невыносимый жар

· «жигалка» – сальная свеча

· «жигало» – поджога, зачинщик

· «жигало» – прямая кочерга для прочистки труб

Вернёмся к Ивану Ларионовичу (№18), который оказался в Поведи в 1851 году. Его жена Марфа была родом из этого погоста, по некой житейской причине вернувшаяся с мужем в отчие места. По данным «Подворной переписи» от 1852 года семья уже имела «двух жеребят, двух телят, свиней не имели». Жили они в отдельном доме, воспитывая трёх сыновей и трёх дочерей. Без поддержки родственников жены тут явно не обошлось. Как и все здоровые поведчане отец семейства Иван уходил на заработки бурлаком, получив 50 рублей за свой нелёгкий труд.

В 1847 году родился Никита Иванович (№26). Он был интересной личностью, сохранившей о себе шлейф таинственности и загадочности. Память человеческая быстро стирается и больших трудов стоит её удержать. Про Никиту я слышал версии о «польском следе» происхождения его предков, что на самом деле исключается. С ним связана загадка наречения фамилией Жеглинский. Почему именно Жеглинский, откуда появилась гипотеза о польских предках, как возникли параллельно ещё Жиглинские, упоминаемые в главе «Одиночки и маленькие семьи»? К сожалению, вопросов существует больше, чем ответов. Из воспоминаний знаю, что Никита Иванович играл на скрипке, что для новоторжской деревни удивительно. Женился в 1863 году на Анне Яковлевне из деревни Трубино. Умер «от старости» в 1918 году. Как вневременной привет от прапрапрадедушки воспринимаю я копию его автографа из Метрической книги 1911 года, который можно увидеть в Приложении. Судьба Никиты так меня взволновала, что своего сына мне непременно хотелось назвать Никитой, что к счастью и случилось в 2003 году. Слава Богу!

Брат жены Никиты Ивановича удивительным образом оказался в Англии, о чем есть убедительные свидетельства. И об этом можно сложить целый роман, где слились бы воедино судьбы несчастной русской эмиграции и перипетии отдельной человеческой судьбы. Где-то на берегах Темзы обрели своё место мои далёкие родственники, близ Букингемского дворца и Биг Бена…

Сыновья Никиты Ивановича имеют примечательные судьбы. Так, Василий Никитич (№33), 1873 г.р. по неподтвержденному предположению оказался в начале 20 века заключён в Петропавловскую крепость. Якобы его расстреляли в Петербурге. Я пытался как-то проверить данную версию, общаясь с директором музея Петропавловки Аракчеевым. Но поиск мой оказался безрезультатным. Да и наивно было рассчитывать на успех при существующих скудных сведениях. Любопытно, что у Василия отчество в Метрических книгах писалось как «Аникитин».

История Александра Никитича (№38), ок.1868 г.р., окрашена в трагические тона. Он был дважды арестован. Первый раз 11.03.1931, обвинён по ст. 58, п. 10 УК РСФСР и приговорен Тройкой ПП ОГПУ Московской обл. 20.04.1931 к высылке в Казахстан условно. Причиной, скорей всего стал отказ вступить в колхоз. Оставаясь «крестьянином-единоличником» легко было попасть в жернова репрессивной системы. Вторично Александра привлекли в 1937 году, когда поводом стало чтение книг Бакунина. Он скончался в Торжокской тюремной больнице в 1937 году. Реабилитировали его по заключению Прокуратуры Калининской области 26.07.1989. Человек, о котором я слышал только позитивные воспоминания, был перемолот сталинской властью, жизнь людей с лёгкостью разменивалась на мифические идеалы. Александр жил в доме на месте, где нынче живёт Михайлов Михаил с семьёй. Он отличался грамотностью, глубоким умом и уважением среди поведчан. Имея независимый ум и свободомыслие, отказался участвовать в коллективизации, хотя, вероятно сознавал опасность своей позиции. За это и поплатился, в конце концов.

Судьба Тимофея Никитича (№40), 1881 г.р., также весьма показательна. На переломе общественных формаций в 1917 году возникло адское противостояние, в котором граница проходили через семьи, сквозь души людей, заставляя нарушать все законы мира и морали. Выбор между «красным и белым» стал жесточайшей проверкой для русских людей. Многие не приняли Советскую власть. Брат вставал на брата. Тимофей по рассказам был ярым противником перемен так, что даже стрелял в Алексея Ивановича (№42). Его забрали «карающие органы» и дальнейшая судьба, вероятно, быстро окончилась, учитывая реалии того времени.

Мой прапрадедушка Иван Никитич (№49), 1867 г.р.-1947, отличался настоящим русским характером. По рассказам мамы он был строгим и справедливым человеком. Иван, как настоящий глава семьи, управлялся со всем хозяйством и зарабатывал искусным плотничьим делом неплохие деньги. Его зазывали в соседние деревни на работу, и без заработка он не оставался. Копейку предок умел копить. Сам делал резную мебель по дому. Спустя долгие годы мой брат нашёл набитый банкнотами кошелёк на чердаке, в котором россыпью пестрели царские и советские деньги вперемешку, подальше спрятанные на «чёрный день».

Иван рос в доме отца недалеко от Покровской церкви. После женитьбы в 1886 году на Матрёне Ивановне, по порядку, заведённому в то время, отстроил новое жилище. По сей день стоит его дом под современным номером 22, которому исполняется в этом году уже 125 лет! Изба частично перестраивалась, но в остове до сих пор хранит тепло рук прапрадедушки. А в конце 19 века Иван только начинал свою семейную жизнь, не зная ещё своего будущего, на которое я теперь взираю с расстояния больше столетия.

Сын Ивана Никитича Алексей (№51), 1890-1944, разделил судьбу со своей страной, активно участвуя в построении «первого в мире государства рабочих и крестьян». Так сложилось, что он сразу принял сторону советской власти, сохранив, тем самым, спокойствие своей семьи. До Октябрьской революции Алексей бывал в Петербурге, где познакомился с большевиками. По молодости легко было увлечься «мировой революцией», не имея за спиной особых обязательств, не испытывая уважения к царскому порядку. После 1917 года Алексей упоминается партийным активистом, из-за чего была вражда с противниками новой жизни. В него стреляли, угрожали смертью участники «зелёного восстания» в 1919 году. Он вынужденно скрывался некоторое время в лесу, опасаясь расправы. События тех лет были полны непримиримости и крови, приведшей к Гражданской войне.

Алексей продолжил работу, как тогда говорили, «по партийной линии» в Торжке, а позднее оказался где-то под Пермью. Вернувшись в Поведь, одно время был председателем колхоза. На чердаке сохранились запылённые книжки по экономике сельского хозяйства.

Из воспоминаний известно, что Алексей хорошо играл на гармошке, а гармонист на деревне издавна слыл «первым парнем». Он выделялся весёлым и разгульным нравом. Женат был на Ольге Топтыгиной, урождённой также в Поведи, которая пережила своего мужа на четверть века. Ольга Григорьевна отличалась простым нравом и оттого любима всеми домочадцами. Она до последних дней легко управлялась по хозяйству и отличалась искренним добродушием. Прабабушка иногда ворчала на внука Лёву, пуская куцые клубы дыма от папирос «Ракета»…

Дочь Алексея Ивановича Зинаида (№74), 1916-69, родилась в Поведи. Люди, которые знали её лично, отзывались о ней с какой-то особой теплотой. Она обладала лидерскими качествами, объединяя вокруг себя сельчан. Зинаида участвовала в организации колхозов, генерировала общественную жизнь в Поведи и соседних деревнях. Женившись перед войной на Сергее Михайловиче Преображенском (№75) она переехала в Торжок в дом на валу у Пушкинской площади, работая бухгалтером. После вторжения фашистов супруг был призван на службу. В августе 1943 года он погиб во время Миусской операции на хуторе Семёновском в Украине. Сергей на тот момент числился командиром миномётного взвода в звании младшего лейтенанта. О его интересной жизни существует документальный очерк: «Последний бой командира миномётного взвода», изданный в 2007 году автором данной книги.

Жизнь продолжалась. С 1955 года Зинаида Алексеевна возглавляла Поведской сельсовет, заслужив большое уважение среди земляков. В её доме собиралось много людей по праздникам, и весело отмечали 1-е мая, Новый Год, 7-е ноября. Зинаида отличалась открытостью и искренностью в отношениях, принципиальностью и дисциплинированностью в делах. Я всю жизнь сокрушался, что мне не удалось пообщаться с бабушкой Зиной. К несчастью, её жизнь рано оборвалась. Я же появился на свет только спустя два года.

Самым дорогим человеком для меня в Поведи была Ольга Алексеевна(№76), 1922-2001. Для меня с братом она заменила бабушку, хотя формально она являлась для нас тётей. С малых лет, отдыхая в селе, мы проводили каждый год три чудесных летних месяца на родине предков, на самобытной и своеобразной природе. Мы наслаждались этой жизнью и красотой Поведского края. Мы навсегда полюбили места, овеянные стариной и чистотой. Ольга Алексеевна была для нас нашим ангелом-хранителем, делясь добром и мудростью с нами. Всё проходит. В детстве все казалось вечным и беззаботным. Но ход времени неумолим и жесток. В начале второго тысячелетия Ольга Алексеевна скончалась. Опустел родовой поведской дом, хранивший сто с лишним лет тепло своих домочадцев, засыпая ночью под стрёкот кузнечиков и просыпаясь с первыми петухами.

Ольга Алексеевна замкнула круг семьи Жиглинских в Поведи. Пройдя замысловатый путь от Борисоглебской слободки в 17 веке, наши предки оказались в 1851 году в этом селе. Наша тётя родилась в 1922 году под фамилией Жиглинская. В замужестве он стала Смольковой, но в итоге почти всю жизнь прожила в доме, построенном её дедом Иваном.

Моя мама Рита Сергеевна (№81) родилась там же в 1937 году. Благодаря ей мне довелось так близко узнать Поведской край. В пятидесятых годах мама переехала в Ленинград, где женилась Юрии Егоровиче Семёнове, приехавшем из-под Лихославля. Так образовалась «тверская» семья, и появились два брата – Алексей (№90) и Сергей (№88). А именно – автор данной книги и мой родной брат. Мы по-прежнему «оставляем» часть своего сердца в Поведи, приезжая туда при любой возможности. Как счастливо окунуться в девственные воды Поведи, испить воды из благодатнейших ключей, забраться на древнейшие курганы и посмотреть далеко вдаль, перекреститься перед куполами Покровской церкви, которой в 2011 году исполняется 250 лет. Всё это близко и желанно нам, также как и сама жизнь.

Родовой поведской дом стоит. Он немножко «погрустнел» и выглядит слегка «уставшим». Но есть ещё порох в пороховницах! Старинные брёвна сруба в большинстве целы, русская печь даёт несравненное тепло, крыша обретает вторую жизнь и хочется верить, что время здесь не властно. Не хватает постоянного хозяина, соскучилась изба по регулярной заботе. Но правила жизни таковы, что город держит, и нет возможности приехать в Поведь жить постоянно.

Надеюсь, наши дети будут также любить этот дом и поведской край. Хочется, чтобы мой сын Никита (№100) и сын Сергея Егор (№97) приезжали на землю своих предков, отдыхая душой и телом в этих благословенных местах.

Сейчас в родовом доме Жиглинских постоянно никто не живёт. Но их потомки помнят Поведь, проживая теперь в Петербурге. Наши с братом семьи теперь – Семёновы. Ещё одна родословная ветвь Жиглинских (от Александра Никитича, №45) имеет фамилию Усановы. Также в СПб живёт моя двоюродная сестра Ольга Львовна Минина (№91), чей отец Лев Сергеевич Преображенский (№83) родился в Поведи в 1940 году. У Ольги уже взрослые дети, радующие бабушку маленькими внуками – Игорем и Ярославом. Мы общаемся между собой и вспоминаем далёкую торжокскую глубинку. Дай Бог, нам всем долгих лет жизни!

Поиск по сайту: