АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Обнимая Верди

Читайте также:
  1. БНМ 2.1.12. Деформації твердих тіл
  2. Больной (чувствовал себя больным 3 дня) госпитализирован в инфекционную клинику с предварительным диагнозом: брюшной тиф. Каким методом можно подтвердить диагноз?
  3. В связи с отсутствием проекта или подсчетов объемов работ подтвердить правильность сметной документации не представляется возможным.
  4. Верховний Суд України відмовляє в задоволенні заяви, якщо обставини, які стали підставою для перегляду справи, не підтвердилися.
  5. Взаимодействие гражданского общества и государства. Какое влияние на характер указанного взаимодействия оказывает утвердившийся в стране политический режим?
  6. Воскресение Христа не только подтвердило Его собственную праведность, но также позволило верующим стать настолько же праведными пред Богом, как Сам Христос.
  7. Вы спросите, стал ли Ли Ван Во миллионером? Счастлив ответить вам на этот вопрос утвердительно.
  8. Говорите утвердительно
  9. Завдання до практичної роботи №2 з дисципліни «Абразивний інструмент і інструмент з надтвердих матеріалів»
  10. Камерні топки з твердим шлаковидаленням. При спалюванні яких палив використовуються ці топки? Їх переваги та недоліки.
  11. Методи підготовки і переробки твердих відходів
  12. Народный комиссариат юстиции сначала разрешил этот вопрос в утвердительном смысле.

Я помню день, когда впервые увидел Верди. Мы только что похоронили отца, и в тот момент, когда наша траурная машина трогала с места, я заметил его отражение в боковом зеркале. Он был в черном кожаном пиджаке, усыпанном драгоценными камнями и золотыми блестками. Светлые волосы блестели на солнце. Инстинктивно я повернулся на сиденье, чтобы разглядеть его. Когда наши глаза встретились, он улыбнулся и помахал мне рукой. Мама дотронулась до моего колена и, вздохнув, сказала, чтобы я сидел прямо и вел себя прилично. В конце концов, это траурная церемония, и совсем не время вертеться. Но образ белокурого парня преследовал меня весь день. Похороны отодвинулись на второй план, и я беспрерывно фантазировал о нем. Судя по всему, ему было уже под двадцать - немыслимый возраст, мне-то самому было всего двенадцать. Той ночью, когда родственники ушли, а мама отправилась спать, я погрузился в мечты о нем. Я воображал, как делюсь с ним всеми бедами и страхами: рассказываю, как скучаю по отцу, хотя уже начинаю его забывать, как я хотел заплакать, но не смог. А белокурый парень обнимает меня, целует и делится своими тайнами.

Прошло две недели, прежде чем я увидел его снова. Он стоял напротив школьных ворот, когда я выбежал после уроков. Когда я заметил его, мои ноги примерзли к земле. Я ощутил странную щекотку в груди и животе, словно там скреблись пауки. Мальчики протискивались мимо меня, недовольные, что я стою в проходе. После смерти отца со мной никто не заговаривал. Мне кажется, их беспокоила моя утрата, даже пугала, словно скорбь и трагедия были заразными и могли передаваться, как какой-нибудь грипп.

Блондин смотрел на меня несколько минут. Потом перешел улицу. Ужас приковал меня к асфальту. Мне хотелось и спрятаться от него, и бежать ему навстречу. Но вот он уже стоял передо мной, положил мне руки на плечи и улыбался.

- Ты ведь Клауд, да?

Я кивнул.

- Можно я провожу тебя домой, Клауд?

- Да, - едва смог произнести я.

Мои одноклассники смотрели, как мы переходим улицу. Они толкали друг друга локтями и что-то говорили, явно впечатленные моим знакомым. Пока мы шли, парень все время напевал, я узнал пару оперных мелодий. Наконец, когда мы подошли к моей улице, он пробормотал: "Дальше я идти не могу".

- Ах, - дар речи покинул меня. Но страх потерять его, желание быть с ним придали мне смелости. - Пойдем ко мне. Перекусим. Посмотришь мою комнату.

Он провел рукой по глазам, сощурился от солнца и скинул свой кожаный пиджак. Под ним была белая майка, разорванная на груди. Я увидел его загорелую кожу и темный сосок. Пауки внутри меня взбесились.

- Пожалуйста, - взмолился я. - Останься.

- Может быть, в другой раз.

- Давай встретимся завтра.

- А ты не хочешь узнать, кто я?

- Нет. Просто давай встретимся.

- Меня зовут Верди, - прошептал он. И ушел прочь.

Я не отводил от него глаз, пока он не свернул за угол. Несколько минут я еще стоял на месте, мне казалось, что сейчас он вернется за мной. Но он не вернулся. И я пошел домой, погруженный в пустоту, в которой копошились пауки.

В этот день за обедом мама снова расплакалась. Она отодвинула тарелку и закрыла лицо салфеткой. Я пытался успокоить ее, но не знал, что сказать. Это было чувство вины, а не скорбь, мне кажется. Мама с папой постоянно ссорились последние полгода до его смерти. В ту ночь, когда он погиб, был жуткий скандал. Мама проклинала его и обвиняла, отец выбежал из дома и умчался в машине; мы видели его в последний раз. Через несколько часов, когда он откуда-то возвращался, он увидел перебегавшего дорогу ребенка и врезался в столб. По иронии судьбы, это был вовсе не ребенок. Механическая кукла, которую запустили на дорогу какие-то хулиганы.

Я помог маме подняться наверх, уложил ее в постель. Она приняла успокоительное, попросила меня вымыть посуду и приготовить ей что-нибудь горячее выпить. Потом, когда мы лежали рядом, потягивая какао, она взяла мои руки и принялась целовать каждый палец.

- Ты ведь любишь меня, Клауд?

- Конечно.

- А почему же он не любил меня? Почему твой отец не любил меня? Я ведь любила его, ты знаешь. Всегда любила его. Неважно, что я говорила или делала, но я ведь всегда любила его. Так почему же он не мог любить меня? Разве я не заслуживаю любви? Почему он предал меня? Он встречался с другой женщиной, Клауд. О, я знаю, что не должна говорить о нем плохо теперь, когда его больше нет, и ты меня наверное совсем возненавидишь. Но ты должен это знать. Иначе ты не поймешь, из-за чего мы все время ссорились и почему я так с ним говорила. Да, он отрицал это. Но я знала! Женщины всегда чувствуют такие вещи.

Каждый вечер с того дня, когда умер мой отец, я проходил через один и тот же ритуал. Мама обвиняла отца в том, что он не любил ее, изменял ей, все от нее скрывал. Я, в свою очередь, пытался убедить ее, что она для него была самым главным в жизни. Потом она просила принести фотоальбом, и положив его поверх одеяла, разрешала мне переворачивать страницы, пока она бегло комментировала это застывшее свидетельство ее любви к отцу. Иногда она показывала на фотографию и говорила: "Посмотри, посмотри на его глаза. Он любил меня тогда, видишь?" И всматривалась в снимок, словно пытаясь проникнуть в глянцевую поверхность, обнаружить что-то, что она когда-то упустила, какой-то шифр, тайное послание.

Там были фотографии моего крещения, моего первого дня рождения, дня, когда я впервые пошел в школу, на снимках я лежал в отцовских объятиях, целовал его, обнимал, он нес меня на плечах. Мама спрашивала, помню ли я это, и я всякий раз отвечал: "Да, конечно, помню". Но не помнил ничего. Ни один из этих снимков не казался мне настоящим. Ни один не напоминал мне о смутных и становившихся все неразборчивее чувствах, которые я испытывал к человеку, считавшемуся моим отцом. На всех фотографиях он выглядел по-разному. И когда я всматривался в них, поднося к самым глазам, пытаясь отыскать что-то, как моя мать выискивала шифры и секреты, я не видел ничего, кроме пустоты за отцовской улыбкой.

Ночью мне снова снился Верди. Мы сидели с ним по-турецки на обочине, и Верди показывал мне заводную куклу. У нее был огромный ключ в спине, и она была похожа на отца. Верди медленно поворачивал ключ, и на лице куклы возникала механическая улыбка. Верди объяснял, что внутри у нее нет ничего человеческого - ни чувств, ни радости - только сложная система зубцов и шестеренок, придававшая ей живой вид. Потом он поставил ее на землю, и мы с удивлением смотрели, как она ковыляет через дорогу. Моя мать сидела на обочине с противоположной стороны. Она радостно улыбнулась, увидев куклу, и поджидала ее, раскрыв объятья. Когда пластмассовые ручки коснулись ее колен, мама взвизгнула от радости и обняла ее. Одной рукой она гладила куклу по голове, другой машинально поворачивала ключ.

На следующий день, за завтраком, мне пришлось выслушивать обычные утренние обвинения: я совершенно забыл отца, я всегда ненавидел его, я радуюсь, что он умер, я - холодный, бесчувственный эгоист.

- Ты даже ни разу не заплакал, Клауд. Ни разу. Если я сейчас свалюсь замертво, ты и глазом не моргнешь. Разве не так? Мне было бы намного легче, если бы ты по-настоящему переживал. Мы бы утешали друг друга вместо того, чтобы закрываться друг от друга. Ты вынуждаешь меня стыдиться того, что я скорблю по твоему отцу. Почему ты так себя ведешь? Ты считаешь, я не имела права любить его?

Я научился не спорить с ней, игнорировать ее мир, наполненный злобой и упреками. Вместо этого я спокойно улыбался, кивал и ел завтрак. Это, разумеется, служило еще одним доказательством моей бессердечности. Она принялась тормошить меня, обвинения перешли чуть ли не в побои, и я, испугавшись, схватил учебники и выбежал из дома.

В этот день в школе, впервые со дня смерти отца, одноклассники начали говорить со мной, их интерес к Верди возобладал над смущением. Где я с ним познакомился? Почему он хочет со мной дружить? Собираюсь ли я выкрасить волосы и сделать такую же прическу? Куда я с ним хожу? Можно ли им тоже с ним познакомиться?

Я сказал им, что знаю Верди сто лет, хожу с ним во всякие злачные и опасные места, где собираются панки, что меня приняли в свою компанию его друзья, что я делал вещи, которые мои одноклассники и представить себе не могут: напивался с Верди, принимал наркотики, участвовал в бешеных оргиях. Верди был моим лучшим другом, единственным человеком, которому я доверял. А я, в свою очередь, был единственным из всех его многочисленных друзей, кому он доверял, с кем делился всеми секретами.

Благодаря Верди я приобрел славу и популярность, о которых раньше не смел и мечтать. Теперь из-за моего знакомства с ним, все мальчики захотели со мной дружить. Это был для них единственный способ хоть как-то прикоснуться к нему.

В четыре часа после уроков он уже ждал меня. Я подбежал к нему, схватил за руку.

- Хочу, чтобы ты пошел со мной в одно место, - сказал он.

- Куда?

- Это особенное место. Место, которое много для меня значит. Место, которое много значило для человека, которого я когда-то знал. Пойдешь со мной?

- Да, конечно.

Мы шли, он напевал мелодии из опер, положил мне руку на плечо. Я чувствовал его запах: кожа и сладкий лимонный одеколон. Он шел медленно, его ботинки с пряжками звякали при каждом шаге, словно шпоры ковбоя. Он казался таким чистым, блестящим, как только что ограненный бриллиант. Его джинсы, почти белые, были порваны на коленях и бедрах. Тело в прорехах казалось твердым и упругим.

Я слепо следовал за ним, наслаждаясь счастьем быть рядом. Мы спустились по каменным ступеням и теперь шли по берегу канала. Потом Верди остановился у большого серого камня, сел на него. Он снял кожаный пиджак, бросил его на траву и предложил мне сесть.

- Здесь хорошо. Хорошее место, чтобы посидеть и поразмышлять. - Он улыбнулся. - Тебе нравится здесь, Клауд?

- Да.

- Ну вот и хорошо.

Я положил голову ему на колени. Он продолжал напевать и гладить меня по голове. От прикосновения его пальцев внутри у меня проснулись пауки.

- Что это за мелодия?

- Это опера, - ответил он. - Видишь, я люблю оперу. Это единственное, что я могу слушать. Единственное, что имеет значение. Так у меня и появилось это прозвище. Один человек сказал, что меня надо называть Верди, потому что я все время напеваю арии. Так что теперь это мое имя. Только представь себе: мне пришлось ждать восемнадцать лет, чтобы узнать свое настоящее имя!

- У меня тоже вместо имени прозвище, - сказал я. - Мне его придумал отец. Он всегда говорил, что я витаю в облаках, и придумал мне такое имя - Клауд, облако.

- Он многое понимал, твой отец. - Верди взял в руки мою голову и посмотрел мне в глаза. - Каким он был? Расскажи мне о нем.

- О ком?

- О твоем отце.

- Он умер.

- Все равно расскажи мне о нем, Клауд. То что он умер, не означает, что о нем нечего сказать. Он был веселым? Что он делал дома? Расскажи мне, Клауд. Ты ведь его сын. Ты должен многое знать. Ты любил его?

Эти вопросы меня смутили. Я отстранился от Верди и встал. Он нахмурился. Я попытался придумать, что сказать, что-то, что понравится ему, привлечет его ко мне. Он смотрел на меня отчаянным, умоляющим взглядом, так что я сказал то, что он хотел услышать.

- Да, - сказал я. - Я любил его. Любил больше всего на свете. Он для меня был всем. Иногда мне снится, что он жив. Но я просыпаюсь, понимаю, что он умер, и плачу. Я скучаю без него все больше и больше. Он очень много для меня делал. Рассказывал всякие истории. Да. Я хорошо помню. Он рассказывал мне истории перед сном. - Я раньше не думал об этом, но теперь, повинуясь моей импровизации, воспоминание вернулось, живое и сильное, и я застыл на месте, удивленный, что забыл что-то, когда-то так много для меня значившее. - Да, - я снова сел у ног Верди, обнял их, уткнулся подбородком в его колени. - Он рассказывал мне столько замечательных историй. Теперь мне никто ничего не рассказывает. - И тут я заплакал. Все горе, которое я похоронил вместе с отцом, воскресло во мне, нестерпимое отчаяние, заставившее меня онеметь.

Верди встал рядом на колени, обнял меня. Я чувствовал его горячее дыхание на шее. Пока он обнимал меня, наши губы встретились, и он поцеловал меня. Это был мягкий, успокаивающий поцелуй, усмиривший пауков.

Потом он расправил майку и вытер мои слезы. Когда он притянул меня к себе, я прикоснулся руками к его обнаженному животу. Мне показалось, что кровь вытекает из моих ладоней и просачивается в его тело.

- Клауд, - прошептал он. - Можешь сделать для меня одну вещь, даже если она покажется странной? Ты можешь сделать для меня что-то, не спрашивая, зачем мне это нужно?

- Конечно, - подтвердил я. - Все, что угодно.

- Мне нужна фотография твоего отца. Самая последняя, какую сможешь найти. Можешь достать для меня?

- Да.

Верди встал, сказал, что ему нужно идти, но мы встретимся на следующий день. Я спросил - где, он ответил: - Здесь. В секретном месте.

После того, как он ушел, я еще посидел один, смотрел, как солнце сверкает на глади канала, слушал плеск воды. Я был наполнен радостью, которую никогда прежде не испытывал, теплым блаженным удовольствием.

Вечером, когда мама уже лежала в постели, потягивая какао, я достал фотоальбом, не дожидаясь, когда она попросит, и положил ей на колени. Сразу же я залез в самый конец, где были последние фотографии. Она удивленно наблюдала, как я их поочередно рассматриваю.

- Клауд, - вздохнула она, - ты ведь по нему скучаешь.

Я нашел только один снимок, на котором мы с отцом были вместе. Важно, чтобы у Верди был и мой образ тоже. Я вытащил его из альбома.

- Можно я возьму? Оставлю себе?

- О, конечно же, - она обняла меня, поцеловала. - Конечно, Клауд. Видишь, как сильно он тебя любил! Видишь, как он смотрит на тебя и улыбается.

- Да, - подтвердил я, - вижу.

На следующий день, как мы и договаривались, я пришел в секретное место у канала. Верди уже ждал меня. Он предложил мне сесть рядом. Он обнял меня за плечи, поцеловал в макушку и спросил: - Ну что, принес?

- Да, - я протянул ему фотографию. - Это снимали на пасху. Примерно за месяц до его смерти. Это я, я тогда еще не постригся. Узнаешь меня?

Верди кивнул. Он молча смотрел на снимок, его руки дрожали. Я спросил его, что случилось. Он помотал головой и сжал меня крепче, стиснул до боли, так что в легких не осталось воздуха. Казалось, он хочет втиснуть меня в свое тело, сделать меня его частью.

- Верди! - захрипел я. - Отпусти!

Он плакал - безнадежные, отчаянные всхлипы сотрясали его тело. Потом с воплем, столь громким, что птицы взлетели с деревьев, он рухнул на траву. Снимок смялся в его ладони.

- Верди, - взмолился я. - Не плачь, Верди.

Постепенно ему удалось унять слезы, но это происходило очень медленно, и когда он пришел в себя, солнце уже садилось, и по небу тянулись красные полосы. Он вытер испачканные травой губы и улыбнулся.

- Я теперь такой популярный, - похвастался я. - Все мои одноклассники теперь хотят со мной дружить. Это из-за тебя, Верди. Из-за тебя.

Он поцеловал меня в щеку, разгладил фотографию на груди, положил в карман пиджака и встал. Взглянул на меня и погладил по голове.

- Завтра встретимся? - спросил я.

- Скорей всего, нет.

- О, нет, Верди. - Я вскочил и вцепился в него. - Верди, не уходи!

Он отстранил меня, посмотрел мне в глаза.

- То, что ты не сможешь меня видеть, не означает, что меня нет рядом, Клауд. Ты теперь популярный человек. Тебя все любят. Это редкий дар. А сейчас мне пора идти. Не ходи за мной. И спасибо за фотографию.

Я смотрел, как он уходит. Он даже не обернулся. Я просидел один у канала еще больше часа.

Дома я сразу же побежал в свою комнату, упал на кровать. Вскоре пришла мама. Она села на краешек постели, погладила меня по спине.

- Не горюй, - сказала она. - Человек не может исчезнуть совсем. Он по-прежнему с нами. Тебе повезло, что ты знал его. Только не забудь то, чему он тебя учил, и он навсегда останется с тобой. Ничего не проходит бесследно.

Я никогда не слышал, чтобы она говорила так радостно и уверенно. Я сел, взглянул на нее. У нее было решительное выражение лица.

- Давай, - продолжала она, - пришло время разобрать его одежду. Помоги мне. Пора это сделать.

Мы пошли в ее комнату, открыли папин шкаф. Один за другим она перекладывала его костюмы и пиджаки на кровать. Осторожно мы обшаривали карманы - автобусные билеты, надкусанные конфеты, клочья пуха.

Отдельно она откладывала вещи на выброс, отдельно те, что когда-нибудь могут пригодиться мне.

В шкафу остался только один пиджак. Я достал его, расправил на коленях. В нагрудном кармашке я обнаружил фотографию. Взглянул на нее, и сердце мое замерло.

- Что там? - спросила мама, запихивая ненужные вещи в старый чемодан.

- Ничего, - я быстро засунул фотографию в карман. - Совсем ничего.

Мама подошла и поцеловала меня.

- Я люблю тебя, Клауд. Правда.

- Да, - произнес я. - Я тоже тебя люблю.

Ночью в постели я смотрел на фотографию Верди, которую обнаружил в отцовском кармане. Я изучал каждую деталь снимка - Верди сидит на камне в секретном месте, пиджак наброшен на плечи, светлые волосы сверкают на солнце. Но что-то в нем было необычное. Что-то, что я не сразу уловил. Только потом я понял: он был счастлив. Его улыбка казалась такой счастливой, что у меня снова зашевелились пауки в желудке. Я никогда не видел его счастливым. Эта улыбка изменила его лицо: сделала его молодым, ярким, настоящим. Внизу фотографии виднелась тень: мой отец, стоявший спиной к солнцу, делал снимок. Я долго вглядывался в эту тень.

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.009 сек.)