Глава четвертая. Эта бедная, старая невинная птица

Эта бедная, старая невинная птица

ругается, как тысяча чертей, но

она не понимает, что говорит.

Р. Стивенсон

Однако завтра с самого утра мне пришлось заняться своими прямыми обязанностями. "Алдан" был починен и готов к бою, и, когда я пришел после завтрака в электронный зал, у дверей уже собралась небольшая очередь дублей с листками предлагаемых задач. Я начал с того, что мстительно прогнал дубля Кристобаля Хунты, написав на его листке, что не могу разобрать почерк. (Почерк у Кристобаля Хозевича был действительно неудобочитаем; Хунта писал по-русски готическими буквами.) Дубль Федора Симеоновича принес программу, составленную лично Федором Симеоновичем. Это была первая программа, которую составил сам Федор Симеонович без всяких советов, подсказок и указаний с моей стороны. Я внимательно просмотрел программу и с удовольствием убедился, что составлена она грамотно, экономно и не без остроумия. Я исправил некоторые незначительные ошибки и передал программу своим девочкам. Потом я заметил, что в очереди томится бледный и напуганный бухгалтер рыбозавода. Ему было страшно и неуютно, и я сразу принял его.

- Да неудобно как-то, - бормотал он, опасливо косясь на дублей.

- Вот ведь товарищи ждут, раньше меня пришли...

- Ничего, это не товарищи, - успокоил я его.

- Ну граждане...

- И не граждане.

Бухгалтер совсем побелел и, склонившись ко мне, проговорил прерывающимся шепотом:

- То-то же я смотрю - не мигают оне... А вот этот в синем - он, по-моему, и не дышит...

Я уже отпустил половину очереди, когда позвонил Роман.

- Саша?

- Да.

- А попугая-то нет.

- Как так нет?

- А вот так.

- Уборщица выбросила?

- Спрашивал. Не только не выбрасывала, но и не видела.

- Может быть, домовые хамят?

- Это в лаборатории-то директора? Вряд ли.

- Н-да, - сказал я. - А может быть, сам Янус?

- Янус еще не приходил. И вообще, кажется, не вернулся из Москвы.

- Так как же это все понимать? - спросил я.

- Не знаю. Посмотрим.

Мы помолчали.

- Ты меня позовешь? - спросил я. - Если что-нибудь интересное...

- Ну конечно. Обязательно. Пока, дружище.

Я заставил себя не думать об этом попугае, до которого мне в конце концов не было никакого дела. Я отпустил всех дублей, проверил все программы и занялся гнусной задачкой, которая уже давно висела на мне. Эту задачу дали мне абсолютники. Сначала я им сказал, что она не имеет ни смысла, ни решения, как и большинство их задач.

Но потом посоветовался с Хунтой, который в таких вещах разбирался очень тонко, и он мне дал несколько обнадеживающих советов. Я много раз обращался к этой задаче и снова ее откладывал, а вот сегодня добил-таки. Получилось очень изящно. Как раз когда я кончил и, блаженствуя, откинулся на спинку стула, оглядывая решение издали, пришел темный от злости Хунта. Глядя мне в ноги, голосом сухим и неприятным он осведомился, с каких это пор я перестал разбирать его почерк. Это чрезвычайно напоминает ему саботаж, сообщил он.

Я с умилением смотрел на него.

- Кристобаль Хозевич, - сказал я. - Я ее все-таки решил. Вы были совершенно правы. Пространство заклинаний действительно можно свернуть по любым четырем переменным.

Он поднял, наконец, глаза и посмотрел на меня. Наверное, у меня был очень счастливый вид, потому что он смягчился и проворчал:

- Позвольте посмотреть.

Я отдал ему листки, он сел рядом со мною, и мы вместе разобрали задачу с начала и до конца и с наслаждением просмаковали два изящнейших преобразования, одно из которых подсказал мне он, а другое нашел я сам.

- У нас с вами неплохие головы, Алехандро, - сказал, наконец, Хунта. - В нас есть артистичность мышления. Как вы находите?

- По-моему, мы молодцы, - сказал я искренне.

- Я тоже так думаю, - сказал он. - Это мы опубликуем. Это никому не стыдно опубликовать. Это не галоши-автостопы и не брюки-невидимки.

Мы пришли в отличное настроение и начали разбирать новую задачу Хунты, и очень скоро он сказал, что и раньше иногда считал себя побрекито, а в том, что я математически невежествен, убедился при первой же встрече. Я с ним горячо согласился и высказал предположение, что ему, пожалуй, пора уже на пенсию, а меня надо в три шеи гнать из института грузить лес, потому что ни на что другое я не годен. Он возразил мне. Он сказал, что ни о какой пенсии не может быть и речи, что его надлежит пустить на удобрения, а меня на километр не подпускать к лесоразработке, где определенный интеллектуальный уровень все-таки необходим, а назначить учеником младшего черпальщика в ассенизационном обозе при холерных бараках.

Мы сидели, подперев головы, и предавались самоуничижению, когда в зал заглянул Федор Симеонович. Насколько я понял, ему не терпелось узнать мое мнение о составленной им программе.

- Программа! - желчно усмехнувшись, произнес Хунта. - Я не видел твоей программы, Теодор, но я уверен, что она гениальна по сравнению с этим... - Он с отвращением подал двумя пальцами Федору Симеоновичу листок со своей задачей. - Полюбуйся, вот образец убожества и ничтожества.

- Г-голубчики, - сказал Федор Симеонович озадаченно, разобравшись в почерках. - Это же п-проблема Бен Б-бецалеля. К-калиостро же доказал, что она н-не имеет р-решения.

- Мы сами знаем, что она не имеет решения, - сказал Хунта, немедленно ощетиниваясь. - Мы хотим знать, как ее решать.

- К-как-то ты странно рассуждаешь, К-кристо... К-как же искать решение, к-когда его нет? Б-бессмыслица какая-то...

- Извини, Теодор, но это ты очень странно рассуждаешь. Бессмыслица - искать решение, если оно и так есть. Речь идет о том, как поступать с задачей, которая решения не имеет. Это глубоко принципиальный вопрос, который, как я вижу, тебе, прикладнику, к сожалению, не доступен. По-видимому, я напрасно начал с тобой беседовать на эту тему.

Тон Кристобаля Хозевича был необычайно оскорбителен, и Федор Симеонович рассердился.

- В-вот что, г-голубчик,

- сказал он. - Я не-не могу дискутировать с т-тобой в этом тоне п-при молодом человеке. Т-ты меня удивляешь. Это н-неп-педагогично. Если тебе угодно п-продолжать, изволь выйти со мной в к-коридор.

- Изволь, - отвечал Хунта, распрямляясь как пружина и судорожно хватая у бедра несуществующий эфес.

Они церемонно вышли, гордо задрав головы и не глядя друг на друга. Девочки захихикали. Я тоже не особенно испугался. Я сел, обхватив руками голову, над оставленным листком и некоторое время краем уха слушал, как в коридоре могуче рокочет бас Федора Симеоновича, прорезаемый сухими гневными вскриками Кристобаля Хозевича. Потом Федор Симеонович взревел: "Извольте пройти в мой кабинет!" - "Извольте!" - проскрежетал Хунта. Они уже были на "вы". И голоса удалились. "Дуэль! Дуэль!" - защебетали девочки. О Хунте ходила лихая слава бретера и забияки. Говорили, что он приводит противника в свою лабораторию, предлагает на выбор рапиры, шпаги или алебарды, а затем принимается а-ля Жан Маре скакать по столам и опрокидывать шкафы. Но за Федора Симеоновича можно было быть спокойным. Было ясно, что в кабинете они в течение получаса будут мрачно молчать через стол, потом Федор Симеонович тяжело вздохнет, откроет погребец и наполнит две рюмки эликсиром Блаженства. Хунта пошевелит ноздрями, закрутит ус и выпьет. Федор Симеонович незамедлительно наполнит рюмки вновь и крикнет в лабораторию: "Свежих огурчиков!"

В это время позвонил Роман и странным голосом сказал, чтобы я немедленно поднялся к нему. Я побежал наверх.

В лаборатории были Роман, Витька и Эдик. Кроме того, в лаборатории был зеленый попугай. Живой. Он сидел, как и вчера, на коромысле весов, рассматривал всех по очереди то одним, то другим глазом, копался клювом в перьях и чувствовал себя, по-видимому, превосходно. Ученые, в отличие от него, выглядели неважно. Роман, понурившись, стоял над попугаем и время от времени судорожно вздыхал. Бледный Эдик осторожно массировал себе виски с мучительным выражением на лице, словно его глодала мигрень. А Витька, верхом на стуле, раскачивался как мальчик, играющий в лошадки, и неразборчиво бормотал, лихорадочно тараща глаза.

- Тот самый? - спросил я вполголоса.

- Тот самый, - сказал Роман.

- Фотон? - Я тоже почувствовал себя неважно.

- Фотон.

- И номер совпадает?

Роман не ответил. Эдик сказал болезненным голосом:

- Если бы мы знали, сколько у попугаев перьев в хвосте, мы могли бы их пересчитать и учесть то перо, которое было потеряно позавчера.

- Хотите, я за Бремом сбегаю? - предложил я.

- Где покойник? - спросил Роман. - Вот с чего нужно начинать! Слушайте, детективы, где труп?

- Тр-руп! - рявкнул попугай. - Цер-ремония! Тр-руп за бор-рт! Р-рубидий!

- Черт знает, что он говорит, - сказал Роман с сердцем.

- Труп за борт - это типично пиратское выражение, - пояснил Эдик.

- А рубидий?

- Р-рубидий! Резер-рв! Огр-ромен! - сказал попугай.

- Резервы рубидия огромны, - перевел Эдик. - Интересно, где?

Я наклонился и стал разглядывать колечко.

- А может быть, это все-таки не тот?

- А где тот? - спросил Роман.

- Ну, это другой вопрос, - сказал я. - Давай сначала решим вопрос: тот или не тот?

- По-моему, тот, - сказал Эдик.

- А по-моему, не тот, - сказал я. - Вот здесь на колечке царапина, где тройка...

- Тр-ройка! - произнес попугай. - Тр-ройка!

Витька вдруг встрепенулся.

- Есть идея, - сказал он.

- Какая?

- Ассоциативный допрос.

- Как это?

- Погодите. Сядьте все, молчите и не мешайте. Роман, у тебя есть магнитофон?

- Есть диктофон.

- Давай сюда. Только все молчите. Я его сейчас расколю, прохвоста. Он у меня все скажет.

Витька подтащил стул, сел с диктофоном в руке напротив попугая, нахохлился, посмотрел на попугая одним глазом и гаркнул:

- Р-рубидий!

Попугай вздрогнул и чуть не свалился с весов. Помахав крыльями, чтобы восстановить равновесие, он отозвался:

- Р-резерв! Кр-ратер Р-ричи!

Мы переглянулись.

- Р-резерв! - гаркнул Витька.

- Огр-ромен! Гр-руды! Гр-руды! Р-ричи пр-рав! Р-ричи пр-рав! Р-роботы! - Роботы!

- Роботы!

- Кр-рах! Гор-рят! Атмосфер-ра гор-рит! Пр-рочь! Др-рамба, пр-рочь!

- Драмба!

- Р-рубидий! Р-резерв!

- Рубидий!

- Р-резерв! Кр-ратер Р-ричи!

- Замыкание, - сказал Роман. - Круг.

- Погоди, погоди, - бормотал Витька. - Сейчас...

- Попробуй что нибудь из другой области, - посоветовал Эдик.

- Янус! - сказал Витька.

Попугай открыл клюв и чихнул.

- Я-нус, - повторил Витька строго.

Попугай задумчиво смотрел в окно.

- Буквы "р" нет, - сказал я.

- Пожалуй, - сказал Витька. - А ну-ка... Невстр-руев!

- Пер-рехожу на пр-рием! - сказал попугай.

- Чар-родей! Чар-родей! Говор-рит Кр-рыло, говор-рит Кр-рыло!

- Это не пиратский попугай, - сказал Эдик.

- Спроси его про труп, - попросил я.

- Труп, - неохотно сказал Витька.

- Цер-ремония погр-ребения! Вр-ремя огр-раничено! Р-речь! Р-речь! Тр-репотня! Р-работать! Р-работать!

- Любопытные у него были хозяева, - сказал Роман. - Что же нам делать?

- Витя, - сказал Эдик. - У него, по-моему, космическая терминология. Попробуй что-нибудь простое, обыденное.

- Водородная бомба, - сказал Витька.

Попугай наклонил голову и почистил лапкой клюв.

- Паровоз! - сказал Витька.

Попугай промолчал.

- Да, не получается, - сказал Роман.

- Вот дьявол, - сказал Витька. - Ничего не могу придумать обыденного с буквой "р".

- Стул, стол, потолок... Диван... О! Тр-ранслятор!

Попугай поглядел на Витьку одним глазом.

- Кор-рнеев, пр-рошу!

- Что? - спросил Витька.

Впервые в жизни я видел, что Витька растерялся.

- Кор-рнеев гр-руб! Гр-руб! Пр-рекрасный р-работник! Дур-рак р-редкий! Пр-релесть!

Мы захихикали. Витька посмотрел на нас и мстительно сказал:

- Ойр-ра-Ойр-ра!

- Стар-р, стар-р! - с готовностью откликнулся попугай. - Р-рад! Дор-рвался!

- Это что-то не то, - сказал Роман.

- Почему же не то? - сказал Витька. - Очень даже то... Пр-ривалов!

- Пр-ростодушный пр-роект! Пр-римитив! Тр-рудяга!

- Ребята, он нас всех знает, - сказал Эдик.

- Р-ребята, - отозвался попугай. - Зер-рнышко пер-рцу! Зер-ро! Зер-ро! Гр-равитация!

- Амперян, - торопливо сказал Витька.

- Кр-рематорий! Безвр-ременно обор-рвалась! - сказал попугай, подумал и добавил: - Ампер-метр!

- Бессвязица какая-то, - сказал Эдик.

- Бессвязиц не бывает, - задумчиво сказал Роман.

Витька, щелкнув замочком, открыл диктофон.

- Лента кончилась, - сказал он. - Жаль.

- Знаете что, - сказал я, - по-моему, проще всего спросить у Януса. Что это за попугай, откуда он и вообще...

- А кто будет спрашивать? - осведомился Роман.

Никто не вызвался. Витька предложил прослушать запись, и мы согласились. Все это звучало очень странно. При первых же словах из диктофона попугай перелетел на плечо Витьки и стал с видимым интересом слушать, вставляя иногда реплики вроде: "Др-рамба игнор-рирует ур-ран", "Пр-равильно" и "Кор-рнеев гр-руб". Когда запись кончилась, Эдик сказал:

- В принципе можно было бы составить лексический словарь и проанализировать его на машине. Но кое-что ясно и так. Во-первых, он всех нас знает. Это уже удивительно. Это значит, что он много раз слышал наши имена. Во-вторых, он знает про роботов. И про рубидий. Кстати, где употребляется рубидий?

- У нас в институте, - сказал Роман, - он, во всяком случае, нигде не употребляется.

- Это что-то вроде натрия, - сказал Корнеев.

- Рубидий - ладно, - сказал я. - Откуда он знает про лунные кратеры?

- Почему именно про лунные?

- А разве на земле горы называют кратерами?

- Ну, во-первых, есть кратер Аризона, а во-вторых, кратер - это не гора, а, скорее, дыра.

- Дыр-ра вр-ремени, - сообщил попугай.

- У него любопытнейшая терминология, - сказал Эдик. - Я никак не могу назвать ее общеупотребительной.

- Да, - согласился Витька. - Если попугай все время находится при Янусе, то Янус занимается странными делами.

- Стр-раный ор-рбитальный пер-реход, - сказал попугай.

- Янус не занимается космосом, - сказал Роман. - Я бы знал.

- Может быть, раньше занимался?

- И раньше не занимался.

- Роботы какие-то, - с тоской сказал Витька. - Кратеры... При чем здесь кратеры?

- Может быть, Янус читает фантастику? - предположил я.

- Вслух? Попугаю?

- Н-да...

- Венера, - сказал Витька, обращаясь к попугаю.

- Р-роковая стр-расть, - сказал попугай. Он задумался и пояснил: - Р-разбился. Зр-ря.

Роман поднялся и стал ходить по лаборатории. Эдик лег щекой на стул и закрыл глаза.

- А как он здесь появился? - сказал я.

- Как вчера, - сказал Роман. - Из лаборатории Януса.

- Вы это сами видели?

- Угу.

- Я одного не понимаю, - сказал я. - Он умирал или не умирал?

- А мы откуда знаем? - сказал Роман. - Я не ветеринар. А Витька не орнитолог. И вообще это, может быть, не попугай.

- А что?

- А я откуда знаю?

- Это, может быть, сложная наведенная галлюцинация, - сказал Эдик, не открывая глаз.

- Кем наведенная?

- Вот об этом я сейчас и думаю, - сказал Эдик.

Я надавил пальцем на глаз и посмотрел на попугая.

Попугай раздвоился.

- Он раздваивается, - сказал я. - Это не галлюцинация.

- Я сказал: сложная галлюцинация, - напомнил Эдик.

Я надавил на оба глаза. Я временно ослеп.

- Вот что, - сказал Корнеев. - Я заявляю, что мы имеем дело с нарушением причинно-следственного закона. Поэтому выход один - все это галлюцинация, а нам нужно встать, построиться и с песнями идти к психиатру. Становись!

- Не пойду, - сказал Эдик. - У меня есть еще одна идея.

- Какая?

- Не скажу.

- Почему?

- Побьете.

- Мы тебя и так побьем.

- Бейте.

- Нет у тебя никакой идеи, - сказал Витька. - Это все тебе кажется. Айда к психиатру.

Дверь скрипнула, и в лабораторию из коридора вошел Янус Полуэктович.

- Так, - сказал он. - Здравствуйте.

Мы встали. Он обошел нас и по очереди пожал каждому руку.

- Фотончик, - сказал он, увидя попугая. - Он вам не мешает, Роман Петрович?

- Мешает? - сказал Роман. - Мне? Почему он мешает? Он не мешает. Наоборот...

- Ну, все-таки каждый день... - Начал Янус Полуэктович и вдруг осекся. - О чем это мы с вами вчера беседовали? - спросил он, потирая лоб.

- Вчера вы были в Москве, - сказал Роман с покорностью в голосе.

- Ах... Да-да. Ну хорошо. Фотончик! Иди сюда!

Попугай, вспорхнув, сел Янусу на плечо и сказал ему на ухо:

- Пр-росо, пр-росо! Сахар-рок!

Янус Полуэктович нежно заулыбался и ушел в свою лабораторию. Мы обалдело посмотрели друг на друга.

- Пошли отсюда, - сказал Роман.

- К психиатру! К психиатру! - зловеще бормотал Корнеев, пока мы шли по коридору к нему на диван. - В кратер Ричи. Др-рамба! Сахар-рок!

Поиск по сайту: