Часть 2. Тир лежал, вытянувшись, в своем продолговатом заиндевевшем лежаке

Тир лежал, вытянувшись, в своем продолговатом заиндевевшем лежаке. Глаза его были закрыты, а лапы, положенные на морду, замерли раз и навсегда. Три года прошло с тех пор, когда мы, точнее я один, принял его сюда. Конечно, он не изменился – никогда уже не изменится. По крайней мере внешне. Но каждое мгновение в этом здании, приближало его к окончательной смерти.

Зная это, что когда-нибудь этого замечательно пса не станет, внутренняя сила заставляла меня почти каждый вечер выгуливать его. Главным желанием Тира, как мне казалось, была Гора, та самая гора, куда убежала Ириска. Он любил там гулять. Что ж, я выполню его желание. В в этот вечер я поведу его туда. В шесть или семь вечера, и до тех пор, пока не стемнеет. Мне действительно нравилось гулять с ним.

К дьяволу эту ферму, раздраженно подумал я, вставляя в уши резиновые затычки. И этот микрофон… Какое тут может быть общение?.. Меня все раздражало: и неудобный стул, который Вир – или как его там? – подсунул мне, и то, как медленно шло время до вечера. Меня вдруг охватила паника: а что, если силы мои уже исчерпаны, а мне ничего не сказали? Скрывает ли что-нибудь негритенок? Может быть, стоит вызвать Вира, и потребовать объяснений? Может быть, они совершили какую-то чудовищную ошибку?

Вир, угрюмый, томный… как блестели его глаза, когда я встретил его… А Тир… С ним можно говорить, можно слышать его голос, но он никогда не шевельнет мордой. Не улыбнется мне. Не заплачет, когда уйдет. Чем все это лучше жизни на помойке среди других бродяг?

В наушнике неразборчиво зазвучали слова, путанные, бессмысленные фразы, фрагменты того, что хотел сказать Вир. Что там у негритенка? – не раз задумывался я. Из рассказов Вира понять это не удавалось. Ни понять, ни представить. Тяжесть, сказал он однажды. Тяжесть постепенно исчезает, и ты паришь, паришь… а когда жизнь прекращается, ты покидаешь Систему и летишь к звездам. Впрочем, точно я этого не знал, а лишь предполагал. В то же время я страха не испытывал.

Что же, хорошо и это…

-- Привет, Пор, -- смущенно сказал Вир в микрофон.

-- Ох… -- в моем голосе послышалась растерянность. – Здравствуй, Вир, -- нет, не растерянность – радостное детское стеснение. – Что? Сколько времени прошло?

Лицо мое оставалось неподвижным, и Вир отвел глаза.

-- Четыре часа, еще два и все.

-- Расскажи, что произошло, откуда у нас негритенок в подвале?

-- Боже мой, -- сказал он, -- все разваливается. Весь наш бизнес. Не знаю до или после моего прихода все началось, но ведь ты сам хотел, чтобы я участвовал в планировании перспективной политики, хотя и взял меня всего лишь охранником. И – Господь свидетель – нам позарез нужен новый курс. Другие методы усмирения, другой уход за животными, рано или поздно они нас убьют, или исчезнут, как Ириска.

-- Мне снилось, -- сказал я. – Я видел белый свет среди ночи, вокруг которого бились молнии. Это было красиво. Я подошел к свету, и не мог остановиться.

-- Да, -- сказал Вир, -- «Книга перемен», тебе нужно меньше ее читать перед сном. Ты помнишь ее? Я дал тебе ее, подарил точнее, после нашего знакомства.

-- Белый свет с молниями посреди ночи, -- повторил я. – Это что-то плохое, да?

-- Да, наверное, его следует избегать, еще убьет. – Он откашлялся. – Слушай, Пор, у нас небольшие проблемы. Ты в силах выслушать меня? Не хотелось бы тебя перегружать, и если ты устал, то…

-- Непонятно… Кажется, это снилось мне непрерывно с того нашего последнего разговора с негритенком, когда он еще упал и у него текла кровь.

-- Не знаю о чем ты, но, насколько я знаю, белый свет означает плохое перерождение, и тебе не следует идти в том направлении. Так что, скорее всего, ты уже начинаешь предчувствовать свою следующую жизнь.

-- Гав-гав! – отозвался Тир. – Гав-гав-гав-гав-гав!

Повисла мгновенная тишина, а потом я рассмеялся.

-- Какой-то он слишком бодрый сегодня. Даже не верится, что ему девять лет. Он старше тебя, Вир.

Мой смех заставил Яшера сжаться.

-- Ты, наверное, забыл, что у тебя есть собака, -- сказал он.

-- Этого не забудешь, я еле уберег эту псину от эксперимента какого-то чокнутого профессора в зеленом костюме. Не дай бог он что-нибудь из него бы сделал.

Яшер хотел что-то сказать, но в тот же момент запнулся, и почесал голову.

-- Да, говорят это редкая порода, такую уже нигде не найдешь, только дворняги и полукровки остались, -- ответил Вир.

-- Это лучшая собака в моей жизни. Я нашел его три года назад, и с тех пор на нем постоянно висит ошейник с логотипом моей фирмы. Единственный его недостаток – он много спит. А еще он не помог найти Ириску…

-- Да уж, -- сказал он тихо. – Может дать объявление по ТВ? Предупредить людей… -- голос его слабел и исчезал. – Сказать им…

-- Это измотает нас, пока будем искать Ириску еще кто-нибудь пропадет и так далее, -- с сожалением заметил я.

-- Нет, просто… -- Он будто уплывал в собственных мыслях – все дальше и дальше. – Исчезают только дикие животные? – спросил он после паузы.

-- Дикие животные, и умные тоже. Дикий убегает, потому что не хочет сидеть в клетке, а умный – потому что знает, что с людьми лучше не связываться.

Я говорил, а мрачность все больше овладевала мною. Чем может Вир помочь мне? Получеловек, полутигр – он знал только то, что я ему говорил. И все же… какая-то особая проницательность, женская форма мудрости, основанная не на знаниях и опыте, а на чем-то глубинном, необъяснимом, было ему присуще. Вникнуть в это невозможно, я убедился в это еще тогда, когда я встретил Вира Яшера, и тем более невозможно было вникнуть в это теперь… Другие животные, которых я знал – а я знал их очень много, а убил не меньше – обладали теми же способностями в зачаточной степени, но – я уверен – если бы они умели говорить, то ничем бы не отличались от моего коллеги.

-- Что он за человек, этот негритенок? – спросил я.

-- Да уж, достал уже там шуметь.

-- А ты работаешь у меня за деньги, или ты энтузиаст? Меня всегда мутит, когда люди, и полулюди, не дают конкретного ответа. И кто такой этот негритенок, где ты его взял?

Ответа не последовало.

-- Вир!

Тишина.

-- Вир, Вир, я здесь! Ты где!

Долгое молчание нарушилось звуками помех связи, микрофон разрядился.

-- Гав-гав!

Это был не Вир, а Тир.

-- Тихо-тихо, сказал я, одевая ошейник. – Ты уже проснулся?

-- Гав-гав-гав! – сказал он, высунув свой язык.

-- Я Пор, хочу прогуляться с тобой, если ты не возражаешь.

-- Гав-гав!

-- Пойдем, навестим моих родителей, потом прогуляемся еще по городу, а вишенкой на торте будет Гора. Может быть, найдем след Ириски, хотя вряд ли.

-- Гав-гав-гав-гав! – голос его стал намного сильнее. – Гав!

Сорвал с себя наушники и микрофон, я пошел в душевую, потом вышел чистым в пропыленное помещение. Оделся под погоду, взял в руку поводок и пошел вместе с Тиром.

-- А тебе что-нибудь снилось, Тир? Что-нибудь расскажешь?

-- Гав-гав!

-- Мне тоже снилась какая-то штука белая, и молнии, -- на секунду мы остановились, я увидел расистский плакат. – Черт подери нашу банду и показушный бизнес. В этом городе все больше с каждым годом ненавидят черных. – Продолжая бормотать, я двинулся вперед, в направлении здания 2-А, где хранился самый большой архив замороженных людей старше пятидесяти.

-- А ты ничего не видел еще, Тир? Что-нибудь кроме этого белого пятна?

-- Гав! Гав!

-- Это, должно быть Ириска, -- в моем голосе зазвучала грусть, -- должно быть она еще жива, раз ты ее видел во сне.

-- Гав… -- сказал он, а потом жалостно заскулил.

-- Дело в том, что со временем, во сне осуществляется взаимопроникновение, своеобразная связь. Активность мозга настолько высока, что человек находится в состоянии потока. Вот когда ты, Тир, видишь сучку своей породы, у тебя время на секунду останавливается, как будто в «Матрице», а потом все идет как прежде. Это и есть поток.

-- Гав-гав-гав.

-- Это вызывается однонаправленным перераспределением нейронов.

-- Гав-гав?

-- Да, если ты видел Ириску, то я тоже увижу.

-- Гав-гав!

Открыв дверь, я наклонился, чтобы впустить Тира, мы вошли в помещение 2-А. Я неуверенно сел на диван ожиданий.

-- Слезь с дивана, Тир, ты же хороший мальчик.

-- Гав-гав! Гррррр! Грррр!

-- Ты ведешь себя некрасиво.

После недолгого ожидания автомат освободился. Я пошарил в кармане в поисках мелочи, достал что было, и кинул пятак в отверстие автомата.

-- Лори Шэйхант, пожалуйста. Вызывает сын.

-- Погодите буквально секунду, происходит размораживание верхней части тела. Погодите, происходит размораживание нижней части тела. Готово. – Сообщил автомат.

-- Приветствую, сын.

Я замолчал, ее сигналы слишком слабые. Когда уже починят этот автомат?

Я снова заговорил:

-- Я хотел спросить совета. Времени у нас минут пять, поэтому буду краток. С фермой проблемы, животные стали себя странно вести, сбежала Ириска. Дай пару советов, иначе делу всей нашей семьи будет конец.

-- Твоей отец, а потом отчим, решили эту проблему очень просто – они хорошо ухаживали за животными. Ты сделай тоже самое, пока не поздно.

-- Да, пока это еще возможно, но это очень ударит по финансам, после антиживотной политики правительства, ценится стали только съедобные животные, уже никого не интересуют – как в старые времена – собачки и котики, сейчас спрос на коров и быков.

-- Пор, ничего не можно сделать. Ты не меняешь действительность, ты всего лишь подстраиваешься под нее.

-- А когда тебя разморозят, за кого будешь голосовать?

-- Глупый вопрос. Ведь Дзюбан всех стариков размораживает раз на пять лет, чтобы они проголосовали за него на выборах. Он ведь придумал эту систему, чтобы собрать больше голосов. Так раньше делали коммунисты, только другим способом, а теперь так делает господин Дзюбан. Так я смогу прожить в заморозке еще как минимум тысячу лет, если не больше.

-- Еще минута осталась, хочу спросить о моей фамилии. Шэйхант – это же не фамилия моего отца?

-- Да, это фамилия твоего отчима, твой отец умер, его загрызла свинья на ферме, потом я передала дело фермы на твоего отчима, благодаря нему ферма выжила.

-- Стоп! А негритенок в подвале? Это же он его привел, да? Или…

-- Время закончено, замораживание верхней части тела. Время закончено, повторяю, замораживание нижней части тела. Спасибо, что воспользовались нашими услугами.

-- Черт, мелочи больше нет.

-- Гав!

-- Ладно, пошли. На Гору, как ты любишь.

Наступила для Тира – а может и для меня – минута спокойствия. Если не удастся умиротвориться, то день не удался. Поднявшись на самую вершину горы, Тир какое-то время выл, как волк, важный, как большая лягушка, потом опустил голову, и резко куда-то побежал.

-- Еще не поздно? Он нашел Ириску?

-- Тир, стой, погоди! Куда ты! Стой!

Поиск по сайту: