ЕВРАЗИЙСТВО: ИСХОД К ВОСТОКУ

Почти одновременно со «Сменой вех» в Софии вышел другой, не менее нашумевший и во многих отношениях более интересный сборник статей. В оранжевой, немного футуристической обложке работы молодого, но вскоре прославившегося на весь мир художника Павла Челищева сборник этот носил несколько замысловатое тройное название «Исход к Востоку. Пред­чувствия и свершения. Утверждение евразийцев» и содержал статьи четырех

мало кому известных или совсем неизвестных авторов: П.Н.Савицкого, П.П.Сувчинского, кн. Н.С.Трубецкого и Г.В.Флоровского (двое из них в дальнейшем приобрели широкую известность, не имевшую никакого отно­шения к сборнику: Трубецкой — как блестящий лингвист, профессор Вен­ского университета и основоположник фонологии в лингвистике; Флоров-ский, принявший священство, — как богослов и видный деятель экумени­ческого движения). Сборник содержал неподписанное вступление и десять статей (по три Савицкого и Флоровского и по две двух других авторов). В анонимном вступлении, написанном, по всей вероятности, П.Н.Савицким, были даны нарочито заостренные формулировки того движения, которое наименовало себя евразийством и вызвало много толков и распрей в Зарубе­жье. «Русские люди и люди "Российского мира" не суть ни европейцы, ни азиаты», — заявляли авторы сборника. «Сливаясь с родною и окружающей нас стихией культуры и языка, мы не стыдимся признать себя евразийцами», — говорили они. Новоявленные евразийцы провозглашали, что они чтят прошлое и настоящее западноевропейской культуры, но не ее видят в буду­щем: вместе с Герценом они чувствуют, что «ныне "история толкается имен­но в наши ворота"... для того, чтобы в великом подвиге труда и свершения Россия так же раскрыла миру некую общечеловеческую правду, как раскры­вали ее величайшие народы прошлого и настоящего...» Упреждая естествен­ные указания на слишком уж явный плагиат у славянофилов, евразийцы заявляли, что в отличие от славянофилов они не народники, что историчес­кого индивидуализма они не сочетают с экономическим коллективизмом, как это делал Герцен, а утверждают творческое значение самодержавной личности также и в области хозяйственной, становясь таким образом на точку зрения последовательного индивидуализма. Как и сменовеховцы, ев­разийцы «принимали» революцию, или, по их выражению, «смирялись» перед ней, «как перед стихийной катастрофой, прощая все бедствия разгула ее неудержимых сил» и проклиная «лишь сознательно злую волю, дерзновен­но и кощунственно восставшую на Бога и церковь». «Правда», «раскрывае­мая» революцией, преподносилась евразийцами в двойном аспекте: отрица­тельном — «отвержении социализма» и положительном — «утверждении Церкви». Большевизм евразийцы характеризовали как «бесчеловечный» и «мерзостный», но заслугу революции они видели в том, что она выяснила «материальное и духовное убожество, отвратность социализма и спасающую силу Религии». Формулируя свое настроение в делах мирских как «настро­ение национализма», евразийцы отвергали узкие рамки национального шо­винизма и в этом отношении опять примыкали к славянофилам, но посколь­ку, по их словам, понятие славянства перед судом действительности не оп­равдало возлагавшихся на него надежд, они свой национализм обращали «к целому кругу народов "евразийского" мира», апеллируя при этом и к «сокро­венному сродству душ» и к «общности экономического интереса». В одной из статей П.Н.Савицкого одна из основных мыслей евразийского сборника была выражена в следующей высокопарно-поэтичной формуле: «Не уходит ли к Востоку богиня Культуры, чья палатка столько веков была раскинута среди долин и холмов европейского Запада?» В остальных статьях сборника развивались и варьировались некоторые основные положения вступительной статьи, причем Трубецкой занимался всей проблемой главным образом в ее лингвистически-антропологическом аспекте (отсюда — то, что потом стало известно как туранская сущность России), Савицкий как экономист (он был одним из самых блестящих учеников П.Б.Струве, обратившим на себя вни­мание своими статьями еще до революции) — в экономическом и геополи-

тическом аспекте, Флоренский — с точки зрения религиозно-философской, а Сувчинский — под углом зрения эстетики (в одной из его статей в первом сборнике евразийцев было много речи о революции и музыке, в дальнейшем он писал о Блоке, о Лескове).

Авторы «Исхода к Востоку» обнаружили и остроту мысли, и незауряд­ное литературно-публицистическое дарование (это особенно относится к Савицкому и Флоровскому; Сувчинский писал темно и напыщенно). Их идеи упали на благодатную почву и нашли неожиданный отголосок в доволь­но широких кругах эмиграции, в частности среди участников недавней ак­тивной борьбы с большевизмом. Было у них кое-что общее со сменовехов­цами: ударение на «преодолении» революции, скорее чем на борьбе с ней, заимствованность некоторых общих идей от «Вех» (а у Савицкого его эконо­мических построений — от П.Б.Струве). Но в отличие от сменовеховцев евразийцы не призывали — поначалу, по крайней мере — в Каноссу. И они гораздо большее ударение делали на Церкви, видя в православии один из устоев будущей России (как сочетать это с евразийской — а тем более туран-ской — природой «Российского мира», было секретом евразийцев). Но еще больше, пожалуй, чем сами идеи евразийцев, говорило многим в Зарубежье их общее настроение: их антиевропеизм (который они подкрепляли ссылка­ми на эмигранта Герцена), их антисоциализм и их «катастрофическое миро­ощущение». Интересно, что евразийские идеи в эти годы нашли себе выра­жение и в Советской России, например, в писаниях Бориса Пильняка, а несколько позже евразийцы, в лице Савицкого, заговорили о наличии даже «евразийской струи» в советской литературе. На эту тему Савицкий в 1926 году читал в Праге доклад. К литературе, «вращающейся в кругу евразийских идей», он отнес Л.Леонова, А.Яковлева и К.Федина, но не Пильняка.

В ближайшие после выпуска своего первого сборника годы евразийцы развили в Зарубежье кипучую деятельность. Им в большой мере был присущ дух прозелитизма, и деятельность их в 20-е годы имела немалый успех. Она шла по двум линиям: литературно-публицистической и организационно-идеологической. За десять лет евразийцами было выпущено еще шесть сбор­ников статей: один вышел под названием «На путях. Утверждение евразий­цев» в 1922 году в берлинском издательстве «Геликон» с пометкой «Москва-Берлин», остальные под маркой собственного «Евразийского издательства» в 1923, 1925, 1927, 1929 и 1931 годах: четыре под названием «Евразийский временник», а один — к десятилетнему юбилею евразийства — под назва­нием «Тридцатые годы». Литературная база этих сборников была значи­тельно расширена. Основное ядро по-прежнему составляли П.Н.Савицкий, П.П.Сувчинский и кн. Н.С.Трубецкой, которые с третьего до пятого сборни­ка фигурировали в качестве редакторов¹⁰, но к ним прибавилось еще не­сколько единомышленников и несколько более или менее случайных гастро­леров. К единомышленникам можно отнести историков Г.В.Вернадского (в его трудах по русской истории, включая и более поздние, евразийская кон­цепция играла большую роль) и М.В.Шахматова (он напечатал в третьем и четвертом сборниках два «опыта по истории государственных идеалов Рос­сии», но позже отошел от евразийства), философа и богослова В.Н.Ильина (в шестом сборнике он связал с евразийством философию Н.Ф.Федорова),

¹⁰ Редакторами шестого сборника значились, кроме П.Н.Савицкого, Н.Н.Алексеев, В.Н.Ильин, НАКлепинин и К.А.Чхеидзе. К этому времени Н.Н.Алексеев, молодой еще философ права, играл в евразийстве видную роль. Клепинин (Париж) и Чхеидзе (Прага) представляли молодое поколение. На седьмом сборнике редакторы не были обозначены. Г.В.Флоровский порвал с евразийцами после второго сборника.

экономиста ЯД.Садовского (в четвертом сборнике появились его наивные, но явно искренние выдержки «Из дневника евразийца»), философа и исто­рика Л.П.Карсавина, игравшего одно время виднейшую роль в движении, но и способствовавшего расколу внутри его, философа права Н.Н.Алексеева, литературного критика кн. Д.П.Святополк-Мирского и ориенталиста В.П.Никитина. В шестом и седьмом сборниках у евразийцев появился и свой еврей Я.А.Бромберг, проповедовавший еврейское «восточничество», а также собственный «туранец», Эренжен Хара-Даван, автор нашумевшей книги «Чингисхан как полководец и его наследие» (1929). Случайно было участие в евразийских сборниках философов С.Л.Франка и Н.С.Арсеньева (первому совершенно чуждо было евразийское умонастроение, и статья его в пятом сборнике — «Социализм и собственность» — ничего специфически евразий­ского в себе не заключала), а также П.М.Бицилли и А.В.Карташева, раннюю работу которого евразийцы перепечатали во втором сборнике с предислови­ем П.Н.Савицкого. Евразийцами был также выпущен в 1922 году сборник статей о православии и католичестве с довольно резко выраженным антика­толическим уклоном, под названием «Россия и латинство». В сборнике этом приняли участие и неевразийцы (например, А.В.Карташев и П.М.Бицилли), и он был принят сочувственно даже враждебными к евразийству людьми (например, ИА.Ильиным, к сочувственной статье которого в «Русской мысли» П.Б.Струве счел себя вынужденным сделать оговорки). Близким к евразийцам литературным предприятием был журнал «Версты», выходивший в Париже (1926-1928) под редакцией кн. Д.П.Святополк-Мирского, П.П.Сувчинского и С.Я.Эфрона. «Версты» были встречены в зарубежной печати более или менее единодушным хором отрицательных отзывов. В «Современных записках» им посвятил большую статью В.Ф.Ходасевич, глав­ные свои стрелы направивший против Святополк-Мирского и его литератур­но-критических статей. В «Русской мысли» П.Б.Струве назвал «Версты» «от­вратной ненужностью» и охарактеризовал «дух», которым «несло» от них, как «гниль и распад, выверты и приплясывания», как «какие-то гаденькие и подленькие пирушки по поводу чумы», признавая, впрочем, что в «Верстах» «есть содержание, не лишенное интереса для историка культуры и любителя литературы» и что «даже в том, что пишет сам кн. Святополк-Мирский — если зажать нос — можно распознать интересные мысли и сопоставления». (О «Верстах» как литературном издании и о роли Святополк-Мирского в зарубежной литературе см. ниже.)

Евразийство вообще вызвало много откликов, не только русских, но и иностранных. В последнем сборнике евразийцев («Тридцатые годы») напе­чатан интересный, написанный П.Н.Савицким обзор полемики вокруг евра­зийства в 20-х годах («В борьбе за евразийство», стр. 1-52). В одних только "Современных записках" появилось больше десяти статей и рецензий на евразийскую тему, в том числе П.М.Бицилли, С.И.Гессена, Л.П.Карсавина, П.Н.Милюкова, В.В.Руднева, Ф.А.Степуна, Г.В.Флоровского, Б.Ф.Шлёцера и др. Это внимание было естественно, поскольку евразийство перешло на пути идеологически-организационные, из течения мысли захотев стать поли­тической партией и притом притязая на роль единой партии в будущей России, наследницы ВКП(б). Вербуя усиленно сторонников в Зарубежье, евразийцы вместе с тем утверждали наличие у себя последователей внутри России, где они культивировали «связи», которые потом оказались ведущи­ми — по крайней мере отчасти — по линии провокационной в ГПУ. Одна из программных деклараций евразийцев (1927) была, по их собственному ут-

верждению, выработана в Москве (см. составленную СЛубенским «Евразий­скую библиографию: 1921-1931» в сборнике «Тридцатые годы»).

В эмиграции евразийцы повели усиленную печатную и устную пропа­ганду. Помимо уже упомянутых сборников и ряда книг и брошюр (в том числе неевразийцев, например С.Л.Франка о марксизме, о науке и религии и т.д.), они выпускали «Евразийскую хронику» (1925-1928 и снова в 1935 году) и еженедельник «Евразия». Последний печатал и литературный мате­риал. В Париже и в Праге функционировали т.н. «Евразийские семинары» (в Париже таким семинаром руководил Л.П.Карсавин, ставший к 1926 году одним из главных идеологов евразийства). В разных центрах русского рас­сеяния — в Чехословакии, во Франции, в Бельгии, на Балканах, в Англии и даже в Соединенных Штатах — устраивались публичные лекции и собеседо­вания, обслуживавшиеся целым штатом разъездных лекторов. Нельзя отри­цать, что в эти годы к евразийцам шла молодежь, особенно в Чехословакии и на Балканах. Гордились евразийцы и тем, что в Англии (а отчасти и в США) их идеи проникли в английскую среду (см. упомянутую статью Савиц­кого в «Тридцатых годах»).

В 1926 году в виде брошюры под названием «Евразийство» была опуб­ликована детальная программа евразийства — политическая, социальная и культурная. Но вскоре после этого внутри самого движения наметился рас­кол и разброд, в результате которого пришло разочарование в евразийстве со стороны увлеченных было им кругов эмиграции, и начался заметный спад евразийской волны. Не вдаваясь в подробности этого раскола, укажем, что связан он был с наметившимся внутри движения просоветским уклоном. Немалое впечатление произвел отход от евразийства одного из его основопо­ложников и наиболее одаренных представителей — Г.В.Флоровского, позд­нее рукоположенного в священники. В статье «Евразийский соблазн», напе­чатанной в 1928 году в 34-й книге «Современных записок», Флоровский изобразил судьбу евразийства как историю духовной неудачи. Продолжая видеть частичную евразийскую «правду», он писал:

«Это — правда вопросов, не правда ответов, — правда проблем, а не решений... Евразийцам первым удалось... расслышать живые и острые вопросы творимого дня. Справиться с ними, четко на них ответить они не сумели и не смогли. Ответили призрачным кружевом соблазнительных грез... В евразийских грезах малая правда сочеталась с великим самообма­ном... Евразийство не удалось. Вместо пути проложен тупик».

Флоровский обвинял евразийство в том, что в своем внутреннем разви­тии («или, сказать правду, разложении») оно «отравилось вожделением бы­строй и внешней удачи». Само имя «Евразия», придуманное евразийцами как ударный лозунг, казалось теперь Флоровскому хотя и удачным, но смут­ным, двусмысленным: «Евразия — это значит: ни Европа, ни Азия, третий мир. Евразия — это Европа и Азия, помесь или синтез двух, с преобладанием последнего. Между этими пониманиями евразийцы колеблются». И Флоров­ский указывал, что в советской современности евразийцы усмотрели «насто­ящую русскотуранскую Россию-Евразию, преемницу великого наследия Чингисхана». Для самого Флоровского это азиатское лицо евразийства ока­залось неприемлемо.

Внутренний кризис подорвал евразийство, ослабил интерес и доверие к нему в Зарубежье, но не свел его окончательно на нет. В 1932 году Евразий­ской организацией была опубликована принятая на первом съезде этой ор­ганизации «Декларация». Здесь декларировалась религиозная основа, на ко-

торой покоится евразийство, пояснялось, что «православные евразийцы при­дают первостепенное значение Православию в его обращенности к социаль­ной жизни как праведному началу, на котором строится евразийское госу­дарство труда и общего дела», евразийцы же других исповеданий «подходят к тем же задачам от глубины своих религиозных убеждений». Религиозная область провозглашалась «сферой абсолютной свободы». Как основная зада­ча евразийцев выдвигалась «практическая организация жизни и мира», для каковой цели евразийцы «стремятся к овладению государственным аппара­том». Евразийский государственный строй (то есть будущий строй России-Евразии) определялся затем как идеократия, осуществляемая евразийским «ведущим отбором» через систему свободно избранных советов. Определение государственного строя как идеократии и положение о «ведущем отборе», об элите сближали евразийство с двумя другими «молодежными» течениями в эмиграции — младоросским и солидаристским (последнее тогда еще называ­лось Национальным союзом нового поколения). При этом младороссы не отрицали своего родства с итальянским фашизмом.

Отвергая материалистическую философию марксизма, евразийцы про­возглашали, что они «разделяют проводимое в политике ВКП(б) принципи­альное признание социального строя служебным и приветствуют план инду­стриализации». Предвидя неизбежный момент, когда не утратившие чувства реальности коммунисты «должны будут обратиться к лозунгам и целям Ев­разийства», последнее подчеркивало свою «полную независимость... от прин­ципов и установок коммунизма» и объявляло, что стремится «к преображе­нию существующего в СССР строя на основе Евразийства». С одной сторо­ны, евразийцы хотели этим отвести обвинения в том, что они просто пошли на поклон к советской власти, а с другой — отмежеваться от всех тех эми­грантских течений, целью которых было свержение советского строя. За «Декларацией» следовали «Тезисы», намечавшие в очень общей форме поло­жения, которые евразийцы считали необходимым провести «в обстановке нынешнего момента». Все это были далекие от реальности благопожела-ния — например, о том, чтобы поставить все виды научного и философского творчества «в одинаковое положение с марксистской материалистической доктриной», как нереально было и само притязание евразийцев говорить от имени какого-то внутрисоветского движения. Упомянем здесь, что П.Н.Са­вицкий, ставший со второй половины 20-х годов настоящим вождем евра­зийства, совершил в начале 1927 года «тайную» поездку в Россию.

О прямом влиянии евразийства на зарубежную литературу говорить, может быть, и не приходится. Но нельзя отрицать ни его притягательности для многих, ни той роли, которую оно сыграло в формировании некоторых настроений в молодом поколении Зарубежья. Психологически понятное в условиях эмиграции отталкивание от Запада находило в евразийстве свой идеологический фокус.

Глава IV

ЗАРУБЕЖНЫЕ ЖУРНАЛЫ /. «Грядущая Россия»