Эволюция фирмы

Предыстория капиталистической фирмы в России связана с ку­печескими и ремесленными предприятиями. Российские ремеслен­ники (в отличие от западноевропейских) не объединялись в цеха и абсолютно самостоятельно вели производство и продажу продук­ции. Купцы (или, как их называли в средневековой России, гости) в силу нетоварного, натурального характера внутренней экономики занимались в первую очередь внешней торговлей, используя выгодное географическое положение России на торговых путях между Востоком и Западом.

Деятельность купеческих и ремесленных предприятий способ­ствовала формированию в стране коммерческой практики и тем са­мым готовила появление капиталистических фирм.

К началу XVII в. ремесленное производство уже не могло удовлетворить возросший спрос на промышленную продукцию со стороны хозяйства и внешней торговли. Появляются и развиваются мануфактуры - предприятия, основанные на разделении труда между работника­ми. Первая мануфактура — Ницинский медеплавильный завод — была построена на Урале в 1631 г. К концу века в стране действова­ло около двух десятков мануфактур. Основными центрами ману­фактурного производства стали Москва, Тула и Кострома.

Следует особо отметить, что на этом первоначальном этапе раз­вития промышленности большую роль сыграло привлечение на льготных условиях иностранного капитала и технологий. Исполь­зуя современные термины, можно сказать, что первый в истории России случай осуществления прямых иностранных инвестиций относится к 1637 г., когда голландцем А. Виниусом в районе Тулы были построены три крупных металлургических завода.

По своей организационной форме мануфактуры представляли собой либо государственные предприятия, либо частные фирмы (пос­ледние обычно принадлежали единственному владельцу или узко­му товариществу). Примерами дворцовых и казенных мануфактур, принадлежавших государству, могут быть московские Монетный, Печатный и Хамовный (т.е. полотняный) дворы, непосредственно обслуживавшие нужды центрального правительства и относивши­еся к Дворцовому приказу (министерству). Вотчинные мануфакту­ры использовали труд крепостных крестьян и принадлежали круп­ным землевладельцам.

Несколько позже появились купеческие мануфактуры, принад­лежавшие купцам и использовавшие наемный труд. Их масштабы порой бывали значительны даже по современным меркам. Так, на предприятиях знаменитой новгородской купеческой династии Стро­гановых работало до 10 тыс. вольнонаемных людей.

Еще позже большое значение приобретают крестьянские ману­фактуры, формировавшиеся на базе кустарных промыслов. Очень часто их владельцы, несмотря на свое богатство, продолжали оста­ваться в крепостной зависимости, так как помещикам было невы­годно отпускать на волю людей, которые платили огромный денеж­ный оброк. Примером важности крестьянских мануфактур для экономического развития страны может служить город Иваново, до сих пор являющийся основным текстильным центром России. Он сформировался на базе нескольких мануфактур, принадлежавших крепостным крестьянам графов Шереметьевых.

Дальнейшее развитие мануфактурное производство получило уже в XVIII в. К середине 1720-х годов в стране действовало 205 Мануфактур, т.е. всего за несколько десятилетий их численность выросла в 10 раз. При этом исключительно велика была роль госу­дарственного предпринимательства. В петровскую эпоху почти по­ловина (90) мануфактур принадлежала казне. Часто предприятия создавались за государственный счет, а затем передавались в частные руки. Так, построенные государством на р. Невье железодела­тельные заводы были затем переданы купцам Демидовым, составив ядро их будущей уральской металлургической империи.

Бесспорны и определенные успехи подобной модернизаторской политики государства. Например, в первые десятилетия 18 в. России удалось выйти на первое место в мире по производству чугу­на, а Урал превратился в крупнейший центр металлургии тогдашней Европы.

С 1830-х годов в России начинается распространение фабричного производства, основанного на применении механических двигателей. Процесс этот долгое время тормозился сохранением крепостного права. С одной стороны, баснословно дешевый труд крепостных делал эко­номически невыгодным применение машин. Не случайно, изобре­тенная еще в 1765 г. И. Ползуновым первая в мире универсальная паровая машина не нашла применения в российской экономике. И в этом состоит главное отличие ее судьбы от английского аналога, созданного Д. Уаттом на 20 лет позже, но зато ставшего родона­чальником всех промышленных паровых машин мира. С другой сто­роны, подневольные работники, в большинстве своем бывшие кре­стьяне, были плохо приспособлены к работе с машинами. Примечательно, что раньше всего машины удалось внедрить в хлоп­чатобумажной промышленности, которая уже в первой трети XIXв. обслуживалась вольнонаемными рабочими.

Господствующее положение фабричное производство начинает занимать только после реформы 1861 г. Благодаря более низким издержкам, фабричная продукция вытесняет с рынка как мануфак­турные, так и ремесленные изделия. Например, имевшее некогда широкое распространение ремесленное производство гвоздей в Твер­ской, Нижегородской и Ярославской губерниях сначала (70-е годы) приходит в упадок под давлением английских фабричных гвоздей, а затем (80-е годы) полностью прекращается из-за вступления в строй русских фабрик.

Завершение промышленного переворота в России датируется 80-ми годами XIX в., когда фабричное производство стало преобла­дающим в основных отраслях обрабатывающей промышленности. Вызванное переходом к фабричному производству укрупнение про­мышленных предприятий потребовало изменения их организаци­онных форм, что, в свою очередь, привело к распространению акци­онерных обществ.

Первые акционерные общества (АО) по­явились в России в конце XVIII в. (юри­дически такая форма организации фирмы была закреплена в 1805 г.). Однако широкое распространение они получили лишь в XIX в., с появлением первых крупных предприя­тий — железных дорог.

Рост внутреннего рынка потребовал создания железнодорожной сети — основного транспорта России вплоть до нашего времени. Пер­вая железная дорога длинной всего в 25 верст была построена еще в 1830-е годы, в 1843—1851 гг. была сооружена дорога Москва — Петербург. Но массовое строительство началось лишь в 60—70-е годы. Именно тогда разразилась первая учредительская горячка. Каждая железная дорога требовала для своего строительства огром­ного капитала, которого не было даже у богатейших людей России. Решение проблемы было найдено в объединении капиталов разных лиц в акционерных обществах. За годы горячки было создано 357 АО, тогда как за весь предшествующий период не более 80.

Железнодорожное строительство способствовало объединению, а значит, и территориальному расширению внутреннего рынка. Само оно быстро превратилось в емкий рынок для продукции тяже­лой промышленности. Подъем тяжелой промышленности в свою очередь обусловил резкий скачок легкой и пищевой промышленно­сти. Это породило уже в 90-е годы вторую учредительскую горячку, проходившую преимущественно в тяжелой промышленности, в ре­зультате которой число АО приблизилось к 1,4 тыс.

Рост акционерных обществ, как и многие другие микроэконо­мические процессы в царской России, шел в условиях активного государственного вмешательства. Во-первых, в России не было сво­боды учредительства АО. В каждом случае требовалось особое реше­ние правительства. И государство (особенно после первого опыта с организацией мошеннических обществ) активно пользовалось эти­ми правами для ограничения числа АО. Даже к 1915 г. во всей импе­рии их было менее 5 тыс.

Во-вторых, масштабные проекты (в частности, строительство крупных железных дорог) реализовывались при интенсивной госу­дарственной поддержке. Для привлечения капитала (в том числе иностранного) в железнодорожные АО государство в ряде случаев гарантировало определенный уровень прибыльности — беспреце­дентная мера, если учесть, что речь идет о частных фирмах. Прак­тиковалась и национализация на выгодных для владельцев нацио­нализируемого имущества условиях его выкупа. Так, только в 1880-е годы государство выкупило более 7 тыс. верст железных дорог.

Появление крупных предприятий закономерным образом вело Россию к олигополизации внутреннего рынка. Вначале в стране появились объеди­нения картельного типа. Первым из них в 1875 г. стал картель стра­ховых компаний, в дальнейшем картели возникали в металлур­гической и других отраслях.

Однако в целом в России преобладали синдикаты, являвшиеся по сути монополистическими союзами крупнейших производителей для сбыта продукции по взвинченным монопольным ценам. Как уже отмечалось,, члены синдиката совместно владели общим дочерним обществом, так называемой конторой. Последняя не занималась производством продукции, а только торговала ею. При этом каждый участник синдиката предоставлял конторе монополь­ные права на реализацию своей продукции (в современных терми­нах можно сказать, что контора была эксклюзивным дистрибьютером каждого члена синдиката). Таким образом, все ведущие производители сбывали свою продукцию только через контору и она фактически диктовала цены для всей отрасли.

В качестве крупнейших синдикатов следует выделить «Прода-мета» (продажа металла), основанный в 1902 г., «Гвоздь» — в 1903г., «Продуголь» (продажа угля) — в 1904 г., «Продвагон» — в 1904г., «Медь» — в 1907 г.

Процесс концентрации происходил и в сфере банковского бизнеса. Уже в 1906 г. доля 10 петербургских банков в балансе акционерных коммерчес­ких банков страны достигла 64,5%. К 1914 г. свыше 80% всех бан­ковских средств приходилось на долю 12 банков, в том числе на долю крупнейших 5 — около половины средств.

Не ограничиваясь лишь кредитованием промышленности, крупные банки стремились превратиться в собственников про­мышленного капитала. Этот процесс осуществляется различны­ми путями: через скупку банками акций промышленных и транс­портных компаний, с помощью кредитных операций, через «личную унию». Система «личной унии» заключалась в том, что руководители банков входили в состав правления промышлен­ных фирм, а промышленники, в свою очередь, — в советы и прав­ления банков. Например, известный российский промышленник Путилов, будучи председателем правления Путиловского заво­да, являлся одним из руководителей «Продаметы», крупнейше­го нефтяного треста «Ойль» и возглавлял Русско-Китайский и Русско-Азиатский банки.

Таким образом, в конце XIX — начале XX в. в России стали активно формироваться финансовые группы¹, представлявшие со­бой объединения банковского и промышленного капитала. Отме­тим, что влияние русских банков на промышленные предприятия страны было куда сильнее, чем власть банков других стран на их промышленность. Соответственно и финансовые группы в России были прочнее и лучше организованы, чем многие соответствующие объединения за границей. Причина этой особенности лежала в узо­сти российского рынка инвестиционных ресурсов: невозможность получить их со стороны теснейшим образом привязывала предпри­ятие к банку-партнеру.

В то же время высокий уровень зрелости организационно-эко­номических отношений в стране не имел адекватной технической базы. Дешевизна труда и отсутствие демократических свобод (на­помним, в частности, о запрете профсоюзов) позволяли предприни­мателям добиваться высокой нормы прибыли без технических усо­вершенствований и механизации трудоемких производственных процессов. Так, ультрасовременная для той эпохи трестовская или синдикатская организация предприятий не мешала, скажем, осу­ществлять добычу нефти с помощью тартанья, т.е. ее вычерпыва­ния с помощью ведер, или добывать в шахтах уголь и другие иско­паемые при помощи обуха и кайла.

(Применительно к современной России обычно используется термин финансово промышленная группа (ФПГ). В описаниях экономики царс­кой России, а также развитых капиталистических стран чаще применя­ется термин финансовая группа. Однако по своему содержанию оба поня­тия весьма близки.)

Как и во всем мире, синдикаты и финансовые группы России нео­днократно злоупотребляли своими олигополистическими преимуще­ствами. Они завышали цены, сдерживали рост производства. В неко­торых отраслях (производство кровельного железа) дело порой доводилось даже до искусственно созданного товарного голода. Олигополизация рынка внесла свой вклад в обострение социальных от­ношений в стране. Не случайно именно рабочие крупных предприя­тий оказали наибольшую поддержку революционерам. После установления советской власти в стране была проведена национализация промышленности. Сначала она распространялась только на круп­ную промышленность, но затем — в эпоху военного коммунизма — приобрела тотальный характер: национализировались все исполь­зовавшие ручной труд предприятия с числом занятых свыше 10 человек, или фирмы с персоналом свыше 5 человек, если имелся механический двигатель.

Деятельность предприятий в это время строилась на безденеж­ной основе путем прямого продуктообмена. Другими словами, как получение сырья, так и передача готовой продукции осуществля­лись бесплатно. Такая система диктовалась отчасти чрезвычайны­ми обстоятельствами гражданской войны, когда контролируемая советским правительством территория порой сжималась до несколь­ких центральных губерний и мобилизация ресурсов внеэкономичес­кими средствами бывала порой единственным способом их получе­ния. Отчасти же играли роль теоретические положения марксизма о коммунизме как об обществе, где должны отмереть деньги.

Практика показала нежизнеспособность утопической концепции прямого продуктообмена. Да и тотальная национализация явно была неподготовлена. Попытки управления тысячами (часто мелких) предприятии из центра (при полном отсутствии навыков планирования!) привела лишь к разрастанию бюрократического аппарата созданно­го для этого органа — Высшего Совета народного хозяйства (ВСНХ) Но не улучшила ситуацию в экономике. Производство промышлен­ной продукции в стране катастрофически падало: к 1920 г. оно со­кратилось по сравнению с!913г. в 7 раз.

Разумеется, это было не только следствием социалистических экспериментов в промышленности, но и результатом разрушитель­ных войн (сначала первой мировой, а затем гражданской). Однако значительная роль непродуманных преобразований в общем упадке промышленности также не вызывает сомнений, что отчетливо под­твердили последующие события. Стоило перейти к более реалисти­ческой политике — нэпу — и темпы роста все той же разрушенной войнами и социальными катаклизмами индустрии в течении несколь­ких лет с завидным постоянством стали превышать 20—30% в год. Введение НЭПа ознаменовалось частичным возобновлением деятельности частных предприятии. Было разрешено создание новых частных фирм, а прежде национализированные мел­кие и средние предприятия стали активно передаваться в аренду частному капиталу. Крупнейшие из таких арендованных заводов насчитывали до 300 занятых. Кроме того, широкое распростране­ние получили кооперативы, в основном представлявшие собой объе­динения ремесленников, но порой являвшиеся и ширмой для того же частного капитала.

Однако наибольшую роль в советской экономике эпохи нэпа иг­рали государственные тресты. В 1924/25 финансовом году ими вы­пускалось 80% всей промышленной продукции страны. Тресты представляли собой крупные объединения одноотраслевых или тех­нологически взаимосвязанных предприятий. При их создании ак­тивно использовался опыт дореволюционных синдикатов и даже привлекались буржуазные специалисты, ранее работавшие в орга­нах управления последними.

Нэповские тресты функционировали как рыночные предприя­тия, ориентированные на максимизацию прибыли (80% которой, впрочем, переводилось в бюджет). Они были свободны в выборе объе­мов и номенклатуры продукции, установлении цен, найме занятых. Однако даже эти — бесспорно самые свободные за всю советскую эпоху предприятия — самостоятельно не проводили крупных инвес­тиций, т.е. не определяли стратегических целей своего развития.

Реализация продукции трестов осуществлялась через синдика­ты — организации, создававшиеся трестами для осуществления сбытовых и снабженческих функций. Достаточно быстро синдика­ты стали превращаться в бюрократические государственные орга­ны, стоящие между трестами и рынком и фактически отрезавшие первых от последнего.

Со свертыванием нэпа частный капитал был вновь вытеснен из экономики. Утра­тили рыночные черты и государственные предприятия. В 1929 г. тресты были лишены хозяйственной самостоятельности, а впоследствии и окон­чательно ликвидированы. Базовым звеном советской экономики стало предприятие— завод или фабрика, ранее, как правило, вхо­дившее в трест. Предприятие имело статус юридического лица. Оно было конечным исполнителем народнохозяйственных планов. Именно с него строго спрашивали за любые срывы, его же награж­дали за перевыполнение плана. При этом, как уже отмечалось, пред­приятия сталинской эпохи не могли определять важнейшие пара­метры своей деятельности (цены, объем производства, ассортимент и т.д.). Их задача фактически сводилась к организации текущего выпуска продукции в строгом соответствии с планом.

Параллельно с утратой самостоятельности предприятиями все большие полномочия приобретали органы государственного управ­ления промышленностью. На базе нэповских синдикатов были сфор­мированы так называемые главки (главные производственные уп­равления). Главки объединяли под своим руководством группу предприятий и имели широкие права вмешательства в их деятель­ность, вплоть до права простым бюрократическим решением пере­распределять прибыль между прибыльными и убыточными завода­ми. Над главками стояли отраслевые министерства, отвечавшие за деятельность всей отрасли. А завершали пирамиду экономические отделы ЦК КПСС, правительство и Госплан, определявшие общую стратегию развития страны.

Другими словами, институциональная структура производства в 30—50-е годы предполагала существование простых (однозаводских) предприятий в качестве низового звена экономики, имевшего чисто исполнительские функции. Все же стратегические функции, которые фирма имеет в рыночной экономике, были вынесены за пределы предприятия и исполнялись органами государственного управления. С отходом советской экономики от жесткой административно-плановой системы предприятиям была частично возвраще­на хозяйственная самостоятельность. В середине 60-х годов впервые со времен нэповских трестов важное значение стало придаваться прибыли. За счет прибыли предприятиям разрешили формировать:

1) фонд материального поощрения работников,

2) фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства,

3) фонд развития производства.

Более прибыльное предприятие получило возможность больше платить своим работникам, лучше обеспечивать их жильем (нехват­ка которого традиционно была одной из болевых точек советского общества) и самостоятельно осуществлять часть инвестиций. Це­лью реформ (их главным теоретиком был проф. Е. Либерман) было усиление мотивации работников, а также стимулирование инициа­тивы предприятий. Описанную систему деятельности предприятий называли хозрасчетом, а после внесения в нее некоторых усовер­шенствований — полным хозрасчетом.

Перевод предприятий на хозрасчет дал определенный позитив­ный эффект: повысилась производительность, ускорились темпы роста производства. Однако при сохранении планового установле­ния всех основных параметров деятельности предприятия (цен на сырье и готовую продукцию, жесткого закрепления поставщиков и потребителей, централизации всех крупных инвестиционных про­ектов) прибыль зависела скорее от способности директора «выбить» для предприятия выгодные плановые задания, чем от реальных уси­лий самого завода по совершенствованию производства. Другими словами, вырванная из рыночного контекста, прибыль была в боль­шей мере искусственно манипулируемым показателем, чем реаль­ным отражением эффективности хозяйствования. Поэтому и ее сти­мулирующая роль оказалась весьма ограниченной. К тому же и по своей величине фонды, остававшиеся в распоряжении предприятия, были слишком малы, чтобы радикально влиять на его деятельность.

Другим направлением реформирования предприятий было со­здание производственных объединений или, как их первоначально называли, советских фирм. Первое производственное объединение было создано в начале 60-х годов на базе нескольких обувных фаб­рик Львова, чуть позже производственные объединения появились в Ленинграде. В 70-е годы производственные объединения получи­ли широкое распространение, а в 80-е стали основным типом орга­низации промышленности. К этому времени на них работало более половины всех занятых в промышленности и выпускалась соответ­ствующая доля всей продукции.

Многозаводская структура производственных объединений по­зволяла лучше использовать экономию на масштабах производства. Например, выпуск оснастки и подсобного инструмента, которым до включения в объединение каждое предприятие занималось самосто­ятельно, соединялся в одном месте. За счет этого возникала воз­можность производить его серийно и с меньшими издержками.

Следует также отметить, что гигантские размеры обеспечивали производственным объединениям повышенную степень самостоя­тельности. Такие предприятия как, ВАЗ, Уралтяжмаш, ЛОМО и др. были, по существу, государствами в государстве. По-прежнему обязанные выполнять план, они обладали столь значительными ресурсами труда и капитала, что фактически всегда имели значи­тельную свободу маневра. А стратегическая важность таких пред­приятий для всей страны позволяла их руководству легко «выхо­дить на самый верх», т.е. отстаивать интересы объединения в высших эшелонах власти. В позднесоветскую эпоху директора круп­нейших объединений были так могущественны, что министерские чиновники опасались навязывать им свою волю, предпочитая «до­говариваться по-хорошему».

Не даром, согласно одной из современных теорий экономики со­циализма, в Советском Союзе она постепенно превращалась в адми­нистративный рынок. То есть плановый орган не просто спускал предприятию директивный план, а торговался с ним как на рынке по принципу: Мы запишем тебе повышенное задание, но зато по­можем инвестициями, выделим квартиры для твоих работников, обеспечим дефицитными потребительскими товарами. Элементы административного рынка в социалистической экономике смягча­ли негибкость централизованного государственного управления экономикой.

Создание производственных объединений было шагом в верном направлении. Структурно они действительно стали советскими фирмами, т.е. организационно весьма походили на крупные пред­приятия рыночной экономики. И все же многое отличало социали­стические предприятия от рыночных. Они не выбирали объемы вы­пуска и ассортимент, а значит не были способны учитывать рыночный спрос. Они были лишены возможности самостоятельно осуществлять инвестиции, а следовательно не определяли своих стратегических перспектив в долгосрочном периоде. Они существо­вали в условиях гарантированной закупки всей готовой продукции государством, а потому не имели стимулов к совершенствованию своих изделий. Переход к рынку стал поэтому шоком даже для луч­ших советских предприятий, потенциально способных выпускать высококачественную и конкурентоспособную продукцию.

Поиск по сайту: