Понятно, что такие определения будут иметь смысл только если считать, что само понятие «слова» является в достаточной степени ясным и определенным

Не имея возможности подробнее остановиться здесь на этом вопросе, следует тем не менее сказать, что одним из крупнейших достижений советского языкознания, нашедшим отражение и в советской лексикогра­фии, является то, что у нас преодолено свойственное многим языковед­ческим направлениям неразличение слова — с одной стороны, и его лексического или грамматического варианта, или формы, или разновид­ности — с другой.

Слова, как наиболее полноценные языковые единицы, в результате общественного применения языка с объективной необходимостью ока­зываются связанными с определенными «единицами внешней оболочки». Материальная языковая оболочка постольку и является языковой обо­лочкой, поскольку она наполнена определенным смысловым содержа­нием. Поэтому наиболее естественным было бы такое положение, при котором каждой единице языкового смысла соответствовала бы отдель­ная и строго закрепленная за ней единица внешней оболочки. Однако этого положения, которое, отвлеченно рассуждая, и могло бы казаться желательным, удобным и т. п., на самом деле не существует. Обычно единицы внешней оболочки оказываются как бы растяжимыми, легко допускающими соотнесение их со все новыми и новыми разновидностя­ми и оттенками языкового содержания или значения. Отсюда обычное сосуществование в границах одного слова весьма разнообразных лексико-семантических его вариантов (или «разных значений»), не разру­шающих, однако, его тождества.

От этого положения, представляющего общее правило, общий закон функционирования и развития языковых единиц, принципиально отли­чаются те случаи, когда единицы внешней оболочки оказываются как бы сдублированными, а иногда и утроенными, учетверенными. Это про­исходит тогда, когда они оказываются связанными (или соотнесенными) с настолько разными единицами смысла, что наличие для каждой в от­дельности одной и той же внешней оболочки выступает уже как возник­шее в результате какого-то особого стечения обстоятельств. Поскольку общим правилом функционирования языковых единиц является закрепленность данной внешней оболочки за определенными единицами зна­чения, факт объединения в одной и той же единице внешней оболочки совершенно различных значений требует особого изучения. Следует за­метить, что «бремя доказательства» (onus probandi) в таких случаях падает на того, кто рассматривает данное семантическое расщепление звукового комплекса как омонимию, а не как разветвленную полисе­мию, т. е. разросшуюся, расширившуюся совокупность лексико-семан-тических вариантов одного и того же слова.

Как же, на основании каких правил и критериев можно отграни­чивать разные значения одного и того же слова от разных слов — омо­нимов? Думается, что совершенно правы те авторы, которые объясняют неупорядоченность в существующих общих словарях (о чем было ска­зано выше) отсутствием достаточно строгой методики, достаточно опре­деленной общеметодической и общетеоретической основы для того, чтобы можно было принимать однозначные решения в бесконечном количестве разнообразнейших конкретных случаев. Как показывает материал, ос­новным критерием и должен явиться системный характер представляемых лексико-семантических отношений: тот или иной ин­дивидуальный случай должен трактоваться как представитель того или другого типа. Важно отметить, в связи со сказанным, что разные типы составляют по отношению друг к другу сложную иерархию: степень «омонимизации», или «омонимности», того или другого лексико-семантического отношения может быть далёко не одинаковой.

Высказанные соображения и исследованный материал заставляют нас коснуться вопроса о тех разнообразных случаях несовместимости звучания и значения, которые акад. В.В.Виноградов назвал «омоформией», т. е. случаев «одинакового звучания» при «несовместимости зна­чений» не в слове в целом (как совокупности всех его грамматических форм), а лишь в какой-то части его форм. Однако полное описание всех случаев и типов в этом аспекте вряд ли возможно при современном со­стоянии исследования. По-видимому, пока целесообразно сосредото­читься на омонимии словарных форм[119], т. е. тех форм слов, которые традиционно выступают как их представители в словарях, при изучении языков и вообще во всех тех случаях, когда слова становятся ре орудиями, а предметом речи. Следует напомнить, в связи со сказанным, что в очень большом количестве случаев разные формы слова являются потенциальными: говорящий может, теоретически рассуждая, образовать их, если нужно. Однако очень часто он не будет уверен в том, что образовал данную форму правильно, и предпочтет обратиться к более привычным выражениям. Так, например, сказать «игра часто кончалась патами», или «плата по разным таксам» как будто бы и можно, но в обычной речи... лучше не надо!

Итак, имея в виду словарные формы слов, основными типами омони­мов являются следующие:

I. Слова с выраженной морфологической структурой. Омонимия их обусловливается семантической не­совместимостью либо основной, либо формальной части или даже несовместимостью как основной, так и формальной частей. Невозможность объединения единиц этого рода в системе значений одного слова может определяться также такими особенностями их строения, которые более или менее регулярно воспроизводятся, имеют системный характер, т. е. такими их свойствами, которые раскрываются только в системе структурно-семантических оппозиций данного языка.

Этот важнейший тип подразделяется на 5 подтипов:

1. Омонимия основ. К этому подтипу относятся такие про­изводные слова, которые оказываются семантически несовместимыми потому, что они образованы от разных производящих основ. Так, напри­мер, колкий I (колкая трава, колкая насмешка) и колкий II (колкий сахар, колкие дрова) произведены соответственно от колоть I (колоть иглой) и колоть II (колоть дрова); перетопить I, II и III произведены соответ­ственно от топить I (топить печь), топить II (топить сало) и топить III (топить человека); многозначный I и II — соответственно от значение и знак и т. д.

Таким образом закономерно омонимируются целые лексико-грамматические классы слов. Так, например, при омонимии исходных гла­голов автоматически омонимируются отглагольные существительные (визирование I, II при наличии визировать I, II; баловство I, П от баловать I, II; уравнивание I, II от уравнивать I, II и мн. др.), при омонимии основ существительных — соответствующие относительные прилага­тельные (гранатовый I, II от гранат I, II; базисный I, II от базис I, II; угарный I, II от угар I, II и др.).

2. Омонимия аффиксов. Сказанное выше об омонимии основ mutatis mutandis относится и к этому подтипу. Семантический анализ приставок дает все основания для вывода о наличии 6 омонимич­ных приставок пере.., 2 омонимичных приставок за.., до.., 5 приставок о (об, обо, объ)... [120]. Поэтому глаголы, образованные с этими пристав­ками, являются омонимами.

Аналогичный анализ проделан и для суффиксальных образований. Такие суффиксы, как ...ник I, II, ...тель I, II, также порождают произ­водную омонимию. См., например, ночник I, II, держатель I, II и др.

В связи с этим следует заметить, что в исследованиях по омонимии наиболее спорными представляются случаи типа финка, полька, однако поскольку основным критерием является именно тот или иной характер системных отношений, финка I (соотносимая с финн) и полька I (соотносимая с поляк) не могут объединиться в семантической структуре одного и того же слова с финка II (нож) и полька II (танец).

Хотя в словарь в соответствии со сказанным выше должны были бы входить только словарные формы слов, в него тем не менее включается омонимия множественного числа некоторых существительных с соответ­ствующим лексикализованным образованием, вследствие того, что вооб­ще категория числа существительных не представляет собой граммати­ческой категории в полном смысле этого слова. Это такие пары, как бурки (бурка и валенок), верхи (верх и руководящие верхи), горелки (горелка и игра), курсы (курс и учебное заведение), низы (низ и непри­вилегированные классы), ноготки (ноготь и цветы), очки (очко и для глаз), плавки (плавка и от плавать), счеты (счет и прибор), хоры (хор и галерея), чары (чара и волшебство), часы (час и золотые часы) и т. п.

3. Разная степень членимости, т.е. неодинаковая морфологическая мотивированность построения омонимически противо­поставляемых слов. Хотя оба омонима в таких случаях восходят к од­ной и той же словопроизводственной модели, семантическая и морфоло­гическая их связь с производящей основой разная; ср., например, вы­править гранки (править гранки) и выправить паспорт. Такое же отно­шение наблюдается в выглядеть I, II, донести I, II, отбывать I, II, плестись I, II и т. д.

4. Различие внутренней структуры, не имеющее открытого выражения в словарной форме. Хотя определение этого под­типа и противоречит как будто бы определению данного типа в целом, он включается именно сюда, так как в конечном счете этот вид омонимии все же определяется морфологическими особенностями, хотя и неявного свойства. Так, например, самострел I — это то, что само стреляет (вид оружия), тогда как самострел II — это стреляние в себя или тот, кто с а м в себя стреляет, газоход I — то, по чему идет газ, то, что является ходом для газа, а газоход II — то, что ходит газом, при помощи газа, см. также другие примеры (при­вод, порыв, припек). Эти сравнительно немногочисленные случаи пред­ставляют тем не менее большой интерес, так как здесь проявляются те особенности морфологической структуры, которые носят название криптотипических (covert, cryptotype) и особенно важны для исследова­ния причин и типов полного совпадения звучания при явной несов­местимости значения.

5. Несовпадение (различие) по принадлеж­ности к частям речи, т.е. лексико-грамматическая несов­местимость, например, печь I, II, пасть I, II, знать I, II, III.

Как было сказано выше, настоящее пособие строго ограничивается только словарными формами, поэтому включение этого подтипа в сло­варь (несмотря на то, что в целом парадигмы этих слов, конечно, совер­шенно различны) является вполне оправданным.

Объединенные в типе I со всеми его подразделениями разнообразные виды отношения представляют наибольший интерес. Входящие сюда омонимы являются структурно сложными и их выделение основывается на изучении их морфологического строения. Поскольку слово — это единство лексического и грамматического, вещественного и формаль­ного, вполне обоснованным представляется следующий постулат: если несовместимым оказывается значение хотя бы в одной морфологической части сравниваемых единиц, их следует считать омонимами. Поэтому в эту категорию включаются многочисленные и разнообразные приста­вочные глаголы, прилагательное и существительное, склоняющееся как прилагательное, и т. п. Из аналогичных соображений в эту кате­горию входят также многочисленные и разнообразные слова с десемантизированным уменьшительным суффиксом, потому что они, в отли­чие от своих омонимов, несоотносимы с основными словами, и многие другие.

II. Исконно разные слова. В эту группу входят такие случаи, в которых семантическая несовместимость определяется характером их прототипов, т. е. семантическими отношениями, установившимися за пределами данной синхронической системы и, поэтому, необъяс­нимыми в рамках этой последней, например, брак I, II, кран I, II, рейд I, II, лук I, II, такса I, II, топить I, II, III. Вполне понятно, что объ­яснение здесь может быть только диахроническим, т.е. в терминах уже прежде осуществлявшихся фонетических процессов.

Как видно из приведенных примеров, слова, относимые к этому типу, далеко не однородны: наряду с такими словами, как кран I, II или рейд I, II, которые генетически различны, т. е. восходят к совершен­но разным словам и даже из разных языков, сюда включаются омонимы лук I, II, топить I, II, III, где все слова являются исконно разными сло­вами и относятся к данному типу только потому, что несовместимость их значений восходит к ранним периодам развития русского языка и та­ким образом тоже выводится за пределы данной синхронической системы. Ср. также лебедка I, II.

III. Разошедшаяся полисемия. Как явствует из сказанного в начале настоящего предисловия и из литературы вопроса, именно этот тип омонимии вызывает наибольшие сомнения и трудности. В большом числе случаев омонимия здесь находится in statu nascendi и даже в тех случаях, когда процесс можно считать завершившимся, объективным критерием оказываются такие факторы, как различие словообразовательных рядов, характер словосочетаний и т. п. В слова­ре сделана попытка разделить «завершившиеся» и «незавершившиеся» процессы распада полисемии (см. статью о пользовании словарем § 5).

Как показывает языковой материал, между типами II и III нет неподвижной — постоянной и неизменной границы, поскольку именно такова природа соотношения синхронии и диахронии вообще. См., например, палата I, II, белый I, II, красный I, II, кулак I, II, пионер I, II, парк I, II [121].

В тексте словаря принадлежность к данному типу (или подтипу) обозначается индексами I1, I2, I3 I4, I5, II и III. Однако сложность омонимических отношений, в особенности если имеется не два, а три и более членов в данной омонимической группе, приводит к необходимости «накопления» индексов. Так, например, перетопить I—III сопровож­дается индексами I1, I2, потому что в этом случае совмещается омонимия основ и омонимия аффиксов. В случае переваривать I—IV совмещают­ся индексы I1, Iз, III, в статье перекосить I—III индексы I1, I2 и т. д. Вместе с тем, и при отсутствии такого накопления, выбор даже одного индекса оказывается затруднительным, особенно в так называе­мых пограничных, или промежуточных, случаях..Решается вопрос тогда следующим образом: из всех возможных (или даже в той или иной сте­пени выраженных) выбирается тот признак, который выступает как наиболее очевидный.

Описанные типы омонимических отношений создают основу как для более широких обобщений, так и для более углубленного исследования отдельных микросистем. Как показало исследование, наиболее последо­вательно те или другие виды омонимии проявляются в системе русского глагола, где оказывается возможным выделить регулярно воспроизводящиеся ряды, или цепочки, словообразовательных омонимических от­ношений. Например, глаголы быть, вести, вить, брать и др. вполне закономерно дают целый ряд производных, образованных при помощи омонимических аффиксов, в результате чего столь же закономерно воз­никают омонимические пары и даже ряды— забрать, перебирать(ся), добираться, прибыть, сбыть, развить, перевить и т. д.

Следующей ступенью, или шагом, оказываются соответствующие омонимичные существительные — забор, переборка, которые, в свою очередь, могут порождать омонимичные прилагательные.

Вся совокупность омонимических отношений этого рода, следова­тельно, возводится к одному основному глаголу, не имеющему омонимии в исходной форме [122].

В отличие, от только что описанного случая, выделяется ряд, или цепочка, или система омонимических отношений, восходящих к таким основным глаголам, которые являются омонимами уже сами по себе, т. е. к таким, как ходить I, II, бродить I, П, болтать I, II, бить I, II, III и т.д.

Хотя здесь отношения между производными развиваются в общем по той же модели, т.е, образуется прежде всего большое количество омонимичных приставочных глаголов, затем существительные и прила­гательные, структурно-семантический характер системы в целом ока­зывается совершенно другим [123].

Третий интересный тип отношений представляют собой те пары и ряды, которые восходят к двум неомонимичным гла­голам, таким как купать/купить, валять/валить, сыпать/спать и др. [124]

Понятно, что сосредоточиваясь на одном каком-то аспекте струк­турно-семантических отношений, мы не должны забывать, что реально мы всегда имеем дело с целым комплексом сложнейших переплетений разных параметров, таких, как, например, разная членимость, индиви­дуальное своеобразие внутренней структуры, семантический распад и др. Поэтому исчерпывающее разъяснение особенностей той или иной конкретной пары (или ряда) омонимических отношений возможно толь­ко в виде отдельных словарных статен, к которым и отсылается чи­татель.

Приведенные материалы достаточно убедительно говорят о необ­ходимости дифференцированного подхода к данной многообразной и сложной лексической области. Необходимо добавить, что трудности, с которыми до сих пор встречаются здесь исследователи, могут быть преодолены только при условии, если реальное положение дел будет вполне принято во внимание. Иными словами, исследование не сможет продвинуться, если методологической основой описания будет оставаться ригористическая (и, добавим, метафизическая) дихотомия: «омоним — не омоним». Как неоднократно отмечалось в литературе в связи с исследованием различных «ярусов» языка[125], изучение естест­венных человеческих языков (в отличие от искусственных — ин­формационно-логических, машинных и т. п.) не может быть эффектив­ным, если не будет найдено способа описывать и классифицировать яв­ления, характеризующиеся сложными переплетениями элементарных признаков. В нашем случае такими признаками (в терминах исследова­тельского процесса «шагами», «вопросами» и т. п.) являются следующие (не считая более общего критерия выраженности — невыраженности омонимии, ср. выше стр. 6, 7): 1) идентичны ли сравниваемые единицы с точки зрения разных сфер употребления — общий язык — специальнтерминология; 2) синхронизировано или нет данное соотношение; 3) установлена ли их принадлежность к одной и той же территориальной разновидности языка (поскольку проблема интердиалектной омонимии представляет совсем особый вопрос); 4) имеется ли явное различие в сти­листических (метасемиотических) коннотациях сопоставляемых единиц. Приведем примеры.

1) Разные сферы употребления: парить I (парить овощи, парить кого-н. в бане) и спец,— парить П (оставлять под паром); перебрать I (крупу) и спец. — перебрать II (строчку, статью), травить I (мышей), травить II (зверя) и спец.—травить III (узоры, клише), спец.—тра­вить IV (якорь, цепь).

2) Не синхронизированное, т. е. не одновременное отношение: рядить I (во что-н.) и устар.— рядить II (работников), шпиц I (церкви) устар. и шпиц II (собака), печатать I (ставить печать) устар. и печатать II (на машинке), полагать I (все силы) устар. и полагать II (полагаю, что приеду) и мн. др.

3) Отношение, усложненное «территориальной» неоднородностью единиц: бабка I (бабушка) и обл. — бабка III (льна), бурак I (свекла) и бурак II (из бересты).

4) Отношение, осложненное различием метасемиотического характе­ра (различием стилистическим): больно I (больно удариться) и прост. — больно II (больно умен), пайка I (от паять) и прост. — пайка II (пайка хлеба), треснуть I (стакан треснул) и прост. —треснуть II (кого-н.).

В словаре на принадлежность слова к той или другой из перечислен­ных выше четырех подсистем указывает снабжение его особой пометой, соответственно: спец., устар., обл. и прост.