АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

ВОЛЬНЫЙ МОРЯК ИЗ ЭКИПАЖА КОЛУМБА»

Читайте также:
  1. В схеме, состоящей из конденсатора и катушки, происходят свободные электромагнитные колебания. Энергия конденсатора в произвольный момент времени t определяется выражением
  2. Действие экипажа судна, севшего на мель.
  3. Добровольный обмен (рынок)
  4. Добровольный отказ от преступления, отличие от деятельного раскаяния. Особенности добровольного отказа соучастников.
  5. Символьный тип
  6. Язык как произвольный знак

При объяснении любых психических явлений лич­ность выступает как воедино связанная совокуп­ность внутренних условий, через которые прелом­ляются все внешние воздействия.

С. Л. Рубитнштейн.

Мы уже говорили, что оставшись в одиночестве человек испы­тываем потребность в общении. Эта эмоционально насыщенная по­требность может вызвать яркие образы.

Уже упоминавшийся В. Виллис, рассказывает, что в трудные ми­нуты плавания у него «как бы из пустоты» появлялись яркие образы матери и жены: «говорили они совершенно отчетливо и спокойно, всегда по одной. Я ясно различал выражение лица и позу говоря-


щей...Мать и жена беспокоились за меня, иногда ласково удержива­ли от неразумного поступка, например от того, чтобы спуститься для починки рулей за борт...».

В приведенном эпизоде Виллис не утрачивает критики к образам и дает следующее объяснение появления их: «Одиночество начало угнетать меня...Голоса, по-видимому, были порождены моим внут­ренним стремлением к себе подобным, являлись своеобразной фор­мой общения с двумя с самыми близкими мне людьми...». С этой трактовкой появления ярких образов можно согласиться, но в то же время эти необычные психические состояния можно расценить как пограничные между эйдетическими представлениями и галлюцина­циями.

Вопрос о патофизиологическом механизме раздвоенности лич­ности, когда собственные психические процессы отчуждаются и кажутся человеку посторонними, независимыми от «Я», до настоя­щего времени не получил окончательного решения. Одним из меха­низмов «расщепления» единого психического процесса ряд ученых считают развитие гипнотических фаз в коре полушарий мозга. При­мером состояния раздвоения на фоне гипнотических фаз может слу­жить самонаблюдение философа Г. Спенсера, который принимал морфий при бессоннице: «Сновидения, возникающие под влияни­ем морфия отличаются от видений нормального сна. Они необык­новенно связаны, последовательны и осмысленны, Мысли вполне логично вытекают одна из другой... Иногда мне казалось, что неза­висимо от моего обычного сознания во мне происходит процесс связано текущих мыслей, будто моя личность раздваивается и одна часть становится самостоятельным источником слов, мыслей и дей­ствий, над которыми я был совершенно безвластен, тогда как другая остается пассивным наблюдателем и слушателем, совершенно не подготовленным ко многому, что думает, говорит и делает первая половина»(154).

Основатель протестантизма - Мартин Лютер, напряженно рабо­тая ночью, «увидел» черта и вступил с ним в яростный спор. Исто­рия не сохранила диалог, который теолог вел с чертом. Доподлинно известно только, что, выведенный из себя, Лютер запусти в оппо­нента чернильницей. Из этого эпизода можно сделать вывод, что Лютер утратил критическое отношение к образу.

Мы уже говорили, главная особенность психологического ана­лиза Ф. М. Достоевского заключается в умении раскрыть противо­речия, борьбу чувств и мыслей в одном персонаже, в раздвоении


его. С большой клинической достоверностью и в высокой художе­ственной форме в «Кошмаре Ивана» описан синдром раздвоения лич­ности, включающий механизм психического автоматизма, где боль­ной воспринимает свои мысли, переживания, как насильственные, навязанные извне

А. А. Ухтомский со времен юности считал, что проблема «двой­ника», как одна из центральных, была впервые поставлена Достоев­ским. С физиологических позиций раздвоение он рассматривал, как две одновременно существующие доминанты в расщепленном со­знании больного, отражающие мысли о добре и зле. Доминантные структуры борются между собой, выбирая на подсознательном уров­не из духовного мира аргументы «pro» и «contra».Приведем более яркие отрывки из беседы Ивана с чертом:

«... Послушай, - начал он Ивану Федоровичу, - ты извини, я толь­ко чтобы напомнить: ты ведь к Смердякову пошел с тем, чтоб узнать про Катерину Ивановну, а ушел, ничего об ней не узнав, верно за­был....

- Ах да! - вырвалось вдруг у Ивана, и лицо его омрачилось забо­
той, - да я забыл... Что ты выскочил, так я тебе и поверю, что это ты
подсказал, а не я сам вспомнил!»

Уже в этом фрагменте диалога проступают как неразрешимые противоречия личной свободы, так и болезненно переживаемое воз­действие, делающее Ивана как бы «рабом». И в дальнейшем обмене репликами проступают вечные вопросы веры и попытка оценить появления черта с позиции психического здоровья:

«А не верь, - ласково улыбнулся джентльмен.- Что за вера наси­
лием? Притом же в вере никакие доказательства не помогают, осо­
бенно материальные... *

- Оставь меня, ты стучишь в моем мозгу как неотвязный кошмар, - болезненно простонал Иван, в бессилии перед своим видением,-мне скучно с тобой, невыносимо и мучительно!..

- Воистину ты злишься на меня за то, что я не явился тебе как-нибудь в красном сиянии, «гремя и сверкая с опаленными крылья­ми», а предстал в таком виде. Ты оскорблен... как дескать, к такому великому человеку мог войти такой пошлый черт?

- Ни одной минуты не принимаю тебя за реальную правду, - как-то яростно воскликнул Иван.- Ты ложь, ты болезнь моя, ты призрак. Я только не знаю, чем тебя истребить. Ты моя галлюцинация. Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны...-


моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых... ты - я, сам я, только с другой рожей. Ты мне говоришь то, что я уже мыслю... и ничего не в силах сказать мне нового».

Казалось бы, на психотическом уровне переживаний у Ивана нет никаких сомнений, так как болезненность появления черта с психи­атрических позиций грамотно доказывается им самим. Г. Гессе, рас­сматривающий черта как подсознание Ивана, как всплеск забытого содержимого его души приближается к этому пониманию. Но тут же в качестве контр довода он пишет, что Иван, несмотря на свои знания и уверенность, все же «беседует с чертом, верит в него - ибо что внутри, то и снаружи! - и все же сердится на черта, набрасывает­ся на него, швыряет даже в него стакан - того, о ком он знает, что тот живет внутри него самого» (47).

Для иллюстрации приведем два клинических наблюдения раздво­енности.. Больной шизофренией С. 27 лет не может точно охаракте­ризовать образ двойника. Он рассказывает, что в образе двойника чувственная составляющая отступает перед ощущением психичес­кого раздвоения. «Я говорил сам с собой, как говорил с другим. Дру­гой имел мысли, противоположные моим, и я устранялся перед этим. Это было, как если бы я не существовал уже больше. Другой был сильнее меня. Я говорил только о другом, никогда не говорил о себе». Двойник навязывался больному главным образом морально. «Я» во­ображаемое представлялось ему более цельным, чем «Я» реальное. «Я был, так сказать, ничтожный, другой был сильнее меня. Я лучше видел другого, чем себя, я был уничтожен, я не существовал боль­ше. Я спорил с двойником о всем, что думал».

Служащий 45 лет заболел сыпным тифом. В моменты появления двойника больной испытывал страх с опасением смерти: «Я видел другое «Я». Он меня спрашивал: он или я сейчас умрет. Я ясно ви­дел его и твердо верил в его наличие. В конце я пришел к сомнению о его идентичности мне. Двойник был хуже, чем «Я», и казалось, что он умрет. Он не говорил, лежал близко около меня, повторяя все мои движения» (80).

В своем исследовании Г. Л. Боград выяснила, что прототипом Ивана был богохульник А. М. Пушкин (родственник Александра Сер­геевича) - офицер и профессор математики, который не прочь был выпить. Когда же Пушкин заболел и заперся в кабинете, то его двор­ня несколько ночей явственно слышала доносившиеся из комнаты барина два спорящих голоса. Лакей, ворвавшийся в кабинет, увидел «своего патрона среди комнаты, размахивающего руками и поисти-


не страшного в испуге. Алексей Михайлович, устремив глаза на ка­кой-то невидимый лакею предмет и ругаясь с каким-то таинствен­ным гостем, замечает незваного камердинера и кричит что есть мочи: «Пошел, пошел прочь! Не мешай нам, мы тебя не спрашиваем, уби­райся покуда цел, пошел!»

Рассказ самого А. М. Пушкина о видении в письме Булгакова был изложен так: «Видел, что идет по лестнице,., встречает черта. Этот берет его к себе на плечи и тащить в подземелье. Попадается Пуш­кину духовник его жены. Батюшка, освободи меня от черта. Но поп вместо ответа говорит черту: неси куда велено» (17).

Интерес этих описаний для наших рассуждений обусловлен как их клинической яркостью, так и аналогиями с «кошмаром Ивана». С одной стороны, картина психического расстройства достаточно четко укладывается в развернутый алкогольный психоз (»белая горячка): и зрительные устойчивые галлюцинации, и тесно связанные с присут­ствием черта поведение, и страх и т. д. (имеющиеся в рукописи упо­минание об «очищенной» водке наводит на мысль о хроническом пьянстве Ивана).

Известно, что С. Есенин страдал алкоголизмом. Для нас пред­ставляет интерес его поэма «Черный человек», потому что она про­читана друзьям незадолго до самоубийства. «Черным человек» яв­лялся к поэту по ночам в периоды его бессонницы. Ф. Д. Горбов «разложил» поэму в форме диалога.

Черный человек о поэте говорит так:

Прохвост, забулдыга, (проживает...) в «стране»... громил и шарлатанов... жулик и вор, так бесстыдно... и нагло обокравший кого-то... Авантюрист...

Поэт о себе:

Поэт с небольшой, но ухватистой силою... Хорошо любил жен­щину... Был желтоволосым мальчиком... Авантюрист - Но самой^ высокой и лучшей марки... Изящен, к тому же поэт.

Видимо следует отметить два обстоятельства, появления галлю­цинаторного образа.

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен...

То ли ветер свистит

Над пустынным и безлюдным полем...

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь...

Видимо сочетание у Есенина алкогольного опьянения и бессон­ницы очень результативно приводит к появлению галлюцинации

202


«Черного человека», который «садится» на кровать и спать «не дает всю ночь».

Как у Лютера, Карамазова и у. Есенина ситуация разрешается аф­фективной реакцией по отношению к галлюцинаторному образу:

Черный человек! Ты прескверный гость Эта слава давно Про тебя разносится. Я взбешен, разъярен, И летит моя трость. Прямо к морде его, В переносицу.

Наступление дня и разбитое зеркало ясно говорят о восстанов­лении нормальных связей с реальным миром. Возвращает поэта к активному сознанию. В данном случае - к полной ориентировке в окружающем.

Месяц умер,.

Синеет в окошке рассвет. Ах ты ночь!

Что ты ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою

Никого со мной нет.

Я один

И разбитое зеркало.

В этой поэме довольно достоверно показано, как в психотичес­ком состоянии разгорается спор между актуальным «Я» и галлюци­наторным образом. И как результат вспышка гнева. Реальный удар по собственному искаженному образу в зеркале.

Раздвоение может наступить и при приеме других наркотиков. Английский психолог Г. Ашер, принявший ЛСД - 25 с целью экспе­римента, так описывает свое состояние: «Меня вывели в коридор. Там обнаружилось, что я состою из двух людей. Главный, который находится примерно там, где и мое обычное «Я», и другой, который был от меня слева. Мы могли общаться друг с другом с помощью передачи мыслей, но не голосом. Мое «Я», был прекрасным челове­ком. Второй был, несомненно человеком неприятным. «Может быть выскочишь в окно?» - предложил он мне. Мысль показалась мне сто­ящей, и я как раз собирался ее осуществить, когда мое более силь­ное «Я» вмешалось и ответило: «не выдумывай. Не будь таким иди­отом».

203


После приема мескалина, также с целью эксперимента, один ис­пытуемый, страдающий алкоголизмом, заявил: «во мне два челове­ка - пьяный и непьяный, я вижу себя непьяным, а другой пьяный. Я борюсь, я хочу пьяного вытолкнуть».

Однако, на стадии декомпенсации в экстремальных условиях раз­двоение личности у здоровых людей может близко приближаться к форм кратковременного психотического состояния с исходом в выз­доровление. Так, Д. Слоком в своей книге-отчете (151) рассказыва­ет, что однажды он отравился брынзой и не мог управлять яхтой. Привязав штурвал, сам лег в каюте. Начавшийся шторм вызвал тре­вогу. Когда он вышел из каюты, то у штурвала «увидел» человека, который управлял яхтой: «Он перебирал ручки штурвального коле­са, зажимая их сильными, словно тиски, руками... Одет он был как иностранный моряк: широкая красная шапка свисала петушиным гребнем над левым ухом, а лицо было обрамлено бакенбардами. В любой части земного щара его приняли бы за пирата. Рассматривая его грозный облик, я позабыл о шторме и думал лишь о том, собира­ется ли чужеземец перерезать мне горло; он, кажется, угадал мои мысли. «Сеньор - сказал он, приподнимая шапку. - Я не собираюсь причинить вам зло... Я вольный моряк из экипажа Колумба. Я руле­вой с «Пинты» и пришел помочь вам... Ложитесь, сеньор капитан, а я буду править вашим судном всю ночь...» Я подумал, каким дьяво­лом надо быть, чтобы идти под всеми парусами, а он, словно угадав мои мысли, воскликнул: «Вот там, впереди, идет «Пинта», и мы дол­жны ее нагнать. Надо идти полным, самым полным ходом».

Появление двойника-помощника у Слокома можно объяснить эмоционально насыщенной потребностью в посторонней помощи во время шторма, когда он, будучи больным, не мог управлять ях­той.

Здесь следует сказать, что слушатели-космонавты, в отличие от испытателей, из-за боязни, что их могут не допустить к полету, скры­вали целый ряд необычных психических состояний, возникающих у них в сурдокамере. Только после полета, будучи уже космонавта­ми, они были более откровенны.

Слушатель-космонавт Д. участвовал в сложном сурдокамерном эксперименте. Ему предстояло непрерывно работать без сна трое суток, выполняя операторскую деятельность на тренажере. В после­дующем ритм сна и бодрствования был «дробным». По ходу экспе­римента вводились «аварийные ситуации».

После успешно выполненного космического полета, о пережи­ваниях в сурдокамере он рассказал: «Повышенная активность во вре-


мя ликвидации «аварий» сменялась апатией, сонливостью. Затем воз­никло беспричинное тревожное состояние. К концу эксперимента он «увидел» что в камеру вошел незнакомый врач. Поразило то, что он был одет в черный халат, и на голове его была такого же цвета шапочка. Большая черная борода и солнцезащитные очки делали его лицо похожим на маску. У меня появился страх и я хотел спрятаться, но было некуда. «Врач» стал порицать меня за плохое проведение эксперимента, грозя не допустить к космическому полету. Я с ним спорил, доказывая, что все делал в соответствии с инструкциями. Периодически я воспринимал «врача» как реального человека. В па­узах диалога осознавал, что это мне только кажется. В эти моменты возникал страх за свое психическое здоровье и появлялось желание включить аварийную сирену (сигнал о прекращении эксперимента) чтобы избавиться от призрака. Но подсознательно понимал, что если включу сирену, то к полету допущен не буду. Мобилизовавшись встал с кресла и стал делал физические упражнения, что на некоторое вре­мя избавляло от тягостных переживаний». По его словам с большим трудом довел эксперимент до конца.

Нами были подняты из архива документы о проведении экспери­мента, в котором участвовал Д. Анализ ЭЭГ показал, что к концу эк­сперимента у него произошел выраженный сдвиг биопотенциалов в сторону медленных волн в часы бодрствования, что свидетельство­вало о развитии гипнотических фаз. Данные ЭЭГ также свидетель­ствовали, что в часы, отведенные для сна, у него сон был не полно­ценный (поверхностный, с частыми побуждениями).

Дежуривший в аппаратной врач, по профессии не психиатр, рас­ценил поведение и «монологи» испытуемого, «как игру одного ак­тера для развлечения себя». Не придав большого значения наблю­давшейся картине, в журнале им была сделана скупая запись.

Не совсем ясно, почему чаще всего при раздвоении экстериори-зируются, выносится наружу все то, что чуждо больному, к чему он относится со страхом и отвращением, против чего протестует все его существо (черти, пираты, черные люди, обвиняющие, осуждаю­щие, ругающие, грозящие наказаниями и т. д.). Многие психоневро­логи и психопатологи склонны видеть в этом явлении развитие уль­трапарадоксальной фазы.

В исследованиях Павлов установил, что от состояния бодрство­вания до глубокого сна у собак возникают гипнотические фазы. Пер­вая фаза гипнотического состояния - уравнительная примечатель­на тем, что сильные и слабые раздражители вызывают одинаковую


реакцию организма, тогда как в бодрствующем состоянии сильный раздражитель вызывает более энергичный ответ по сравнению со слабым. В этой фазе можно наблюдать явления каталепсии. За ней следует парадоксальная фаза, когда слабый раздражитель может вы­зывать выраженный эффект, тогда как сильный раздражитель вызы­вает слабый ответ. В этой фазе загипнотизированные могут слышать шорох разрываемой бумаги на задних рядах зала), а выстрел из пис­толета около уха может остаться незамеченным И, наконец, насту­пает третья фаза - ультрапарадоксальная, при которой характер от­вета организма меняется: Положительный раздражитель, ранее вы­зывающий возбуждение и положительную реакцию, приводит к тор­можению, а тормозные раздражители вызывают возбуждение.

Если говорить о человеке, наши понятия, как правило, связаны по ассоциации с противоположными им: счастье - несчастье, жара -холод, добро - зло, рай - ад и т.д. Но когда в центральной нервной системе начинает развиваться ультрапарадоксальная фаза, то сколь­ко-нибудь сильное возбуждение одного представления (вызывает и усиливает) противоположное по закону индукции.

Летом 1918 г. Павлов получил возможность изучить несколько десятков душевно больных. Ему показали больного, который жало­вался на странность, происходившую с ним вследствие ранения в череп. Сохранивши обоняние целиком, он заметил в себе удивитель­ное явление, что все приятные запахи стали для него отвратитель­ными: например, не переносил запах духов, мыла, одеколона и страш­но страдал, когда в палате начинали бриться. Параллельно с этим он заметил вещь, которой страшно стеснялся, что все отвратительные запахи стали для него приятны; проходя мимо уборной, с удоволь­ствием нюхал исходящий из нее запах. А разбирался он в запахах хорошо. Он узнавал все, но эмоциональный компонент стал диамет­рально противоположным. В общем, все вонючее стало приятным, а пахучее - вонючим, и это держалось у него в течение 2-3 лет в совершенно стереотипной, одинаковой форме.

Но как говорят нет правил без исключения. В рассказе А. П. Че­хова «Черный монах» повествуется о магистре Андрее Васильевиче Коврине,. обычным профессоре, излагавшем в лекциях вялым, скуч­ным, тяжелым языком обыкновенные и притом чужие мысли. Рабо­тая днем и до глубокой ночи он расстроил себе нервы. По совету врача решил провести лето в деревне у родственника, который вос­питал его. Приехав в деревню, он вспомнил старую легенду о «Чер­ном монахе».

206


Гуляя в поле, он увидел «монаха в черной одежде, с седою голо­вой и черными бровями... Босые ноги его не касались земли... он оглянулся на Коврина, кивнул головой и улыбнулся ему ласково и в то же время лукаво...» Ему пришло в голову, что если этого стран­ного, сверхъестественного монаха видел только он один, то, значит, он болен и дошел уже до галлюцинаций. Это соображение испугало его, но не надолго. «Но ведь мне хорошо, и я никому не делаю зла; значит в моих галлюцинациях нет ничего дурного, - подумал он, и ему опять стало хорошо

Через несколько дней он вновь встретился с монахом и у них состоялась следующая беседа:

«- Но ведь ты мираж, - проговорил Коврин. - Зачем ты здесь...

-Это все равно,- ответил монах... - Легенда, мираж и я - все это продукт твоего возбужденного воображения. Я - призрак.

-Значит ты не существуешь? - спросил Коврин.

-Думай, как хочешь, - сказал монах... Я существую в твоем во­ображении, а воображение твое есть часть природы, значит, я суще­ствую в природе...

-Я не знал, что мое воображение способно создавать такие фе­номены. Но что ты смотришь на меня с таким восторгом? Я тебе нравлюсь?

-Да. Ты один из тех немногих, которые по справедливости назы­ваются избранниками божьими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную, небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно.

-Ты сказал: вечной правде... Но разве людям доступна и нужна вечная правда, если нет вечной жизни?

-Вечная жизнь есть, - сказал монах.

-Ты веришь в бессмертие людей?

-Да, конечно, Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущ­ность И чем больше на земле таких, как ты, тем скорее осуществит­ся это будущее...

-Если бы ты знал, как приятно слушать тебя! - сказал Коврин, ко­торый потирал руки от удовольствия.

-Очень рад.

-Но я знаю: когда ты уйдешь, меня будет беспокоить вопрос о твоей сущности. Ты призрак, галлюцинация. Значит я психически болен, ненормален?

-Хотя бы и так. Что смущаешься? Ты болен, потому что работал через силу и утомился, а это значит, что свое здоровье ты принес в

207


жертву идее, и близко время, когда ты отдашь ей и самою жизнь. Чего лучше?..

-Странно, ты повторяешь то, что часто мне самому приходит в голову, - сказал Коврин. - Ты как будто подсмотрел и подслушал мои сокровенные мысли...»

Он пошел назад к дому веселый и счастливый. То, что сказал ему черный монах, льстило не самолюбию, а всей душе, всему суще­ству его. Он был все время эйфоричен, веселым, громко смеялся, пел, особенно после бесед с монахом. В этом состоянии он женил­ся на дочери своего воспитателя, которая была невзрачной девуш­кой.

Однажды жена проснулась ночью и «с изумлением и ужасом смот­рела на мужа. Он говорил, обращаясь к креслу, жестикулировал и смеялся: глаза его блестели, и в смехе было что-то странное.

-Андрюша, с кем ты говоришь? - спросила она, хватая его за руку, которую он протянул к монаху. - Андрюша! С кем?

-А? С кем? - смутился Коврин. - Вот с ним... Вот он сидит, - ска­зал он, указывая на черного монаха.

-Никого здесь нет...никого! Андрюша. Ты болен!».

Достаточно большое извлечение из рассказа мы сделали для того, чтобы аргументировано обосновать почему у героя рассказа было положительное отношение к галлюцинаторному образу. Коврин бо­лел туберкулезом легких, о чем вначале не подозревал.

В XIX не было лекарств для лечения туберкулеза. Сам Чехов умер от этого заболевания. И описанное им поведение Коврина соответ­ствует реальной картине протекания этого тяжелого заболевания.

Т. Н. Невзорова пишет, при туберкулезе могут возникать различ­ные психозы, некоторые из которых сопровождаются галлюцинаци­ями и картиной маниакального состояния (неадекватная оценка за­болевания, повышенное настроение, немотивированная веселость, наклонность к юмору, шуткам). Вот почему галлюцинаторный образ у Коврина воспринимается совершенно иначе, чем, например, в кли­нике шизофрении и при других психических расстройствах.

Чеховым в этом рассказе приводится еще одно очень тонкое на­блюдение. В психиатрической больнице у Коврина удалось снять психотическое состояние. Но это вызвало у него упреки к родствен­никам, а не чувство радости. «Он крепко сжал руками голову и про­говорил с тоской: - зачем, зачем вы меня лечили? Бромистыми пре­паратами, праздность, теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг - все это в конце конов доведет меня

208


до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересным и оригиналь­ным. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я - посредственность, мне скучно жить... О, как вы жестоко поступили со мной. Я видел галлюцинации, но кому это мешало?» Вскоре он умер, как и автор, от легочного кровотечения.

Из всего приведенного материала можно заключить, что раздво­енность основана на присущей всем людям способности экстерио-резировать интериорезированные в процессе онтогенетического развития социальные взаимоотношения. Экстериоризациенные ме­ханизмы, как нами показано, являются непременным условием про­цесса мышления, проявлением нормальной психической деятель­ности, не неся ничего самого по себе патологического. Особенно отчетливо эти реакции проявляются у человека, оставшегося наеди­не с собой. Экстериоризационное выделение «партнера» для обще­ния в условиях изоляции создает у здоровых людей своеобразные модели «раздвоения личности» при психопатологии.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.012 сек.)