АЛЕШКОВА НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА

В 1993 году я находился в федеральной тюрьме в Инглвуде, штат Колорадо, отбывая пятнадцатилетнее заключение за ограбление нескольких банков и актов саботажа по политическим мотивам, которые я совершил в 70-х годах. В то время меня не интересовало абсолютно ничего из области духовного. Я давным-давно пришел к заключению, что все эти вещи духовного характера - просто истории, которыми мы утешаем себя, чтобы как-то смириться с повседневной рутиной и не умереть от отчаяния и сознания очевидной бесполезности и безнадежности нашей жизни – жизни, которая сводится в конечном итоге к движениям и разговорам мертвой плоти до того момента, пока она окончательно не перестает существовать. На самом деле у меня не было никакого интереса ни к чему духовному.

Но в сентябре 1993 года мой друг пригласил меня на встречу с духовным учителем, который собирался посетить тюрьму – с его слов, этим учителем была очаровательная американка с юга, которая собиралась познакомить нас с каким-то экзотическим индийским духовным учением. Он спросил меня, не хотел бы я прийти на встречу с ней, которая должна была проходить в тюремной часовне. Ну конечно же я не возражал. Цель ее посещения не имела никакого значения. Мне предоставилась возможность провести пару часов в компании небольшой группы с блондинкой с юга, которая собиралась говорить о каком-то экзотическом учении. Какие тут могут быть возражения?

В тот вечер, когда она должна была прийти, в назначенное время я направился к часовне, когда со мной произошла, как я теперь понимаю, паническая атака. Меня вдруг охватил ужас. Я думал, что сейчас умру. Сердце мое дико стучало, я покрылся потом и стал задыхаться. Я подумал, что у меня, наверное, сердечный приступ, хотя не ощущал никакой боли. Так что вместо того чтобы идти на встречу с удивительной экзотической женщиной, я провел все это время, пока она была там, сидя на скамейке в одиночестве в так называемом верхнем строении, в ожидании, пока мое состояние не придет в норму. Пока я там сидел, ко мне постепенно вернулась способность дать всему происходящему разумное объяснение, и я пришел к заключению, что все это не так уж страшно, как мне вначале показалось. И когда мой друг вышел из часовни и спросил меня, почему я не пришел на встречу, я сказал: «О, я нашел занятие получше!» и не стал вдаваться в подробности.

Почти сразу после этого случая я стал посещать встречи с парой тибетских буддистов из Института Наропа в Боулдере, штат Колорадо, которые проходили в часовне раз в неделю. Они были учениками Трунгпа Ринпоче. Я не знаю, почему я делал это - у меня не было никакого внезапного духовного пробуждения, я просто начал посещать эти встречи и слушать то, о чем они говорили.

И к своему удивлению я обнаружил, что все, о чем они говорили, я уже знал. Я не знал, что знал, до тех пор пока не услышал это от них, но когда услышал, то каждую мысль, каждый постулат, каждое буддистское учение, о котором они говорили, я моментально признавал истинным. Итак, я начал практиковать буддизм. Все шло хорошо, и я быстро продвигался в этом направлении. Люди, посещающие тюрьму из Института Наропа, поражались моим успехам. Бог его знает, что они на самом деле думали, но они, казалось, были в восторге от того, что встретили такого человека в тюрьме. Спустя некоторое время они привели тибетского ламу, чтобы тот стал моим покровителем и принял от меня обет боттисатвы. Я вполне ощущал себя буддистом, которым всегда был и, несомненно, собирался оставаться в будущем. Я не знаю, как еще рассказывать историю моего посвящения в буддизм, чтобы она имела хоть какой-либо смысл – она была просто нелогичной, развивалась и захватывала меня с какой-то неумолимой и неопровержимой неизбежностью.

Кроме того, я также посещал еженедельные встречи с людьми, которые приходили рассказывать о Гангаджи (светловолосой южанке) и приносили видеозаписи ее сатсангов. Ну не странно ли все это было? Я, который абсолютно не был склонен ни к чему духовному, вдруг оказался полностью погруженным в этот духовный мир, эту духовную игру. Но я, с моим глубоким пониманием буддизма, был способен отличить истину от лжи в этой области, или, во всяком случае, так мне казалось, и я стал посещать встречи, посвященные Гангаджи, с определенной целью. Я хотел показать этим людям, которые были так увлечены ею, что она лгунья, притворщица и обманщица и что они не должны больше слушать ее. По-видимому, я хотел спасти их от ее обольстительных речей. «Буддисты занимаются этим уже на протяжении 2500 лет, - говорил я со страстью, которой очень гордился, - и они знают, что делают. Просветление требует долгой изнурительной работы; чтобы достичь освобождения, необходимо соблюдать строгую медитативную практику, и для этого может понадобиться несколько перевоплощений в этом мире, а эта женщина приходит и заявляет, что вам ничего не нужно делать. Держитесь от нее подальше, она предлагает вам отраву», - предупреждал я их.

В апреле или мае 1994 года, три или четыре месяца спустя после начала моей буддистской практики, человека, который привел меня в этот духовный мир, перевели в другую тюрьму. У него была неофициальная позиция посредника между тюремной администрацией и представителями восточных религий, которые посещали тюрьму, и с его уходом эта роль естественным образом перешла ко мне, «восходящей звезде» тибетского буддизма в федеральном исправительном учреждении Инглвуда.

Итак, к тому времени, когда Гангаджи посетила тюрьму еще раз в июне 1994 года, я был ответственным за организацию встречи и оповещение людей, и в тот вечер, когда она должна была появиться, я должен был подготовить зал, встретить ее и сопровождающих, проводить их, и тому подобное. Я с радостью занимался всем этим, и мне было неважно – она могла быть самим дьяволом - я чувствовал себя вполне счастливым как с дьяволом, так и с богом. Я сделал все, что мне полагалось, и в назначенное время собирался встретить ее и затем пойти играть в теннис. Я очень увлекался теннисом в то время.

Я встретил ее за воротами. Она подошла ко мне, взяла мою руку, посмотрела на меня и сказала: «Вы, должно быть, Джон». (Она знала мое имя, потому что люди, которые приходили в тюрьму рассказывать про ее учение, говорили ей про этого парня, который ненавидел ее, плохо отзывался о ней и яростно противостоял ей.)

И когда она заговорила, все остановилось. Я не знаю, как еще это назвать - все остановилось. Мысли остановились. Беспрерывное переключение внимания с объекта на объект остановилось. Весь аппарат мыслей и понимания, намерений, побуждений, личной истории, памяти – все, чем я считал себя – просто исчезло. А я остался - в отсутствии всего остального.

Естественно, я немедленно и по уши влюбился в нее. Я провел первый год после встречи с ней в состоянии полного блаженства и ясном осознании реальности единства всего сущего. Я писал ей письма почти каждый день, и – чудо из чудес – она отвечала мне почти так же часто. Она говорила обо мне на всех своих встречах. Я был ее любимцем, ее звездой. И весь этот первый год я находился в состоянии полного блаженства – никаких суждений, предпочтений, ничего – полное блаженство.

Но за всем этим стояло убеждение, неосознанное, но тем не менее вполне значительное, что это блаженство, это новое состояние, эта новая история – это то, чем я на самом деле являюсь. К тому времени я начал читать все духовные книги, которые мне попадались. Я вижу теперь, что делал это для того, чтобы рассказать самому себе историю пробуждения Джона Шермана, реализованного Джона Шермана, новую, улучшенную версию Джона Шермана. Я читал книги Пападжи, Нисаргадатты и буддистский канон Пали; я читал Вей Ву Вей и Руми; я читал Веды, Гиту, Упанишады, Сутры сердца и Алмазную сутру, Сутры Самадхи, Сутру о пути десяти благих деяний, Сутру лотоса и другие Сутры Махаяны; я читал Типитаку, Йогу Васистхи, читал Шанкару и его учения. Я не читал Раману, потому что уже знал все, что Рамана мог предложить. Все, что было у него - это вопрос "Кто я такой?" А я уже знал, чем я был: я был Существом-Сознанием-Блаженством, я был сознанием, осознающим себя, ясным, чистым и нетронутым. В этот год я написал Гангаджи, что "слышал, как камни пели мне безмолвные арии Всего Сущего". И мне не нужен был Рамана, он для меня был слишком прост, слишком элементарен.

Спустя год или около того я обнаружил, что моего блаженного состояния мне было не вполне достаточно. Я обнаружил, что хотел много чего другого, я хотел простых человеческих вещей, таких как любовь женщины или физическая доступность Гангаджи, или освобождение из тюрьмы, достаточное количество денег, чтобы жить комфортно в тюрьме, а затем и на свободе, хоть какую-то надежду на безопасность и комфорт... и тому подобные вещи. Я обнаружил, что хотел всего этого и многого другого, чего не имел, и райское ощущение блаженства начало покидать меня, и стало ясно, что оно было совсем не тем, чем мне показалось вначале. И как в случае со сильнодействующим наркотиком, отсутствие его ощущалось более болезненно по сравнению со степенью блаженства в пике его действия.

То есть, ощущение рая, блаженства, всеобщего единства и отсутствия какого-либо разделения померкло перед фактом все более растущего убеждения, что мне необходимы какие-то другие важные ощущения, которых я был лишен и которых мне так не хватало: постепенно возникла новейшая версия моей собственной истории, истории Джона Шермана, несчастного и нуждающегося. Что будет со мной, когда я выйду из тюрьмы? У меня не было работы. У меня не было денег. У меня не было никакого занятия. Никто не любил меня... Что я буду делать? Как мне вообще выжить? Поможет ли мне Будда? Или Гангаджи?

Все это разрушилось очень быстро, и то, что было раем, полным блаженством на протяжении целого года, теперь обратило ко мне свое настоящее лицо, которое было ужасным, отвратительным, несло в себе клаустрофобию, уход в себя, ненависть, ощущение постоянной нужды, нехватки чего-то, желание и невозможность получить что-то, бесполезное сопротивление, страстное стремление удержать что-то, зацепиться за что-то, чувство потери, жажды...

Я впал в крайнее отчаяние. Я помню, что хотел кричать и умолять Бога, в которого не верил, сделать так, чтобы я никогда не встретил эту женщину, сделать так, чтобы я никогда не слышал про просветление, самореализацию и всю эту ерунду. До встречи с ней я был вполне нормальным – играл в теннис, играл в бридж, время от времени покуривал травку, проводил время с друзьями, мне действительно было неплохо. У меня многого не было, но не было и особенных ожиданий. А сейчас, почувствовав вкус рая, блаженства и вечной, ничем не обусловленной свободы и потеряв все это, я все отдал бы за то, чтобы никогда не слышать ни о чем подобном. Я слышал, что буддисты говорили о том, что это величайшая удача в жизни - просто услышать слово «просветление». Я вспоминал это и мне хотелось плеваться. Я бы все отдал за то, чтобы никогда не слышать этого слова и вернуться назад к тому, с чего я начал, чтобы мне еще раз предоставилась возможность сказать Алану, парню, пригласившему меня на встречу с ней: «Нет, я не хочу иметь ничего общего со всем этим». Но состояние ада не проходило, желания не исчезали. Клаустрофобия не уменьшалась, боль, страдание, болезненные мучения не покидали меня. Все это оставалось.

В конце концов, в полном отчаянии, не в результате какого-то понимания, интуиции или нового осознания, но движимый только безнадежностью и безысходностью ситуации, я впервые обратился к Рамане. Я начал читать Раману. Куда бы я ни направлялся, я всегда носил с собой большую красную книгу «Беседы с Раманой Махарши» и все время читал ее. Я читал ее и не понимал большей части того, о чем он говорил. Он говорил о концепциях, с которыми я был знаком, и практиках, с которыми я был знаком, такими как пранаяма, мантра и джапа, опустошение и уничтожение ума, и тому подобное, но он говорил обо всем этом так, как будто все это не имело значения. Люди приходили к нему с вопросами, и хотя он был невероятно эрудированным и осведомленным о всех вещах, относящихся к духовной области, и прекрасно понимал, о чем его спрашивают, и отвечал им исходя из этого понимания, используя соответствующий словарный запас и оперируя их категориями, было совершенно ясно, что для него все это не имело никакого значения.

Единственная вещь, которая представляла для Раманы какой-либо интерес, был вопрос «Кто?» И в каждом случае Рамана просил посетителя пытаться найти истину о том, кем он (посетитель – прим. перев.) является. И никогда не отступал от этого. Никогда. Снова и снова и снова. Кто задает этот вопрос? Для кого это является проблемой? Кому это нужно? Кто испытывает страдание? Кто хочет это? Кем вы являетесь на самом деле? Чем вы являетесь на самом деле?

Относительно эго, он призывал этих образованных в духовной области людей забыть все, что они могли знать о предполагаемом несуществовании эго, и вместо этого советовал им суметь схватить эго, «держать его за горло». Вот буквально, что он говорил: удерживать эго и смотреть, откуда оно приходит, куда уходит и что это такое вообще. Он говорил о «я-мысли» и говорил смотреть, откуда эта «я-мысль» появляется. «Откуда она появляется? – спрашивал он. – Я знаю, вы полны духовного понимания, знаете все про состояние блаженства и хорошо владеете техникой пранаямы и тому подобным, но что же такое я? Что такое я? Что это такое на самом деле?» Это все, что его волновало. Он говорил им делать следующее: «Просто узнайте, что такое вы, и все остальное станет на свои места».

В своем отчаянии я принял его слова буквально. И начал смотреть – как мог – на то, чем я являлся. Я не знал, что это значит, но начал искать «я-мысль», эго, субъект, сознание, несмотря на то, что у меня это плохо получалось. Начал искать нечто постоянное во мне. Что я такое на самом деле? Откуда возникает эта мысль - «я»? К чему она относится? В конце концов, что это такое, эта история, состоящая из одного слова «я»?

Мне здорово повезло, так как я был в тюрьме из-за моих прошлых прегрешений и должен был работать только около двадцати минут в день. Администрация тюрьмы, в которой я находился в то время, запретила мне работать на расстоянии 100 футов от какого-либо компьютера, и единственной работой, которая соответствовала этим требованиям, была уборка туалета в комнате отдыха персонала. Эта работа занимала около двадцати минут, после чего я был практически свободным и мог гулять по двору или сидеть в своей камере, или делать все что угодно, что не приближало меня к компьютеру.

Итак, я все время смотрел – смотрел, смотрел, смотрел, читал Раману и смотрел, и ничего больше. Я был совершенно поглощен этим, полностью одержим желанием узнать истину о себе. Я слышал, как Рамана говорил мне, что единственной проблемой является мое ложное убеждение о том, что такое я, что единственным решением этой проблемы является истина, и что отыскать эту истину легко. Я слышал, что Рамана говорил мне, что никакой опыт, никакие события или явления, происходящие здесь, плохие или хорошие, не имеют никакого значения. Ничего из того, что происходит здесь, не является плохим или неправильным. Ваши практики не являются неправильными, ваши убеждения не являются неправильными - ни хорошее, ни плохое не является неправильным. Все это просто не по существу. Выясните для себя то, чем вы являетесь, и все будет хорошо.

Я сидел на своей койке и обращал свой взор внутрь себя. Я знал, насколько даже мысль о том, чтобы смотреть внутрь себя, противоречила духовной практике. Мы все знаем, что нет «внутри» и «снаружи», верно? Все едино, нет ни внутри ни снаружи, ни верха ни низа, ни меня ни вас, ни страдания ни конца страданию, и тому подобное. И все-таки я должен что-то делать. Я должен смотреть куда-то, поэтому я старался изо всех сил смотреть «внутрь» себя, стараясь понять, что это такое – «внутри». Что значит находиться «внутри»? Где оно расположено? И я искал «себя» и искал «я». И искал эго.

Я испытывал ограничение и нужду, сгустки неприятных ощущений, которые проявлялись внутри того, что, казалось, было моим телом. И это ощущалось как я. Значит это должно было быть моим эго. Мне было наплевать на то, что с точки зрения духовных учений это было неправильно. Я пытался ощутить то, что воспринималось как «я», и старался удержать это ощущение, я держал его «за горло». И ничего особенного не происходило. Но я продолжал удерживать это ощущение. Я сидел на кровати и старался удержать эти ощущения нужды, стремления к чему-то, ограниченности и агрессии, и я удерживал их и повторял про себя со всей агрессивной энергией, на которую был способен: «Умри! Умри! Умри!», пытаясь изо всех сил убить эту вещь. В конце концов, это общеизвестная духовная истина, что эго нужно убить или излечить, и в лечение мне как-то не верилось.

И вот в один прекрасный день, когда я сидел на своей койке, пытаясь убить эту вещь, меня вдруг осенило: «Да ведь она никогда не умрет!» И я разразился смехом. Я смеялся и смеялся... и мне было так хорошо.

Когда я принимал душ, чувствуя струи воды на своем теле, я фокусировал свое внимание на ощущении воды на коже и пытался представить, что значит осознавать это ощущение – не воду и не кожу – но непосредственное, чистое ощущение. И так как Рамана говорил мне искать себя, я пытался понять, что значит осознавать это ощущение. Это все, что я пытался делать: искать себя и учиться, как искать себя по ходу этого поиска. Я искал субъект. Чем я на самом деле являюсь? Что это такое, что испытывает ощущение воды на теле? Что воспринимает воду и кожу как таковые? Что осознает эти мысли? Откуда появляются эти мысли? Что такое мысль? Как я могу ее поймать?

Однажды, принимая душ (я не забуду этого до конца своих дней), я намыливал подмышки и обращал свое внимание внутрь себя, пытаясь уловить непосредственное ощущение того, кто его испытывает. Кто испытывает это чувство? Кто это чувствует? Что значит осознавать это? И внезапно, без всякого предупреждения, я увидел, совершенно четко и безошибочно, как то, что Рамана называет я-мыслью, возникло из ничего. Вдруг, неожиданно и без всякихсомнений, я узнал само ощущение того, что я всегда считал самим собой. Оно возникло из ничего, в пустоте, как первая вспышка ракеты фейерверка, взрывающейся в темном небе, мгновенно расширяясь, расцветая и разветвляясь – яркий поток воспоминаний, намерений и ожиданий, как сюжетная линия моей жизни - что я делаю и почему, что собираюсь делать в следующий момент и почему, и тому подобное. Цветок, распускающийся и исчезающий в пустоте, из которой он возник, из которой почти мгновенно возникает другое «я», другая версия моей истории. И все это было настолько острым и приятным и сопровождалось поразительным духовным пониманием, озарением, осознанием и облегчением, что слезы градом полились по моим щекам, скрытые от взоров других заключенных, находящихся в душевой, потоками воды.

Но все это не имеет никакого значения. Все это не имеет ничего общего с объектом самоисследования. Чудо осознания, что эго не может умереть, великолепие понимания рождения/смерти/возрождения я-мысли, год блаженного счастья, коллапс блаженного счастья, месяцы ада – все это ничего не значит.

Я рассказываю вам эту духовную мелодраму не для того, чтобы сказать, что поиск вслепую, которым я занимался, является правильным методом проведения самоисследования, но, скорее, для того чтобы на плохом примере показать вам, что самоисследование является безотказным. Вы не можете делать его неправильно. Независимо от того, насколько плохо вы проводите его, как только намерение узнать, чем вы являетесь, поселяется в вас, самоисследование выведет вас на нужную дорогу.

Видите ли, я думал, что знал то, о чем говорил Рамана. Я думал, что понимал, что он имел ввиду, когда говорил о я-мысли, Я-я, о том, чтобы избавить себя ото лжи, и тому подобное. Я думал, что понимал его обещания, когда он говорил о самореализации. И даже когда он подчеркивал, что самореализация не была и не могла быть чем-то новым, каким-то новым состоянием, я-то знал истинную правду. Я знал, что «естественное состояние», о котором он говорил, было совершенно свежим и новым, состоянием, которое и не снилось тем из нас, кто запутался в сетях невежества, желаний, устремлений и сопротивления. Я знал с абсолютной уверенностью, что реализация означает конец желаниям, устремлениям и сопротивлению, она означает очищение джунглей интеллекта и чувств, из которых состоит человеческая жизнь. В процессе моих отчаянных поисков себя я знал, что произойдет, когда, наконец, я увижу сверкающую в темноте истину, и знал, что все замешательство и невежество исчезнут в лучах утреннего солнца.

Я представить себе не мог, что нет никакой необходимости что-то делать по поводу всех этих состояний - нужды и сопротивления, замешательства и невежества, и стремления к счастью. Я думал, что ложное убеждение является причиной всех этих вещей и что в отсутствии такового все эти вещи исчезнут и наступит полная ясность. Я думал, что цель самоисследования - избавить себя от этих тягостных состояний и ощущений.

Но страдание человеческой жизни не имеет ничего общего с состояниями замешательства, невежества или нужды цепляться за что-либо, сопротивляться чему-либо или стремиться к счастью; оно не имеет ничего общего с ужасным замешательством, которое составляет огромную часть человеческой жизни, ничего общего с тошнотворным раскачиванием между хорошим состоянием и плохим. Все эти вещи, все эти состояния - хорошие, плохие или нейтральные - являются только историями о вас, усилиями объяснить и показать вас самим себе. В конце концов, когда вы видите их таковыми, то ясно понимаете, что они не способны навредить вам или в чем-то помочь.

Но как я мог знать все это, закованный в рамках убеждения, что моя история обо мне является мной, и что мое счастье, само мое существование зависит от хорошего исхода этой истории?

И все же, несмотря на все мои усилия саботировать метод Раманы, лекарство сделало свою работу.

Полезно думать о самоисследовании как о лекарстве, как об антибиотике, который принимают при инфекционной болезни. Если у вас инфекция, вы идете к доктору. Вам пропишут антибиотик и скажут принимать его четыре раза в день на протяжении четырнадцати дней. Вас предупредят, что нужно точно соблюсти курс лечения, даже если вы почувствуете себя лучше раньше, чем через четырнадцать дней.

Самоисследование означает смотреть прямо на себя, смотреть на бесспорную здешность себя, смотреть на обнаженное чувство бытия, не ожидая ничего от этого, не проецируя ничего. Это чувство бытия, вашего присутствия, является полной истиной о вас. Оно постоянно, неизменно, никогда не исчезает. Оно всегда присутствовало на заднем плане в каждый момент вашей жизни. Оно присутствует во время сна, бодрствования, в сновидениях, во время работы, игр, в процессе мышления; оно находится здесь, когда вы хотите чего-то или не хотите. Оно точно такое же в данный момент, как и когда вам было тринадцать лет, или три года, или тридцать. Это то, что делает невозможным для вас отрицать то, чем вы являетесь. Это единственная на свете истина, и обращение своего взора на истину является лекарством, которое уничтожает ложь о том, что вы являетесь вашей жизнью.

Итак, вы должны принимать это лекарство, не просто три или четыре раза в день, а буквально так часто, когда вы вспомните об этом, и курс лечения – до конца вашей жизни. Но вскоре вы увидите и в конце концов поймете, что обращение внутреннего взора на реальность того, чем вы являетесь – это то, чего вы всегда сами хотели, с первого дня вашей жизни. Поэтому вам будет легко вернуться к этому источнику, чтобы испить этой воды, принять это лекарство.

Когда вы принимаете антибиотик, чтобы побороть инфекцию, то не знаете точно, что происходит в процессе лечения. Вы не можете увидеть или почувствовать постепенное отравление и смертельную агонию микроорганизмов, которые поразили ваше тело. Вы прямо не осознаете биологические процессы, которые протекают при излечении, когда тиски болезни ослабевают с исчезновением ее причины. Вы только видите, что постепенно, понемногу вы чувствуете себя лучше день ото дня.

То же самое с самоисследованием. Не ожидайте каких-либо мгновенных перемен в вашем сознании или каких-либо новых состояний, так как истина не может принести вам этого. Истина не является чем-то новым, она несет вам только истину и лишает вас лжи, которая является единственным источником вашего страдания. Вы можете испытывать много ощущений, хороших и плохих, по мере того как будет отмирать ложь и вместе с ней настоятельная потребность контролировать все и вся, но эти ощущения не имеют значения. Понемногу вы будете чувствовать себя все лучше с каждым днем, независимо от природы этих ощущений, которые как возникают в вас, так и исчезают. И в конце концов вы ощутите состояние покоя, которое никогда не покидало вас.

Эго будет продолжать свое существование и вместе с ним – драма истории вашей жизни. Но для вас оно будет иметь все меньше и меньше значения, оно потеряет ощущение крайней важности для вас. Эго, в конце концов, не является проблемой. Единственной проблемой является ложное представление о том, что эго – это вы.

И помните всегда: вы не можете делать это неправильно. Все, что от вас требуется, это твердое намерение прямо смотреть на самого себя, когда вы только можете, и все образуется наилучшим образом.

Это все, что имеет хоть какую-либо ценность в моем беспорядочном поиске. При всей моей глупости и склонности к драме, все, что бы я ни делал, с того момента когда случайно набрел на самоисследование, заставляло меня обращаться к прямому восприятию моей собственной природы, истины того, чем я являюсь, снова и снова. И только это со временем уничтожило ложное представление о том, что я являюсь моей жизнью, и никогда не имело значения то, что я думал о происходящем. Независимо от того, что я думал, я снова и снова подсознательно смотрел на себя, и только это избавило меня ото лжи.

Я продолжал самоисследование. Я продолжаю его до сегодняшнего дня и собираюсь продолжать до своего последнего дыхания. Со временем моя вера в свою собственную историю уменьшилась и, мне кажется, на сегодняшний день полностью покинула меня. Я не могу сказать, что в какой-то определенный день я достиг освобождения или что в такой-то день я проснулся с ощущением полной и безусловной свободы. На самом деле никогда не было такого момента в моей жизни, когда бы я не был тем, чем являюсь на самом деле, и я являюсь ничем иным как несомненным фактом своего существования, который и есть вечная свобода, мир и любовь.

Что же касается самой истории моей жизни, она, конечно, изменилась. Что давалось с трудом, стало доступным и легким, то, что приносило горечь, стало приятным, то, что ощущалось как потеря, обратилось в достижение, то, что связывало, стало вечной блистающей и безусловной свободой. Но по правде, так всегда и было. Обстоятельства иногда были (и до сих пор остаются) трудными, иногда легкими, иногда приятными, иногда горькими, иногда в чем-то испытывается недостаток, иногда достаток, иногда условия ограничены, а иногда не имеют границ. Но сама жизнь никогда не была ничем иным, как инструментом, с помощью которого я ощущаю самого себя, с помощью которого я вижу бесконечное развитие, великолепную и бесполезную попытку показать самому себе, чем я являюсь. Вся наша жизнь состоит в этом. Вся Вселенная, время и пространство являются этим. Каждая хорошая или плохая мысль, каждый благородный или эгоистичный поступок, каждый момент ясного осознания или полного замешательства является ниточкой в этом нескончаемом, вечно меняющемся гобелене всего сущего.

Что самым чудесным образом изменилось, так это то, что в отсутствии убеждения в том, что я являюсь моей жизнью, в отсутствии какого-либо убеждения, чем я являюсь и чем не являюсь, энергия агрессии, ненависти и предательства, которая естественным образом проистекает из неправильного убеждения относительно моей природы, перестала существовать. Мне ничего не угрожает. Ничего из того, что происходит здесь, никоим образом не затрагивает меня, ничего не убывает от меня, ничто не прибавляется ко мне и ничто не изменяет меня. Это всегда было так и только казалось иначе из-за веры в то, что я являюсь моей жизнью, что я вообще чем-то являюсь.

Если бы у меня в свое время был какой-либо непосредственный практический совет, как вести самоисследование, возможно мой поиск был бы короче, более прямым и менее мелодраматичным. Но без моих ошибок и замешательства по поводу того, что мне надо было делать, я никогда бы не понял, что все, что я думал о том, что делал, было абсолютно неважно. Без моих глупых попыток ощутить я-мысль, превратиться в то, что Рамана называл Я-я, избавиться от своего эго, пытаясь убить его или осознать его ложность, я бы, скорее всего, никогда не увидел, насколько совершенной является простота самоисследования Раманы. И я никогда бы не смог сказать вам о том, что независимо от того, что вы думаете о том, что делаете, или почему, вам кажется, вы делаете это, независимо от того, что по вашему мнению вы приобретете или потеряете, если просто будете смотреть на самого себя, когда бы это ни пришло вам на ум, все образуется наилучшим образом.

В конце концов, если вы верите в то, что вообще чем-то являетесь – будь это нечто незначительное, крайне ограниченное, безнадежное, абсолютно никому ненужное, или будь это само вечное, безграничное, сияющее, лучезарное Сознание, основа и первоисточник всего сущего, или нечто посередине - вы будете страдать и стараться изо всех сил защитить, преувеличить или сократить историю о себе.

В конце концов, истина – это все, что имеет значение, и истина вашей природы повсеместна, бесспорна и полностью доступна для вас в любой момент и при любых обстоятельствах. Просто смотрите на себя в данный момент, и вы сами увидите.

С любовью,
Джон

Перевод Тамары Вышкиной, Светланы Гарштейн и Евгения Цацкина.

© 2010 Джон Шерман. Некоторые права сохранены

- See more at: http://www.justonelook.org/translations/tr-the-story-of-how-i-met-gangaji-russian.html#sthash.XNbL1yn2.dpuf

АЛЕШКОВА НАТАЛЬЯ ПАВЛОВНА

Поиск по сайту: