Теннеси Уильямс

Крик

или

Спектакль для двоих

пьеса в двух действиях

перевод Виктора Денисова

«Запертый сад — сестра моя»

Песни песней Соломона (гл. 4:12)

Действие первое

Декорация занимает всю сцену. На переднем плане, в виде широкой латинской буквы «У» две прозрачные сте­ны, составляющие неполный интерьер гостиной летне­го домика где-то на юге. Направо — дверь, налево — большое окно с видом на заброшенный двор или сад, в центре которого высятся огромные подсолнухи.

Обстановка интерьера — викторианская, включая старое пианино; повсюду различные астрологические символы; очевидно, здесь читались лекции по астроло­гии. На стенных обоях могут быть нарисованы знаки зодиака, солнечный лотос о двенадцати лепестках и т.д. (Художнику хорошо бы проконсультироваться по этому поводу с астрологом — ведь эти символы долж­ны придавать интерьеру таинственный вид. Весьма по­лезной может оказаться книга «Эзотерическая астро­логия».)

На сцене, вокруг этого неполного интерьера, разбро­сан и реквизит из других пьес, не относящийся к «пьесе в пьесе», которая сейчас будет здесь разыграна. Возмож­но, эта часть декорации даже более существенна. Раз­бросанный реквизит должен олицетворять собой не только искаженные представления мозга, находящего­ся на грани коллапса, но и, соответственно, фантас­магорию того кошмарного мира, в котором в настоя­щее время веемы живем, не абстрактного, а вполне ре­ального, со всеми его пугающими нас очертаниями и те­нями.

Интерьер должен быть освещен мягким светом — словно это поздний летний день; в соседней же части сцены должны стоять фиолетовые сумерки, иногда сгущающиеся до полной темноты.

Из разрозненного реквизита на заднике наиболее при­мечательна статуя великана (из папье-маше). Он сто­ит на постаменте и смотрит на сцену зловещим взгля­дом.

Занавес поднимается. ФЕЛИЧЕ, премьер гастрольной труппы, находящейся в турне — оно длится дольше, чем ожидалось, — нерешительно выходит из темно­ты, словно боится света. В нем есть что-то мальчи­шеское, хотя он далеко не мальчик. Он драматург и ак­тер, но более всего похож на поэта — своей, возмож­но, чрезмерно обостренной чувствительностью. Он носит длинные, почти до плеч, волосы и огромное паль­то с потертым меховым воротником, которое дохо­дит ему чуть ли не до пят, — Феличе набросил его на плечи. Из-под пальто виднеются экзотическая рубаш­ка, украшенная астрологическими знаками, и слегка по­ношенные брюки из мягкой ткани серого цвета. В це­лом, у Феличе вид театрального актера, не лишенного самолюбования.

Он выносит на свет стульчик для пианино, садится и делает в блокноте поправки к монологу.

ФЕЛИЧЕ (медленно пишет, размышляя). Играть в страхе — играть с огнем! (Смотрит на публику, словно знает, что его фраза будет иметь важные последст­вия.) Нет, хуже, гораздо хуже, чем играть с огнем. Огонь знает пределы. Подойдет к реке или морю — там и погаснет. Подползет к камню или голой земле — через них не перепрыгнуть, вот и остановится, взять-то ему больше нечего. А страх... (Слышится резкий звук — за сценой сильно хлопает дверь.) Фокс, это ты, Фокс? (Снова хлопает дверь.) Невероятно! (Запускает руки в свои длинные волосы.) Страх! Этого свирепого человечка заперли в клетку, и он все время колотит по решетке — по ребрам. Да, но если это уже не страх, а паника, безграничная паника, и она не желает уходить, а хочет остаться, с чем тогда сравнить ее, с каким дру­гим чувством, на которое способно живое существо? Нет, даже не с любовью и не с ненавистью — разве сравнить их по силе, по глубине?

КЛЭР (из-за сцены). Феличе!

ФЕЛИЧЕ. И любовь, и ее суррогаты, искусствен­ные привязанности, обречены на короткое существо­вание — как бы сильно в них ни нуждался... Нельзя, ни в коем случае нельзя обращаться к человеку, которого любишь и в котором до такой степени нуждаешься, словно любишь, и взывать к нему: «Помоги же мне, я боюсь, я не знаю, куда мне деваться!» И тот, без кого жить не можешь и кого так сильно любишь, обожжет тебя презрением. Потому что в душе этого человека — его или ее — установлен маленький звуковой аппара­тик, он-то и нашептывает: «Обдери его, пусть все вы­ложит, а потом унизь и пошли подальше!»

КЛЭР (в кулисах). Феличе!

ФЕЛИЧЕ. Клэр!.. Надо сделать все, чтоб она не слишком паниковала, — впереди ведь спектакль, и должен быть успех... Но ее нелегко провести — несмот­ря на ее состояние.

В готической двери, ближе к кулисам, появляется КЛЭР. В неясном, призрачном свете она и сама похожа на привидение. В ней тоже чувствуется какая-то де­тскость; так же, как и Феличе, она элегантна, воз­можно, даже высокомерна. Ее манеры напоминают театр прошлого — театр актеров-менеджеров и те­атр звезд-диктаторов. Ее величественные театраль­ные манеры будут в дальнейшем чередоваться с потря­сающей грубостью, причем это чередование происхо­дит столь внезапно, словно на сцене в эти минуты не она, а кто-то другой. Но и величие, и вульгарность мгновенно улетучиваются, когда она появляется в роли Клэр в «спектакле»; там она будет играть не по годам развитую, простую, чистую и грустную маленькую де­вочку.

КЛЭР свободно держит на пальцах тиару — в ней нет нескольких камней. Она замечает это и, чуть удивив­шись, смеется, пожимает плечами, а затем неловко надевает ее на всклокоченную светлую прическу. Вы­ступает немного вперед, а затем, неровно дыша, тя­жело отступает.

ФЕЛИЧЕ. Так что?

КЛЭР (с неопределенным смешком). Мне кажется, я видела...

ФЕЛИЧЕ. Привидения?

КЛЭР. Нет, всего лишь свою тень. Я действительно испугалась ее, но это была всего лишь тень — и только. (Неуверенными шагами выходит из двери.) Доктор как-то сказал мне, что мы с тобой самые храбрые на свете. Я ему ответила: «Ну, это уж абсурд! Мы с братом бо­имся даже собственных теней». «Да, знаю, потому-то и восхищен вашим мужеством...»

ФЕЛИЧЕ включает магнитофон. Играет гитара. За­тем он смотрит на авансцену.

ФЕЛИЧЕ. Ночью вползает чудовище — страх.

КЛЭР. Тень его вижу у самых ворот.

ФЕЛИЧЕ. Быстрый, как ртуть, невесомый, как прах.

КЛЭР. Вмиг он сквозь пальцы мои проскользнет.

ФЕЛИЧЕ. Дверь от него закрывая, дрожишь.

КЛЭР. Все бесполезно — он в доме сейчас.

ФЕЛИЧЕ. Тихо в углу притаился, как мышь.

КЛЭР. Ждет, чтобы стены обрушить на нас.

ФЕЛИЧЕ выключает магнитофон.

КЛЭР (поправляя тиару). Ну где ж они, эти дамы и господа из прессы, я готова принять, а их — нет.

ФЕЛИЧЕ. К счастью, у нас...

КЛЭР. Что?

ФЕЛИЧЕ. Не запланирована встреча с прессой пе­ред сегодняшним спектаклем.

КЛЭР. Не будет встречи с прессой? Но ведь Уп­равление театров гарантировало, сам Магнус обе­щал, что не будет ни одной премьеры без макси­мального ее освещения прессой — и для этого будут организовываться лихие попойки... Бог мой, ты же знаешь, что я прекрасно себя чувствую с прессой... (Хрипло смеется.)

ФЕЛИЧЕ. Думаешь, всегда тебе так хорошо, во всех ситуациях?

КЛЭР. Не думаю — а знаю.

ФЕЛИЧЕ. Даже когда яростно выступаешь против фашизма перед гогочущей гусиной стаей скрытых фа­шистов?

КЛЭР. Да, сэр, особенно тогда. А ты с ней груб, все болтаешь и болтаешь о каком-то «тотальном театре». И вот они уже к тебе задом, а слушают-то меня!.. Тара­кан! И здоровый! (Давит его ногой.) Вот тебе!.. Где-то я читала, а может, слышала, что тараканы невосприим­чивы к радиации, и им суждено остаться последними на земле существами после конца света. Через не­сколько столетий появятся тараканы-актеры, тарака­ны-актрисы, тараканы-драматурги, тараканы в Управ­лении театров и тараканы в публике... (Показывает на зрительный зал.)

ФЕЛИЧЕ. «Горячительное» у тебя еще осталось?

КЛЭР. Есть немножко для особых случаев, но...

ФЕЛИЧЕ. По-моему, сейчас тебе лучше прило­житься.

КЛЭР. До антракта — никогда. А сейчас лучше все­го просто кофе. (Борясь с искушением.) Скажи Францу, пусть принесет стаканчик дымящегося черного кофе. А вообще Франц меня сильно раздражает — даже не дал знать! (Издает смешок.) Или это ты ему запретил?

Феличе не отвечает.

Так я и вынуждена коротать весь вечер в нетопленном помещении государственно­го театра неизвестного штата? Мне должны сообщать, когда спектакль отменяют или переносят! (Тиара спа­дает, и она неловко нагибается за ней.)

ФЕЛИЧЕ. Спектакль не отменили, и вызвал тебя я, Клэр.

КЛЭР. После того, как я сама обратилась к тебе...

ФЕЛИЧЕ. Хочу тебе что-то показать, пойди-ка сюда.

КЛЭР. Я и с места не сдвинусь, пока... О, свет-то какой, настоящий дневной свет! Но, по-моему, светло не от окна, а...

ФЕЛИЧЕ (перебивая). В стенке, на заднике, есть маленькая дырка. (Идет смотреть на публику.) Зрите­ли уже собираются.

КЛЭР. Как они настроены, по-человечески?

ФЕЛИЧЕ. Не-е. А может быть и — да!.. Уж скоро занавес, Клэр.

КЛЭР. Феличе, где все? Я спрашиваю: «Где все?»

ФЕЛИЧЕ. В одном месте, Клэр.

КЛЭР. Хватит выпендриваться, я ведь тоже могу! Ты ответишь?

ФЕЛИЧЕ. Спектакль не отменен.

КЛЭР. Но его и нет!

ФЕЛИЧЕ. А что же будет, по-твоему? У тебя же всегда есть свое, необычное, мнение!

КЛЭР. Восстановится порядок!

ФЕЛИЧЕ. Какой еще порядок?

КЛЭР. Разумный, разумный! (Тиара опять спа­дает.)

ФЕЛИЧЕ. Не напрягай так связки перед...

КЛЭР. Феличе — выстрел!

ФЕЛИЧЕ. Какой выстрел?

Клэр (грустно). Я слышу, а ты — нет, и так теперь будет всегда, caro (-дорогой- ит). (Видит трон с позолоченными дере­вянными львами на ручках и вышитой золотой нитью геральдикой на вершине.) О Господи, да это же аквитанский трон Элеоноры! А сейчас в него усядусь я — ну на минутку! (Поднимается по ступенькам и горделиво, словно судья в зале суда, садится на трон.)

ФЕЛИЧЕ (хватаясь за голову). О черт, да чтоб ей на плечах не сидеть — как болит голова!

КЛЭР. Что ты там бормочешь?

ФЕЛИЧЕ. Мигрень замучила!

КЛЭР. Кодеин прими.

ФЕЛИЧЕ. По-моему, после наркотика лучше не за­играешь — уж ты прости мне эту ересь, Клэр.

КЛЭР. Когда же, наконец, закончится это турне?

ФЕЛИЧЕ. Может и сегодня, если плохо сыграем, несмотря на...

КЛЭР. Хватит, саго, пора кончать. Сколько мы сю­да добирались? Я только и помню — то светло, то тем­но, а потом опять светло и опять темно, и вместо гор — прерии, а потом опять горы, и, честно говоря, я даже не имею представления, где мы сейчас.

ФЕЛИЧЕ. После спектакля, Клэр, я отвечу на лю­бой твой вопрос, но сейчас держать занавес и отвечать тебе...

КЛЭР (вставая). Это все усталость... у нее свои симптомы.

ФЕЛИЧЕ. Так же, как у алкоголя и других транкви­лизаторов — о них ты предпочитаешь не говорить.

КЛЭР. Да у меня и было-то всего ползернышка...

ФЕЛИЧЕ. Сдобренное спиртным, это дает синергический эффект. Доктор Форрестер сказал: у тебя сер­дце может остановиться — прямо на сцене!

КЛЭР. Только не из-за того, что в бутылке или ко­робочке, а...

ФЕЛИЧЕ (перебивая). Что ж делать — приходится играть с экзальтированной, неуравновешенной...

КЛЭР (перебивая). Так играй сам с собой, ты, длинноволосый маменькин ублюдок!

ФЕЛИЧЕ (перебивая). Ты только послушай себя — голос твой осип, слова проглатываешь, а выражения подбираешь такие, которые пишут на заборах!

КЛЭР (перебивая). А того, кого подбираешь ты, ос­тановят при входе в любой приличный отель.

ФЕЛИЧЕ (перебивая). Прекрати! Не могу больше слушать...

КЛЭР (перебивая). Правду!

ФЕЛИЧЕ (перебивая). Твои болезненные фантазии!

Пауза.

КЛЭР (как ребенок). А когда мы поедем домой?

ФЕЛИЧЕ. Клэр, наш дом это театр, везде, где он есть.

КЛЭР. Если этот театр — дом, тогда лучше я его сейчас подожгу — хоть согреемся на несколько минут... Знаешь, я ничего не вижу и могу только ползать, до тех пор пока ты...

ФЕЛИЧЕ. Подожди-ка, надо проверить реквизит... Кувшин с водой, а соломинка только одна...

КЛЭР вдруг видит готическую деревянную статую мадонны.

КЛЭР. Знаешь, после неудач в прошлый и поза­прошлый сезоны нам надо было подольше отдохнуть, поразмышлять где-нибудь на Ривьере. А мы все ездим черт знает куда.

ФЕЛИЧЕ. Но ты же не могла останавливаться дольше меня, Клэр!

КЛЭР. Останавливался бы со мной — я смогла бы пребывать там и дольше.

ФЕЛИЧЕ. Но нам некуда возвращаться, и мы дол­жны были ехать дальше, ведь ты же знаешь.

КЛЭР. Все дальше и дальше, пока наконец не при­ехали сюда. Но я так устала, что сразу же вырубилась в каком-то кресле со сломанной спинкой.

ФЕЛИЧЕ. Рад, что ты все же немножко отдохнула.

КЛЭР. На зеркалах было столько пыли, что в них ничего не было видно. А голос садится, слышишь, он практически сел!

ФЕЛИЧЕ. Где должен быть телефон? На пианино? Нет, на столе... Да ты еще ни разу не вышла на сцену во время премьеры, чтобы перед этим чем-нибудь не об­радовать меня, сказав, например, что у тебя сел голос или что... (Подражая ее голосу.) «Сегодня придется иг­рать в пантомиму».

КЛЭР. Зажги-ка мне спичку.

Феличе зажигает спичку — она подходит к нему не­твердыми шагами. Он смотрит на нее в недоумении.

ФЕЛИЧЕ. А почему в тиаре?

КЛЭР (неопределенно). Просто под руку попа­лась — вот и надела.

Он горько усмехается.

Знаешь, я ужасно стараюсь, изо всех сил стараюсь понять твои проблемы, так почему бы и тебе не попытаться понять мои?

ФЕЛИЧЕ. Им нет конца, Клэр.

КЛЭР. Или ты все еще не можешь простить мне мою Клеопатру? О, я тогда была так экстравагантна, а твой Антоний — скован и напряжен!

ФЕЛИЧЕ. Клэр, ты меня ненавидишь?

КЛЭР. По-моему, это я тебя должна об этом спро­сить. В тот вечер, когда мы играли премьеру в каком-то городе... (Пытается вспомнить место, где это бы­ло, но не может.) ты набросился на меня как какой-то черт и заорал — о, лучше я тебя цитировать не буду!

ФЕЛИЧЕ. Давай. Скажи, пожалуйста.

КЛЭР. Ты назвал меня нажравшейся шлюхой и сказал: «Пошла на...»

ФЕЛИЧЕ. Да ты и сама-то не веришь, что я мог так сказать.

КЛЭР. Да ладно, все прошло... (Идет к просцениу­му). Взгляну-ка на вражеский лагерь.

ФЕЛИЧЕ (хватая ее за руку). Не надо, никогда не смотри на публику перед спектаклем. А то испугаешь­ся и не войдешь в роль.

КЛЭР. Не хватай меня так — синяки останутся! (Сбрасывает его руку.) Почему ты так рассвирепел, cher?

ФЕЛИЧЕ. Да потому что я весь на нервах, а они... Сегодня, наверное, пропадет дар речи, но... (Быстрыми шагами идет зажигать свет в интерьере.)

КЛЭР (осматривая интерьер). О Господи, да это же декорация из «Спектакля для двоих». А где же лест­ница?

ФЕЛИЧЕ (возвращаясь). Пока привезли только часть декораций.

КЛЭР. Так что же мне делать, когда, по пьесе, нуж­но будет идти наверх за зонтиком и перчатками?

ФЕЛИЧЕ. Пойдешь к заднику, а я скажу, что ты пошла наверх. Зонтик и перчатки будут на пианино.

КЛЭР. Ты это серьезно? Так и играть?

ФЕЛИЧЕ. Абсолютно.

КЛЭР. И, конечно, сегодня ты изобретешь что-ни­будь новенькое?

ФЕЛИЧЕ. Сегодня будет море импровизации, но если мы как следует войдем в роли, то отдельные импровизации беспокоить не будут. Собственно го­воря, пьеса от них становиться лучше. (Криво улыба­ется.)

КЛЭР. Я хотела бы знать, какой характер играю, и особенно — как заканчивается пьеса.

ФЕЛИЧЕ. Когда поднимется занавес и зажгутся ог­ни, мы, как птицы, на протяжении всего спектакля бу­дем летать. А иссякнет запал, — прибегнем к импрови­зациям.

КЛЭР. Феличе, у тебя что, зуд?

ФЕЛИЧЕ выходит на авансцену.

Сам туда смотришь, а мне не даешь.

ФЕЛИЧЕ. Должен же я знать, пришли они или...

КЛЭР. А что, мы ни с кем в театре связаться не мо­жем? (Кашляет и плюет.)

ФЕЛИЧЕ. Ни с кем.

КЛЭР. Значит, мы..?

ФЕЛИЧЕ. Изолированы. Ото всех.

КЛЭР. Мне все же нужно побыть месячишко где-нибудь на водах, в Баварии например.

ФЕЛИЧЕ. Подобные мечты через полчаса улету­чатся, вот увидишь, и станешь как водоросль в спокой­ной воде... Но я хочу, чтобы сразу же после турне ты легла в клинику.

КЛЭР (громко). После турне — это когда? Когда все-таки настанет его конец?

ФЕЛИЧЕ. Скоро.

КЛЭР. Скорее бы! Давай остальные спектакли от­меним и — отдыхать!

ФЕЛИЧЕ. И что — назад? Опять эти сорок, пятьде­сят границ, эти деревянные полки в вагонах третьего класса?

КЛЭР. Хочешь сказать...

ФЕЛИЧЕ. Хочу сказать, что именно к такому итогу мы и придем, если не доиграем еще неделю и не по­лучим своего!

КЛЭР. Мы что, в долговой яме?

ФЕЛИЧЕ. В яме? В пропасти — и такой, что в ней и стадо слонов можно уместить.

КЛЭР. Что ж ты мне не сказал об этом раньше?

ФЕЛИЧЕ. Потому что невозможно вести серьез­ный разговор с человеком, который... (Поднимает три пальца.) Сколько пальцев?

КЛЭР. Ты же видишь, что я без... Господи, да вот же они! (Вынимает из внутреннего кармана пальто па­ру «бабушкиных» очков, надевает, подходит к Феличе и, запрокинув голову, вглядывается ему в лицо.) О Феличе, у тебя такой ужасно усталый вид!

ФЕЛИЧЕ. А в этих очках ты как...

КЛЭР. Старуха? Ну и ты в них тоже как старик. Можно сделать еще одно замечание по поводу твоей внешности — как бы это потактичнее?

ФЕЛИЧЕ. Гримироваться времени не было.

КЛЭР. Да я о волосах — они почти такие же длин­ные, как у меня.

ФЕЛИЧЕ. Но ты же знаешь, что это парик для роли Феличе.

КЛЭР. Но это не единственная твоя роль.

ФЕЛИЧЕ. Отныне, может, и единственная.

КЛЭР. А что скажет труппа? Что они станут де­лать?

ФЕЛИЧЕ. Не имею ни представления, ни интереса.

КЛЭР. О, как по-королевски!

ФЕЛИЧЕ трижды стучит по сцене посохом.

КЛЭР. Слышишь?

ФЕЛИЧЕ. Слышу.

КЛЭР. Там словно сборище разъяренных, некорм­ленных макак.

ФЕЛИЧЕ. А может, так оно и есть.

КЛЭР. Феличе, а где все?

ФЕЛИЧЕ снова стучит посохом.

Я спрашиваю, где все, и настаиваю на от­вете.

ФЕЛИЧЕ. Скажите, она настаивает на ответе! А ты уверена, что хочешь ответа?

КЛЭР. Да, и сию же минуту.

ФЕЛИЧЕ. Что ж, может, это тебя больше обрадует, чем меня (протягивает ей бланк).

КЛЭР. О, телеграмма?

ФЕЛИЧЕ. Да!

КЛЭР. Но я ничего не вижу в этой кромешной...

ФЕЛИЧЕ. Ладно, Клэр, давай ее сюда.

КЛЭР. Нет уж, раз это относится к... зажги же спичку!

ФЕЛИЧЕ зажигает спичку.

(читает вслух, медленно, взволнованным тоном.) «Ты и твоя сестра обезумели. Нам не платят с...» (Спичка гаснет.) Дру­гую! (Зажигает другую.) «А мы назанимали и выпро­сили — теперь пора отдавать...»

ФЕЛИЧЕ. И подпись — «Труппа». Мило? (Задувает спичку.)

КЛЭР. Господи! Что ж, как говорят... (Поворачива­ется к пианино и берет ноту.)

ФЕЛИЧЕ. Что говорят?

КЛЭР. Ну, когда хотят завязать.

ФЕЛИЧЕ. Да, они с нами порвали, ушли все, кроме двух рабочих сцены — они-то и приволокли эту деко­рацию. Но теперь и они...

КЛЭР. И они смылись?

ФЕЛИЧЕ (вновь на авансцене, глядя в зал). Ну вот, наконец-то расселись!

КЛЭР (отходя в глубь сцены). Феличе, я еду в отель. Придешь в норму — найдешь меня там. При­еду — и сразу замертво. Лучше так, чем упасть прямо на сцене перед чужими и чуждыми мне людьми.

ФЕЛИЧЕ. И в какой же отель ты собираешься, Клэр?

КЛЭР. В тот, в котором мы... остановились...

ФЕЛИЧЕ. А ты помнишь, что мы регистрирова­лись в отеле?

КЛЭР. Когда?

ФЕЛИЧЕ. Вот именно — когда? После того как мы сошли с поезда и перед тем как приехать в театр... Так когда же?

КЛЭР. Хочешь сказать, что Фоке нам ничего не за­бронировал?

ФЕЛИЧЕ. Фоке сделал одну вещь. Нет, даже две: он потребовал жалование, а когда я ему не заплатил, то — исчез!

КЛЭР тяжело вздыхает. ФЕЛИЧЕ протягивает к ней руку. С безучастным взглядом, словно смотря в пу­стоту, она подает ему свою.

Клэр, я протянул к тебе руку, чтобы взять твое пальто.

КЛЭР. Думаешь, я его собираюсь снимать в этом холодильнике?

ФЕЛИЧЕ. Мы у себя дома, Клэр, это юг, глубинка, и стоит лето.

КЛЭР (кутаясь в пальто). Вот когда в этих краях будет и соответствующая температура...

Неожиданно он срывает с нее пальто — она вскрикивает.

ФЕЛИЧЕ (показывая на авансцену, на воображае­мый занавес). Тихо!

КЛЭР. Ты — чудовище!

ФЕЛИЧЕ. Пусть так, но иди на место.

Она хватает пальто, которое он бросил на диван.

КЛЭР. Я буду ждать тебя в моей уборной — а ты пока объяви об отмене спектакля. Ты куда?

ФЕЛИЧЕ (бежит к кулисам, оборачивается и яро­стно шипит на нее). Ты займешь свое место? Я подни­маю занавес! Сейчас же!

КЛЭР. Ты это серьезно?

ФЕЛИЧЕ. Абсолютно.

КЛЭР. Но это же невозможно!

ФЕЛИЧЕ. Это необходимо.

КЛЭР. Но ведь не все необходимое возможно.

ФЕЛИЧЕ. Бывает, что даже невозможное необхо­димо. Сегодня мы играем спектакль.

Секунду она на него смотрит, а затем резко бьет по клавишам.

КЛЭР. Ведь я сказала, что не буду больше играть в «Спектакле для двоих», пока ты не сократишь эту пье­су. Сделал? Купюры сделал?

ФЕЛИЧЕ (уклончиво). Ну, это уж мое дело.

КЛЭР. Я спрашиваю, ты сделал купюры?

ФЕЛИЧЕ. Когда сделаю — получишь.

КЛЭР. Подачки мне твои не нужны, я сделаю ку­пюры сама. Слышишь до диез? (Берет ноту на пиани­но.) Когда услышишь, значит, я делаю купюру. И не вздумай мешать или я уйду.

ФЕЛИЧЕ. Какое...

КЛЭР. Кощунство?

ФЕЛИЧЕ. Идиотство!

КЛЭР. В тотальном театре должно быть тотальное взаимодействие, и ты, милый, давай...

ФЕЛИЧЕ. Займи свое место.

КЛЭР. Мое место здесь, у телефона.

ФЕЛИЧЕ (показывая на окно). Твое место...

КЛЭР. Здесь, у телефона.

ФЕЛИЧЕ. Ты, мать твою, давай тиару! (С насмеш­ливой улыбкой она снимает тиару и неловко надевает ему на голову. Он ее сбрасывает.) Ты — кастрирован­ная сука, ты — нажравшаяся шлюха. Да, я тебя так зо­ву. Я не смотрю на тебя на сцене, потому что не выно­шу твоего взгляда. Твои глаза — это глаза старой су­масшедшей проститутки! Да-да, первостатейной проститутки! Исходящей похотью, развратной!

КЛЭР. Вижу-вижу!

ФЕЛИЧЕ. Нет-нет, ты не видишь, ты слепа-ая!

Он бежит за кулисы. В течение нескольких секунд она, ошеломленная, застывает на месте. Затем хва­тает пальто и набрасывает его на себя. Делает не­сколько шагов к противоположной кулисе, как вдруг ин­терьер освещается теплым янтарным светом и зана­вес рывками открывается. Она замирает в оцепенении. Из зала доносятся несколько гортанных восклицаний, хриплый смех мужчины и пронзительный — женщины. Клэр горящим взглядом следит за «залом». Вдруг она резко сбрасывает пальто на пол, как бы вызывая публи­ку на дуэль. Феличе возвращается на сцену. Он кланяет­ся Клэр, затем зрительному залу.

ФЕЛИЧЕ. Представление начинается!

Идет спектакль. Клэр у телефона.

ФЕЛИЧЕ. Кому ты звонишь, Клэр?

Кажется, что она его не слышит.

Клэр, кому ты звонишь?

КЛЭР. Нигде ни души, кажется, все провалились...

ФЕЛИЧЕ. Что же ты тогда берешь трубку?

КЛЭР. А проверить — работает или нет.

ФЕЛИЧЕ. Но, наверное, телефонная компания предупредила бы, прежде чем отключить телефон.

КЛЭР (рассеянно и грустно). Иногда на предуп­реждения не обращают внимания...

ФЕЛИЧЕ. Но в доме-то...

КЛЭР. Все еще живут? А никто и понятия не имеет, свет-то по вечерам не горит, и никто отсюда не выходит.

ФЕЛИЧЕ. Тогда должны были по почте прислать уведомление.

КЛЭР. Ну еще на это рассчитывать!

ФЕЛИЧЕ. Рассчитывать можно только на то, что поддается расчету.

КЛЭР. И все же надо верить...

ФЕЛИЧЕ. Верить, будто все...

КЛЭР. Будет так, как было?

ФЕЛИЧЕ. Да, будет так, как было. Ведь столько лет все шло нормально и можно было надеяться...

КЛЭР. Что все будет зависеть от нас...

ФЕЛИЧЕ. Что все всегда будет зависеть от нас. И вдруг такой...

КЛЭР. Удар, когда...

ФЕЛИЧЕ. Вырубили свет. Хорошо еще, что почти полнолуние — при открытых шторах даже в нижних комнатах было светло.

КЛЭР. Но мы все время натыкались на мебель — в верхних.

ФЕЛИЧЕ. А теперь сможем ориентироваться даже с закрытыми глазами.

КЛЭР. Конечно, сможем. Будем ходить, не натыка­ясь на стены.

ФЕЛИЧЕ. Дом-то крохотный, и мы всегда тут живем.

Клэр берет до диез — Феличе пристально на нее смот­рит. Она еще несколько раз нажимает эту клавишу.

ФЕЛИЧЕ (яростно шепчет). А я не делаю купюру!

КЛЭР. Вернемся к прошлой ночи. Ты сказал, я хо­дила по дому, так?

ФЕЛИЧЕ. Клэр, ты действительно не спала.

КЛЭР. И ты тоже не спал.

ФЕЛИЧЕ. В маленьком помещении, если кто-то один не спит, то другой тоже.

КЛЭР (громко). Но почему я должна спать в этой камере смертников?

ФЕЛИЧЕ (повелительным тоном). Мы же догово­рились, что их комната теперь просто комната, и все ушло в прошлое.

КЛЭР. Кроме голоса отца — он все еще звучит в этих стенах, а его глаза — я вижу, как они смотрят на меня с потолка. В ту ночь, когда это случилось, я тебя толкнула — рвалась в комнату, где мама сама мне от­крыла дверь..

ФЕЛИЧЕ (перебивая). Прекрати! Опять все сначала!

КЛЭР. По-моему, она меня и не узнала: ни здра-сте — ничего, а на лице — удивление, очень легкое удивление. Но вот она открыла рот — и оттуда без еди­ного звука хлынул фонтан крови. А отец сказал: «Еще не все, Клэр». Сказал это так тихо и спокойно. А потом она пошла к двери ванной и упала, а он — к окну, вы­глянул из него и выстрелил еще раз...

ФЕЛИЧЕ бьет по клавишам кулаком.

И ты еще говоришь, что теперь это не их комната?

ФЕЛИЧЕ. Я сказал: «Хватит об этом! Отдохни!»

КЛЭР. В этой-то комнате? Ночью!?

ФЕЛИЧЕ (пытаясь овладеть собой). Да ты не по ней же ходила прошлой ночью, ты бродила по дому то вверх то вниз, словно что-то искала.

КЛЭР. Изучала обстановку? Пожалуй...

ФЕЛИЧЕ. Прочесывала дом, словно подозревала, что где-то бомба замедленного действия.

КЛЭР. Я даже слышала, как она тикала.

ФЕЛИЧЕ. Да? И ты нашла ее?

КЛЭР. Ее — нет, но нашла одну вещь, память о де­тстве, мой знак.

ФЕЛИЧЕ (включая магнитофон). Какой знак?

КЛЭР (вытягивая руку). Кольцо с опалом, это мой камень.

ФЕЛИЧЕ. Ты так долго его не носила, что я думал, оно потеряно.

КЛЭР. Мама говорила, опалы приносят не­счастье.

ФЕЛИЧЕ. Фригидных женщин часто преследуют страхи, суеверия и...

КЛЭР. У опала зловещая репутация. И к тому же это подарок отца.

ФЕЛИЧЕ. Этого было достаточно, чтобы настроить маму против камня.

КЛЭР. Люди, которые не могут заснуть, любят рыться во всякой ерунде. Вот я и обшарила карманы — хотя знала, что они пустые, — и в кармане старого вельветового пальто нашла это кольцо. Я вообще забы­ла о его существовании, и наплевать, счастливый это камень или нет.

ФЕЛИЧЕ. Не может быть несчастливым то, что выглядит таким красивым...

Он двигает кольцо то туда, то обратно — словно занимается любовью. Она нажимает клавишу.

КЛЭР (хладнокровие к ней возвращается). Что ж ты не сказал мне, что сегодня выходил?

ФЕЛИЧЕ. Но ты же видела, как я возвращался.

КЛЭР. Да, но я не видела, как ты выходил.

ФЕЛИЧЕ. Если человек возвращается, значит он выходил.

КЛЭР (скептически). И как далеко ты зашел? За подсолнухи или...

ФЕЛИЧЕ. Я подошел к калитке и знаешь, что заме­тил?

КЛЭР. Тебя что-то испугало, и ты вернулся?

ФЕЛИЧЕ. Нет, то, что я увидел, меня не испугало, хотя и поразило. Это был...

КЛЭР. Что?

ФЕЛИЧЕ. Клэр...

КЛЭР. Что?

ФЕЛИЧЕ (театральным шепотом). Ты же знаешь «Спектакль для двоих».

КЛЭР (громким театральным шопотом). Теле­грамма — там.

ФЕЛИЧЕ. Но Клэр, в пьесе же нет никакой теле­граммы.

КЛЭР. Все равно возьми ее — она на диване, я ее вижу. Когда что-то видишь, значит, это существует. Если у тебя, конечно, нет галлюцинаций, и ты знаешь, что это так.

Он берет телеграмму, комкает и делает вид, что выбрасывает ее из окна.

ФЕЛИЧЕ. Вот так — ее никогда и не существовало! Это была просто минутная паника.

КЛЭР. Как ты легко с ней расправился!

ФЕЛИЧЕ. И чтобы больше никогда ей не подда­ваться — вот так! (Щелкает пальцами.) А теперь я тебе скажу, что видел во дворе, когда выходил.

КЛЭР. Сделай милость, скажи, пожалуйста!

ФЕЛИЧЕ. Я увидел подсолнух высотой с дом.

КЛЭР. Феличе, ты же знаешь, что так не бы­вает!

ФЕЛИЧЕ. Пойди посмотри сама.

Она пробует за­смеяться.

Или выгляни, он прямо перед домом, с этой стороны.

КЛЭР. Прямо перед домом?

Он кивает, но не мо­жет сдержать улыбку и отворачивается.

Теперь по­нятно — дурачишь меня.

ФЕЛИЧЕ. Что понятно? Пошла бы посмотрела. Это какой-то уникум, так быстро вымахал, весь золо­той и сияет... (Садится на диван — кажется, что дума­ет вслух.) Похоже, кричит про нас что-то сенсацион­ное. (Бросает на нее быстрый лукавый взгляд.) Повалят туристы, ботаники — ты же их знаешь — явятся за­снять такое чудо для «Нэшнл джиогрэфик». Настоящее чудо природы — двухголовый подсолнух выше двух­этажного дома — дома, в котором все еще живут за­творниками брат с сестрой.

КЛЭР. Это, должно быть, чудовище природы, а не чудо. Если такой подсолнух, конечно, вообще сущест­вует, а я уверена, что нет.

Она берет ноту, но он сбрасывает ее руку с клавиа­туры и хлопает крышкой. Затем с насмешливой улыб­кой на нее садится.

ФЕЛИЧЕ. Знаешь, интересно, довольна ли сама природа — этот всемогущий производитель всего жи­вого, — довольна ли она тем, что все мы так похожи друг на друга? Или ей хочется побольше чего-то нео­бычного — всяких уникумов, чудовищ, уродов, глухо­немых? Как ты считаешь, Клэр?

КЛЭР. Никак. Такие заявления комментировать не желаю!

ФЕЛИЧЕ. А по-моему, природа терпима — а порой даже благоволит — к этим уникумам, если они полез­ны, конструктивны. Но если же нет — тогда берегись!

КЛЭР. Сам берегись.

Она поднимает свое пальто, а он встает с крышки пианино.

ФЕЛИЧЕ. Ты почему не открываешь? Разве не слышишь — стучат!

КЛЭР. Кто стучит?

ФЕЛИЧЕ. Сквозь дверь видеть я не могу.

КЛЭР. Не слышу никакого стука.

Он барабанит по крышке костяшками пальцев.

О да, теперь слышу, но...

ФЕЛИЧЕ. Посмотри, кто там.

КЛЭР. Понятия не имею.

ФЕЛИЧЕ. А его и не надо иметь. Надо пойти и...

КЛЭР. Вот ты и пойди. (Слышится шепот.) Ты ведь ближе и...

Он стучит сильнее.

Стучат так на­стойчиво...

ФЕЛИЧЕ. Наверное, что-то важное, пойди и узнай.

КЛЭР. Но я не могу выходить к людям в таком виде.

ФЕЛИЧЕ. Одета ты изысканно, и вид у тебя просто прекрасный.

КЛЭР (еще дальше отходя от двери). И у тебя то­же, кроме волос, конечно.

ФЕЛИЧЕ. Я без галстука и в этой старой отцовской рубашке. Она же вся пропотела.

КЛЭР. Что ж, это простительно в такой-то жаркий день. Впусти их. Если это ко мне, — я спущусь.

ФЕЛИЧЕ. Так, вот мы и «приехали»: значит, ты просто боишься открыть дверь!

КЛЭР. Пока «добирался» — и стучать-то перестали. По-моему, ушли, а? Нет, посмотри! Под дверью ка­кая-то бумажка!

Они со страхом смотрят на воображаемый лис­ток бумаги, выглядывающий из-под двери.

ФЕЛИЧЕ. Это они оставили.

КЛЭР. Да! Ну возьми же...

Он идет к двери, делает вид, будто поднимает бумажку, а затем вздрагивает.

Что это?

ФЕЛИЧЕ. Визитка из какого-то бюро помощи.

КЛЭР. Значит, все-таки знают, что мы здесь?

ФЕЛИЧЕ. Конечно, а где ж нам еще быть? Бюро помощи — никогда о таком не слышал. А ты?

КЛЭР. Я тоже, и, по-моему, надо опасаться того, что...

ФЕЛИЧЕ. Не знаешь.

КЛЭР. Здесь может быть какой-то подвох.

ФЕЛИЧЕ. Предлог, чтобы нарушить наше...

КЛЭР. Уединение? Да. Ну так что — порвать ее или оставить на крайний случай?

ФЕЛИЧЕ. Крайний случай — его-то мы и ждем, не так ли?

КЛЭР. О, это вопрос, на который должен быть...

ФЕЛИЧЕ. Ответ...

КЛЭР. Да, но его, наверное, должны задавать во всяких там анкетах или интервью...

ФЕЛИЧЕ. Разные организации, такие...

КЛЭР. Которым самим все равно.

ФЕЛИЧЕ. Да, и они пытаются быть объективными.

КЛЭР. Я положу визитку под бабушкину свадеб­ную фотографию, на всякий случай...

ФЕЛИЧЕ. Который возникнет скоро...

КЛЭР. Но так или иначе, а она там, и известно где. Ну, что у нас дальше? Я беру трубку? Нет, ракушку, прикладываю к уху и вспоминаю время, когда отец во­зил нас на побережье.

ФЕЛИЧЕ. Возил нас на залив. (Снова включает магнитофон.)

КЛЭР. Морской залив — чайки, приливы, дюны...

ФЕЛИЧЕ. Несмотря на протесты матери, он все же повез нас туда как-то летом. Мы были еще детьми, и как раз перед школой...

КЛЭР. А мама не захотела жить в «Лорелее» на са­мом берегу, и пришлось поселиться в «Коммерции», в деловом районе. Мы топали мимо муниципалитета в длиннющих халатах, а мама все время пилила папу: «Я ведь счета проверила. Еще денек — и выкатываемся».

ФЕЛИЧЕ. Отец сначала просто лениво усмехался, лежа на песке, но в конце концов заорал на нее: «Иди обратно в свою "Коммерцию" и перепроверь еще раз. Вычитай, дели, но здесь больше не возникай! Из-за те­бя и солнце скрылось!"

КЛЭР. И он поднял нас, и мы пошли в другое место...

ФЕЛИЧЕ. Подальше от муниципалитета, мимо маяка, прямо в дюны. Там сбросил костюм — без него он был гораздо красивее, — и мы тоже разделились, и понес меня на своих гладких золотых плечах прямо в воду, бросил — и я сразу же научился плавать, будто умел всегда...

КЛЭР (показывая на публику). Феличе, там кто-то сел спиной к сцене, он что — лекцию читает?

ФЕЛИЧЕ. Это же переводчик.

КЛЭР. Господи, и он переводит им то, что мы го­ворим?

ФЕЛИЧЕ. Конечно, и объясняет систему, по кото­рой играем. Для этого он и пришел.

КЛЭР (чуть не плача). Но я не знаю, что дальше, я...

ФЕЛИЧЕ. Зато я знаю.

КЛЭР. Правда? И что же? Сидеть и весь день смот­реть на вытертый ковер, на эту розу, ждать, когда она совсем завянет?

ФЕЛИЧЕ. А что тебе еще делать? Или ты хочешь проявить активность и испортить пьесу?

КЛЭР. Да нет, ничего я не хочу. Вся моя актив­ность в том, что я целый день, а иногда даже ночью брожу по дому, словно что-то замышляя. И, кажется, знаю что.

ФЕЛИЧЕ. И что же?

КЛЭР. А то, что хочу выйти! Выйти — это крик ду­ши! — хочу выйти!

ФЕЛИЧЕ. Ты хочешь выйти и кого-нибудь по­звать?

КЛЭР. Да, выйду — и позову.

ФЕЛИЧЕ. Так выходи!

КЛЭР. Одна? Только не одна!

ФЕЛИЧЕ. В такой прекрасный вечер женщина са­ма может выйти и кого-нибудь позвать.

КЛЭР. А мы выйдем и позовем кого-нибудь вместе.

ФЕЛИЧЕ. Я не могу, мне придется остаться.

КЛЭР. Это почему?

ФЕЛИЧЕ. Охранять дом от...

КЛЭР. От кого?

ФЕЛИЧЕ. От непрошенных гостей! Кто-то ведь должен остаться — так это буду я, а ты, Клэр, иди и зови. Сегодня утром, вставая, ты, наверное, уже знала, что этот день будет для тебя необычным, не таким, как все предыдущие. В этот день ты выйдешь и позо­вешь кого-то, будешь улыбаться, радостно болтать. Смотри, ты вымыла голову — она теперь стала пше­ничного цвета. А как красиво заколоты волосы! А гла­за — смыла серебристо-голубую краску, и теперь у те­бя ну просто ангельский лик! С таким лицом да в та­кую погоду — ну давай же, действуй, зови! Знаешь, что тебе надо сделать? Везде, куда будешь заходить, говори так: «О, какая же я дура — выйти без сигарет!» Тебе, конечно, дадут, а ты сунь их в сумку, принеси домой, и мы с тобой покурим. Давай же, иди! (От­крывает ей дверь.)

КЛЭР. Зачем ты открыл дверь?

ФЕЛИЧЕ. Чтобы ты вышла.

КЛЭР. О, какое внимание! Ты так любезен — от­крыл дверь и хочешь, чтоб я вышла без перчаток и зонтика? Но все же тебе не хватает воображения, раз ты представил, что я выйду одна.

Несколько секунд они стоят у открытой двери и смотрят друг на друга: ее руки и губы дрожат, его рот кривится в легкой и неж­ной улыбке.

Представь-ка, вот я выхожу одна, а перед домом толпа, скорая помощь, полиция — все это уже однажды было... Нет, одна я не выйду. (Захлопывает дверь.) Да меня и ноги-то не понесут. А что до улыбок и разговоров, то на что я гожусь с кукольным выраже­нием лица и слипшимися от пота волосами... О, да ме­ня никто и не позовет — что ты, какие друзья?.. Разве кто-нибудь из цветных, какая-нибудь девка, — если ей позволят.

ФЕЛИЧЕ. Это твоя идея, ты все кричала: «Выйду!» Ты, а не я.

КЛЭР. Да у меня и в мыслях не было — одной, без тебя, коль скоро ты в растрепанных чувствах...

ФЕЛИЧЕ. А ты в каких?

КЛЭР. Нет — представь себе: я зову, а в ответ мне рев пожарных машин и пистолет — бабах! А я что, дол­жна продолжать болтать и улыбаться? (На глазах у нее выступают слезы, а рука тянется к ФЕЛИЧЕ.) Да нет же, я вскочу и побегу, а сердце прямо там, на улице, и ос­тановится!

ФЕЛИЧЕ (улыбка исчезает с его лица). Я уверен был, что ты не выйдешь.

КЛЭР. И правильно, если имел в виду, что я не выйду одна. Но позвать? Уж это я сделаю, хотя бы по телефону! (Бросается к телефону и хватает трубку.)

ФЕЛИЧЕ. Кому ты звонишь? Осторожно!

КЛЭР (в трубку). Диспетчер, соедините меня с от­цом Уайли! Да, пожалуйста, очень срочно!

ФЕЛИЧЕ пытается вырвать у нее трубку; несколько секунд они борются.

ФЕЛИЧЕ. Клэр!

КЛЭР. Отец Уайли, это Клэр Девото. Да, помните? Дочка...

ФЕЛИЧЕ. Ты что? Совсем дошла?

КЛЭР (Феличе). Не мешай или он подумает, что я... (Опять в трубку.) Извините, отец Уайли, нас прерва­ли. Мы с братом все еще живем в родительском доме после... после этого ужасного случая, в доме, о котором так лживо и зло было написано в «Пресс-Скимитар». Отец не убивал маму и себя, а...

ФЕЛИЧЕ. Скажи ему, это мы их застрелили, что ж ты?

КЛЭР. В дом ворвался какой-то...

ФЕЛИЧЕ. Монстр...

КЛЭР. Громила, он и убил наших родителей, но, по-моему, подозревают-то нас! Мы с братом Феличе окружены таким подозрением и злобой, что почти ни­когда не осмеливаемся выйти из дома. О, я не могу пе­редать, какой мы испытали ужас, когда соседский сы­нок обстреливал дом из рогатки — да камнями! И мы знаем: это его родители дали ему рогатку и сказали: «Стреляй!» Ха! А вот и еще камень! И так целый день, а вечером люди замедляют шаг или останавливаются около нас, бросают какие-то обвинения или шлют ос­корбительные письма. А в «Пресс-Скимитар» есть на­мек, что, мол, мы — рехнувшиеся дети отца, который выдавал себя за мистика. У него, отец Уайли, действи­тельно была какая-то необыкновенная психическая энергия, мистическая сила Овена — а ведь это знак ог­ня. (Всхлипывает.) Но почему так? Мы — приличные люди, никогда и мухи не обидели и старались жить ти­хо-мирно, однако...

ФЕЛИЧЕ (вырывая у нее трубку). Мистер Уайли, у сестры истерика.

КЛЭР. Нет, я...

ФЕЛИЧЕ. Она сегодня сама не своя, забудьте, что она наговорила, извините и... (Вешает трубку и дро­жащей рукой вытирает со лба пот.) Что ж, очень ми­ло! Наш единственный шанс — уединение, а ты все выболтала человеку, который решит, что его христиан­ский долг — заточить нас в... (Тяжело дыша, она ковы­ляет к пианино.) Клэр!

Она несколько раз берет одну и ту же высокую но­ту. Он сбрасывает ее руку с клавиатуры и захлопывает крышку.

КЛЭР. Не надо было произносить это слово! «Зато­чить»! Это слово...

ФЕЛИЧЕ. О, да, — это же запретное слово! Раз нельзя произносить — значит, запретное, а все запрет­ное становится более значительным!

КЛЭР. Тогда давай, тверди его без конца, ты, мерз­кий выродок!

ФЕЛИЧЕ отворачивается.

Что, испугал­ся? Смелости не хватает?

ФЕЛИЧЕ. Зачем же глупости делать? Наоборот, я попытаюсь себя убедить, что во всем этом есть какой-то здравый смысл.

КЛЭР. Ах, ты попытаешься! А я-то думала, ты не ведаешь преград, хотя и знаешь, где затормозить.

Он в бешенстве поворачивается к ней. Она улыбается и губа­ми произносит слово «заточены», потом его шепчет. Он хватает подушку.

Заточены, заточены!

Держа ее за плечи, он подушкой затыкает ей рот. Она сопротивляется — едва не задохнувшись.

ФЕЛИЧЕ. Так хорошо? Теперь порядок? Еще или хватит?

Она кивает. Он бросает подушку в сторону. Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Она не по­мнит, что делать дальше. Он показывает на пианино. Она поворачивается и нажимает ноту.

ФЕЛИЧЕ. Антракт — пять минут.

КЛЭР. Пятнадцать!

ФЕЛИЧЕ (бросаясь за кулисы и опуская занавес). Десять!
Действие второе

Во время антракта между «звездами», вероятно, была драка. Она все еще держится за локоть и корчит­ся от боли, у него на лице — царапина. Оба тяжело ды­шат.

ФЕЛИЧЕ (шепотом). Готова?

Она кивает — спек­такль продолжается.

Кувшин с мыльной водой и со­ломинка — пускать пузыри.

КЛЭР. Вчера ты сказал: «Ничего не поделаешь, ни­чего».

ФЕЛИЧЕ. В детстве мы пускали пузыри на запас­ной лестнице, а не в гостиной.

КЛЭР. Вообрази-ка: сидим сейчас прямо перед зрителями и пускаем пузыри! Но мы уже не дети, вот и приходится делать это из окна гостиной...

ФЕЛИЧЕ. Даже если мы будем пускать пузыри из окна гостиной, это еще не значит, что у нас с мозгами все в порядке.

Она подходит к нему и прикладывает к его поцара­панной щеке кусочек ваты. Он закрывает глаза, будто этот нежный жест привел его в блаженное состоя­ние.

КЛЭР. Ты выдохся, Феличе?

Он слегка покачива­ется.

Боюсь, я тоже.

ФЕЛИЧЕ. Придумай что-нибудь, пока я...

КЛЭР. Хорошо. А ты сядь и подыши спокойно. Отдохни немножко, а я...

Обхватив голову обеими ру­ками, он садится на диван. Клэр тихо трогает клави­шу, потом наклоняется и смотрит на авансцену.

Ког­да отец прекратил свои спиритические сеансы и астро­логические прогнозы за несколько дней до этого... необъяснимого случая... Ну, а на самом-то деле он их не бросал...

ФЕЛИЧЕ. Во всяком случае по своей воле...

КЛЭР. Мама заперла его квадрант, карту ночного неба и личный гороскоп.

ФЕЛИЧЕ. И оставила только потрепанную ру­башку — я ее сейчас ношу: на ней его знак зодиака, асцендент и карта неба, каким оно было на рассвете того дня, когда здесь, в Нью-Бетесде, он появился на свет!

КЛЭР. Знаешь, мне казалось, он смирился. По крайней мере, не протестовал. Даже когда она завела речь о психиатрической больнице: «Я смотрю, ты опять поплыл. Хорошо бы тебе там отдохнуть. Ну что, сам отправишься или мне...» Он стал таким спокой­ным, что это спокойствие меня забеспокоило. Почти всегда сидел, где сейчас ты, и смотрел на потертый ко­вер, на эту розу посредине, как она вспыхивает словно угли, да-да вспыхивает словно угли, как его глаза — и твои тоже. А потом ковер загорелся. Когда горит ковер в деревянном доме, — горит весь дом. Феличе, вникни, этот дом — деревянный, и роза — вот-вот вспыхнет!

Берет до диез. Он смотрит на нее яростным взгля­дом, но она опять берет эту ноту, на сей раз громче.

ФЕЛИЧЕ (закрывая глаза). Реплику!

КЛЭР. Ты ведь придумал, что мы должны сегодня сделать?

ФЕЛИЧЕ. Да, и дольше откладывать нельзя.

КЛЭР. Написать жалобу..?

ФЕЛИЧЕ. Да нет, какие там жалобы, ведь их даже не рассматривают! Нет. Сегодня мы должны выйти из дома.

КЛЭР. Куда-то пойдем или...

ФЕЛИЧЕ. На гроссмановский рынок.

КЛЭР. Туда?

ФЕЛИЧЕ. Да, именно туда!

КЛЭР. Но мы уже пробовали и не получилось.

ФЕЛИЧЕ. Потому что не было достаточно веской причины; да и погода не благоприятствовала.

КЛЭР. А сегодня..?

ФЕЛИЧЕ. Гораздо больше оснований. И я твердо знаю, что сегодня нам просто необходимо пойти на гроссмановский рынок, потому что... Не хотел тебе го­ворить, но... почтальон все же пробрался за преграду из подсолнухов и оставил уведомление — больше нам не будут...

КЛЭР. Доставлять продукты?

ФЕЛИЧЕ. Доставлять продукты на ступеньки дома...

КЛЭР. А я знала! Ведь срок оплаты счетов давно уже истек.

ФЕЛИЧЕ. И потому мы должны пойти на гросс­мановский рынок, прямо в контору мистера Гроссма­на и поговорить с ним лично.

КЛЭР. В его контору! А где она? Наверное, ютится где-нибудь в никому не известном уголке этого забро­шенного лабиринта...

ФЕЛИЧЕ. Попросим клерка указать нам контору Гроссмана и проводить к ней.

КЛЭР. Если клерк нас увидит, то сделает вид, что и не заметил вовсе.

ФЕЛИЧЕ. Не сделает. Ведь мы войдем туда с важ­ным видом, словно пара...

КЛЭР. Преуспевающих, платежеспособных поку­пателей?

ФЕЛИЧЕ. Да, и скажем им: «Пожалуйста, прове­дите нас к мистеру Гроссману.» Мы должны убедить его, что, несмотря на всю дурную славу и на все обви­нения, страховая компания «Акме» все же выплатит нам отцовский страховой полис, ну скажем, первого числа следующего месяца, да-да, первого сентября.

КЛЭР. Но ты же знаешь, что этого не будет — они прислали какую-то отписку, из трех предложений в ответ на наш запрос на двадцати страницах — а мы­то писали и переписывали целую неделю!

Они сто­ят на авансцене в разных углах, не глядя друг на друга.

И ведь...

ФЕЛИЧЕ (делая быстрый шаг). Страховая компа­ния «Акме»...

КЛЭР (делая быстрый шаг). Сообщила, что деньги по страховке...

ФЕЛИЧЕ (делая быстрый шаг). Конфискованы.

КЛЭР (делая быстрый шаг). Да, страховка может оказаться недействительной...

ФЕЛИЧЕ (делая быстрый шаг). В случае...

КЛЭР (делая быстрый шаг). Да, в случае, если страхователь... (Умолкает, затыкая рот кулаком.)

ФЕЛИЧЕ (делая быстрый шаг). В случае, если страхователь убил сначала жену, потом себя и...

КЛЭР. К сожалению, забыл про своих детей.

ФЕЛИЧЕ. Это называется «юридическим крюч­котворством»...

Они вновь поворачиваются друг к другу.

КЛЭР. Что ты знаешь о законотворчестве, Феличе?

ФЕЛИЧЕ. Я знаю, что в ряде случаев юридиче­ским крючкотворством нужно пренебречь в интересах человека... Мы должны сказать о том, что видели, а видели только мы: мать сначала убила отца, потом се­бя и...

КЛЭР. Легкое вранье — это одно, а абсолютная противоположность истине — совсем другое.

ФЕЛИЧЕ (бешено). Какая истина заключена в кус­ке металла, взорвавшегося от рук человека, которого довели до сумасшествия?..

Пауза.

Ну? Так что? Мы будем и дальше жить с этим или забудем?

КЛЭР. Порой наш страх это...

ФЕЛИЧЕ. Наш собственный знак...

КЛЭР. Мужества...

ФЕЛИЧЕ. Верно! Так дверь все еще открыта. Мы идем?

После паузы она отходит от него на шаг.

КЛЭР. Посмотри-ка, на улице есть люди?

ФЕЛИЧЕ. Конечно, есть, на улице всегда есть лю­ди; улицы и созданы для того, чтобы по ним ходили.

КЛЭР. Я имею в виду тех парней. Ты же знаешь, тех жутких, они...

ФЕЛИЧЕ. О да. Ты встала на тротуаре и крикнула им: «Стойте!» Заткнула пальцами уши и кричала: «Стойте, стойте!» Они остановились, а потом перешли на другую сторону. Я хочу спросить: «Боже, ну для чего ты это делала? Почему так кричала?»

КЛЭР (вместе с ним). Они уставились на меня, ух­мылялись и...

ФЕЛИЧЕ (вместе с ней). Ты сказала, они тебя об­ругали.

КЛЭР (вместе с ним). Да, и тем же мерзким сло­вом, которое написано на нашем заборе.

ФЕЛИЧЕ (вместе с ней). Да, ты говорила. Но я смотрел — на заборе ничего нет!

КЛЭР (вместе с ним). Но если ты ничего не слы­шал, почему тогда не пошел в гастроном один? Поче­му побежал со мной домой?

ФЕЛИЧЕ (вместе с ней). Потому что ты обезу­мела, и я за тебя испугался — мало ли что ты мо­жешь...

КЛЭР (вместе с ним). И что, ты подумал, я сделаю?

ФЕЛИЧЕ (вместе с ней). То, что сделали отец и мать, когда...

КЛЭР (вместе с ним). Довольно, дальше играть нельзя.

ФЕЛИЧЕ. Давай дальше!

КЛЭР. Реплику!

ФЕЛИЧЕ. Несколько дней назад ты...

КЛЭР. Нет, ты, ты, а не я! Я не могу спать в доме, где спрятан пистолет. Скажи, где ты его спрятал. Мы его сломаем, выбросим вместе! Реплику!

ФЕЛИЧЕ (спокойно). Я вынул из него патроны, а куда положил,— как нарочно, забыл.

КЛЭР. «Как нарочно, забыл!» Врешь же! Даже во сне помнишь. Феличе, в доме живет смерть, и ты зна­ешь, где она прячется.

ФЕЛИЧЕ (диким голосом). Итак: ты хочешь жить в домах с запертыми дверьми?

КЛЭР. Это у тебя мания запирать двери после своей психушки!

ФЕЛИЧЕ. Да, однажды я имел удовольствие — ис­пытать все это — удобство, безопасность, благотворное влияние...

КЛЭР. Запертых дверей!

ФЕЛИЧЕ. Психушки!

КЛЭР. Что поделаешь, раз ты позволил себе утра­тить всякий контакт с реальностью.

ФЕЛИЧЕ. Что реального осталось в этом...

КЛЭР. Перестал разговаривать! Смотрел и не узнавал!

ФЕЛИЧЕ. Да, онемел и ослеп...

КЛЭР. А я? Я ведь тоже была здесь!

ФЕЛИЧЕ. О, не думаю, чтобы и ты после всего по­нимала, где находишься! Ты...

КЛЭР. Достаточно, чтобы по утрам вставать, а не прятаться весь день под одеялом!

ФЕЛИЧЕ. Это говорит о стремлении...

КЛЭР. О возможности...

ФЕЛИЧЕ. Следовать своим привычкам!

КЛЭР. Это служит доказательством...

ФЕЛИЧЕ. К черту доказательства!

КЛЭР. Тихо ты! Отдай пистолет, я отнесу его в подвал и там разобью топором. Только тогда наконец в этом доме можно будет спокойно спать.

ФЕЛИЧЕ. Иногда сам не знаешь, почему не спит­ся. (Силы покидают его. Шаги становятся медленнее, он изможден. Они идут навстречу друг другу из разных концов авансцены.)

КЛЭР. Потребность что-то найти...

ФЕЛИЧЕ. В пустых карманах?

КЛЭР. Не всегда ж они пустые! Иногда я кладу ту­да свой камень, но и он не приносит мне счастья!

Пауза. Тяжело дыша, они смотрят друг на друга. Очень медленно, с потерянным видом он притворяет дверь — почти до конца.

ФЕЛИЧЕ. Да, у тебя ангельский лик! Нет, я боль­ше не могу — даже и не проси! — не могу в тебя боль­ше целиться, словно ты какая-то невообразимая ми­шень. И даже вывести за дверь не могу: ее нельзя за­крыть, не заперев на замок, — вот я ее и не закрыл. Клэр, дверь все еще открыта.

КЛЭР (с улыбкой, в которой легкая грусть). Да, она приоткрыта, но этого вполне достаточно, чтобы уло­вить смысл происходящего...

ФЕЛИЧЕ (вместе с ее последними словами). Так мы идем или даже эту возможность упустим?

КЛЭР. Мы идем — и сейчас же. Так даже вопрос не стоял, ты ведь знаешь.

ФЕЛИЧЕ. Хорошо. Наконец-то согласилась.

Пауза.

КЛЭР (напуская на себя требовательный вид). Но ты ведь не одет как следует. Для такого выдающегося случая я хочу, чтобы ты хорошо выглядел. Закрой-ка на минутку дверь.

ФЕЛИЧЕ. Если ее сейчас закрыть, она может уже никогда не открыться.

КЛЭР. Я только — только поднимусь и принесу твой летний пиджак и к нему какой-нибудь хороший галстук. (Идет в глубь сцены.) О, а ведь ступенек-то нет!

ФЕЛИЧЕ. Декорацию не достроили.

КЛЭР. Знаю-знаю, ты мне говорил. (Смотрит на авансцену.) Я поднялась наверх, а ты остался в гости­ной один.

ФЕЛИЧЕ. Да, я остался один в этой комнате, с открытой дверью. С улицы доносились какие-то голо­са, крики, дьявольский смех. «Психи, психи, психи, пси-и-хи!» И я ее захлопнул, а ведь только что ска­зал...

КЛЭР. Ты сказал, что она может уже никогда не открыться. (Внезапно поворачивается и смотрит на авансцену.) О, так ты еще здесь!

ФЕЛИЧЕ. Да, конечно. Жду тебя.

КЛЭР. А разве я долго...?

ФЕЛИЧЕ. Нет, но я не был уверен, что ты и в са­мом деле вернешься.

КЛЭР. А я вернулась, и вот твой пиджак, а вот гал­стук. (Протягивает пустые руки.)

ФЕЛИЧЕ. Но их не видно.

КЛЭР (с притворной улыбкой). Надень же свой не­видимый пиджак и невидимый галстук.

ФЕЛИЧЕ. Я покажу это жестами...

КЛЭР. А, какая разница! Причешись!

ФЕЛИЧЕ. Где расческа?

КЛЭР. Во внутреннем кармане. Я ее туда положила.

ФЕЛИЧЕ. Правда? Да, спасибо... (Делает жест — достает расческу из невидимого пиджака.)

КЛЭР. О, дай я это сделаю! (Приглаживает паль­цами его волосы.)

ФЕЛИЧЕ. Достаточно. Так хорошо.

КЛЭР. Постой спокойно еще минутку.

ФЕЛИЧЕ. Нет-нет, достаточно Клэр.

КЛЭР. Да, так хорошо, теперь ты джентльмен — ну как такому не отпустить в кредит, да у нас в Нью-Бетесде — в любом магазине!

ФЕЛИЧЕ. Гммм...

КЛЭР. А ведь дверь-то закрыта. Почему ты за­крыл ее?

ФЕЛИЧЕ. Потому что летит пыль.

КЛЭР. Как летит, если ветра нет?

ФЕЛИЧЕ. Был, потому я и...

КЛЭР. Закрыл дверь. А ты в состоянии открыть ее еще раз?

ФЕЛИЧЕ. Да, конечно. (Опять включает магнито­фон. Затем, после небольшого колебания, распахивает дверь настежь.)

КЛЭР. Чего же ты ждешь?

ФЕЛИЧЕ. Жду, чтобы ты вышла.

КЛЭР. Иди первый. Я за тобой.

ФЕЛИЧЕ. Но откуда я знаю, пойдешь ты или нет?

КЛЭР. Если я что-то решаю — то уже оконча­тельно.

ФЕЛИЧЕ. Тогда и выходи первой.

КЛЭР. А ты за мной? И только я выйду — ты тут же и защелкнешь...

Хватает ее за руку и насильно тащит к двери. Она тяжело дышит.

ФЕЛИЧЕ. Выходи!

КЛЭР. Посмотри, есть ли...

ФЕЛИЧЕ. Никаких парней на улице нет!

КЛЭР. Можно мне шляпу-то поправить?

ФЕЛИЧЕ. Перестань заниматься ерундой. Ведь день-то не вечен — и ты это знаешь. Выходи!

Он толкает ее в отрытую дверь. Она тихо вскрикива­ет. Он закрывает дверь и выходит, лицом к публи­ке.

Здесь в спектакле должна быть маленькая пауза, пока я пройду за сцену осветить фасад. (Уходит за сцену.)

КЛЭР (испуганным шепотом). О Господи, не ос­тавляй меня здесь одну!

ФЕЛИЧЕ. Только на секунду, на одну секунду. (Он идет за кулисы. Дверь освещается янтарным светом. Он возвращается, берет ее за руку и проводит немного вперед.) Какой прекрасный день!

КЛЭР (напряженно). Да!

ФЕЛИЧЕ. Лучше и не придумаешь, если вообще можно придумывать дни.

КЛЭР. Да!

ФЕЛИЧЕ. Не понимаю, чего мы здесь ждем. А ты?

КЛЭР качает головой и пытается засмеяться.

Стоим, будто такси ждем. А отсюда до Гроссмана всего-то полквартала.

КЛЭР. Не знаю почему, но меня трясет. Ничего не могу с собой поделать. На мистера Гроссмана это про­изведет плохое впечатление.

ФЕЛИЧЕ. Назад ты уже не вернешься. Я тебе не позволю.

КЛЭР. Феличе, пока ты будешь у мистера Гроссма­на, я могла бы позвонить в бюро помощи — тем людям, которых мы не хотели принять у себя. Теперь я могла бы пригласить их к нам и ответить на все вопро­сы. И мы могли бы получить от них помощь, даже ес­ли мистер Гроссман нам не поверит.

ФЕЛИЧЕ. Клэр, перестань морочить мне голову. Пошли.

КЛЭР. Я что-то забыла в доме.

ФЕЛИЧЕ. Что?

КЛЭР. Свой, свою...

ФЕЛИЧЕ. Видишь, ты даже не знаешь что, значит, не важно.

КЛЭР. Нет важно, даже очень... Ах, вату, я затыкаю ею нос, когда идет кровь, а это может произойти почти в любое время. Вон какая пыль от известки!

Она быстро поворачивается к двери, но он стано­вится у нее на пути, заслоняя дверь руками. Она не­громко вскрикивает и бежит к окну. Он тоже броса­ется к окну и не дает ей в него влезть.

ФЕЛИЧЕ. В окно ты не влезешь!

КЛЭР. Нет влезу! Пусти, я должна! У меня сердце болит!

ФЕЛИЧЕ. Я что — насильно должен тащить тебя к Гроссману?

КЛЭР. Как только попаду в дом — тут же позвоню в бюро помощи, клянусь тебе!

ФЕЛИЧЕ. Врунья! Врунья и трусиха!

КЛЭР. О Феличе, я...

Бежит к двери. Он остает­ся у окна. Она заходит в интерьер и, сжимая руки, смотрит на него из комнаты. Он перешагивает через низкий подоконник, и секунду они молча смотрят друг на друга.

ФЕЛИЧЕ. Если мы не можем пройти полтора квартала до гроссмановского рынка, тогда мы не смо­жем больше жить вместе ни в этом доме, ни вообще где-либо — только в разных зданиях. Поэтому слушай, Клэр: или ты выйдешь, и мы пройдем всю эту процедуру у Гроссмана, или я ухожу навсегда, и ты оста­нешься здесь одна.

КЛЭР. Ты же знаешь, что я сделаю, если останусь одна.

ФЕЛИЧЕ. Да, поэтому я беру ее за руку и кричу прямо в лицо: «А ну-ка выходи!» И тащу к двери.

КЛЭР. А я, я за что-то ухватилась, вцепилась... вце­пилась — насмерть!

ФЕЛИЧЕ. Да уж, вцепилась!

КЛЭР. Вцепилась в то, чего нет на сцене, — в стойку перил, двумя руками — и оторвать он меня не смог.

ФЕЛИЧЕ. Ну и оставайся одна! Я ведь уйду и не приду никогда! Буду идти себе, идти, идти и идти. И все дальше и дальше!

КЛЭР. А я буду ждать!

ФЕЛИЧЕ. Чего?

КЛЭР. Тебя!

ФЕЛИЧЕ. Долго же тебе придется ждать, дольше, чем ты думаешь. Итак, я ухожу. Про-щай! (Отходит от окна.)

КЛЭР (кричит ему вслед). Но только ненадолго! Возвращайся скорее!

ФЕЛИЧЕ. Как же! (Выходит на авансцену и, тяже­ло дыша, рассказывает публике.) Надеюсь, зрители представят себе фасад дома — а я как раз перед ним и стою, — он закрыт подсолнухами, и меня почти не видно. Итак, я стою там — и ни шагу дальше. Без нее я не могу существовать. Нет, не оставлю ее одну. Я бро­шен на произвол судьбы, мне так холодно. А позади дом. Чувствую, как он тихо дышит мне в спину и даже греет. Словно любимая рядом. Я уже сдался. А он та­кой старый, обветшалый, теплый, и словно успокаива­ет, шепчет: «Ну не уходи же! Брось эту затею. Войди и останься.» Приказывает, но так нежно! И что было де­лать? Конечно, подчиниться. (Поворачивается и вхо­дит в дом.) И я вернулся, тихо-тихо. А на сестру даже не взглянул.

КЛЭР. Нам стыдно смотреть друг другу в глаза. Стыдно, потому что так быстро сдались.

ФЕЛИЧЕ. Пауза, тишина — мы сидим, не глядя друг на друга...

КЛЭР. С виноватым видом.

ФЕЛИЧЕ. Ничто не сотрясает дом. Ни бурных сцен, ни упреков, ни оскорблений.

КЛЭР. И только дневной свет.

ФЕЛИЧЕ. Да, неправдоподобно золотой дневной свет на...

КЛЭР. Мебели, которая гораздо старше нас...

ФЕЛИЧЕ. Теперь я понимаю: этот дом превратил­ся в тюрьму.

КЛЭР. Я тоже вижу — это тюрьма, но что ж тут удивительного? Феличе, что я сделала с визиткой из бюро помощи?

ФЕЛИЧЕ. По-моему, ты положила ее под...

КЛЭР. О, под бабушкину свадебную фотографию. (Достает визитку и идет к телефону.) Сейчас я их позову!

ФЕЛИЧЕ. Думаю, самое время.

КЛЭР (нерешительно поднимая трубку). Держу — а гудка нет. Прямо не могу, хочу закричать: «Ну помо­гите же, помогите!»

ФЕЛИЧЕ. Так он...

КЛЭР (вешая трубку). Иногда замолкает, совсем ненадолго, а потом опять включается, ты же знаешь.

ФЕЛИЧЕ. Да, знаю. Конечно.

КЛЭР. Ну что, побудем здесь, может, опять зарабо­тает?

ФЕЛИЧЕ. Дождемся, что бюро закроют. Может, лучше пойти к соседям — и позвонить от них? Ска­жем, наш почему-то не работает.

КЛЭР. Правильно. Так почему ты не идешь?

ФЕЛИЧЕ. Пойди ты. Такие вещи у тебя лучше получаются. Но посмотри! (Показывает на окно.) Вон же соседка снимает с веревки белье. Крикни ей.

КЛЭР затаила дыхание. Потом бросается к окну и кричит, задыхаясь.

КЛЭР. Пожалуйста, можно я... пожалуйста, мож­но мы...

ФЕЛИЧЕ. Слишком тихо, громче!

КЛЭР (отходя от окна). И ты действительно во­образил, что я буду звонить в бюро помощи и просить на глазах у этих злобных соседей, звонить по их теле­фону и в их присутствии? Ведь это они дали рогатку своему сыночку, чтобы он нас обстреливал!

Небольшая пауза.

ФЕЛИЧЕ. Ты спрашивала, что делает человек, ког­да ему уже ничего не остается.

КЛЭР. Такого я не спрашивала. (Немного помед­лив, окунает соломинку в мыльную воду.)

ФЕЛИЧЕ. Вместо того, чтобы позвать соседку, — пускать в окно пузыри! Они красивы, конечно, как и твой камень, но это значит, что мы сдались, и мы это знаем... А теперь я легонько дотрагиваюсь до ее руки — это сигнал: я готов произнести очередную реплику из «Спектакля для двоих». (Трогает ее руку.) Клэр, вчера, или позавчера, или сегодня, ты говорила, что где-то видела коробку с патронами от отцовского пистолета.

КЛЭР. Нет, нет, я не...

ФЕЛИЧЕ. Говори не «нет», а «да», Клэр... И затем я достаю эту часть реквизита, которую она всегда нена­видела и боялась настолько, что даже отказывается по­мнить, что в пьесе есть патроны.

КЛЭР. Я сказала — без них можно обойтись!

Из-под кипы лежащих на пианино нот Феличе достает пи­столет.

Он что — всегда там лежал?

ФЕЛИЧЕ. Пистолет и патроны — ты нашла их по­завчера — нигде и никогда не фигурировали, ни в од­ном из представлений этой пьесы. Сейчас я вынимаю холостые и вставляю боевые, причем проделываю это с таким хладнокровием, будто выбрасываю из вазы увядшие цветы и ставлю туда свежие. Да, с таким хладнокровием, что...

Но его пальцы дрожат, и писто­лет падает на пол. Клэр зевает, а затем смеется, за­таив дыхание.

Прекрати!

КЛЭР закрывает рот ла­донью.

А теперь я...

Пауза.

КЛЭР. Ты забыл, что дальше? Ужас! Ведь и я не помню.

ФЕЛИЧЕ. Нет, не забыл. Дальше я кладу пистолет на середину столика — за ним мы обсуждали отноше­ние природы к особям, которые считаются уникума­ми, — а потом... (Кладет пистолет на столик и умол­кает.)

КЛЭР. И что дальше? Не помнишь?

ФЕЛИЧЕ. Помню... однако сейчас я... (Включает магнитофон.) Беру соломинку, погружаю ее в воду и пускаю пузыри из окна гостиной, и мне абсолютно на­плевать, что подумают соседи. Конечно, иногда мыльные пузыри, не взлетев, лопаются, но на этот раз, представьте, они взлетают в золотом свете дня, над зо­лотыми головками подсолнухов. А потом я поворачи­ваюсь к сестренке, у которой ангельский лик, и говорю ей: «Посмотри же! Ты видишь?»

КЛЭР. Да, вон тот очень красивый и все еще не лопнул!

ФЕЛИЧЕ. Иногда мы смотрим на мир одними глазами — и притом одновременно.

КЛЭР. Да, до тех пор пока нас не запрут в разных зданиях и не будут выпускать в разное время под при­целом всевидящего ока, тебя — санитаров, меня же — сиделок. (Берет ноту.) О, как же долго, как долго мы ездили вместе, а теперь приходит время расстаться. Да, снова к подсолнухам и мыльным пузырям — с дороги не свернешь, даже если она ведет назад... (Смотрит на публику.) Баловни природы свое отыг­рали.

ФЕЛИЧЕ не реагирует.

Феличе, представление окончено! (Она останавливает пленку — гитарную мелодию.)

После представления.

КЛЭР (продолжая). Надень-ка пальто. А я свое.

Он ошеломленно на нее смотрит.

Феличе, выходи из образа. Зрители ушли, зал совсем опустел.

ФЕЛИЧЕ. Ушли? Уже? Все?

КЛЭР (доставая пальто из-за дивана). А ты и правда не заметил, как они встали и ушли?

ФЕЛИЧЕ. Я был весь в игре.

КЛЭР. Ты был, а они нет, вот они и ушли.

ФЕЛИЧЕ. Но ты делала в тексте купюры, и это все испортило.

КЛЭР. Я начала их делать только тогда, когда об­становка стала как в тубдиспансере.

Поиск по сайту: