Святыни - Старцев Угол

Исторические особенности возникновения и развития святыни Старцев Угол были исследованы мной при помощи метода анализа литературы. Свято-Духовская и Иванковская пустыни серьезно воздействовали на становление и упрочение христианства в Ардатовском крае, но еще большее значение для Ардатова имела Старцеугловская Преображенская пустынь, располагавшаяся в околотке (ныне полуугасшего села Большое Талызино), из­вестного сейчас под названием Торговое Талызино (находится на границе Ар­датовского района и Нижегородской области) [1, 91].

Сначала Большое Талызино при­надлежало к Алатырскому уезду, но с возникновением в XVIII веке автономно­го Ардатовского уезда Симбирской губернии весь западный Алатырский удел перешел под юрисдикцию новой административной столицы. Примерно тогда же из Большого Талызина выселилась часть крестьян, основавших новое село Верхнее Талызино, постепенно перетянувшее на себя основные функции во­лостного руководства. А Большое Талызино оказалось немного в стороне от торной дороги, но оно успешно процветало за счет базаров и двух ежегодных ярмарок, привлекавших крестьян и торговцев всего уезда. Так что в начале XIX века появились целые Торговые Выселки, которые, слившись с селом, по­меняли его название[2.70]

По данным старых историков, начало Старцеугловской пустыни было положено достаточно рано, между 1641 и 1645 годами. Такая датировка обус­ловлена тем, что в одной из челобитных 1685 года Преображенские монахи писали, что их пустынь существовала со времен царя Михаила Федоровича и что ставилась она по грамоте патриарха Иосифа. А так как Иосиф правил с 1641 по 1652 год, царь же Михаил Федорович умер в 1645 году, то на совмест­ное правление самодержца и кира Иосифа выпадало всего пять неполных лет.

Местоположение обители можно определить более-менее точно, хотя совершенно конкретно указать, где именно стоял этот монастырь, нельзя, не хватает данных. Как писали монахи в челобитной, их пустынь строилась "по обеща­нию алаторца Бажена Игнатьева сына Топорнина" на Старцевом Углу, в черном лесу на берегу речки Вячки, над оврагом. Само название места — Старцев Угол – говорило о том, что Преображенские чернецы не являлись первыми монаха­ми в тех краях, что до них здесь уже побывали отшельники, память о которых отразилась в топониме. Маленький ручей Вачка (Вячка) впадает в речку Меню. Значит, пустынь находилась где-то южнее имения Топорниных деревни Баженовки, входившей в приход храма села Большого Талызина. Ручей Вячка ныне протекает по границе Мордовии и Нижегородской области и впадает в Меню возле деревень Вихляевки, Неусыпаевки и Ульяновки Ардатовского района. С большой долей уверенности можно искать монастырь, располагавшийся в вер­ховьях ручья Вячки, где-то между современными селами Малое Игнатово и Ратманово, или немного повыше, в направлении к селу Чадаевке, где в про­шлом веке все еще хранились некоторые монастырские бумаги. Леса там боль­шого давно нет, впрочем, в радиусе верст пять от гипотетического места оби­тели "черные леса" тоже вырублены в незапамятные времена. Изрядно порабо­тал человек-хозяин над природой-кормилицей [1, 92].

Сейчас та сторона – медвежий угол как Мордовии, так и Нижегород-чины. В старину все это выглядело еще большей глухоманью, но именно это и искали монахи – одиночество и тишину. Важен Топорнин, благотвори­тель и устроитель, собрал в первые годы существования монастыря довольно много монахов – человек сорок. Тогда же он срубил первый де­ревянный храм в честь Преображения Господня, давший название обители. В 1652 году Топорнин направил пат­риарху Иосифу челобитную с просьбой разрешить постройку еще одной церкви, на сей раз во имя свя­тителя Спиридона, епископа Тримифунтского, на что получил разреши­тельную грамоту, в которой не дава­лось никаких прямых указаний на кон­струкцию храма: в те времена патри­архи полностью полагались на вкус плотников, рубивших по всей Руси церкви в клеть и под шатром. Через не­сколько лет патриарх Никон ввел запреты на шатры, и в жалованных грамо­тах появились подробные предписания, как именно надо и как не надо стро­ить дом Божий.

Скорее всего, духовной жизнью монахов в Старцевом Углу тогда руково­дили два опытных человека – "черный поп Никифор да старец Сергий", имена которых попали в старинные документы. Опять мы видим иноков-пилигри­мов, странников, нашедших приют и товарищей по служению на самой окраи­не цивилизации.

Топорнин зимнюю Спиридоновскую церковь поставил в тот же год, а что­бы придать братству экономическую самостоятельность и прочное материаль­ное положение, подарил обители часть принадлежавшего ему леса. Монахи занялись корчеванием, – им не лес был нужен, а пашня [1, 93].

Благодетель Важен Топорнин умер в конце XVII века, а его наследники внук Иван Топорнин и зять Иван Жадовский, крепко пожалевшие о щедрости родича, "сильством" отняли у чернецов землю, сочинили ложную челобитную на имя царей Ивана и Петра Алексеевичей. Старцам пришлось впрягаться в препирательства с претендентами на пашню, вылившиеся в долголетнюю тяжбу. В доказательство своей правоты монахи могли представить единственный документ – выпись за 1665 год, в которой за ними "без дозору" было записано восемь десятин в поле и сенные покосы на 300 копен. Изрядно попотела бра­тия, пока подняла на вырубке такие угодья! От царей пришло повеление подья­чему Алатырской приказной избы Иллариону Протопопову перемерить земли в Старцевом Углу и примирить спорщиков: дать наследникам Бажена Топорнина "порозжую" землю, а монахам записать дарение по полной форме.

Горел в то время монастырь много раз, в пожарах погибло много важных бумаг, настоятели менялись едва ли не каждый год, дела шли наперекосяк, – и в 1692 году опять возникла тяжба. Без земли у Старцеугловской пустыни не ос­тавалось никаких шансов выжить, слишком далеко она спряталась от людей и торных дорог, чтобы рассчитывать на паломников и подаяние. Да еще разбой­ники сильно тревожили: в 1693 году при игумене Иринархе какие-то злоумыш­ленники украли в обители двух лошадей, в следующем году лесные тати "розбили" старца Савватия и пытками вымучили у него всю монастырскую казну – 65 рублей, вдобавок похватали много имущества. Через месяц воры снова побывали в монастыре и увели последнюю лошадь. В 1701 году в очередном пожаре сгорели обе церкви и кельи; "добрые люди", воспользовавшись сумато­хой, разворовали рухлядь и унесли шкатулку с 50-ю рублями.

С большим трудом старцы восстановили одну церковь, но в 1706 году их снова ограбили: унесли из храма деньги, две иконы, очистили келью игумена Кариона, а самого настоятеля пытали страшно — жгли огнем, били, перетира­ли веревками. Игумен вырвался из рук разбойников едва живым, но это уже был не человек, а обезумевший от боли обрубок человека.

Нравы в те времена царили суровые. Ничего странного нет в том, что монахи из пустыни побежали. А так как их и ранее помногу в стенах обители не собиралось, то штатная ситуация в Старцевом Углу на протяжении нескольких царствований XVIII столетия же­лала много лучшего [1, 94].

Не все, но многие настоятели Преображенской пустыни известны поимен­но. В 1685 году братскую общину возглавил строитель иеромонах Никифор, пытавшийся устроить земельные владения обители. На его долю выпали пер­вые споры с наследниками Топорнина, посягнувшими на монашеские угодья. В затяжной борьбе с помещиками строитель Никифор проявил себя как опыт­ный и настойчивый сутяга, и его апелляции к Москве в конечном итоге завер­шились закреплением за монастырем хоть и маленького, но достаточно благо­устроенного надела.

С 1692 по 1702 год в Старцевом Углу настоятельствовал игумен Иринарх, оставивший после себя головешки и почти полностью разо­ренное хозяйство. Далее пять лет настоятельствовал игумен Карион, жертва разбойного нападения. От пыток он так и не сумел оправиться, умирал долго и тяжело. После его смерти году несколько лет пустынью руководили разные люди, не имевшие официально утвержденного настоятельского ранга: это были обычные иеромонахи, почитавшиеся братией наставниками в силу возраста и жизненного опыта. В 1711 году появился узаконенный наместник – иеромо­нах Мисаил, утвержденный епархиальным начальством как строитель пусты­ни. А вот сменил его очень интересный человек – иеромонах Авраамий, в миру Афанасий Григорьев, священник села Островского Нижегородского уез­да. Он родился в 1683 году в семье клирика; по достижении отрочества посту­пил в пономари к своему отцу, потом женился, но вскоре овдовел. В 1714 году он принял постриг в Княгининском монастыре, получил иерейские права, то есть священство, и очень скоро попал в поле зрения епископа Нижегородского Питирима, знаменитого соратника Петра Великого и не менее знаменитого миссионера. В 1719 году Питирим назначил иеромонаха Авраамия строителем Старцеугловской пустыни с тем, чтобы деятельный инок встряхнул приуныв­шую обитель и направил старцев на дело распространения веры среди язычни­ков. Авраамий вполне оправдал возложенные на него надежды и заставил монахов всерьез заниматься проповедью слова Божия среди мордвы окрест­ных весей. Миссионерство – занятие тяжелое, неблагодарное, а порой и про­сто опасное, потому что посягательство чужаков на веру предков язычниками не всегда воспринималось спокойно. Чернецы побежали из Старцева Угла в другие обители, где поспокойнее [1, 95].

Пустынь истончалась. Питирим, получивший к тому времени сан архи­епископа, понимал, что терять такой просветительский центр в гуще языческо­го населения нельзя, поэтому он помог строителю Авраамию деньгами, и в 1722 году Авраамий восстановил Преображенскую церковь и поставил новые кельи взамен обветшавших.

Ничего не помогало: монахи уходили. В 1726 году Авраамий на время покинул монастырь, вместо него бразды правления взял на себя некий монах Корнилий Уланов, человек, судя по всему, нерасторопный и инертный. Правление Корнилия пришлось на годы сурового натиска на монашество, доведенного поборами и запретами до отчаянного по­ложения. Многие мелкие братства в 1727 году лишились самостоятельности и влились в разные монастыри, имевшие солидное экономическое обеспечение. Старцеугловскую пустынь не миновала чаша сия, ее положение оказалось кри­тическим, община балансировала на грани исчезновения. Монахов перевели в Алатырь, – часть в Троицкий монастырь, часть в Свято-Духовскую пустынь. Строитель Авраамий немедленно возвратился в опустевшую обитель, за ко­роткое время вернул назад всех монахов. Этот энергичный и в высшей степени преданный своему долгу человек правил затем по одним данным до 1735 года, по другим – на год больше. Всеми силами пытался он пополнить штат людьми, пошел даже на нарушение правил и постриг пять монахов, не спросив с них "пачпортов", то есть фактически он спрятал под каблук беглых крестьян. Этого ему не простили: его дело разбиралось в Алатыре, потом в Нижнем Нов­городе. Его отлучили от управления пустынью и начислили огромный штраф за непослушание. В эпоху Бироновщины преследования самой деятельной ча­сти духовенства вошли в систему, и Авраамий просто попал под очередную волну проверок, ревизий, сысков и последовавших за ними экзекуций. Но глав­ное иеромонах Авраамий сделал: сберег ядро монастыря, не позволил пустыни развалиться, собрал вокруг себя пусть немногих иноков, но таких, которые не боялись трудностей и работы. Авраамий не отдал в казну монастырские наде­лы, чем обеспечил дальнейшее развитие обители. И не его вина, что последо­вавшие затем события пошли по другому сценарию, ибо сама политика госу­дарства вела к сворачиванию института монашества, обладавшего возможнос­тью всесторонне воздействовать на состояние народного духа [1, 96].

После Авраамия желающих руководить пустынью долго не находилось, и тогда архиепископ Питирим волевым решением возложил настоятельские обя­занности на казначея Митрофана и белого попа Моисея Ермелева. Коллегиаль­ное руководство в монастырях встречалось крайне редко, тем более редким явлением было участие в таком непростом деле не монаха, а обычного приход­ского священника. Вероятно, казначей Митрофан не имел права священства, поэтому духовное окормление братии и было возложено на человека непостриженного. Однако Митрофан продержался на руководящем посту всего два года, 1738 и 1739-й, а затем он отошел в сторону. При нем снова погибла от огня только что отстроенная Спиридоновская церковь (ее восстановление затя­нулось на полтора десятилетия). В 1759 году она горела еще раз, но на сей раз на ее перестройку и переделку после пожара ушло всего два года, потому что помог средствами епископ Нижегородский Феофан.

С 1743 года в Преображенской пустыни подвизался в качестве строителя иеромонах Макарий, в миру Матвей Гаврилов, крестьянин расположенного неподалеку от Старцева Угла русского села Киржеманы. Матвей Гаврилов в 1730 году принял постриг от иеромонаха Авраамия, да так и остался в родимой обители. К сожалению, Макарий ни энергию, ни умственную подготовленность своего наставника не перенял; он был неглупым, добрым, хозяйственным че­ловеком, но в тот период пустыни требовался волевой и авторитетный клирик, способный крепко держать в руках бразды правления и обеспечивать приток в монастырь значительных финансовых средств извне, от дарителей и благожелателей. Ожидать помощи от государства не приходилось, более того, в России уже тогда исподволь готовилось новое наступление на монашество, поднима­лась очередная волна секуляризации. В 1753 году иеромонах Макарий распро­щался с сомнительной честью возглавлять рассыпающееся братство, и далее он жил в монастыре на положении обычного иеромонаха. С 1753 по 1755 год настоятельствовал строи­тель иеромонах Мартиниан, добив­шийся от епископа Феофана разре­шения отправлять монахов собирать подаяние по городам, потому что нищенство оставалось единствен­ным средством существования бра­тии. На подаяния удавалось более-менее сносно содержать штат и обихаживать храмы [1, 97].

Хотя в XVII-XVIII веках монастырей, живших при­вольно, в нашем крае вообще не во­дилось, но Старцеугловской пусты­ни пришлось особенно тяжело. Она существовала на грани гибели, так что строитель Мартиниан просто вынужден был ухватиться за нера­достную перспективу выпрашива­ния милостыни. Настоятель писал епископу Феофану, что "в пустыни на монастырские, церковные и прочие по­требы и братию жалованья по штатам определенного ничего не имеется, и в той нашей пустыни за тем недостатком в церковных потребах и в монастырс­ком строении происходит нужда, а взять на те потребы негде..." Епископ дал разрешение на нищенство с условием, чтобы монахи "кроме нашей епархии не просили бы" и всю милостыню "совестливо" вписывали бы в приходные кни­ги. Мелкий доход приносили также сдававшиеся внаем лавчонки, построен­ные из досок возле стен монастыря. Примерно с 1720-х годов возле обители раз в год собиралась Преображенская ярмарка, не ахти какое торжище, рассчи­танное на обмен товарами между крестьянами и ремесленниками Алатыря, Темникова, Арзамаса. Крупными сделками на Преображенской ярмарке и не пахло, но свои пять рублей за аренду лавок пустынь имела. Для справки: тамо­женные сборы на этой ярмарке исчислялись такой же суммой, а выручка от продажи вина в кабаках, временно открывавшихся здесь же, на торгу, состав­ляла до 18 рублей и больше (данные 1737 года). Однажды, когда сбор от каба­ков упал, таможенники, в оправдание перед недовольным начальством, объяс­нили недостачу "умалением питухов и продажи питий".

После Мартиниана полтора года правил монастырем строитель иеромо­нах Иосиф, потом строитель иеромонах Феофилакт (1757-64 годы). Феофилакту привелось встречать ревизоров, которые в 1764 году тщательно описали пустынь и фактически приговорили ее к исчезновению, порекомендовав Сино­ду вывести ее за штат. Так и произошло: монахи, а их оставалось всего шесть человек, перешли в Алатырь, обитель осталась неприкаянной и пустой.

Мне хотелось бы в общих чертах описать храмы пустыни. Преображен­ская церковь, как выяснилось по описям 1764 года, была одноглавой и покрытой деревянной чешуей, то есть лемехом. Ее размеры составляли (по со­временным меркам) 12 на 6 метров, то есть это почти часовня, настолько она мала [1, 99].

Кроме того, ни утвари особой, ни украшений в ней не имелось: из цен­ного имущества ревизоры зарегистрировали Евангелие в лист, то есть форма­том ин фолио (это обычный размер напрестольных богослужебных книг, пе­чатавшихся в Москве и расходившихся затем по всей России); богослужебные сосуды и утварь частью ковались из меди, частью использовалась керамика, иные лампады вообще резались из дерева. Царские врата и иконостас резьбы не имели, поэтому их назвали "гладкими", то есть сработанными обычными плотниками в виде простых рам для икон.

Вторая церковь, Спиридоновская, была еще меньше Преображенской, но тоже об одной главе, облицованной деревянной чешуей. Из святынь представ­ляли ценность две иконы – Преображения Господня в летнем храме и Казанс­кой Божией Матери в зимнем. На этих образах имелись кое-какие украшения из серебра: на первом девять венцов, на втором оклад по полям и венец на Богоматери и младенце Иисусе.

Что касается конструкции храмов, то употребление для отделки лемехов – очень интересное явление. Лемех представлял собой осиновую фигурную дощечку с уступами в нижней и верхней части. С помощью уступов лемеха крепились друг с другом без гвоздей и издали выглядели как чешуя. Подобные приемы отделки очень любили на севере Руси оттуда, они вместе с монахами перекочевали в среднюю полосу, но в XVIII веке употребление лемехов в на­шем крае встречалось отнюдь не часто.

Обычно храм северного типа выглядел как просторная изба с крутой кры­шей, глава ставилась небольшая и глухая, без окон. Крышу крыли круглыми лемехами, а на главу, особенно луковицу, шли дощечки фигурные, причем раз­ных размеров, потому что изогнутые поверхности требовали варьирования форматами. Чешуя – сложная плотничья работа, сродни искусству; значит, Старцев Угол иногда заполучал настоящих мастеров, которым за работу надо было платить немалые деньги. Еще одно свойство осиновых лемехов заключа­лось в том, что от дождей дерево приобретало странный оттенок и издали че­шуйчатые главы и крыши казались отлитыми из серебра. Эффект получался настолько сильным, что даже знающие люди принимали дерево за благород­ный металл. Кроме главы, на Преображенской церкви высилась еще и звонница над трапезной; колокольня, как и глава, строителями "врезалась" в крышу и тоже обивалась лемехом [1, 100].

После упразднения пустыни храмы стали считаться "на погосте", то есть приходскими для нескольких деревень. Хотя в 1783 году обе церкви описыва­лись уже как обветшавшие, они прослужили еще какое-то время, а потом зак­рылись. Преображенский храм был еще цел в 1838 году, когда его разобрали и перевезли в село Чадаевку, где восстановили с большими изменениями. По­гост Старцев Угол тогда же уничтожили. В 1873 году Преображенскую церковь в Чадаевке еще раз перестроили, значительно расширили, соединили с новой большой колокольней. Последнее обновление состоялось в 1898 году. В годы борьбы с религией этому памятнику XVIII века был нанесен серьезный ущерб, и особенно в плачевном состоянии находится колокольня, которая может рух­нуть в любой момент.

Спиридоновская церковь как кладбищенская стояла до 1879 года. От пре­жних объемов в ней сохранялся только сруб, много раз подновлявшийся и за­ново декорировавшийся. Последнюю четверть XIX века она пустовала и по­степенно ветшала, пока не пришла в полную негодность. Тогда ее разобрали на дрова, которые пошли для отопления нескольких ближних церквей.

А сама Преображенская Старцеугловская пустынь постепенно ушла в не­бытие, память о ней померкла и истончилась на нет, – в том смысле, что знаниями ее истории местные жители владеют не из письменных источников, а из преданий, бытующих в тех краях. Это не означает, что Старцев Угол исчез из поля зрения Церкви. После ликвидации пустыни ее место регулярно оживало, ибо здесь находили себе покой мигрирующие старцы, коих всегда хватало. Из организованной обители Старцев Угол превратился в скит, который время от времени пустел, а потом опять возрождался. Таинственные монахи породили множество легенд, украшающих талызинский фольклор; миряне тоже всегда тянулись к святыне, потому что вблизи монастыря издревле почитались как святые три источника – Спасский, Спиридоновский, Никольский. Священник Валерий, настоятель талызинского храма, уже в наши дни с благословения мит­рополита Нижегородского Николая и епископа Саранского Варсонофия возоб­новил общественные службы на Старцевом Углу, где построена небольшая часовенка и обихожены источники [1, 101].

На месте пустыни расположено сейчас кладбище, но если вглядеться, то можно разглядеть следы древних валов, насыпанных когда-то к стенам монастыря. Само кладбище представляет собой выровненную площадку на краю оврага. Небольшая часовенка стоит на месте зимней церкви обители. От старости часовенка наполовину вросла в землю.

Злоумышленники разорили ее, украв все иконы, бережно хранившееся в самые тяжелые времена. Около часовни на улице упирается в ствол яблони кованый крест 17 в. – подлинник, ценность святыня.

Еще один старинный крест, некогда венчавший купол одной из монастырских церквей, откопали жители окрестных деревень и поставили его в часовне над Спиридонским источником.

Ставится вопрос и о реставрации Чадаевской церкви, некогда построенной из остатков монастырских храмов. Старцев Угол оживает; не очень удачным в прошлом оказался этот эксперимент христи­анского устроения края, но без него история Веры у нас была бы неполной.

Заключение

Таким образом, я достигла цели моей работы, провела исследование святыни Мордовии Старцев Угол. Так, мной были проведены беседы со священником Большеигнатовской церкви Отцом Александром и местными жителями сел Горки и Торговое Талызино. Священник Александр поведал о легендах, дошедших до нас со времён эпохи Ивана Грозного. О таинственных монахах, живших в пещерках под землёй, ходит среди местного населения множество легенд. Тем самым, мною была получена ранее не известная, но достаточно интересная и важная информация относительно Старцева Угла.

Однако, ее было недостаточно для системного освящения материала и я обратилась к имеющимся литературным источникам, в которых достаточно полно освящена история появления святыни Старцева Угла.

Исследуя свой родной край, я поняла, что даже такой небольшой клочок земли, как пустынь в окрестностях села Горки, удивляет своей богатой историей. Чувство родины – одно из важнейших чувств каждого человека, её любят все, независимо от возраста. Как говорят в народе: «Даже птице не годится жить без родины своей». И поэтому у каждого из нас есть такое место, с которым связаны самые приятные воспоминания из детства. Но Родину мало просто любить, нужно знать её историю и природу. Ведь не интересоваться родным краем, не знать своих корней – значит, не знать самого себя.

Список используемой литературы

1 Бахмустов С. Монастыри Мордовии / С. Бахмустов. – Саранск, Мордов. кн. изд-во, 2000. – 976 с.

2 Махаев В. Б. Архитектурная история мордовского края / В. Б. Махаев, А. И. Меркулов. – Рузаевка, 1998. – С. 70.

Поиск по сайту: