ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО ПАХОМИЯ ВЕЛИКОГО

Па­хо­мий ро­дил­ся в Верх­нем Егип­те – в Фива­и­де, имен­но в окрест­но­стях го­ро­да Эсне^[1], в по­след­нем де­ся­ти­ле­тии III в^[2]. Ро­ди­те­ли его бы­ли рев­ност­ные языч­ни­ки. С хри­сти­а­на­ми он по­зна­ко­мил­ся го­раз­до позд­нее, во вре­мя сво­ей крат­ковре­мен­ной служ­бы в вой­ске. За­дат­ки чи­стой жиз­ни ска­за­лись в нем очень ра­но, еще до по­зна­ния Хри­ста.

Од­на­жды ро­ди­те­ли по­ру­чи­ли Па­хо­мию от­не­сти ра­бо­чим ко­те­лок с го­вя­ди­ной. За­но­че­вав по необ­хо­ди­мо­сти в том ме­сте, Па­хо­мий встре­тил ис­ку­ше­ние. Од­на из до­че­рей хо­зя­и­на, де­вуш­ка очень кра­си­вая, убеж­да­ла его со­гре­шить с нею. Це­ло­муд­рен­ный Па­хо­мий от­ве­тил ей стро­го: «Невоз­мож­но мне со­вер­шить это ху­дое де­ло; раз­ве гла­за мои – гла­за со­ба­ки, чтобы мне со­гре­шить с мо­ею сест­рою?»

Немед­лен­но он по­шел до­мой. Впо­след­ствии он сам рас­ска­зы­вал об этом слу­чае мо­на­хам, убеж­дая их тща­тель­но преду­смат­ри­вать со­блаз­ны и по­буж­дать ис­ку­ше­ния.

Свя­той Па­хо­мий не был чужд книж­но­го об­ра­зо­ва­ния. Его по­сле­ду­ю­щая де­я­тель­ность до­ка­зы­ва­ет это. При­том ро­ди­те­ли его бы­ли лю­ди со­сто­я­тель­ные, а сре­ди егип­тян бы­ла раз­ви­та лю­бовь к про­све­ще­нию. Де­тей очень ра­но, в воз­рас­ти пя­ти-вось­ми лет, по­сы­ла­ли в шко­лу. Здесь они учи­лись чи­тать и пи­сать, при­чем пре­по­да­ва­лись им и пра­ви­ла нрав­ствен­но­сти: эти пра­ви­ла за­клю­ча­лись в са­мых про­пи­сях.

Ко­гда Па­хо­мию ис­пол­ни­лось два­дцать лет, он был взят в вой­ско. В это вре­мя у им­пе­ра­то­ра Кон­стан­ти­на бы­ла вой­на с ка­ким-то «ти­ра­ном», ве­ро­ят­но с Мак­сен­ци­ем, в 315 г. Па­хо­мий со сво­и­ми то­ва­ри­ща­ми – но­во­на­бран­ны­ми во­и­на­ми от­пра­вил­ся в путь. К ве­че­ру до­стиг­ли го­ро­да Эсне. Здесь Па­хо­мий и его то­ва­ри­щи бы­ли остав­ле­ны в зда­нии тем­ни­цы под охра­ной стра­жи. Ско­ро яви­лись сю­да хри­сти­ане с за­па­са­ми хле­ба и вся­ких ку­ша­ньев и усерд­но про­си­ли пут­ни­ков под­кре­пить свои си­лы. Ко­гда Па­хо­мий по­том спра­ши­вал, по­че­му эти лю­ди так за­бо­тят­ся о них, со­всем не зная их, ему от­ве­ча­ли, что это хри­сти­ане,и что они по­сту­па­ют так ра­ди Бо­га. Это ока­за­ло силь­ное дей­ствие на впе­чат­ли­тель­ную ду­шу Па­хо­мия.

На дру­гой день Па­хо­мий и его спут­ни­ки от­пра­ви­лись да­лее, к го­ро­ду Ан­ти­ноэ^[3]. Здесь очень мно­гие мо­ло­дые во­и­ны пре­да­ва­лись вся­ким уте­хам и чув­ствен­ным удо­воль­стви­ям. Они хо­те­ли со­блаз­нить и Па­хо­мия, но он стал вы­ше со­блаз­на и на­стой­чи­во от­вле­кал от зла сво­их то­ва­ри­щей. В это вре­мя им­пе­ра­тор Кон­стан­тин одер­жал по­бе­ду над сво­и­ми вра­га­ми и от­дал при­каз рас­пу­стить вой­ско. Вме­сте с дру­ги­ми и Па­хо­мий осво­бо­дил­ся от необ­хо­ди­мо­сти участ­во­вать в по­хо­де. Те­перь для него на­ста­ло вре­мя сде­лать­ся хри­сти­а­ни­ном. Он пла­мен­но же­лал слу­жить вер­но Хри­сту Бо­гу, хра­нить се­бя чи­стым от вся­кой сквер­ны пло­ти и ду­ха и де­лать по си­лам сво­им доб­ро ближ­ним. Обет со­вер­шен­ной вер­но­сти Хри­сту он дал еще в за­клю­че­нии в го­род Эсне, по­ра­жен­ный ми­ло­сер­ди­ем хри­сти­ан.

От­пу­щен­ный на сво­бо­ду, свя­той Па­хо­мий от­прав­ля­ет­ся те­перь в уеди­нен­ное се­ле­ние Ше­не­сит (Хи­но­воск). Здесь он огла­ша­ет­ся в ис­ти­нах ве­ры Хри­сто­вой и при­ни­ма­ет Свя­тое Кре­ще­ние в здеш­ней церк­ви. В окрест­но­стях се­ле­ния Ше­не­сит Па­хо­мий жил до­воль­но дол­го. Он по­се­лил­ся здесь в ста­рин­ном, то­гда уже пу­стом, хра­ме Се­ра­пи­са. На­доб­но за­ме­тить, что при ши­ро­ком рас­про­стра­не­нии хри­сти­ан­ства мог­ло за­пу­стеть мно­го хра­мов язы­че­ских. Сред­ства к про­пи­та­нию он до­бы­вал усерд­ным тру­дом, воз­де­лы­вая ово­щи и несколь­ко пальм. Эти ово­щи и пло­ды бы­ли пи­щей и для тех, кто слу­чай­но или на­ро­чи­то при­хо­дил сю­да, так­же и для бед­ных, жив­ших в Ше­не­си­те. Па­хо­мий пре­успе­вал здесь в люб­ви к ближ­не­му. Мно­гие ис­ка­ли у него уте­ше­ния. Сла­ва его рас­про­стра­ня­лась и даль­ше Ше­не­си­та. Бла­го­че­стие, лю­бовь к ближ­не­му и рас­су­ди­тель­ность Па­хо­мия уже и в это вре­мя при­вле­ка­ли к нему мно­гих на по­сто­ян­ное жи­тель­ство. В это вре­мя рев­ность об уго­жде­нии Бо­гу очень мно­гих по­буж­да­ла остав­лять шум­ные го­ро­да и се­ла, и ес­ли яв­лял­ся где-ни­будь осо­бен­но усерд­ный по­движ­ник, к нему устрем­ля­лись лю­би­те­ли пу­стын­но­го жи­тия. Мы ви­дим, что вско­ре Па­хо­мий на­чи­на­ет ис­кать боль­ше­го уеди­не­ния, ищет се­бе са­мо­му ру­ко­во­ди­те­ля в по­дви­гах ду­хов­ных. Мо­жет быть, имен­но опыт ру­ко­во­ди­тель­ства сво­и­ми со­жи­те­ля­ми и про­бу­дил в Па­хо­мий по­треб­ность в ру­ко­во­ди­те­ле и для се­бя са­мо­го. Жи­вя в окрест­но­стях Ше­не­си­та, Па­хо­мий был во мно­гом по­ле­зен жи­те­лям это­го се­ле­ния. Ко­гда в се­ле­нии ста­ла сви­реп­ство­вать ка­кая-то страш­ная за­ра­зи­тель­ная бо­лезнь, от ко­то­рой очень мно­гие уми­ра­ли, Па­хо­мий слу­жил боль­ным и да­же до­став­лял жи­те­лям в боль­шом ко­ли­че­стве су­чья ака­ции, чтобы, сжи­гая их, они мог­ли очи­щать воз­дух.

В пер­вые го­ды сво­ей ино­че­ской жиз­ни Па­хо­мий еще не вполне яс­но от­ли­чал пра­во­слав­ное уче­ние от ере­ти­че­ских из­мыш­ле­ний, не вполне вер­но знал, где ис­тин­ная цер­ковь Хри­сто­ва. Его ста­ра­лись при­влечь на свою сто­ро­ну по­сле­до­ва­те­ли ере­ти­ка Мар­ки­о­на^[4]. Но он знал, что есть и иные, от­лич­ные од­но от дру­го­го, уче­ния, уси­ли­ва­ю­щи­е­ся до­ка­зать свою ис­тин­ность. Сму­щен­ный этим раз­но­гла­си­ем, он со сле­за­ми мо­лил Бо­га от­крыть ему, где ис­ти­на. В вос­хи­ще­нии он слы­шал го­лос, что ис­ти­на хра­нит­ся в той церк­ви, ко­то­рою управ­ля­ет Алек­сандр, епи­скоп Алек­сан­дрий­ский. Ко­неч­но Па­хо­мий те­перь всем серд­цем стал же­лать по­знать эту ис­ти­ну и все­гда вполне быть вер­ным ей.

По­треб­ность в ру­ко­во­ди­те­ле по­бу­ди­ла Па­хо­мия оста­вить свое жи­ли­ще в окрест­но­стях Ше­не­си­та. По­буж­де­ни­ем к это­му бы­ло еще же­ла­ние все­це­ло по­свя­тить се­бя Бо­гу, ду­хов­но­му очи­ще­нию и со­вер­шен­ство­ва­нию. Па­хо­мий бо­ял­ся и то­го, что его по­сто­ян­ные за­бо­ты о раз­лич­ных нуж­дах ми­рян, за­бо­ты, бо­лее все­го при­лич­ные свя­щен­ни­кам и вер­ным ми­ря­нам, мо­гут со­блаз­нить бо­лее сла­бых ино­ков: они, по при­ме­ру Па­хо­мия, мог­ли бы увлечь ее слу­же­ни­ем ми­ру и в то же вре­мя не су­меть со­хра­нить се­бя не осквер­нен­ны­ми от ми­ра. Па­хо­мий оста­вил окрест­но­сти Ше­не­си­та, про­жив здесь три го­да. Ухо­дя от­сю­да, он про­сил од­но­го ста­ро­го мо­на­ха воз­де­лы­вать здесь ово­щи и паль­мы ра­ди при­хо­див­ших сю­да бед­ня­ков.

Вот Па­хо­мий разыс­кал кел­лию слав­но­го сво­и­ми по­дви­га­ми стар­ца Па­ла­мо­на. Этот ста­рец жил в неко­то­ром уда­ле­нии от го­ро­дов и се­ле­ний. Он поль­зо­вал­ся ува­же­ни­ем во всей окрест­ной стране. Око­ло него жи­ли и дру­гие мо­на­хи, сле­до­вав­шие его со­ве­там и под­ра­жав­шие ему в об­ра­зе жиз­ни. Но очень мно­гие вско­ре ухо­ди­ли от­сю­да, чув­ствуя, что им не по си­лам та­кой стро­гий об­раз жиз­ни. Ко­гда Па­хо­мий по­сту­чал­ся к ав­ве Па­ла­мо­ну, ста­рец спро­сил:

– За­чем ты сту­чишь?

Па­хо­мий от­ве­чал, что и он хо­чет быть мо­на­хом.

Ста­рец воз­ра­зил ему, убеж­дая его ид­ти об­рат­но, чтобы ис­пы­тать се­бя, мо­жет ли он вы­не­сти тот стро­гий об­раз жиз­ни, ка­кой ве­дут уче­ни­ки Па­ла­мо­на. Он го­во­рил Па­хо­мию:

– Я дол­жен сна­ча­ла ска­зать те­бе, ка­ко­ва ме­ра жиз­ни мо­на­ше­ской. Вот она. Во вся­кое вре­мя мы бодр­ству­ем по­ло­ви­ну но­чи, раз­мыш­ляя о сло­ве Бо­жи­ем; очень ча­сто мы оста­ем­ся с ве­че­ра до утра ра­бо­тать сво­и­ми ру­ка­ми, де­лать ве­рев­ки, чтобы бо­роть­ся со сном и снаб­жать се­бя тем, что нуж­но для под­дер­жа­ния на­ше­го те­ла. То, что оста­ет­ся сверх на­шей нуж­ды, мы от­да­ем бед­ным. Что же ка­са­ет­ся то­го, чтобы есть мас­ло или что-ни­будь ва­ре­ное, пить ви­но, мы не зна­ем, что это зна­чит. Мы по­стим­ся вся­кий день до ве­че­ра в про­дол­же­ние лет­не­го вре­ме­ни, а зи­мою мы по­стим­ся по два дня под­ряд или по три. Пра­ви­ло об­щих мо­литв – шесть­де­сят раз мо­лить­ся днем и шесть­де­сят раз но­чью, кро­ме тех мо­литв, кои мы тво­рим в каж­дое мгно­ве­ние и ко­их сче­та мы не зна­ем.

Ав­ва Па­ла­мон убеж­дал Па­хо­мия еще ис­пы­тать се­бя и то­гда уже сно­ва явить­ся к нему.

Па­хо­мий ре­ши­тель­но от­ве­тил стар­цу:

– Я во всем ис­пы­ты­вал се­бя в про­дол­же­ние мно­гих дней, преж­де чем явить­ся к те­бе.

То­гда Па­ла­мон от­крыл дверь, брат­ски об­ло­бы­зал Па­хо­мия и по­спе­шил объ­яс­нить ему, что все это он го­во­рил не из тще­сла­вия, а ра­ди его спа­се­ния, что это­го они не со­об­ща­ют лю­дям мир­ским. Од­на­ко ав­ва Па­ла­мон опять вы­ска­зал же­ла­ние, чтобы Па­хо­мий воз­вра­тил­ся в свое преж­нее жи­ли­ще, чтобы там еще ис­пы­тать се­бя.

Но Па­хо­мий воз­ра­зил:

– Я уже ис­пы­тал свою ду­шу во всем и уве­рен, что при по­мо­щи Бо­жи­ей, по тво­им свя­тым мо­лит­вам, серд­це твое бу­дет спо­кой­но от­но­си­тель­но ме­ня.

Ста­рец от­ве­тил ему:

– Очень хо­ро­шо.

Па­хо­мий тот­час же был при­нят. Ав­ва Па­ла­мон несколь­ко дней осо­бен­но вни­ма­тель­но на­блю­дал за Па­хо­ми­ем, чтобы ис­пы­тать его в мо­лит­ве, в бодр­ство­ва­нии, в по­сте. Ко­гда нуж­но бы­ло есть хлеб, ста­рец остав­лял Па­хо­мия есть од­но­го.

По­сле трех­ме­сяч­но­го ис­пы­та­ния ав­ва Па­ла­мон об­лек Па­хо­мия в мо­на­ше­ские одеж­ды, опо­я­сал его ино­че­ским по­я­сом^[5], пред чем оба по­движ­ни­ка вме­сте мо­ли­лись це­лую ночь. Те­перь Па­ла­мон осо­бен­но ста­рал­ся при­учить Па­хо­мия к ноч­но­му мо­лит­вен­но­му бодр­ство­ва­нию. С ве­че­ра они за­го­тов­ля­ли ма­те­ри­ал для руч­но­го тру­да, по­том дол­го с усер­ди­ем мо­ли­лись, на­ко­нец, при­ни­ма­лись за ра­бо­ту, ста­ра­ясь не по­те­рять мо­лит­вен­ной на­стро­ен­но­сти ду­ха и не под­дать­ся сну. Ко­гда на­сту­пил празд­ник Свя­той Пас­хи, Па­ла­мон ска­зал Па­хо­мию, что в этот день он бу­дет два­жды вку­шать пи­щу. При­го­тов­ляя пи­щу, Па­хо­мий влил в нее немно­го мас­ла. Но Па­ла­мон не за­хо­тел та­ко­го ослаб­ле­ния по­ста да­же и в день Пас­хи. С ве­ли­кою скор­бью он го­во­рил: «Мой Бог был рас­пят за ме­ня, а я бу­ду есть мас­ло, ко­то­рое да­ет кре­пость те­лу!»

Он хо­тел бы­ло со­всем от­ка­зать­ся от пи­щи до дру­го­го дня. Ста­рец толь­ко то­гда со­гла­сил­ся при­нять пи­щу, ко­гда Па­хо­мий бро­сил соль, со­дер­жав­шую немно­го мас­ла, и по­дал ему соль, по­сы­пан­ную зо­лой. Па­хо­мий с ве­ли­ким сми­ре­ни­ем про­сил про­ще­ния. Ко­неч­но, они оба вку­си­ли хле­ба с со­лью. Сле­зы тек­ли по ла­ни­там стро­го­го стар­ца и сми­рен­но­го уче­ни­ка, же­лав­ше­го во всем под­ра­жать сво­е­му лю­би­мо­му учи­те­лю.

Па­хо­мий ча­сто уеди­нял­ся сре­ди гор и здесь це­лые но­чи про­во­дил в пла­мен­ной мо­лит­ве. Ме­сто, где он мо­лил­ся в лет­ний зной, воз­де­вая ру­ки к небу и не поз­во­ляя се­бе опу­стить их, ино­гда по­кры­ва­лось да­же гря­зью от обиль­но­го по­та, па­дав­ше­го с его те­ла. Па­хо­мий не об­ра­щал вни­ма­ния на то, что ино­гда в его но­ги вон­за­лись ко­лю­чие иг­лы тер­нов­ни­ка. Ка­кие бы неудоб­ства пу­стын­ной жиз­ни ни встре­ча­лись, он с бла­го­ду­ши­ем сно­сил все, взи­рая по­сто­ян­но на те му­че­ния, ка­кие тер­пел ра­ди на­ше­го спа­се­ния Гос­подь Иисус Хри­стос.

Во всем стро­гие к се­бе и вме­сте сми­рен­ные, Па­ла­мон и Па­хо­мий не дер­за­ли про­сить се­бе от Бо­га зна­ме­ния, ни­ко­гда не на­де­я­лись на свою пра­вед­ность. Из по­след­не­го вре­ме­ни жиз­ни ав­вы Па­ла­мо­на из­ве­стен сле­ду­ю­щий слу­чай, по­ка­зы­ва­ю­щий, как был строг к се­бе учи­тель Па­хо­мия да­же и то­гда, ко­гда си­лы его от ста­ро­сти и по­дви­гов очень осла­бе­ли.

Од­на­жды Па­ла­мон силь­но за­бо­лел. Ино­ки при­гла­си­ли к нему опыт­но­го вра­ча. Но врач от­ка­зал­ся ле­чить стар­ца, ска­зав, что ему преж­де все­го необ­хо­ди­мо улуч­шить пи­та­ние. Бра­тья ста­ли убеж­дать стар­ца по­слу­шать­ся вра­ча. Он со­гла­сил­ся при­ни­мать пи­шу, на­зна­чен­ную боль­ным. Ко­гда Па­ла­мон и по­сле это­го не вы­здо­ро­вел, он на­чал с глу­бо­ким убеж­де­ни­ем го­во­рить ино­кам:

– Не ду­май­те, что здо­ро­вье при­хо­дит от тлен­ной пи­щи: ведь си­ла и здо­ро­вье при­хо­дят от Хри­ста; ведь му­че­ни­ки Хри­сто­вы да­ва­ли от­се­кать свои чле­ны, тер­пе­ли огонь и вся­кие ви­ды му­че­ний, по­ка на­ко­нец их не обез­глав­ли­ва­ли. А я! Я не мо­гу вы­но­сить лег­кую бо­лезнь, я про­сил вра­ча за­бо­тить­ся о мне; я поль­зо­вал­ся ле­кар­ства­ми; по­том, со­гла­сив­шись поль­зо­вать­ся ими, я не по­лу­чил от­сю­да ни­ка­кой поль­зы. Мне оста­ет­ся од­но – сно­ва на­чать свои по­дви­ги; это луч­шее ле­кар­ство, и Тот, по Чье­му пу­ти я иду, ко­неч­но бу­дет знать мое на­ме­ре­ние, бу­дет пе­щись о мне боль­ше, чем я сам мог бы сде­лать.

Ав­ва Па­ла­мон с преж­ним усер­ди­ем и по­сто­ян­ством пре­дал­ся ино­че­ским по­дви­гам, огра­ни­чи­вая все свои по­треб­но­сти. Ми­ло­сер­дый Гос­подь на неко­то­рое вре­мя вос­ста­но­вил его здо­ро­вье.

Од­на­жды Па­хо­мий хо­дил по пу­стыне. На­ко­нец, он до­стиг раз­ва­лин се­ле­ния Та­вен­ни­си, немно­го к югу от Ше­не­си­та в окру­ге Тен­тир­ском^[6]. Здесь Па­хо­мий услы­шал го­лос: «Па­хо­мий, Па­хо­мий, под­ви­зай­ся и пре­бы­вай на этом ме­сте; по­строй се­бе оби­тель, и мно­же­ство лю­дей при­дут к те­бе, чтобы сде­лать­ся мо­на­ха­ми око­ло те­бя, и по­лу­чат они поль­зу ду­шам сво­им».

Па­хо­мий немед­лен­но идет к ав­ве Па­ла­мо­ну и со­об­ща­ет ему об этом. То­гда они оба от­прав­ля­ют­ся в Та­вен­ни­си и стро­ят здесь оби­тель, стро­ят соб­ствен­но неболь­шое ино­че­ское жи­ли­ще. Па­ла­мон по­шел опять на ме­сто сво­их преж­них по­дви­гов. При этом он ука­зал на бли­зость сво­ей кон­чи­ны и пред­рек бу­ду­щую сла­ву Па­хо­ми­е­ва мо­на­сты­ря. Ста­рец уве­рял сво­е­го лю­би­мо­го уче­ни­ка, что Гос­подь по­шлет ему си­лу и тер­пе­ние для управ­ле­ния мно­го­чис­лен­ны­ми бра­ти­я­ми. По­сле про­дол­жи­тель­ной мо­лит­вы они рас­ста­лись. Па­ла­мо­ну со­пут­ство­ва­ли неко­то­рые уче­ни­ки его, при­хо­див­шие на­ве­стить сво­е­го учи­те­ля.

Про­шло неко­то­рое вре­мя, и ав­ва Па­ла­мон опас­но за­бо­лел. Уче­ни­ки его по­сла­ли за Па­хо­ми­ем. Он быст­ро от­пра­вил­ся к стар­цу и остал­ся при нем, чтобы слу­жить ему до са­мой смер­ти его. На­ко­нец, ста­рец по­чил смер­тью пра­вед­ни­ка в де­ся­том ча­су два­дцать пя­то­го дня ме­ся­ца ави­ва. Уче­ни­ки его про­ве­ли всю ночь в чте­нии и пе­нии псал­мов над стар­цем. Утром они со­вер­ши­ли обыч­ную мо­лит­ву и по­том от­нес­ли те­ло по­чив­ше­го на го­ру, на неко­то­ром рас­сто­я­нии от его кел­лии; там они по­хо­ро­ни­ли его, со­вер­шив еще раз усерд­ное мо­ле­ние об упо­ко­е­нии ду­ши усоп­ше­го стар­ца со свя­ты­ми. Все они те­перь бы­ли в ве­ли­кой пе­ча­ли. Ли­шив­шись со­ве­тов и уте­ше­ний ве­ли­ко­го стар­ца ав­вы Па­ла­мо­на, они счи­та­ли се­бя си­ро­та­ми. Па­хо­мий воз­вра­тил­ся в свою кел­лию в Та­вен­ни­си, скор­бя о по­чив­шем на­став­ни­ке, и в сво­ем уеди­не­нии пре­дал­ся уси­лен­ным по­дви­гам бла­го­че­стия. Вско­ре он сам де­ла­ет­ся ру­ко­во­ди­те­лем дру­гих на пу­ти ко спа­се­нию. Ко­гда Па­хо­мий один жил в Та­вен­ни­си, к нему при­шел стар­ший брат его, Иоанн. Па­хо­мий с лю­бо­вью при­нял бра­та. Про­шло уже мно­го лет со дня их раз­лу­ки, так как Па­хо­мий не воз­вра­щал­ся до­мой по­сле то­го, как был взят в вой­ско. Бла­го­че­сти­вая бе­се­да Па­хо­мия силь­но по­дей­ство­ва­ла на Иоан­на, и он остал­ся в Та­вен­ни­си на­все­гда.

Оба бра­та те­перь тру­ди­лись уже об­щи­ми си­ла­ми. До­бы­тое усерд­ным тру­дом они от­да­ва­ли нуж­да­ю­щим­ся. Они про­во­ди­ли очень стро­гую жизнь. Оде­тые в гру­бое шер­стя­ное пла­тье, они ухо­ди­ли в жар­кие ме­ста, где сто­я­ли до утра на мо­лит­ве, не сги­бая ни ко­лен, ни рук, про­стер­тых к небу. Та­кую все­нощ­ную мо­лит­ву они со­вер­ша­ли очень ча­сто, хо­тя но­ги их ино­гда пух­ли от на­пря­же­ния, а мос­ки­ты до кро­ви ку­са­ли их ру­ки. Ес­ли бра­тьев-по­движ­ни­ков одоле­вал сон, они са­ди­лись на том же ме­сте, где со­вер­ша­ли свою мо­лит­ву, но не поз­во­ля­ли се­бе опи­рать­ся на что-ни­будь. В про­дол­же­ние дня они до тех пор за­ни­ма­лись те­лес­ным тру­дом, по­ка зной от па­ля­щих лу­чей юж­но­го солн­ца не де­лал­ся невы­но­си­мым.

Ра­ди бу­ду­щих сво­их со­жи­те­лей Па­хо­мий на­чал за­бо­тить­ся об устрой­стве огра­ды во­круг то­го ме­ста, где он под­ви­зал­ся с бра­том. Па­хо­мий же­лал, чтобы огра­да за­клю­чи­ла в се­бе как мож­но боль­ше ме­ста: он ожи­дал к се­бе мно­го дру­гих ино­ков. Но Иоанн, пред­по­ла­гая, что они все­гда оста­нут­ся вдво­ем, недру­же­люб­но смот­рел на этот труд. Он да­же пор­тил умыш­лен­но сте­ну, ко­то­рую они стро­и­ли. Па­хо­мий од­на­жды ска­зал ему по это­му по­во­ду: «До­воль­но безу­мия!»

Иоанн очень рас­сер­дил­ся и дол­го по­том не мог успо­ко­ить­ся, хо­тя Па­хо­мий про­сил про­ще­ния.

К ве­че­ру это­го дня Па­хо­мий со­шел со сте­ны и дол­го мо­лил­ся. В это вре­мя он еще жи­вее по­чув­ство­вал свою ви­ну пред Иоан­ном и утром еще с боль­шим сми­ре­ни­ем про­сил у него про­ще­ния. Ко­неч­но, бра­тья-по­движ­ни­ки те­перь ста­ли еще боль­ше лю­бить друг дру­га и сми­рять­ся один пред дру­гим, Иоанн бо­лее и бо­лее пре­успе­вал в по­дви­гах бла­го­че­стия и са­мо­умерщ­вле­ния. Ско­ро, до­стиг­ши вы­со­ко­го ду­хов­но­го со­вер­шен­ства, он умер, опла­ки­ва­е­мый бра­том Па­хо­ми­ем. Па­хо­мий в это вре­мя был уже со­вер­шен­ным по­движ­ни­ком. По­это­му и ис­ку­ше­ния бы­ва­ли у него очень силь­ные, но сво­ею мо­лит­вою и тер­пе­ни­ем он все­гда успе­вал от­ра­жать са­мые страш­ные коз­ни вра­га.

Вот что слу­ча­лось с ним. Ино­гда, ко­гда он хо­тел пре­кло­нить ко­ле­на для мо­лит­вы, пред ним, по дей­ствию де­мо­нов, яв­ля­лась как бы яма; но Па­хо­мий без­бо­яз­нен­но мо­лил­ся. Ино­гда на до­ро­ге окру­жа­ли его де­мо­ны по­доб­но по­чет­ной стра­же и гром­ко кри­ча­ли: «Осво­бо­ди­те до­ро­гу для че­ло­ве­ка Бо­жия». Диа­вол очень же­лал вну­шить Па­хо­мию тще­сла­вие и гор­дость; но он был со­вер­шен­но нечув­стви­те­лен к это­му ис­ку­ше­нию. То вдруг диа­вол де­лал, что кел­лия Па­хо­ми­е­ва тряс­лась и ко­ле­ба­лась, как буд­то го­то­ва бы­ла упасть; но Па­хо­мий ни­сколь­ко не сму­щал­ся этим и с глу­бо­чай­шим спо­кой­стви­ем по­вто­рял сло­ва псал­ма: «Бог нам при­бе­жи­ще и си­ла, ско­рый по­мощ­ник в бе­дах. По­это­му не убо­им­ся, хо­тя бы по­ко­ле­ба­лась зем­ля и го­ры дви­ну­лись в серд­це мо­рей» (Пс. 45:2-3).

Од­на­жды де­мо­ны яв­ля­лись Па­хо­мию в ви­де ра­бот­ни­ков, усерд­но ста­рав­ших­ся сдви­нуть ка­мень с ме­ста при по­мо­щи ка­на­тов, но – без успе­ха. Мо­лит­ва Па­хо­мия за­ста­ви­ла их ис­чез­нуть. Мно­го раз, ко­гда Па­хо­мий са­дил­ся есть скуд­ную пи­щу, бе­сы яв­ля­лись ему в ви­де на­гих жен­щин; но Па­хо­мий за­кры­вал гла­за и от­вра­щал от ви­де­ния серд­це, и – де­мо­ны ис­че­за­ли. Борь­ба с тем­ны­ми си­ла­ми ада тре­бо­ва­ла от Па­хо­мия боль­ше­го на­пря­же­ния всех сил и ино­гда очень его утом­ля­ла. Од­на­жды Гос­подь по­слал ему но­во­го уте­ши­те­ля в ли­це ино­ка Апол­ло­на^[7]. При­шед­ши к Па­хо­мию, этот бла­го­че­сти­вый, опыт­ный и доб­рый инок ре­ши­тель­но ска­зал ему:

– Будь му­же­стве­нен, Па­хо­мий: не бой­ся ни­ка­ко­го дей­ствия со сто­ро­ны ду­хов, ибо по­мощь Бо­жия даст те­бе по­бе­ду над ни­ми.

Этот ста­рец остал­ся с Па­хо­ми­ем, к ве­ли­ко­му уте­ше­нию для обо­их. Впро­чем, ста­рец Апол­лон ско­ро скон­чал­ся. Од­на­жды, ко­гда Па­хо­мий со­би­рал трост­ник для сво­е­го ру­ко­де­лия, Ан­гел Гос­по­день явил­ся и ска­зал ему: «Па­хо­мий, Па­хо­мий, Па­хо­мий! Во­ля Бо­жия – чтобы ты слу­жил ро­ду че­ло­ве­че­ско­му и вос­со­еди­нял лю­дей с Бо­гом».

Ко­гда Ан­гел Гос­по­день уда­лил­ся, Па­хо­мий остал­ся и смот­рел вслед его, го­во­ря: «Это – де­ло Гос­подне».

Со­брав немно­го трост­ни­ка, он по­шел в свое оби­та­ли­ще.

Вско­ре по­сле яв­ле­ния ан­ге­ла, к пре­по­доб­но­му Па­хо­мию при­шли три че­ло­ве­ка – Пшен­та­и­си, Су­рус и Пшои. Они ска­за­ли Па­хо­мию: «Мы хо­тим сде­лать­ся мо­на­ха­ми вбли­зи те­бя и быть ра­ба­ми Хри­сто­вы­ми».

Убе­див­шись в их ис­крен­нем бла­го­че­стии, Па­хо­мий с лю­бо­вью и ра­до­стью при­ни­ма­ет их и да­ет им мо­на­ше­скую одеж­ду.

Эти три ино­ка с увле­че­ни­ем и по­сто­ян­ством пре­да­ют­ся са­мым труд­ным по­дви­гам, ру­ко­во­ди­мые при­ме­ром и на­став­ле­ни­я­ми свя­то­го Па­хо­мия. Их по­ра­зи­ло его тру­до­лю­бие. Ав­ва Па­хо­мий сам за­бо­тит­ся о всем, сам очи­ща­ет и по­ли­ва­ет сад, от­во­ря­ет дверь при­хо­дя­щим и бе­се­ду­ет с ни­ми, с усер­ди­ем слу­жит боль­ным. О но­вых ино­ках он го­во­рил: «Это – мо­ло­дые рас­те­ния, не до­стиг­шие еще той ме­ры, чтобы слу­жить дру­гим».

Осво­бож­дая но­вых ино­ков от вся­кой внеш­ней за­бо­ты, Па­хо­мий вну­шал им, чтобы они усерд­но за­ни­ма­лись де­ла­ми, ко­то­рые пря­мо ве­дут к очи­ще­нию серд­ца, к укреп­ле­нию во­ли в доб­ро. Ко­гда пер­вые уче­ни­ки от­кры­то вы­ра­жа­ли Па­хо­мию свое со­жа­ле­ние по по­во­ду его по­сто­ян­ных тру­дов для них, он го­во­рил им с глу­бо­кою ве­рою: «Ка­кой че­ло­век мо­жет при­вя­зать жи­вот­ное к ма­шине^[8] и пре­не­бре­гать им до­то­ле, по­ка оно не упа­дет и не умрет? Ко­гда Гос­подь уви­дит, что я утом­лен, Он по­шлет нам лю­дей, ко­то­рые бу­дут по­мо­гать нам во вся­ком доб­ром де­ле».

Для утвер­жде­ния пер­вых сво­их уче­ни­ков в доб­ро­де­те­ли свя­той Па­хо­мий на­ло­жил на них неко­то­рые пра­ви­ла. Еди­но­об­ра­зие в пи­ще и одеж­де бы­ло при­зна­но необ­хо­ди­мым и в этом ма­лень­ком об­ще­жи­тии.

Слух о бла­го­че­стии и муд­ро­сти свя­то­го Па­хо­мия бо­лее и бо­лее рас­про­стра­ня­ет­ся по Егип­ту. К нему яв­ля­ют­ся то те, то дру­гие лю­ди, про­ник­ну­тые жаж­дой выс­ших по­дви­гов. При­хо­ди­ли ино­гда и от­шель­ни­ки, уже до­стиг­шие вы­со­ко­го ду­хов­но­го со­вер­шен­ства, чтобы от­дать се­бя под ру­ко­вод­ство свя­то­му Па­хо­мию. Так яви­лись пять слав­ных по­движ­ни­ков, ко­то­рые преж­де про­во­ди­ли от­шель­ни­че­скую жизнь. Это бы­ли: ав­ва Пе­чош (или Пе­ку­сий), ав­ва Кор­ни­лий, ав­ва Па­вел, ав­ва Па­хо­мий и ав­ва Иоанн. Па­хо­мий всех их при­нял с ра­до­стью. Яв­ля­лись ино­гда лю­ди с ху­дым на­стро­е­ни­ем ду­ши и с дур­ны­ми на­вы­ка­ми. За­ме­чая, что их нель­зя увра­че­вать, но что они мо­гут сво­им при­ме­ром раз­вра­тить дру­гих ино­ков, Па­хо­мий уда­лял их из сво­е­го об­ще­жи­тия. К свя­то­му Па­хо­мию стре­ми­лись мно­гие, и он был для них по­сто­ян­ным ру­ко­во­ди­те­лем и на­став­ни­ком.

Дви­жи­мый лю­бо­вью к ближ­ним, свя­той Па­хо­мий с по­мо­щью сво­их ино­ков в бли­жай­шем к мо­на­сты­рю се­ле­нии по­стро­ил цер­ковь, чтобы жи­те­ли это­го се­ле­ния мог­ли при­сту­пать ча­ще к при­ча­ще­нию Св. Та­ин и на­зи­дать­ся слу­ша­ни­ем сло­ва Бо­жия. По бед­но­сти оби­та­те­лей свя­той Па­хо­мий при­нял на се­бя все из­держ­ки по со­вер­ше­нию Ев­ха­ри­стии. Сам он с бра­ти­я­ми и чи­тал в этой церк­ви. Ко­гда нель­зя бы­ло най­ти пре­сви­те­ра, Па­хо­мий при­хо­дил в цер­ковь и на­зи­дал при­сут­ству­ю­щих чте­ни­ем сло­ва Бо­жия. Ино­ки в церк­ви так бла­го­го­вей­но дер­жа­ли се­бя и Па­хо­мий так усерд­но ис­пол­нял обя­зан­но­сти чте­ца, что по­се­ти­те­ли этой церк­ви по­сте­пен­но остав­ля­ли гре­хи, за­бо­ти­лись об очи­ще­нии серд­ца, де­ла­лись хри­сти­а­на­ми не по од­но­му лишь име­ни. На ав­ву Па­хо­мия они смот­ре­ли не как на че­ло­ве­ка, но как на Ан­ге­ла Бо­жия.

Ко­ли­че­ство ино­ков в Та­вен­ни­сий­ском об­ще­жи­тии бо­лее и бо­лее уве­ли­чи­ва­лось. Ко­гда оно до­стиг­ло до ста че­ло­век, Па­хо­мий при­шел к мыс­ли, что необ­хо­ди­мо по­стро­ить цер­ковь и в са­мом мо­на­сты­ре. Ко­гда бы­ла устро­е­на цер­ковь, бра­тия от­прав­ля­лись, как и преж­де, в суб­бо­ту в цер­ковь, на­хо­див­шу­ю­ся в се­ле­нии, а в вос­кре­се­нье пре­сви­тер при­хо­дил в мо­на­стырь и здесь со­вер­шал ли­тур­гию. Впо­след­ствии вы­хо­ды бра­тии в се­ло для уча­стия в со­вер­ше­нии ли­тур­гии в суб­бо­ту пре­кра­ти­лись.

Меж­ду ино­ка­ми Па­хо­ми­е­ва мо­на­сты­ря ни­кто не имел пре­сви­тер­ско­го са­на. И сам Па­хо­мий не хо­тел при­нять этот сан. Он ча­сто го­во­рил бра­тии: «Хо­ро­шо для нас и не про­сить о по­доб­ном де­ле, чтобы меж­ду мо­на­ха­ми не бы­ло ни за­ви­сти, ни спо­ра, ни непо­слу­ша­ния, ни раз­де­ле­ния, во­пре­ки во­ли Бо­жи­ей. Как огонь на гумне, ес­ли бы не по­спе­ши­ли по­га­сить его, по­гу­бил бы труд це­ло­го го­да: то же са­мое пред­став­ля­ет по­мы­сел гор­до­сти в сво­ем на­ча­ле. Хо­ро­шо, чтобы мы по­ко­ря­лись Церк­ви Бо­жи­ей твер­до и спо­кой­но. И во вся­кое вре­мя, ко­го толь­ко мы най­дем по­свя­щен­ным епи­ско­па­ми, его и бу­дет до­воль­но для нас для это­го де­ла».

К пре­по­доб­но­му Па­хо­мию яв­ля­лись и пре­сви­те­ры, же­лав­шие сде­лать­ся мо­на­ха­ми. Свя­той ав­ва не от­ка­зы­вал им в при­е­ме в мо­на­стырь. Ко­неч­но, они долж­ны бы­ли во всем без­услов­но под­чи­нять­ся пра­ви­лам жиз­ни мо­на­ше­ской и обы­ча­ям об­ще­жи­тия. Па­хо­мий в сво­ем слу­же­нии спа­се­нию ближ­них об­ра­щал­ся к их со­дей­ствию, ес­ли они ока­зы­ва­лись неиз­мен­но скром­ны­ми и по­слуш­ны­ми. Сам Па­хо­мий ни за что не со­гла­шал­ся сде­лать­ся свя­щен­ни­ком, хо­тя его до­сто­ин­ства все­ми вы­со­ко це­ни­лись.

Из­ве­стен сле­ду­ю­щий слу­чай из его жиз­ни. Од­на­жды свя­той Афа­на­сий, ар­хи­епи­скоп Алек­сан­дрий­ский, обо­зре­вал паст­ву. Его вез­де тор­же­ствен­но встре­ча­ли. На­встре­чу ему вы­хо­ди­ли епи­ско­пы, пре­сви­те­ры и на­род. Неко­то­рые епи­ско­пы, пре­сви­те­ры и мно­же­ство кли­ри­ков со­про­вож­да­ли его. Вы­шел на­встре­чу ве­ли­ко­му свя­ти­те­лю и сам Па­хо­мий со сво­и­ми ино­ка­ми. Они пе­ли псал­мы до тех пор, по­ка не во­шел в оби­тель ар­хи­епи­скоп. В это вре­мя Се­ра­пи­он, епи­скоп Тен­тир­ский, взял ар­хи­епи­ско­па Афа­на­сия за ру­ку и ска­зал ему:

– Про­шу твою лю­бовь сде­лать свя­щен­ни­ком ав­ву Па­хо­мия, от­ца мо­на­хов, чтобы он управ­лял все­ми мо­на­ха­ми мо­е­го окру­га.

Услы­шав это, свя­той Па­хо­мий мгно­вен­но скрыл­ся. Ар­хи­епи­скоп сел. Мно­го­чис­лен­ная тол­па окру­жи­ла его. Свя­той Афа­на­сий ска­зал гром­ко, об­ра­ща­ясь к епи­ско­пу Се­ра­пи­о­ну:

– Я слы­шал о ве­ре Па­хо­мия, бу­дучи еще в Алек­сан­дрии, преж­де мо­е­го по­свя­ще­ния.

По­том свя­той Афа­на­сий встал, со­тво­рил мо­лит­ву и ска­зал уче­ни­кам Па­хо­ми­е­вым:

– При­вет­ствуй­те ва­ше­го от­ца и ска­жи­те ему: ты скрыл­ся от ме­ня и из­бе­жал то­го, что мо­жет воз­бу­дить за­висть и со­рев­но­ва­ние; ты из­брал доб­ро­де­тель, ко­то­рая пре­бу­дет веч­но со Хри­стом. Пусть Гос­подь наш даст те­бе по же­ла­нию тво­е­му.

Ко­неч­но, сми­ре­ние пре­по­доб­но­го Па­хо­мия рас­по­ла­га­ло и бра­тию Та­вен­ни­сий­ско­го об­ще­жи­тия так­же к сми­ре­нию. По­доб­но сво­е­му ве­ли­ко­му ав­ве они не ис­ка­ли и да­же бо­я­лись воз­вы­ше­ния. Ни гре­че­ские, ни копт­ские ис­то­ри­ки не ука­зы­ва­ют меж­ду ни­ми пре­сви­те­ров.

С умно­же­ни­ем ино­ков в Та­вен­ни­си яви­лась воз­мож­ность укре­пить здесь строй­ный чин об­ще­жи­тия, под­ве­сти все дей­ствия ино­ков под стро­гие об­ще­жи­тель­ные пра­ви­ла. Сам пре­по­доб­ный Па­хо­мий был для ки­но­ви­тов^[9] и учи­те­лем, и су­ди­ей, был и пра­ви­лом, и об­раз­цом для де­я­тель­но­сти каж­до­го.

О бла­ге всех и каж­до­го пе­чет­ся преж­де всех сам ве­ли­кий ав­ва Па­хо­мий. Он по­сто­ян­но убеж­да­ет ино­ков не осла­бе­вать в мо­лит­ве, не пе­ре­ста­вать при­зы­вать имя Бо­жие, чтобы без мо­лит­вы не быть за­стиг­ну­тым врас­плох са­та­ною. Свя­той Па­хо­мий поль­зо­вал­ся вся­ким слу­ча­ем, чтобы ска­зать сло­во на­зи­да­ния то­му или дру­го­му бра­ту. Но, кро­ме этих част­ных бе­сед, он обык­но­вен­но го­во­рил еще три об­щих по­уче­ния в те­че­ние неде­ли – од­но в суб­бо­ту и два в вос­кре­се­нье. Он за­по­ве­дал, чтобы и все­гда на­чаль­ник мо­на­сты­ря со­став­лял и про­из­но­сил три по­уче­ния в неде­лю. Кро­ме трех по­уче­ний на­чаль­ни­ка мо­на­сты­ря, во вре­мя суб­бот­них и вос­крес­ных со­бра­ний ино­ков, обя­за­тель­но в два сед­мич­ные по­ста, т.е. в сре­ду и пят­ни­цу, го­во­ри­ли по­уче­ния сво­им мо­на­хам на­чаль­ни­ки до­мов. Ино­ки вся­кий ве­чер со­би­ра­лись для ду­хов­ной бе­се­ды и во­об­ще лю­би­ли на­зи­дать друг дру­га те­ми уро­ка­ми, ка­кие каж­дый из­вле­кал из чте­ния сло­ва Бо­жия и из на­блю­де­ний над жиз­нью тех или дру­гих лю­дей. Ино­ки лю­би­ли по­вто­рять из­ре­че­ния Свящ. Пи­са­ния и раз­мыш­лять о них. По­это­му и при вза­им­ных бе­се­дах они все­гда мог­ли на­зи­дать друг дру­га мыс­ля­ми и сло­ва­ми Биб­лии. Празд­ных бе­сед и пе­ре­су­дов мы не ви­дим в Та­вен­ни­си. В об­ще­жи­тии бы­ло мно­го до­мов; каж­дым из них за­ве­до­вал осо­бый на­чаль­ник, у ко­то­ро­го был свой по­мощ­ник, втор­ству­ю­щий по нем. Этот втор­ству­ю­щий за­ме­нял на­чаль­ни­ка в слу­чае его от­сут­ствия или бо­лез­ни.

Свя­той Па­хо­мий по­за­бо­тил­ся о том, чтобы каж­до­го всту­па­ю­ще­го в мо­на­стырь бра­та встре­ча­ли ино­ки осо­бен­но бла­го­че­сти­вые и муд­рые. Эти ино­ки-при­врат­ни­ки каж­до­го но­во­го бра­та встре­ча­ли, устра­и­ва­ли и в те­че­ние трех лет ис­ку­са, до об­ле­че­ния его в мо­на­ше­скую одеж­ду, усерд­но на­зи­да­ли сво­и­ми бе­се­да­ми, предо­хра­няя его от вся­ко­го зла. Та­ким об­ра­зом, но­во­на­чаль­ные в Та­вен­ни­си на­хо­ди­ли опыт­ных и по­сто­ян­ных ру­ко­во­ди­те­лей и мог­ли бла­го­че­сти­во на­стро­ить­ся в пер­вые же го­ды сво­ей жиз­ни в мо­на­сты­ре. Свя­той Па­хо­мий и сам вни­ма­тель­но на­блю­дал за но­во­на­чаль­ны­ми. Как ра­до­ва­ли его успе­хи и усер­дие мо­ло­дых ино­ков. Как вни­ма­те­лен он был к их нуж­дам! Как предо­хра­нял он их от вся­ко­го со­блаз­на и ис­ку­ше­ния совне, так же, как и от увле­че­ния ка­ки­ми-ни­будь нечи­сты­ми по­мыс­ла­ми!

О боль­ных бра­ти­ях в Та­вен­ни­си очень мно­го за­бо­ти­лись. О них име­ли по­пе­че­ние и осо­бо на­зна­чен­ные для слу­же­ния в боль­нич­ном до­ме ино­ки с их на­чаль­ни­ком, имел по­пе­че­ние и сам пре­по­доб­ный Па­хо­мий.

При брат­ской тра­пе­зе при­слу­жи­ва­ли осо­бые ино­ки. Они сме­ня­лись через три неде­ли. От этих ино­ков тре­бо­ва­лось по­сто­ян­ное усер­дие, тем бо­лее, что бра­тия вку­ша­ли пи­щу не в од­но вре­мя. Ино­ки, слу­жив­шие при тра­пе­зе, в те­че­ние трех ча­сов при­го­тов­ля­ли, рас­пре­де­ля­ли и рас­кла­ды­ва­ли хлеб, раз­лич­ные ово­щи и мас­ли­ны. В доз­во­лен­ные дни по­да­ва­ли за тра­пе­зой сыр, яй­ца, ово­щи ва­ре­ные, по­хлеб­ку из ва­ре­ных зе­рен. Каж­дый брат под­хо­дил к сто­лу в то вре­мя, ко­гда же­лал, и при­ни­мал свою часть. Но это бы­ло толь­ко один раз в день: од­ни ели в ше­стом ча­су, дру­гие – в седь­мом, иные – в вось­мом, иные – в де­вя­том, в де­ся­том, в один­на­дца­том, иные же к ве­че­ру, ко­гда по­ка­зы­ва­лись на небе звез­ды. Неко­то­рые ино­ки бы­ли так стро­ги к се­бе, что вку­ша­ли пи­щу толь­ко один раз в два дня. Во­об­ще пост^[10], со­глас­но пер­во­на­чаль­но­му уста­ву, не на­ла­гал­ся ни на ко­го про­тив во­ли. Толь­ко бо­лее близ­ких к се­бе ино­ков свя­той Па­хо­мий скло­нял по­стить­ся, т.е. со­всем воз­дер­жи­вать­ся от пи­щи, по сре­дам и пят­ни­цам. Но мно­гие ино­ки са­ми на­ла­га­ли на се­бя уси­лен­ный пост.

При мно­го­чис­лен­но­сти мо­на­хов в Та­вен­ни­си­ис­ком об­ще­жи­тии бы­ло и мно­го раз­лич­ных долж­но­стей, по­слу­ша­ний. Ис­пол­не­ние неко­то­рых долж­но­стей бы­ло осо­бен­но труд­но. Все про­хо­див­шие то или дру­гое по­слу­ша­ние в мо­на­сты­ре, осо­бен­но на­чаль­ни­ки, бы­ли очень усерд­ны. Пре­по­доб­ный Па­хо­мий по про­ше­ствии неко­то­ро­го вре­ме­ни ино­гда сме­нял тех, кто ис­пол­нял из­вест­ное по­слу­ша­ние, за­ме­няя их дру­ги­ми. В этом слу­чае он же­лал до­стиг­нуть двух це­лей. Во-пер­вых, он стре­мил­ся к то­му, чтобы вновь на­зна­чен­ный из­вле­кал из сво­е­го по­слу­ша­ния пло­ды ду­хов­ные, чтобы он мог по­лу­чить от Гос­по­да на­гра­ду за свой рев­ност­ный труд на поль­зу брат­ства. Свя­той Па­хо­мий был то­го мне­ния, что вся­кое по­слу­ша­ние в оби­те­ли, ис­пол­ня­е­мое с усер­ди­ем, до­став­ля­ет ино­ку на­гра­ду не ни­же той, ка­кую по­лу­чит мо­нах, ес­ли бу­дет рев­ност­но по­стить­ся, бодр­ство­вать и мо­лить­ся Бо­гу. Во-вто­рых, Па­хо­мий же­лал, чтобы име­ли воз­мож­ность от­дох­нуть по­сле тру­да рев­ност­ные тру­же­ни­ки хо­тя неко­то­рое вре­мя. Од­на­ко бра­тия, усерд­но за­ни­мав­ши­е­ся ис­пол­не­ни­ем сво­их по­слу­ша­ний, неохот­но со­гла­ша­лись на от­дых, доз­во­лен­ный ве­ли­ким ав­вою. Они бы­ли убеж­де­ны в том, что этот мир не есть ме­сто от­ды­ха, а на­про­тив – ме­сто на­пря­жен­но­го тру­да, по­сто­ян­ной борь­бы и са­мо­от­вер­жен­ных по­дви­гов, и что толь­ко тот, кто здесь тру­дит­ся, в бу­ду­щей жиз­ни по­лу­чит ис­тин­ное упо­ко­е­ние и нескон­ча­е­мое бла­жен­ство. И вся­кий про­дол­жал с усер­ди­ем за­ни­мать­ся тем де­лом или ре­меслом, ка­кое знал, или во­об­ще ка­кою-ни­будь ра­бо­тою для мо­на­сты­ря, в точ­но­сти под­чи­ня­ясь рас­по­ря­же­ни­ям на­чаль­ни­ка.

От вся­ко­го ино­ка, ка­кую бы долж­ность ни про­хо­дил он в мо­на­сты­ре, тре­бо­ва­лось пол­ное под­чи­не­ние на­чаль­ни­ку и без­услов­ное, точ­ное ис­пол­не­ние уста­ва. Это бы­ло глав­ным от­ли­чи­ем жиз­ни ки­но­вии от жиз­ни от­шель­ни­че­ской в тес­ном смыс­ле это­го сло­ва. В пол­ном по­слу­ша­нии был и за­лог ду­хов­но­го со­вер­шен­ство­ва­ния ки­но­ви­тов. В по­слу­ша­нии бы­ло ве­ли­кое нрав­ствен­ное пре­иму­ще­ство ки­но­вии. На­ру­ше­ние рас­по­ря­же­ний на­чаль­ни­ка или пред­пи­са­ний уста­ва, хо­тя бы и по рев­но­сти о по­движ­ни­че­стве, все­гда мог­ло ве­сти к ро­по­ту со сто­ро­ны дру­гих и быть при­чи­ною вся­ких бес­по­ряд­ков в об­ще­жи­тии. По­это­му Па­хо­мий стро­го на­ка­зы­вал на­ру­ши­те­лей дол­га по­слу­ша­ния, чем бы они ни оправ­ды­ва­ли се­бя. Та­кие слу­чаи бы­ва­ли и в Та­вен­ни­сий­ском об­ще­жи­тии, хо­тя очень ред­ко. Для по­куп­ки необ­хо­ди­мых ве­щей и про­да­жи мо­на­стыр­ско­го ру­ко­де­лья вы­би­ра­лись осо­бен­но бла­го­на­деж­ные ино­ки, укра­шен­ные вся­ки­ми доб­ро­де­те­ля­ми, чтобы мир не мог их со­блаз­нить, а они слу­жи­ли бы на­зи­да­ни­ем для ми­ра. Об­ра­ща­лось осо­бен­ное вни­ма­ние на то, чтобы они не бы­ли при­страст­ны к стя­же­ни­ям, хо­тя бы от этих стя­же­ний мо­на­стырь мог по­лу­чить зна­чи­тель­ную поль­зу.

Ко­гда в Та­вен­ни­си ко­ли­че­ство ино­ков уве­ли­чи­ва­лось бо­лее и бо­лее, здесь долж­ны бы­ли умно­жать­ся и раз­лич­ные хо­зяй­ствен­ные учре­жде­ния. Долж­но бы­ло умно­жить­ся и ко­ли­че­ство лиц, про­хо­див­ших те или дру­гие «по­слу­ша­ния» ра­ди удо­вле­тво­ре­ния раз­лич­ных нужд мо­на­сты­ря. Ко­гда ко­ли­че­ство ино­ков и мо­на­сты­рей в Па­хо­ми­е­вой ки­но­вии умно­жи­лось, мы ви­дим там очень мно­го ино­ков, на ко­то­рых бы­ли воз­ло­же­ны раз­лич­ные обя­зан­но­сти по мо­на­сты­рю. Мы ви­дим здесь пра­виль­но устро­ен­ные хлеб­ные, сна­ча­ла толь­ко в Та­вен­ни­си, а по­том в мо­на­сты­рях Пе­воу (са­мом глав­ном) и Фе­нум. В этих хлеб­ных ино­ки ра­бо­та­ли при са­мой глу­бо­кой ти­шине, со­дей­ство­вав­шей и успе­ху ра­бо­ты и са­мо­со­бран­но­сти ду­ха. Не бы­ло здесь раз­го­во­ров. Да­же спро­сить во­ды или му­ки нель­зя бы­ло: нуж­ное тре­бо­ва­ли сту­ком о кваш­ню. Во вре­мя ра­бо­ты чи­та­ли на па­мять за­учен­ное из сло­ва Бо­жия.

В од­но вре­мя в Та­вен­ни­сий­ском об­ще­жи­тии бы­ло 15 порт­ных, 7 куз­не­цов, 4 плот­ни­ка, 15 кра­силь­щи­ков, 20 ду­биль­щи­ков кож, 12 по­гон­щи­ков вер­блю­дов, 20 са­дов­ни­ков, 15 са­пож­ни­ков, 12 ино­ков, при­го­тов­ляв­ших по­кры­ва­ла, 10 ноч­ных стра­жей и 10 пе­ре­пис­чи­ков. Ино­ки сво­им тру­дом при­го­тов­ля­ли для оби­те­ли все необ­хо­ди­мое, и лишь немно­гое им при­хо­ди­лось по­ку­пать в го­ро­дах. Осо­бен­но рас­про­стра­не­но бы­ло сре­ди ки­но­ви­тов вы­де­лы­ва­ние ро­гож, и это не толь­ко бы­ло хо­ро­шим ру­ко­де­ли­ем для мо­на­хов, но и мог­ло уси­ли­вать де­неж­ные сред­ства ки­но­вии, а день­ги необ­хо­ди­мы бы­ли и здесь.

День­ги хра­ни­лись, по за­по­ве­ди свя­то­го Па­хо­мия, в од­ном ме­сте, в рас­по­ря­же­нии эко­но­ма. Этот эко­ном и удо­вле­тво­рял все брат­ские нуж­ды. Но ино­ки не мог­ли иметь свои день­ги. Меж­ду мо­на­ха­ми бы­ло мно­го та­ких, ко­то­рые при­шли в мо­на­стырь еще в дет­стве со сво­и­ми ро­ди­те­ля­ми. Вы­рос­ши, они не уме­ли раз­ли­чать зо­ло­та от се­реб­ра и бы­ли со­вер­шен­но рав­но­душ­ны к день­гам.

Нуж­ды бра­тии бы­ли очень скром­ны. Нес­тя­жа­тель­ность бы­ла так ве­ли­ка, что вся­кий имел толь­ко од­ну одеж­ду и од­но по­кры­ва­ло из ове­чьей или ко­зьей ко­жи. Разо­рван­ную одеж­ду осо­бо на­зна­чен­ный инок дол­жен был чи­нить, вы­мы­вать и по­том хра­нить в скла­де по­но­шен­ной одеж­ды. Ко­гда кто-ли­бо из мо­на­хов хо­тел вы­мыть свое пла­тье, он брал се­бе од­ну из этих по­чи­нен­ных одежд, а вы­мыв свое пла­тье, воз­вра­щал эту одеж­ду за­ве­до­вав­ше­му ею ино­ку.

В ки­но­вии бы­ло очень мно­го пе­ре­пис­чи­ков. Эти опыт­ные пис­цы усерд­но спи­сы­ва­ли те кни­ги, ка­кие бы­ли осо­бен­но по­лез­ны мо­на­хам, по ука­за­нию на­чаль­ни­ка. Тру­ди­лись они с успе­хом: мо­на­стыр­ские кни­го­хра­ни­ли­ща уве­ли­чи­ва­лись, и каж­дый инок мог най­ти здесь для се­бя пи­щу ду­хов­ную.

При вся­ких сно­ше­ни­ях с ми­ром ино­ки долж­ны бы­ли со­блю­дать осо­бен­ную осто­рож­ность. Во вре­мя пу­ти они долж­ны бы­ли по­вто­рять про се­бя из­вест­ные им из­ре­че­ния Свя­то­го Пи­са­ния и раз­мыш­лять о них. В пу­те­ше­ствие от­прав­ля­лись все­гда несколь­ко че­ло­век вме­сте, по край­ней ме­ре двое. Ес­ли на пу­ти встре­ча­лась жен­щи­на, же­лав­шая го­во­рить с ни­ми, то стар­ший инок при­бли­жал­ся к ней и, опу­стив гла­за, с ве­ли­кою скром­но­стью вел недлин­ный раз­го­вор.

Встре­чая на пу­ти на­чаль­ни­ка или во­и­на, каж­дый инок схо­дил со сво­е­го ос­ла и мо­лил­ся в сто­роне, усту­пая до­ро­гу пут­ни­ку.

В мир­ских до­мах ино­ки обык­но­вен­но не вку­ша­ли пи­щи. В край­нем слу­чае вку­ша­ли лишь то, что бы­ло раз­ре­ше­но мо­на­стыр­ским уста­вом.

Чтобы мир не ока­зы­вал ху­до­го вли­я­ния на мо­на­хов через пись­мен­ные сно­ше­ния, пись­ма в мо­на­сты­ре по­лу­чал на­чаль­ник, и ес­ли он ви­дел, что пись­мо за­клю­ча­ет в се­бе доб­рые мыс­ли, то пе­ре­да­вал его по на­зна­че­нию. Ни­кто в мо­на­сты­ре не мог рас­ска­зы­вать то­го, что он ви­дел или слы­шал в ми­ре, ес­ли это не ве­ло к об­ще­му на­зи­да­нию. Что-ни­будь на­зи­да­тель­ное мож­но бы­ло со­об­щать лишь с доз­во­ле­ния на­чаль­ни­ка. Во­об­ще го­вор­ли­вость не по­ощ­ря­лась сре­ди ино­ков. Стран­ни­ки при­ни­ма­лись в осо­бом по­ме­ще­нии. Ни­кто из бра­тии не мог при­ни­мать их у се­бя в ке­лии. Да­же о при­хо­де ко­го-ни­будь из род­ных ни­кто не мог пе­ре­да­вать мо­на­хам: о при­хо­де стран­ни­ков го­во­ри­ли ко­му сле­ду­ет толь­ко при­врат­ни­ки. В го­сти­ни­це стран­ни­кам ока­зы­ва­ли са­мый ра­душ­ный при­ем. Для жен­щин бы­ло от­дель­ное от муж­чин по­ме­ще­ние. Да­же чу­жих мо­на­хов пре­по­доб­ный Па­хо­мий не по­ме­щал вме­сте со сво­и­ми ино­ка­ми, не поз­во­лял пус­кать их да­же в об­щую тра­пе­зу, хо­тя и ока­зы­вал им все зна­ки брат­ской люб­ви и поз­во­лял им вхо­дить в цер­ковь во вре­мя об­щей мо­лит­вы, ес­ли толь­ко они бы­ли пра­во­слав­ные, а не ере­ти­ки.

Сла­ва свя­то­го Па­хо­мия бо­лее и бо­лее рас­про­стра­ня­лась по Егип­ту. О ве­ли­ких по­дви­гах его узна­ла на­ко­нец и род­ная сест­ра его Ма­рия, про­све­щен­ная уже хри­сти­ан­скою ве­рою и оста­вав­ша­я­ся де­вою. Очень же­лая уви­деть бра­та Па­хо­мия, она от­прав­ля­ет­ся в Та­вен­ни­си. Со­об­щи­ли о ее при­хо­де Па­хо­мию. От­рек­ший­ся от вся­ких зем­ных при­стра­стий, из­бе­гав­ший сви­да­ний с жен­щи­на­ми, свя­той Па­хо­мий от­ка­зы­ва­ет сест­ре в сви­да­нии, но в то же вре­мя через мо­на­ха-при­врат­ни­ка ука­зы­ва­ет ей но­вый путь жиз­ни. Он го­во­рит ей, что на­сто­я­щая жизнь есть лишь при­го­тов­ле­ние к жиз­ни бу­ду­ще­го ве­ка, а жизнь в уда­ле­нии от ми­ра, жизнь мо­на­стыр­ская, мо­жет дать все сред­ства ко спа­се­нию. Па­хо­мий обе­ща­ет сест­ре, что для нее ино­ки по­стро­ят уеди­нен­ное жи­ли­ще, ес­ли она за­хо­чет про­во­дить жизнь мо­на­стыр­скую. То­гда, го­во­рит он, и дру­гие жен­щи­ны, по­се­лив­шись с нею, мо­гут от­дать­ся все­це­ло за­бо­те о до­сти­же­нии ду­хов­но­го со­вер­шен­ства. Груст­но бы­ло для Ма­рии слы­шать, что брат ее сам не хо­чет бе­се­до­вать с нею. Она за­пла­ка­ла. Но сло­ва Па­хо­мия, пе­ре­дан­ные ей через мо­на­ха-при­врат­ни­ка, со­дер­жа­ли и мно­го уте­ши­тель­но­го. Она со­гла­си­лась на то, к че­му при­зы­вал ее Па­хо­мий. То­гда Па­хо­мий по­слал мо­на­хов по­стро­ить для нее жи­ли­ще вбли­зи се­ле­ния, на до­воль­но зна­чи­тель­ном рас­сто­я­нии от мо­на­сты­ря муж­ско­го, на дру­гой сто­роне Ни­ла.

Спу­стя ко­рот­кое вре­мя уже боль­шое ко­ли­че­ство жен­щин яв­ля­ют­ся к Ма­рии, чтобы на­все­гда остать­ся жить с нею. Сест­ра пре­по­доб­но­го Па­хо­мия де­ла­ет­ся для них ма­те­рью, ста­ри­цей. Она ру­ко­во­дит их на пу­ти ко спа­се­нию до са­мой сво­ей смер­ти.

Со сво­ей сто­ро­ны и ав­ва Па­хо­мий с ве­ли­ким усер­ди­ем за­бо­тит­ся об этом мо­на­сты­ре. Для бли­жай­ше­го ру­ко­вод­ства ду­хов­ною жиз­нью в жен­ской оби­те­ли он на­зна­ча­ет стар­ца Пет­ра. Па­хо­мий сам на­пи­сал осо­бую кни­гу с пра­ви­ла­ми мо­на­ше­ской жиз­ни, и эти пра­ви­ла сест­ры оби­те­ли долж­ны бы­ли усерд­но изу­чать и ис­пол­нять.

Ко­неч­но, мог­ли быть слу­чаи, ко­гда ко­му-ли­бо из ино­ков нуж­но бы­ло по­се­тить ту или дру­гую сест­ру. Сви­да­ния эти в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти раз­ре­ша­лись са­мим Па­хо­ми­ем. По­лу­чив раз­ре­ше­ние Па­хо­мия, инок яв­лял­ся к за­ве­до­вав­ше­му жен­ским мо­на­сты­рем стар­цу Пет­ру. Ста­рец по­сы­лал за ма­те­рью мо­на­хинь, за тою мо­на­хи­ней, ко­то­рую нуж­но бы­ло ви­деть ино­ку, и еще за тре­тьей мо­на­хи­ней: все са­ди­лись, и то­гда на­чи­нал­ся раз­го­вор, при­чем, ко­неч­но, все име­ли в ви­ду то, что длин­ные и осо­бен­но празд­ные бе­се­ды непри­лич­ны мо­на­ше­ству­ю­щим.

Ес­ли ка­кая-ни­будь ино­ки­ня уми­ра­ла, сест­ры от­но­си­ли ее в ме­сто их мо­лит­вен­ных со­бра­ний. Мать ино­кинь оде­ва­ла ее по­гре­баль­ным са­ва­ном. Ав­ва Петр со­об­щал о смер­ти мо­на­хи­ни Па­хо­мию. На­зна­чен­ные им ино­ки, про­во­див­шие без­уко­риз­нен­ную жизнь, от­прав­ля­лись в жен­ский мо­на­стырь. Они оста­нав­ли­ва­лись у во­рот мо­лит­вен­но­го до­ма и здесь пе­ли свя­щен­ные пес­но­пе­ния. На­ко­нец усоп­шую по­гре­ба­ли, при­чем к гроб­ни­це со­про­вож­да­ли ее с пе­ни­ем сест­ры в пред­ше­ствии ма­те­ри, а ста­рец шел сза­ди их. Рас­хо­ди­лись, за­рыв усоп­шую в зем­лю и со­вер­шив над нею по­след­нюю мо­лит­ву. Ино­гда се­стер по­гре­ба­ли в са­мом мо­на­сты­ре, а ино­гда от­но­си­ли их к бли­жай­шей го­ре.

Еще в од­ном слу­чае ино­ки Та­вен­ни­сий­ско­го муж­ско­го об­ще­жи­тия ока­зы­ва­ли боль­шую по­мощь жен­ско­му мо­на­сты­рю. Ко­гда яв­ля­лась на­доб­ность ис­пра­вить или вновь по­стро­ить ка­кое-ли­бо зда­ние в жен­ском мо­на­сты­ре, Па­хо­мий по­сы­лал для это­го са­мых бла­го­че­сти­вых мо­на­хов. Они на­хо­ди­лись там под неусып­ным над­зо­ром стар­ца Пет­ра. Они не мог­ли оста­вать­ся в жен­ской оби­те­ли вку­шать пи­щу, но в тот же день воз­вра­ща­лись в свою оби­тель.

Ко­ли­че­ство се­стер в жен­ском об­ще­жи­тии ско­ро умно­жи­лось до че­ты­рех­сот. Обыч­ная пи­ща ино­кинь, их по­сты, их оде­я­ния, за ис­клю­че­ни­ем го­лов­но­го по­кры­ва­ла – все со­от­вет­ство­ва­ло при­ня­тым в муж­ском об­ще­жи­тии обы­ча­ям. Ино­ки­ни тру­ди­лись и на поль­зу муж­ско­го об­ще­жи­тия: они при­го­тов­ля­ли шер­стя­ные одеж­ды для ино­ков. В свою оче­редь они по­лу­ча­ли необ­хо­ди­мые для них при­па­сы от эко­но­ма муж­ско­го об­ще­жи­тия.

Из­ве­стен один важ­ный слу­чай из жиз­ни жен­ско­го мо­на­сты­ря. Од­на из мо­на­хинь как-то вы­шла за огра­ду мо­на­сты­ря. Она встре­ти­лась с ми­ря­ни­ном порт­ным и, удив­ля­ясь, спро­си­ла его о при­чине при­хо­да в эти ме­ста. Тот от­ве­тил, что же­лал бы иметь ра­бо­ту. Сест­ра воз­ра­зи­ла, что они име­ют соб­ствен­ных порт­ных. Порт­ной уда­лил­ся. Сви­де­тель­ни­цей это­го раз­го­во­ра бы­ла од­на мо­на­хи­ня. По­ссо­рив­шись как-то с той мо­на­хи­ней, она ста­ла по­ри­цать ее и при­по­ми­на­ла с уко­риз­ною ее раз­го­вор с порт­ным. Мо­ло­дая ино­ки­ня, взвол­но­ван­ная лож­ным об­ви­не­ни­ем, го­ря­чо пла­ка­ла. Она пре­уве­ли­чен­но пред­став­ля­ла се­бе тот по­зор, ка­кой, по ее мне­нию, ожи­дал ее те­перь в мо­на­сты­ре. Угне­та­е­мая скор­бью, она тай­но по­шла к ре­ке, бро­си­лась в ее вол­ны и уто­ну­ла. Узнав об этом, дру­гая сест­ра, поз­во­лив­шая се­бе неза­слу­жен­но уко­рять несчаст­ную мо­ло­дую ино­ки­ню, впа­ла в ве­ли­кое от­ча­я­ние и ли­ши­ла се­бя жиз­ни, за­ду­шив се­бя ве­рев­кой. Ско­ро узнал об этом пре­по­доб­ный Па­хо­мий. Глу­бо­ко опе­ча­лен­ный этим слу­ча­ем, ста­рец за­пре­тил по­ми­нать их в мо­лит­вах до­маш­них, со­вер­шать ли­тур­гию и по­да­вать ми­ло­сты­ню за них. Па­хо­мий стро­го от­нес­ся и ко всем сест­рам об­ще­жи­тия. Вви­ду то­го, что они не упо­тре­би­ли долж­но­го ста­ра­ния, чтобы най­ти невин­ную и обид­чи­цу, при­ми­рить и успо­ко­ить их, и пре­не­брег­ли их по­ло­же­ни­ем и спо­кой­стви­ем, а мо­жет быть, и по­ве­ри­ли кле­ве­те од­ной из се­стер, ста­рец от­лу­чил их от Свя­то­го При­ча­ще­ния на семь лет.

Мно­же­ство лю­дей при­хо­ди­ли к Па­хо­мию ото­всю­ду, чтобы на­все­гда под­чи­нить­ся ему. Ко­ли­че­ство мо­на­хов в Та­вен­ни­си слиш­ком умно­жи­лось. Ста­ло очень тес­но. По вну­ше­нию Бо­жию, свя­той Па­хо­мий по­шел ис­кать еще ме­ста, удоб­но­го для по­стро­е­ния но­вой оби­те­ли. Очень удоб­ное ме­сто ока­за­лось к се­ве­ру от Та­вен­ни­си, не в да­ле­ком рас­сто­я­нии от­сю­да. Ме­сто это на­зы­ва­лось Пе­воу^[11]. Здесь и был устро­ен но­вый мо­на­стырь, очень об­шир­ный и вско­ре сде­лав­ший­ся сре­до­то­чи­ем все­го об­ще­жи­тия.

Мо­на­стырь этот был об­не­сен огра­дою. Епи­скоп об­ла­сти Ди­осполь­ской бла­го­склон­но от­но­сил­ся к мо­на­хам. По его мыс­ли пре­по­доб­ный Па­хо­мий устро­ил здесь и цер­ковь.

Те­перь яви­лась воз­мож­ность при­ни­мать в об­ще­жи­тие всех, же­лав­ших по­се­лить­ся здесь на­все­гда. Из ста­ро­го мо­на­сты­ря в но­вый Па­хо­мий пе­ре­се­лил мно­го мо­на­хов, при­том имен­но та­ких, ко­то­рые хо­ро­шо при­вык­ли к по­ряд­кам об­ще­жи­тия и мог­ли быть опыт­ны­ми ру­ко­во­ди­те­ля­ми и слу­жить доб­рым при­ме­ром для но­вых бра­тии. И здесь бы­ли на­зна­че­ны свой на­чаль­ник, эко­ном и бра­тия для ис­пол­не­ния раз­лич­ных по­слу­ша­ний. Все с усер­ди­ем долж­ны бы­ли ис­пол­нять за­ко­ны об­ще­жи­тия, пом­ня, что они на­зна­че­ны оди­на­ко­во как для но­во­на­чаль­ных, так и для са­мих на­чаль­ству­ю­щих.

Про­шло неко­то­рое вре­мя, и два мо­на­сты­ря не мог­ли уже вме­щать всех же­лав­ших здесь под­ви­зать­ся. По­сте­пен­но устро­и­лось еще семь мо­на­сты­рей. Ко­ли­че­ство ино­ков в Та­вен­ни­сий­ском об­ще­жи­тии до­шло до се­ми ты­сяч че­ло­век. Ко­неч­но, од­ни мо­на­сты­ри бы­ли бо­лее на­се­ле­ны, дру­гие – ме­нее. И все это мно­же­ство ино­ков, рас­се­ян­ных по мно­гим оби­те­лям, бы­ло еди­ным ино­че­ским брат­ством.

Свя­той Па­хо­мий ча­сто по­се­щал все мо­на­сты­ри. Сам он стал жить в мо­на­сты­ре Пе­воу, где со­сре­до­то­чи­ва­лось об­щее управ­ле­ние всех мо­на­сты­рей. Этот мо­на­стырь был са­мым мно­го­люд­ным. От­сю­да ино­ки дру­гих оби­те­лей по­лу­ча­ли необ­хо­ди­мые им пред­ме­ты. Эко­но­му это­го мо­на­сты­ря да­ва­ли от­чет в ра­бо­тах. Сю­да ино­ки всех мо­на­сты­рей со­би­ра­лись два­жды в год, при­ни­ма­ли здесь уча­стие в мо­лит­вах и слу­ша­нии по­уче­ний и по­лу­ча­ли бла­го­сло­ве­ние пре­по­доб­но­го Па­хо­мия на свои по­дви­ги. В мо­на­сты­ре Пе­воу со­вер­ша­ли и кре­ще­ние огла­шен­ных во дни Свя­той Че­ты­ре­де­сят­ни­цы. То­гда огла­шен­ных при­во­ди­ли сю­да из всех мо­на­сты­рей. Та­ким об­ра­зом, бы­ли меж­ду ино­ка­ми лю­ди, еще не при­няв­шие Свя­то­го Кре­ще­ния, но го­то­вив­ши­е­ся к нему, бы­ли огла­шен­ные. В Пе­воу их при­во­ди­ли для кре­ще­ния, ве­ро­ят­но, по­то­му, что там бы­ли свя­щен­ни­ки, а в дру­гих мо­на­сты­рях не бы­ло свя­щен­ни­ков. Ко­неч­но, это об­ще­ние всех мо­на­сты­рей бы­ло в выс­шей сте­пе­ни по­лез­но для мо­на­хов: оно свя­зы­ва­ло всех ино­ков Па­хо­ми­е­вых оби­те­лей са­мы­ми тес­ны­ми уза­ми ду­хов­ной люб­ви, оно обод­ря­ло ма­ло­душ­ных, воз­буж­да­ло рев­ность в осла­бев­ших, а для усерд­ных и пре­успев­ших по­движ­ни­ков бы­ло очень важ­но, что они ви­де­ли вы­со­кие об­раз­цы по­движ­ни­че­ской жиз­ни и на­уча­лись со­рев­но­вать им и скром­но смот­реть на свои по­дви­ги. Но все­го важ­нее бы­ли эти пу­те­ше­ствия в Пе­воу тем, что они да­ва­ли воз­мож­ность всем ино­кам ви­деть обыч­ную жизнь свя­то­го Па­хо­мия и слу­шать его на­став­ле­ния. И во вре­мя сво­их пу­те­ше­ствий для об­зо­ра оби­те­лей свя­той Па­хо­мий учил мо­на­хов не толь­ко сло­вом, но и при­ме­ром. Он го­тов был по­ви­но­вать­ся вся­ко­му, сми­рял­ся пред низ­ши­ми и с удо­воль­стви­ем бы при­нял урок от са­мо­го юно­го чле­на об­ще­жи­тия. Вот один из мно­же­ства по­доб­ных слу­ча­ев.

Пре­по­доб­ный Па­хо­мий осо­бен­но ча­сто хо­дил в Та­вен­ни­си. Во вре­мя этих по­се­ще­ний он не остав­лял сво­е­го обыч­но­го руч­но­го тру­да. По рас­по­ря­же­нию ав­вы Фе­о­до­ра здесь упо­треб­ля­ли осо­бен­ный спо­соб пле­те­ния ро­гож: ве­рев­ки не сле­до­ва­ло силь­но стя­ги­вать; в этом слу­чае и тру­да бы­ло мень­ше, и ро­го­жи вы­хо­ди­ли луч­ше. Ко­гда Па­хо­мий плел здесь свою ро­го­жу, один маль­чик, жив­ший в мо­на­сты­ре, ис­пол­няв­ший в эту сед­ми­цу свою че­ре­ду на этом по­слу­ша­нии, от­кро­вен­но за­ме­тил ему, что он не так пле­тет, как рас­по­ря­дил­ся ав­ва Фе­о­дор. Па­хо­мий с крот­кою ра­до­стью вы­слу­шал за­ме­ча­ние от­ро­ка и про­сил на­учить его, как имен­но сле­ду­ет ра­бо­тать. Маль­чик по­ка­зал Па­хо­мию, как у них ра­бо­та­ют. Ав­ва Па­хо­мий тот­час же стал имен­но так пле­сти ро­го­жу.

Боль­шой страх воз­бу­ди­ли сре­ди та­вен­ни­сио­тов жив­шие по­бли­зо­сти вар­ва­ры, ко­то­рые не толь­ко те­перь, но и позд­нее де­ла­ли на­па­де­ния на се­ле­ния и на мо­на­сты­ри и при­чи­ня­ли им ве­ли­кий вред: гра­би­ли, рас­хи­ща­ли, вы­мо­га­ли с оби­та­те­лей вы­куп или уво­ди­ли их в раб­ство. Ино­ки се­вер­ных оби­те­лей от них раз­бе­жа­лись. Ра­ди то­го, чтобы се­вер­ные оби­те­ли не раз­ру­ши­лись со­всем и мо­на­хи не разо­ря­лись со­вер­шен­но, пре­по­доб­ный Па­хо­мий по­сы­ла­ет в се­вер­ные оби­те­ли боль­шое ко­ли­че­ство ино­ков. Сам он остал­ся в мо­на­сты­ре Пе­воу, а сво­е­го лю­би­мо­го уче­ни­ка Фе­о­до­ра по­слал с кни­га­ми для чте­ния к ино­кам се­вер­ных мо­на­сты­рей. От­прав­ляя ту­да Фе­о­до­ра, Па­хо­мий уте­шал его на­деж­дою на по­мощь Бо­жию. Па­хо­мий дал обет – в слу­чае уда­ле­ния вар­ва­ров по­слать в цер­ковь, раз­граб­лен­ную ими, кни­ги, мно­го пше­ни­цы и во­об­ще то, в чем эта цер­ковь нуж­да­ет­ся. На дру­гой день вар­ва­ры, со­вер­шен­но раз­би­тые им­пе­ра­тор­ским вой­ском, уда­ли­лись. Это успо­ко­и­ло мо­на­хов.

Ко­гда вар­ва­ры еще не бы­ли по­ра­же­ны, они на­шли од­но­го от­шель­ни­ка и за­став­ля­ли его по­ить их ви­ном. Но ко­гда он хо­тел на­лить им ви­на, они тре­бо­ва­ли, чтобы он сна­ча­ла при­нес жерт­ву их бо­гам. Инок не со­гла­шал­ся. Вар­ва­ры ста­ли гро­зить ему, что убьют его, ес­ли он не ис­пол­нит их тре­бо­ва­ния. Несчаст­ный от­шель­ник не имел му­же­ства, чтобы от­ка­зать­ся от при­не­се­ния жерт­вы бо­гам язы­че­ским. Он ис­пол­нил тре­бо­ва­ние вар­ва­ров. По­сле это­го он стал по­ить вар­ва­ров ви­ном. Они от опья­не­ния усну­ли. Это да­ло ино­ку воз­мож­ность убе­жать от них. Но серд­це от­шель­ни­ка бы­ло без­утеш­но. Он был так по­дав­лен сво­им го­рем, что не мог да­же мо­лить­ся. Вспом­нив о доб­ро­те и муд­ро­сти Па­хо­мия, этот инок по­спеш­но по­шел к нему, ре­шив­шись от­дать се­бя вполне на суд ве­ли­ко­го стар­ца. Он с глу­бо­кою скор­бью объ­явил свя­то­му Па­хо­мию, что по­сле сво­е­го на­руж­но­го от­ре­че­ния от Хри­ста чрез при­не­се­ние жерт­вы лож­ным бо­гам он уже не ви­дит воз­мож­но­сти по­ка­ять­ся и по­лу­чить про­ще­ние гре­хов, по­это­му он уже це­лый ме­сяц не мо­лит­ся Бо­гу.

Па­хо­мий оте­че­ски уко­рил его за то, что он как бы бро­сил в огонь тот ве­нец, ко­то­рый дер­жал над гла­вою его Ан­гел и уже хо­тел воз­ло­жить на него. Ви­дя ис­крен­ние сле­зы неволь­но из­ме­нив­ше­го Хри­сту мо­на­ха, Па­хо­мий ука­зал ему путь к успо­ко­е­нию. Он пред­ло­жил ему мо­лить­ся как мож­но боль­ше но­чью и днем, все­гда по­стить­ся до ве­че­ра, ни­ко­гда не есть ни­че­го ва­ре­но­го, кро­ме слу­ча­ев силь­ной бо­лез­ни. То­гда он мо­жет об­ре­сти ми­лость у Бо­га, по­лу­чить про­ще­ние и сде­лать­ся сно­ва вер­ным ра­бом Хри­сто­вым. Ве­ра Па­хо­мия обод­ри­ла это­го мо­на­ха: он пе­ре­стал уже от­ча­и­вать­ся и на­чал ис­крен­но и с на­деж­дою на ми­лость Бо­жию ка­ять­ся в сво­ем гре­хе.

Дол­гое вре­мя в Та­вен­ни­сий­ском об­ще­жи­тии под­ви­за­лись од­ни коп­ты^[12]. На­ко­нец, сла­ва свя­то­го Па­хо­мия до­шла и до гре­ков и рим­лян. И из них неко­то­рые ста­ли стре­мить­ся в об­ще­жи­тие под ру­ко­вод­ство муд­ро­го ав­вы Па­хо­мия и де­ла­лись здесь мо­на­ха­ми. Свя­той Па­хо­мий и о них усерд­но за­бо­тил­ся: они бы­ли для него до­ро­ги не ме­нее коптов.

Неко­то­рым за­труд­не­ни­ем для Па­хо­мия при об­ра­ще­нии с мо­на­ха­ми-гре­ка­ми (их бы­ло боль­ше, чем рим­лян) бы­ло незна­ние гре­че­ско­го язы­ка. Рав­ным об­ра­зом и дру­гие ино­ки-коп­ты не зна­ли это­го язы­ка. Да­же на са­мом близ­ком рас­сто­я­нии от Алек­сан­дрии^[13] раз­го­вор­ным язы­ком был не гре­че­ский, а копт­ский язык. Да­же срав­ни­тель­но неда­ле­ко от Алек­сан­дрии жив­шие по­движ­ни­ки, как напр. свя­той Ан­то­ний Ве­ли­кий, ро­див­ший­ся око­ло Ирак­лео­по­ля ве­ли­ко­го, свя­той Пи­мен Ве­ли­кий, всю жизнь про­вед­ший в Ниж­нем Егип­те, в Ски­те, Те­ре­ну­о­фе и се­вер­ном Ди­ол­ке, не го­во­ри­ли по-гре­че­ски, а тем бо­лее труд­но бы­ло встре­тить зна­ю­ще­го гре­че­ский язык мо­на­ха в Фива­и­де^[14]. В де­ле по­пе­че­ния о гре­ках пре­по­доб­но­му Па­хо­мию по­мо­гал Фе­о­дор, быв­ший чтец Алек­сан­дрий­ской церк­ви. Но и сам свя­той Па­хо­мий по­за­бо­тил­ся о том, чтобы на­учить­ся гре­че­ско­му язы­ку.

Свя­той Па­хо­мий учил ино­ков и сло­вом, и при­ме­ром. Тем силь­нее дей­ство­ва­ло его сло­во, что ино­ки ви­де­ли в нем при­мер всех доб­ро­де­те­лей. По­сто­ян­ное мо­лит­вен­ное на­стро­е­ние Па­хо­мия, его глу­бо­кое сми­ре­ние, его стро­гость к се­бе са­мо­му, стро­гость да­же во вре­мя бо­лез­ни, его лю­бовь ко всем, его про­ни­ца­тель­ность и муд­рость – все это при­вле­ка­ло серд­ца бра­тии к нему, за­став­ля­ло всех без рас­суж­де­ния под­чи­нять­ся его сло­ву, при­ни­мать его со­ве­ты. Сми­ре­ние Па­хо­мия бы­ло чрез­вы­чай­но ве­ли­ко, хо­тя и со­вер­шал он необык­но­вен­ные по­дви­ги, хо­тя и воз­да­ва­ли ему ве­ли­чай­шую честь и ино­ки, и ми­ряне, и да­же епи­ско­пы, ино­гда при­сы­лав­шие к нему мо­на­хов, чтобы он про­из­нес над ни­ми свой суд. Свя­той Па­хо­мий бо­ял­ся осуж­дать дру­гих да­же в мыс­лях. Спо­доб­ля­ясь неод­но­крат­но ви­де­ний и от­кро­ве­ний от Бо­га, он го­во­рил о них бра­ти­ям то­гда, ко­гда от сво­е­го рас­ска­за ожи­дал нрав­ствен­ной поль­зы для бра­тии. Од­на­жды бра­тия про­си­ли его рас­ска­зать ка­кое-ни­будь из его ви­де­ний. За­ме­ча­те­лен от­вет его. Не же­лая го­во­рить о быв­ших ему ви­де­ни­ях, с це­лью предо­сте­речь от пре­воз­но­ше­ния тех ино­ков, ко­то­рых Гос­подь спо­доб­лял осо­бен­ных ду­хов­ных да­ро­ва­ний, свя­той Па­хо­мий ска­зал: «Тот, кто ис­пол­нен гре­хов, не по­лу­чит бла­го­да­ти ду­хов­ных ви­де­ний. Но ес­ли ты же­ла­ешь иметь пре­крас­ное и за­ме­ча­тель­ное ви­де­ние, то я ука­жу те­бе на од­но из них: ко­гда ты уви­дишь че­ло­ве­ка бла­го­че­сти­во­го, скром­но­го серд­цем, чи­сто­го – вот пре­крас­ней­шее из ви­де­ний: ты ви­дишь Бо­га неви­ди­мо­го в этом ви­ди­мом че­ло­ве­ке. Не спра­ши­вай дру­го­го ви­де­ния, ко­то­рое бы­ло бы пред­по­чти­тель­нее это­го».

Сми­рен­ный Па­хо­мий ни в чем не хо­тел иметь пре­иму­ще­ства пред бра­ти­я­ми. Он на­зы­вал ис­тин­но спра­вед­ли­вым то­го бра­та, ко­то­рый не да­вал ему боль­шей, по срав­не­нию с дру­ги­ми, до­ли ку­ша­нья. И тру­дить­ся он же­лал на­равне с дру­ги­ми. Он не до­пус­кал, чтобы кто-ни­будь об­лег­чил его труд. Од­на­жды ве­ли­кий ав­ва от­прав­ля­ет­ся с бра­ти­я­ми на ра­бо­ту. Каж­дый со сво­им спут­ни­ком дол­жен был взять из­вест­ное ко­ли­че­ство хле­ба. Па­хо­ми­ев спут­ник хо­тел один все нести. Но Па­хо­мий не со­гла­сил­ся на это, го­во­ря, что на­чаль­ник во всем дол­жен нести те же тру­ды, что и бра­тия.

В выс­шей сте­пе­ни нес­тя­жа­тель­ный, Па­хо­мий но­сил очень бед­ное пла­тье. Оно за­ме­ня­ло ему и по­кры­ва­ло в хо­лод­ное вре­мя. В этом пла­тье он при­ни­мал при­хо­див­ших к нему свя­щен­ни­ков и мо­на­хов. Один брат, по име­ни Афа­на­сий, за­ве­до­вав­ший мо­на­стыр­ской одеж­дой, об­ра­тил­ся к свя­то­му Фе­о­до­ру с прось­бой от­дать ему в склад пла­тье ав­вы, ко­гда он сни­мет его, и по­ло­жить вме­сто это­го оде­я­ние дру­гое, но­вое и при­лич­ное для на­чаль­ни­ка. Фе­о­дор по­слу­шал­ся Афа­на­сия и за­ме­нил од­ну одеж­ду дру­гою.

Но вот Па­хо­мий ищет свою преж­нюю одеж­ду. Фе­о­дор ука­зы­ва­ет на но­вую, но Па­хо­мий на­ста­и­ва­ет на том, чтобы ему воз­вра­ти­ли его ста­рую одеж­ду. На прось­бу стар­ца, трое­крат­но по­вто­рен­ную, Фе­о­дор от­ве­тил, что те­перь нель­зя уже най­ти этой одеж­ды. Фе­о­до­ру, од­на­ко, ста­ло очень жал­ко, что он ли­шил стар­ца той одеж­ды, ко­то­рая бы­ла для него и по­кры­ва­лом в хо­лод­ное вре­мя. Он да­же пла­кал об этом. Но и Па­хо­мий не счи­тал се­бя пра­вым в этом слу­чае. Он дол­го про­сил у Гос­по­да про­ще­ния в том, что, уча дру­гих по­слу­ша­нию, он сам не ока­зал по­слу­ша­ния то­му, кто в мо­на­сты­ре рас­по­ря­жа­ет­ся одеж­дою. Ка­кое ве­ли­кое сми­ре­ние!

Ко­гда од­на­жды Па­хо­мий за­бо­лел, Фе­о­дор при­вел его ту­да, где боль­ные ино­ки вку­ша­ли пи­шу. Для него при­го­то­ви­ли хо­ро­шую по­хлеб­ку. Он за­ме­тил бра­ту, при­го­тов­ляв­ше­му это ку­ша­нье:

– Ты не уме­ешь при­го­тов­лять ку­ша­нья; дай мне немно­го во­ды.

По­дан­ную во­ду Па­хо­мий влил в это блю­до. То­гда же Фе­о­дор на­лил ему во­ды на ру­ки пред на­ча­лом еды. Па­хо­мий в свою оче­редь воз­лил ему во­ды на но­ги.

По­сле еды за­шел меж­ду ни­ми раз­го­вор. На во­прос Фе­до­ра: по­че­му он ис­пор­тил ку­ша­нье во­дой, Па­хо­мий от­ве­тил ему:

– Брат, при­го­то­вив­ший мне пи­щу, при­го­тов­лял ра­ди ме­ня с боль­шим усер­ди­ем, а та­кое усер­дие меж­ду людь­ми не бы­ва­ет про­дол­жи­тель­но. И я ска­зал се­бе: я сей­час в этот раз бу­ду есть хо­ро­шо, а на­сту­пит зав­траш­ний день, я бу­ду бо­лен, я бу­ду еще ожи­дать, что брат даст мне хо­ро­шо по­есть, и по этой-то при­чине серд­це мое бу­дет в сму­ще­нии. Вот по­это­му-то я и ис­пор­тил по­дан­ное мне хо­ро­шее ку­ша­нье, чтобы в дру­гой раз, ес­ли он бу­дет небре­жен и не при­го­то­вит, по-преж­не­му хо­ро­шо, это бы­ло для ме­ня уже без­раз­лич­но.

Фе­о­дор спро­сил стар­ца, по­че­му он воз­лил ему во­ды на но­ги. За­ме­ча­тель­ный от­вет дал ему свя­той Па­хо­мий.

– Я по­сту­пил так для то­го, чтобы, ес­ли в дру­гом ми­ре ска­жут мне: Фе­о­дор воз­ли­вал во­ду на твои ру­ки, мне быть впра­ве ска­зать: я сам умыл ему но­ги.

Боль­ной Па­хо­мий не хо­тел вку­сить ку­ша­нья с мас­лом. В дру­гой раз во вре­мя бо­лез­ни он не со­гла­сил­ся по­крыть­ся луч­шим по­кры­ва­лом вме­сто ро­го­жи и при­нять горсть фини­ков. Ка­кая стро­гость к се­бе са­мо­му!

С осо­бен­ною лю­бо­вью от­но­сил­ся Па­хо­мий к боль­ным ино­кам. Бо­лее все­го он за­бо­тил­ся о спа­се­нии ду­ши за­болев­ше­го бра­та. Он убеж­дал боль­но­го бла­го­да­рить Бо­га, воз­буж­дал в нем бла­го­че­сти­вые мыс­ли, предо­сте­ре­гал от при­страсте­ния к зем­ле, от увле­че­ния нечи­сты­ми по­мыс­ла­ми, вну­шал ему про­сить про­ще­ния у Бо­га и бод­ро смот­реть на свое бу­ду­щее, воз­ла­гая упо­ва­ние на Гос­по­да. Он все­гда за­бо­тил­ся и о те­ле боль­но­го бра­та. Боль­ных в об­ще­жи­тии ни­ко­гда не при­нуж­да­ли к уси­лен­но­му по­сту, хо­тя и не пре­пят­ство­ва­ли им по­стить­ся. Па­хо­мий ино­гда на­хо­дил нуж­ным осла­бить пост, ес­ли ви­дел, что пост очень ис­то­ща­ет си­лы боль­но­го и не да­ет ему по­пра­вить­ся.

Так, один брат был бо­лен во дни Че­ты­ре­де­сят­ни­цы. Од­на­ко он не со­гла­шал­ся ни есть ни­че­го ва­ре­но­го, ни пить ви­на. Он не хо­тел поз­во­лить се­бе по­слаб­ле­ние, ес­ли бы ему пред­сто­я­ло да­же уме­реть от чрез­мер­но­го воз­дер­жа­ния. Муд­рый ав­ва Па­хо­мий со­ве­то­вал ему, ес­ли он не хо­чет со­всем оста­вить этот пост, от­ло­жить свое по­ще­ние до вре­ме­ни пол­но­го вос­ста­нов­ле­ния сил, ко­гда он бу­дет иметь воз­мож­ность про­ве­сти в стро­гом по­сте та­кое чис­ло дней, ка­кое дол­жен бы был по­стить­ся те­перь.

Сре­ди слу­жив­ших в боль­ни­це ино­ков бы­ва­ли и та­кие, ко­то­рые не хо­те­ли ис­пол­нять неко­то­рые прось­бы боль­ных, ка­зав­ши­е­ся им непоз­во­ли­тель­ны­ми для мо­на­ха при­хо­тя­ми. Но свя­той Па­хо­мий смот­рел на это ина­че. Он го­тов был до­ста­вить боль­но­му воз­мож­ное уте­ше­ние.

Од­на­жды, напр., сам Па­хо­мий тяж­ко за­бо­лел. В боль­ни­це ему пред­ло­жи­ли съесть немно­го ва­ре­ных ово­щей. В это вре­мя в боль­ни­це ле­жал тяж­ко боль­ной мо­нах, те­ло ко­то­ро­го пред­став­ля­ло ко­жу да ко­сти: так он ис­ху­дал по­сле про­дол­жи­тель­ной бо­лез­ни. Ко­гда этот инок по­про­сил боль­нич­ных бра­тии дать ему немно­го го­вя­ди­ны, те не со­гла­ша­лись на это. То­гда боль­ной про­сил от­не­сти его к ав­ве Па­хо­мию. Ве­ли­кий ав­ва был по­ра­жен край­ним ис­то­ще­ни­ем ино­ка и от­сут­стви­ем бла­го­ра­зум­но­го со­стра­да­ния в боль­нич­ных бра­ти­ях. Он стро­го ска­зал им: «Безум­ные, где страх Бо­жий? Ведь Бог ска­зал: «Воз­лю­би ближ­не­го как са­мо­го се­бя». Уже­ли вы не ви­ди­те, что этот брат по­чти мертв? По­че­му вы не да­ли ему то­го, че­го он у вас про­сил? Я те­перь не мо­гу ни есть, ни пить. Ведь есть раз­ли­чие меж­ду бо­лез­ня­ми, и од­на бо­лезнь бы­ва­ет бо­лее же­сто­кою, чем дру­гая».

Па­хо­мий не мог удер­жать­ся от слез при ви­де тяж­ко боль­но­го ино­ка и бес­сер­деч­ной рев­но­сти дру­гих о стро­гом со­блю­де­нии уста­ва о пи­ще. Те­перь ино­ки по­ня­ли свою неправ­ду. Они тот­час по­сла­ли ку­пить коз­лен­ка и при­го­то­ви­ли из него ку­ша­нье, ко­то­рое под­кре­пи­ло осла­бев­шее те­ло боль­но­го бра­та и обод­ри­ло его уны­лую ду­шу.

Па­хо­мий ста­рал­ся в сво­их уче­ни­ках воз­буж­дать упо­ва­ние на Бо­га. Вот один слу­чай, под­твер­жда­ю­щий это.

Как-то ве­че­ром при­бы­ли бра­тия, чтобы на­гру­зить лод­ку трост­ни­ком. Фе­о­дор бо­ял­ся, что при­го­тов­лен­но­го им ра­гу^[15] не до­станет для всех. Па­хо­мий по­нял его мыс­ли и предо­сте­ре­гал его от чрез­мер­ной за­бо­ты о пи­ще и ма­ло­душ­но­го опа­се­ния от­но­си­тель­но ее, ука­зы­вая на Бо­жие по­пе­че­ние о че­ло­ве­ке. Упо­ва­ние не по­сра­ми­ло Па­хо­мия.

Слу­чил­ся од­на­жды в мо­на­сты­ре недо­ста­ток в пше­ни­це. Это очень огор­ча­ло и оза­бо­чи­ва­ло ино­ков. Же­лая уни­что­жить их опа­се­ния за бли­жай­шее бу­ду­щее, Па­хо­мий ука­зы­вал им на два пре­крас­ные ков­ра, по­жерт­во­ван­ные од­ним доб­рым че­ло­ве­ком: в край­нем слу­чае их мож­но про­дать и вы­ру­чен­ные день­ги рас­хо­до­вать на по­куп­ку пше­ни­цы. Це­лую ночь Па­хо­мий про­вел в го­ря­чей мо­лит­ве.

На дру­гой день утром по­сту­чал­ся в во­ро­та мо­на­сты­ря на­чаль­ник од­но­го го­ро­да. Ко­гда при­врат­ник от­пер ему, он ска­зал, что дал обет от­дать нуж­да­ю­щим­ся из­вест­ное ко­ли­че­ство хле­ба, и что в эту ночь он узнал во сне, что имен­но бра­тия это­го мо­на­сты­ря нуж­да­ют­ся в хле­бе; пусть кто-ни­будь при­мет при­ве­зен­ный им хлеб. Ко­гда об этом со­об­щи­ли са­мо­му Па­хо­мию, он очень об­ра­до­вал­ся и ска­зал на­чаль­ни­ку го­ро­да, что они дей­стви­тель­но нуж­да­ют­ся в хле­бе, но им нуж­на от­сроч­ка в упла­те де­нег. Доб­рый хри­сти­а­нин ска­зал: «Я не за день­ги при­вез это, но ра­ди то­го, что вы лю­ди Бо­жии. По­шли же бра­тии вне­сти это».

Па­хо­мий, ис­крен­но бла­го­дар­ный доб­ро­му че­ло­ве­ку, ока­зав­ше­му по­мощь оби­те­ли во вре­мя край­ней нуж­ды, дал ему в бла­го­сло­ве­ние мо­на­стыр­ско­го хле­ба и ово­щей. На­чаль­ник го­ро­да с ра­до­стью при­нял это и ушел до­воль­ный тем, что ока­зал по­мощь ра­бам Бо­жи­им. Бра­тия уди­ви­лись и об­ра­до­ва­лись неожи­дан­но­му да­ру мо­на­хо­лю­би­во­го на­чаль­ни­ка.

Поиск по сайту: