Третье послание Курбского Ивану Грозному. На вторую епистолию отвещание цареви Великому Московскому убогаго Андрея Курбского, княжати Ковельского Во странстве пребывающе и во убожестве от твоего

На вторую епистолию отвещание цареви Великому Московскому убогаго Андрея Курбского, княжати Ковельского
Во странстве пребывающе и во убожестве от твоего гонения, титул твой величайший и должайший оставя, зане ото убогих тобе, великому царю, сие непотребно, но печли от царей царем сие прилично таковые имянования со преизлишним продолжением исчитати. А еще исповедь твою ко мне, яко ко единому презвитеру, исчитаеши по ряду, сего аз недостоин, яко простой человек, в военном чину сущ, и краем уха послушати, а наипаче же многими и безщисленными грехи обтяхчен. А всяко воистинну достойно было бы радоватися и зело веселитися не токмо мне, некогда рабу твоему верну бывшу, но и всем царем и народом християнским, аще бы твое было истинное, в Ветхом, яко Манасиино, покояние, ибо глаголют его по кровопийствах и неправдах покаявшася и в законе господне живуща аще до смерти кротко и праведно, и никого же, а ни мало к тому обидевша, в Новом же, яко Закхеино прехвальное покояяие и возвращение четверосугубное изообиженным от него.
И аще бы согласовало твое покояние тым священным узроком ихже, от священнаго писания приемлюще, приводишь, яко от Ветхаго, так и от Новаго! А еще потом, во епистолии твоей, в последующих, являются не токмо не согласно, но изуметельно и удивления достойно и зело на обе бедры храмлюще, и хождение неблагочинно являюще внутренняго человека, наипаче же в землях твоих супостатов, и де же мужие многие обретаются, не токмо внешней филосифие искусны, но и во священных писаниях силны: ово преизлишне уничижаешися, ово преизобильне и паче меры возносишися! Господь глаголет ко своим апостолом: «Аще и вся заповеди исполните, глаголите: раби непотребны есмы», а диявол подущает нас, грешных, усты точию каятися, а в сердцу превысоце о собе держати и святым преславлым мужем ровнятися. Господь повелевает никого же прежде суда осуждати и берно из своего ока первие отъпмати, и потом сучец из братня ока изимлти, а диявол подущает точию словом проблекотати, аки бы то покаяние, делом же не токмо возноситися и гордитися по безчисленных беззакониях и кровопролитиях, но и нарочитых святых мужей не токмо проклинати учит, но и дьяволом нарицати, яко и Христа древле жидове ово лстецом и беснующимся, ово о Велзауле, князе бесовстем, изгоняща бесы, яко во епистолии твоего величестве зрится, иже правоверных и святых мужей дияволом нарицаешь и духом божиим водимых духом бесовским не срамляешся повторяти, аки отступивши великаго апостола: «Никто же бо, рече, нарицает Исуса господом, токмо духом святым». А кто христианина правовернаго оклеветует, не того оклеветует, но самого духа святаго, пребывающаго в нем, и грех неисцелимый на главу свою сам привлачит, яко господь рече: «Аще кто хулит на духа святаго, не оставитися ему ни в сей век, ни в будущей».
А к тому еще что нагнушательнейшаго и пресквернейшаго? Еже исповедника твоего потворяти и сикованций на него умышляти, который душу твою царьскую к покоянию привел, грехи твои на своей вые носил и, взявши тя от преявственнейших скверны, яко чиста, пред начистейшим царем Христом, богом нашим, исчистя покоянием, поставил! Се тако ли воздает ему и по смерти? О чюдо! яко зависть, от презлых и прелукавых маньяков твоих сшитая, и по смерти на святых и предобрых мужей не угаснет! Не ужасавши ли ся, о царю, притчи Хамовы, яже насмевался наготе отчей? Како снесенно бысть о том на исчадия его проклятие! А аще таковая притча о телесных отцех случилася, кольми паче о духовных должны есмя покрыватн, аще бы нечто и случилося человеческия ради немощи, яко то и ласкатели твои клеветали на онаго презвитера, иже бы тя устрашая не истинными, но льстивыми видении. О воистинну и аз глаголю: льстец он был, коварен и благокознен, понеже лестию ял тя, исторгнувши от сетей диявольских и от челюстей мысленнаго лва и привел бы тя ко Христу, богу нашему. То же воистипну и врачеве премудрые творят, дикие мяса и неудобь целимые гагрины бритвами режут аж до живаго тела и потом наводят помалу и исцеляют недужных. Тако же и он творил, презвитер, блаженный Селивестр, видяще недуги твои душевные, многими леты застаревшиеся и неудобные ко исцелению. Яко нецыи премудрые глаголют: «Застаревшиеся, рече, злые обычаи в душах человеческих многими леты во естество прелагаются и неудобь исцельны бывают», тако же и он, преподобный, неудобь исцельнаго ради твоего недуга прилагал пластыри, ово кусательными словесы нападающе на тя и порицающе, яко бритвою непреподобные твои нравы наказанием жестоким режуще — негли он памятая пророческое слово: «Да претерпишь лучше, рече, раны приятеля, неже ласкательные целования вражий», ты же не воспомянул того или забыл, прельщен будучи от презлых и прелукавых, отогнал еси его от собя и Христа нашего с ним, ово, яко уздою крепкою со браздами, невоздержание и преизлишнюю похоть и ярость твою востязающе. Но збысться на нем Соломоново слово: «Накажи, рече, праведника, и приложит со благодарением приимати», и паки: «обличай праведнаго, и возлюбит тя». Прочие же последующие стихи умолчю, возлагающе их царьской совести твоей, ведуще тя священнаго писания искуснаго. А к тому да не зело приражуся кусательными словесы ко твоей царьской высоте аз, убоги, яко могучи вмещая, да укроюся от свару, понеже зело не достоит нам, воинам, яко рабам, сваритися.
А мог бы еси и воспомянути на то, яко во время благочестивых твоих дней вещи тобе по воле благодати ради божий обращалнся за молитвами святых и за избранным советом нарочитых синглитов твоих, и яко потом, егда прельстили тя презрелые и прелукавые ласкатели, пагубники твои и отечества своего, яко и что приключилося и яковые язвы, от бога пущенные, глады, глаголю, и стрелы поветренные, и последи мечь варварский, мститель закона божия, и преславутаго града Москвы внезапное сожжение, и всея Руские земли спустошение, и что наигоршаго и срамотънейшаго — царьские души опровержение и в бегство плечъ царьских, прежде храбрых бывших, обращение, яко пецыи зде нам поведают, аки бы, хороняся тогда от татар по лесом, со кромешники твоими, вмало гладом не погиб еси! А той же измаильтески пес прежде, когда богоугодно пребывал еси пред нами, намнейшнми слугами твоими, и на поле диком бегая, места не нашол, и вместо нынешних превеликих и тяжких даней твоих, имиже накупуеш его на християнскую кровь, нашими саблями, воинов твоих, в бусурманские головы было плачено, или дань давана ему.
А еже пишеши, имянуюше нас изменники, для того, иже есмя принужденны были от тебя по неволе крест целовати, яко там,о есть у вас обычай, аще бы кто не присягнул, горчайшею смертию да умрет, на сие тобе ответ мои: все мудрые о сем згажаюттся, аше кто по неволе присягает или клянется, не мому бывает грех, кто крест целует, по паче тому, кто принуждает, аще бы и гонения не было. Аще ли же кто прелютаго ради гонения не бегает, аки бы сам собе убийца, противящеся господню словеси: «Аще, рече, гонят нас во граде, бегайте во другий». А к тому и образ господь Христос, бог наш, показал верным своим, бегающе нe токмо от смерти, но и от зависти богоборных жидов.
А еще рекл еси, иже аки бы аз разгневався на человека, а приразился богу, сиречь церкви божий разорил и попалил, на сие ответ: или нас туне не оклеветуй, или выглади, царю, письмо, иже и Давид принужден был гонения ради Саулова со поганским царем на землю Израилеву воевати. Аз же не от поганских, но от християнских царей заповедание исполнях, заповеданием их хождах. Но исповедую грех мой, иже принужден бых за твоим повелением Витепское великое место и в нем двадесять четыре церкви християнских сожещи. Тако же и от короля Сигисмунда Августа принужден бых Луцкие влости воевати. И тамо зело стрегли есмы вкупе со Корецким князем, иже бы неверные церквей божиих не жгли и не разоряли. И воистину не возмогохом множества ради воинъства устрещи, понеже пять надесять тысящей тогда с нами было войска, между которыми не мало было ово варваров измаильтеских, ово других еретиков, обновителей древних ересей, врагов креста Христова: и без вашего ведома, по исхождении нашем закрадшеся нечестивые сожгли едину церковь и с монастырем. Да свидетельствуют о сем мнихи, яже пущени были от нас ис пленения! А потом, аки по лете едином, неприятель твой главный, царь перекопский, присылал, яко кролеве моляся, так и нас просячи, иже бы пошел есмы с ним на ту часть Руские земли, яже под державою твоею. Аз же, повелевающу ми и кролеви, отрекохся; не восхотех и помыслити сего безумия, же бы шел под бусурманскими хорунгами на землю християнскую с чюждим царем, безбожником. Потом и сам кроль тому удивился и похвалил мя, иже сам не уподобился безумным, прежде мене на сие дерзнувшим.
А еще пишеши, аки бы царицу твою очаровано и тобя с нею разлученно от тех предреченных мужей и от мене, аз ти за оных святых не отвещаю, бо вещи вопиют, трубы явленнейше глас испущающе, о святыне их и добродетели. О мне же вкратце отвещаю ти: аще и зело многогрешен есми и недостоин, но обаче рожден бых от благородных родителей, от пленицы же великого князя Смоленского Феодора Ростиславнча, яко и твоя царская высота добре веси от летописцов русских, иже той пленицы княжата не обыкли тела своего ясти и кровь братии своей нити, яко есть некоторым издавна обычай, яко первие дерзнул Юрей Московский в Орде на святого великого князя Михаила Тверскаго, а потом и протчие сущие во свежей еще памяти и пред очима. Что углицким учинено и Ерославичом и прочим единые крови? И како их всеродне заглаженно и потребленно? Еже ко слышанию тяжко, ужасно! От сесцов матерних оторвавши, во премрачных темницах затворенно и многими леты поморенно, и внуку оному присно блаженному и боговенчанному!
А тая твоя царица мне, убогому, ближняя сродница, яко узришь сродство оно на стране того листа написано.
А о Володимере, брате своем, воспоминаешь, аки бы есмо его хотели на государство; воистину о сем не мыслих, понеже и не достоин бых того. А тогды же есмь угодал грядущее мнение твое на мя, когда еще сестру мою насилием от мене взял еси за того то брата твоего, наипаче же, могу по истинне рещи со дерзновением, в тот ваш издавна кровопивственный род.
А еже хвалишися и величаешися, горе и долу, иже лифлянтов окоянных поработил еси, аки бы животворящаго креста сплою. Не нем и не разумею, аще бы то вере было подобно: подобнейше, с разбойнических крестов хоругвями! Иже еще кролеви нашему, от маестата своего не двигшуся, и вся шляхта в домех своих пребывающе, и все воинство королево при короле на месте было, а уже кресты тые во многих градех поломалися от неякого Жабки, а в Кеси, стольном граде, от латышей. А сего ради по истинне не Христовы кресты, но погибшего разбойника, яко пред разбойником ношено. Гетмани же лятцкие и литовские еще а ни начинали готовитися сопротив тебе, а твои окаянные воеводшика, а праведнеше рекше калики, ис-под крестов твоих влачили в чимбурех, зде на великом сойме, иде же различные народы бывают, ото всех подсмеиваеми и наругаеми, окаянный, на прескверное и вечное твое постыдение и всея святоруския земли, и на посрамощение народов сынов руских.
А еже пишеши о Курлетеве, о Прозоровских и о Ситцких, и не вем о яких узорочьях и за упокой, припоминаючи и Кроновы, и Афродитовы дела, и стрелецких жен, аки бы нечто смеху достойно и пияных баб басни, на сие ответу не потреба, по премудрому Соломону: «Глупающему, рече, отвещати не подобает», понеже уже всех тех предреченных, не токмо Прозоровских и Курлетовых, но и бесчисленных благородных лютость мучительская пожерла, а в то место осталися калики, ихже воеводами поставляти усильствуешь или любопришся упряма сопротив разума и бога, а того ради скоро и со града ищезают, не токмо от единаго воина ужасающеся, но и от листу, ветром веющаго, пропадающе и з грады, яко в оде Второномии пишет святый пророк Моисей: един, рече, поженет за беззакония ваша тысящу, а два двигнут тмы.
А в такой же епистолии припамянено, иже на мой лист уже отписано, но и аз давно уже на широковещательный лист твой отписах ти, да не возмогок послати непохвальнаго ради обыкновения земель тех, иже затворил еси царство Руское, сиречь свободное естество человеческое, аки во аде твердыни, и кто бы из земли твоей поехал, по пророку, до чюжих земель, яко Исус Сирахов глаголет, ты называешь того изменником, а естли изымают на пределе, и ты казнит различными смертми. Тако же и зде, тобе уподобяся, жестоце творят. И того ради так долго не послах ти его. А ныне, яко сию отпись на нынешную епистолию твою, так и оную, на широковещательный лист твой прежний, посылаю ко величеству высоты твоея. И аще будеши мудр, в тишине духа, без гнева, да прочтеши их! И к тому молю ти ся: не дерзай уже писати до чюжих слуг, паче же умеют отписати, яко некоторый мудрый рече: «Возглаголеши хотяще, да услышиши не хетяще», сиречь ответ на твое глаголание.
А ежи пишеши, аки бы тобе не покоряхся и землею твоею хотех владети, и изменником, и изгнанном нарицающе мене, сие отвещание оставляю явственного ради от тебе навету или потвору. Тако же и другии отвещевания оставляю того ради, иже достоило отвещати тобе и отписати на твою епистолию, ово сокращая епистолию мою, к тобе писаную, да не явитца варварско преизлишных ради глаголов, ово возлагающе на суд нелицемернаго судии Христа, господа бога нашего и во первых моих епистолиях о сем многажды уже воспомянух, и к тому не хотячи с твоею царскою высотою аз, убогий, вящей сваритися.
А всяко посылаю ти две главы, выписав от книги премудраго Цицерона, рпмскаго наилепшаго синглита, яже еще тогда владели римляне всею вселенною. А писал той ответ к недругом своим, яже укаряще его изогнанцом и изменником, тому подобно, яко твое величество нас, убогих, не могуще воздержати лютости твоего гонения, стреляюще нас издалеча стрелами огнеными сикованции твоея туне и всуе.
Андрей Курбский, княжа на Ковлю.

Поиск по сайту: