Девушка

Кто ты родственник небес,

Снег, бутылка или бес.

Ты число или понятие,

приди Фомин в мои объятия.

Фомин.

Нет я кажется мёртв.

Уйди.

Она спешит уйти.

Фомин.

Боги, боги, понял ужас

состоянья моего.

Я с трудом в слезах натужась

свой череп вспомнить не могу.

Как будто не было его.

Беда, беда

(расписывается в своём отчаянном положении и с трудом бежит).

Девушка.

Фомин ведь ты же убежал,

и вновь ты здесь.

Фомин.

Я убежал не весь.

Когда ревел морской прибой,

вставал высокий вал,

я вспоминал, что я рябой,

я выл и тосковал.

Когда из труб взвивался дым

и было всё в кольце,

и становился я седым,

росли морщины на лице,

я приходил в огонь и в ярость

на приближающуюся старость.

И когда осыпался лес

шевелился на небе бес.

И приподнимался Бог.

Я в унынии щёлкал блох.

Наблюдая борьбу небесных сил,

я насекомых косил.

Но дорогая дура,

я теперь безработный,

я безголов.

Девушка.

Бесплотный

садится час на крышку гроба,

где пахнет тухлая фигура,

вторая тысяча волов

идёт из города особо.

Удел твой глуп

Фомин, Фомин.

Вбегает мёртвый господин.

(Они кувыркаются).

Пётр Иванович Стиркобреев один в своей комнате жжёт поленья:

Скоро юноши придут,

скоро девки прибегут

мне рассеяться помочь.

Скоро вечность, скоро ночь.

А то что-то скучно,

я давно не хохотал,

и из рюмки однозвучной

водку в рот не грохотал.

Буду пальму накрывать,

а после лягу на кровать.

Звонит машинка, именуемая телефон.

Да, кто говорит.

Голос.

Метеорит.

Стиркобреев.

Небесное тело?

Голос.

Да, у меня к вам дело.

Я, как известно, среди планет игрушка.

Но я слыхал, что у вас будет сегодня пирушка.

Можно прийти?

Стиркобреев.

Прилетайте (вешает трубку).

Горжусь, горжусь, кусок небесный

находит это интересным,

собранье пламенных гостей,

их столкновение костей.

Не то сломался позвонок,

Не то ещё один звонок.

Кто это? Пётр Ильич?

Голос.

Нет, Стиркобреев, это я. Паралич.

Стиркобреев.

А, здрасьте. (В стороны). Вот так несчастье.

Что вам надо.

Голос.

Шипенье слышишь ада

вонючий Стиркобреев?

Зачем тебе помада,

ответь, ответь скорее.

Стиркобреев.

Помада очень мне нужна,

сюда гостить придёт княжна,

у нея Рюрик был в роду.

Голос.

Я тоже приду.

Стиркобреев.

Час от часу не легче.

Пойду приготовлю свечи,

а то ещё неладною порой

напросится к нам в гости геморрой.

Комната тухнет. Примечание: временно.

Раздаются звонки. Входят гости.

Николай Иван.

Как дела? как дела?

Степан Семёнов.

Жутко, жутко.

Мар. Натальев.

Я едва не родила,

оказалось это шутка.

Где уборная у вас,

мы дорогой пили квас.

Фомин.

Здравствуй Боря.

Стиркобреев.

Здравствуй море.

Фомин.

Как? как ты посмел.

Я тебе отомщу.

В его ногах валялся мел.

Он думал: не спущу

я Стиркобрееву обиды.

Летали мухи и болиды.

Фомин.

Если я море,

где мои волны.

Если я море,

то где чёлны.

А гости веселы, довольны,

меж тем глодали часть халвы

с угрюмой жадностью волны.

Открывается дверь. Влетает озябший Метеорит:

Как церковный тать

обокравший кумира,

я прилетел наблюдать

эту стенку мира.

Гости (поют).

В лесу растёт могилка,

На ней цветёт кулич.

Тут вносят на носилках

Болезнь паралич.

Стиркобреев.

Ну, всё в сборе

сядем пить и есть.

Фомин.

Я напомню Боря,

что мне негде сесть.

Стиркобреев.

Эй ты море,

сядь под елью.

Мария Натал.

Быть, чувствую, ссоре.

Все (хором).

Да, дело кончится дуэлью.

(Они пьют).

Серг. Фадеев.

Нина Картиновна, что это, ртуть?

Нина Картин.

Нет, это моя грудь.

Серг. Фадеев.

Скажите, прямо как вата,

вы пушка.

Нина Картин.

Виновата,

а что у вас в штанах.

Серг. Фадеев.

Хлопушка.

(Все смеются. За окном сияние лент.)

Куно Петр. Фишер.

Мария Натальевна, я не монах,

разрешите я вам поцелую пуп.

Мария Натал.

Сумасшедший, целуйте себе зуб.

Ниночка, пойдём в ванну.

Гости.

Зачем.

Мария Натал.

Пойдём попишем.

Гости.

Слава Богу.

А мы чистым воздухом пока подышим.

Стиркобреев.

В отсутствии прекрасных женщин

тут вырастет мгновенно ель.

На это нужно часа меньше.

Сейчас мы сделаем дуэль.

Фомин.

Я буду очень рад

отправить тебя в ад.

Ты небесное светило,

ты что всех нас посетило,

на обратном пути

этого мертвеца захвати.

Стиркобреев.

Паралич ты царь болезней,

сам пойми, в сто крат полезней

чтобы этот полутруп

умер нынче бы к утру б.

Паралич и метеорит.

Мы будем секундантами. Вот вам ножи.

Колитесь. Молитесь.

Фомин.

Я сейчас тебя зарежу,

изойдёшь ты кровью свежей,

из-под левого соска

потечёт на снег тоска.

Ты глаза закроешь вяло,

неуклюже ляжешь вниз.

И загробного подвала

ты увидишь вдруг карниз.

Стиркобреев.

Не хвастай. Не хвастай.

Сам живёшь последние минуты.

Кто скажет здравствуй

ручке каюты?

Кто скажет спасибо

штанам и комоду?

Ты дохлая рыба,

иди в свою воду.

Дуэль превращается в знаменитый лес.

Порхают призраки птичек.

У девушек затянулась переписка.

Шёл сумасшедший царь Фомин

однажды по земле

и ядовитый порошок кармин

держал он на своём челе.

Его волшебная рук.

ИЗОБ-ражала старика.

Волнуется ночной лесок,

в нём Божий слышен голосок.

И этот голос молньеносный

сильней могучего ножа.

Его надменно ловят сосны,

и смех лисицы, свист ужа

сопутствуют ему.

Вся ночь в дыму.

Вдруг видит Фомин дом,

это зданье козла,

но полагает в расчёте седом

что это тарелка добра и зла.

И он берёт кувшин добра

и зажигает канделябры,

и спит.

Наутро, в час утра

где нынче шевелятся арбры ^[64],

его встречает на берёзе нищий

и жалуется, что он без пищи.

Нищий.

Здравствуй Фомин сумасшедший царь.

Фомин.

Здравствуй добряк.

Уж много лет

я странствую.

Ты фонарь?

Нищий.

Нет я голодаю.

Нет моркови, нет и репы.

Износился фрак.

Боги стали свирепы.

Моё мненье будет мрак.

Фомин.

Ты думаешь так.

А я иначе.

Нищий.

Тем паче.

Фомин.

Что паче?

Я не о том.

Я говорю про будущую жизнь за гробом,

я думаю мы уподобимся микробам,

станем почти нетелесными

насекомыми прелестными.

Были глупые гиганты,

станем крошечные бриллианты.

Ценно это? ценно, ценно.

Нищий.

Фомин что за сцена?

Я есть хочу.

Фомин.

Ешь самого себя.

Нищий (пожирая самого себя) сказал:

Фомин ты царь, — они исчезли

и толстые тела часов

на множество во сне залезли

и стала путаница голосов.

Беседа часов

Первый час говорит второму:

  я пустынник.

Второй час говорит первому:

  я пучина.

Третий час говорит четвёртому:

  одень утро.

Четвёртый час говорит пятому:

  сбегают звёзды.

Пятый час говорит шестому:

  мы опоздали.

Шестой час говорит седьмому:

  и звери те же часы.

Седьмой час говорит восьмому:

  ты приятель рощи.

Восьмой час говорит девятому:

  перебежка начинается.

Девятый час говорит десятому:

  мы кости времени.

Десятый час говорит одиннадцатому:

  быть может мы гонцы.

Одиннадцатый час говорит двенадцатому:

  подумаем о дорогах.

Двенадцатый час говорит: первый час,

  я догоню тебя вечно мчась.

Первый час говорит второму:

  выпей друг человеческого брому.

Второй час говорит: час третий,

  на какой точке тебя можно встретить.

Третий час говорит четвёртому:

  я кланяюсь тебе как мёртвому.

Четвёртый час говорит: час пятый,

  и мы сокровища земли тьмою объяты.

Пятый час говорит шестому:

  я молюсь миру пустому.

Шестой час говорит: час седьмой,

  время обеденное идти домой.

Седьмой час говорит восьмому:

  мне бы хотелось считать по-другому.

Восьмой час говорит: час девятый,

  ты как Енох на небо взятый.

Девятый час говорит десятому:

  ты подобен ангелу пожаром объятому.

Десятый час говорит: час одиннадцатый,

  разучился вдруг что-то двигаться ты.

Одиннадцатый час говорит двенадцатому:

  И всё же до нас не добраться уму.

Фомин.

Я буду часы отравлять.

Примите часы с ложки лекарство.

Иное сейчас наступает царство.

Соф. Мих.

Прошу, прошу,

войдите.

Я снег сижу, крошу.

Мой дядя, мой родитель

ушли к карандашу.

Фомин.

Не может быть. Вы одна. Вы небо.

Соф. Мих.

Я как видите одна,

сижу изящно на столе.

Я вас люблю до дна,

достаньте пистолет.

Фомин. Вы меня одобряете. Это превосходно. Вот как я счастлив.

Соф. Мих.

Сергей, Иван и Владислав и Митя

покрепче меня обнимите.

Мне что-то страшно, я изящна,

но всё-таки кругом всё мрачно,

целуйте меня в щёки.

Фомин. Нет в туфлю. Нет в туфлю. Большего не заслуживаю. Святыня. Богиня. Богиня. Святыня.

Соф. Мих. Разя я так божественна. Нос у меня курносый, глаза щелки. Дура я, дура.

Фомин. Что вы, любящему человеку, как мне, всё кажется лучше, чем на самом деле.

И ваши пышные штанишки

я принимаю за крыло,

и ваши речи — это книжки

писателя Анатоля Франса.

Я в вас влюблён.

Соф. Мих. Фомин золотой. Лейка моя.

Фомин её целует и берёт. Она ему конечно отдаётся. Возможно, что зарождается ещё один человек.

Соф. Мих. Ах по-моему мы что-то наделали.

Фомин. Это только кошки и собаки могут наделать. А мы люди.

Соф. Мих. Я бы хотела ещё разик.

Фомин. Мало ли что. Как я тебя люблю. Скучно что-то.

Соф. Мих. Ангел. Богатырь. Ты уходишь. Когда же мы увидимся.

Фомин. Я когда-нибудь приду.

(Они обнялись и заплакали).

Фомин пошёл на улицу, а Софья Михайловна подошла к окну и стала смотреть на него. Фомин вышел на улицу и стал мочиться. А Софья Михайловна, увидев это, покраснела и сказала счастливо: «как птичка, как маленький».

Венера сидит в своей разбитой спальне и стрижёт последние ногти.

Увидев одного постарела,

я поняла, что постарела.

Он был изящен и усат,

он был высоким будто сон.

Дул кажется пассат,

а может быть муссон.

Вбегает мёртвый господин.

Я думаю теперь уж я не та,

похожая когда-то на крота,

сама красота.

Теперь я подурнела,

живот подался вниз,

а вместе с ним пупок обвис.

Поганое довольно стало тело.

Щетиной поросло, угрями.

Я воздух нюхаю ноздрями.

Не нравится мне мой запах

Вбегает мёртвый господин.

И мысли мои стали другие,

уже не такие нагие.

Не может быть случки обнажённой

у семьи прокажённой,

поэтому любитесь на сундуках,

и человек и женщина в штанах.

Господи, что-то будет, что-то будет.

Вбегает мёртвый господин.

Возьму я восковую свечку

и побегу учить на речку.

Темнеет парус одинок,

между волос играет огонёк.

Вбегает мёртвый господин.

Фомин.

Спаси меня Венера,

это тот свет.

Венера.

Что вы душка?

Фомин.

Надежда, Любовь, София и Вера

мне дали совет.

Венера.

Зачем совет. Вот подушка.

Приляг и отдохни.

Фомин.

Венера чихни.

Венера чихает.

Фомин.

Значит это не тот свет.

Венера.

Давай, давай мы ляжем на кровать

и будем сердца открывать.

Фомин.

Я же безголовый.

Вид имея казака,

я между тем без языка.

Венера (разочар.).

Да, это обидно,

да и другого у тебя

мне кажется не видно.

Фомин. Не будем об этом говорить. Мне неприятно. Ну неспособен и неспособен. Подумаешь. Не за тем умирал, чтобы опять всё сначала.

Венера. Да уж ладно, лежи спи.

Фомин. А что будет когда я проснусь?

Венера. Да ничего не будет. Всё то же.

Фомин. Ну хорошо. Но тот свет-то я увижу наконец?

Венера. Иди ты к чертям.

Фомин спит. Венера моется и поёт:

Люблю, люблю я мальчиков,

имеющих одиннадцать пальчиков,

и не желаю умирать.

А потому я начинаю скотскую жизнь. Буду мычать.

Богиня Венера мычит,

а Бог на небе молчит,

не слышит ея мычанья,

и всюду стоит молчанье.

Фомин (просыпаясь). Это коровник какой-то, я лучше уйду.

Спустите мне, спустите сходни,

пойду искать пути Господни.

Венера. Тебе надо штаны спустить и отрезать то, чего у тебя нет. Беги, беги.

Вбегает мёртвый господин.

Фомин.

Я вижу женщина цветок

садится на ночную вазу,

из ягодиц её поток

иную образует фазу

нездешних свойств.

Я полон снов и беспокойств.

Гляжу туда,

но там звезда,

гляжу сюда в смущенье,

здесь человечества гнездо

и символы крещенья.

Гляди забрав с собою в путь зеркало, суму и свечки

по комнатам несётся вскачь ездок.

И харкают овечки.

О женщина! о мать!

Ты спишь накрыта одеялом,

устала ноги поднимать,

но тщишься сниться идеалом

кое-каким влюблённым мужчин

украсив свой живот пером.

Скажу развесистым лучинам:

я сам упал под топором.

Спросим: откуда она знает, что она того?

Женщина (просыпаясь с блестящими слезами).

Я видела ужасный сон,

как будто бы исчезла юбка,

горами вся покрылась шубка

и был мой голос унесён.

И будто бы мужчины неба

с крылами жести за спиной

как смерти требовали хлеба.

Узор виднелся оспяной

на лицах их.

Я век не видела таких.

Я женщина! — я им сказала

и молча руки облизала

у диких ангелов тоски,

щипая на своей фигуре разные волоски.

Какой был страшный сон.

У меня руки и ноги шуршали в страхе.

Скажи мне Бог к чему же он.

Я мало думала о прахе,

подумаю ещё.

Фомин.

Подумай, улыбнись свечой,

едва ли только что поймёшь.

Смерть это смерти ёж.

Женщина.

Слаб мой ум,

и сама я дура.

Слышу смерти шум,

говорит натура:

все живут предметы

лишь недолгий век,

лишь весну да лето,

вторник да четверг.

В тщетном издыхании

время проводя,

в любовном колыхании

ловя конец гвоздя.

Ты думаешь дева беспечно,

что всё кисельно и млечно.

Нет дева дорогая,

нет жизнь это не то,

и ты окончишь путь рыгая

как пальмы и лото.

Девушка.

Однако этот разговор

вести бы мог и чёрный двор.

Ты глупая натура не блещешь умом,

Как великие учёные Карл Маркс, Бахтерев и профессор Ом.

Все знают, что придёт конец,

все знают, что они свинец.

Но это пустяки,

ведь мы ещё не костяки,

и мне не страшен сотник вдовый,

вернись Фомин, шепчи, шепчи, подглядывай.

Фомин.

Я подглядываю? ничтожество,

есть на что смотреть.

Женщина.

Давно ты так стоишь?

Фомин.

Не помню. Дней пять или семь.

Я счёт потерял.

Мне не по себе.

А ты что делаешь.

Женщина.

Хочется, хочется,

хочется поворочаться.

(ворочается так и сяк).

Фомин (воет).

Ты сумрак, ты непоседа,

ты тухлое яйцо.

Победа, Господи, Победа,

я вмиг узнал ея лицо.

Господь.

Какое же её лицо.

Фомин.

Географическое.

Носов.

Важнее всех искусств

я полагаю музыкальное.

Лишь в нём мы видим кости чувств.

Оно стеклянное, зеркальное.

В искусстве музыки творец

десятое значение имеет,

он отвлечённого купец,

в нём человек немеет.

Когда берёшь ты бубен или скрипку,

становишься на камень пенья,

то воздух в маленькую рыбку

превращается от нетерпенья.

Тут ты стоишь играешь чудно,

и стол мгновенно удаляется,

и стул бежит походкой трудной,

и география является.

Я под рокот долгих струн

стал бы думать — я перун

или география.

Фомин (в испуге). Но по-моему никто не играл. Ты где был?

Носов. Мало ли что тебе показалось что не играли.

Женщина.

Уж третий час вы оба здесь толчётесь,

все в трепете, в песке и в суете.

костями толстыми и голосом сочтётесь,

вы ездоки науки в темноте.

Когда я лягу изображать валдай,

волшебные не столь большие горы,

Фомин езжай вперёд. Гусаров не болтай.

Вон по краям дороги валяются ваши разговоры.

Фомин.

Кто ваши? Не пойму твоих вопросов.

Откуда ты взяла, что здесь Носов.

Здесь всё время один Фомин,

это я.

Носов (вскипая). Ты? ты скотина!

Фомин. Кто я? я? (успокаиваясь). Мне всё равно (уходит).

Носов. Фомина надо лечить. Он сумасшедший, как ты думаешь?

Женщина.

Женщина спит.

Воздух летит.

Ночь превращается в вазу.

В иную нездешнюю фразу

вступает живущий мир.

Дормир Носов, дормир.

Жуки выползают из клеток своих,

олени стоят как убитые.

Деревья с глазами святых

качаются Богом забытые.

Весь провалился мир.

Дормир Носов, дормир.

Солнце сияет в потёмках леса.

Блоха допускается на затылок беса.

Сверкают мохнатые птички,

в саду гуляют привычки.

Весь рассыпался мир.

Дормир Носов, дормир.

Фомин (возвращаясь). Я сразу сказал: у земли невысокая стоимость.

Носов. Ты бедняга не в своём уме.

(Они тихо и плавно уходят).

И тогда на трон природы

сели горные народы,

берег моря созерцать,

землю мерить и мерцать.

Так сидят они мерцают

и негромко восклицают:

волны бейте, гром греми,

время век вперёд стреми.

По бокам стоят предметы

безразличные молчат.

На небе вялые кометы

во сне худую жизнь влачат.

Иные звери веселятся

под бессловесною луной,

их души мрачно шевелятся,

уста закапаны слюной.

Приходит властелин прикащик,

кладёт зверей в ужасный ящик

и везёт их в бешенства дом,

где они умирают с трудом.

Бойтесь бешеных собак.

Как во сне сидят народы

и глядят на огороды.

Сторож нюхает табак.

Тут в пылающий камин

вдруг с числом вошёл Фомин.

Фомин.

Человек во сне бодрится,

рыбы царствуют вокруг.

Только ты луна сестрица,

только ты не спишь мой друг.

Здравствуйте народы,

Пётры, Иваны, Николаи, Марии, Силантии

на хвост природы

надевшие мантии,

куда глядите вы.

Народы.

Мы бедняк, мы бедняк

в зеркало глядим.

В этом зеркале земля

отразилась как змея.

Её мы будем изучать.

При изучении земли

иных в больницу увезли,

в сумасшедший дом.

Фомин.

А что вы изучали, глупцы?

Народы.

Мы знаем, что земля кругла,

что камни скупцы,

что на земле есть три угла,

леса, дожди, дорога,

и человек начальник Бога.

А над землёю звёзды есть

с химическим составом,

они покорны нашим уставам,

в кружении небес находят долг и честь.

Всё мы знаем, всё понимаем.

Затычкин.

Ты смотришь робко,

подобный смерти.

Пустой коробкой

пред нами вертишь.

Ужели это коробка зла.

Приветствую пришествие козла.

Фомин.

Родоначальники я к вам пришёл

и с вами говорить намерен,

ведь сами видите вы хорошо,

что не козёл я и не чёрт, не мерин,

тем более ни кто-нибудь другой.

Фомин сказал. Махнул рукой.

Заплакал от смущенья

и начал превращенье.

Речь Фомина.

Господа, господа,

все предметы, всякий камень,

рыбы, птицы, стул и пламень,

горы, яблоки, вода,

брат, жена, отец и лев,

руки, тысячи и лица,

в войну, и хижину, и гнев,

дыхание горизонтальных рек

занёс в свои таблицы

неумный человек.

Если создан стул то зачем?

Затем, что я на нём сижу и мясо ем.

Если сделана мановением руки река,

мы полагаем, что сделана она для наполнения

нашего мочевого пузырька.

Если сделаны небеса,

они должны показывать научные чудеса.

Так же созданы мужские горы,

назначения, туман и мать.

Если мы заводим разговоры,

вы дураки должны их понимать.

Господа, господа,

а вот перед вами течёт вода,

она рисует сама по себе.

Там под кустом лежат года

и говорят о своей судьбе.

Там стул превращается в победу,

наука изображает собой среду,

и звери, чины и болезни

плавают как линии в бездне.

Царь мира Иисус Христос

не играл ни в очко, ни в штосс,

не бил детей, не курил табак,

не ходил в кабак.

Царь мира преобразил мир.

Он был небесный бригадир,

а мы были грешны.

Мы стали скучны и смешны.

И в нашем посмертном вращении

спасенье одно в превращении.

Господа, господа,

глядите вся земля вода.

Глядите вся вода сутки.

Выходит летающий жрец из будки

и в ужасе глядит на перемену,

на смерть изображающую пену.

Родоначальники довольны ли вы?

Народ.

Мы не можем превращенья вынести.

После этого Фомин пошёл в тёмную комнату, где посредине была дорога.

Фомин.

Остроносов ты здесь?

Остроносов.

Я весь.

Фомин.

Что ты думаешь, о чём?

Остроносов.

Я прислонясь плечом к стене

стою подобный мне.

Здесь должно нечто произойти.

Допустим мы оба взаперти.

Оба ничего не знаем, не понимаем.

Сидим и ждём.

Фомин.

Война проходит под дождём

бряцая вооруженьем.

Война полна наслажденьем.

Остроносов.

Слушай, грохочет зеркало на обороте,

гуляет стул надменный.

Я вижу в этом повороте

его полёт одновременный.

Фомин.

Дотронься до богатого стола.

Я чувствую присутствие угла.

Остроносов.

Ай жжётся.

Фомин.

Что горит.

Остроносов.

Диван жжётся. Он горячий.

Фомин.

Боже мой. Ковёр горит.

Куда мы себя спрячем.

Остроносов.

Ай жжётся,

кресло подо мной закипело.

Фомин.

Беги, беги,

чернильница запела.

Господи помоги.

Вот беда, так беда.

Остроносов.

Всё останавливается.

Всё пылает.

Фомин.

Мир накаляется Богом,

что нам делать.

Остроносов.

Я в жизни вина

не знал и не пил.

Прощайте я превратился в пепел.

Фомин.

Если вы предметы боги,

где предметы ваша речь.

Я боюсь такой дороги

мне вовек не пересечь.

Предметы (бормочут).

Да это особый рубикон. Особый рубикон.

Фомин.

Тут раскалённые столы

стоят как вечные котлы,

и стулья как больные горячкой

чернеют вдали живою пачкой.

Однако это хуже чем сама смерть,

перед этим всё игрушки.

День ото дня всё становится хуже и хуже.

Бурнов.

Успокойся, сядь светло,

это последнее тепло.

Тема этого событья

Бог посетивший предметы.

Фомин.

Понятно.

Бурнов.

Какая может быть другая тема,

чем смерти вечная система.

Болезни, пропасти и казни

её приятный праздник.

Фомин.

Здесь противоречие,

я ухожу.

Лежит в столовой на столе

труп мира в виде крем-брюле.

Кругом воняет разложеньем.

Иные дураки сидят

тут занимаясь умноженьем.

Другие принимают яд.

Сухое солнце, свет, кометы

уселись молча на предметы.

Дубы поникли головой

и воздух был гнилой.

Движенье, теплота и твердость

потеряли гордость.

Крылом озябшим плещет вера,

одна над миром всех людей.

Воробей летит из револьвера

и держит в клюве кончики идей.

Все прямо с ума сошли.

Мир потух. Мир потух.

Мир зарезали. Он петух.

Однако много пользы приобрели.

Миру конечно ещё не наступил конец,

ещё не облетел его венец.

Но он действительно потускнел.

Фомин лежащий посинел

и двухоконною рукой

молиться начал. Быть может только Бог.

Легло пространство вдалеке.

Полёт орла струился над рекой.

Держал орёл иконку в кулаке.

На ней был Бог.

Возможно, что земля пуста от сна,

худа, тесна.

Возможно мы виновники, нам страшно.

И ты орёл аэроплан

сверкнёшь стрелою в океан

или коптящей свечкой

рухнешь в речку.

Горит бессмыслицы звезда,

она одна без дна.

Вбегает мёртвый господин

и молча удаляет время.

Поиск по сайту: