ПЛЯСКА СМЕРТИ

Сквозь пышную растительность джунглей в глубоком мраке ночи пробирался большой гибкий зверь, бесшумно ступая своими бархатными лапами.

Иногда две горящие при свете экваториальной луны желто-зеленые точки пронизывали густую листву, чуть-чуть шелестевшую от ночного ветра.

По временам зверь останавливался, приподнимал голову и обнюхивал воздух. Иногда быстрый, короткий скачок на верхние ветки на несколько минут замедлял его путь к востоку. Его чувствительные ноздри различали легкий запах многочисленных четвероногих; запах этот вызывал слюну голода у свирепого зверя.

Но он упорно продолжал свой одинокий путь, не обращая внимания на сильные позывы голода, которые в другое время заставили бы его мгновенно впиться клыками в чье-нибудь горло.

Всю ночь бежал зверь, сделав лишь утром небольшую остановку, чтобы утолить голод. Он разорвал на куски случайную добычу и сожрал ее с угрюмым ворчанием…

Уже наступили сумерки, когда дикое животное подошло к частоколу, окружающему большую туземную деревню. Быстро и молчаливо зверь обошел вокруг деревни, бросая зловещую тень на деревянный частокол. Он усиленно втягивал в ноздри воздух и, насторожив уши, прислушивался к малейшему шороху.

Человеческий слух не расслышал бы никакого звука, но тончайшие звериные органы слуха и обоняния восприняли нечто такое, что заставило его остановиться. Вся фигура его внезапно преобразилась.

Как на стальных пружинах зверь быстро и бесшумно вспрыгнул на частокол, словно громадная кошка, и исчез в темном пространстве между оградой и стеной хижины.

* * *

В деревне на главной улице женщины разводили костры и наполняли котлы водой. Они кипятили воду для большого пиршества, которое должно было произойти ближайшей ночью. Около большого столба, что возвышался среди костров, стояли группой и беседовали чернокожие воины. Их тела были размалеваны широкими полосами белого, синего и желтого цвета: глаза, губы, груди и живот были обведены цветными кругами. На волосах, обмазанных глиной, торчали яркие перья и куски проволоки.

Деревня готовилась к празднеству; а в это время в одной из хижин лежала связанная жертва. Она была предназначена для предстоящей оргии, и ее ожидала смерть. И какая смерть!

Тарзан-обезьяна напрягал свои могучие мускулы, стараясь разорвать опутывавшие его веревки, но они были так крепко стянуты, что даже гигантские мышцы обезьяны-человека не могли с ними справиться.

Смерть!

Тарзану часто приходилось в своей жизни смотреть в глаза ужасной маске смерти, и всегда он улыбался при этом. Он бы и в данном случае отнесся спокойно к предстоящей гибели, если бы не был озабочен судьбой близких ему существ: ведь им предстояло так много испытаний в случае его смерти…

Джэн никогда не узнает, какой смертью он умер; за это он благодарил небо. Его утешала мысль, что она в безопасности у себя дома, среди любящих друзей; они помогут ей перенести горе.

Но мальчик! Бедный мальчик! Что будет с ним?

Тарзан весь сжимался от душевных мук при этой мысли. Он – могучий властелин джунглей, единственный, кто мог бы спасти ребенка от ужасов, которые готовил ему проклятый Роков, лежит связанный, как беспомощное, попавшее в силки животное!

Роков в течение этого дня несколько раз заходил к нему и осыпал его ругательствами и побоями; но ни одно слово, ни один стон жалобы и муки не вырвались из уст гордого пленника.

Наконец, Роков оставил его в покое. Он решил приберечь к концу самую сильную душевную пытку, придуманную для своего врага: перед тем, как копья людоедов нанесут последний удар Тарзану, он откроет ему страшную тайну о его жене…

Сумерки окутали деревню. До слуха обезьяны-человека достигал шум приготовлений к его предстоящей пытке. Он ясно представлял себе картину этой «пляски смерти»; ему приходилось неоднократно присутствовать на подобных празднествах в бытность свою в Африке. И вот теперь ему самому предстояло быть главным лицом в этой ужасающей забаве, центральной фигурой, привязанной к столбу!

Его не ужасала сама по себе пытка медленной смертью, когда пляшущие в хороводе воины отрезают куски мяса от живого тела жертвы. Он привык переносить всякие физические боли и страдания. Но в нем жила неукротимая любовь к жизни, и до последнего мгновения теплилась надежда на избавление от смерти. Ослабь они свою бдительность хотя бы на одну минуту, его быстрый ум и стальные мускулы, наверное, нашли бы путь к спасению и мести.

* * *

Лежа на земле в тяжком раздумье, он внезапно почувствовал знакомый запах.

Он насторожился, и до его напряженного слуха донесся легкий, почти неслышный шум. Он сразу догадался, от кого исходил этот шум…

Тарзан зашевелил губами, издавая слабые, человеческим слухом даже невоспринимаемые звуки… Но он знал что тот, кто находился в недалеком от него расстоянии, все-таки услышит его.

И, действительно, минуту спустя за стеной послышался легкий шорох бархатных лап: зверь перелезал через забор. А затем обнюхивающая морда стала отыскивать удобное место, через которое можно было бы пролезть внутрь хижины.

Это была Шита, его верный друг. Она подошла к Тарзану, терлась об него и тыкала своим холодным носом в лицо и шею.

Она внимательно обнюхала и его самого, и веревки, которыми он был связан. Она как будто старалась понять, что ожидает ее господина.

Ее появление обрадовало Тарзана. Это было доброе предзнаменование. Но сможет ли пантера помочь ему? Как внушить ей, чтобы она помогла ему? Тарзан в упор глядел на нее и властно твердил зверю: «Перегрызи веревки! Перегрызи веревки!»… Но Шита его не понимала и только покорно и ласково лизала ему руки.

Послышались приближающиеся шаги. Шита глухо зарычала и забилась в темный угол. В хижину вошел высокий обнаженный дикарь и, подойдя к Тарзану, кольнул его копьем. Тарзан испустил неистовый крик, и как бы по сигналу в ту же секунду из темного угла на дикаря накинулась пантера и вонзила в него свои стальные когти и страшные клыки…

Дикий крик ужаса смешался с алчным визгом пантеры, а затем наступила жуткая зловещая тишина, прерываемая лишь хрустом костей и звуком раздираемого мяса.

Крики Тарзана и дикаря были услышаны в деревне и вызвали всеобщее смятенье. Послышались испуганные голоса и шаги: к хижине приближалась толпа.

Услышав шум, пантера бросила свою окровавленную и растерзанную добычу и бесшумно ускользнула в отверстие, откуда она пришла.

Туземцы подошли ко входу в хижину. Двое из них, вооруженные копьями, с зажженными связками прутьев в руках, испуганно заглядывали внутрь. Они боязливо жались к задним рядам, а те, что стояли сзади, подталкивали их вперед.

Визг пантеры и вопли ее жертвы смутили и обескуражили празднично настроенную толпу. Люди робко молчали – и жуткая тишина погруженной во мрак хижины казалась еще более зловещей.

Никто не знал, какая опасность таится в безмолвной глубине хижины. Быстрым движением руки один из воинов бросил горящий факел в открытую дверь. На несколько секунд пламя осветило внутренность хижины и погасло.

И те, кто стоял впереди, на мгновение увидели лежащего на земле крепко связанного белого человека. Поодаль от него посреди хижины лежала другая неподвижная фигура с перегрызанным горлом и разодранной грудью.

Это зрелище навело на суеверных дикарей гораздо больший ужас, чем если бы они увидели самую пантеру. Они поняли, что кто-то напал на их товарища. Но кто именно, этого они не могли постичь, и их испуганная мысль готова была приписать это страшное дело сверхъестественной силе.

Они в ужасе бросились бежать, толкая и опрокидывая друг друга.

В течение целого часа Тарзан слышал отдаленные голоса, доносившиеся откуда-то с противоположного конца деревни. Очевидно, дикари совещались и возбуждали в себе смелость для вторичного обследования хижины. Это новое обследование не заставило себя ждать.

Опять за дверями хижины послышались шаги и шум толпы. Первыми вошли двое белых с горящими факелами и ружьями в руках. Рокова среди них не было. Тарзан нисколько не был этим удивлен. Он был готов держать пари, что никакая земная сила не заставит его, подлого труса, пойти на разведку, угрожающую опасностью.

Увидев, что на вошедших в хижину белых людей никто не нападает, толпа туземцев приободрилась. Несколько человек в свои черед вошли в хижину и невольно застыли от ужаса при виде искалеченного тела их товарища. Они молча, с тупым страхом созерцали страшную окровавленную фигуру воина и связанного белого человека. А двое белых людей допрашивали Тарзана о том, что здесь случилось. Но все их старания выведать что-либо остались бесплодными. Тарзан не отвечал им ни слова.

Наконец, раздвинув толпу, вошел и Роков.

Взгляд его упал на окровавленный труп чернокожего, и он побледнел как полотно.

– Пойдем! – сказал он предводителю. – Пойдем, покончим с этим дьяволом! Иначе он погубит у тебя еще и других людей…

Предводитель приказал поднять Тарзана и отнести его к столбу.

Однако, несмотря на суровый тон приказания, чернокожие долго не решались исполнить его и робко мялись на месте: так пугал их связанный таинственный пленник. Наконец, четыре молодых воина набрались храбрости, грубо схватили Тарзана и с большой опаской вытащили его из хижины.

Выйдя наружу из пугавшего их жилья, туземцы, казалось, освободились от одурманивавшего их ужаса. Десятка два чернокожих с диким воем окружили узника, подталкивали и били его.

Затем они поставили его на ноги и крепко привязали к столбу, что стоял среди разложенных на лужайке костров с кипящими котлами.

Роков видел это – и к нему вернулось самообладание и обычная наглость. Крепко привязанный к смертному столбу, беспомощный, лишенный всякой надежды на спасение Тарзан, конечно, теперь уже не был опасен.

Он приблизился к человеку-обезьяне и, выхватив копье из рук ближайшего дикаря, нанес первый удар беззащитной жертве. Струйка багряной крови потекла из раны по белой коже гиганта, но ни один звук страдания не вырвался из его уст. Роков взглянул в лицо своей жертвы и невольно содрогнулся: Тарзан улыбался!

Эта презрительная улыбка привела Рокова в совершенное бешенство. С залпом проклятий бросился он на беззащитного пленника и стал наносить ему кулаками удар за ударом в лицо, но и этого ему показалось мало, и он начал пинать Тарзана ногами в живот и грудь, лягаясь, словно взбесившаяся лошадь.

Задыхаясь от ярости, он поднял тяжелое копье и прицелился в могучее сердце Тарзана, но к нему подскочил предводитель и оттащил его от жертвы.

– Стой, белый человек! – закричал он. – Если ты лишишь нас этого пленника и нашей «пляски смерти», то ты сам попадешь на его место!

Эта угроза подействовала на Рокова, и он воздержался от дальнейших посягательств на пленника. Он встал в стороне и принялся осыпать своего врага ругательствами и насмешками. Он говорил Тарзану, что на предстоящем пиру съест его сердце. Он подробно со зловещими ужимками рисовал картину той жизни, которая ожидала сына Тарзана, и намекнул, что месть коснется и жены его, Джэн Клейтон.

– Вы думаете, что она живет у себя в Англии? – насмешливо спросил он. – Как вы глупы! Она находится теперь в руках у одной темной личности за тридевять земель от Лондона! Я не хотел говорить вам об этом раньше; но теперь, когда вас ждет смерть, – и какая смерть! – пусть известие о страданиях жены дополнит ваши последние мучения, пока последний удар копья не освободит вас навсегда и от них, и от самой жизни!

«Пляска смерти» между тем уже началась. Чернокожие людоеды закружились с диким воем в хороводе вокруг костров, и их вопли помешали Рокову продолжать нравственную пытку.

Пляшущие дикари, мерцающие огни костров, отблеск багрового пламени на раскрашенных телах – все закружилось в вихре вокруг несчастной жертвы у столба, и у Тарзана потемнело в глазах.

В его памяти воскресла такая же сцена, когда он спас д'Арно из подобного же ужасного положения в самый последний момент перед смертельным ударом. Кто может теперь освободить его? На всем свете нет никого, кто бы мог спасти его от мучений и смерти!

Но мысль, что он будет съеден этими дьяволами, не вызывала в нем чувства ужаса или отвращения. Всю свою жизнь он видел зверей джунглей, пожирающих мясо своей добычи, а потому и думы о предстоящем отвратительном надругательстве над его телом не увеличивали его страданий, как это случилось бы с обыкновенными белыми людьми.

Разве он сам не дрался из-за куска мяса какой-то отвратительной обезьяны в те давно минувшие дни, когда он победил злобного Тублата и приобрел уважение всех обезьян племени Керчака?

Танцующие приближались прыжками к Тарзану. Копья уже касались его тела, уже наносили первые мучительные уколы, предшествующие более серьезным поражениям. Пляшущие разгорячились, кровь возбудила их… Приближался конец «пляски смерти» и вместе с тем конец Тарзана.

И человек-обезьяна ждал и жаждал последнего удара, который прекратил бы его мучения…

Вдруг из таинственной тишины джунглей донесся пронзительный крик, так хорошо ему знакомый…

На минуту дикари остановились, и в наступившем молчании с губ крепко привязанного белого человека сорвался ответный крик, еще более зловещий и ужасный.

Прошло несколько минут. Чернокожие колебались, но, побуждаемые Роковым и предводителем, они вновь завыли и закричали, торопясь закончить пляску и заколоть жертву.

Но копья еще не успели коснуться Тарзана, как из хижины, в которой Тарзан был перед тем заключен, молниеносным прыжком выскочила темно-бурая пантера с зелеными горящими глазами. Еще мгновение – и Шита, верный друг Тарзана, стояла около своего господина и грозно, с неутомимой свирепостью рычала на всех окружающих.

И чернокожие, и белокожие окаменели на месте, объятые ужасом. Глаза всех были устремлены на дикого зверя; его белые клыки сверкали в блеске костров и гипнотизировали всех окружающих.

И только один Тарзан-обезьяна видел, как из темной внутренности хижины появились еще какие-то фигуры.

IX

Поиск по сайту: