Луна Кулоорты

"Одиночество побуждает меня творить".

- Надпись в орнаментальном скульптурном саду Мориса Лелуша

В 1988 году Диана Роджерсон была по горло сыта образом жизни Стивена Стэплтона, когда днем он работал в гравировальной студии, а ночью записывал музыку. Она поставила ему ультиматум: или работа, или она, подталкивая Стэплтона к прыжку веры. Такую тактику Роджерсон использовала не раз, чтобы побудить человека к самореализации, дать стимул, который он не мог отыскать сам.

"Я хотел ее, честное слово, но не верил, что смогу достаточно заработать одной только музыкой; это было нелепо, - переживает Стэплтон. - В общем, я начал процесс увольнения. Однако прежде, чем я смог бы уволиться, мне предстояло отработать полугодовой срок, что очень трудно, если ты больше не хочешь работать в этом месте". Для контроля своего финансового положения Роджерсон и Стэплтон стиснули зубы и попытались управлять звукозаписывающей компанией, с помощью правительственной поддержки вернув ее к работе. Результатом стала Idle Hole Records, чьим первым выпуском оказался великолепный тройной альбом Soliloquy For Lilith, заявленный как совместный альбом Роджерсон и Стэплтона и названный в честь рождения их первого ребенка. Из всех работ Стэплтона Soliloquy хвалят чаще всего. Его звуковой мир разворачивается в серии сказочных случайностей, создаваемых несколькими FХ-педалями. Соединенные вместе, педали издают неземной гул, который меняется при движении над ними рук, словно во время игры на терменвоксе. "В альбом не вкладывалась музыка - он творил ее сам, - объясняет Стэплтон. - Циклический гул создает петлю, которая постепенно обретает ритм, как мантра, идеально контролируясь пальцами в шести дюймах от поверхности. Великолепно! Звук постоянно меняется, никогда не остается одним и тем же. Потрясающая запись". Для переиздания на CD он сделал серию рисунков подводных организмов, которые отлично сочетались со спокойной, первобытной глубиной музыки. Средневековая хоровая музыка, возникающая в самые тихие моменты, звучит словно запись древнего телефонного сообщения в видениях Хильдегарды Бингенской. Один из наиболее продаваемых альбомов Nurse, в 1989 году он позволил семье Стэплтона и Роджерсон переехать в Ирландию, в графство Клэр.

Живя в квартире в Арчвей, Роджерсон и Стэплтон все больше разочаровывались в лондонской жизни, и после того, как в промежутке нескольких недель их дважды грабили на улице, они твердо решили уехать. "Меня никогда не волновало, где я живу, - говорит Роджерсон. - Я просто хотела быть там, где я есть, но в конце концов мы попали в дурацкую муниципальную квартиру, где вокруг умирали люди. Один парень ставил машину у наших дверей и постоянно газовал. Большую часть вечеров нам было просто нечем дышать из-за выхлопных газов. В конце концов я сказала: единственное, что остается бесплатным в этой жизни - воздух, а я даже дышать не могу в гостиной. К черту. Точка. Почти все время мы проводили в парке и однажды, приехав в Уэльс к приятелю Стива, поразились, как он живет в такой глуши. Мы подумали: а может, глушь - это именно то, что надо? Если все, что мы любили, было на грани, то отправиться на границу цивилизации может оказаться отличным новым вызовом. Чтобы выжить, мы должны двигаться. В Ирландии до сих пор бывает страшновато, но мне здесь нравится. Когда Тибет помешался на Нодди, это позволило чуть лучше его понять. Перед нами был странный мир, и разве не здорово дойти до самых пределов, а потом сказать себе, как ребенок: Ух ты, вот это что, оказывается! Мы должны заранее все проверить, поскольку не хотим испытать полный шок! Взглянуть в лицо демонам! Конечно, я была феминисткой, как и любая разумная женщина, но вполне могла слушать Уильяма Беннета, оравшего свою "Her Entry", просто стоять и смеяться. Таким меня не испугаешь. Может, это из детства - мой папа довольно часто злился. Думаю, что отношения между мною и Стивом - своеобразная алхимия. Когда встречаются две сильные противоположности, они помогают друг другу расти. Я действительно очень выросла благодаря нашей встрече и переселению в ирландские пустоши. Просто расширяя свои границы, понятно?" Жизненная стратегия Роджерсон и ее понимание Тибета поразительным образом перекликаются с выполнением Ринпоче ритуала чод: риск внутреннего разрыва в поиске чистого, реалистично уравновешенного состояния, активное стремление испытать ужас в попытке нейтрализовать его и избавиться навсегда.

Однажды у Роджерсон и Стэплтона остановилась подруга, направлявшаяся в Индию. Когда Роджерсон пожаловалась ей на свои городские проблемы, та предложила пожить в ее фургоне в Клэр, заодно упомянув продававшийся неподалеку дом. Описание этого дома поразило Роджерсон и ее дочь Руби. Вот уже несколько месяцев они делали наброски дома своей мечты. Эти наброски почти точно соответствовали зданию, описанному гостьей, вплоть до больших двойных дверей. Стэплтон и Роджерсон в сопровождении Тибета отправились в Клэр и сразу приобрели дом. "Все оказалось очень странно, - утверждает Роджерсон. - Живя в Лондоне, мы так или иначе встречались со всеми, кто в конечном итоге стал нашими соседями в Ирландии. Последнего из них я подбросила, когда в последний раз переправлялась в Ирландию на корабле. Он ехал автостопом, и я его подобрала".

В 1989 году Стэплтон и Роджерсон поселились в графстве Клэр, в Кулоорте; их дом скрывался невдалеке от проселочной дороги, которая ответвлялась от большей, ведущей в Бостон, крошечную горстку коттеджей с почтой и магазинчиком, единственными местными удобствами. За покупками они ездили в Эннис, ближайший город приличных размеров. Их дом, некогда бывший притоном, стоял настолько изолированно, что добраться туда можно было только с проводником. Встретили их отнюдь не с распростертыми объятьями. Им угрожали, намекая, что дом англичан, которые рискнут здесь поселиться, непременно сгорит. Стэплтон рассказывает пугающую историю, как его поймали в пабе неподалеку и заставили выпить пинту, в которую слили остатки из кружек всех присутствующих, провозгласив тост за "его королеву". В конечном итоге ему удалось сбежать.

"Мы немного пожили в доме, но он оказался очень хлипким, - вспоминает Роджерсон. - Крыша у него была из асбеста, дерево сгнило и разрушалось, проводка могла вспыхнуть в любую секунду. В общем, небезопасно. Такая жизнь казалась невероятной, как в начале брака, когда все еще в новинку. А вы говорите - анархия! В Англии, когда что-то ломается, вы вызываете мастера, а здесь приходится все делать самому. Вы строите и чините самостоятельно. Сейчас здесь все более-менее на европейском уровне, но в то время было сложно найти даже шуруп. Нелепость!"

Пока Стэплтон ремонтировал здание, семья поселилась в старом автобусе, стоявшем в саду перед домом. Сейчас, окруженная полями, где бродят козы и лошади, семья живет в просторном, созданном своими руками визионерском пространстве, соперничающем с творениями таких художников-аутсайдеров, как Говард Финстер с его "Райским садом", Саймон Родиа с Башнями Уоттс и Нек Чанд со своими тайными садами. Эксперимент со временем, место, полностью отрезанное от сегодняшнего дня, настолько точно отражает искусство и музыку Стэплтона, что вполне может называться его лучшим творением.

Входя в ворота под огромными нависающими деревьями, вы видите маленький зеленый почтовый ящик с названием "Кулоорта". Рядом, вделанный в стойку ворот, располагается причудливый миниатюрный грот, усеянный голубыми пластиковыми камешками и непонятными глиняными созданиями. Справа от тропинки - деревянная баня, подле которой сушится одежда, висящая на веревке, прикрепленной к стойлу с упряжью. Стены отделаны пластиковыми бусинами и сотнями крышек от пивных бутылок, образующих спирали, похожие на паутину из разноцветных круглых конфет. В саду перед домом Стэплтон построил домик на дереве, куда можно забраться по железной лестнице или веревочной раме, и повсюду развесил старые канделябры и фонари. Дерево и асбестовую крышу главного дома сменил гофрированный металл, над которым возвышается труба из сломанных черепиц. Самая восхитительная пристройка - студия Стэплтона. Несмотря на ее хаотичный вид, при ближайшем рассмотрении становится ясно, насколько организован и последователен ее создатель. На полках расставлены старые банки с гвоздями и шурупами разных калибров. С потолка свисают удлинители, объединенные по размеру; вдоль стен - аккуратные стеллажи с краской. На стенах висят многочисленные предметы, созданные вместе с Тибетом и представленные на выставке в лондонской галерее "Конная больница" в 2002 году, наиболее впечатляющим из которых является большой рогатый череп, выкрашенный зеленым и обернутый спиралями из гибкого металла. Череп называется "Портрет Бэланса". Рядом, подпирая пыльное кожаное издание полного собрания сочинений Шекспира, стоит выпотрошенная статуя Христа с птичьим черепом вместо головы и с неприятно видоизмененными куклами, висящими над нею, словно караульные. Все это похоже на крошечный музей макабра, колдовское место.

За входной дверью в дом - открытая гостиная и кухня, центром которой является большая каменная печь. В западной части - студия Роджерсон, где она занимается гомеопатией; ее стол расположен под огромным окном с цветными стеклами пирамидальной формы, образующим мозаику из многочисленных осколков различного размера и цвета. В кабинете множество растений в стенных нишах; компьютер и книги находятся на изящных резных деревянных столах. Спальни наверху, на востоке; за толстой деревянной дверью с изображением вульвы в психоделическом стиле, чем-то средним между обложками альбома Coil Love's Secret Domain и Nurse Spiral Insana - музыкальная студия Стэплтона, столь же тесная и целостная, как и его спальня в Финчли.

"Думаю, Стив для меня воплощается в слове "автоматический", - говорит Роджерсон. - Ему не всегда нравится то, что есть, и он обязательно должен сделать так, чтобы ему понравилось. В этом, конечно, есть доля эгоизма; автоматизация означает "для себя". В музыке Стива я вижу его самого. Я объясняю это тем, что подростком он сделал себе комнату, чтобы спастись от непростой домашней жизни, в которой для чувствительного ребенка было слишком много ссор. Его с детства привлекало все творческое. Он собирал кактусы, был великолепным художником. Некоторые школьные учителя заметили его таланты и познакомили со странной музыкой. Это оказалось очень важно, поскольку они открыли путь, по которому он пошел, прочесав всю Европу в поисках странной немецкой музыки. Это его питало. Он представлял собой невероятную индивидуальность. Его страсть к маленьким комнатам сохранилась до сих пор. Очень символично, что когда мы еще жили в автобусе, первой он сделал именно ту комнату. Типа, мне нужно свое гнездышко, где я буду чувствовать себя в безопасности, подальше от шума и суеты окружающего мира. Думаю, его творчество на определенном уровне - стратегия выживания, способ сохранить себя среди сложностей окружающего мира".

Как ни странно, пластинки в комнате Стэплтона распределяются по странам: шведская экспериментальная музыка, японский нойз и, конечно, любимый краут-рок; словно он создавал атлас своего музыкального путешествия по миру. "Меня не слишком интересует современная музыка, - фыркает он. - Я становлюсь старше, и мне уже не хочется искать что-то новое; ведь интересную музыку всегда надо искать, она всегда прячется под поверхностью, нельзя просто вытянуть руку и взять ее. Я двадцать лет собирал интересную музыку и нашел все, что хотел, поэтому больше не ищу".

Хозяйство Стэплтона находится посреди Баррена, одного из самых пустынных и одиноких пейзажей в мире. 300 квадратных километров закарстованного известняка, который выглядит как плоть, содранная с огромных морщинистых мозгов. По этой замечательной области бродят стада диких коз; там много кольцевых крепостей, мегалитических построек и скульптур, оставленных Стэплтоном в те дни, когда он прогуливался среди камней с мешком цемента под мышкой. Когда мы проезжаем мимо глубоких прудов и озер в низинах, Стэплтон рассказывает о статуях, в наши дни погруженных под воду. Вся окружающая среда - доказательство его невероятной страсти к творчеству. "Когда дело касается творчества, строю ли я стену, смешиваю ли цемент, делаю скульптуру, пишу картину или музыку, все едино, - говорит он. - Я вкладываю в это ту же энергию, ту же творческую силу, и больше ни для кого там нет места. Поэтому Nurse не может быть группой - мне не интересны соглашения и компромиссы".

В 1989 году, в связи с перестройкой дома и рождением их второго ребенка Ниды Луиса, Стэплтон объявил о своем временном уходе. "Много лет я твердил, что Nurse With Wound - это эксперимент, - объяснял Стэплтон, когда я впервые встретился с ним в 1997 году. - Он был холодным, безэмоциональным, и если кто-то говорил, что в этом есть душа, я спорил и отвечал, что ни хрена там нет. Но довольно скоро мне стало понятно: я себя обманываю, и это совсем не так - я вкладывал в эти записи массу усилий, души, если угодно, и сейчас мне кажется, что там действительно есть какое-то общение. Не знаю, что это и почему я это делаю. До сих пор я создаю музыку ради собственного удовольствия, однако есть люди, которые слушают ее, ждут следующего диска, интересуются ею. Хочу я того или нет, но часть меня о них помнит. В любой момент кто-то слушает одну из моих пластинок. Что-то где-то происходит, но что? Что именно я в нее вложил? Я не чувствую ответственности за возникающие у людей ассоциации. Я понятия о них не имею. Люди делятся самыми разными чувствами и представлениями - типа, я мечтал о том, о сем, я хочу убить маму, я хочу заняться сексом с сестрой - всякие безумные вещи, и ты думаешь: неужели это сделал я? Я запираюсь в комнате, создаю свою музыку, записываю ее на диск, и она уходит в мир, а потом я ничего не слышу. Мои пластинки редко получают рецензии. У меня нет писем с размышлениями о них. Я десять лет отвечал на письма и в конце концов решил, что больше не буду, хватит, и теперь не слышу ничего. Перестал слушать. Вряд ли сейчас появляются рецензии. Странное дело - вы вкладываете во что-то все свои силы, а потом оно просто исчезает".

"Композитор Мортон Фелдман говорил, что лучшая обстановка для создания музыки - это когда она никого не волнует, - продолжает он. - В молодости его музыка никого не интересовала - ни родителей, ни друзей, ни братьев с сестрами, и это время, по его словам, было самым плодотворным. Он был наедине с творчеством, на него не влияли другие люди. Я это очень хорошо понимаю. Я сделал то же самое, прекратив отвечать на письма, перестав до определенной степени общаться с друзьями на музыкальные темы, спрятавшись от всех в Ирландии. Для меня лучший способ создавать музыку - быть в полном одиночестве".

Отмечая новоселье, Стэплтон выпустил диск Cooloorta Moon. Записанный вместе с Уэйкфордом, Пирсом, Тибетом, бывшим мужем Роджерсон Крисом Уоллисом, Дэвидом Джекменом из Organum и саксофонистом Брэдфордом Стиром, он был посвящен The Oimels, альбому, сочетавшему джаз и мутировавшую поп-музыку и записанному в 1970 году германским джазовым пианистом Вольфгангом Даунером со своим квинтетом. Альбом похож на Hair, созданный кучкой домашних профессоров для инопланетного сознания. Взяв фрагмент из "My Man's Gone Now" Гершвина в исполнении Даунера, Уэйкфорд формирует замкнутую басовую партию, а Стир исполняет хулиганское соло на саксофоне. Новая отправная точка, Cooloorta Moon отражает возрастающее удовлетворение Стэплтона новым ритмом его жизни в Ирландии. "Изменение состоит в том, что он более музыкальный, менее резкий, его легче слушать, - говорит он. - В Ирландии я чувствовал себя счастливее и спокойнее. Музыка стала одной из многих вещей, которыми я там занимался, но не в смысле второстепенности - просто я направлял свою энергию и на другие занятия, например, работу по дому".

В 1990 году Vinyl Experience выпустили Psilotripitaka, ограниченный тираж из четырех дисков, ретроспективу-переиздание первых трех альбомов Nurse, а также The Ladies Home Tickler с парой совместных появлений группы. "Они нас надули, - утверждает Стэплтон. - Ни пенни не заплатили. Работая с Vinyl Experience, Тибет, Тони Уэйкфорд, Death In June и Уильям Беннет потеряли все деньги. Лейбл просто закрыл свои операции и никому ничего не заплатил. World Serpent создали люди, которых нанял управляющий Vinyl Experience Марк Хейворд. Они каждый день занимались этим бизнесом. Марк был параноик, очень странный парень, и просто прекратил все операции, считая, что кто-то его обирает. Это было сделано специально, чтобы он мог обирать других. Алан Тренч, Дэвид Гибсон и Элисон Вебстер организовались и стали People Who Can't. Потом они изменили название, превратились в World Serpent и забрали всех нас с собой".

Однако Стэплтон дистанцируется от некоторых присутствующих в списке World Serpent. "Не то что бы я был фанатом всех этих групп или считал, что имею с ними нечто общее, - отмахивается он. - Я терпеть не мог то, чем занимался Дуглас Пирс. Death in June - просто вторичное дерьмо. У меня не было никакого интереса к подобным вещам. Я никогда не понимал, почему Тибет поет с ним; все эти песни звучали вторично. Какое-то время Дуглас и Тибет были лучшими друзьями, но вряд ли я видел Дугласа больше шести раз. Он участвовал в записи Cooloorta Moon, поскольку был тогда рядом, сыграл на гитаре на второй стороне, "A Piece Of The Sky Is Missing". Хорошо поработал. Вряд ли он делал что-то подобное раньше, но друзьями мы не были. Я никогда не имел ничего общего с Death in June".

В 1990 Nurse вместе с Тони Уэйкфордом /Sol Invictus и с Current 93 выпустили тройной диск на Cerne Records. Альбом Lex Talionis Sol Invictus содержал поразительную версию "Fields" Уэйкфорда, а вклад Nurse состоял из саундтрека к незавершенному фильму Криса Уоллиса Lumb's Sister. Вдохновленный сборником стихотворений Теда Хьюза Gaudete 1977 года и музыкой Стэплтона, Уоллис называет Lumb's Sister "сюжетным фильмом, основанным на мифологии и пейзажах, на том, что пейзажам тоже есть о чем рассказать". Съемки начались в Уилтшире в конце 80-х, но ранние пленки оказались испорчены, и в 1992 году Уоллис начал все сначала в Буррене, когда вместе со своей подругой Сарой Фуллер переехал в старый автобус Стэплтона, припаркованный у обочины. Потребовалось еще шесть лет, прежде чем было отснято 90 не отредактированных минут. Руби Уоллис играет Мэри, которая "предпринимает путешествие во времени и видит будущее". Стэплтон играет Ламба, алхимика 19 века. "Он - темный персонаж, а юная Мэри - светлый, - объясняет Уоллис. - Тед Хьюз придумал героя по имени Ламб, темного жреца. Его забрали в подземный мир и заменили двойником, сделанным из корня дуба, поэтому он твердый, как палка. Но с женской стороны я хотел чего-то более гибкого и создал сестру Ламба. Ламб всегда там, где она, на грани; он никогда не вмешивается напрямую, но влияет на происходящее или управляет им. Зимой мы сняли финальную сцену в каменном круге в Корке. Мэри теряет ребенка - не своего, - и вы не понимаете, в чем именно там дело, однако что-то происходит. В итоге Ламб возвращает ей ребенка во время ритуала зимнего солнцестояния, и единство света и тьмы замыкает круг". У Мэри возникает видение, где ей является Ламб, преследующий и убивающий солдата, роль которого исполняет Тибет. Впоследствии, когда он лежит "разбитым в Лондоне", она становится его духовным проводником. Саундтрек передает ощущение ночи в Буррене, с дикими лошадьми, скачущими в тени, и далекими воплями банши.

Участие Current в сборнике Cerne - альбом Horse, заглавный трек которого - долгое размышление об опасностях употребления героина, воспоминания о Катманду, образы людей из прошлого Тибета. " Horse был собран наспех, - пожимает плечами Тибет. - Как Christ And The Рale Queens. Я никогда не считал его полноценным альбомом. Полагаю, Horse был хорош, хотя когда он вышел, многие его возненавидели, утверждая, что он звучит, как Crass. Я и правда хотел сделать что-то потяжелее. Помню, как писал его в баре в Токио; со мной были Аки с друзьями, и все они говорили одновременно. Я сидел пьяный, в депрессии, и начал делать наброски "Horse " прямона клочке салфетки". Записанная в Японии живьем, с японскими музыкантами - в том числе с гитаристом Макото Кавагучи из Magick Lantern Cycle, - по звуку эта работа больше напоминает неумелую подростковую металлическую команду, лишь отчасти реабилитируясь вокалом Тибета. В тот же год Тибет создал лейбл Durtro, сменивший Maldoror. Название происходит от dur.khrod, что на тибетском означает "кладбище", однако Тибет использует его эзотерический смысл, представляя связующим звеном между этим миром и другим. Помимо выпуска собственных дисков, Durtro представлял некоммерческую платформу для старта различных маргинальных артистов, от современного минималиста Шарлеманя Палестин до Antony & The Johnsons и Бэби Ди. Первым выпуском Durtro стал диск Looney Runes, переработанный студийный и живой материал выступлений в Токио 1988 года.

Current 93 начали новое десятилетие в Исландии, появившись на сцене 1 января, однако концерт испортили проблемы со звуком, что неудивительно, поскольку Стэплтон уселся за микшерский пульт, практически не видный со сцены. В марте они выступили в Чизлхерсте в Англии, представив нового важного участника - Джули Вуд, игравшую на скрипке и блок-флейте. Тибет встретил Вуд через ее тогдашнего приятеля Джеймса Мэннокса, жившего над тибетским магазином на Коптик-стрит, когда пришел на выставку "Сознание-тело-дух" в Институте содружества в Лондоне. Вуд вспоминает встречу несколько иначе. "По пятницам мы с другом играли в баре на скрипке, - рассказывает она, - и однажды туда пришел Тибет с Джеймсом. Мое первое впечатление от Тибета - невероятно эксцентричный, очень забавный и очень умный. Ему был нужен скрипач, и мы договорились; музыку я знала, так что все оказалось весьма удачно. На шоу в Чизлхерсте я играла в основном то, что было давно написано, почти не импровизируя, но когда стала участвовать в записях, появилась возможность создавать партии в собственном стиле".

В декабре последний состав группы - Тибет, Вуд, Пирс, Мэннокс на ударных и еще один поклонник, Джеймс Мэлинд-Лафайет с арфой, - пригласили в Амьен, в La Lune des Pirates. В последнюю минуту обстоятельства вынудили Пирса отказаться от поездки. Уэйкфорд также не смог присоединиться. В отчаянии Тибет позвонил Майклу Кэшмору, который недавно затеял с ним переписку. Они даже сотрудничали по почте: Тибет предоставил вокал для музыки Кэшмора под названием "Hooves", краткой версии "Horse". В остальном знание Тибетом его музыки ограничивалось пленкой с невнятными звуковыми пейзажами. Тибет позвонил и спросил, знает ли тот, как исполнять хоть какие-нибудь песни Current. "Я знаю их все", невозмутимо проговорил Кэшмор.

Кэшмор вырос в Уолсолле, в Уэст-Мидлендс, в "самой обыкновенной" семье рабочего. Распространяющаяся зараза панка вдохновила тринадцатилетнего Кэшмора на создание подходящей прически и игру на старой классической гитаре, купленной за пятерку у друга его брата. "В то время панк был тем, что надо, - говорит Кэшмор. - Когда вы пытаетесь скорее повзрослеть, он кажется восхитительным, но с моей сегодняшней точки зрения это абсолютный негатив. Конечно, панк изменил музыку, но подросткам ничего хорошего не принес. Я не знаю, насколько глубоко он на меня повлиял. Помню, как Sex Pistols пели "No Future!" Когда вам 14, повесить себе на шею подобное ярмо и идентифицировать себя с такими словами - не самая лучшая ролевая модель, но, возможно, я слишком глубоко на это смотрю. Те годы быстро прошли и казались не слишком важными, но сейчас я знаю, что это время играет огромную роль в формировании взрослого человека".

Уменьшающийся интерес к панку заставил Кэшмора искать что-то более эзотерическое, и в процессе поисков он наткнулся на второй альбом Psychic TV Dreams Less Sweet. " Это оказалось очень важно, поскольку альбом был невероятно эклектичным, - с восторгом говорит он. - Музыка мне очень понравилась, особенно то, что она была не слишком структурированной. До тех пор я не слышал подобной музыки, поскольку не коллекционировал пластинки. Очень скоро я по уши погрузился в TOPY. До сих пор не знаю, что это такое было, но подобная неясность как раз и привлекает. Суть в стремлении собрать информацию о вещах, узнать о которых было непросто. В этом и состояла вся заманчивость - возможно, вполне сознательная с их стороны, - и тайна действительно притягивала. Я написал TOPY и получил от них кучу всего. Я исследовал влияния, на которые они ссылались, имена, приводимые в интервью, и это оказалось настоящим кладом. Мне нравилось, что музыка может быть чем-то большим, нежели кусок винила, который вы покупаете и ставите на проигрыватель. Я не слишком увлекался магией, но именно в то время у меня возник интерес к Кроули, и благодаря ним я впервые услышал о Берроузе. Он оказался настоящим открытием - его слова, идея электронной революции. Я создавал собственную музыку, используя магнитофоны, акустические инструменты, и Уильям Берроуз подарил мне кое-какие идеи в этой области. По сути, PTV говорили, что есть другие люди, которые думают так же, хотя выражают свои мысли иначе".

Закончив школу в шестнадцать лет, Кэшмор начал работать лаборантом в производстве оптики, где трудится до сих пор. "Я из тех, у кого нет никаких идей, - пожимает он плечами. - В жизни вообще и в карьере в частности. Их нет до сих пор. Никаких". И все же он продолжал свои эксперименты с магнитофонами. В отсутствии сэмплера он записывал музыку на маленькие красные и белые кассеты для автоответчика, затем перематывал пленку на катушки и растягивал ее. Под влиянием Current 93 он начал создавать сложные мелодичные гитарные партии на фоне полученных звуков.

" Live At Bar Maldoror - мое первое приобретение, - говорит он. - Я помню, как принес альбом домой и разрезал конверт, потому что его запечатывали наклейки. Помню, как вытащил из конверта диск, и этикетки на нем оказались пустыми. Возможно, причина была в стоимости, но тогда я подумал - именно так и должна выглядеть пластинка, без демонстрации эго работавших над ней людей. В то время для меня это было очень важно. Я хотел быть на этой пластинке. Даже в большей степени, чем PTV, Current 93 отражали то, какой бы я хотел видеть музыку. Мне хотелось слышать то, что не имело ничего общего с песенной структурой. Помню, как мы с приятелем покупали другой диск Current; он понятия не имел, кто они, и я сказал, что однажды буду играть в этой группе. Сейчас кажется странным, что я так сказал - не представляю, с чего вдруг мне пришло это в голову?"

В 1987 году Кэшмор писал музыку, назвав себя Nature And Organisation; словосочетание было взято из учебника. Ссылаясь на необходимость совета относительно того, куда лучше послать демо-записи, он написал Тибету и к своему удивлению получил ответ с просьбой позвонить - Тибету гораздо больше нравилось говорить по телефону. "Я ему позвонил, хотя ужасно волновался, - продолжает Кэшмор. - Послушав первый альбом Current 93, вы не представляете, каковы люди, которые такое записывают, кроме того, что они вполне могут быть ненормальными. Но я все же понимал, что должен это сделать, и очень удивился, поскольку человек на том конце провода оказался дружелюбным и вменяемым". Когда германский лейбл Cthulu предложил Nature And Organisation выпустить сингл, Кэшмор попросил Тибета записать вокальную партию. Тибет согласился, но когда они послушали "Hooves", то пришли к выводу, что песня получилась слишком хорошей, чтобы выпускать ее как сингл. В 1993 году она появилась на сборнике Current 93 Emblems: The Menstrual Years. После этого Тибет неожиданно позвонил и попросил Кэшмора сыграть вместе с Current в Амьене.

"Я приехал в Лондон, и Тибет ждал меня на вокзале Юстон вместе с Джеймсом Мэнноксом, который был тогда ударником, - вспоминает Кэшмор. - Моим первым впечатлением от Тибета было то, что он говорил точно так же, как звучал на пластинках; казалось, будто я слушаю его новый альбом. Он был очень дружелюбным, и мы легко нашли общий язык. На следующий день мы отправились в дорогу на микроавтобусе вместе с Sol Invictus. Впервые встретив Тони Уэйкфорда и Карла Блейка, я занервничал, поскольку на улице, когда автобус затормозил, они показались мне такими большими темными фигурами, и я подумал: во что я только ввязался? Но на самом деле они очень приятные люди. Я не слишком комфортно ощущаю себя в незнакомой компании и не могу сказать, что сразу почувствовал себя хорошо, но все было достаточно неплохо. Концерт прошел легко. Мы играли песни с предыдущих альбомов, которые я отлично знал. К тому же, впервые в жизни передо мной были люди, увлекавшиеся той же музыкой, что и я. Просто поразительно. Долгое время этот интерес оставался исключительно личным, и тут вдруг мы играем концерт, слушать который пришло столько народу".

На As The World Disappears, альбоме с амьенским выступлением, партия Кэшмора создает поразительный эффект, и вся группа начинает звучать более благородно и уверенно. Меланхолия, с которой Кэшмор исполняет даже простейшие мелодии, придает музыке естественную старину, а его развитая техника устанавливает для лирики Тибета четкое и лаконичное основание, которого прежде не было. Легкие арпеджио Кэшмора расширяли музыкальное пространство, делая вокал Тибета гораздо выразительнее. Концерт был длиннее единственного прослушивания Кэшмора, и в этот удачный момент возник новый звук Current 93.

Поиск по сайту: