Толкование сновидений 17 страница

Между моими перепрыгиванием через ступени и отхаркиванием на лестнице имеется тесная связь. Катар горла и сердечная болезнь представляются в одинаковой степени наказанием за порок курения, относительно которого я слышу аналогичные упреки от моей супруги; в одном доме со мной так же мало любезны, как и в другом; сновидение сгустило их в один образ.

Дальнейшее же толкование этого сновидения я должен отложить до установления общих оснований, вызывающих типические сновидения о небрежной одежде. Замечу только, как предварительный результат сообщенного сновидения, что ощущение связанности в сновидении появляется каждый раз, когда какая-либо ассоциация испытывает в нем необходимость. Особое состояние моей подвижности во сне не может быть причиной этого содержания сновидения, так как за момент до этого мне ведь снилось, что я с легкостью перепрыгиваю через ступеньки.

г) Типические сновидения. Вообще говоря, мы не можем истолковать сновидение другого человека, если он не желает выяснить нам бессознательные мысли, скрывающиеся позади сновидения; это наносит тяжелый ущерб практическому применению нашего метода толкования сновидений. Однако в противоположность свободной воле индивидуума создавать оригинальные сновидения и тем самым делать их недоступными пониманию других, существует довольно значительное количество сновидений, испытываемых почти каждым в совершенно одинаковой форме; мы привыкли предполагать даже, что они у каждого человека имеют одинаковое значение. Особенно интересны эти типические сновидения тем, что они, по всей вероятности, проистекают у всех людей из одинаковых источников, то есть, по-видимому, чрезвычайно пригодны для выяснения характера этих источников.

Мы примемся, таким образом, с особыми ожиданиями за приложение нашей техники толкования сновидений к этим типическим сновидениям и признаем лишь весьма неохотно, что наше искусство не совсем подтверждается на этом материале. При толковании типических сновидений отсутствуют обычно свободные мысли сновидящего, которые приводили нас раньше к пониманию сновидения, или же они становятся неясны и недостаточны, так что мы не можем разрешить нашей задачи с их помощью.

Откуда проистекает это и каким образом мы устраняем этот недостаток нашей техники, выяснится в другом месте нашей работы. Тогда же читателю станет ясно также и то, почему я могу обсуждать здесь лишь некоторые сновидения, относящиеся к группе типических, и почему я откладываю обсуждение других образцов типических сновидений.

а) Сновидение о наготе. Сновидение о том, что человек, голый или дурно одетый, разгуливает в присутствии других, наблюдается и без всякого сопутствующего чувства стыдливости. Однако сновидение о наготе интересует нас лишь в том случае, когда вместе с тем субъект ощущает стыд и смущение и хочет убежать или спрятаться и вместе с тем испытывает своеобразное чувство связанности: он не может двинуться с места или изменить неприятную ситуацию. Лишь в этом смысле сновидение типично: ядро содержания его может представлять самые различные вариации и индивидуальные особенности. Речь идет, главным образом о неприятном ощущении стыда, о том, что субъект хочет скрыть, в большинстве случаев путем бегства, свою наготу, но не может60. Я думаю, что большинство моих читателей находились уже в таком положении в сновидении.

Характер "неглиже" обычно чрезвычайно неопределенен. Хотя и слышишь часто - "Я был в сорочке" - но это очень редко снится в отчетливом виде; большая часть "неглиже" настолько смутна, что она передается в последующем рассказе в альтернативе: "Я была либо в сорочке, либо в нижней юбке". Дефекты туалета обычно не настолько существенны, чтобы оправдать довольно интенсивное чувство стыда. Для того, кто носит офицерский мундир, нагота чаще заменяется незначительным нарушением формы. Я иду по улице без шапки и вижу офицера... или без галстука... или на мне полосатые брюки.

Люди, которых стыдится спящий, по большей части всегда чужие, с неясными, расплывчатыми лицами. Никогда в этих типических сновидениях не наблюдается, что дефекты туалета, вызывающие такого рода стыдливое чувство, замечаются кем-либо или влекут за собою какие-нибудь последствия. Люди делают, наоборот, совершенно безразличные физиономии или, как я подметил в одном чрезвычайно отчетливом сновидении, носят как бы торжественно-чопорные маски. Это наводит на размышление61.

Чувство стыдливости у спящего и безразличие встречаемых людей образуют противоречие, часто вообще проявляющееся в сновидении. Ощущению спящего должно было бы соответствовать удивление, осмеяние или даже возмущение со стороны окружающих. Я полагаю, однако, что эта необходимая особенность устраняется осуществлением желания, между тем как другая, сдерживаемая какой-то силой, продолжает оставаться, - и обе они не гармонируют друг с другом. У нас имеется одно интересное доказательство того, что сновидение в своей частично искаженной осуществлением желания форме не встречает правильного понимания. Это сновидение послужило основой одной сказки, известной в изложении Андерсена ("Новое платье короля"), и было поэтически использовано Л. Фульдой в "Талисмане". В сказке Андерсена рассказывается о двух обманщиках, которые соткали для короля драгоценное платье, видимое, однако, лишь добрым и верным подданным. Король выходит на улицу в этом невидимом платье, и, преисполненные магическою силою, все делают вид, будто не замечают наготы короля.

Последнее воспроизводит, однако, ситуацию нашего сновидения. Не нужно особой смелости, чтобы.утверждать, что непонятное содержание сновидения дает повод к представлению о наготе, в котором вспоминаемая ситуация находит свой смысл. Ситуация эта вместе с тем лишается своего первоначального значения и служит нужной ей цели. Мы услышим, однако, что такое понимание содержания сновидения сознательным мышлением двух психических систем наблюдается очень часто и должно быть признано фактором окончательного формирования сновидения; мы узнаем далее, что при образовании навязчивых представлений и фобий доминирующую роль играет такое же понимание, - опять-таки в сфере той же самой психической личности. Мы можем и относительно нашего сновидения сказать, откуда взят им материал для превращения. Обманщики - это сновидение, король - сам спящий, а морализирующая тенденция обнаруживает смутное сознание того, что в скрытом содержании сновидения речь идет о недозволенных желаниях, подвергшихся процессу вытеснения. Общая связь, в которой проявляются такие сновидения в моих анализах невротиков, не оставляет никакого сомнения по поводу того, что в основе сновидения лежит воспоминание раннего детства. Лишь в детстве было время, когда мы показывались перед нашими близкими, воспитателями, прислугой и гостями недостаточно одетыми и в то время не стыдились своей наготы. Ребенок играет роль и в упомянутая сказке: там неожиданно раздается голос маленькой девочки: "Да ведь он совсем голый!" У многих детей можно наблюдать даже а старшем возрасте, что раздевание вызывает у них какое-то упоение вместо чувства стыда. Они смеются, прыгают, хлопают себя по телу - мать или кто-либо другой, присутствующий при этом, запрещает им это делать, говорит: "Фу, как тебе не стыдно". Дети обнаруживают часто эксгибиционистские наклонности. Пройдитесь по любой деревне, и обязательно увидите 3 - 4-летнего ребенка, который как бы в честь вашего прихода обязательно поднимает рубашонку. У одного из моих пациентов сохранилось воспоминание об эпизоде его раннего детства: ему было восемь лет, и однажды, раздевшись перед сном, он захотел было отправиться в рубашке к своей маленькой сестренке в соседнюю комнату, но прислуга преградила ему путь. В рассказах невротиков об их детстве раздевание перед детьми другого пола играет видную роль; с этим тесно связан бред параноиков, будто за ними наблюдают при одевании и раздевании. Среди извращенных личностей есть группа людей, у которой детский импульс превращается в своего рода навязчивую идею, - это эксгибиционисты, Это детство, лишенное чувства стыда, кажется нам впоследствии своего рода раем, а ведь самый рай не что иное, как массовая фантазия о детстве человека. Поэтому-то в раю люди и ходят обнаженными и не стыдятся друг друга до того момента, когда в них пробуждается стыд и страх, происходит изгнание из рая, - начинается половая жизнь и культурная работа. В этот рай сновидение может нас переносить каждую ночь. Мы уже высказывали предположение, что впечатления раннего детства (в доисторический период, приблизительно до четырех лет) требуют воспроизведения сами по себе, может быть, даже независимо от их содержания и что повторение их является осуществлением желания. Сновидения о наготе суть, таким образом, эксгибиционистские сновидения. Ференци сообщает несколько интересных сновидений о наготе у женщин, которые без труда могут быть сведены к детскому удовольствию от эксгибиционизма, но которые в некоторых отношениях отклоняются от вышеупомянутых "типических" сновидений о наготе.

Центром эксгибиционистского сновидения является собственный образ, представляющийся, однако, не в период детства, а в настоящий момент, и недостатки туалета, представляющиеся в чрезвычайно туманном и неясном виде благодаря наслоению многочисленных позднейших воспоминаний о неглиже, или же, быть может, благодаря влиянию цензуры; сюда же относятся также и люди, которых стыдится спящий. Я не знаю ни одного примера, в котором спящий видел бы действительных зрителей своих детских эксгибиционистских поступков. Сновидение не представляет собой простого воспоминания. Странным образом личности, на которых направляется в детстве наш сексуальный интерес, никогда не воспроизводятся ни в сновидении, ни в истерии, ни в неврозах. Лишь параноик вызывает вновь образы зрителей его обнажении и с фанатической убежденностью приходит к выводу об их присутствии, хотя бы они и оставались невидимыми. Те, кем они заменяются в сновидении, "много чужих людей", не обращающих никакого внимания на предлагаемое им зрелище, представляют собою желательный контраст к той отдельной близкой личности, которой человек предлагал свое обнажение. Элемент "много чужих людей" может, впрочем, иметь место в сновидениях в какой угодно другой связи; он означает всегда желание, противоположное понятию тайна. То же самое означает из понятных оснований присутствие в сновидении "всей семьи". Нужно заметить, что восстановление старого порядка вещей, происходящее при паранойе62, происходит также и при этой противоположности. Человек больше не остается наедине с самим собой, он безусловно становится предметом наблюдения, но те, кто его наблюдают, - это много чужих людей с весьма неясными, расплывчатыми лицами.

Кроме того, в эксгибиционистских сновидениях проявляется процесс вытеснения. Мучительное ощущение в сновидении представляет собою реакцию второй психической системы на то, что устраненное ею содержание эксгибиционистского эпизода тоже всплыло наружу. Чтобы мучительное ощущение было избегнуто, эпизод этот не должен был бы вновь оживиться.

Относительно чувства связанности мы будем иметь случай говорить еще ниже. Оно в сновидении служит для точного выражения конфликта воли, отрицания. Согласно бессознательному желанию эксгибиционизм должен быть продолжен, согласно же требованию цензуры он должен быть прерван.

Взаимоотношение наших типических сновидений, сказок и других продуктов поэтической фантазии не представляет собою ни случайного, ни единичного явления. Очень часто проницательный поэтический взгляд подмечает процесс превращения, орудием которого является обычно сам поэт, и воспроизводит его в обратном виде, то есть сводит поэзию к сновидению. Один мой коллега обратил мое внимание на следующее место из "Зеленого Генриха" Г. Келлера63. "Не желаю вам, дорогой Ли, чтобы вы когда-нибудь на опыте испытали чрезвычайно пикантное положение Одиссея, когда он голый, покрытый лишь мокрой тиной, предстает пред Навси-каей64 и ее подругами! Хотите знать, как это происходит? Возьмем любой пример. Вы вдали от родины и от всего, что вам дорого; много видели, много слышали, на душе у вас заботы и горе. Вы одиноки, покинуты, в этом состоянии вам, наверное, ночью приснится, что вы приближаетесь к своей родине; она предстает перед вами в ярких сверкающих красках; навстречу вам выходят красивые, дорогие вам, близкие люди. Вы замечаете вдруг, что вы в оборванном платье, что вы даже голый, покрытый лишь слоем грязи и пыли. Вами овладевает безграничный стыд и страх, вы стараетесь прикрыться, спрятаться и просыпаетесь весь в поту. Таково сновидение озабоченного человека, и Гомер заимствовал эту ситуацию из глубочайшей и извечной сущности человека".

Глубочайшая и извечная сущность человека, на пробуждение которой рассчитывает поэт обычно у своих слушателей, - вот те движения душевной жизни, которые коренятся в доисторическом периоде детства. Позади сознательных и не вызывающих возражений желаний людей, находящихся вдали от родины, в сновидении выплывают подавленные запретные желания детства, и поэтому-то сновидение, объективированное в легенде о Навсикае, превращается почти всегда в сновидение о страхе.

Собственное мое сновидение о перепрыгивании через ступеньки лестницы, превратившемся затем в чувство связанности, носит опять-таки эксгибиционистский характер, так как обнаруживает существенные признаки последнего. Его можно поэтому свести к переживаниям детства, и последние должны были бы выяснить, поскольку поведение горничной, ее упрек в том, что я испачкал лестницу, переносит ее в ситуацию, занимаемую в сновидении. Я мог бы действительно дать такого рода толкование. При психоанализе научаешься связь по времени заменять связью по существу; две мысли, по-видимому, друг с другом не связанные, представляют собою, очевидно, нечто целое, которое необходимо лишь установить, - все равно как буквы А и Б, написанные друг подле друга, должны быть произнесены как слог АБ.

Точно так же обстоит дело и с внутренней связью сновидения. Вышеупомянутое сновидение о лестнице выхвачено из целого ряда сновидений; другие звенья этого ряда знакомы мне по их толкованию. Сновидение, включенное в этот ряд, должно относиться к той же самой связи. В основе этих сновидений, включенных в один ряд, лежит воспоминание о няньке, ухаживающей за мною до двух лет; я сам ее очень смутно помню; по сведениям, полученным мною недавно от матери, она была старая и некрасивая, но очень умная и добросовестная. Из анализа моих сновидений я знаю, что она не всегда относилась ко мне ласково и нежно, а иногда даже бранила, когда я не соблюдал ее требований чистоты и опрятности. Стараясь, таким образом, продолжить мое воспитание, прислуга в сновидении претендует на то, чтобы я относился к ней как к воплощению моей "доисторической" няньки. Следует предположить, что ребенок, несмотря на строгость, все же любил эту воспитательницу65.

б) Сновидения о смерти близких людей. Другая группа сновидений, могущих быть названными типическими, связана с представлением о смерти близких родных, родителей, братьев, сестер, детей и пр. Среди этих сновидений можно подметить две разновидности: одни, во время которых спящий не испытывает тяжелой скорби и по пробуждении удивляется своей бесчувственности, и другие, во время которых горе и утрата могут вызвать реальные горючие слезы во время сна.

Сновидения первой разновидности мы оставим в стороне; они не могут быть названы типическими. При их анализе мы убеждаемся, что они означают нечто совершенно далекое от их содержания и что они предназначены исключительно для прикрытия какого-либо другого желания. Таково сновидение тетки, видящей перед собою в гробу единственного сына своей сестры (с. 111). Оно не означает, что она желает смерти своему маленькому племяннику, а лишь скрывает в себе желание после долгого промежутка увидеть любимого человека, того самого, которого она прежде после такого же долгого промежутка времени увидела у гроба другого своего племянника. Желание это, образующее истинное содержание сновидения, не дает повода к скорбному чувству, и поэтому чувства такого не испытывает и спящий. Отсюда ясно, что содержащееся в сновидении ощущение относится не к явному его содержанию, а к скрытому и что аффективное содержание сновидения не претерпевает того искажения, какое выпадает на долю представлений.

Иначе обстоит дело со сновидениями, в которых изображается смерть близкого дорогого человека и с которым связан болезненный аффект. Эти сновидения означают то, о чем говорит их содержание, - желание, чтобы данное лицо умерло. Так как я вправе ожидать, что чувство всех моих читателей и всех тех, кому снилось нечто подобное, будет протестовать против моего убеждения, то я постараюсь обосновать его возможно шире.

Мы анализировали уже одно сновидение, из которого узнали, что желания, изображаемые в сновидении в осуществленном виде, не всегда носят актуальный характер. В сновидении могут осуществляться и давно забытые, устраненные и вытесненные желания; в силу того, что они вновь всплывают в сновидении, мы должны признать, что они продолжают существовать. Они не мертвы, как покойники в нашем представлении, а подобны теням Одиссеи, которые, напившись крови, пробуждаются к жизни. В сновидении о мертвом ребенке в коробке речь шла о желании, которое было актуально пятнадцать лет тому назад и с тех пор откровенно признавалось. Для теории сновидения далеко не безразлично, если я прибавлю, что даже позади этого желания скрывается воспоминание самого раннего детства. Еще маленьким ребенком - мне не удалось точно установить, когда именно, - пациентка моя слышала, что ее мать, будучи беременна ею, страдала меланхолией и от всей души желала смерти ребенку, находившемуся в ее утробе. Выросши и забеременевши, моя пациентка последовала примеру матери.

Если кому-нибудь снится, что его отец, мать, брат, или сестра умирают и если сновидение это сопровождается тяжелыми переживаниями, то я отнюдь не воспользуюсь этим сновидением в качестве доказательства того, что субъект этот именно теперь желает им смерти. Теория сновидения не требует теперь столького; она довольствуется констатированием того, что он желал - когда-нибудь в детстве - их смерти. Я боюсь, однако, что и это ограничение все еще недостаточно успокоит моих читателей; они, наверное, столь же энергично будут протестовать против того, что они даже в детстве когда-нибудь испытывали такие желания. Мне придется поэтому воссоздать здесь часть погибшей душевной жизни ребенка по тем признакам, какие существуют еще в настоящее время. Ср. Психоанализ детского страха. Психотерапевтическая библиотека, вып. IX, Изд-во "Наука", Москва 1913, а также "Инфантильные сексуальные теории" в Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, zweite Folge. Работа "Психоанализ детского страха" опубликована также в книге 3. Фрейда "Психология бессознательного", М.; Просвещение, 1990.

Обратим прежде всего наше внимание на отношение детей к их братьям и сестрам. Я не знаю, на основании чего мы утверждаем, что отношение это по преимуществу любовно; у нас имеется достаточно примеров вражды между братьями и сестрами в зрелом периоде, и мы зачастую можем констатировать, что эта вражда ведет свое происхождение с детства или даже наблюдается с самого их рождения. Но, с другой стороны, есть много взрослых, относящихся с нежностью к своим братьям и сестрам, в детстве находившихся с ними в открытой постоянной вражде. Старший ребенок относился нехорошо к младшему, дразнил его, колотил, отнимал у него игрушки; младший питал бессильную злобу к старшему, завидовал ему и боялся, и его первые проблески стремления к свободе и правосознанию обращались против угнетателя66. Родители говорят, что дети не переносят друг друга, и пожимают плечами, когда их спрашивают о причине этого. Нетрудно установить, однако, что и характер "хорошего ребенка" несколько иной, чем тот, который мы находим у взрослого человека. Ребенок абсолютно эгоистичен, он интенсивно испытывает свои потребности и неудержимо стремится к их удовлетворению, особенно же против своих соперников, других детей и главным образом против своих братьев и сестер. Мы не называем, однако, поэтому ребенка "злым", мы называем его "дурным", он не ответственен за свои дурные поступки ни перед нашим суждением, ни перед законом. И вполне справедливо: мы имеем основание надеяться, что еще в период детства в маленьком эгоисте проснутся альтруистические наклонности и мораль, и, выражаясь словами Мейнерти, вторичное "я" наложит свой отпечаток на первичное и подавит его. Правда, моральное чувство пробуждается не одновременно по всей линии, и продолжительность аморального детского периода у отдельных индивидуумов чрезвычайно различна. Психоаналитические исследования показали мне, что преждевременное установление морального реактивного образования (до трехлетнего возраста) - то есть если ребенок слишком рано становится "хорошим" - должно учитываться как момент, предрасполагающий к возникновению в позднейшей жизни невроза. Там, где отсутствует развитие этой моральности, там мы говорим о "дегенерации"; тут перед нами, очевидно, задержка развития. Но и там, где первичный характер устранен позднейшим развитием, он может благодаря заболеванию истерией снова частично проявиться наружу. Сходство так называемого истерического характера с характером "дурного" ребенка бросается сразу в глаза. Невроз же навязчивости соответствует, наоборот, прорыву сверхморальности, которая была наложена, как усиленно отягчающий момент, на всегда живой первичный характер.

Таким образом, многие, которые любят в данное время своих братьев и сестер и для которых утрата их была бы очень тяжела, бессознательно носят в себе издавна злые желания, которые способны проявляться в сновидениях. Чрезвычайно интересно наблюдать за отношением маленьких детей до трех лет и даже меньше к их младшим братьям и сестрам. Ребенок до появления на свет последних был в семействе единственным; теперь же ему говорят, что аист принес ему братца или сестрицу. Ребенок смотрит на пришельца и говорит категорическим тоном: "Пусть аист унесет его обратно". Трехлетний Ганс, фобия которого послужила объектом для анализа в вышеупомянутой работе, крикнул в лихорадочном состоянии незадолго до рождения своей сестры: "Мне не нужно никакой сестрицы". Заболев через полтора года неврозом, он признается в желания, чтобы мать уронила малютку в ванну и чтобы она умерла. При всем том Ганс чрезвычайно добрый и ласковый ребенок; через несколько лет он искренне привязался к сестре и относился к ней покровительственно.

Я готов вполне серьезно утверждать, что ребенок сознательно учитывает, какой ущерб могут принести ему новорожденный брат или сестра. От одной родственницы, находящейся сейчас в тесной дружбе со своей младшей сестрой, я знаю, что она в ответ на сообщение о ее рождении сказала: "А мою красную шапочку я все-таки ей не отдам". Если ребенок начинает сознавать этот ущерб лишь впоследствии, то и враждебные его чувства проявляются только тогда. Я знаю один случай, когда трехлетняя девочка пыталась задушить своего маленького брата в колыбельке, потому что его дальнейшее присутствие не сулило ей ничего хорошего. Дети в этом возрасте обнаруживают чрезвычайную, иногда даже преувеличенную склонность к ревности. Приведем еще один пример: новорожденный действительно умирает; на долю старшего ребенка снова выпадают все ласки родителей; но вот аист снова приносит нового братца или сестрицу. Разве не естественно, что у ребенка является желание, чтобы нового соперника постигла та же участь, что и первого, и чтобы ему снова было так же хорошо, как в тот промежуток между смертью первого и рождением второго? Разумеется, это отношение ребенка к младшим братьям и сестрам при нормальных условиях является просто функцией разницы в возрасте. При более значительном промежутке в старшей девочке могут проснуться, наоборот, материнские инстинкты к беспомощному новорожденному.

Враждебное чувство по отношению к братьям и сестрам в детском возрасте встречается значительно чаще, чем это доступно притупленной наблюдательности взрослого. С тех пор было сделано много наблюдений, касающихся первоначального враждебного отношения детей к братьям и сестрам и к одному из родителей; наблюдения эти описаны в психоаналитической литературе. Особенно верно и беспристрастно изображена эта типичная детская установка поэтом Спиттелером из времен его раннего детства: "Впрочем, там был еще другом Адольф. Это было маленькое существо, о котором говорили, что это мой брат, но я никак не мог понять, зачем он нужен; еще меньше я мог понять, ради чего с ним церемонятся, как со мной. Я удовольствовался собой для своих потребностей, зачем же мае еще нужен был брат? Он был не просто бесполезен, порой он даже мешал мне. Когда я сидел на руках у бабушки, он тоже хотел сидеть у нее на руках, когда я катался в детской коляске, он сидел напротив и занимал половину места, толкая меня ногами".

Над своими собственными детьми, появлявшимися на свет вскоре один после другого, я упустил случай сделать такого рода наблюдения; я спешу наверстать их теперь над моим маленьким племянником, едино-. властие которого нарушилось через пятнадцать месяцев появлением юной соперницы; хотя я и слышу, что мальчик относится по-рыцарски к своей сестренке, целует ей руку и гладит ее, я замечаю, что он, не достигнув еще двух лет, пользуется своим даром речи для того, чтобы критиковать соперницу, совершенно, на его взгляд, излишнюю. Как только разговор заходит о ней, он тотчас же вмешивается и говорит недовольным тоном: "Она такая маленькая, такая маленькая". В последнее время, когда девочка, прекрасно развившись, перестала уже заслуживать этот пренебрежительный возглас, мальчик обосновывает свое желание отклонить внимание взрослых от сестры другим путем. При каждом удобном и неудобном случае он говорит: "У нее нет зубов". Такие случаи смерти, пережитые в детском возрасте, иногда забываются в семье, однако психоаналитическое исследование показывает, что они имеют огромное значение для возникающего впоследствии невроза. Старшая девочка другой моей сестры, будучи шестилетним ребенком, несколько раз приставала к своим теткам с вопросом: "Неправда ли, Люси еще ничего не понимает?" Люси была моложе ее на два с половиной года.

Сновидения о смерти брата или сестры, соответствующие такому повышенному враждебному чувству, я наблюдал у всех своих пациенток. Мне пришлось встретиться с одним только исключением, которое, однако, при анализе легко оказалось подтверждением общего правила. Когда я однажды во время сеанса сообщил ей о наличности у каждого человека таких сновидений (на мой взгляд, это имело связь с очередным симптомом, который мы разбирали), она ответила к моему удивлению, что ей ничего подобного никогда не снилось. Ей пришло на память, однако, другое сновидение, которое не имело как будто ничего общего с первым сновидением; она видела его в первый раз в возрасте четырех лет, когда она была самым младшим ребенком в семье; с тех пор сновидение это неоднократно повторялось. ^Множество детей, все ее братья, сестры, кузины, и кузены играют на лугу. Вдруг за спинами у них оказываются крылья, они улетают. и исчезают. Такими словами выразил трехлетний Ганс уничтожающую критику своей сестры. Он предполагает, что она не умеет говорить потому, что у нее нет зубов. О значении этого сновидения она не имела ни малейшего понятия. Нетрудно, однако, увидеть в нем сновидение о смерти ее братьев и сестер в его первоначальной форме, мало искаженной цензурой. Я решаюсь предложить следующий анализ этого сновидения. После смерти одного из ее кузенов - дети двух братьев выросли в этом случае вместе, как родные братья и сестры - моя в то время четырехлетняя пациентка спросила одну свою взрослую родственницу: "Что становится с детьми, когда они умирают?" В ответ она услышала: "У них вырастают крылья, и они становятся ангелами". В сновидении у всех братьев и сестер вырастают крылья, как у ангелов, и - что самое главное - они улетают. Наша маленькая "делательница ангелов" остается одна из всех детей. То, что дети играют на лугу, с которого потом улетают, указывает с полной очевидностью на бабочек, как будто ребенок руководствовался той же ассоциацией, которая побудила древних снабдить Психею крыльями бабочки.

Быть может, меня спросят: хотя враждебные импульсы детей по отношению к их братьям и сестрам действительно имеют место, но каким образом детская душа становится вдруг настолько дурной, что желает своим соперникам или более сильным сверстникам смерти? Как будто все проступки и вся несправедливость могут искупаться только смертью? Кто так говорит, тот не знает, очевидно, что представление ребенка о смерти имеет весь-ма мало общего с нашим понятием о ней. Ребенку незнакомы ужасы тления, могильного холода, бесконечного "ничто" и всего того, что связывается со словом "смерть" в представлении взрослого и что имеется налицо во всех мифах о потустороннем мире. Страх смерти чужд ему, поэтому-то он и играет с этим страшным словом и грозит другому ребенку: "Если ты еще раз это сделаешь, то умрешь, как умер Франц". Бедная мать дрожит от страха, она не может, наверное, забыть того, что большая часть людей не доживает до зрелого возраста. Даже восьмилетний ребенок, возвратясь из какого-нибудь естественно-исторического музея, может сказать своей матери: "Мама, я тебя очень люблю. Когда ты умрешь, я из тебя сделаю чучело и поставлю здесь в комнате, чтобы тебя видеть всегда". Настолько мало детское представление о смерти похоже на наше. От одного очень способного десятилетнего мальчика я вскоре после смерти отца его услышал, к своему удивлению, следующую фразу: "То, что папа умер, я понимаю, но почему он не приходит домой ужинать, этого я никак понять не могу". Дальнейший материал, относящийся к этой теме, содержится в редактируемом д-ром ф. Гуг-Гелльмут отделе Kinderseele в "Imago" Zeitschrift fiir Anwendung der Psychoanalyse auf die Geisteswissen-schaften, Bd. I - V, 1912 - 1918.

Поиск по сайту: