КАК ОН ЛГАЛ ЕЕ МУЖУ

БЕРНАРД ШОУ

Восемь часов вечера. В ее гостиной на Кромвел-Род шторы спущены, лампы зажжены. Входит ее возлюбленный – красивый восемнадцатилетний юноша во фраке и плаще, с букетом цветов и цилиндром в руках. Дверь в углу комнаты; по правую руку от вошедшего – камин, у стены налево – рояль. На инкрустированном столике у камина лежат длинные белые перчатки, ручное зеркало, веер и белое пушистое облачко, которым женщины закутывают голову. Налево, перед роялем, - широкий мягкий табурет. Гостиная меблирована в излюбленном Саут-Кенсингтоном стиле: другими словами, она почти неотличима от витрины мебельного магазина и выставляет напоказ общественное положение и чековую книжку своих хозяев, в то время лишая их элементарного комфорта.

Ее возлюбленный – повторим это еще раз – очень красивый юноша, двигающийся словно во сне, ступающий словно по воздуху. Он аккуратно кладет цветы на столик рядом с веером, снимает плащ и, так как на столике места уже нет, кладет его на рояль, ставит сверху цилиндр; подходит к камину, смотрит на часы, снова прячет их в карман; замечает вещи, которые лежат на столике; светлеет лицом, словно перед ним открываются небеса; подходит к столику и обеими руками берет облачко, зарывается лицом в этот мягкий комок и целует его, целует одну за другой обе перчатки, целует веер, испуская долгий, блаженный вздох; садится на табурет и закрывает глаза руками, чтобы хоть на мгновение оторваться от действительности и помечтать; отнимает руки от лица и с улыбкой покачивает головой, укоряя себя за такое безумство; заметив, что ботинки у него чуть запылились, торопливо и старательно смахивает с них пыль носовым платком, поднимается, берет со столика ручное зеркало и сосредоточенно поправляет галстук; снова смотрит на часы, и в эту минуту, взволнованная, в гостиную входит О н а. В вечернем туалете, вся в бриллиантах, очевидно балованная и капризная, она кажется молодой и красивой, но, если говорить начистоту, отвлекшись от ее претензий и туалетов, это самая обыкновенная саут-кенсингтонская женщина тридцати семи лет, и в физическом и духовном отношении явно уступающая красивому юноше. Увидев ее, О н поспешно кладет зеркало на место.

_________________

О н (целуя ей руку). Наконец-то!

О н а. Генри! Случилась ужасная вещь!

О н. Что такое?

О н а. Я потеряла твои стихи.

О н. Они были недостойны тебя. Я напишу другие.

О н а. Нет, покорно благодарю. Довольно с меня стихов. Боже мой, какое безумие! Как я могла поступить так опрометчиво! Так легкомысленно!

О н. Да благословит бог твое безумие, твою опрометчивость, твое легкомыслие!

О н а (нетерпеливо). Ах, Генри, перестань говорить глупости! Неужели ты не понимаешь, чем это мне грозит? Вдруг кто-нибудь найдет твои стихи! Что подумают?

О н. Подумают: вот мужчина любил женщину такой преданной любовью, какой мир еще не знал. Но кто он, этот мужчина, - останется для всех тайной.

О н а. Нечего сказать – утешение, если для всех станет явным, кто эта женщина!

О н. Но каким образом это могут узнать?

О н а. Каким образом? Да ведь там на каждом шагу мое имя – дурацкое, злосчастное имя. Господи! Почему меня не назвали Мэри Джейн или Глэдис-Мериел, Беатрисой, или Франческой, или Джинивер, или как-нибудь совсем просто! Но Аврора! Аврора! Я единственная Аврора во всем Лондоне, и все это знают. Наверно, и во всем мире нет другой Авроры. И вдобавок это имя так легко рифмуется! Ах, Генри, неужели ты не мог умерить свои чувства хотя бы ради меня? Неужели ты не мог писать немного сдержаннее?

О н. Писать сдержанные стихи о тебе! И ты просишь меня об этом!

О н а (с напускной нежностью). Конечно, дорогой, это было очень мило с твоей стороны, и я знаю, мы оба одинаково виноваты. Я должна была сообразить, что такие стихи нельзя посвящать замужней женщине.

О н. О, как бы я хотел, как бы я хотел, чтобы они посвящались незамужней!

О н а. Ты не имеешь права так говорить. Это стихи подходят только замужней женщине. В том-то и беда. Что подумают о них мои золовки?

О н (неприятно пораженный). У тебя есть золовки?

О н а. Конечно, есть. Ты что, считаешь меня бесплотным ангелом?

О н (кусая губы). Да, помоги мне боже, да, считаю… или считал.. или… (Еле сдерживает рыдания.)

О н а (смягчаясь и ласково кладя руку ему на плечо). Послушай, милый. Конечно, это очень хорошо, что ты лелеешь меня в своих мечтах, любишь меня и тому подобное. Но разве я виновата, что у моего мужа неприятные родственники?

О н (с облегчением). Да, конечно, это родня твоего мужа, я забыл. Прости меня, Аврора! (Снимает с плеча ее руку и целует.)

Она садится на табуретку. Он продолжает стоять спиной к столику и смотрит на нее

с блаженной улыбкой.

О н а. Если уж ты хочешь знать, так основное богатство Тэдди – это его родственники. У него восемь родных и шесть сводных сестер и бесконечное количество братьев. Но братья еще туда-сюда. Вот если бы, Генри, хоть чуточку разбирался в жизни, ты бы знал, что во всех больших семьях сестры грызутся между собой, как бешеные, но стоит только одному из братьев жениться, как они дружно набрасываются на свою несчастную невестку и посвящают остаток жизни тому, чтобы убедить брата: твоя жена недостойна тебя. Они могут говорить это прямо ей в глаза, и она все равно ничего не поймет, потому что у них имеется бесконечное количество глупейших семейных шуточек, которые только им одним и понятны. Для меня половина их разговоров совершеннейшая абракадабра. Это меня просто бесит! Надо издать такой закон, который запрещал бы сестрам появляться в доме женатого брата. Даю голову на отсечение, что стихи у меня из шкатулки выкрала Джорджина.

О н. Я уверен, что она не поймет их.

О н а. Ну да, конечно! Еще как поймет! Докопается до таких вещей, которых там и в помине нет. Противная сплетница!

О н (подходит к ней). Ну, не надо, не надо так говорить о людях! Забудь о ней. (Берет ее за руку и садится на ковер у ее ног.) Аврора! Помнишь тот вечер, когда я сидел вот здесь, у твоих ног, и в первый раз читал тебе свои стихи?

О н а. И зачем только я это позволила! Стоит мне представить, как Джорджина сядет у ног Тэдди и в первый раз прочтет эти стихи ему, и у меня голова идет кругом.

О н. Да, ты права. Это профанация.

О н а. Профанация или нет, мне все равно. А вот что подумает Тэдди? Что он сделает? (Отталкивает его голову, лежащую у нее не коленях.) Ты, кажется, совершенно забываешь о Тэдди! (Вскакивает с места, волнуясь все больше и больше.)

О н (лежа на полу, так как толчок вывел его из равновесия). Тэдди для меня пустое место, а Джорджина и подавно.

О н а. Скоро убедишься, какое она «пустое место». Ты думаешь, если женщина любит посплетничать и одевается, как пугало, так она не может наделать гадостей? Жестоко ошибаешься! (Мечется по комнате. Он медленно встает и отряхивает пыль с рук. И вдруг она подбегает и бросается ему на шею.) Генри! Помоги мне! Найди какой-нибудь выход, и я всю жизнь буду благословлять тебя. О-о, как я несчастна! (Рыдает у него на груди.)

О н. О-о! Как я счастлив!

О н а (отшатнувшись от него). Не будь таким эгоистом.

О н (смиренно). Да, я заслужил этот упрек. Но если б нам пришлось идти вдвоем к позорному столбу, все равно я был бы счастлив от одного того, что мы с тобой вместе; я даже позабыл бы, что опасность угрожает не только мне, но и тебе.

О н а (смягчается и нежно гладит его руку). Ты прелесть, Генри, но (с раздражением отталкивает его) пользы от тебя никакой. Хоть бы кто посоветовал мне, что делать?!

О н (со спокойной уверенностью). Наступит час, и нужный совет тебе подаст сердце. Я много думал над этим, и я знаю, что мы должны сделать, рано или поздно.

О н а. Нет, Генри. Ничего предосудительного, ничего бесчестного я делать не стану. (Падает на табуретку и с непоколебимым видом смотрит не него.)

О н. Не сомневаюсь, дорогая, иначе ты бы перестала быть Авророй. Наш путь предельно прост, предельно честен, безупречен и правилен. Мы любим друг друга. Я не стыжусь этого: я готов пойти и объявить о нашей любви всему Лондону. Мне будет так же легко это сделать, как рассказать обо всем твоему мужу, когда ты убедишься, - а ты не можешь не убедиться, - что это единственный путь, достойный тебя. Уйдем к нам домой, уйдем сегодня же, не таясь, не зная стыда. Не забудь, мы многим обязаны твоему мужу. Мы его гости здесь; он почтенный человек, он был добр к нам, он, может быть, даже любит тебя, насколько это ему позволяют его прозаическая натура и убогий меркантильный мирок, в котором он живет. Чувство долга обязывает нас позаботиться о том, чтобы он услышал правду не из уст сплетницы. Пойдем к нему спокойно, рука об руку, простимся с ним и покинем этот дом открыто, смело, честно, с полным сознанием собственной порядочности, собственного достоинства.

О н а (глядя на него во все глаза). Куда же мы пойдем?

О н. Мы ни на волос не отступим от обычного течения нашей жизни. Мы собирались в театр, когда пропажа стихов заставила нас принять решение действовать немедленно. И мы пойдем в театр, но бриллианты твои останутся здесь, потому что мы не можем позволить себе такую роскошь и не нуждаемся в ней.

О н а (раздраженно). Я уже говорила тебе, что ненавижу бриллианты; это Тэдди хочет, чтобы я непременно была увешана драгоценностями. Нечего учить меня скромности.

О н. У меня и в мыслях этого не было, дорогая. Я знаю, что эта мишура не имеет для тебя никакой цены. О чем я говорил? Ах да! Вместо того чтобы вернуться из театра сюда, мы пойдем ко мне домой, - теперь уже к нам домой, а потом, когда ты получишь развод, мы вытерпим любую процедуру, какая полается по закону, - все, что ты пожелаешь. Я не придаю этому никакого значения. Моя любовь родилась независимо от закона, и он не в силах связать меня или освободить от моей любви. Все это так просто и так радостно, ведь правда? (Берет со стола цветы.) Вот твои цветы, билеты у меня есть, мы попросим у твоего мужа коляску и этим докажем ему, что между нами нет места злобе и вражде. Пойдем!

О н а. Что же ты предлагаешь – пойти к Тэдди и выложить ему все начистоту, объявить, что мы уходим?

О н. Да. Что может быть проще?

О н а. И ты воображаешь, Тэдди стерпит это? Да он убьет тебя!

О н (спокойно и уверенно). Ты не понимаешь таких вещей, дорогая, да и не можешь понять. Я следовал греческим идеалам и не пренебрегал культурой тела. Как все поэты, я увлекаюсь боксом. Будь твой муж в форме да скинь он с плеч лет десять, и то из него получился бы всего-навсего посредственный боксер в тяжело весе. А сейчас, даже если его привести в ярость, он сможет продержаться секунд пятнадцать, не больше. У меня хватит подвижности, чтобы не соприкасаться с ним в течение этих пятнадцати секунд, а потом я на него насяду как следует.

О н а (встает и подходит к нему; в глазах у нее ужас). То есть как это так «насяду»?

О н (мягко). Не спрашивай, дорогая. Во всяком случае, клянусь тебе, что опасаться за меня нет никаких оснований.

О н а. А за Тэдди? Ты собираешься здесь, при мне, драться с Тэдди, как озверелый боксер?

О н. Все эти тревоги напрасны, дорогая. Поверь мне, ничего страшного не случится. Твой муж знает, что я смогу постоять за себя. А в таких случаях дело до драки не доходит. Я первый, конечно, не начну. Человек, любивший тебя когда-то, для меня священен.

О н а (подозрительно). А разве он меня больше не любит? Он говорил тебе что-нибудь?

О н. Нет! Нет! (Нежно обнимает ее.) Дорогая моя, любимая! Как ты волнуешься! Это так не похоже на тебя! Эти волнения где-то там внизу. Поднимемся к вершинам. Выси, уединение, царство души!

О н а (избегая его взгляда). Нет, довольно. Все это ни к чему, мистер Эпджон!

О н (уязвленный). Мистер Эпджон?!

О н а. Прости, я хотела сказать – Генри.

О н. Как ты можешь даже мысленно называть меня мистер Эпджон? Я никогда не думаю о тебе как о миссис Бомпас: ты для меня всегда Аврора, Аврора, Авро…

О н а. Да, да. Все это прекрасно, мистер Эпджон… (Он хочет прервать ее, но она продолжает.) Нет, ничего не поделаешь, вы вдруг стали для меня мистер Эпджон; «Генри» сейчас как-то неуместно. Я считала вас мальчиком, ребенком, мечтателем. Я думала, что вы никогда ни на что не решитесь. А вы хотите побить Тэдди, разрушить мой семейный очаг, опозорить меня, вы хотите, чтобы газеты подхватили эту скандальную историю. Это жестоко, низко, это недостойно мужчины.

О н (с грустью, не веря своим ушам). Ты боишься?

О н а. Конечно, боюсь. Вы бы тоже испугались, если б у вас была хоть капля здравого смысла. (Поворачивается к нему спиной, подходит к камину и нервно постукивает ногой по решетке.)

О н (сосредоточенно глядя на нее). Совершенная любовь изгоняет страх. Вот почему я не боюсь. Миссис Бомпас, вы не любите меня.

О н а (поворачивается к нему, со вздохом облегчения). Благодарю, благодарю вас, Генри! Какой вы милый, когда захотите.

О н. За что вы благодарите меня?

О н а (жеманясь, подходит к нему). За то, что вы снова назвали меня мисси Бомпас. Теперь я знаю, что вы будете благоразумны и отнесетесь ко мне, как истый джентльмен. (Он падает на табуретку, закрывает лицо руками и стонет.) Что случилось?

О н. Один раз или два раза в жизни мне чудилось, что я счастлив, блаженно счастлив. Но эти смутные предчувствия, рождающиеся с первым проблеском сознания! Эти удары действительности! Тюремные стены спальной! Горечь пробуждения! И теперь снова! Теперь, когда я был уверен, что это не сон!

О н а. Послушайте, Генри! Сейчас не время нести всякую чепуху. (Он вскакивает с табуретки, точно она нажала в нем какой-то рычажок и, приведя в действие мощную пружину, выпрямила его тело. Сжав губы, проходит мимо нее к столику.) Ой, осторожнее! Вы чуть не ударили меня головой в подбородок.

О н (с ядовитой вежливостью). Прошу прощения. Что вы от меня хотите? Я к вашим услугам. Я готов быть истым джентльменом, если вы потрудитесь объяснить, что для этого требуется…

О н а (испуганно). Благодарю вас, Генри. Я нисколько в этом не сомневалась. Вы не сердитесь на меня, нет?

О н. Говорите. Говорите же! Займите чем-нибудь мои мысли, или я… я… (Схватив веер, чуть не ломает его в судорожно сжатых руках.)

О н а (подбегает к нему и вцепляется в веер, причитая). Не ломайте! Что вы делаете! (Он медленно разжимает пальцы, она вырывает веер у него из рук.) Какие глупые шутки! Я не выношу этого! Как вы смеете! (Открывает веер и видит, что ленточка, соединяющая пластинки, в нескольких местах порвана.) Ну как вам не стыдно!

О н. Прошу прощения! Я куплю вам новый.

О н а (сварливо). Где вы такой найдете? Это мой любимый веер.

О н (резко). Обойдетесь без веера, только и всего.

О н а. Очень мило с вашей стороны – исковеркали мой любимый веер да еще грубите.

О н. Если б вы только знали, насколько я был близок к тому, чтобы исковеркать любимую жену Тэдди и преподнести ему одни обломки, вы… вы не хныкали бы над этой дешевенькой дрянью. Благодарите бога, что остались в живых. Черт бы побрал ваш веер!

О н а. Перестаньте ругаться. Можно подумать, что вы мой муж.

О н (снова в изнеможении падая на табурет). Это какой-то кошмар! Что с вами сделалось? Где моя Аврора?

О н а. Уж если на то пошло, так что с вами сделалось? Неужели вы думаете, я бы стала поощрять ваши ухаживания, зная, что вы такой злюка?

О н. Не тащите меня в эту пропасть! Не надо, не надо! Помогите мне снова выбраться к вершинам.

О н а (опускаясь перед ним на колени, умоляюще). Будьте благоразумны, Генри! Поймите, ведь я на краю гибели! И перестаньте твердить, что все это очень просто.

О н. Мне так кажется.

О н а (вскакивая на ноги, вне себя). Если вы повторите это еще раз, я сделаю что-нибудь такое, о чем мне придется потом пожалеть. Мы стоим на краю бездны. Я не сомневаюсь, что перешагнуть через нее и покончить со всем этим очень просто. Но неужели вы не можете предложить что-нибудь более приемлемое?

О н. Сейчас я ни на что не способен. Меня окутала холодная черная тьма… Я не вижу ничего, кроме обломков наших сновидений. (Встает с глубоким вздохом.)

О н а. Ах, не видите? А я вижу. Я вижу, как Джорджина пичкает Тэдди вашими стихами. (Наступает на него с решительным видом.) И я заявляю вам, Генри Эпджон: вы втянули меня в эту историю, и вы должны помочь мне выпутаться из нее.

О н (вежливо и безучастно). Могу сказать только одно: я к вашим услугам. Что прикажете мне делать?

О н а. Вы знаете какую-нибудь другую Аврору?

О н. Нет.

О н а. Не смейте говорить «нет», да еще таким дурацким ледяным тоном. Вы обязаны знать какую-нибудь Аврору.

О н. Вы же сами сказали, что во всем мир нет другой авроры, кроме вас. (Поднимает кулаки в порыве нахлынувших на него чувств.) Боже мой! Вы и были для меня единственной Авророй! (Отворачивается, пряча от нее лицо.)

О н а (гладит его по плечу). Ну полно, милый, полно! Все это очень трогательно с вашей стороны. Я ценю такое отношение, честное слово, ценю; но сейчас оно совершенно неуместно. Ну послушайте меня. Ведь вы, наверно, знаете эти стихи назубок?

О н. Да, я знаю их назубок! (Поднимает голову и подозрительно смотрит на нее.) А вы?

О н а. У меня стихи не держатся в памяти. Кроме того, все это время я была так занята, что просто не успел прочесть их до конца, но прочту в первую же свободную минуту, обещаю вам, Генри. А теперь постарайтесь вспомнить: попадается там где-нибудь фамилия Бомпас?

О н (негодующе). Нет!

О н а. Вы уверены?

О н. Конечно, уверен. Неужели я мог вставить такую фамилию в свои стихи!

О н а. А что тут такого? Она рифмуется со словом «компас», а компас в нашем положении как нельзя более кстати! Впрочем, вы поэт, вам лучше знать.

О н. Какое это имеет значение сейчас?

О н а. Какое? Громадное! Если Бомпас в стихах не упоминается, мы можем сказать, что они написаны другой женщине, а вы показали их мне только потому, что меня тоже зовут Авророй. Так что извольте изобрести какую-нибудь другую Аврору ради такого случая.

О н (ледяным тоном). Если вы хотите, чтобы я солгал…

О н а. Неужели вы, порядочный человек, джентльмен, скажете правду?

О н. Вы сломили мой дух, вы осквернили мои сновидения. Хорошо! Буду лгать, отпираться, поклянусь честью. Не беспокойтесь, я сумею сыграть роль джентльмена!

О н а. Вы хотите свалить все на меня? Это низость, Генри!

О н (с усилием овладевая собой). Вы правы, миссис Бомпас. Виноват. Простите мою вспышку. Это у меня, вероятно, болезнь роста.

О н а. Болезнь роста?

О н. Переход от романтической юности к цинизму зрелого возраста обычно занимает пятнадцать лет. Если они сжимаются до пятнадцати минут – такие темпы слишком стремительны, в результате – болезнь роста.

О н а. Неужели сейчас время умничать? Ведь это решено, правда? Вы будете пай-мальчиком и солжете Тэдди, что у вас есть другая Аврора.

О н. Да, теперь меня ничто не остановит. Раньше я говорил ему только правды, а теперь исправлю свою ошибку и буду лгать вовсю. Я буду просто упиваться ролью джентльмена.

О н а. Мой бедный мальчик, я была уверена в вас. Я… Ш-ш! (Кидается к двери, открывает ее и прислушивается, затаив дыхание.)

О н. Что случилось?

О н а (побелев от ужаса). Тэдди!.. Стучит по барометру. А если он подошел к барометру, значит все в порядке. Может быть, Джорджина ничего ему не сказала? (Возвращается на цыпочках к камину.) Сделайте вид, будто ничего не случилось. Дайте мне перчатки, скорей! (Он подает ей перчатки. Она торопливо натягивает одну и с притворным спокойствием застегивает пуговицы.) Отойдите от меня подальше, скорей!

Он отходит от нее, упрямо сжав губы, и останавливается возле рояля,

так как дальше идти уже некуда.

Я буду застегивать перчатки, а вы напевайте что-нибудь, тогда, может быть…

О н. Картина преступления будет полная. Ради всего святого, миссис Бомпас, оставьте свою перчатку в покое, вы похожи на карманного воришку.

Входит ее м у ж - цветущего вида, хорошо одетый коммерсант. У него короткая толстая шея, квадратный подбородок, но глаза веселые, а по линии рта можно судить, что это натура доверчивая. Выражение лица у него серьезное, но без тени недовольства

– скорее наоборот.

М у ж. Хэлло! А я думал, вы в театре.

О н а. Я так беспокоилась, Тэдди. Почему ты не пришел к обеду?

М у ж. Я получил записку от Джорджины. Она просила заехать к ней.

О н а. Милая Джорджина! Как жаль, что я всю эту неделю не могла к ней выбраться. Надеюсь, у нее все благополучно?

М у ж. Да, но она беспокоится о моем благополучии… и о твоем.

Она бросает на Генри испуганный взгляд.

Кстати, Эпджон, мне бы хотелось поговорить с вами, если Аврора согласится обойтись без вас минуты две-три.

О н (сухо). Я к вашим услугам.

М у ж. Торопиться некуда. Успеем после театра.

О н. Мы решили не ходить в театр.

М у ж. Вот как! Тогда, может, переберемся в мою берлогу?

О н а. Зачем? Лучше я уйду, мне все равно надо спрятать бриллианты, раз мы не идем в театр. Дай мне мои вещи.

М у ж (подает ей пушистое облачко и зеркало). Ну что ж, здесь кстати и места больше.

О н (оглядываясь по сторонам и расправляя плечи). Я, пожалуй, тоже за просторное помещение.

М у ж. Так если ты не возражаешь, Рори…

О н а. Нет, нет, пожалуйста. (Уходит.)

Как только двое мужчин остаются одни, Бомпас неторопливо вынимает из бокового кармана тетрадку стихов, смотрит на нее в раздумье, потом смотрит на Генри, стараясь привлечь его взгляд. Генри прилагает все усилия, чтобы сохранить

безмятежный вид.

М у ж. Разрешите спросить, вам знакома эта рукопись?

О н. Рукопись?

М у ж. Да. Может быть, вы хотите взглянуть на нее поближе? (Сует тетрадку ему под нос.)

О н (разыгрывая приятное изумление). Да это мои стихи!

М у ж. Как будто так.

О н. Какой ужас! Миссис Бомпас показала их вам! Вы должно быть, считаете меня круглым идиотом. Но это было так давно! Я начитался суинберновских «Песен перед восходом солнца»* и не успокоился до тех пор, пока сам не настрочил несколько песен

__________________

* «Песни перед восходом солнца» (1871) – сборник стихов английского поэта Алджернона Суинбёрна (1837 – 1909)

Восходящему солнцу. Помните? «Аврора – розовоперстая Аврора». Они все полны Авророй. Когда миссис Бомпас казала мне, что ее зовут Аврора, я не устоял перед искушением и дал ей почитать. Но мне и в голову не пришло, что она может представить их на ваш суровый суд.

М у ж (ухмыляясь). Эпджон! Вы за словом в карман не лезете! Вам сам бог велел стать сочинителем. Мы с Рори еще будем гордиться, что принимаем у себя знаменитость. Каких только вралей мне не приходилось слушать – и постарше вас были, да где им с вами тягаться!

О н (прикидываясь удивленным). Неужели вы хотите сказать, что не верите мне?

М у ж. Неужели вы надеетесь, что я поверю?

О н. Почему же нет? Не понимаю.

М у ж. Бросьте! Нечего прикидываться дурачком, Эпджон. Прекрасно вы все понимаете.

О н. Клянусь вам, я совершенно не знаю, что подумать. Может быть, вы потрудитесь разъяснить свои слова?

М у ж. Не надо переигрывать, дружок! Но раз уж на то пошло, я не поскуплюсь на разъяснения. Если вы воображаете, что эти стихи звучат так, будто они написаны не о живой женщине, а о том холодном, промозглом времени дня, ради которого вы ни разу в жизни не вставали с постели, - это не делает чести вашему таланту; а я, заметьте, могу ценить и уважать его не меньше, чем кто-нибудь другой. Ну, признавайтесь! Вы посвятили эти стихи моей жене?

Внутренняя борьба мешает Генри ответить.

Ну конечно! (Бросает тетрадку на стол, подходит к коврику перед камином, останавливается там в монументальной позе и, слегка посмеиваясь, выжидает дальнейшего хода Генри.)

О н (сухо, взвешивая каждое слово). Мистер Бомпас, вы ошибаетесь, клянусь вам. Надо ли говорить, что миссис Бомпас – женщина с незапятнанной репутацией – не способна допустить по отношению ко мне ни одной недостойной мысли. Тот факт, что она показала вам мои стихи…

М у ж. Это совсем не факт. Они попали ко мне в руки помимо нее. Она мне их не показывала.

О н. Разве это не говорит о том, что мои стихи абсолютно невинны? Миссис Бомпас не замедлила бы показать их вам, если б она приняла вашу совершенно необоснованную точку зрения.

М у ж (потрясенный). Эпджон, будьте честны. Не клевещите на свои умственные способности. Неужели вы думаете, что я разыгрываю из себя дурака?

О н (серьезно.) Так и получается, уверяю вас. Даю вам честное слово джентльмена, что я никогда не питал к миссис Бомпас никаких других чувств, кроме самого обычного уважения и признательности за приятное знакомство.

М у ж (коротко; впервые за все время проявляя раздражение). Ах, вот как! (Отходит от камина и медленно приближается к Генри, оглядывая его с головы до ног с возрастающей неприязнью.)

О н (стараясь закрепить впечатление от своей лжи). Мне бы и в голову не пришло писать ей стихи. Это полнейший абсурд.

М у ж (зловеще багровея). Почему абсурд?

О н (пожимая плечами). Да я просто не восхищаюсь миссис Бомпас, не чувствую к ней ничего такого…

М у ж (кричит Генри прямо в лицо). Разрешите вам сказать, что миссис Бомпас восхищались более достойные люди, чем такой пронырливый щенок, как вы.

О н (ошеломленный). К чему такие оскорбления? Даю вам честное слово джен…

М у ж (вне себя от ярости, ничего не слушая, теснит Генри все дальше и дальше к роялю). Вы не восхищаетесь миссис Бомпас! Вам и в голову не приходило писать ей стихи! Моя жена недостаточно хороша для вас! (Кричит.) А кто вы такой, скажите, пожалуйста, чтобы так задирать нос?

О н. Мистер Бомпас, я допускаю, что ревность способна…

М у ж. Ревность? Да неужто вы вообразили, что я ревную к вам? И не подумаю, даже к десятку таких, как вы. Но если вам кажется, что я позволю оскорблять мою жену в ее же собственном доме, то вы жестоко ошибаетесь!

О н (зажатый между роялем и наступающим Тэдди, чувствует себя скованным). Ну как мне убедить вас? Будьте благоразумны. У нас с миссис Бомпас далекие отношения, мы совершенно равнодушны друг к другу…

М у ж (презрительно). Повторите, ну-ка повторите еще аз! Вы как будто гордитесь этим? Эх, о вас даже руки марать не хочется!

Совершенно неожиданно Генри использует прием, называющийся у боксеров уклоном, и меняется местами с мужем, который оказывается теперь зажатым между ним

и роялем.

О н. Довольно! Я больше не намерен это терпеть

М у ж. Ого! Да вы, оказывается, не робкого десятка! Молодец, молодец!

О н. Это нелепо! Уверяю вас, что миссис Бомпас совершенно…

М у ж. Хотел бы я знать, за кого вы принимаете миссис Бомпас? Я вам сейчас доложу, что такое миссис Бомпас. Это самая элегантная женщина из самого элегантного общества в Саут-Кенсингтоне! Красавица, умница! Перед такой обольстительной женщиной не устоит ни один, даже самый искушенный мужчина, что бы там ни говорили о ней всякие зазнавшиеся рифмоплеты, на которых ничем не угодишь. Это признано самыми известными людьми нашего круга, а вы будто ничего не знаете! Так что это доказывает? Только то, что вы человек безвестный, ничтожный! Три или четыре режиссера предлагали ей сотню фунтов в неделю, только согласись она выступать на сцене. И я думаю, они не хуже вас понимают, что делают. Единственный более или менее представительный мужчина в кабинете министров пренебрег делами государственной важности ради того, чтобы потанцевать с ней, хотя сам он не принадлежал к нашему кругу. Лучший поэт Бедфорд-парка написал в ее честь сонет, который один стоит всей вашей любительской брехни. На прошлогодних скачках в Аскоте старший сын одного герцога отказался прийти ко мне с визитом только потому, что его чувства к миссис Бомпас противоречили его долгу по отношению ко мне как к хозяину дома; и это делало честь нам обоим. А для вас (с возрастающей яростью), для вас она, видите ли, недостаточно хороша! Вы к ней холодны, равнодушны и имеете наглость заявлять об этом мне прямо в лицо. Да я вам нос расквашу, может быть тогда вы повежливей станете! Знакомить вас с интересной женщиной – все равно что метать бисер перед свиньей! Перед свиньей! Слышите?

О н (к сожалению, забыв свои хорошие манеры). Только посмейте еще раз назвать меня свиньей… я так вас двину по физиономии, что вам на неделю хватит звона в ушах!

М у ж (вне себя). Что? (Налетает на Генри, точно разъяренный бык.)

Генри занимает оборонительную позицию, обнаруживая повадку хорошо натренированного боксера, и ловко увертывается от удара, но, к несчастью, забывает о табуретке, которая стоит сзади. Валится навзничь, нечаянно толкая табуретку под ноги Бомпасу, который тоже падает через нее. М и с с и с Б о м п а с с воплями влетает в комнату, бросается к поверженным бойцам, садится на ковер и правой рукой

обнимает мужа за шею.

О н а. Тэдди, перестань, перестань! Он убьет тебя, он же настоящий боксер!

М у ж (горя мщением). Я ему покажу настоящего боксера! (Пробует вырваться из ее объятий, но тщетно.)

О н а. Генри, не дразните его! Ну я прошу вас!

О н (жалобно). У меня громадная шишка на затылке. (Приподымается с пола.)

О н а (хватает Генри левой рукой за фалды и не дает ему встать, правой продолжая обнимать Тэдди). Нет, сначала обещайте мне, что не будете драться, обещайте оба! (Тэдди приподымается, но она снова притягивает его к себе.) Тэдди, ведь ты обещаешь? Ну скажи да! Будь умником!

М у ж. Нет, пусть он сначала возьмет свои слова обратно.

О н а. Возьмет, возьмет! Вы берете свои слова обратно, Генри? Да?

О н (свирепо). Да! Беру!

Она отпускает его фалды. Он встает. То же самое делает и Тэдди.

Я беру назад все! Все до последнего слова.

О н а (сидя на ковре). А мне никто не поможет встать?

Оба поднимают ее.

Теперь протяните друг другу руки и будьте умниками.

О н (не задумываясь). Ни за что! Я погряз во лжи ради вас, и мое единственное вознаграждение – это шишка на затылке величиной с яблоко. Но теперь я снова вернусь на правильный путь.

О н а. Генри! Ради бога…

О н. Бесполезно. Ваш муж дурак и скотина…

М у ж. Что вы сказали?

О н. Я говорю, что вы дурак и скотина. Потрудитесь выйти со мной отсюда, и я скажу это еще раз.

Тэдди снимает пиджак, готовясь к бою.

Эти стихи действительно были посвящены вашей жене, все до последней строчки, - только ей, никому другому.

Свирепая мина сходит с лица Бомпаса. Просияв, он снова надевает пиджак.

Я написал эти стихи потому, что любил ее. Она была для меня самой прекрасной женщиной в мире, и я повторял ей это сотни раз. Я обожал ее, слышите? Я называл вас тупым дельцом, недостойным такой женщины, - и это правда.

М у ж (настолько польщен всем этим, что боится верить своим ушам). Не может быть!

О н. Еще как может! Вы еще не то услышите! Я просил миссис Бомпас уйти со мной из этого дома, оставить вас, развестись с вами и выйти замуж за меня. Я умолял, настаивал еще сегодня вечером. И только после ее отказа мне стало ясно, что между нами все конечно. (Презрительно глядя на него.) И что только она в вас находит, одному богу известно!

М у ж (полный раскаяния). Дорогой мой, что же вы раньше этого не сказали? Извините меня. Ну, перестаньте сердиться. Дайте руку. Рори, заставь его дать мне руку.

О н а. Ради меня, Генри. В конце концов ведь это мой муж. Простите его. Пожмите ему руку.

Оторопевший Генри позволяет ей соединить свою руку с рукой Тэдди.

М у ж (горячо трясет ее). Признайтесь, что ни одна из ваших литературных героинь и в подметки не годится моей Рори. (Поворачивается к жене и с горделивой нежностью похлопывает ее по плечу.) А, Рори? Перед тобой никто не устоит, никто! Нет такого мужчины, который продержался бы больше трех дней.

О н а. Перестань говорить глупости, Тэдди. Генри, вы не очень ушиблись? (Щупает ему затылок. Он ежится.) Бедный мальчик, какая шишка! Сейчас велю принести уксус и восковую бумагу. (Звонит.)

М у ж. Хотите сделать мне большое одолжение, Эпджон? Я не люблю просить, но это было бы просто замечательно для нас обоих.

О н. Чем могу быть полезен?

М у ж (берет тетрадку со стихами). Разрешите мне напечатать их! Будет сделано как нельзя лучше. Прекрасная бумага, роскошный переплет – я не поскуплюсь. Это же замечательные стихи! Мне бы хотелось показать их кое-кому.

О н а (подбегает, восхищенная этой затеей, и становится между ними). Генри, ведь вы не будете возражать!

О н. Нет, я не возражаю. Теперь мне все равно.

М у ж. А как мы назовем ваш томик? «Авроре» или что-нибудь в этом роде, а?

О н. Я бы предпочел другое название: «Как он лгал ее мужу».

Поиск по сайту: