А.С. МАДАТОВ

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала

КОНЦЕПЦИИ И МОДЕЛИ ДЕМОКРАТИИ: ПРОБЛЕМЫ И ДИЛЕММЫ

А.С. МАДАТОВ

Кафедра политических наук
Российский Университет дружбы народов
ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198, Москва, Россия

Понятие демократии существует уже две с половиной тысячи лет. В разные века в истории политической мысли этому термину давалось неоднозначное толкование. По мере многовекового изменения и усложнения политической картины и наслоения на нее политических доктрин, апеллирующих к демократии, последняя приобретала самые различные интерпретации.

Однако существуют и какие-то сходные черты, позволяющие выделить общие признаки, характеризующие тот или иной строй как демократический, в том числе и по количественным параметрам – как более демократический или менее демократический.

Классическое определение демократии неразрывно связано с его этимологическим происхождением. Термин происходит от греческого слова, состоящего в свою очередь из двух слов: demos – народ и kratos – власть, правление. Зародившись еще в античности, демократия дословно обозначает “власть народа” или “народовластие”. Однако не протяжении уже не одного столетия в истории политической мысли в понятия “народ” различными авторами, научными школами и концепциями вкладывается неодинаковый смысл. То же можно сказать и о различных трактовках механизма народовластия. Сопоставление демократической практики с концепциями демократии показывает, что последние, с одной стороны, нередко шли за эмпирическим материалом, а с другой – стремились выработать идеальную модель демократического устройства, которая учитывала бы как уже накопленный опыт исторического развития с его отрицательными и положительными последствиями. Иначе говоря, как проанализировать сущее, так и раскрыть должное в демократии, что, по мнению авторов тех или иных концепций, могло бы привести в соответствие реальное политическое устройство с реальными потребностями общественного развития.

Все это обусловливает необходимость типизации теоретических моделей демократии, которые в свою очередь вытекали бы из реальной практики политического развития. Одна из первых попыток типизации этих моделей была предпринята канадским политологом С. Макферсоном (см.: Macferson, 1977). Известным исследователем проблемы является английский политолог Д.Хелд, который в своей работе “Модели демократии” выделил следующие разновидности демократии: классическая, античная демократия (демократия в Древней Греции, афинская демократия); республиканизм (республиканская форма правления в Древнем Риме, а также средневековые городские республики); протективная демократия; развивающаяся демократия; теория отмирания государства (К. Маркс); состязательный элитизм; плюралистическая демократия; теория партиципаторной демократии; модель легальной демократии (см.: Held, 1996).

В данной статье мы не имеем возможности рассмотреть все модели демократии. Поэтому остановимся лишь на тех концепциях, которые связаны с теорией и практикой современной демократии, берущей начало с XVII–XVIII вв. Это в первую очередь относится к идеям либеральной демократии, то есть совокупности теорий и концепций, [c.53] развивающих идеи демократии в русле идеологии и политики либерализма. Социально-экономическими и идейно-политическими предпосылками возникновения либеральной демократии были развитие рыночных отношений, идеологическая и политическая секуляризация, становление национальных государств. Последнее составляет основное качественное отличие буржуазной либеральной демократии от городов государств античности и средневековых городских коммун. Не случайно поэтому известный американский политолог Р.Даль при анализе общемирового демократического процесса выделяет его первую трансформацию – становление демократических городов государств, и вторую трансформацию – становление наций-государств (см.: Dahl, 1989, р. 3-14, 213-215).

Идейно-политический либерализм предшествовал либеральной демократии. Его основоположники Дж. Локк и Ш.Л. Монтескье сформулировали такие основополагающие принципы политического либерализма, как приоритет индивидуальной свободы, базирующийся на принципах естественного права, отделение государства от гражданского общества, разделение властей. На основе этих принципов идеи демократии (как народовластия) наполнялись либеральным содержанием. Стержневыми идеями в теориях либерализма являются политическое равенство и представительное правление.

Идея о прирожденных, неотчуждаемых правах человека на жизнь, свободу и частную собственность выступает центральной в либеральных концепциях. Частная собственность рассматривается как основа индивидуальной свободы, а свобода – как необходимое условие самореализации личности. Отсюда вытекает апология демократического индивидуализма и трактовка общества, как совокупности равноценных независимых личностей. Так возникает идея государства как “ночного сторожа”, основная функция которого сводится к защите частной собственности, свободы и неприкосновенности личности.

В ряде исследований по теории демократии, в частности в уже упоминавшихся работах К. Макферсона и Д. Хелда, выделяются протективная (“ protective ”) и развивающаяся (“ developmental ”) модели либеральной демократии. Первое направление представлено Дж. Локком, Ш.Л. Монтескье, И. Бентамом, Джеймсом Миллем и др., второе Дж. Дьюи, Дж. Стюартом Миллем, А. де Токвилем, Л.Т. Хобхаусом. Общим для обеих моделей является приоритет гражданского общества перед государством, народный суверенитет через представительное правление, защита прав и свобод личности. Вместе с тем сторонники второй модели либеральной демократии выступают за всеобщее избирательное право без какого-либо имущественного ценза, политическую эмансипацию женщин, разграничение функций выборных представительных органов власти и государственной бюрократии. Согласно концепциям развивающейся демократии участие в политической жизни необходимо не только для защиты частных индивидуальных интересов, но и для формирования компетентных и информированных граждан. Поэтому вовлеченность в политику является важным фактором развития способностей индивида.

В XX столетии более отчетливо проявилось размежевание между протективной и развивающейся моделями в рамках либеральных концепций демократии. В связи с кризисными процессами капитализма, установлением как правых, так и лево-тоталитарных режимов, ростом радикальных революционных настроений возникла необходимость, по выражению К.Поппера, в “демократическом интервенционизме” государства в социальную и экономическую сферу. Это обусловило пересмотр ряда идей и ценностей. Теоретическим ответвлением от “развивающейся демократии” стали концепции “социального либерализма”. В трудах Дж. М. Кейнса, Г. Дж. Ласки, Д. Дьюи, Д. Роулса, Л.Т. Хобхауса и других отчетливо зазвучали идеи о роли государства в обеспечении общественного блага, о необходимости расширения государственных функций не только в защите индивидуальных прав и свобод человека, но и в борьбе с бедностью и обеспечении для большинства населения достойного уровня жизни. На вооружении были взяты социал-демократические идеи о справедливости и солидарности. [c.54]

Концепции состязательного элитизма возникли как реакция на периодические кризисы либеральной демократии. Подчеркивая угрозу эрозии представительного правления, авторы данных концепций в частности Макс Вебер и Йозеф Шумпетер, рассматривали демократию в качестве метода отбора наиболее одаренной и компетентной властвующей элиты.

Одной из разновидностей модели состязательного элитизма является теория плебисцитарной демократии М. Вебера. Согласно логике веберовских рассуждений представительство в парламенте индивидуальных независимых депутатов в процессе развития либеральной демократии постепенно вытесняется представительством политических партий. Последние, в свою очередь, вырабатывают единое направление и устанавливают строгую дисциплину, превращаясь в бюрократические организации. Власть в партиях остается у тех, кто систематически работает в партийном аппарате и в конечном итоге концентрируется у профессиональных политиков. При этом партийная машина устанавливает механизм контроля над своими сторонниками, включая сюда и членов парламента. В результате складывается система, когда партии доминируют в парламенте, а лидеры доминируют в партиях. “Данное обстоятельство, – отмечал М.Вебер, – имеет особое значение для отбора вождей партии. Вождем становится лишь тот, в том числе и через голову парламента, кому подчиняется машина. Иными словами, создание таких машин означает наступление плебисцитарной демократии” (Вебер, 1990, с. 675).

Теория демократии Й. Шумпетера основывалась на противопоставлении классического и современного методов демократии. Согласно классической теории либерализма, “демократический метод есть такая совокупность институциональных средств принятия политических решений, с помощью которых осуществляется общее благо путем предоставления самому народу права решать проблемы через выборы индивидов, которые собираются для того, чтобы выполнить его волю” (Шумпетер, 1995, с. 332). Однако главный недостаток подобного метода, по мнению Шумпетера, состоит в том, что разные индивиды вкладывают в общее благо различное содержание. В результате демократия становится скорее идеалом, чем реальностью.

Поэтому в противовес классическим трактовкам демократии Й. Шумпетер формулирует современный демократический метод следующим образом: “демократический метод – это такое институциональное устройство для принятия политических решений, в котором индивиды приобретают власть принимать решения путем конкурентной борьбы за голоса избирателей” (Шумпетер, 1995, с. 355). Преимущество данного подхода, как считает Й. Шумпетер, состоит в том, что, во-первых, он акцентирует внимание на такой ценности демократии, как политическая конкуренция; во-вторых, отводит большую роль феномену политического лидерства, и, наконец, в третьих, если исходить из того, что индивидуальной свободы не существует вообще, то сформулированный метод в большей степени приближает к свободе.

Однако для успешной реализации демократического метода, по мнению Й. Шумпетера, необходимы следующие условия:

– человеческий материал политики, то есть люди, которые составляют партийный аппарат, избираются в парламент, возвышаются до министерских постов, должны быть достаточно высокого качества: демократический метод отбирает кандидатов из тех людей, для которых доступна профессия политика;

– определенная сфера действия политических решений, которая не должна простираться слишком далеко, то есть политика не должна вмешиваться во все сферы (например, банковскую, сферу торговли и т.д.):

– хорошо подготовленная бюрократия, имеющая высокий статус и исторические традиции: при этом продвижение бюрократии должно зависеть не от политиков, а решаться в соответствии с правилами государственной службы:

– демократический самоконтроль, включающий в себя: а) высокий нравственный и интеллектуальный уровень избирателей и парламентов, что в свою очередь сделает [c.55] невозможным проникновение во власть недостойных элементов; б) политики в парламенте должны воздерживаться от искушения наносить поражение правительству или сменять его всякий раз, когда у них появляется такая возможность; в) избиратели вне парламента должны уважать “разделение труда” между ними и теми политиками, которых они избирали: в частности избиратели должны понимать, что раз они избрали того или иного политического деятеля, то принятие решений – это его дело, а не их; эффективная борьба за лидерство требует максимальной терпимости к разнице во мнениях: поэтому каждый потенциальный лидер должен изложить свою позицию.

В отличие от концепции состязательного элитизма представители плюралистической модели (Р. Даль, Д. Трумен) акцентируют внимание на необходимости множества центров власти, а следовательно и центров принятия политических решений. Не отрицая важности политического лидерства, сторонники плюралистической демократии считают неоправданными претензии какой-либо одной элиты на представительство интересов всего общества. Разделяя основные институциональные характеристики либеральной демократии, плюралисты тем не менее делают главный упор не на индивидов, а на многочисленные заинтересованные группы, каждая из которых стремиться повлиять на процесс принятия решений.

Одной из разновидностей модели плюралистической демократии является концепция полиархии. Термин “полиархия” (дословно – “правление многих”) возник в Англии в 1609 г. Однако в политической литературе он практически не использовался вплоть до начала 50-х гг. XX столетия. Впервые термин “полиархия” был введен в оборот в качестве политической категории в 1953 г. в книге Р. Даля и Ч.Л индблома “Политика, экономика и благосостояние”. Использование данной категории, по мнению авторов, открывало возможности для более реалистического анализа существующих демократических систем, оставляя при этом в стороне абстрактные демократические идеалы. Первоначально Р. Даль и Ч. Линдблом анализировали полиархию как процесс, посредством которого граждане могут осуществлять контроль за политическими лидерами. В последующем концепция полиархии дополнялась существенными признаками, затрагивающими институциональные, процессуальные и культурологические аспекты плюралистической демократии. На основании детального анализа теории и практики демократии Р.Даль в итоге выделил 7 признаков полиархии:

1) выборность органов власти, гарантированная конституцией: с помощью выборов осуществляется контроль над правительственными решениями.

2) регулярное и периодическое проведение свободных и справедливых выборов, при которых исключен механизм принуждения.

3) всеобщее избирательное право, когда практически все взрослое население наделено правом участвовать в выборах.

4) право быть избранным в органы власти: практически все взрослое население наделяется данным правом, хотя возрастной ценз для права быть избранным может быть выше, чем для права участвовать в выборах.

5) свобода самовыражения: граждане без страха подвергнуться наказанию имеют право на свободу высказывать свое мнение по широкому кругу проблем, включая сюда критику органов власти, правительства, режима, социально-экономического строя и господствующей идеологии.

6) альтернативная информация: граждане имеют право добиваться альтернативных источников информации. более того, эти альтернативные источники реально существуют и охраняются законами.

7) автономия ассоциаций: для реализации своих многообразных прав, включая и вышеперечисленные, граждане имеют также право создавать относительно независимые ассоциации и организации, включая независимые политические партии и группы по интересам (Dahl, 1989, р. 221).

Выделенные признаки полиархии, которые необходимо рассматривать комплексно, в их взаимосвязи, с одной стороны, позволяют систематизировать основные черты [c.56] современной демократии, а с другой – провести различие между демократическими и недемократическими политическими режимами, а также степень демократического развития в каждой отдельной стране. Концепция полиархии исходит из того обстоятельства, что в теории демократии никогда не будет достигнут окончательный консенсус по поводу высших ценностей и целей демократического развития, будь это свобода, социально-экономическое равенство, экономическая справедливость и т.д. Однако в ходе движения от абстрактного идеала и практической реальности, с точки зрения концепции полиархии, все вышеперечисленные субстанциональные проблемы в конечном итоге упираются в вопросы демократических процедур. Поэтому полиархия часто рассматривается, как тип процедурно-процессуальной демократии.

В настоящее время, даже с учетом того обстоятельства, что не все из вышеперечисленных семи признаков полиархии развиты в современных демократических государствах с одинаковой степенью равномерности, во многих странах ее достижение существенно затруднено. Так, по подсчетам специалистов, в 1993 году из 186 стран лишь 67 государств можно было рассматривать в качестве полиархических или близких к таковым.

В этой связи Р.Даль выделяет следующие условия, при которых возможна стабильность полиархии:

– политические лидеры для завоевания власти и ее обеспечения не должны прибегать к средствам насильственного принуждения, то есть использованию силовых структур (армии, полиции);

– необходимо наличие современного, динамичного общества, организованного на плюралистических принципах;

– конфликтный потенциал субкультурного плюрализма должен уравновешиваться высоким уровнем терпимости;

– среди граждан государства, особенно политически активных слоев необходимо наличие политической культуры и системы убеждений, тяготеющих к идеям демократии и полиархии: крайне незначительным, либо позитивно способствовать установлению и развитию полиархии (см.: Dahl, 1989, р. 225).

Существенным тормозом демократии Р.Даль считает чрезмерную концентрацию и централизацию власти. Поэтому важным фактором развития полиархической демократии является рассредоточение экономических и политических ресурсов.

К концепциям полиархической демократии тесно примыкает модель сообщественной демократии, т.е. модель демократического развития в ряде государств, отличающихся многосоставным характером общественной структуры, где общество разделено на множество сегментов. Эта модель общества отличается двумя главными особенностями: вертикальной сегментацией их населения на различные языковые, этнические, расовые или идеологические общности; институционализацией процесса их взаимодействия, которая осуществляется на уровне элит этих общностей.

Теоретическая модель сообщественной демократии была разработана американским исследователем голландского происхождения А. Лейпхартом (см.: Лейпхарт, 1997). На основе эмпирических исследований в рамках сравнительной политологии опыта политического развития ряда государств (Австрии, Бельгии, Канады, Нидерландов и Швейцарии) А. Лейпхарт поставил под сомнение типологию политических систем Г. Алмонда, связанной главным образом с гомогенными либо гетерогенными культурами. Если для англо-американских систем характерна однородность, то европейские континентальные системы отличаются раздробленностью политической культуры. Последнее может явиться фактором политической нестабильности в обществе.

Однако исследования, посвященные конкретному опыту политического развития вышеуказанных стран показали, что достижение социального согласия возможно и в сегментарных обществах. Это согласие достигается при следующих условиях:

– осуществление власти “большой коалиции” всех значительных сегментов многосоставного общества, она может выступать и как кабинет “большой коалиции” в [c.57] парламентской системе, и как коалиция президента с важными другими должностными лицами при президентской системе, и как большой коалиционный комитет с важными совещательными функциями;

– пропорциональное представительство сегментов общества во всех ветвях государственной власти;

– взаимное вето;

– высокая степень автономности сегментов общества.

Указанные выше признаки отличают режим сообщественной демократии.

Для общества с моделью сообщественной демократии характерна, с одной стороны относительная непроницаемость социальных связей между сегментами, а с другой – прочные вертикальные связи, объединяющие массы с элитой внутри каждой субкультуры. Поэтому отличительной чертой этого типа демократии является институционализация соглашения путем переговоров между элитами различных блоков. В связи с этим к ней часто применяются также термин консенсусная демократия в противовес мажоритарной демократии, где принятие решений основано на дихотомии большинство-меньшинство.

На практике данная модель появлялась не только в странах Запада, но и в ряде развивающихся стран на отдельных этапах их политического развития, например, в Ливане, Малайзии, Нигерии и т.д. В связи с этим некоторые исследователи, учитывая крайне неоднородный характер обществ развивающихся стран рассматривали вариант сообщественной демократии, как наиболее оптимальный для государств третьего мира. Однако, французские социологи М. Доган и Д. Пеласси отмечали, что ученым, стремящимся применить модель социального согласия к развивающимся странам, следует постараться избежать двух возможных ошибок: попыток превратить теоретическую модель в нормативную; опасности расширения этой аналитической категории до ситуации, ничего общего не имеющей с ее первоначальным значением(см.: Доган, Пеласси, 1994, с. 142-143).

Модель партиципаторной демократии (Н. Пулантзас, К. Пэйтман, Б. Барбер) связана с обоснованием необходимости широкой демократизации современной западной демократии, формированием нового типа гражданина, созданием разветвленной сети ячеек местного самоуправления и реорганизацией политических партий в массовые движения. В конечном счете – эта модель направлена на установление режима прямой, или непосредственной демократии. Один из авторов этой теории, американский политолог Б. Барбер, который характеризует данную модель, как “сильную демократию” (strong democracy), отмечает, что прямая демократия требует не только участия, а гражданской подготовки и гражданской добродетели для эффективного участия в обсуждении и принятии решений. Демократия участия, таким образом, понимается как прямое правление образованных граждан. Граждане – это не просто частные индивиды, действующие в частной сфере, а хорошо информированные общественные граждане, отдалившиеся от своих исключительно частных интересов настолько, насколько общественная сфера отдалена от частной. Демократия – это не столько правление народа или правление масс, сколько правление образованных граждан (см.: Barber, 1995, р. 23; Barber, 1984, р. 117-138).

Сторонники данной теории в качестве методов достижения прямой демократии на общенациональном уровне предлагают для гражданского политического воспитания масс использование средств массовой коммуникации, в первую очередь развитие так называемой “теледемократии”, использование электронной почты, широкую практику проведения референдумов на общенациональном и местном уровне, проведение обсуждений и дебатов с привлечением максимально большего числа граждан и т.д.

Вопрос о достоинствах и недостатках как прямой, так и представительной демократии и степени эффективности каждой из них с точки зрения выражения интересов населения и принятия решения уже на протяжении двух столетий, вплоть до настоящего времени является дискуссионным в политологической литературе. [c.58]

Зародившись еще в Древней Греции, модель демократии стала характерной для малых пространств. В рамках этой модели большинство взрослого населения собирается на городские собрания или митинги и принимает решения по управлению текущими делами сообщества большинством голосов. Так, в США вплоть до нашего времени во многих небольших городах один или два раза в год все жители становятся участниками общего сбора, на котором путем голосования решаются все вопросы городского управления и финансирования. Во многих штатах различные варианты прямой демократии используются всякий раз, когда требуется одобрить или отклонить какую-то частную акцию или программу, например, план сокращения налоговых сборов или капитального ремонта водопроводной сети города (в этих случаях проводятся референдумы), или требуется снять избранного ранее ответственного чиновника до истечения официального срока его полномочий (реализация права отзыва), либо, когда необходимо принять какое-то постановление, законодательный акт или даже поправку Конституции (право инициативы).

Аналогичная практика прямой демократии на местном уровне существует и в ряде стран Западной Европы.

М.Вебер, один из критиков как прямой, так и представительной либеральной демократии, в своем классическом произведении “Хозяйство и общество” в принципе допускал наличие прямой демократии лишь при следующих условиях:

1) сообщества должны быть локальными и так или иначе ограничены количеством членов;
2) социальные позиции членов общества не должны сильно отличаться друг от друга;
3) управленческие функции должны быть относительно простыми и устойчивыми;
4) должен существовать определенный минимум подготовки при целенаправленном определении путей и средств (см.: Held, 1996, р. 163).

Сходных взглядов о пределах возможностей прямой демократии придерживаются и многие современные представители либеральной демократии.

Прямая демократия имеет свои отрицательные стороны. Ее главная уязвимая черта вытекает из того факта, что все граждане не могут сразу решать все вопросы. Многие из них не располагают для этого достаточным временем, интересом, информацией и компетентностью. Кроме того, в ходе дебатов по тому или иному вопросу гораздо сложнее достижение консенсуса между большинством и меньшинством, чем в рамках избранного представительного органа.

В этой связи английский исследователь Дж. Пламентатц справедливо отмечал: “Хорошо, что большинство граждан не создает в действительности союзов, не созывает собраний и не обнародует тех мнений, которые могут повлиять на их правителей или более чем на горстку их сограждан; и, однако, для демократии существенно, если для этого они обладают умением и возможностью. Право быть выслушанным – это право обращаться к добровольным слушателям или говорить со слушателями, чьей обязанностью является сбор информации, которую говорящий может сообщить или выслушивать любые мнения. Право на создание союзов – это право проявить инициативу, на которую другие могут и не откликнуться ” (Plamenatz, 1977, р. 232).

Что касается теории партиципаторной демократии, то она на наш взгляд, имеет ряд сильных сторон. Во-первых, она акцентирует внимание на уязвимых моментах представительной либеральной демократии, которую Б. Барбер характеризует как “хрупкую демократию” (thin democracy). Это – неизбежное в той или иной степени политическое отчуждение. Оно затрагивает как правящую политическую элиту – ее отрыв от масс, в частности отрыв избранных представителей властных структур от их избирателей, так и рядовых граждан, разочарованных в существующей политической власти. Последнее, соответственно, сопровождается политическим индифферентизмом и абсентеизмом, когда рядовые члены общества фактически перестают быть субъектами демократического процесса. Эти негативные явления представляют собой неизбежное [c.59] следствие любой, даже самой совершенной (насколько таковая может существовать вообще) системы представительного правления. Во-вторых, положительной стороной теории партиципаторной демократии является идея политической мобилизации максимально большего числа членов общества на базе осознания ими объективно существующих общественных интересов, а также идеи гражданского воспитания с широким использованием современных технологий в области массовой коммуникации.

Вместе с тем данная теория в ряде случаев уязвима для критики. Прежде всего, это связано с невозможностью установления эффективных и постоянно действующих институтов прямой демократии, как в силу пространственно-временных параметров, так и субъектно-объектных отношений. Даже на локальном уровне далеко не во всех случаях прямая демократия является эффективным методом принятия решений. Тем более степень ее неэффективности может возрастать в случае распространения на общественном уровне. Кроме того, в настоящее время мало реальна сама вероятность постоянного и успешного функционирования партиципаторной демократии в рамках нации-государства даже в небольших масштабах государства типа Дании или Швейцарии, не говоря уже о таких крупных национально-государственных образованиях, как США или Россия. Исключения могут составлять лишь общенациональные референдумы по наиболее фундаментальным проблемам, связанные с вопросами государственного устройства.

Другой недостаток теории партиципаторной демократии состоит в том, что она, фактически абсолютизируя идею общего интереса, таит в себе угрозу тирании большинства. Ведь при практической реализации многих положений прямой демократии остаются открытыми проблемы автономии личности, свободы индивидуальности, а также проблемы добровольного участия или неучастия в политическом процессе.

Поэтому, наряду с возможностью и даже необходимостью прямой демократии в определенных пространственно-временных границах в рамках ограниченных субъектно-объектных отношений демократического процесса, приоритет тем не менее, остается за институтами представительной демократии.

Последняя, как уже говорилось, также несвободна от многих недостатков и потенциальных опасностей. Так один из классиков английского либерализма Дж.Стюарт Милль еще в прошлом столетии отмечал, что “опасности, присущие представительной демократии, бывают двоякого рода: одна опасность вызывается недостаточной подготовкой народных представителей и контролирующего их общественного мнения; другая – сосредоточением законодательной власти в руках численного большинства, состоящего из представителей одного и того же класса” (Милль, 1897, с. 68). Спустя почти полтора столетия, подмеченные Дж. Ст. Миллем ее недостатки, сохраняются и в настоящее время. Однако за этот же период в странах Запада получили развитие и факторы, сдерживающие возможность негативных последствий представительного правления. Это – дальнейшее развитие и становление более разветвленной системы гражданского общества, включающей в себя:

– рост важного по удельному весу в социальной структуре и по степени влияния на политические процессы среднего класса общества;

– рост образовательного уровня большинства граждан (в первую очередь среди представителей того же среднего класса), что позволяет последним сделать по отношению к власти более осознанный выбор на основе сочетания частных и общественных интересов;

– наличие традиционно сложившейся многопартийной системы, как фактора, препятствующего в сфере законодательной власти аккумулированию интересов среди “представителей одного и того же класса”;

– существование наряду с многопартийной системой целой сети групп по интересам и групп давления;

– как следствие вышесказанного – необходимость со стороны как законодательных, так и исполнительных органов власти учета плюрализма интересов [c.60] (общественных и частных) и выработка законодательного механизма разрешения периодически и неизбежно возникающего конфликта интересов с целью достижения социального и политического консенсуса.

Существование и функционирование вышеперечисленных факторов неравномерно в различных странах с демократическими режимами. Однако ослабление даже какого-то одного из них всегда снижает эффективность представительного демократического правления и усиливает рост авторитарных тенденций

Модель легальной демократии во многом представляет собой возврат к протективной демократии с ее основопологающим принципом “ laisser faire ”. Как и в других теоретических моделях демократии, авторы данной теории (Р. Нозик, Ф. Хайек) выступают за отделение государства от гражданского общества и принципы правового государства. Однако главное в демократии, по мнению легалистов, минимизация роли государства и создание максимального простора для индивидуальной свободы и развития свободных рыночных отношений. Именно на это должна быть направлена власть закона, которая стоит выше как государства, так и воли большинства. Поэтому бюрократическое регулирование должно быть сведено к минимуму, а деятельность различных заинтересованных групп – жестко ограничено (см.: Хайек, 1990).

Подводя некоторые итоги, следует сказать, что демократия может рассматриваться в различных аспектах:

– в институциональном аспекте для характеристики политического режима, который отличается определенной совокупностью политических и правовых признаков: в частности – наличием гражданского общества, принципом разделения властей, выборностью представительных органов власти на альтернативной основе и т.д.;

– в процессуально процедурном аспекте термин “демократия” используется для характеристики жизнедеятельности какой-либо общности (как на общегосударственном, так и локальном уровне), включая и политические партии и организации, где господствует принцип подчинения меньшинства воле большинства, ее члены наделены равными правами и обязанностями и для них декларируется равный доступ к обсуждению и принятию решений;

– в культурологическом аспекте демократия связана с определенной культурой общества (в том числе и политической культурой), основанной на принципах автономии индивида, терпимости и гражданской ответственности;

– в ценностном аспекте наряду с политико-институциональным, процедурно-процессуальный и культурологический аспект понятие “демократия” указывает также на определенную политическую и социальную ценность, неразрывно связанную с принципами свободы, прав человека и созданием максимальных условий для саморазвития личности.

Трактовка демократии как политической и социальной ценности, на наш взгляд, является синтезирующей по отношению к предшествующим аспектам рассмотрения демократии.

Хотя в конечном итоге в ходе развития демократии и углубления процесса демократизации разница между этими аспектами постепенно сужается, тем не менее именно несоответствие институциональных и процессуальных сфер с культурой общества или преобладающим в нем политическими ценностями обуславливают как периодические кризисы в развитых демократиях, так и непоследовательность и противоречивость демократизации в переходных обществах. Аналогично и многие из существующих моделей демократии делают упор либо на различные из вышеуказанных аспектов демократии, либо на различные ценности (например ценность политической конкуренции и Й. Шумпетера или ценность свободы у Ф. Хайека).

В этой связи немецкий ученый Б. Гуггенбергер, указывая на необходимость создания в будущем комплексной теории демократии, справедливо указывал: “Любой теории демократии, удовлетворяющей современным стандартам науки, необходимо быть достаточно комплексной и одновременно гибкой. Теория демократии не может [c.61] ограничивать себя одной единственной из каких-либо целей (соучастие или эффективность, правовое или социальное государство, защита меньшинства или власть большинства, автономия или авторитет); наоборот, она должна комбинировать возможно большое число тех представлений о целях, которые выкристаллизовались в западной теории демократии, а так же в демократической практике и оказались социально-значимыми” (Гуггенбергер, 1991).

Литература

1. Вебер М. Избранное. – М., 1990.
2. Гуггенбергер Б. Теория демократии // Полис. – 1991. – № 4.
3. Доган Л. Пеласси Д. Сравнительная политическая социология. – М., 1994.
4. Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах: Сравнительные исследования.– М., 1997.
5. Милль Дж. Представительное правление.– СПб., 1897.
6. Хайек Ф. Дорога к рабству // Вопросы философии. – 1990. – № 10-12.
7. Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. – М., 1995.
8. Barber B. Participatory Democracy // Encyclopaedia of Democracy. Vol. 3. – New York, 1995.
9. Barber B. Strong Democracy: Participatory Democracy for a New Age. – Berkley, 1984.
10. Dahl R. Democracy and Its Critics. – New Haven; London, 1989.
11. Held D. Models of Democracy. – Stanford, 1996.
12. Macferson C.B. The Life and Tine of Liberal Democracy. – N.Y., 1977.
13. Plamenatz J. Democracy and Illusion. – London, 1977.

Поиск по сайту: