Исторический факультет

Министерство образование Республики Беларусь

Гомельский государственный университет имени Ф. Скорины

Исторический факультет

СУРС по Специализации на тему:

«Этнические стереотипы на средневековом Востоке»

Выполнила: студентка исторического факультета, гр. И-41 Афанасенко Елена

Гомель 2012

1. Особенности мировосприятия человека Востока в эпоху средневековья

Исламская цивилизация, как и японская, - одна из самых молодых на Востоке. Она начала формироваться лишь в VII в. н. э. Колыбелью исламской цивилизации, впоследствии расширившей свои границы и охватившей множество государств, была Аравия. Исламская цивилизация, оказавшая сильное культурное воздействие на Западную Европу, на протяжении средних веков и отчасти в новое время представляла значительную военную угрозу. Среди всех цивилизаций Востока она занимала наиболее наступательную позицию. В исламе всякое разделение между сторонниками иных религий стерлось: все они рассматривались как неверные (джяур), подлежащие или истреблению, или покорению.

Средневековый период в истории Индии, которую называли страной мудрецов, ставит перед историками много вопросов. Здесь гораздо меньше, чем в Китае, заметен переход от древности к средневековью. По сравнению с другими восточными цивилизациями здесь особенно прочно держались традиции. Индийская община сильно тормозила развитие феодальных отношений.

Во многих областях жизни восточных цивилизаций происходили изменения: постепенно совершенствовались орудия производства, росли города, крепли и расширялись торговые связи, появлялись новые тенденции в философии и литературе. Но в целом темп развития Востока был более медленным, по сравнению с Западом. Историки объясняют это тем, что восточные цивилизации были ориентированы на повторяемость, на постоянное воспроизведение старых, сложившихся форм государственности, социальных отношений, идей. Традиция ставила прочные преграды, сдерживая изменения. Развитие восточных обществ происходило в пределах цивилизационной традиции. Поэтому восточные цивилизации называют традиционными. Обращаясь к истории мусульманского Востока, мы видим, как появившийся на заре востоковедной науки образ полудикого араба-бедуина, рыцаря пустыни, в едином порыве покорившего обширные пространства от Испании до Китая, уступил место представлению об арабах в доисламскую и раннеисламскую эпоху как о народе с довольно развитой культурой земледелия и торговли. Точно так же долго перед востоковедами маячила фигура безжалостного кочевника-тюрка, вооруженного луком и стрелами и наводящего ужас на цивилизованное оседлое население. О кочевниках раннего средневековья мы черпаем информацию по большей части из письменных источников оседлых народов, которые не переставая, находились под страхом агрессии со стороны своих соседей-кочевников. Грандиозные оборонительные сооружения на границе между степью и земледельческими районами служили практическим военным задачам, но одновременно и символизировали страх оседлого населения перед воинственными кочевниками, страх, передававшийся из поколения в поколение даже тогда, когда значение этих оборонительных сооружений было давным-давно утрачено.

Страницы многих исторических книг и летописей древности и средневековья, начиная, можно сказать, с Ветхого Завета, дышат паническим страхом перед кочевниками: киммерийцами, скифами, гуннами, аварами, печенегами, огузами, кипчаками, мадьярами — рисуют их жестокими, безжалостными, внешне непривлекательными. Эти характеристики, случается, перекочевывают и в научные исследования. Складыванию неприглядного образа дикаря-кочевника в немалой степени способствовал и такой отражающий позиции одной лишь стороны стереотип, согласно которому прогресс в социально-политической, экономической и культурной сферах с какого-то определенного, весьма отдаленного от нас этапа развития человечества, может происходить только в земледельческом обществе. При этом игнорируется следующий, важный с точки зрения развития производительных сил общества момент, что развитие и интенсификация земледелия невозможны без соответствующего уровня развития скотоводства, и не только в силу обеспечения военно-политического фактора, необходимого условия нормальной хозяйственно-экономической деятельности (в средние века на Востоке конница была основной ударной силой армии феодальных государств), но еще и потому, что в условиях роста земледельческого производства кочевничество способно предоставить земледелию новых покупателей и продукты обмена(в том числе и навоз, необходимый для повышения продуктивности земледелия), стимулировать вовлечение в активное использование новых, ранее не использовавшихся земель. В исследованиях советских и зарубежных ученых в последние десятилетия показано, насколько высокой и самобытной культурой обладали кочевые, в том числе и тюркские, народы в средневековье, насколько богат был их духовный мир, нашедший отражение в мифологии и эпосе. Но следует признать, что для раннеклассового кочевого общества дальнейшее развитие производительных сил и культуры невозможно на базе экстенсивного скотоводства. Крупные кочевые народы неизбежно приходили к полукочевому способу хозяйствования, или составляли со своими соседями-земледельцами единый

хозяйственно-экономический организм смешанного скотоводческо-земледельческого типа. В средневековой арабской литературе сохранились довольно многочисленные свидетельства о том, что среди тюрков были жители как степей, так и городов и крепостей. При этих обстоятельствах богатое воображение арабов дало толчок к созданию легенд и рассказов, внесших свою лепту в формирование устрашающего образа варвара-тюрка. Жестокими, не знающими жалости, внешне безобразными «с маленькими глазами, приплюснутыми носами, плоскими, как кованые щиты, лицами» предстают тюрки в этих рассказах, которые для придания им большей

достоверности приписывались видным сподвижникам Мухаммада, и даже самому пророку, хотя он вряд ли мог иметь какие-либо личные впечатления о тюрках.

В потоке этих панических сообщений в средневековой мусульманской историографии не сразу удается обнаружить и извлечь объективные сведения о тюрках.

Арабы не могли не оценить мужества и замечательное военное искусство тюрков. Это первое впечатление закрепилось за ними навсегда. Вот что пишет о тюрках, как бы подводя черту под их достоинствами и недостатками известный историк XIII в. Ибн ал-Ибри: «Что касается тюрков, это многочисленный народ, главное их преимущество заключается в военном искусстве и изготовлении орудий войны. Они искуснее всех в верховой езде и самые ловкие в нанесении колющих и рубящих ударов и стрельбе.» Таков был трезвый, спокойный взгляд на вещи по прошествии нескольких веков.

2. Этногенез и проблемы этнической идентификации на Востоке

Основная ценность– земля и люди привязаны к земле не менее, чем деревья. Соответственно, каждый ценен своими корнями, т.е. происхождением, родом в самом тесным кровном понятии. Нации не играют существенного роли, сосед совершенно других кровей оказывается ближе, чем человек одной национальности, проживающий далеко от места жительства. Средневековье переполнено примерами межнациональных государств. Средневековая идентификация исходит из земли, а не нации. Самое чёткое определение средневекового жителя – здешний, понимающий язык обычай, имеющий здесь родственников и соответственно защиту своего рода. Религиозная идентификация существенна, но только в момент острых религиозных конфликтов. Средневековое общество экстатично, но в вопросе веры настолько плотно переплетется с бытовой языческой обрядностью, что официальная религиозность тонет в необходимости соблюдения норм календарно-природного цикла.

Вопрос власти в Средние века – каноничен и освящён, аристократия – символ благородства. Переход из одного класса в другой невозможен или только по высочайшему повелению правителя, держащему в своих руках высшую сакральную власть. Только в Индии представители первых трёх варн (каст) считаются «духовно родившимися», то есть дважды рожденными, а потому имеющими доступ к чтению и изучению Вед. Шудрам предписывается служить представителям высших каст, и прежде всего брахманам.

Выход из одной касты и переход в другую при жизни невозможен. Идеальным поведением является строгое соблюдение соответствующего кодекса («варна-ашрама-дхарма»), способного обеспечить более высокий социальный статус в будущем рождении.

Указанная выше модель поведения является нормативной или «коллективистской», она ориентирована на безусловное выполнение норм и правил, направленных на поддержание определенного мироустройства. Власть сакрализована и покушение на неё носит характер святотатства. Сосредоточение власти происходит необязательно в одних руках, но оно монопольно именно в плане принятой концепции власти. Даже если у правителя не осталось никаких полномочий кроме ритуальных функций, эти ритуальные функции всячески демонстрируются и афишируются. Власть самый заметный политический институт в Средние века. Каждая из этих привилегированных групп обязательно создаёт свой кодекс чести, действующий сильнее общегосударственных законов. Понятие честь наполняется неслыханным содержанием и доминирует над всем образом жизни. Когда речь идет о странах Востока, то имеет значение и то обстоятельство, что в них процесс национальной консолидации и образования национальных государств происходил с присущей ему спецификой, связанной с особенностями функционирования восточных обществ и ролью государства во всех сферах общественной жизни вообще и регламентации межэтнических отношений в частности. В большинстве случаев отдельные этнические общности складывались здесь в нации (в традиционном этническом, а не этатистском толковании этого понятия) на ранних этапах своего развития, а в дальнейшем, в силу различных исторических причин, либо полностью ассимилировались с более крупными и восходящими этносами; либо, сохраняя свои национальные черты, формировали единое государство, объединенное не этническими, а религиозными и политическими интересами; либо, оставаясь в вассальной зависимости от восходящего и более крупного этноса, территориально вливались в новое государственное образование, выступающее с позиций защиты государственных интересов консолидирующего этноса или его элиты в периоды противодействия внешней агрессии и попыток колониального порабощения. То есть сама история этнического развития отдельных территорий предопределила совместное существование в их пределах разнообразных этнических групп, находящихся на различных этапах социально-экономического, культурного и политического развития, имеющих порой различные исторические корни, но объеденных волею судьбы в территориальных рамках нового единого государственного образования. В этом смысле этническое развитие самого Китая и окружающих его некитайских государств представляет значительный интерес для понимания сложившейся системы этнических ценностей и процесса формирования как самого ханьского этноса, так и его этнического самосознания. Однако, принимая во внимание эту трансформацию, необходимо все же отметить, что в зависимости от конкретной исторической ситуации и положения Китая в окружающем его мире менялась лишь тактика его взаимоотношений с соседними народами, основа же, обеспечившая первоначальные направления формирования этнического сознания, всегда оставалась неизменной. Практика контактов со своими соседями уже в древности внесла существенные корректировки в теоретические аспекты конфуцианской концепции о Китае и окружающей его ойкумене. "На смену представлению об общности происхождения как ведущего компонента этнического самосознания древних китайцев в последние века до нашей эры выдвигается представление об общности культуры. Это означало качественное изменение в подходе к пониманию того, что отличает "нас" от "варваров": если раньше различие это считалось непреходящим, существовавшем от рождения, то теперь человеком хуася можно было не только родиться, но и стать".

Данное концептуальное изменение значительно умножило палитру составляющих этнических компонентов, позволяя отождествить с этническими китайцами иноэтнические группы, освоившие китайскую культуру, что имело первостепенное значение в последующем формировании современного китайского этноса, когда наступил период "великого переселения народов" и древнекитайский этнос оказался в самой сердцевине этнического "плавильного котла". Однако, это изменение носило в большей степени тактический характер, не затрагивая глобальных основ китайского этнического самосознания. Напротив, одновременно с ним получает развитие и такой важный компонент этнического самосознания средневековых китайцев, как представление о нравственном превосходстве над "варварами", а также значимость мироустроительных функций китайского императора, вне зависимости от того сильно ли само китайское государство, или над ним довлеют соседи. Расширение географического кругозора древних китайцев, приведшее к переосмыслению тактических приемов взаимоотношений с соседями, способствовало и возникновению кажущегося противоречия между конфуцианской и легистской концепциями взаимоотношений с окружающей Китай ойкуменой.

3. Формирование этнических стереотипов и автостереотипов. Отражения в источниках.

В Средневековой морали всегда была очень жёсткая и непримиримая позиция с инородной культурой. Война между ними велась не на жизнь, а на смерть многие века. Если церкви, власти и господствующим ценностям удалось срубить верхушку язычества, то корни и побеги никуда не девались. Запретное, личностное, телесное, материальное постоянно пробивалось через народные обряды. Слабый компромисс в виде «натягивания» религиозных праздников на дни языческих гульбищ выглядело не более чем приемлемым компромиссом. Стоило отойти на 5 километров от храма, как церковные песнопения становились не слышны, колокола молкли, и в свои права вступал природно-календарный цикл, требующий соблюдения отнюдь не спекулятивных, а материальных правил. Народная культура начала хиреть, замирать и бальзамироваться с началом умирания высокой рыцарской будуарной культуры. Так тень высыхает вместе со своим престарелым хозяином.

Взаимные характеристики были порой весьма нелицеприятными. Арабский автор 14 века, египетский чиновник аль-Омари, составитель огромной географической и политической энциклопедии о современных ему народах Востока, не скрывал своего пренебрежения горожанина и араба-мусульманина к "диким" кочевым племенам тюрок в целом, и к кыпчакам, в частности. Он писал, что кыпчаки живут в нищете, у них нет посевов, а стужа губит их скот. Это, по его мнению, "тупоумный и жалкий народ, который не знает ни веры, ни ума, ни проницательности". Характеризуя кочевников, китайские историки не скупились на отрицательные эпитеты: "Чжунгары вообще злы, глупы, (склонны) к насилиям, безрассудны. Хищничество почитают способностью. Кто не ворует, того не считают человеком. Кто один ограбит несколько человек, того почитают удальцом", - отмечают они. "Казахи обыкновенно переходят границы для грабежа, по природе своей являются хитрыми" - говорится в другом документе. В свою очередь среднеазиатские историографы обычно употребляли следующие эпитеты: "разбойники", "хищники пустыни", "степные волки", "саранча в человеческом образе", "демоны пустыни". Точно также кочевники отделяли себя от оседлого населения, считали свой образ жизни единственно достойным благородных людей. Подобное воззрение было присуще монголам, маньчжурам в период установления власти Юаньской и Цинской династии в Китае. Джунгары также противопоставляли кочевников оседлым народам Средней Азии и России. Агрессивность кочевых народов по сравнению с оседло-земледельческими длительное время считалась неизменным атрибутом описаний. Но многочисленные исследования специалистов в различных отраслях знаний опровергли это.
Кочевники имели несомненные преимущества перед ополчением оседлых народов. Венгры, имевшие более сильное войско, нежели у своих соседей, осуществляли набеги на государства Центральной и Западной Европы. Эти походы создали у их соседей этнический стереотип мадьяр как конных воинов, жестоких и кровожадных грабителей. Этот стереотип нашел отражение в западноевропейских хрониках и других литературных произведениях, где мадьярские воины фигурировали под именем всей мадьярской общности... Указанный стереотип мадьяр 10 в. утвердился сначала во всей средневековой историографии, а затем в историографии европейских стран нового времени" Вместе с тем, взаимоотношения между кочевыми и земледельческими народами носили весьма своеобразный характер. "Кочевая аристократия, ставшая правящим слоем в полиэтническом государстве, как правило, устранялась от непосредственного управления завоеванными территориями. К тому же вмешательство в управление часто было попросту невозможно из-за сложности бюрократического аппарата оседло-земледельческих государств. Номады даже предпочитали сохранять существовавшие до завоевания органы власти, если те были способны обеспечить бесперебойное поступление дани, как это было, например, на Руси в золотоордынскую эпоху. Вследствие этого эксплуатация, даже если она принимала жестокие формы, не затрагивала основ экономики и социальных отношений земледельцев и не приводила к интеграции их в одно общество с номадами". Аналогичная ситуация складывалась и в других регионах мира. Например, конфедерация туарегов, контролировавшая караванные пути через Сахару, в 1433 г. захватила Томбукту, Ваалату и ряд других городов. "Аменокал (глава конфедерации) Акил ал-Малвал, установивший власть над Томбукту - крупнейшим торговым центром этого района, ограничился сбором регулярной дани. Не изменились ни занятия жителей, ни социальная структура, ни административное управление - в городе оставался прежний томбукту-той (правитель города). Туарегский султан продолжал привычный кочевой образ жизни и входил в город только для взимания дани". Человечество не ограждено от тех, кто стремиться сделать свой образ жизни общим для всех. Поэтому встречались и иные варианты взаимоотношений. Во время арабских завоеваний кочевники-бедуины заполонили Кастилию, Ифрикийю, алжирские Высокие плато. Они уничтожали поля и селения, вырубали деревья, разрушали системы орошения. Бедуинизация Северной Африки привела к уничтожению сотен городов и сел и в середине 11 века она вступила в стадию хозяйственного и культурного регресса. Но отношения земледельцев и кочевников- это не только борьба, но и взаимное поглощение. История знает достаточно большое количество примеров, когда осуществлялся переход от оседлости к кочевничеству, и наоборот. Лорд Кинросс, например, пишет "В отличие от других известных в истории кочевых народов - гуннов, монголов, эфемерных аваров - турки-сельджуки оказались способными - в смысле устойчивости и продуктивности - ответить на вызов оседлой жизни. Приспосабливая свои собственные традиции и институты к требованиям оседлой цивилизации, они проявили себя как строители империи, обладавшие конструктивным чувством государственного управления, внося свой позитивный вклад в историю, по мере того как старый мусульманский мир совершал переход к новому этапу социального и экономического, религиозного и интеллектуального прогресса.

Список литературы:

1. Кадырбаев А.Ш. За пределами великой Степи. Алматы, "Демеу" 1997. с. 107.

2. Хафизова К.Ш. Китайская дипломатия в Центральной Азии (14-19 вв.). Алматы, 1995., с.55-56.

3. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М. Изд-во АСТ-ЛТД. 1998. с. 222, 277.

4. Краткая история Венгрии. С древнейших времен до наших дней. М., "Наука". 1991., с. 16.

5. Утопический социализм. Хрестоматия. М. Политиздат. 1982.С. 54.

6. Пищулина К.А. Юго-Восточный Казахстан в середине 14-начале 16 веков. (Вопросы политической и социально-экономической истории). Алма-Ата. Наука, 1977., с.77.

7. Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М В. Этническая история китайцев на рубеже средневековья и нового времени., с.270.

Поиск по сайту: