КАРАНТИН

Сразу же по возвращении в Главный Госпиталь Сектора и сам «Ргабвар», и все земляне на его борту были подвергнуты строжайшему карантину. В помещении в госпиталь им было отказано. Для Конвея, который не побывал в прямом контакте ни с офицерами с «Тенельфи», ни с заболевшей командой «Ргабвара», карантин был, можно сказать, двойным – в том смысле, что он был вынужден обитать внутри капсулы, имеющей форму фигуры человека и заполненной воздухом, не содержащим вирусов, то есть внутри своего скафандра. Кроме того, его в срочном порядке поместили в отдельную каюту с изолированной системой жизнеобеспечения, не зависящей от инфицированной системы «Ргабвара».

Лечение обоих экипажей особых сложностей не представляло. Конвею помогали Приликла и Нэйдрад, и люди быстро шли на поправку. Цинрусскийцу и кельгианке земные вирусы были не страшны, и они очень радовались этому медицинскому факту. С размещением пациентов также никаких проблем не возникло: офицеров с «Тенельфи» устроили на медицинской палубе, а члены команды корабля-неотложки заняли собственные каюты. Но бывало время (и частенько оно продолжалось часа двадцать три подряд), когда на «Ргабваре» становилось тесновато.

Вот в чем была подлинная проблема: в то время как никого с борта «Ргабвара» не пускали в госпиталь, практически каждый землянин и инопланетянин из сотрудников пытался найти повод посетить корабль-неотложку.

В течение первой недели карантина круглосуточно работала бригада из медиков и инженеров, которая занималась заменой воздуха на «Ргабваре» и стерилизацией всего, с чем только контактировал инфицированный воздух. Кроме того, производились постоянные обходы с целью оценки состояния здоровья пациентов и наблюдения за тем, как те выполняют предписанный режим лечения. Задача состояла в том, чтобы после окончания курса лечения пациенты ни в коем случае не смогли передать инфекцию никому из землян-ДБДГ. И наконец, находились такие, кто приходил только ради того, чтобы поболтать с пациентами и пожаловаться на то, каким образом Конвей решил вопрос с «Эйнштейном».

К последним относился Торннастор, слоноподобный Тралтан, Главный диагност Отделения Патофизиологии. Этот являлся исключительно для того, чтобы поднять дух своей подчиненной Мерчисон посредством передачи ей свежих больничных сплетен. Надо сказать, сплетни насчет медиков-инопланетян отличались весьма красочными подробностями. Кроме Торннастора, на «Ргабвар» наведывались всевозможные высокопрофессиональные медики и жутко разочарованные историки-любители, страстно желавшие поговорить с «тенельфийцами» и отчитать Конвея за то, что с борта легендарного «Эйнштейна» он сумел привезти единственный трофей – учебник медицины семисотлетней давности. Кстати говоря, учебник превратился в пыль при первой же попытке стерилизовать его.

Конвей, томившийся внутри скафандра, пытался сохранять спокойствие, что ему удавалось далеко не всегда. Капитан Флетчер, чье выздоровление достигло той стадии, что он считал: заступить на боевой пост ему мешает исключительно треклятая медицинская бюрократия, – спокойствие сохранять не пытался вовсе. Особенно же он не пытался сохранять спокойствие тогда, когда команда «Ргабвара» собиралась в столовой.

– Вы – Старший врач в конце концов, и вы по-прежнему остаетесь руководителем бригады медиков на борту этого корабля, – ворчал капитан, терзая какое-то пресное блюдо, предписанное ему больничными диетологами. – В отличие от нас, доктор, вы пациентом никогда не были, и потому у вас никто не отнимал звание, напялив на вас больничный халат. Я это к тому говорю, что Торннастор – он, конечно, славный малый, но он ФГЛИ, и движения у него такие же грациозные, как у шестиногого слоненка. Вы видели, во что он превратил лестницу, ведущую на медицинскую палубу? А дверь вашей каюты, мэм?

Он умолк и лучисто улыбнулся Мерчисон. Лейтенант Хэслэм забормотал что-то насчет того, что и сам порой не прочь взломать дверь в каюту красотки-патофизиолога, но капитан свирепо сдвинул брови, и Хэслэм тут же закрыл рот. Лейтенанты Додцс и Чен, как подобает образцовым младшим офицерам, вежливо помалкивали и, так же как все прочие присутствующие ДБДГ, излучали немного печальные, но все же приятные эмоции, которые, как сказал бы Приликла, «связаны с потребностью землян в размножении». Старшая сестра Нэйдрад, которая редко позволяла кому-либо или чему-либо вмешиваться в процесс потребления калорий, сосредоточенно поглощала огромную порцию зеленых и желтых растительных волокон и на беседу землян внимания не обращала.

Эмоционально-чувствительный доктор Приликла, неспособный кого-либо игнорировать, безмолвно порхал над краем стола и никаких признаков стресса не выказывал. По всей вероятности, капитан был не так уж сильно возмущен, как казалось на слух.

– Нет, доктор, я говорю совершенно серьезно, – продолжал Флетчер. – Не только Торннастор вторгается в отсеки корабля, не предназначенные для того, чтобы там разгуливали ФГЛИ. Сюда являются и другие инопланетяне, и порой на каждого из членов экипажа «Тенельфи» приходится по полдюжины землян или неземлян, которые развесив уши слушают, что «тенельфийцы» видели на заброшенном звездолете. К нам они при этом относятся так, словно мы подцепили какую-то, извините, проказу, а не заразились тем же самым вирусом гриппа, что и их обожаемые парни с «Тенельфи».

Конвей расхохотался и сказал:

– Мне понятны их чувства, капитан. Они лишились бесценных исторических материалов, которые уже много веков считались безвозвратно утерянными. Получается, что они лишились их вдвойне, и на меня они тоже злятся вдвойне из-за того, что я не забил неотложку под завязку всевозможными записями и находками с «Эйнштейна». Честно говоря, было у меня такое искушение. Но кто знает, каких еще бактерий, к которым у нас больше нет иммунитета, я мог бы нахватать вместе с этими записями и артефактами? Я не мог рисковать, а наши визитеры, как только они отринут образ историков-дилетантов и снова станут лучшими Старшими врачами и диагностами Главного Госпиталя Сектора, поймут, что на моем месте повели бы себя точно так же.

– Я с вами согласен, доктор, – отозвался Флетчер, – и искренне сочувствую и вам, и им. Я понимаю, что после того, как эти существа покидают «Ргабвар», им, независимо от того, к какому типу физиологической классификации они принадлежат, приходится подвергаться длительной и неприятной процедуре обеззараживания. Следовательно, нас чтут своим вниманием сплошные энтузиасты или мазохисты от истории. Я просто пытаюсь найти способ, как бы им повежливее сказать: «Держитесь подальше от моего корабля».

– Некоторые из них, – беспомощно ответил Конвей, – диагносты.

– Можно подумать, это что-то объясняет, доктор, – в отчаянии развел руками Флетчер. – Что в них такого особенного, в этих диагностах?

Все оторвались от еды и уставились на Конвея, а он вообще в столовой есть не мог – он питался исключительно в своей стерильной каюте. Порхание Приликлы стало чуть менее устойчивым, Нэйдрад издала короткий трубный звук. Транслятор оставил этот звук без перевода, но, судя по всему, то было нечто вроде недовольного фырканья. Вместо Конвея капитану ответила Мерчисон.

– Диагносты очень особенные, капитан, – сказала она и, улыбнувшись, добавила: – Просто уникальные. Вы уже знаете, что они составляют медицинскую элиту госпиталя и потому просто так командовать ими невозможно. Кроме того, когда вы говорите с диагностом, вы никогда не можете быть до конца уверены в том, с кем именно вы…

В Главном Госпитале Сектора были созданы прекрасные условия для лечения всех видов известных на сегодняшний день разумных существ, – объяснила Мерчисон. Но ни один врач не в состоянии был, при всем своем желании, удержать в мозгу даже толику сведений по физиологии, необходимых для лечения представителей всех этих видов. Хирургические навыки, кое-какие знания по многовидовой медицине приходят с обучением и опытом, и все же полный объем знаний о физиологии конкретного пациента, нуждающегося в комплексном лечении, можно получить только с помощью мнемограммы. Мнемограмма представляет собой всего-навсего запись мозгового излучения некоего медицинского светила, принадлежащего к тому же виду, что и данный пациент.

Если доктору-землянину предстояло лечить пациента-кельгианина, этот доктор получал мнемограмму ДБЛФ до окончания лечения, после чего запись из его сознания стиралась. Единственным исключением из этого правила были Старшие врачи, занятые преподавательской деятельностью, для которой нужно было постоянно носить одну-две мнемограммы, а также диагносты.

Диагност являлся представителем высшей касты медиков, существом, чья психика была сочтена настолько устойчивой, что могла выдержать ношение шести, семи, а порой и десяти мнемограмм одновременно. Этим нагруженным всевозможными сведениями умам поручали такие глобальные проекты, как оригинальные исследования в области ксенологической медицины и лечение новых заболеваний у дотоле неведомых науке существ.

Но мнемограммы включали в себя не только сведения по физиологии – вместе с ними в сознание реципиента попадали память и личность донора, носителя медицинских познаний. В результате диагност добровольно приобретал самую тяжелую форму шизофрении, а существа, как бы населявшие его разум, запросто могли быть агрессивными, неприятными в общении личностями. Гении, в том числе и медицинские светила, редко бывают душками в плане коммуникабельности. Наоборот, они чаще всего прочно напичканы всевозможными странностями, капризами и фобиями.

Личность самого диагноста, конечно, никогда не заглушалась мнемограммами на сто процентов, но реакция на любой заданный вопрос – как профессиональный, так и личный, находилась в прямой зависимости от того, с каким пациентом работал диагност, от того, в каком проекте он в данный момент был занят, и от того, насколько глубока была степень его сосредоточения на работе. Реакция могла оказаться какой угодно, и потому, согласно правилам хорошего тона, следовало осведомиться, кто именно из существ, временно оккупирующих сознание диагноста, дал тот или иной ответ на заданный вопрос. А еще лучше было выяснить это прежде, чем задавать вопрос. Б общем, диагностами командовать было не принято, и даже Главный психолог госпиталя О'Мара относился к ним с определенной долей осмотрительности…

– Поэтому, боюсь, их нельзя просто так спровадить отсюда, капитан, – продолжала Мерчисон, – а старшие врачи, сопровождающие диагностов, приведут вам сколько угодно самых веских доводов в пользу необходимости своих визитов на борт карантинного судна. Не забывайте: в последние две недели они обследовали нас буквально клетку за клеткой, а если мы предложим им перестать вести исторические беседы с экипажем корабля-разведчика, они ведь могут и к более тщательному обследованию перейти…

– Ну уж нет, вот этого не надо, – поспешно прервал ее Флетчер и вздохнул. – Но Торннастор вроде бы малый дружелюбный, хоть и великоват и неуклюж, и он наведывается к нам чаше других. Не могли бы вы, мэм, поговорить с ним и намекнуть, что если бы он заглядывал пореже и не приводил с собой свою медицинскую свиту…

Мерчисон решительно покачала головой:

– Торннастор – Главный диагност Отделения Патофизиологии, а это означает – старший диагност в госпитале. Кроме того, он источник новостей, друг и мой начальник. И вообще меня визиты Торни радуют. Вам, пожалуй, покажется странным, почему тралтан-ФГЛИ – шестиногий слон-переросток, теплокровное кислорододышащее существо, у которого, помимо шести ног, имеется еще две пары манипуляторных щупалец и просто-таки неприличное число глаз, – с таким упоением обсуждает слухи из отделения, где лечатся и работают метанодышащие СНЛУ. Быть может, вас также изумит, каким образом нечто скандальное может произойти между двумя разумными кристаллами, живущими при ста пятидесяти градусах ниже нуля по стоградусной шкале? Вероятно, вам станет интересно, с какой стати личная жизнь СНЛУ может настолько заинтересовать теплокровное кислорододышащее существо. Но вы должны уразуметь, что чувства, испытываемые Торни по отношению к другим инопланетянам, уникальны и что он – одна из наиболее устойчивых и уравновешенных мультиличностей…

Флетчер, защищаясь, поднял обе руки и сказал:

– Да-да-да, и еще он обладает редкостным талантом: его сотрудники относятся к нему с удивительной любовью и верностью. Ладно, мэм, вы меня убедили. Теперь я кое-что знаю о диагностах и не могу препятствовать им в набегах на мой корабль.

– Боюсь, все так и есть, капитан, – сочувственно проговорила Мерчисон. – В такой ситуации что-то поделать мог бы только О'Мара. Но он очень тепло относится к диагностам и при любом удобном случае говорит, что всякий, кому хватило ума стать диагностом, – безумец…

Уже некоторое время к этому моменту экран коммуникатора светился, а красовалась на нем суровая физиономия Главного психолога.

– Вот интересно, – язвительно заметил О'Мара, – стоит мне случайно подслушать чей-то разговор, как оказывается, что люди говорят обо мне. Но извиняться и что-либо объяснять не надо, я вам все равно не поверю. Конвей, Флетчер, у меня для вас новости. Доктор, вы можете снять скафандр, подключить вашу каюту к системе жизнеобеспечения корабля и вернуться к совместному питанию и прочим контактам с вашими коллегами. – Он едва заметно усмехнулся, но на Мерчисон при этом не посмотрел. – Корабль считается дезинфицированным, но, честно говоря, этот случай обнаружил серьезные просчеты в нашей системе приема пациентов.

До сих пор, – продолжал он, – мы справедливо полагали, что новые больные или раненые не представляют угрозы, поскольку патогенные микроорганизмы с одной планеты не опасны для выходцев с другой. Кроме того, мы несколько расслабились на предмет инфекционных заболеваний у особей одного и того же вида – в связи с тем, что в ходе перед полетами состояние здоровья всех членов экипажей самым тщательным образом проверяется. Поэтому мы продолжаем соблюдать осторожность и выводим с «Ргабвара» пока только команду «Тенельфи». Экипажу «Ргабвара» предписано пробыть на борту корабля еще пять суток. Первыми гриппом заразились офицеры с «Тенельфи», а уже потом экипаж неотложки. Через пять дней карантин будет закончен и для вас, и для корабля. Тем не менее, чтобы вы не заскучали от ничегонеделания, для вас есть задание. Капитан Флетчер, вы и ваши подчиненные возвращаетесь к своим обязанностям. Как скоро вы можете стартовать?

Флетчер, с трудом скрывая волнение, отозвался:

– На протяжении последней недели мы уже неофициально приступили к своим обязанностям, майор. Корабль к старту готов. Если мы срочно пополним запасы продовольствия и медикаментов и если под ногами не будут мельтешить разные гиганты…

– Это я могу обещать, – прервал его О'Мара.

– …то мы сможем стартовать через два часа, – закончил Флетчер.

– Прекрасно, – кивнул О'Мара и продолжал: – Вам предстоит ответить на сигнал бедствия, поступивший из Пятого Сектора, из области, близкой к краю Галактики. Судя по радиационному «автографу» маяка, он не принадлежит ни одному из судов Федерации. Ни один из кораблей нашего флота в данное время в том районе не находится. Плотность звезд там настолько невелика, что утруждать себя картированием этой территории мы не стали, но если там обнаружится раса, владеющая техникой для межзвездных перелетов, то, пожалуй, карты того района можно было бы позаимствовать у ее представителей. Мы же, в свою очередь, могли бы предоставить им карты других районов Галактики. Возможность такого обмена значительно возросла бы, если бы вам удалось выручить из беды кого-то из товарищей этих существ. Хотя, пожалуй, мне не стоило напоминать о каких-то там взаимных выгодах таким медикам-альтруистам, как вы. Центр связи сейчас сообщит вам координаты аварийного маяка. Вероятность того, что сигнал бедствия послан существами, с которыми мы до сих пор не сталкивались, близка к уверенности.

И еще, Конвей, – добавил О'Мара сухо, – постарайтесь доставить в госпиталь пару-тройку обычных – да хоть и необычных пациентов, а не потенциальную эпидемию.

На этот раз в отличие от предыдущего полета до точки старта в гиперпространство добирались без промедления, поскольку теперь Флетчер уже не сомневался в возможностях своего корабля. Капитан, правда, немного жаловался на то, что и во время первого полета, и сейчас ему приходится тратить так много времени на обучение. Конвею, правда, показалось, что капитан не столько жалуется, сколько извиняется, но это не меняло сути: по идее всем, кто находился на борту неотложки, следовало стать специалистами более широкого профиля и не замыкаться в рамках своей профессии.

Согласно пунктам устава работы корабля-неотложки, Конвей должен был обучить экипаж азам многовидовой физиологии и анатомии. Офицеры должны были познать эти науки настолько, чтобы не убить беспомощных жертв какой-нибудь аварии при попытках оказать им помощь. В то же самое время Флетчер должен был посвятить медиков в основы своей профессии – то бишь в начальные знания о многовидовом звездолетостроении и технике, дабы медики не совершали элементарных ошибок насчет кораблей, внутри которых находились их пациенты.

Флетчер соглашался с Конвеем в том, что во время данного задания на лекции времени не хватит, но что в будущем к ним непременно надо будет вернуться. В результате большую часть полета в гиперпространстве Конвей, Нэйдрад, Мерчисон и Приликла находились на медицинской палубе и размышляли на предмет того, хорошо ли они готовы к приему неизвестного числа пациентов неведомого физиологического типа. Но как раз перед выходом из гиперпространства капитан Флетчер пригласил Конвея в отсек управления.

А через несколько секунд после того, как «Ргабвар» вынырнул в обычное пространство, лейтенант Доддс сообщил:

– Обломок, сэр.

– Не верю!.. – с большим сомнением воскликнул Флетчер и добавил: – Уж больно точна ваша аппаратура, Доддс. Смахивает на чистую удачу.

– Ну уж это я не знаю, сэр… – улыбнулся Доддс. – Расстояние – двенадцать миль. Включаю телескоп. Знаете, сэр, мы рискуем поставить рекорд скорости спасательной операции.

Капитан не ответил. Вид у него был довольный и взволнованный, но его, как и сидевшего рядом Конвея, немного пугала такая удача. Корабль, потерпевший аварию, на экране монитора выглядел быстро вращающейся на черном фоне серой кляксой. Здесь, на краю Галактики, звезд было очень мало, и свет большей частью исходил от длинной, тускло поблескивающей полоски – соседней галактики. Изображение на экране вдруг стало ярче, но расплылось еще сильнее: Доддс включил инфракрасные датчики, и обломок стал виден в собственном тепловом излучении.

– Ну, что там? – спросил капитан.

– Только неорганические материалы, сэр, – ответил Хэслэм. – Атмосферы нет. Температура намного выше средней. Можно предположить, что катастрофа произошла недавно и что скорее всего это был взрыв.

Не дав капитану проговорить ни слова, Доддс добавил:

– Еще обломок, сэр. Более крупный. Расстояние – пятьдесят две мили. Быстро вращается.

– Дайте расчетные параметры приближения к более крупному обломку, – распорядился капитан. – Энергетический отсек, мне нужно максимальное ускорение через пять минут.

– Еще три обломка, – сообщил Доддс. – Крупные, расстояние сто миль с небольшим, окружены более мелкими обломками.

– Покажите схематическое распределение обломков, – быстро проговорил капитан. – Составьте компьютерный график курсов и скоростей всех обломков и постарайтесь определить точку, где произошел взрыв. Хэслэм, вы что-то можете сказать?

– Температура и материал точно такие же, как у других обломков, сэр, – ответил Хэслэм. – Но эти куски – на дальней границе действия датчиков, и я не могу сказать с уверенностью, что там – только металл. Но воздуха нет, даже остатков.

– Следовательно, если там и есть какая-то органика, – заключил Флетчер, – то она уже неживая.

– Еще обломки, – сообщил Доддс.

«Рекорда не получится, – подумал Конвей. – Может быть, и спасательной операции тоже не получится».

Видимо, Флетчер прочел его мысли, поскольку, указав на экран монитора, проговорил:

– Не отчаивайтесь, доктор. Первое впечатление таково: на корабле произошел сильнейший взрыв, и аварийный маяк был выброшен автоматически, а не кем-то из оставшихся в живых. Но посмотрите-ка на этот экран…

Изображение на экране Конвею мало что говорило. Он понимал, что мигающая голубая точка – это «Ргабвар», а белые точки – обломки звездолета, обнаруженные радаром и сенсорными антеннами. Тонкие желтые линии в центре экрана представляли собой вычисленные компьютером траектории обломков относительно предполагаемого места взрыва. Простоте картины немного мешали значки и числа, мигающие, меняющиеся или вспыхивающие то и дело около каждого из обломков.

– …распределение обломков несколько неравномерное для взрыва, – продолжал пояснения Флетчер, – и хотя масштаб на экране невелик, впечатление такое, что куски разлетелись короткой дугой, а не во все стороны. Кроме того, все обломки вращаются с почти одинаковой скоростью, их не так много, и все они довольно крупные. Когда корабль разлетается при взрыве, вызванном чаще всего поломкой ядерного реактора, куски невелики и вращение их ничтожно. Кроме того, температура данных обломков слишком низка для того, чтобы счесть их результатом ядерного взрыва, – тем более что мы знаем: катастрофа произошла менее семи часов назад.

Есть вероятность, – закончил капитан, – что произошел не взрыв, а поломка генератора гипердрайва.

Конвей постарался скрыть раздражение, которое у него вызвал менторский тон капитана, – он понимал, что Флетчер никак не может окончательно забыть о своем научном прошлом. Конвей и сам знал, что если отказывает один из двух спаренных гипергенераторов, второй должен по идее отключиться автоматически, и тогда звездолет выбрасывало в обычное пространство где угодно. Затем корабль вынужден был висеть между звезд, поскольку добраться домой на импульсной тяге не мог, и спасти его могли только починка сломанного генератора либо прибытие помощи. Но бывали случаи, когда система защиты исправного генератора не срабатывала или срабатывала на долю секунды позже, чем нужно, и тогда некая часть корабля продолжала двигаться с гиперскоростью, а другая его часть мгновенно замедлялась до субсветовой. Последствия такой аварии были, пожалуй, лишь самую малость менее катастрофичны, нежели взрыв реактора, но хотя бы при этом не происходило расплавления от высочайшей температуры, не было выброса радиации и прочих осложнений, связанных с ядерным взрывом. Вероятность обнаружения оставшихся в живых при такой аварии немного возрастала.

– Понимаю, – ответил Конвей, нажал клавишу включения интеркома и сказал: – Медицинская палуба, Конвей на связи. Отбой. Еще часа два работы не будет.

– Очень точная оценка, – сухо отметил Флетчер. – С каких это пор вы стали штурманом, доктор? Ну ладно. Доддс, проработайте на компьютере курс, связывающий три самых больших обломка пострадавшего корабля, и передайте все сведения на монитор в энергетический отсек. Чен, через десять минут дайте мне максимальное ускорение. В целях экономии времени я намереваюсь пролететь вблизи тех обломков, где вероятнее всего обнаружить оставшихся в живых, но скорость я сброшу только в том случае, если датчики Хэслэма или эмпатический орган доктора Приликлы скажут нам, что это стоит сделать. Хэслэм, не спускайте глаз с датчиков, и как только мы просмотрим первые три обломка, поищите для нас еще что-нибудь. Кроме того, слушайте радио – вдруг выжившие члены экипажа пытаются с нами связаться на какой-либо частоте – и в телескоп поглядывайте, не будет ли сигналов вспышками.

Когда Конвей уже был у двери, Хэслэм вежливо, уважительно произнес:

– У меня всего два глаза, сэр, и они не способны одновременно смотреть в разные стороны…

Через час и пятьдесят две минуты они прошли головокружительно близко от первого обломка звездолета, потерпевшего крушение. Датчики вновь не дали о нем никаких утешительных сведений: не было обнаружено никаких органических веществ помимо пластика, входившего в состав материала, из которого были изготовлены переборки и мебель. Не нашли датчики и ни одной воздушной капсулы, где могли бы находиться живые существа. Когда была предпринята попытка зацепить обломок гравилучом и прекратить его вращение, он начал разваливаться на куски, и пришлось в срочном порядке отлетать подальше.

Со следующим обломком «Ргабвар» поравнялся через час. Тут пришлось сбросить скорость и развернуться, поскольку датчики показали наличие небольших полостей, наполненных воздухом, а также органического вещества, которое на самом деле вовсе не обязательно являлось чем-то живым. На этот раз рисковать не стали и гравилучевую установку не включили, дабы обломок не развалился и воздух не ушел из тех полостей, где сохранился. «Ргабвар», включив датчики и видеокамеры, медленно и осторожно облетал обломок в непосредственной близости от него. Последнее условие было выполнено ради Приликлы, но эмпат извиняющимся тоном сообщил, что никого живого внутри обломка корабля нет.

Затем три часа было посвящено просмотру видеозаписи, после чего «Ргабвар» направился к третьему обломку корабля – самому крупному и самому многообещающему из обнаруженных. За это время все узнали очень многое о конструкторских принципах инопланетян-кораблестроителей по тому, каким именно образом в результате аварии пострадала обшивка и под каким углом были перекручены относительно друг друга структурные элементы корабля. По измерениям коридоров и кают можно было судить о размерах обитателей корабля. Камеры засняли нечто вроде толстых кусков пышной разноцветной шерсти посреди груд переломанного оборудования и треснувших переборок. В принципе это могли быть обрывки напольного покрытия или одеял – вот только кое-где эти «обрывки» были перехвачены ремнями безопасности или запачканы чем-то красно-бурым, очень похожим на запекшуюся кровь.

– Судя по цвету этих пятен, – сказала Мерчисон, когда медики внимательно рассматривали один из кадров на мониторе, – весьма велика вероятность того, что пострадавшие – теплокровные кислорододышащие существа. Но как вы думаете, мог ли хоть кто-то выжить при такой жуткой аварии?

Конвей покачал головой, но постарался вложить в голос как можно больше оптимизма.

– Пятна на шерсти, на мой взгляд, не вызваны рваными, или колотыми, или ушибленными ранами. Не похоже, чтобы эти существа были травмированы ремнями безопасности при их сильном натяжении. По этим кадрам трудно судить, какие перед нами части тела, и все же впечатление такое, что бурые пятна расположены ближе к одним и тем же частям. Это заставляет задуматься о взрывной декомпрессии и излитии жидких выделений через естественные отверстия, а не о массивных наружных травмах, полученных вследствие резкого снижения скорости корабля или его столкновения с каким-то объектом. Ни на ком из этих существ не было скафандра, но если бы кто-то из них успел облачиться в скафандр, то смог бы уцелеть.

Прежде чем Мерчисон сумела ему ответить, кадр на экране резко сменился изображением нового обломка корабля, а из настенного динамика послышался голос капитана.

– Доктор, – взволнованно проговорил Флетчер, – этот кусочек выглядит чуть получше. Он практически не вращается, поэтому на него легко будет высадиться, если потребуется. Видимая вами дымка – это не только выходящий наружу воздух, Это также испарения из водопроводной и гидравлической систем. А если утечка воздуха имеет место, следовательно, внутри его достаточно. Кроме того, весьма вероятно, внутри этого обломка действует система энергоснабжения – судя по малой мощности, включено только аварийное электрическое освещение. Пожалуй, этот обломок стоит осмотреть. Все готовы?

– Готовы, друг Флетчер, – ответил Приликла.

– Конечно, – буркнула Нэйдрад.

– Будем у люка для приема пострадавших через десять минут, – сказал Конвей.

– С вами пойду я и лейтенант Доддс, – сообщил капитан, – на тот случай, если возникнут технические проблемы. Через десять минут, доктор.

В шлюзовой камере стало тесновато, когда там собрались капитан, Доддс, Конвей, Приликла и Нэйдрад с герметичными носилками – довольно объемистой конструкцией, снабженной пластиковым колпаком. Все закрепились за пол и стены магнитами, которыми были снабжены подошвы ботинок и перчатки. Обломок звездолета был все ближе. Он был похож на огромный геометрически правильный стальной цветок чертополоха, окутанный дымкой и окруженный более мелкими кусками металла, одни из которых вращались быстро, а другие были практически неподвижны. Когда Конвей поинтересовался, с чем это может быть связано, капитан промолчал: видимо, думал над тем же вопросом, но ответа на него не знал. Все ждали. «Ргабвар» приближался к обломку неведомого звездолета. Неотложка, лавируя, пролетела между двумя бешено вращающимися «спутниками» крупного обломка. Лучи фонарей и прожекторы «Ргабвара» ярко осветили искореженные глыбы металла. Ожидание затягивалось. Цинрусскиец вдруг затрясся мелкой дрожью внутри своего скафандра-шарика.

– Там, – сообщил Приликла, – есть кто-то живой.

Обстоятельства диктовали необходимость спешных, но очень осторожных поисков. Эмоциональное излучение живого существа было слабым и характерным для быстрой потери сознания. Приликла не то чтобы возглавлял группу, но показывал дорогу. Капитан и Доддс расчищали путь через завалы с помощью лазерных резаков, а порой вручную расталкивали парящие в невесомости куски переборок или спутанные кабели. В последнем случае им очень помогали перчатки, снабженные электроизоляцией – ведь здесь был включен ток. Следом за ними двигался Конвей – можно сказать, полз в невесомости по коридорам, высота потолков в которых не превышала четырех футов.

Обитатели корабля, судя по всему, ростом были выше, но по этим коридорам, видимо, тоже передвигались не стоя во весь рост.

Дважды фонарь на шлеме Конвея выхватил из темноты тела членов экипажа. Он вытащил их из-под завалов и, слегка подтолкнув, переправил к Нэйдрад, чтобы та разместила их в негерметизированной части носилок. Если бы тому, кто остался в живых, потребовалась хирургическая операция, Мерчисон было бы желательно для начала иметь трупный материал для ознакомления с анатомией и физиологией этих существ.

Конвей пока так и не понял, как они выглядели – члены экипажа этого корабля, поскольку их тела были заключены в скафандры. Но и скафандры, и поверхностные ткани тел были порваны зазубренными металлическими обломками. Если не от этих ранений погибли существа, то их прикончила декомпрессия. Судя по внешним очертаниям скафандров, обитатели корабля представляли собой уплощенные цилиндры около шести футов высотой с четырьмя манипуляторными конечностями, расположенными чуть ниже конического навершия, которое, по всей вероятности, являлось головой. Ниже располагались четыре двигательные конечности. Книзу скафандр значительно расширялся. В каком-то смысле эти существа напоминали расу кельгиан, к которой принадлежала Нэйдрад, – только кельгине были намного меньше ростом.

Конвей услышал, как капитан что-то бормочет насчет инопланетян в скафандрах, и тут они остановились перед дверью в отсек, где сохранился воздух. Приликла напряг все свои эмпатические силы, но никаких признаков жизни не обнаружил. Эмпат утверждал, что уцелевший член экипажа находится где-то дальше этого отсека. До того, как капитан и Доддс принялись вскрывать дверь лазерными резаками, Конвей просверлил в ней дырочку и взял пробу воздуха для анализа. Узнав состав воздуха, Мерчисон могла приготовить для пациента подходящие атмосферные условия. В отсеке горел свет.

Свет был теплый, с оранжевым оттенком, что само по себе являлось важным элементом сведений о родной планете хозяев корабля и их органах зрения. Однако в этом свете спасатели не увидели ничего, кроме сломанной мебели, парящей в невесомости, искореженных переборок, кусков водопроводных труб и нескольких существ. Одни из них были в скафандрах, другие – нет, но все они были мертвы.

Только теперь Конвей разглядел их более внимательно и понял, что утолщение в нижней части скафандра предназначено для большого пушистого хвоста.

– И все-таки, проклятие, произошло столкновение! – вдруг воскликнул Флетчер. – При поломке генератора такого бардака не было бы!

Конвей кашлянул и негромко проговорил:

– Капитан, лейтенант Доддс, я понимаю, что у меня нет времени на сбор материалов для крупного научного проекта, но если заметите что-нибудь вроде фотографий, картин, иллюстраций – чего угодно, что содержало бы сведения о физиологии и окружающей среде этих существ, будьте так добры, собирайте такие предметы. – Он поднял еще один, более или менее сносно сохранившийся труп. Остроносая, как у лисы, голова. Густая шерсть с широкими полосами. В целом существо напоминало коротконогую длинношерстную зебру с немыслимо пушистым хвостом. – Нэйдрад, – добавил Конвей, – примите еще одного.

– Да-да, точно, так и было, – пробормотал капитан, думая о своем, и, обратившись к Конвею, проговорил: – Доктор, этим ребятам вдвойне не повезло, а тому, что уцелел, – наоборот…

Выводы Флетчера были таковы: из-за поломки гипергенератора корабль разорвало на части. Быстро вращаясь, они разлетелись в разные стороны. Но именно внутри этого обломка кораблекрушения уцелели члены экипажа, успели надеть скафандры. Вероятно, они даже имели возможность в какой-то степени подготовиться ко второй аварии – столкновению с другим обломком их корабля примерно такой же массы. В момент столкновения передний конец первого обломка скорее всего был опущен, а задний конец второго поднят вверх. Кинетическая энергия обоих обломков угасла, оба они остановились и практически сплавились друг с другом. Именно этим, на взгляд капитана, объяснялся тип травм и разрушений, представших перед глазами спасателей, и то, почему только этот обломок корабля не вращался в отличие от остальных.

– Думаю, вы правы, капитан, – сказал Конвей и выудил из дрейфующего по воздуху мусора кусок пластика, на обратной стороне которого красовалось нечто вроде пейзажа. – Но теперь, увы, все это имеет чисто научное значение.

– Естественно, – коротко отозвался Флетчер. – И все же я терпеть не могу вопросов без ответа. Доктор Приликла, куда теперь?

Маленький эмпат указал на потолок отсека, чуть под углом, и сказал:

– Пятнадцать – двадцать метров вот в этом направлении, друг Флетчер, но должен признаться, что я несколько обескуражен. Ощущение такое, что с того момента, как мы проникли в этот отсек, уцелевший член экипажа медленно движется.

Флетчер шумно вздохнул.

– Он в скафандре и еще сохранил способность передвигаться, – сказал он облегченно. – Такого спасти будет намного легче.

Он взглянул на Доддса, и они принялись вскрывать пластик на потолке.

– Не обязательно, – возразил Конвей. – В данном случае спасательная операция происходит одновременно с первым контактом. Что до меня, то я предпочитаю, когда неведомые пострадавшие существа попадают ко мне в руки в бессознательном состоянии, чтобы первый контакт затем произошел на фоне лечения и была возможность контролировать…

– Доктор, – прервал его капитан, – уж конечно, представители вида, владеющего техникой для космических полетов, должны быть морально готовы к встрече с инопланетянами. Даже если они не ждут такой встречи, они должны предполагать, что другие разумные создания существуют.

– Согласен, – отозвался Конвей, – но раненое существо в полубессознательном состоянии может отреагировать на встречу с чужаками как угодно – инстинктивно, нелогично. Мало ли – вдруг кто-то из нас похож на хищника, их врага с родной планеты. В такой ситуации и попытки лечения с нашей стороны могут быть расценены совсем иначе. К примеру, как пытки или медицинские эксперименты, на худой конец. Ведь порой доброта врачей проявляется в жестокости.

В это мгновение капитан и лейтенант Доддс закончили работу. Они выпилили в потолке большую круглую дыру и, подхватив выпиленный пластик, оттолкнули его в сторону, после чего забрались в образовавшееся отверстие. Приликла влетел туда следом за ними и сообщил:

– Прощу прощения за то, что ввел вас в заблуждение, друзья. Уцелевший член экипажа действительно медленно передвигается, но не самостоятельно – для этого он слишком слаб и почти без сознания.

Лучи фонарей танцевали в темноте и озаряли помещение, стены которого местами были пробиты насквозь. Тут было полным-полно мелких обломков, каких-то контейнеров разных размеров, ярких коробок – видимо, это были упаковки с едой. Вдоль стен стояли стеллажи, а около них парили в невесомости обезображенные травмами и декомпрессией трупы троих существ без скафандров. Сквозь прорехи в обшивке пробивался яркий свет прожекторов «Ргабвара», он проникал в те углы, куда не попадал свет фонарей.

– Он здесь? – с опаской спросил Флетчер.

– Он здесь, – ответил Приликла.

Эмпат указал на большой металлический шкаф, медленно плывший по воздуху у дальней стены отсека. Шкаф был сильно исцарапан и помят при контакте с металлическими обломками, а в одном месте темнела вмятина не менее шести дюймов глубиной. Шкаф был окружен шлейфом тумана – значит, внутри него был воздух.

– Нэйдрад! – взволнованно, торопливо окликнул медсестру Конвей. – Оставьте пока ваши носилки. Похоже, наш пациент обеспечил себя таковыми, вот только они теряют воздух. Мы сейчас этот шкафчик к вам вытолкнем, а вы подтащите его к «Ргабвару» гравилучом. Как можно скорее, Нэйдрад.

– Доктор, – сказал капитан, как только они протолкнули металлический шкаф в круглое отверстие в полу. – Мы будем и дальше собирать сведения об особях данного вида или поищем других уцелевших?

– Поищем непременно, – с чувством ответил Конвей. – Если повезет, этот инопланетянин нам расскажет все, что нужно, о своих сородичах – когда начнет поправляться…

Как только шкаф переправили на медицинскую палубу, капитан осмотрел механизм, с помощью которого открывалась его дверца. Он сообщил, что механизм самый простой и что толщина дверцы предотвратила ее деформацию при ударе.

– Капитан хочет сказать, что дверца откроется, – сухо перевел Доддс тираду капитана для остальных.

Флетчер одарил лейтенанта гневным взором и проворчал:

– Вопрос в том, не стоит ли нам открыть ее с определенной предосторожностью – большей, нежели та, что предпринята вами в данный момент, доктор?

Конвей как раз закончил сверление и взял пробу воздуха изнутри шкафа. Передав пробирку Мерчисон для анализа, он сказал:

– Капитан, в этом шкафу нет землянина-ДБДГ, больного гриппом. За дверцей мы обнаружим существо, принадлежащее к неизвестному доныне виду, которому срочно нужна медицинская помощь. Я вам уже объяснял, что чужие микробы для нас не опасны.

– А я опасаюсь насчет исключений, которые, как говорится, только подтверждают правило, – упрямо заявил капитан, но лицевую пластину на своем шлеме поднял, чтобы показать всем, что он не так уж сильно волнуется.

– Доктор Приликла, пожалуйста, – прозвучал голос Хэслэма из отсека управления. – Минус десять минут.

Малютка-эмпат, немного попорхав над шкафом, заверил всех в том, что выраженных изменений в картине эмоционального излучения существа не отмечается. Оно по-прежнему пребывало без сознания, но не при смерти. После этого Приликла поспешил к шлюзовой камере: навигатор подводил «Ргабвар» к очередному крупному обломку корабля, и цинрусскиец должен был определить, нет ли внутри еще кого-то живого. Как только эмпат улетел, Мерчисон оторвала взгляд от дисплея своего анализатора.

– Если предположить, что первая проба взята из отсека с нормальным составом и давлением воздуха, – сказала патофизиолог, – то в принципе мы могли бы дышать таким же воздухом. Здесь другие элементы присутствуют лишь в ничтожных количествах. Но в пробе из шкафа давление вполовину ниже нормы, и в воздухе слишком много двуокиси углерода и паров воды. Короче говоря, воздух внутри шкафа опасно разрежен, и чем скорее мы вытащим этого беднягу наружу, тем лучше.

– Вот-вот, – кивнул Конвей, отодвинул дрель и не стал закрывать дырочку, оставшуюся после сверления. Воздух со свистом устремился в отверстие, а Конвей проговорил: – Открывайте, капитан.

Шкаф лежал на полу дверцей вверх. Дверца представляла собой прямоугольную металлическую плиту с тремя знаками в виде конусов вершинами вверх. Флетчер стащил с правой руки перчатку и прижал к отметкам три пальца. Послышался громкий щелчок, после чего капитан открыл дверцу. За ней оказалось окровавленное месиво.

Конвей не сразу понял, что случилось. Несколько минут ушло на то, чтобы снять с существа выпачканную кровью ткань – одежду или простыни. Оказалось, что шкаф был рассчитан на двадцать полок, которые, судя по всему, были в спешке вынуты и выброшены, а затем член экипажа насовал внутрь всякого тряпья, чтобы не пораниться о скобы. Однако при ударе он все же о них поранился, а потом его то и дело било о стенки. Несчастный инопланетянин сжался комком в углу шкафа. Его многочисленные раны кровоточили, а двуцветные полосы шерсти были почти не видны за пятнами запекшейся крови.

Мерчисон и Нэйдрад помогли Конвею осторожно извлечь бедолагу из шкафа и уложить на смотровой стол. При этом одна резаная рана на боку закровоточила сильнее, а медики пока не знали, можно ли использовать обычное кровосвертывающее средство. Обходя вокруг пациента со сканером, Конвей проговорил:

– Видимо, в том отсеке не было скафандров. Но в распоряжении членов экипажа было минуты три, и за это время наш пациент успел выбросить из шкафа полки и напихать туда тряпья. Затем он забрался внутрь, а остальных троих бросил на про…

– Нет, доктор, – возразил капитан, указал на герметично закрывающийся шкаф и добавил: – Этот шкаф изнутри не открывается и не закрывается. Эти четверо решили, кого спасти, и постарались, как могли. Судя по всему, они не тратили время на споры. Похоже, это очень… цивилизованные существа.

– Понятно, – кивнул Конвей, не отрывая глаз от экранчика сканера.

Пока он не мог точно сказать, смещены внутренние органы или нет, но сканер ничего такого ужасного не показывал. Позвоночник вроде бы был цел, так же как и удлиненной формы грудная клетка. Со стороны спины, как раз над большим пушистым хвостом, Конвей обнаружил участок голой розовой кожи и сначала решил, что это что-то вроде потертости или плеши, но затем, приглядевшись, понял, что проплешина имеет естественное происхождение и что на ней видны пятнышки более темного пигмента. Голова существа, свернувшегося клубком, была частично накрыта хвостом. Формой пушистая голова напоминала конус, чем-то походила на голову грызуна. Кости черепа, похоже, остались целы, но кое-где на макушке и скулах сканер обнаружил участки подкожного кровоизлияния. Не будь у инопланетянина такой густой шерсти, его физиономия была бы вся в синяках. Изо рта тонкой струйкой текла кровь, но пока Конвей не мог определить – то ли существо прикусило язык, то ли его легкие были повреждены декомпрессией.

– Помогите мне распрямить его во весь рост, – попросил Конвей Нэйдрад. – Похоже, он пытался свернуться клубочком. Вероятно, это защитная поза, которую эти существа приобретают в минуту опасности.

– Между прочим, как раз это меня и озадачивает в нашем пациенте, – заметила Мерчисон, оторвавшись от секционного стола, на котором обследовала один из трупов. – У этих ребят, насколько я могу судить, напрочь отсутствуют естественные приспособления для нападения и обороны, а также какие бы то ни было признаки того, что таковыми приспособлениями они были наделены в прошлом. Даже ножки у них не приспособлены для быстрого бега. Нижние конечности слишком короткие, снабжены мягкими подушечками, а передние – более нежные и слабые. Они заканчиваются четырьмя гибкими пальцами, на которых даже ногтей нет. Правда, полосатая шкура дает кое-какие преимущества, но за счет мимикрии существа редко взбираются на верхние ступени эволюционной лестницы, так же как за счет милого характера. Это странно.

– Видимо, эти существа родом с какой-то доброй планеты, – заключил Приликла, вернувшийся со своего дежурства в шлюзовой камере. – То есть доброй по понятиям цинрусскийцев.

Конвей к беседе не присоединялся, поскольку занялся повторным обследованием легких пациента. Его тревожило небольшое кровотечение изо рта, и вот теперь, когда создалась возможность осмотреть существо как положено, он окончательно убедился в том, что легкие все же задеты декомпрессией. Но после того как Конвей и Нэйдрад уложили пациента на спину, некоторые глубокие раны снова закровоточили.

В условиях неотложки лечение декомпрессионных поражений легких было практически невозможно, и все же, учитывая плачевное общее состояние пациента, кровотечение следовало как можно скорее остановить.

– Достаточно ли вы уже изучили кровь этой зверушки, – спросил Конвей у Мерчисон, – чтобы рекомендовать подходящее кровосвертывающее средство и обезболивающее?

– Кровосвертывающее – да. Насчет обезболивающего – сомневаюсь. Предпочла бы подождать до возвращения в госпиталь. Торннастор бы что-то сумел подобрать или в крайнем случае смог бы синтезировать подходящее вещество, совершенно безопасное. Оно нужно срочно?

Конвей не успел ответить. Его опередил Приликла:

– Обезболивающее не нужно, друг Конвей. Пациент без сознания и в себя в ближайшее время не придет. Состояние его медленно ухудшается, что связано скорее всего с недостаточным поглощением кислорода травмированными легкими. Сопутствующим отрицательным фактором является кровопотеря. Опоры для полок в этом шкафу сработали подобно тупым ножам.

– Не спорю, – отозвался Конвей. – Если ты намерен заключить, что пациента нужно как можно скорее госпитализировать, я и с этим спорить не стану. Но этому пациенту летальный исход пока не грозит, и мне хотелось бы удостовериться в том, что больше никто не уцелел, а уж потом стартовать в госпиталь. Если ты будешь продолжать следить за эмоциональным излучением пациента и сообщать о резких изменениях в его картине…

– Еще обломок, – послышался из динамика голос Хэслэма. – Доктор Приликла, прошу вас прибыть в шлюзовую камеру.

– Непременно, друг Конвей, – успел на лету пообещать эмпат и полетел к центральной шахте.

До того как Конвей приступил к обработке поверхностных ранений пациента, ему пришлось подавить, в некотором смысле, бунт на корабле. Взбунтовалась Нэйдрад. Она, как и все прочие ее сородичи, наделенные прекрасным серебристо-серым мехом, горячо противилась любой хирургической процедуре, из-за которой драгоценный мех мог повредиться. Для кельгиан удаление даже тоненькой полосочки подвижной шерсти, которая для их расы являлась эквивалентом органа речи, становилось личной трагедией, приводившей порой к стойким нарушениям психики. Шерсть у кельгиан заново не отрастала, и те, у кого она была повреждена, редко находили партнера, который пожелал бы связать свою жизнь с тем, кто не способен в полной мере выразить свои любовные переживания. Мерчисон пришлось долго убеждать Старшую медсестру в том, что шерсть данного пациента не является подвижной и эмоционально-выразительной и что она обязательно отрастет вновь, и притом очень скоро. Нэйдрад, конечно, не отказалась ассистировать Конвею, но постоянно ворчала и сердито шевелила шерстью, выбривая и обрабатывая антисептиками операционное поле.

Покуда Конвей накладывал на ранки швы, а Нэйдрад обрабатывала их кровоостанавливающим средством, Мерчисон время от времени снабжала их то одними, то другими сведениями о пушистых бедолагах, которые сама приобретала в ходе вскрытия трупов.

Эти существа имели особей двух полов – мужского и женского. Репродуктивная система у них выглядела относительно обычно. В отличие от пациента, у которого шерсть была более тусклой и не отличалась большим разнообразием оттенков, на шерсть трупов была нанесена водорастворимая краска, с помощью которой цвет полосок меха был искусственно усилен. Без краски их шерсть была бы точно такого же цвета, как у пациента. Краску они, следовательно, определенно употребляли в косметических целях. Но почему краской не пользовался пациент, который, как установила Мерчисон, являлся женской особью, патофизиолог пока не понимала.

Одной из причин могло являться то, что пациентка еще не достигла полной зрелости и, вероятно, согласно какой-то традиции, подросткам этого вида не разрешалось пользоваться декоративной косметикой. А может быть, пациентка была вполне зрелой особью, но слишком мала, либо принадлежала к какому-то роду, где косметикой пользоваться было не принято. Столь же вероятным выглядело предположение о том, что перед аварией пациентка просто-напросто не успела воспользоваться косметической краской. Единственным веществом, более или менее напоминавшим декоративную косметику, были несколько бляшек темного суховатого коричневатого пигмента, прилипшего к проплешине над хвостом. Эти бляшки во время предоперационной подготовки удалили. Тот факт, что товарищи поместили пациентку в герметичный шкаф как раз перед аварией, заставлял Мерчисон склониться в пользу предположения о том, что это все же ребенок, а не зрелая особь-недоросток.

В Федерации пока не было найдено ни одного вида, представители которого не пожертвовали бы собой, спасая детей.

Все время, пока медики занимались одним живым и тремя мертвыми членами экипажа потерпевшего крушение корабля, Приликла периодически возвращался на медицинскую палубу и сообщал, что других уцелевших не найдено. Согласно оценке эмпата, состояние пациентки постоянно ухудшалось. Конвей, чтобы не нагружать эмпата отрицательными эмоциями, дождался того момента, когда цинрусскиец снова улетел к шлюзовой камере, и только тогда вызвал на связь отсек управления.

– Капитан, – сказал Конвей, – мне нужно принять решение, а для этого мне необходим ваш совет. Мы завершили обработку поверхностных ран нашей пациентки, но у нее – декомпрессионное поражение легких, и поэтому она нуждается в срочной госпитализации. Пока мы поддерживаем ее, давая ей воздух с повышенным содержанием кислорода. Но, несмотря на это, ее состояние постоянно ухудшается – медленно, но верно. Каковы, на ваш взгляд, шансы обнаружить еще кого-то из оставшихся в живых, если мы пробудем в этом районе еще четыре часа?

– Практически нулевые, доктор, – ответил капитан.

– Понятно, – не слишком уверенно отозвался Конвей. Он ожидал, что последует более многословный и замысловатый ответ, приправленный компьютерными и техническими терминами. А такой ответ Флетчера его, с одной стороны, успокоил, а с другой – наоборот, встревожил.

– Вы должны понять, доктор, – продолжал Флетчер, – что первые три из осмотренных нами обломков были самыми крупными и самыми вероятными с точки зрения обнаружения уцелевших членов экипажа. Затем вероятность найти живых стала резко снижаться – параллельно размеру обломков. Если только вы не верите в чудеса, доктор, то я вам откровенно скажу: мы тут напрасно теряем время.

– Понятно, – повторил Конвей – на этот раз чуть более уверенно.

– Если это поможет вам принять решение, доктор, – продолжал капитан, – я могу вам сказать, что здесь условия для передачи подпространственных радиосигналов очень хорошие, и мы уже связались с крейсером «Декарт». Это судно Корпуса Мониторов, экипаж которого занимается установлением контактов с внеземными цивилизациями. Я, собственно говоря, обязан сообщать на борт «Декарта» об обнаружении новых видов разумных существ. Экипаж «Декарта» в срочном порядке займется осмотром этих обломков с точки зрения поисков любых сведений об этих существах. Кроме того, специалисты с «Декарта», проанализировав скорость и направление полета обломков, попытаются приблизительно определить, откуда и куда летел этот корабль. Звезд в этом районе относительно немного, поэтому найти родную планету этих существ будет довольно легко – народ на «Декарте» в этом деле подкован. Вполне возможно, что через несколько недель, а то и раньше контакты с этой планетой будут установлены. Кроме того, на крейсере имеется два спасательных посадочных катера, с борта которых можно вести наблюдение за планетами с близкой орбиты. Конечно, на «Декарте» нет доктора «Приликлы», но все же ребята с этого крейсера такую работу сделают быстрее, чем мы.

– И когда прибудет «Декарт»? – спросил Конвей.

– Со скидкой на погрешности при совершении нескольких прыжков через гиперпространство, – ответил Флетчер, – через четыре-пять часов.

Конвей, даже не пытаясь скрыть облегчение, вздохнул:

– Отлично. Если на следующем обломке не будет обнаружено живых существ, сразу же стартуйте к госпиталю, капитан. – Он немного помедлил, обвел взглядом пациентку и вскрытые трупы ее менее удачливых сородичей, посмотрел на Мерчисон. – Если будет найдена родная планета этих существ, передайте экипажу «Декарта»: пусть они запросят медицинскую помощь для нашей пострадавшей. Быть может, найдется доброволец из тамошних врачей и согласится прибыть в Главный Госпиталь Сектора и помогать нам в лечении, а быть может – и стать лечащим врачом этой пациентки. В случаях, когда мы сталкиваемся с необходимостью лечения представителя совершенно незнакомого вида, мы не можем позволить себе заноситься и…

Еще Конвей думал о том, что местный врач, более или менее освоившись в госпитале, где работали и лечились всевозможные существа, мог бы согласиться стать донором мнемограммы, и тогда сотрудники госпиталя стали бы точно понимать, что делают. Мало ли – вдруг бы в будущем еще кому-то из особей этого вида суждено было бы попасть в госпиталь на лечение.

– Назовите себя, пожалуйста. Посетитель, сотрудник или пациент, вид? – осведомился безликий, пропущенный через транслятор голос из приемного отделения через несколько минут после того, как «Ргабвар» вынырнул в обычное пространство и госпиталь стал выглядеть чуть крупнее, чем множество звезд на фоне черных небес. – Если вы не уверены в ответе или не способны точно определить свой тип физиологической классификации в связи с сильной травмой, помрачением сознания или отсутствием знаний в этой области, пожалуйста, установите с нами видеосвязь.

Конвей искоса глянул на капитана Флетчера. Уголки губ у того были опущены, а брови вздернуты, что яснее всяких слов говорило: на эту тираду, произнесенную на медицинском жаргоне, лучше ответить тому, кто в этом жаргоне разбирается.

– Звездолет неотложной медицинской помощи «Ргабвар». Говорит Старший врач Конвей, – поспешно протараторил Конвей. – На борту экипаж и одна пациентка, все – теплокровные кислорододышащие. Коды классификации экипажа: земляне-ДБДГ, цинрусскиец-ГНЛО и кельгианка-ДБЛФ. Пациентка-ДБПК, происхождение неизвестно. Имеет ранения, нуждается в срочной…

– Вас ожидали, «Ргабвар», и вам присвоена категория срочности, – прервал его голос из приемного отделения. – Прошу вас, подлетайте согласно схеме «красный-два» и следуйте вдоль красно-желто-красных маяков к пятому шлюзу…

– Но ведь пятый шлюз – это… – начал Конвей.

– …который, – невозмутимо продолжал голос, – как вам известно, доктор, является главным входом на уровни вододышащих АУГЛ. Тем не менее помещение, выделенное для вашей пациентки, находится вблизи от пятого шлюза, а третий, к которому обычно причаливает «Ргабвар», в данный момент забит двадцатью с лишним пациентами-худларианами. На сборке мельфианской орбитальной станции произошла какая-то авария с выбросом радиации, но я пока в курсе только медицинской стороны дела.

Торннастор не предполагал, что именно вы доставите, да и доставите ли что-либо вообще, – продолжал сотрудник приемного отделения, – но он решил, что было бы лучше не подвергать пациента даже воздействию остаточной радиации. Каково ожидаемое время прибытия, доктор?

Конвей глянул на Флетчера. Тот ответил:

– Два часа пятнадцать минут.

За это время медикам как раз можно было успеть уложить пациентку на носилки с герметичным колпаком, под которым создавалась адекватная воздушная и температурная среда, и облачиться в легкие скафандры, чтобы сопровождать больную в госпиталь. Кроме того, в это же время можно было проконсультироваться с Торннастором, Главным диагностом Отделения Патофизиологии, относительно первых выводов, полученных в результате обследования живой ДБПК и трупного материала. Скорее всего Торннастор бы потребовал, чтобы ему срочно доставили трупы, дабы он мог всесторонне изучить их и выдать полную картину обмена веществ ДБПК. Конвей передал в приемный покой ожидаемое время прибытия, по оценке капитана, и спросил, кто будет встречать медиков с «Ргабвара» в пятом шлюзе.

Сотрудник приемного отделения издал несколько коротких непереводимых звуков – вероятно, это было нечто вроде инопланетянского заикания, после чего последовала членораздельная речь:

– Простите, доктор. Согласно полученным мною инструкциям, экипаж «Ргабвара» по-прежнему считается находящимся на карантине, и доступ в госпиталь вам воспрещен. Сопровождать пациентку лично вы можете только в том случае, если не будете снимать скафандр. Участие вашей бригады в лечении не потребуется, доктор, но все процедуры будут транслироваться по учебным каналам. Вы сможете наблюдать за лечением и в случае необходимости давать коллегам советы.

– Благодарю вас, – язвительно отозвался Конвей. При переводе сарказм, вложенный в эти слова, естественно, был утрачен.

– Не за что, доктор, – ответил сотрудник приемного отделения. – Теперь мне хотелось бы поговорить с вашим связистом. Диагност Торннастор просит пригласить на прямую связь вас, доктор Конвей, и патофизиолога Мерчисон в целях консультации и постановки предварительного диагноза…

Менее чем через два часа Торннастор уже знал все, что только было возможно узнать о пациентке на расстоянии, а пациентку, помещенную в герметичные носилки, очень осторожно перевезли по причальному туннелю с «Ргабвара» в похожий на жерло пещеры вход в пятый шлюз. Приликле было позволено сопровождать ДБПК ради слежения за ее эмоциональным излучением. С большой неохотой начальство госпиталя все же согласилось с тем, что цинрусскиец вряд ли может стать переносчиком человеческого вируса гриппа, поразившего экипаж «Ргабвара». Кроме того, Приликла был единственным из сотрудников госпиталя, владевшим даром эмпатии.

Бригада сотрудников приемного отделения – земляне в легких скафандрах с герметичными шлемами, ремнями и ботинками, покрытыми ярко-синей флюоресцентной краской, быстро перевезли носилки к внутреннему люку пятого шлюза. Наружный люк медленно и торжественно закрылся, и шлюзовая камера начала наполняться водой. К тому времени, как стало меньше пузырьков и вода успокоилась, Конвей увидел, что транспортировщики уже находятся по другую сторону внутреннего люка и плывут вместе с носилками по теплой зеленоватой пучине – отделению, отведенному для лечения вододышащих обитателей планеты Чалдерскол.

Конвей порадовался тому, что пациентка-ДБПК без сознания: чалдериане, которых мало какая хворь могла обездвижить, величаво скользили вдоль носилок и порой подплывали к ним довольно близко, проявляя любопытство, свойственное всем без исключения скучающим пациентам всех больниц на свете.

Палата чалдериан напоминала огромную подводную пещеру, украшенную с большим (с точки зрения самих чалдериан) вкусом всевозможными водорослями. Некоторые из этих водорослей в живой природе явно были хищными. На самом деле такая обстановка была несвойственна для обитателей Чалдерскола – существ высокоразвитых как в культурном, так и в техническом отношении. Скорее в таких условиях обычно резвились юные чалдериане на каникулах. По мнению Главного психолога О'Мары, который в таких делах ошибался крайне редко, примитивная среда обитания значительно помогала выздоровлению. Но даже землянину-ДБДГ, каковым являлся Конвей и который хорошо понимал, что это за место, оно все равно казалось страшноватым.

А вот существо, чей язык пока даже не был введен в память больничного переводческого компьютера, вряд ли поняло, куда попало и что это значит – особенно если бы на глаза этому существу попался пациент-чалдерианин.

Взрослый выходец с Чалдерскола напоминал сорокафутового крокодила, закованного в жесткую чешую от здоровенной пасти до хвоста. По окружности, если можно так выразиться, «талии» у чалдериан располагался пояс из лентовидных щупалец. Даже в присутствии Приликлы, который излучал доброжелательность и оптимизм, было бы намного лучше для пациентки-ДБПК, если бы она не увидела чалдерианина, плавающего около носилок и всей душой желающего ей скорейшего выздоровления.

Приликла плыл чуть впереди процессии – крошка-насекомое внутри серебристого шарика-скафандра. Время от времени он подрагивал в ответ на вспышки эмоционального излучения поблизости. Конвей по опыту знал, что эмпат реагирует не на эмоции любопытных чалдериан и не на излучение пациентки, – нет, причиной такого поведения цинрусскийца были чувства, испытываемые бригадой транспортировщиков, лавирующих с носилками между спальными сетками, оборудованием и искусственной растительностью палаты и по прилегающему к ней отрезку коридора. Система сушки и охлаждения легких скафандров в теплой воде палаты для АУГЛ действовала не на полную мощность, а на фоне большой физической нагрузки психическое раздражение усиливалось параллельно росту температуры тела под скафандром.

Обсервационная палата для новой пациентки была выгорожена в бывшем отделении первой помощи, ожидая раненых теплокровных кислорододышащих существ, которое теперь было перенесено на тридцать третий уровень и значительно расширено. Это помещение планировалось в будущем переоборудовать в операционную для АУГЛ, но в данное время оно представляло собой огромную кубическую полость с воздухом посреди глубин чалдерианского уровня. В центре палаты стоял смотровой стол, годящийся для обследования существ с самыми разными формами тела. Этот стол в случае необходимости можно было быстро превратить в операционный, а также в стационарную койку. Вдоль стен стояло универсальное сложное оборудование, необходимое для жизнеобеспечения и интенсивного лечения пациентов, чьи жизненные функции порой представляли для врачей книгу, в которой было прочитано лишь несколько первых страниц.

Несмотря на значительные размеры, палата была запружена народом – причем большей частью сюда собрались те, кому делать здесь было положительно нечего, и явились они исключительно из профессионального любопытства. Конвей заметил одного из хлородышащих, членистых, хрупких илленсиан ПВСЖ в просторной прозрачной защитной оболочке, наполненной желтоватым туманом хлора. Явился даже ТЛТУ, прячущийся в прозрачном шаре, водруженном на гусеничный вездеход, – только так это существо, дышавшее перегретым паром при жутко высоком давлении, имело возможность контактировать с коллегами, чей метаболизм не отличался подобной экзотичностью. Прочие медики были из числа теплокровных кислорододышащих: мельфиане, кельгиане, нидиане и один худларианин. Помимо любопытства, всех этих существ объединяло еще и то, что на рукавах, лапах, клешнях и прочих конечностях у них красовались золотые или с золотыми краешками повязки или нашивки диагностов или Старших врачей.

Конвею не так часто случалось видеть такую высокую концентрацию медицинских светил в одной палате.

Медики держались на почтительном расстоянии от бригады транспортировщиков в то время, как пациентку переложили с носилок на смотровой стол под наблюдением самого Торннастора. Носилки с открытым колпаком отвезли к выходу из палаты, чтобы они никому не мешали. Затем врачи стали передвигаться поближе к столу.

Конвей знал, что Мерчисон и Нэйдрад следят за происходящим с помощью монитора на медицинской палубе «Ргабвара». Торннастор приступил к предварительному обследованию, которое было в точности таким же, как то, что провели Конвей и Мерчисон на борту неотложки. Тралтан проверил все жизненные показатели пациентки, хотя пока никто, в том числе и он сам, не знали, каков, скажем, нормальный пульс, частота дыхания и параметры артериального давления для ДБПК. Затем Торннастор перешел к глубокому сканированию внутренних органов и осторожной пальпации, предназначенной для поиска травм, переломов и деформаций. Работая, Торннастор подробно рассказывал обо всех своих действиях, обо всем, что видел, и о своих выводах. Все это он делал для многих врачей, которые наблюдали за происходящим по учебным телеканалам. Время от времени Торннастор прерывал пояснения и обращался с каким-либо вопросом то к Мерчисон, то к Конвею. Его интересовало состояние пациентки в первые моменты после ее извлечения из шкафа и еще кое-какие подробности.

Торннастор достиг несравненных высот в многовидовой патофизиологии именно потому, что умел задавать вопросы и слушать ответы, а не из-за того, что слушал только свои царственные речи.

Поиск по сайту: