ДЗЕН-БУДДИЗМЕ. Мое понимание „бессознательного” отличается от психоаналитического, поэтому я должен дать ряд разъяснений

Мое понимание „бессознательного” отличается от психоаналитического, поэтому я должен дать ряд разъяснений. Прежде всего, мой подход можно обозначить как „метанаучный” или „вненаучный”. Все вы сциентисты, а я – адепт Дзэн, в силу чего моя позиция зачастую даже не „вненаучна”, а „антинаучна”. Возможно, термины эти малоудачны, но, по крайней мере, они выражают то, что я хочу сказать. Согласно Дзэн, нам следует, прежде чем капитулировать перед сциентистским взглядом на всю человеческую деятельность, остановиться, заглянуть внутрь самих себя и вопросить, а таковы ли вещи, какими они нам являются?

Научный метод предполагает изучение реальности с так называемой объективной точки зрения. Например, представьте в качестве объекта научного исследования цветок на столе. Ученые подвергнут его всевозможным анализам: ботаническому, химическому, физическому и т.д. – и расскажут нам о полученных результатах. Они будут уверены, что изучение цветка завершено и добавить к нему нечего, разве что дополнительные исследования принесут внезапное открытие.

Отсюда видна важнейшая черта научного способа мышления: познавать реальность – значит выделять в ней объект, говорить о нем, двигаться вокруг него, выхватывать и отчуждать от него те черты, которыми заинтересовались наше восприятие и наш интеллект. Затем проделывается обратная операция–абстрагированные элементы синтезируются в общую картину, и именно она выдается за подлинный объект.

Однако остается открытым вопрос: удалось ли поймать в нашу сеть целостность объекта? Мой ответ однозначен: разумеется, нет! Ведь полученный таким образом „объект” есть не что иное, как сумма наших же собственных абстракций! Для практических, утилитарных нужд научный подход более чем достаточен, но „объекта” здесь нет и в помине. Когда мы вытянули свою замечательную сеть, обнаружилось, что сквозь ее ячейки многое ускользнуло.

Существует иной путь обращения к реальности, предшествующий научному или следующий за ним. Я назвал бы его путем Дзэн.

Суть подхода Дзэн проста – проникновение в объект и виденье его изнутри. Чтобы познать цветок, нужно стать им, цвести, наслаждаться солнечным теплом и перестуком дождя. Когда я достигну этого, цветок раскроется мне, заговорит со мной, но на своем собственном языке. Но мало этого: вместе с сокровенным постижением цветка я раскрою все секреты Вселенной, включая тайны собственного Я, которые в обычной жизни ускользают от нас, ускользают потому, что Я раздвоено на субъект и объект, па наблюдающее и наблюдаемое. Неудивительно, что Я превратилось в тень, в погоне за которой иссякли силы!

И вот, познав цветок, я познал себя. Только растворив свое Я в цветке, слившись с ним, я обрел свою личность так же, как обрел ее цветок.

Этот способ проникновения в реальность я называю путем Дзэн, метанаучным или антинаучным путем.

Такое постижение мира можно обозначить как волящее или творческое. Сциентистский метод предполагает умерщвление объекта, разложение его на составные элементы и затем искусственное воссоединение частей, якобы соответствующее живому явлению. Воистину, безуспешная попытка!

Путь Дзэн стремится к иному – брать жизнь как она есть, а не складывать абстрактную мозаику из разрозненных кусочков. Дзэн не пользуется хирургическим скальпелем интеллекта. Поэт Дзэн говорит:

Все есть в ее естественной прелести

Кожа ее нетронута,

Кости ее первозданны.

Не нужны ей румяна и пудра.

Она есть она, ни больше, ни меньше.

Как она пленительна!

Науки имеют дело с абстракциями, где воление исключено. Дзэн же погружается в источник творчества и вкушает жизнь из чаши самой жизни. Этот источник – Бессознательное в Дзэн. Цветок не осознает самое себя; именно я своим отношением пробуждаю в нем сознание.

Вот, что утратил Теннисон, вырвав растение из стены, и что обрел Басё, лишь созерцая цветущую назуна. Где же обретается бессознательное? Во мне ли? В цветке? Пожалуй, даже сам вопрос „где?” неверен. Оно – нигде. И, пребывая в нем, мне лучше хранить молчание.

Ученый убивает, а воскрешает – художник. Зная, что аналитически реальность недостижима, художник при помощи холста, кисти и красок пытается воплотить свое бессознательное. И когда это последнее сливается с Космическим Бессознательным, художник создает шедевр. Он становится подлинным творцом, его работа – не ремесленная копия чего-либо, а независимое, самодостаточное явление. Изображение цветка, расцветающего из подсознания художника, уже не есть простое подражание природе.

Настоятель одного дзэнского монастыря пожелал, чтобы в росписи потолка Зала Дхармы фигурировал дракон. Выполнить работу пригласили известного живописца. Согласившись, тот посетовал, что не видал настоящего дракона, если, конечно, он существует. Настоятель ответил: „Не беспокойся об этом. Не пытайся следовать условным деталям. Перевоплотившись в живого дракона, ты сумеешь изобразить его”. „Как же мне это удастся?” – воскликнул художник. Ответ был таков: „Ступай к себе в комнату и сконцентрируй свое сознание. В тот миг, когда ты почувствуешь, что должен рисовать, ты станешь драконом, и он сам отольется в точную форму”. Живописец последовал совету. Спустя несколько месяцев напряженных усилий он узрел дракона в глубинах своего бессознательного и обрел уверенность в своих силах. И вот, мы видим теперь изображение дракона на потолке Зала Дхармы в Миосиндзи, Киото.

Раз уж речь зашла о драконах, мне вспоминается еще одна история, на этот раз связанная с китайским художником. Он тоже собирался изобразить дракона, но прежде хотел бы его увидеть. И вот ему представился случай: в окно заглянул настоящий дракон и сказал: „Вот я, рисуй!” Живописец был настолько потрясен, что упал в обморок, вместо того, чтобы хорошенько разглядеть оригинал. Так ему и не удалось нарисовать дракона.

Только увидеть предмет – недостаточно. Требуется проникновение в него, проживание его собственной жизни. Говорят, что Торо был гораздо лучшим натуралистом, чем многие профессионалы. То же можно сказать и о Гете. Они знали природу просто потому, что дышали ее дыханием. Ученые исследуют природу объективно, т.е. искусственно. Мы говорим „я есть ты”, но это еще не истина, ведь тем самым предполагается, что и „ты” есть „я”. Дуализм же всегда стоит на фундаменте единого. Наука черпает силы в дуализме, а ученые пытаются все свести к количественным измерениям. Вот зачем они внедряют всевозможные механические приспособления. Технология – главный элемент современной культуры. Все, что не может быть сведено к количественным параметрам, отвергается учеными как ненаучное или антинаучное. Они установили сеть правил, вне которых объекты считаются не относящимися к сфере научных исследований. Но как бы ни были удобны ячейки сети – на то они и ячейки, чтобы какие-то вещи проскальзывали сквозь них. Их уж никак нельзя измерить! Количества бесконечны, и в один прекрасный день наука будет вынуждена признать свою неспособность схватить Реальность. Бессознательное лежит явно вне сферы научного познания. Поэтому все, что доступно ученым – это указать на наличие данной области реального.

Бессознательное есть нечто, доступное только чувству, но не в обыденном смысле слова, а в том, что я называю исходным или основополагающим чувством. Возможно, здесь требуются пояснения. Когда мы говорим: „Я чувствую тяжесть стола” или „Я чувствую холод” – такие чувства легко отличить от слуховых и зрительных ощущений. Когда мы говорим: „Я одинок” или „Я взволнован” – то обнаруживаем более общие, всеохватывающие и интимные чувства, но также принадлежащие к области релятивного сознания. Чувство же бессознательного фундаментально и первично, оно отсылает нас к периоду Детства, когда еще не наступило пробуждение сознания из так называемого хаоса Природы. Природа, однако, не хаотична, поскольку ничто хаотическое не может существовать само по себе. Это просто термин, присваиваемый области, не подвластной стандартным процедурам рационализации. Природа хаотична только в том смысле, что является источником бесконечных возможностей. Сознание, возникая из хаоса, является чем-то поверхностным, лишь скользящим по оболочке реальности. Наше сознание и есть не что иное, как незначительный островок суши в Океане, обнимающем землю. Но только благодаря этому островку сознания мы оказываемся способными проникнуть в тайники бессознательного; чувство бессознательного – вот все, что нам доступно, однако подобное чувство не есть нечто несущественное, поскольку только с его помощью мы можем постигнуть значение нашего конечного существования и, тем самым, убедиться, что живем не зря.

Наука же, по определению, никогда не сможет даровать нам ощущения надежности и безопасности, которые рождаются лишь из нашего чувства бессознательного.

Мы все не можем стать учеными, но наша природа устроена так, что все мы можем быть художниками – естественно, не в собственном смысле слова (живописцами, скульпторами, музыкантами или поэтами), а художниками жизни. Словосочетание „художник жизни” может показаться неожиданным и претенциозным, но на самом деле мы все, по праву рождения, являемся художниками жизни, но, не ведая об этом, большинство из нас не становятся таковыми в зрелом возрасте. В результате мы беспутно проживаем жизнь и лишь растерянно вопрошаем: „В чем смысл жизни?”, „Не стоим ли мы на пороге беспросветного ничто?”, „Прожив семьдесят восемь или даже девяносто лет, куда мы попадаем после смерти?” Большинство современных мужчин и женщин невротически озабочены поисками ответов на эти вопросы. Но последователь Дзэн мог бы сказать им, что они попросту забыли свою природу художников – творческих художников жизни – и, как только они осознают истину, то сразу избавятся от всех своих неврозов и психических комплексов.

Что же означает быть художником жизни?

Любой художник использует различные инструменты для реализации своих творческих потенций. Скульптор пользуется камнем, деревом, глиной гипсом или любым другим материалом, чтобы воплотить в нем свои идеи. Но художнику жизни вовсе не нужно выходить за пределы самого себя. Все инструменты, технические средства, материалы и навыки, которые требуются – даны ему от рождения, причем даже до того, как родители произвели его на свет. „Это противоестественно, этого не может быть”, – воскликните вы. Но если вы хотя бы немного поразмыслите, то, я уверен, поймете, о чем идет речь. Если же нет, то постараюсь высказаться еще более ясно: наше физическое тело есть материал, соответствующий холсту художника, дереву или глине скульптора, флейте или виолончели музыканта, вокальным данным певца. И все, что принадлежит телу – руки, ноги, туловище, голова, нервы, клетки, мысли, чувства, эмоции – все это, составляющее целостность личности, есть материал, посредством которого человек реализует свой творческий гений в процессе общения, в поведении, во всех формах деятельности и, в итоге, в самой жизни. Жизненный путь такого человека есть творческое отражение образов, которые он созидает из неистощимого источника бессознательного. Для такого человека каждое деяние выражает его творческую оригинальность, его живую самость. В нем нет соглашательства, конформизма, внешней мотивации. Он действует так, как требует его внутреннее самоопределение. Его поведение подобно ветру, дующему свободно. Он не есть Я, погрязшее во фрагментарном, ограниченном, эгоцентрическом существовании. Напротив, он сумел вырваться из этой тюрьмы. Один из великих дзэнских учителей эпохи Тан изрек:„Только хозяин самого себя является человеком, живущим по внутреннему самоопределению”. Таких людей я и называю истинными художниками жизни.

Его Я касается бессознательного, кладези бесконечных возможностей. Он – „не-сознание”. Св. Августин сказал: „Люби и делай, что хочешь”. Это перекликается со стихотворением Бунана, дзэнского мудреца XVII столетия:

Живя,

Будь мертвым человеком,

Совершенно мертвым;

И действуй, как хочешь,

И все будет в порядке.

Любить – значит не иметь Я, не иметь сознания, стать „мертвым человеком”, и быть свободным от ограничивающих мотиваций сознания. Подобное „утро” человека не содержит в себе собственно человеческого элемента, его ограниченного интереса. Его спрашивают – он отвечает. Он чувствует голод и ест. По сути он – естественный человек, пребывающий в природе, где нет изощренных идеологий современного цивилизованного человека. Но зато как богат его внутренний мир! Ведь он находится в непосредственном единстве с великим бессознательным.

Я не уверен, будет ли правильным назвать это бессознательное Космическим Бессознательным. Мне хочется назвать его именно так, поскольку то, что мы обыкновенно именуем релятивным полем сознания, погружается в неосознаваемое. Но это неосознаваемое, однажды познанное, начинает пронизывать наше повседневное сознание и разрешает все те затруднения, которые прежде терзали нас. Неосознаваемое, таким образом, начинает взаимодействовать с нашим сознанием и, до некоторой степени, неосознаваемое и сознание оказываются имеющими единую природу и способными к диалогу. Мы, следовательно, должны констатировать, что наше ограниченное (релятивное) сознание в той мере, в какой мы сознаем его ограниченность, виновно в наших страхах, страданиях и сомнениях. Но как только мы отдаем себе отчет, что наше сознание рождается из имманентно присущего нам начала (которое пусть и не может быть познано также, как все другие относительные вещи), как избавляемся от всех форм страдания, достигаем мира и гармонии как с самими собой, так и со всем мирозданием в целом. Можем ли мы теперь не назвать это неосознаваемое Космическим Бессознательным или источником бесконечного творчества, коль скоро не только художники по профессии черпают в нем вдохновение, но даже и мы, простые смертные, способны в соответствии со своими природными задатками превратить нашу собственную жизнь в великое произведение искусства?

Приведу историю, иллюстрирующую, что я понимаю под превращением повседневной жизни в произведении искусства. Долго, живший в XVIII столетии, был великим мастером Дзэн в эпоху Тан. У него был ученик, жаждавший познать Учение. Некоторое время он жил вместе с учителем, но не получал никаких наставлений. Однажды он подошел к нему и сказал: „Я довольно долго живу вместе с вами, но не получаю никаких инструкций. Будьте добры, объясните мне, в чем дело?” Учитель ответил: „Почему же? Я приобщаю тебя к Дзэн, начиная с того момента, как ты пришел ко мне”. Ученик воскликнул: „Умоляю, скажите, в чем же состояло приобщение?!” „Когда утром ты поприветствовал меня, я ответил тебе. Когда принес мне завтрак, я принял его с благодарностью. Где я не продемонстрировал сущности сознания?” Слушая, ученик склонил голову и, казалось был поглощен постижением смысла сказанных учителем слов. Учитель же продолжал: "Как только ты начал размышлять об этом, как предмет размышлений исчез. Ты должен схватывать суть мгновенно, без рассуждений и сомнений”. В результате ученик сумел постигнуть истину Дзэн.

Истина Дзэн, по крайней мере частица его истины, заключается в способности трансформировать повседневную жизнь человека, жизнь монотонную и обыденную – в произведение искусства, полное великого внутреннего творчества.

Есть во всем этом нечто, превосходящее научное изучение реальности; нечто, что не может быть уловлено в сети понятийного аппарата науки.

Бессознательное в дзэнском понимании есть, без сомнения, нечто мистическое, непознаваемое, ненаучное. Сказанное не означает, что бессознательное находится вне сферы сознания и потому нам неподвластно. Напротив, трудность заключается именно в том, что оно есть особо интимная вещь, которую наиболее трудно постигнуть, так как человеческий глаз не может взглянуть на самого себя. Для того, чтобы осознать бессознательное необходима специальная тренировка определенных структур нашего сознания.

В эволюционной перспективе сознания возникло из бессознательного. Природа пролагала свой путь бессознательно, а человек, обладающий сознанием, вышел из нее. Сознание есть скачок, но скачок не есть прерывность в физическом смысле. Для сознания характерна имманентная связь с бессознательным. В самом деле, без последнего первое не может функционировать – оно попросту потеряет основу своей деятельности. Неслучайно, Дзэн провозглашает, что Дао есть „обыденное сознание”. Под Дао Дзэн понимает бессознательное, постоянно действующее в системе нашего сознания. Следующее мондо (вопрос и ответ) поможет лучше понять дзэнское бессознательное:

Когда монах спросил учителя, что понимается под „обыденным сознанием”, тот ответил:„Когда я голоден – то ем, когда я устал – то сплю”.

Я уверен, вы спросите: „Если это и есть то самое, дзэнское понимание бессознательного, как чего-то мистического и ценного для трансформации сознания адепта, то понять его не составляет труда. Все подобные „бессознательные штучки” были давным-давно известны нашему инстинктивно-рефлекторному сознанию, действующему по принципу экономии сил. Мы ожидали увидеть бессознательное, связанное с гораздо более высокими функциями ума, которые, как в случае с опытным фехтовальщиком, достигаются годами напряженных тренировок. Что же касается таких рефлекторных актов как еда, питье, сон и т.д., то они присущи и низшим животным и младенцам. Дзэн, конечно же, не может рассматривать их как что-то такое, в чем человек находит сокровенный смысл”.

Что ж, давайте посмотрим, есть ли принципиальная разница между „инстинктивным” и „высокотренированным” бессознательным.

Банкей – один из великих современных японских мастеров Дзэн, проповедовал доктрину Нерожденного. Демонстрируя свою идею, он указывал на факты нашего повседневного существования: такие как слушание пения птиц, созерцания распустившегося цветка и т.д., и говорил, что все это возможно благодаря присутствию в нас Нерожденного. Если в нас присутствует сатори, то оно должно основываться лишь на подобном опыте и ни на каком другом.

Казалось бы, это заставляет нас идентифицировать сферу обыденного чувственного опыта с высокометафизическим Нерожденным. В одном смысле такая идентификация верна, но в другом смысле ошибка несомненна. Для Банкея Нерожденное есть Путь всех вещей, включающий в себя не только область нашего повседневного опыта, но и всю реальность прошлого, настоящего и будущего. С другой стороны, наше „повседневное сознание”, или наш обыденный опыт, или наши инстинктивные акты не имеют никакого самостоятельного значения и ценности. Они приобретают их только, если относятся к Нерожденному или к тому, что я назвал Космическим, Бессознательным. Нерожденное есть исходное начало всех творческих возможностей. Получается так, что когда мы едим, то едим не мы, а Нерожденное; Если спим, то спим не мы, а Нерожденное.

До той поры, покуда бессознательное инстинктивно, оно не превосходит уровня животных и младенцев, у вполне же зрелого человека дело обстоит иначе. Последнего характеризует тренированное бессознательное, включающее весь его сознательный опыт, начиная с младенчества, и конституирующее целостность его личности. По этой причине, у фехтовальщика, как только он взял в руки меч, техническое мастерство вместе с осознанием ситуации отходит как бы на задний план, а тренированное бессознательное начинает играть ведущую роль. Меч фехтует так, будто в нем самом стучит живое сердце.

Мы могли бы сказать: бессознательное, в той мере, в какой оно относится к сфере чувственного опыта, есть результат длительного процесса эволюции жизни в космосе, и оно действует однаково у животных и у детей. Но по мере интеллектуального развития, по мере того, как мы вырастаем, чувственная данность структурируется интеллектом, и мы утрачиваем наивную веру в адекватность нашего чувственного опыта. Когда мы теперь улыбаемся, то это не просто улыбка – здесь добавляется нечто еще. И едим мы уже не так, как в детстве. Процесс питания преобразован интеллектом. И как только мы осознаем это вторжение интеллекта, – простейшие биологические потребности оскверняются эгоцентрическим интересом. В наше бессознательное словно проникает „самозванец” (чужеродное устройство), и оно больше не может прямо и непосредственно пронизывать сознание. Все потребности, ранее регулируемые биологическими, инстинктивными функциями, превращаются теперь в интеллектуально направляемые акты.

Подобная трансформация и есть потеря „невинности”. В практике Дзэн и в Буддизме это носит название „аффективного осквернения” (klesha) или „преобладания интеллекта в деятельности сознания”, виджняна (vijñāna).

Зрелый человек, должен очиститься от аффективного осквернения и освободить себя от доминанты интеллекта, если, только он серьезно намерен вступить на путь абстрактного и свободы, где бы он не был подвержен разрушительному влиянию страха, возбуждения и раздражения. Когда человек обретает свободу, „натренированное” бессознательное „работает” в сфере сознания. В этом случае мы получаем „Нерожденное” Банкея или „обыденное сознание” китайского мастера Дзэн.

Теперь мы подготовлены к тому, чтобы выслушать совет Такуана своему ученику-фехтовальщику Ягю Тадзима-но-ками. Он касается главным образом того, чтобы сознание постоянно пребывало в состоянии „течения”, ибо фиксация его на чем-либо одном означает прерыв непрерывного потока, что особенно неблагоприятно отражается на здоровой целостности сознания. В случае с фехтовальщиком такая фокусировка несет ему смерть. Налет эффективности замутняет зеркало первоначальной праджни (prajña) человека, интеллектуальная взвешенность противостоит здесь природной активности. Праджня, которую Такуан называет „неподвижная”, есть направляющая сила всех наших движений, внутренних и внешних, и когда она вытеснена, – ум замутняется, а мы, утратив природную, свободную и спонтанную активность „неподвижной праджни ”, соотносимой с нашим бессознательным, начинаем сознательно подчиняться голому техническому навыку. Таким образом, праджня есть неподвижный двигатель, который бессознательно действует в сфере нашего сознания.

Когда фехтовальщик стоит лицом к своему противнику, то не думает ни о противнике, ни о самом себе, ни о движениях меча в руках врага. Он просто стоит с мечом, который, забыв о всякой технике, должен лишь следовать велениям бессознательного. Когда сражающийся наносит удар мечом, то этот удар нанесен бессознательным. Существуют свидетельства, что сам человек не осознавал факта победы над противником – все происходило совершенно бессознательно. Есть просто поразительные случаи.

Позвольте мне привести один пример – „Семь самураев”.

В фильме безработные самураи получают возможность продемонстрировать мощь своего оружия. События в фильме вымышлены, по все они основаны па исторических фактах. Руководитель группы изобретает метод проверки каждого фехтовальщика. Он сажает перед входом молодого крестьянина, мимо которого неизбежно должен пройти каждый входящий. Как только самурай войдет в помещение, молодой человек должен неожиданно стукнуть его палкой по голове и посмотреть, как отреагирует вошедший.

Первый из пошедших получил полновесный удар палкой. Он не сумел выдержать экзамена. Второй самурай, получив удар, смог „ответить” молодому человеку. Однако и он не продемонстрировал необходимых качеств. Третий же испытуемый остановился перед входом и предупредил поджидающего за дверью, чтобы тот поостерегся нападать на вооруженного воина. Этот третий почувствовал присутствие врага еще до того, как переступил порог и подвергся реальному нападению. Такие способности самурай мог приобрести лишь пройдя через долгие испытания того сурового времени. Он доказал, что является отличным кандидатом для сложнейшей борьбы, предстоящей в далекой горной деревне.

Подобное чувство незримого присутствия врага было до предела развито у самураев во времена феодальных междоусобиц, требовавших от воина максимального профессионализма. Даже во сне он был постоянно начеку.

Я называю это чувство некоей разновидностью телепатии или шестым чувством. Отмечу лишь, что философы фехтования приписывали его бессознательному, пробуждающемуся тогда, когда фехтовальщик достигает состояния самоотсутствия или не-сознания. Философы говорят, что когда человек натренирован до такой высокой степени – он преодолевает обыденное, релятивное сознание, переставая осознавать свою включенность в схватку. В такие моменты сознание тренированного фехтовальщика уподобляется зеркалу, отражающему каждую мысль противника и содержащему интуицию, коренящуюся в бессознательном, как победить его. Меч мастера движется механически, сам по себе, и противник не в силах защищаться, поскольку меч каждый раз бьет по его уязвимым местам. Бессознательное фехтовальщика есть реализация его самоотсутствия, которое, будучи в согласии с „Небом и Землей”, способно сокрушить все, противостоящее „Небу и Земле”. Состязание или битва опытных фехтовальщиков проводится не на силу или умение, а на то, чье сознание более чисто и лишено Я.

Принимаем мы подобную интерпретацию или нет – другой вопрос, но факт остается фактом: мастер фехтования обладает тем, что можно обозначить как бессознательное. Такое состояние сознания обретается, когда он более не сознает свои действия и передоверяет все чему-то, лежащему за пределами его релятивного сознания. Мы называем это чем-то или кем-то, поскольку оно существует вне обычного поля нашего сознания и у нас нет подходящих слов для его обозначения, помимо негативных: Икс или бессознательное. Непознаваемое или Икс тоже весьма неопределенно, и когда оно входит в соприкосновение с сознанием таким образом, что проявляет себя через технические навыки, приобретенные сознательно, то мы вполне можем его обозначить как бессознательное.

Какова природа бессознательного? Является ли оно уделом чисто психологических исследований в самом широком смысле этого термина? Соотносимо ли оно каким-то образом с источниками всех вещей, таким как „Небо и Земля”, или же с чем-то еще, разрабатываемом в онтологиях мыслителей Востока? Или же мы должны назвать его „великим зеркальным знанием”, адаршанаджняна (ādarśanajñāna), как его иногда величают учителя Дзэн?

Следующий эпизод, рассказанный Ягю Тадзима-но-ками, учеником мастера Дзэн Такуана касается предмета нашего разговора и может быть полезен психологу в поисках сути той способности, которая нередко именуется парапсихической и которую можно развить, проходя через определенные ступени ученичества. Могу также добавить, что случай с Ягю Тадзима-но-ками не был, естественно, проверен средствами науки. Однако в истории и современной практике японского фехтования засвидетельствовано немало случаев, заставляющих поверить в телепатию. Правда, я вынужден вновь повторить, что эта разновидность психологических феноменов весьма опосредованно связана с бессознательным, о котором я веду речь.

Однажды весенним днем Ягю Тадзима наслаждался видом цветущих вишен. Он был глубоко погружен в созерцание. Внезапно он почувствовал „дух убийцы” (этот „дух” есть не передаваемое словами, а постигаемое лишь внутренним чувством, от человека или объекта который вынашивает идею убийства), угрожающее ему сзади. Ягю обернулся, но позади был лишь юноша, который обыкновенно сопровождал его, неся меч. Ягю никак не мог понять, откуда исходит „дух убийцы”. Этот факт глубоко озадачил его, поскольку в результате долгих тренировок он сумел развить телепатию, распознающею присутствие „духа убийцы”.

Вскоре он возвратился домой, пытаясь разрешить захватившую его целиком проблему. Дело в том, что до сей поры он никогда не ошибался, точно определяя природу „духа убийцы”, откуда бы оно ни исходило. Волнение его было столь велико, что прислуга боялась приблизиться и узнать, в чем дело. Наконец, один из старейших слуг рискнул спросить, не болен ли господин и не нуждается ли он в какой-нибудь помощи. Мастер ответил: „Нет, я не болен. Но в саду я пережил столь странное ощущение, что оно до сих пор не дает мне покоя. Я размышляю над случившимся”. И он поведал слуге о происшедшем.

Когда слух о событии распространился по дому, то юноша-оруженосец, сопровождавший мастера во время прогулки, признался: „Когда я увидел ваше высочество погруженным в созерцание цветущей вишни, во мне зародилась мысль: как бы ни был совершенен мой господин во владении мечом, он ни за что не смог бы защищаться, вздумай я нанести ему сзади удар. Очевидно, эта моя мысль была уловлена вами”. Сделав такое признание, ученик выразил готовность понести наказание за свою неуместную мысль.

Признание ученика мгновенно прояснило ситуацию, которая так удручила Ягю, и он не стал наказывать своего оруженосца. Мастер был полностью удовлетворен, что его чувство и на этот раз не дало осечки.

III

___________________________________________

Поиск по сайту: