Мой сын — шизофреник

Мой сын — шизофреник. Я не думаю, что вы знаете, что это такое. Ваше счастье.

...Он был долгожданным. И когда он родился, нам казалось, что весь мир разделяет с нами эту радость. У нас теперь есть сын! Как и все родители, мы ловили его первую улыбку, ждали появления первого зуба, не спали ночами, когда он заходился в плаче, беспокоились о нем, тревожились, любили. Знакомые и родственники, заглядывая в его чудное личико и умиляясь, увлеченно искали сходство: «Папин носик, мамины глазки, а вообще — вылитый дедушка!»

Он с самого начала был особенным, и неудивительно — это же был наш сын! Книжки с самого раннего детства стали его друзьями, он их листал, грыз, потом читал — с упоением, отключаясь, казалось, от всего мира. Он знал так много обо всем, чего совершенно не знали дети его возраста. Мы считали его очень умным. Гордились им и продолжали любить.

Постепенно в то время, когда мы с ним стали выходить гулять, меня начала охватывать какая-то смутная тревога: его очень интересовали дети нашего двора, он подходил знакомиться, так хотел играть с ними, но что-то происходило, я даже не успевала заметить что, и он опять оказывался один. Я злилась на них: эти бестолковые дети не хотят играть с моим сыном! Мое сердце разрывалось от жалости к нему, злости на них и все возрастающей тревоги.

Не помню, когда я стала злиться на него — за то, что не может, за то, что у него не получается. Он же мой сын — он должен уметь такие простые веши! Тревога, раздражение, обида варились во мне, и я даже не понимала, что они копятся и не дают мне радоваться жизни. Я не помню того момента, когда радость совсем покинула наш дом. Муж стал приходить все позже, я становилась все более усталой, сын все более странным. Я была уверена — мой мальчик любит меня. Но временами он становился таким отстраненным, что даже рассказывая о своих любимых галактиках, он как будто был не со мной, как будто я была не нужна ему. Совсем. Иногда на него находили жуткие приступы злости, и тогда он колотил все, что попадало под руку, в том числе и меня.

Моя тревога перешла в полное смятение, раздражение — в едва сдерживаемую злобу, которая прорывалась в криках, резкости, шлепках. В такие моменты мне казалось, что я — худшая мать на Земле. И Бог, если он есть, краснеет от стыда на небесах, видя все это. Вина выливалась в редкие слезы по ночам, а наутро снова превращалась в злость. Каждый раз после бурных разборок я чувствовала не просто упадок сил — полное опустошение, в которое неумолимо заползала вина, заполняя всю меня до самого горла. Хуже всего было то, что мне периодически казалось, что я перестаю его любить. Моего замечательного сына — перестаю любить! Эта мысль была самой невыносимой, и я старалась, чтобы она больше никогда не проникала в мою измученную голову.

Как-то ночью я проснулась от кошмара — вся в поту, сердце выскакивает из груди. Я больше не могла заснуть, а наутро взяла справочник и к вечеру договорилась с психологом о встрече.

Я боялась ужасно, меня трясло так, как никогда прежде, ни перед каким экзаменом я не волновалась так, как в то утро. Мой сын, на удивление прилично вел себя в кабинете: что-то рассказывал, отвечал на вопросы, описывал разные картинки, был вполне даже мил с этой девушкой, которая почему-то становилась все беспокойнее.

— Что вы скажете про него? Может, нам с ним чем- то позаниматься? Может, я что-то не то делаю? — Я засыпала ее вопросами, надеясь, что сейчас она даст простой совет и все станет понятно, все станет хорошо.

— Вы знаете, мне кажется, что вам надо показаться еще одному специалисту — психоневрологу вашей поликлиники. А лучше обратиться в детскую специальную больницу для обследования.

— Что значит к психоневрологу? Он что, болен? А вы разве не скажете, как нам заниматься? И почему в больницу? — Я задавала вопросы, ответы на которые не хотела знать. Но они спасали меня от самой себя, заслоняли мою тревогу.

— Вы — мама, вам решать. Вас никто не может заставить это сделать. Но мне кажется, вам самой будет спокойнее, если вы будете точно знать, болен он или нет. Я не врач и не могу решить это вопрос. Если он болен, ему потребуются лекарства, лечение, помощь...

— Хорошо, я все поняла, спасибо! — Я не ушла оттуда, а вылетела, точнее, меня вынесло, и я не помню, как мы оказались на улице.

«Это все глупости! Она — молодая девчонка и ничего не понимает в детях! Причем тут врач? Психоневролог! Она что, имеет в виду, что мой ребенок псих? И причем тут больница, обследование?! Это определенно ошибка, полная глупость, ерунда, бред! Он же умный парень! Это же наш сын! Конечно, он не похож на многих детей из двора. Но он читать научился в три года! Нам же в школу осенью! Какая больница?!» — кричало все во мне. Я еле дождалась вечера и после чая, оставшись наедине с мужем, стала рассказывать ему эту ужасную историю.

Муж, казалось, слушал вполуха, как-то странно пряча глаза.

— Ты зря это сделала. Зачем ты пошла к какому-то психологу? Конечно, они наговорят черт знает что. Сами психи, поди, что они понимают в людях? Ты тоже — нашла, кого слушать!

— Но я же волновалась! Мне же так трудно с ним!

— Чего трудно-то, ты же дома все время, не работаешь... Давай спать, мне завтра вставать рано.

«А и правда, я так и предполагала, что все это — глупости. Вот и муж говорит», — думала я с некоторым облегчением, надеясь на то, что сейчас придет освобождающий, крепкий сон. Но сна не было. Опять что- то заволновалось внутри: «Наверное, я точно плохая мать — ною, с ребенком не могу справиться, хотя не работаю. Все матери успевают. Только я такая! Не успеваю, волнуюсь, злюсь, не люб... Нет! Я очень его люблю! Он самый лучший ребенок на свете! Вот он вырастет, будет учиться в школе на одни пятерки, а потом откроет что-нибудь великое, и тогда все узнают, что я права — он лучший!»

Через неделю муж, все так же пряча глаза, бубнил, собирая свои вещи: «Я думаю, нам надо расстаться... Мне надоело, что ты... У меня есть женщина, она... Ты не видела мои очки для бассейна?..» Я не понимала, о чем он говорит. Только теперь осознаю, какой я тогда выглядела дурой, все время задавая одни и те же вопросы:

— А как же мы? Как же мы с сыном? Ему же в школу! Как же?

— Я дам вам денег... с будущей зарплаты, — бросил он через порог, выволакивая свои чемоданы. Захлопнулась дверь. Мы остались одни. Как часто оставались раньше. Но теперь совсем одни, совсем по- другому.

Я не хочу вспоминать, что было потом. Отупение, боль, страх, злость, ужас, снова отупение. Не хочу вспоминать. Самое худшее, что все это было только начало!

Вы можете представить, что чувствует мать, когда понимает, что ее сын сходит с ума? Когда он делает то, что нормальные дети не делают! На самом деле вы не можете себе этого представить. Ваше счастье. И не дай Бог вам когда-нибудь пережить это.

Он попал в ту самую детскую специальную больницу, а я — в клинику неврозов. Постепенно мне становилось легче, но от чувства вины, пропитавшей все клетки моего организма, я по-прежнему не могла есть и спать, только когда дозы таблеток становились такими, что ими можно было усыпить стадо слонов, меня выключало, как телевизор. «Я — одна. У меня нет денег, нет помощи. Мой сын болен. Он в психиатрической больнице». Каждая из этих фраз, казалось, могла убить меня. Но не убивала. Что-то внутри не давало: «Ты должна жить! Иначе как же он? Он же твой сын, твой ребенок, твой любимый маленький мальчик!»

...Он пошел в школу, конечно, в специальную школу, с которой на самом деле я никак не могла смириться и где-то в глубине души говорила сама себе: «Это временно. Он поправится, и тогда все поймут, какой он умный, и еще будут уговаривать его пойти на самую лучшую работу. В конце концов, учеба не главное».

Все наши знакомые и родственники постепенно поисчезали, как будто и не было их вовсе. И мы почти все время были одни. Муж давал деньги только тогда, когда я приходила к нему на работу и ловила его возле проходной. Он, как всегда, напряженно изучая неприхотливые рисунки на мраморном полу, совал мне мятые купюры и, явно стыдясь, удалялся от меня как-то боком, чтобы, не дай Бог, никто не заподозрил, что мы знакомы. О сыне он не спрашивал, хотя знал все. После его фразы: «Сама виновата, надо было лучше воспитывать», я все поняла и еще раз ужаснулась собственной наивности и глупости — с каким человеком я жила! Уму непостижимо! Теперь мне от него нужны были только деньги, чтобы выжить, покупать лекарства, еду, учебники, одежду. Я ненавидела его самого и его деньги, которые были мне так нужны, от которых я никак не могла отказаться!

Но я все равно не понимала, не верила до конца, что он может до такой степени не интересоваться собственным ребенком. Ну ладно мной. Но сыном? Он же любил его когда-то! Этого я не могла понять. Все ждала, когда он одумается. Не дождалась, подала на алименты.

Наша жизнь не была адом, конечно, нет. Когда сыну становилось лучше, наш дом как будто наполнялся надеждой, солнцем, воздухом. Становилось легче дышать, появлялся смысл жить. Потом ухудшение, приступ, больница, вина, злость, боль, стыд. «Почему со мной? С моим ребенком? Как это могло случиться? За что?» — навязчиво звенели во мне вопросы. Ответов не было. Никогда, ни разу, никто не ответил мне ни на один из них. Иногда мне начинало казаться, что я сама могу сойти с ума, еще чуть-чуть — и не поможет даже клиника неврозов. От усталости, боли, тревоги все во мне начинало разрушаться и умирать.

К счастью, мне встречались замечательные люди — психологи, врачи, такие же, как я, переживающие горе родители. Они объясняли, утешали, поддерживали, вселяли уверенность в том, что мы справимся, что мы — не одни. Они и подсказали: «Переключись. Он справится без тебя, он уже не такой маленький. Попробуй».

И я попробовала. Ненадолго, няней, к чужому здоровому малышу. Это было спасением, причем для нас обоих. Денег стало больше, а усталости меньше. Мой сын смог делать сам то, что раньше, как мне казалось, было ему совершенно не под силу. И хотя временами нам по-прежнему бывало очень трудно, в нашем доме хотя бы иногда появлялась радость.

Я даже стала мечтать о том, что когда-нибудь случится чудо и у нас гоже будет мужчина в доме, ему — отец, мне — муж, человек, который полюбит нас и будет уважать, ценить, поддерживать. Что будет семья, как у всех, даже лучше. Потому что мы сможем оценить то, что подарит нам судьба — еще один день нашей жизни, еще один день вместе.

А пока... Пока мой сын — шизофреник. Я говорю это уже без ужаса, боли и стыда. Я люблю его, такого особенного. Люблю. И я мама — самая лучшая для своего сына. Я мама шизофреника. И дай вам Бог никогда не узнать, что это такое.

Поиск по сайту: