И.М. Кадыров 12 страница

1. Наличие интенсивных аффектов, обычно крайне враждебной или депрессивной природы.

Подобные личности обладают сильными аффектами (часто негативными), связанными с внутренними объектными отношениями, что может быть следствием чрезмерных и негативных младенческих переживаний, ведущих к затруднениям в психической интеграции.

Рольф часто испытывал неудачу в отношениях с людьми, которые поначалу нравились ему. К сожалению, гневные аспекты его внутреннего мира достаточно быстро экстернализовывались, и он вновь и вновь терял друзей и сторонников.

2. История эпизодического или хронического импульсивного поведения, в котором часто проявляются самодеструктивные тенденции (членовредительство, наркотическая зависимость, попытки суицида или неразборчивость в половых связях).

Рольф был в высшей степени самодеструктивным человеком; в самом деле, из-за своей чрезмерной гордости он провел студеную зиму, ставшую для него последней, на улицах Венеции, ночуя возле каналов. Деструктивное качество отражает высокий накал страстей, свойственный объектным отношениям и внутренним атакам негативных объектных отношений на “хорошие” внутренние Я -образы. Рольф также писал (в письме к своим друзьям в Англии) о беспорядочных и рискованных сексуальных встречах с молодыми гондольерами (Rolfe, 1974b).

3. Социальная адаптивность, при которой человек способен (с помощью сильного социального осознания) проявлять поверхностную адаптацию к внешним социальным потребностям. Это, несомненно, сильное качество может отражать нарушенную идентичность, скрытую под беспрестанной имитацией требуемых обществом паттернов социального поведения.

Рольф был радушно принят в качестве послушника, претендующего на католический сан, в Шотландский колледж в Риме (откуда в конце концов был изгнан, буквально выброшен на улицу со своими пожитками). Случалось ему быть принятым и в благовоспитанном обществе — в Англии и в Венеции. Он был способен перенимать или копировать общественные навыки, удовлетворяющие его честолюбие. Однако он никогда не чувствовал себя по-настоящему приспособившимся к обществу, в котором жил. Внешне имитируя множество социальных условностей, в глубине своего “я” он все еще оставался рассерженным ребенком, с неясно интегрированным взрослым взглядом на самого себя.

4. Слабо выраженные психотические эпизоды, часто с оттенками паранойи, время от времени вызывающие злоупотребление алкоголем или наркотиками. (Я бы добавил, что галлюцинации у таких людей гораздо чаще бывают визуальными, чем слуховыми).

Рольф часто вел себя как параноик и тратил много времени, энергии и денег (которых у него всегда не хватало) на борьбу с теми, кого знал и с кем был близок, неизбежно теряя друзей и покро­вителей.

5. Подобной личности свойственны причудливые, нелогичные “детские” ответы на неструктурированные психологические тесты (наподобие теста Роршаха с чернильной кляксой). В то же время результаты выполнения ими более структурированных умственных тестов (типа WAIS) “соответствуют норме”.

Рольф, насколько я знаю, не посещал врачей или психологов. Однако его работы были весьма причудливы и фантастичны: судя по всему, в нем плохо подавлялись первичные процессы (если подавлялись вообще).

6. Межличностные отношения варьируются от скоротечных и поверхностных до крайне зависимых. Долговременные отношения часто разрушаются под воздействием манипулирования и излишней требовательности.

Несомненно, отношения Рольфа отличались мимолетностью. Он был склонен поначалу идеализировать людей (как временами и они его), но не мог долго поддерживать близкие отношения, наполняя их ненавистью и диффамацией. Однако с некоторыми людьми (теми, кто, должно быть, видел в нем не только трудного, нуждающегося ребенка) Рольф был способен на длительные взаимоотношения. Впрочем, и этих редких знакомых настигали его непрерывные требования денег и резкие и враждебные жалобы, которые он позволял себе до самого последнего дня.

О. Рольф был жертвой своего внутреннего мира. Он часто испытывал параноидальные и маниакальные приступы и, вероятно, временами страдал выраженными психозами. Судя по всему, в его арсенале психических защит чаще всего употреблялись проекция, проективная идентификация и расщепление.

Бред, иллюзия и нормальная психика

Бред и галлюцинации (Slade, 1976) являются характерными свойствами психоза и безумия, в то время как иллюзия — это нормальное для обычного состояния и психотерапии свойство. Ярко выраженное помешательство психотиков может стать непрерывным состоянием, а может, как в случае с пограничной личностью, наблюдаться время от времени.

Психотическая личность сталкивается с огромными трудностями в различении своего внутреннего мира и реального мира вокруг него. Границы между его “я” и “другими” размыты. У него также возникают проблемы с распознаванием и объяснением различных объектных отношений, которые формируют его внутренний мир. Повседневная жизнь становится для него невыносимо напряженной. Психотик во время терапии может потерять чувство иллюзии (чувство “как будто” в терапевтических отношениях), которое заменяется бредом. Психотик способен сказать о своем докторе так: “Это мой отец сидит в кресле напротив”.

Морено работал с психотическими пациентами в своей клинике в Беконе. Он писал:

“[Психотических] пациентов побуждают пересмотреть свои ситуации и использовать вспомогательные “я”, чтобы попытаться создать для себя новый, воображаемый мир, который больше подходит для них, чем мир реальности... Психодраматическое вспомогательное “я” играет двойную роль. В терапевтическом театре оно является идеальным расширением Эго пациента в его усилиях создать некую психотическую иерархию, самодостаточный мир; вне театра — это посредник между пациентом и людьми из реального мира”.

“Психодраматическое лечение психозов”

(Moreno, 1973 in Fox, 1987:77)

Морено решался на рискованную работу с психотическими пациентами. Любой психодраматист может обнаружить в своей группе психотическую личность, хотя соответствующий процесс предварительной оценки участников должен снизить этот риск. Однако во время сессии член группы, обладающий пограничной личностью, может соскользнуть с невротического к психотическому механизму защиты. Такое (редкое) событие требует от директора способности проявить все свое мастерство, чтобы поддержать протагониста и группу в волшебном состоянии “как будто”.

Стадии проективной идентификации

Давайте более детально рассмотрим механизмы внутреннего мира, которые вызывают проективную идентификацию.

Согласно Сандлеру (1988), существуют три различные формы, или стадии психологического процесса. Первая стадия полностью происходит внутри индивидуальной психики. В этих условиях аспекты “я”-представления или Я -объекта в фантазии проецируются на внутренний “другой”-объект или представление. Этот процесс касается проекции тех характеристик, которые переживаются в “другой”-объекте и были отщеплены и удалены или спроецированы из Я -объекта (Sandler, 1987:36). Эта стадия проективной идентификации не требует присутствия другого человека. Она происходит полно­стью во внутреннем мире. (Отмечу, что Сандлер использует термин “я”-представление, а не Я -объект.) Первая стадия проективной идентификации проиллюстрирована на рис.8.1.

Противоположным этому процессом является интроективная идентификация, при которой интернализованное представление о других (объектное представление) интроецируется и инкорпорируется в Я -объект или представление (Sandler, 1988:16; Joseph, 1988:76). Этот механизм, очевидно, является решающим в детстве, когда ребенок ощущает себя обладателем ряда свойств, которые первоначально переживаются и запоминаются как существующие в других. Ребенок демонстрирует интроективную идентификацию, когда чувствует и ведет себя как мать, играя со своими куклами.

На второй стадии проективной идентификации аналитик способен идентифицироваться с бессознательными фантазиями пациента, используя контрперенос. Таким образом, бессознательные процессы пациента передаются в разум аналитика. Однако аналитик не проявляет активную и конкретную реакцию — это характерно уже для третей стадии. Эмпатия — процесс, с помощью которого мы чувствуем или понимаем другого человека, — представляет собой обыденный пример второй стадии проективной идентифи­кации.

Третья стадия проективной идентификации является интерактивной и включает в себя экстернализацию части “я” или внутреннего “другой”-объекта непосредственно в другого человека (Sandler, 1987:38) (см. рис. 8.2). Маленький ребенок может на самом деле переживать подобный эмоциональный опыт и верить, что подобное происходит в действительности. В этом смысле процесс, очевидно, остается фантазийным, поскольку реально ничего не переходит в другого человека.

Однако проективная идентификация включает и реальные активные отношения двух людей. При этом она осуществляется успешно, если только другой человек “отзовется на роль” (Sandler, 1976). Таким образом, “успешные” проекции должны быть направлены к специальному человеку, который может (в той или иной мере) идентифицироваться и ответить на проецируемую роль или объект. Нельзя спроецировать свою гневливую часть на того, кто продолжает оставаться безмятежным и спокойным. Проекция должна быть подтверждена соответствующим ответом — гневом.

Джордж и стадии проективной идентификации

Джордж, будучи ребенком, интернализовал (в виде представления о своем отце) внутренний “другой”-объект “отец”, что произошло в результате его отношений с этим ненадежным и вечно раздраженным человеком. Посредством дальнейшего процесса интроективной идентификации аспекты этого “другой”-объекта стали частью его “я”-представления: Джордж чувствовал себя человеком ненадежным и потенциально способным на гнев. Описанный механизм объясняет, почему мы часто чувствуем себя столь похожими на наших родителей.

Впоследствии созданный Джорджем “я”-образ вызывал, вероятно бессознательно, страдания у своего создателя. Если бы ему, как и отцу, было свойственно показывать свое раздражение в гневе, он вел бы себя агрессивно по отношению к матери — так, как это делал его отец. Это была бы его защита от психической боли осознания, осуществленная с помощью проекции ролей назад, в “другой”-объект своей психики (первая стадия проективной идентификации по Сандлеру).

Он был способен в дальнейшем окончательно избавиться от этих ролей и связанных с ними аффектов, используя других людей (третья стадия по Сандлеру).

Общение при проективной идентификации

Проективная идентификация — это процесс, который способствует взаимодействиям между людьми. Он помогает нам понять нечто большее о внутреннем мире других людей. Для младенцев (которые еще не используют речь) такой способ общения особенно важен. Их механизмы работают с использованием разнообразных модальностей, включающих положение тела, выражение лица и крик ребенка. Позже добавляются другие техники, такие как речь, тембр голоса и паттерны поведения, содержащие тончайшие (и бессознательные) “манипуляции”.

Все эти механизмы помогают другому человеку принять проективную роль и связанные с нею чувства и ответить на них. Например, если пациент ведет себя как отвергнутый и обиженный ребенок и относится к терапевту как к плохому отцу, через некоторое время терапевт начинает чувствовать себя как отец, отвергающий своего ребенка. Обладая профессиональной интуицией, он стремится понять, почему этот конкретный пациент испытывает к нему такую ненависть. Чтобы избежать вредных для терапии действий, связанных с этими чувствами, терапевту требуется определенный уровень знаний о себе.

Проективная идентификация и психодрама

В предыдущей главе я описал точку зрения Рэйкера на то, как, используя контрперенос, терапевт может понять своего пациента. Аналогичным образом вспомогательное “я” приходит к пониманию протагониста. Это знание достигается, в частности, в результате использования протагонистом проективной идентификации.

Аналитические психотерапевты обучаются “склонности к идентификации” с пациентом и способности ощущать и анализировать свои собственные последующие эмоциональные ответы. Таким образом, они снижают риск собственного “отыгрывания”, происходящего в ответ на проекцию пациента. Через процесс проективной идентификации к ним приходит понимание внутреннего мира своих пациентов. Терапевт должен уметь реагировать на все внутренние роли пациента, мужские и женские, роли молодых и стариков. В любой момент времени он не может знать, кем “является” в логике переноса, и ему требуется время, чтобы ощутить, какая именно роль была спроецирована, и понять свою собственную природу на языке прошлого своего пациента.

Психодрама, в отличие от психоанализа, является процессом более сознательным и, несомненно, лучше поддающимся режиссуре. Когда выбранный в качестве вспомогательного “я” человек соглашается играть роль из внутреннего мира протагониста, ему обычно присваивают имя этой роли (“моя мать” или “мой брат”) и предоставляют некоторую фактическую информацию. Именно так происходило, когда Джордж выбрал Виктора на роль своего отца. Если протагонист начинает говорить и вести себя как ребенок, вспомогательное “я” усиливает свою собственную идентификацию с ролью “отца”.

Важное дополнительное общение происходит на бессознательном уровне между протагонистом и вспомогательным “я” посредством механизмов проективной идентификации. Протагонисту практически не требуется “подталкивать к роли” своего помощника и “манипулировать” им, поскольку вспомогательное “я” с готовностью принимает на себя задачу на время стать персоной, которая порождена внутренним миром протагониста.

Итак, в то время как Фред негодовал, будучи бессознательно исполнителем роли отца Джорджа, Виктор сознательно принял эту роль в психодраме. Он был способен легко идентифицироваться с проекцией отца Джорджа и мог, таким образом, браться за эту психодраматическую роль. Среди внутренних “другой”-объектов Виктора была роль “отца” — она входила в его “ролевой репертуар”. И хотя она не являлась ролью из его повседневной жизни (у Виктора не было детей), но он имел к ней доступ и получал наслаждение, играя “отца”.

В процессе психодрамы с использованием обмена ролями “представление” вспомогательного “я” моделировалось и изменялось, увеличивая сходство с внутренним объектом протагониста, и этот процесс включал в себя сознательные и бессознательные сооб­щения.

Следует отметить, что вспомогательное “я” играет роль из внутреннего мира протагониста, а не объективно существовавшего человека из его (протагониста) прошлого. Во внутреннем мире Джорджа “отец” был изменен в соответствии с перцептивными способностями маленького Джорджа и внутренними механизмами его психики.

Директор и проективная идентификация

Мы рассмотрели, каким образом внутренний мир протагониста драматически выражается с помощью членов группы, в качестве вспомогательных “я” играющих его внутренние объекты или роли. Отношения протагониста с директором не являются основными в процессе лечения, и в этом состоит большое отличие психодрамы от психоанализа. Действительно, директор должен приложить все усилия, чтобы поддержать отношения с протагонистом, основываясь на ситуации здесь-и-теперь. Этому способствует сам принцип психодрамы, поощряющий протагониста направлять свои проекции (и связанные с ними идентификации) на вспомогательные “я”. Сам же директор узнает о своем протагонисте по тому, как вспомогательное “я” развивает свою роль.

Важно, что контракт (между директором и протагонистом) на начатую работу поддерживается тем, что психоаналитики называют “терапевтическим альянсом” (см. Sandler et al., 1973). Этот контракт на сессию заключается между двумя (говоря словами Морено) равными взрослыми.

Сложные чувства и мысли, которые появляются у директора в результате его взаимоотношений с протагонистом, крайне важны для психодраматического процесса. Они обеспечивают его обычно трудноуловимой и исключительно полезной информацией, которая может быть использована для облегчения хода сессии. Механизм контрпереноса, сам по себе включающий проекции и идентификации, позволяет терапевту понимать и поддерживать протаго­ниста.

Механизмы защиты тех,

кто “научился думать о других”

Приходит время, и ребенок начинает развивать защитные механизмы, которые он будет использовать, став взрослым. Мелани Кляйн говорила об этом периоде, который она называла “депрессивной установкой”, так:

“Поскольку Эго становится лучше организованным и проекции ослабевают, на смену расщеплению приходит вытеснение. Психотические механизмы постепенно прокладывают путь невротическим механизмам, торможениям, вытеснению и смещению”.

(Segal, 1964 и 1973:75)

Британский психотерапевт Гарри Гантрип так описывал эти защитные механизмы более зрелой психики. Когда конфликтующие эмоции возникают одновременно,

“...такие конфликты часто приводят к вытеснению некоторых из конфликтующих эмоций, которые человек на самом деле не перестает испытывать, а продолжает переживать бессознательно, что крайне разрушительно воздействует на его осознанные переживания и поведение... Эти загнанные внутрь внутрь психические бури продуцируют разнообразные симптомы психоневрозов, как физические, так и психические”.

Гантрип пишет:

“Кроме того, Фрейд открыл одну вещь, которая происходит с переживаниями, подвергшимися в детстве вытеснению, а именно, что впоследствии вытесненные эмоции находят выход в переносе на какую-нибудь приблизительно похожую фигуру в настоящем. Этот феномен “переноса” — стандартная причина разрушения дружеских отношений, брачных уз и самых разнообразных партнерских отношений между взрослыми людьми — неизбежно прорывается наружу, оставаясь в лечебной ситуации непризнанной человеком”.

“Психоаналитическая теория, терапия и “я””.

(Guntrip, 1971:8—9)

При невротической защите отношения между внутренними объектами, связанными с конфликтом, вытесняются. Однако последствием применения такого механизма является потеря определенных ролей из индивидуального ролевого репертуара, которые могли использоваться во взрослой жизни.

К примеру, Джордж был довольно пассивен и испытывал серьезные затруднения перед тем, чтобы выразить свое раздражение и гнев непосредственно на босса или клиентов. Он, без сомнения, достиг стадии “депрессивной установки” или “жалости и участия к другим”. Жена, босс и клиенты были источниками его беспокойства. Отношения с ними вызвали у Джорджа замешательство и чувство вины. Несомненно, именно это и заставило его обратиться к психотерапии. Ничуть не меньше он пользовался защитным механизмом проективной идентификации, который, как мы уже знаем, рассматривается некоторыми психоаналитиками как признак серьезной патологии.

Именно на этой стадии психического развития Супер-Эго становится более значительным аспектом внутреннего мира. Эта психическая сила может рассматриваться как объединение объектных отношений, произошедших от детских переживаний внешних запретов и контроля со стороны родителей и общества. В той мере, в какой Супер-Эго является объединением ролей и объектных отношений, оно напоминает ролевые кластеры, которые мы уже рассматривали ранее: два простых кластера — “хороший-положительный” и “плохой-отрицательный” — раннего параноидно-шизоидного периода и более зрелые кластеры позднего периода психического развития, связанные с “отцом и мужчиной” и “матерью и женщиной” (для более серьезного рассмотрения вопроса о Супер-Эго см. Laplanche and Pontalis, 1967; Kernberg, 1976).

Ролевой кластер Супер-Эго добавляется к психическому стрессу ребенка, когда тот защищается от (в классическом фрейдовском смысле) инстинктов Ид или от стремления к проявлению конфликтующих “я”-представлений. Анна Фрейд писала:

“Инстинкт считается опасным, поскольку Супер-Эго запрещает его удовлетворение и, если он достигнет своей цели, то несомненно вызовет затруднения между Эго и Супер-эго. Следовательно, Эго взрослого невротика боится инстинкта, потому что оно боится Супер-Эго. Эта защита побуждается опасением перед Супер-Эго”.

“Эго и механизмы защиты” (A. Freud, 1936 и 1966:55)

В своих работах Анна Фрейд перечисляла методы защиты. Я уже обсуждал наиболее примитивные из них: регрессия, проекция, интроекция и расщепление (метод, добавленный в ее список впоследствии). Более зрелыми или невротическими защитами являются вытеснение, реактивное образование, изоляция, отмена (некогда бывшего), обращение на себя, обращение (в свою противоположность) и сублимация или смещение.

С их помощью, полагала А. Фрейд, Эго способно защищать (ограждать) себя от опасности неконтролируемого переживания импульсов, возникающих в Ид, которые, будучи пережиты без контроля, могут вызвать у человека тревогу.

Она также описывала, как Эго защищается от определенных аффектов или чувств, ибо:

“...всякий раз, когда [Эго] ищет для себя защиту от инстинктивных импульсов... оно вынуждено отражать и аффекты, связанные с инстинктивными процессами. Природа аффектов в этом вопросе несущественна: они могут нести удовольствие, боль или опасность для Эго. Нет никакой разницы, поскольку Эго никогда не позволялось переживать их такими, каковы они есть. Если аффект связан с запрещенным инстинктивным процессом, его судьба уже заранее решена. Факт самой этой связи достаточен, чтобы насторожить Эго против него”.

(A. Freud, 1937 и 1961:61)

В целом Анна Фрейд следовала классической модели своего отца в отношении инстинктивных проявлений. Теория объектных отношений относится скорее к внутренним и внешним напряжениям, происходящим в результате конфликтов между несовместимыми аспектами внутреннего мира. Однако объектные отношения связаны с воспоминаниями об аффективных состояниях, которые, по словам Кернберга, являются производными влечений.

Мы видим, что защитные механизмы разума действуют, чтобы предотвратить подавление аспектов личности (которые можно назвать психикой, Я или Эго, в зависимости от выбора терминов) страданиями, вызванными внутренним конфликтом.

Кернберг и проекция

Следует внести ясность в использование Кернбергом термина “проекция”. Для него этот термин характеризует:

“...более зрелый тип защитных механизмов. Проекция состоит из (а) вытеснения неприемлемых интрапсихических переживаний, (б) проекции подобного переживания на объект, (в) недостатка сопереживания проецируемому и (г) отдаления или отчуждения от объекта как эффективного завершения защитного усилия... Проекция представляется типичной для защитного репертуара пациентов с невротической организацией лич­ности”.

(Kernberg в Sandler, 1988:94)

В качестве примера использования этого защитного механизма Кернберг описал пациентку, которая боялась, что кто-то (возможно, ее аналитик) “испытывает к ней сексуальный интерес без малейшего осознания своих собственных сексуальных побуждений или параллельной передачи подобных импульсов невербальными средствами” (Kernberg в Sandler, 1988:94).

Подобная ситуация может не обладать явно эротическим оттенком из-за отсутствия манипулятивного компонента в поведении пациентки, которая полностью вытеснит, а затем спроецирует его, тем самым отделив себя от этого своего аспекта. Описанный механизм, конечно, значительно отличается от защиты посредством проективной идентификации, в которой аналитика (или иного человека) будут подталкивать или направлять к подходящему, “соответствующему роли” поведению, которое придаст взаимодействию явно эротическую окраску, если только аналитик не осознает это и не будет контролировать свои реакции контрпереноса.

Джордж

Некоторые люди, подобно о. Рольфу, никогда не будут в состоянии развить адекватный уровень психологической интеграции и останутся на грани психоза, постоянно видя мир исключительно “хорошим” или, наоборот, “плохим”. Другие на время возвращаются в это состояние под воздействием стресса или в процессе психотерапевтического воздействия.

В поведении Джорджа можно наблюдать более зрелые защитные механизмы, описанные Анной Фрейд. Он вытеснил свое “я”-представление “Я ненавижу свою мать”, поскольку оно находилось в конфликте с другим “я”-представлением — “Я люблю свою мать и нуждаюсь в ней”. Будучи ребенком, он испытывал большие страдания от мысли, что может расстроить свою мать, которую любил и в которой нуждался, и очень беспокоился о возможности причинить матери серьезный вред. Этот детский страх вырос и стал всемогущим. Как мог Джордж сердиться на женщину, которая посвятила всю свою жизнь ему, даже если она и не смогла обеспечить своему единственному любимому сыну наличие в доме отца?

В его семье существовал миф, что именно отец был “плохим”, источником раздражения и гнева. Соглашаясь с этим, Джордж должен был перестать осознавать мучившие его двойственные чувства. Эти эмоциональные конфликты, вновь появившись в психодраме, вызывали в нем боль и страдания. Причиняющий беспокойство внутренний объект “обиженный рассерженный ребенок” вместе с привязанной к этому объекту ролью “Джордж любит своего отца и нуждается в нем” был отодвинут в его внутреннем мире в сторону. Его сознательное “я” было не в состоянии получить доступ к этой стороне себя и использовать ее.

Уровень эмоционального развития и напряженность семейной ситуации не позволили Джорджу сфомировать спонтанное и более интегрированное решение. Ему требовалось защитить себя от сильной тревоги, вызванной амбивалентными чувствами, что он и сделал, используя психологические механизмы защиты. Джордж просто обязан был “потерять” одну из сторон своего конфликта.

Он сублимировал свой гнев, вину и путаницу в голове, посвятив себя работе, и тем самым сместил своего нуждающегося “ребенка” на клиентов. Интенсивность его чувств была подавлена, и забота о “матери”, которой он “повредил”, также была смещена на его клиентов, которые нуждались в поддержке социального работника.

В целом у него были развитые продуктивные (и вполне нормальные) невротические защиты, большинство из которых заставляли его много работать и в целом соответствовали профессии социального работника. Взрослый Джордж не чувствовал себя человеком, которому требовалась фигура отца. Но он стал очень злиться, когда почувствовал себя брошенным вследствие “дезертирства” своего босса. Такое поведение смутило его. Ему действительно не требовалось наблюдение Фреда. Джордж мог работать абсолютно независимо и знал это. Он чувствовал себя заботливым и любящим человеком, пусть даже и обещающим слишком много; в конце концов, он был хорошим социальным работником, великолепно соответствующим потребностям своих клиентов. Но, как и описывал это Гантрип, его внутренний “я”-объект проявлялся время от времени, вступая с ним в противоречие и причиняя боль.

Джордж в психодраме

Поначалу в психодраме трудности Джорджа связывались с ситуацией на работе. В конце концов, разве не эти проблемы привели его на психодраму? Однако, по мере продвижения от настоящего времени до сцен из его детства, возможные причины его проблем стали более понятны. Течение психодраматического исследования полностью соответствовало порядку, описанному Голдман и Моррисоном (Goldman and Morrison, 1984).

Шаг за шагом Джордж начал входить в контакт и с точкой зрения своего отца, и со своим собственным гневом по отношению к матери. Будучи “отцом”, он обнаружил, что говорит то, о чем никогда раньше не задумывался. Его отец тоже имел свой взгляд на эту историю. Годами Джордж принимал мамину оценку происходящих в жизни семьи событий. Внезапно он стал осознавать, что любит своего отца и нуждается в нем. Играя себя в детстве, он воскресил в памяти страх и ярость, которые переживал, лежа в кровати и слушая ссору своих родителей.

На сессии у Джорджа возникли трудности, связанные с его матерью. Двойственные чувства и гнев чуть было не одолели его, когда он вошел в контакт со своим гневом (связанным с отсутствием отца), направив его непосредственно на мать. Он стал испытывать значительное напряжение, и психодрама замедлилась, поскольку протагонист потерял былую спонтанность.

Ребенком Джордж должен был пережить подобные психологические конфликты и страдания. Он начал использовать невротические защиты, чтобы справиться со своей нетерпимостью. Он вытеснил свои конфликтующие объектные отношения, которые включали его гневный “я”-образ. В соответствии с принципом объединения сходных внутренних объектов, другие объектные отношения, в которых Джордж испытывал гнев, также были вытеснены. Таким образом, Джордж потерял доступ к важной внутренней роли — напористого и рассерженного мальчика/мужчины, что заметно ослабило его ролевой репертуар.

Во время сессии “забытая” роль появилась из забвения. Однако лишь время могло показать, сможет ли Джордж использовать вновь обретенную роль рассерженного “я” в реальном мире, за пределами психодраматического театра.

9. Конфликты и тревожность

Удержание и контейнирование

Группа

Пока Джордж разговаривал с двумя аспектами своей матери, Пол отошел вглубь комнаты, откуда было хорошо видно, как протекает сессия.

— Я люблю тебя, мамочка. Ты ведь никогда не оставишь меня, правда?

— Нет, конечно нет, Джордж... Я тебя тоже люблю.

Протагонист был глубоко вовлечен в катартическое взаимодействие со своей матерью, которое стало возможным, потому что “мать”, которую он ненавидел, отделилась от “матери”, которую он любил, и сидела теперь на другом стуле. Впервые за много лет он смог избежать двойственности в чувствах, и произошло это благодаря психодраматической технике. Группа была полностью поглощена разворачивающимся перед ней действием. Пол чувствовал удовлетворение и начал думать о том, что будет следующим этапом психодрамы.

Поиск по сайту: