От редакции. Издательство приступает к необычному предприятию – изданию серии «Дневники XX века»

Эрнст Юнгер

В стальных грозах

От редакции

Издательство приступает к необычному предприятию – изданию серии «Дневники XX века». Культурная ценность этого начинания несомненна: перед читателем предстанет духовная культура и человеческая мысль с ее необычной стороны. Дневники, даже если их создатели и лелеяли в глубине души перспективу последующей публикации, тем не менее несут на себе признаки сокровенности, интимности, искренности, т. е. все те черты, которые в нашем представлении связаны с пониманием подлинности мысли, чувств, переживаний и отношений. А этого как раз и не хватает нашей формализованной и инструментализированной культуре и сплющенной до потребительской одномерности жизни. Но в этом случае редакция обрекает себя на встречу с непредсказуемыми и едва ли всегда разрешимыми трудностями и теоретического, и практического свойства. Если иметь в виду практическую сторону дела, то чего только будет стоить огромная работа по выявлению репертуара дневников и их авторов! Ведь это не тот род литературы, который лежит на поверхности. Дневники и подобные им записи пишутся в скрытности, рукописи хранятся в семейных архивах, в государственных хранилищах, нередко слабо разработанных, в иных, порой случайных и неожиданных местах. Трудно предположить, где их придется искать. Конечно, в первую очередь редакция займется переводом и изданием (или переизданием) тех дневников, мемуаров и произведений других жанров, близких мемуаристике, которые либо вовсе неизвестны российскому читателю, либо в силу различных обстоятельств были давно позабыты или изначально представляли собой библиографическую редкость.

Свой первый выбор мы остановили на знаменитых записках Эрнста Юнгера «В стальных грозах», впервые появившихся в Германии в 1920 г. как переработанные фрагменты дневника участника первой мировой войны и затем многократно там же переизданные, а также переведенные на все основные европейские языки, кроме русского. Надеемся, что эту книгу российский читатель встретит с искренней заинтересованностью, тем более что высокие художественные достоинства и заложенный в записках интеллектуально-эмоциональный комплекс освободили их от неблаготворного воздействия конъюнктуры и времени. Да и личность их автора способна поразить воображение даже тех, кто уже давно привык ничему не удивляться. Достаточно сказать, что, прожив почти 103 года, Э. Юнгер (он умер в 1998 г.) не растерял ни творческой жизни, ни телесных сил к ее воплощению. Кайзеровский офицер, отмеченный высшим орденом Германии, участник фашистского движения, имевший личные контакты с главарями режима и затем отошедший от него настолько, что подозревался в антигитлеровском заговоре 20 июля 1944 г., писатель, произведения которого были запрещены к изданию и распространению в послевоенной Западной Германии, но в конце концов признанный ее центральной культурной и интеллектуальной фигурой, достойной того, чтобы лидеры Европы, включая президентов Франции, Италии, Германии и других стран, почитали долгом и честью выражать ему свое уважение, – разве только этих обстоятельств жизни Э. Юнгера не достаточно, чтобы заинтересовать российского читателя?

Стоит указать и на теоретическую трудность затеваемого дела. Европейская мемуаристика возникла на рубеже XVI–XVII вв. Ее истинный расцвет приходится на XVII столетие, а ее родиной стала Франция. Этому делу, нередко превращавшемуся в подлинное увлечение, отдали дань многие политические и военные деятели, государственные мужи и частные лица, представители клира и миряне. Свои наблюдения оставили нам и люди, наделенные художественным вкусом – и безыскусные простодушные наблюдатели внешних событий и нравов, передавшие свои замечания и мысли незатейливым слогом; люди, склонные к глубокому самоанализу, интересовавшиеся только своим внутренним миром, отразившие тончайшие оттенки своих чувств и самые сокровенные побуждения – и поверхностные фиксаторы событий, люди, безразличные к внутренней стороне своих собственных поступков и еще менее склонные признать таковую у окружающих, кроме грубого своекорыстия, интриги или циничного расчета. Нередко мемуары превращались в многотомные сочинения, где дотошно описывались детали быстротекущего времени, но опускалось главное. Но чаще всего это были небольшие записи, ставшие бесценными историческими памятниками, отразившими жизнь в ее самом существенном отношении. Некоторым мемуарам суждено было стать памятниками высокой литературы, образцами стиля и вершинами национальной словесности.

За протекшие четыре столетия своего существования этот род литературы претерпел существенное изменение. Он возник в обстановке разложения феодального общества, в котором человек был соотнесен прежде всего со своим сословием, родом занятий, происхождением и традицией, – следовательно, выступал в обличье некоей коллективности, представлял групповые ценности, добродетели и достоинства. Он принадлежал им, и только потом уже, и то далеко не всегда, – себе.

На смену этому общественному организму пришел новый порядок жизни, именуемый ныне буржуазным, в котором человек утверждался в первую очередь как индивидуальность, как некая монада, сосредоточенная на своем личном интересе. Это было общество людей, занятых устройством своей собственной жизни, воспринимающих ее как уникальную и абсолютную ценность. Групповое, общественное отходило на второй план, становилось фоном. Внутренний же мир, сотканный из переживаний, надежд, страхов, вожделений, достойных и недостойных поползновений, зависти, ненависти, обид и злорадства, несправедливых пристрастий, раненого самолюбия, неудовлетворенной мести, беспочвенных мечтаний и циничных расчетов, обретал значимость той единственной сферы истинной жизни, в которой совершались самые важные для человека события и процессы.

Во внешней жизни человек лишь утверждал себя, подчиняя себе ее возможности, но она все же оставалась лишь частью, и иногда не самой важной, самореализации человека. Если прежде он апеллировал к внешним факторам для объяснения своих проблем, то теперь, замыкаясь на самом себе, он представал вместе с этим загадкой самому себе. Главной проблемой для человека становился он сам. Мемуары, дневники, письма служили объективированной формой или способом выражения субъективного и сокровенного содержания. Его главным мотивом стал поиск личностью своей идентичности, подлинности, нахождения себя.

У начал этой интимной одиссеи стоял блаженный Августин со своей «Исповедью». Как известно, его напряженный драматичный путь к самому себе завершился успешно. Он нашел себя в благодати, ниспосланной христианским Богом. Но не так благополучно обстоит дело с нашим современником. Предоставленный самому себе, человек в начале своего нового общественного бытия еще ощущал себя частицей какого-то важного общего порядка вещей, носителем некоего космического начала и через капилляры своей индивидуальной духовности стремился проникнуть в смыслы высшего закона жизни. Но с ходом развития общества и культуры, в силу какого-то магического закона эти опыты оказывались все менее удачными. Все чаще человек начинал воспринимать свою индивидуальность, замкнутость, предоставленность самому себе как абсурдность своего бытия. Одиночество, покинутость становились неотвратимым уделом человека нашего времени. Чтобы выразить себя, заявить о себе, о своем присутствии здесь, он вынужден был прибегать ко все более трагическим жестам, одним из которых стало его собственное существование. В результате происходящих сдвигов объективные жанры искусства становились все более субъективными и по форме, и по содержанию.

Если литература становилась исповедальным жанром, обретая нередко структуру и стилистику интимных записок, дневника, то классические формы интимной литературы постепенно деградировали. Тип культуры и способ общественной жизни, формы общения способствуют неуклонному спаду потребности вести дневники, писать письма, иным способом фиксировать свои мысли, чувства, оценки. Современный человек вообще стоит перед перспективой разучиться писать, лишиться уменья изъяснять свои переживания, излагать занимающие его побуждения. Трудно представить себе человека, склонившегося по вечерам над дневниковыми записями. Кто бы он мог быть по своему социальному положению, роду занятий? Досуг пожирает телевизор, письмо заменено телефонным звонком, факсом, в лучшем случае – поздравительной открыткой.

Итак, жанр исповеди, жанр дневника, стал вырождаться. Но до этого за указанные четыре столетия он прошел такой путь развития и филиации, в результате которых возникло бесчисленное количество техник и форм самовыражения в записанном слове. Грани между классическими литературными жанрами и мемуаристикой с их подчеркнутой нелитературностью и повышенным психологизмом становились все более проблематичными и в наше время, пожалуй, стерлись. И в этом – немалая теоретическая трудность нашего предприятия. Удастся ли из необозримого материала выбрать тот, в котором личная судьба и самовыражение стали главным предметом их авторов, который соответствовал бы заявленному намерению издавать мемуарную литературу в точном понимании этого выражения, покажет время. А пока смеем предположить, что читателя будет интересовать судьба нашего ушедшего столетия, представленная в драме личной жизни, в оценке нашего несовершенного современника, зафиксированной в самом драматическом и непосредственно-искреннем по самой сути литературном роде – дневнике и воспоминании.

Поиск по сайту: