Скоробуды

Кролик несся по опушке Дремучего Леса, с каждой минутой все больше чувствуя важность своей задачи, и наконец он прибежал к дереву, в котором жил Кристофер Робин.

Он постучал в дверь.

Он раза два окликнул Кристофера Робина.

Потом он отошел немного назад и, заслонив лапкой глаза от солнца, еще покричал, глядя на верхушку.

Потом он зашел с другой стороны и опять покричал: «Эй!», и «Слушай!», и «Это Кролик!», но ничего не произошло. Тогда он замолчал и прислушался, и все замолчало и прислушалось вместе с ним, и в освещенном солнцем Лесу стало тихо-тихо, а потом вдруг где-то в невероятной вышине запел жаворонок.

— Обидно, — сказал Кролик, — он ушел.

Он снова повернулся к зеленой двери, просто так, для порядка, и собрался уже идти, чувствуя, что утро совершенно испорчено, как вдруг заметил на земле листок бумаги. В листке торчала булавка; очевидно, он упал с двери.

— Ага, — сказал Кролик, снова приходя в хороше настроение. — Мне опять письмо! Вот что там говорилось:

УШОЛ

СКОРОБУДУ

ПАДИЛАМ

СКОРОБУДУ

К. Р.

Кролик не знал, кто такой Скоробуд (даром, что сам был одним из них), и пошел спросить об этом у Совы. Сова, однако, тоже не знала. Зато знаем мы с вами, и, я думаю, многие другие. Одного из них очень точно описал Чжуан-цзы:

Одному человеку не нравился вид собственных следов и собственной тени, и он решил от них сбежать. Но чем дальше он убегал, тем больше появлялось следов, а тень и не думала отставать от него. Решив, что бежит слишком медленно, человек все ускорял и ускорял свой бег, пока, наконец, совершенно не выдохся, упал и умер. Если бы он спокойно стоял на месте, то не было бы и следов. Если бы он отдохнул в тени дерева, то его собственная тень исчезла бы.

Создается впечатление, что от Скоробудов просто некуда скрыться. В любой мало-мальски приличный день в парке вам обязательно попадется несколько Скоробудов, пыхтящих вдоль по дорожке. А стоит вам разложить на траве скромный завтрак, как вдруг, откуда ни возьмись, налетит подобная парочка и обязательно все растопчет.

Но в густой тени под деревьями вы, как правило, можете чувствовать себя в относительной безопасности, так как Скоробуды предпочитают носиться по асфальту и бетону, подражая недолговечным автомобилям, для которых эти покрытия и предназначены. Вдыхая выхлопные газы машин, виляющих по автостраде, чтобы не сбить их, Скоробуды радостно делятся друг с другом впечатлениями от вылазки за город. У них это называется «отдыхать на лоне природы».

Активность у Скоробуда принимает форму страсти. Если вы спросите, что его интересует в жизни, он тут же выдаст вам целый список:

— Прыжки с парашютом, теннис, бег трусцой, бадминтон, лыжи, плавание, водные лыжи.

— И это все?

— Гм, — отвечает Скоробуд, отдуваясь после очередного забега, — я думаю, да.

— А гонками за автомобилем вы никогда не увлекались?

— За автомобилем?.. Нет, не приходилось.

— А рукопашным боем с аллигаторами?

— Нет, тоже не занимался, но всегда хотелось попробовать.

— А как насчет скоростного спуска по лестнице на роликах?

— Вы знаете, это как-то не приходило мне в голову.

— А как же ваша активность, о которой вы говорили?

Тут Скоробуд задумывается.

— Послушайте, — говорит он, — вам кажется, что мне чего-то не хватает'? М-да... Может быть, я действительно начинаю сдавать?

Пока еще нет, но...

Скоробуд-спортсмен (одна из наиболее распространенных разновидностей) видит смысл жизни в достижении физического совершенства. Но он почему-то считает, что набирать его надо извне, а не развивать изнутри. И вследствие этого он смешивает спорт с работой. Он работает во время работы, работает во время занятий спортом, и даже когда он играет, он работает. Работа, только работа, ни минуты отдыха, что постепенно доводит его до отупения, а со временем — и до могилы.

А вот и Кролик.

— Привет, Кролик. Что нового?

— Я только что от Совы, — отвечает слегка запыхавшийся Кролик.

— То-то ты так долго пропадал.

— Да, понимаете, Сове непременно нужно было рассказать мне историю про своего двоюродного дедушку Филберта.

— Ах, вот оно что.

— Но как бы там ни было, а необработанного куска дерева Сова тоже не видела. Она предположила, что, может быть, Ру играет с ним. Поэтому на обратном пути я забежал к Кенге, но у них никого не было дома.

— Они вместе с Тигрой отрабатывают прыжки в Лесу, — сказал я.

— Да? Ну, тогда я побежал.

— Не стоит беспокоиться, Кролик. Ведь...

Ну вот куда его опять понесло, спрашивается? И в этом весь Кролик. Ни сна, ни отдыха.

Несомненно одно: если хочешь быть здоров, беззаботен и доволен жизнью, присмотрись к тому, что делает Скоробуд, и делай прямо противоположное. Вот, кстати, еще один экземпляр: нервно вышагивает взад и вперед, позвякивая мелочью в карманах и поминутно поглядывая на часы. Стоит только понаблюдать за ним, и уже чувствуешь себя уставшим. У Скоробуда-хроника такой вид, будто он всегда куда-то устремлен — по крайней мере в чисто физическом, пространственном смысле. Он никогда не гуляет просто так — у него на это нет времени.

— Но беседа не состоялась, — сказал Иа. — Не было обмена мнениями. Ты сказал «Здорово» и промчался дальше. Пока я обдумывал свою реплику, твой хвост мелькнул шагов за сто отсюда на холме. Я хотел было сказать: «Что? Что?» — но понял, конечно, что уже поздно.

— Ну, я очень спешил.

— Должен говорить сперва один, потом другой, — продолжал Иа. — По порядку. Иначе это нельзя считать беседой. «Здорово!» — «Что? Что?». На мой взгляд, такой обмен репликами ничего не дает. Особенно если, когда приходит ваша очередь говорить, вы видите только хвост собеседника. И то еле-еле.

Скоробуд вечно куда-нибудь спешит, и похоже, вся его жизнь проходит под знаком отсутствия:

УШЕЛ

СКОРО БУДУ

ПО ДЕЛАМ

СКОРО БУДУ

А вообще-то правильнее было бы написать это следующим образом:

СКОРО УЙДУ

НЕ БУДУ СОВСЕМ

ПО ДЕЛАМ

СКОРО НЕ БУДУ

Скоробуду не сидится на одном месте. Ему обязательно надо бежать туда, где его нет.

— Вот то-то и оно, — сказал Кролик. — Куда?

— Ну, может быть, он ищет что-нибудь?

— Что? — спросил Кролик.

— Я как раз собирался это сказать, — сказал Пух. Потом он добавил: — Ну, может быть, он ищет эту... эту...

Награду, наверное. Вся наша скоробудовская наука, религия и деловая этика испокон веков внушали нам, что всех нас ожидает где-то впереди Великая Награда и, чтобы быть достойными ее, мы должны всю жизнь работать, работать и работать, как заведенные. Она то ли хранится на небесах, то ли спрятана за еще не открытой молекулой, то ли ждет нас в правительственном номере отеля, но она всегда чуть впереди нас — вот тут, за утлом, с другой стороны земного шара; как обогнешь Луну, так сразу за ближайшей звездочкой...

— Ух! — сказал Пух, приземлившись на пятую точку.

— Вот что бывает, когда засыпаешь на краю письменного стола, — сказал я. — Просыпаешься на полу.

— Но это даже к лучшему, — сказал Пух.

— В каком смысле?

— В том смысле, что мне приснился ужасный кошмар, — сказал он, протирая глаза.

— Дану?

— Да. Мне приснилось, будто я нашел горшок с медом.

— Разве это так ужасно?

— Он от меня убегал, — объяснил Пух. — Горшки не должны вести себя так. Они должны спокойно стоять на месте.

— Да, пожалуй, ты прав.

— А этот горшок все время куда-то уезжал от меня, когда я протягивал к нему лапу, — пожаловался Пух.

— Кошмар! — сказал я. И добавил, чтобы его утешить: — Но такие сны снятся очень многим.

— Да? — удивился Пух. — Об убегающих горшках?

— О чем-нибудь вроде этого. Они бывают у людей довольно часто, и в этом нет ничего удивительного. Удивительно то, что некоторые и наяву занимаются чем-то подобным.

— Зачем? — спросил Пух.

— Не знаю. Наверное, им больше нечем заняться.

— Не вижу в этом ничего занятного, — сказал Пух.

И он прав. Живя с постоянной мыслью о том, что ожидает его «за ближайшим поворотом» или «ступенькой выше», человек пребывает в ненормальном состоянии; он никогда не успокоится и не будет счастлив. Лишь очень немногим удается достичь покоя и счастья, остальные сходят с дистанции на полпути, падая без сил на обочине и проклиная весь белый свет. На самом же деле его не за что проклинать, потому что он-то как раз и указывает правильный путь. Те, кто вечно ждет награды «где-то там за горизонтом»...

— Прожигают в своей жизни большую дырку, — закончил Пух.

— Что-что?

— Я сказал, что они прожигают в своей жизни большую дырку.

— А... Нуда. И не только в своей.

— Опять Кролик, — сказал Пух.

— А, вот вы где, — сказал Кролик.

— Вот мы здесь, — сказал Пух.

— Да, вот мы, — подтвердил я.

— А ты вон где, — обратился Пух к Кролику.

— Да, вот я здесь, — ответил Кролик нетерпеливо. — Но к делу. Ру показал мне свои кубики и другие деревяшки, с которыми он играет. Они все обработаны и отшлифованы, а некоторые даже покрашены. Впрочем, этого и следовало ожидать, — добавил он, задумчиво поглаживая баки. — Значит, методом исключения, остается только Иа-Иа. Необработанная деревяшка должна быть у него.

— Кролик, — попытался вставить я, — не спеши. Ты увидишь...

— Да-да, я увижу Иа-Иа и спрошу его, что ему об этом известно. Да, это именно то, что теперь следует предпринять. Несомненно.

— Кролик убежал, — сказал Пух.

Оглядываясь назад, мы видим, что первыми Скоробудами в нашей части света были пуритане, воевавшие с природой не на

жизнь, а на смерть, и всё впустую. Они буквально умирали с голоду, пока более мудрые коренные жители не научили их хозяйствовать на земле. Необходимо чередование, говорили они: сначала возделываешь почву, потом даешь ей отдохнуть; в этом году выращиваешь урожай, на следующий год выжидаешь. Но пуритане относились к подобной практике с недоверием и никак не хотели признать необходимость второй половины цикла. В результате непрерывного насилия, совершаемого над некогда плодородной землей на протяжении двух-трех столетий, и последующего окончательного ее истощения синтетическими стимуляторами плодородия мы теперь едим яблоки, имеющие вкус картона, груши, напоминающие пеностирол, а вместо апельсинов — теннисные мячики. А каких иных плодов можно ожидать от земли, которой не дают свободно отдохнуть? Грех, как говорится, жаловаться, но факт остается фактом.

— Послушай, Пух, а ты почему бездельничаешь?

— Потому что денек выдался на редкость хороший.

— Да, это верно, но...

— Зачем портить его?

— Но ты мог бы заняться каким-нибудь Очень Важным Делом, — сказал я.

— Я и так занят важным делом, — сказал Пух.

— Вот как? Каким же?

— Я слушаю.

— Слушаешь? Что?

— Птиц. И вон ту белку.

— И что же они тебе говорят?

— Они говорят, сегодня выдался на редкость хороший денек.

— Но ты это и без них знаешь.

— Всегда приятно убедиться, что кто-то еще думает так же, как и ты, — объяснил Пух.

— Но ты мог бы провести это время с пользой для себя, — сказал я. — Пополнить свои знания — послушать радио, например.

— Слушать вот эту коробочку?

— Ну да. А как ты иначе узнаешь, что происходит в мире?

— Пойду и спрошу кого-нибудь.

— Хм... Я все-таки включу его. Послушай.

«Тридцать тысяч человек погибли в результате авиационной катастрофы, произошедшей сегодня утром над центральной частью Лос-Анджелеса», — объявило радио.

— Ну, и что ценного это говорит тебе о мире? — спросил Пух.

— М-да... Пожалуй, ты прав. Выключим его. А что теперь говорят птицы?

— Что денек выдался хороший, — сказал Пух.

И это истинная правда, хотя Скоробуды, например, слишком озабочены своими делами, чтобы почувствовать это. Кстати, насчет постоянной озабоченности...

Тупоголовые приверженцы упомянутой выше Непобедимой Вездесущей Религии были неспособны оценить красоту рек и озер с прозрачной водой и бескрайних лесных просторов, открывшихся им на новом континенте. Куда там, — и этот зеленый рай, и люди, жившие в полной гармонии с ним, воспринимались пришельцами как нечто чуждое и опасное, стоящее на пути к завоеванию Великой Награды. На уме у них было только одно: как бы раз и навсегда подчинить это себе. Даже петь пуритане не любили...

— Да? — удивился Пух. — Неужели они совсем не пели?

— Я же говорю, Пух: не пели. Им это не нравилось.

— Но если им не нравилось пение, то как же они относились к медведям? — спросил Пух.

— Скорее всего, плохо, Пух. Вряд ли они им нравились.

— Им не нравились медведи?

— Боюсь, что нет. По крайней мере, не слишком.

— Петь они не любили, медведей не любили... Так что же тогда они любили'?

— Я думаю, ничего, Пух.

— Тогда понятно, почему у нас тут все шиворот-навыворот.

И вот от бедолаги-пуританина произошел Неугомонный Пионер, а от него уже Одинокий Ковбой, неизменно исчезающий в лучах закатного солнца в погоне за кем-то по свежим следам. Наш Скоробуд — прямой потомок этих задиристых одиночек без рода, без племени, и, подобно своим предкам, он никак не может успокоиться и найти себе пристанище на этой гостеприимной земле. Несгибаемый и несговорчивый фанатик с крепкими кулаками, он круто обходится с окружающими, с самим собой и со всем миром, который героически пытается выстоять под напором неистощимой скоробудовской энергии.

Ничего удивительного, что любой прогресс мыслится Скоробуду только как борьба, преодоление. Это, как говорится, его пунктик. Подлинный прогресс подразумевает рост и развитие — то есть внутреннее изменение, но этого-то как раз железный Скоробуд и не хочет. Стремление к росту и развитию, заложенное во всем живущем, трансформируется в его извращенном мозгу в вечную борьбу, направленную на изменение окружающих условий (у Скоробуда-преобразователя природы) или общества (у Скоробуда-реформа-тора), — короче, всего вокруг, кроме себя самого. Он постоянно сует свой нос, куда его не просят, и вмешивается во все, включая саму органическую жизнь. До сих пор здравомыслящим людям удавалось как-то сдерживать неукротимые порывы Скоробуда, но все чаще приходится констатировать — подобно родителям гиперактивного ребенка, — что находиться сразу во всех местах одновременно невозможно. Присматривать за Скоробудом — занятие поистине изматывающее.

— А вон опять Кролик, — сказал Пух. — И с ним Иа-Иа.

— Кролик, — начал я, —...

— И Иа-Иа, — сказал Иа.

— Я спросил у Иа-Иа, — начал Кролик, —...

— То есть у меня, — сказал Иа. — Это я Иа-Иа.

— Как же, как же, припоминаю, — сказал я. — Мы как-то встречались в прошлом году на болоте.

— На каком болоте'? — возмутился Иа-Иа. — Это не болото, это Низина.

— Какая разница — болото, низина...

— А что такое Низина? — спросил Пух.

— Если ты в воде по щиколотки, — пояснил Иа, — то это Низина.

— Понятно, — сказал Пух.

— А вот если ты проваливаешься по шею, — продолжал Иа, — то это Болото.

— Надо же!.. Болото! — добавил он с горечью. — Подумать только!

— Что бы это ни было, — вмешался Кролик, — я спросил Иа-Иа о необработанном куске дерева, и он сказал, что не имеет ни малейшего представления, о чем я говорю.

— И похоже, что я в этом не одинок, — ввернул Иа-Иа. — Похоже, что ты тоже не имеешь ни малейшего представления, о чем говоришь.

— Ну так давайте уточним, что такое «необработанный кусок дерева», — сказал Кролик.

— Это я, — сказал Пух.

— Ты?! — воскликнул Иа-Иа. — И я проделал весь этот путь сюда...

—...из Болота, — подсказал я.

—...с Низины только для того, чтобы посмотреть на Пуха?

— А почему бы и нет? — сказал Пух.

— Ну, знаете! — саркастически произнес Иа-Иа. — Немного же Кролику надо, чтобы и самому завестись, и весь Лес поднять по тревоге! Любого пустяка достаточно, честное слово!

И ведь что странно: Общество Скоробудов, сделавшее предметом своего поклонения Юность как воплощение «здорового духа в здоровом теле», не только не нашло каких-либо эффективных способов сохранения и укрепления физического и душевного здоровья, но и всячески разрушает его. Чему иному могут служить разнообразные меры по искусственному псевдоомолаживанию вроде гормональной косметики и пластической хирургии? Они как-то не вяжутся с задачей достижения Великой Награды, а потому, вместе с другими подобными видами деятельности, проходят у Скоробудов под лозунгом Экономии Времени.

Характерным примером претворения этого лозунга в жизнь является пресловутая Стойка с Гамбургерами — подходящий памятник Скоробуду и его вечной занятости.

В Китае существуют чайные домики, во Франции — уличные кафе. Практически во всех цивилизованных странах есть какое-то место, куда люди могут пойти, чтобы спокойно поесть, посидеть и поболтать, не поглядывая то и дело на часы и не срываясь с места, как только еда проглочена. Китайский чайный домик, например, — своего рода центр местной общественной жизни. Сюда приходят целыми семьями, в компании соседей и друзей, и проводят здесь столько времени, сколько пожелают. Беседы и споры могут длиться по нескольку часов. Назвать это местным непривилегированным клубом было бы слишком по-западному, но западному человеку, привыкшему все раскладывать по полочкам, этот термин может дать хоть какое-то представление о роли, которую играет чайный домик в Китае. Девиз чайного домика можно было бы выразить следующим образом: «Ты личность. Оставь суету и проведи время по-человечески».

А каков, предположим, девиз Стойки с Гамбургерами? «Ты такая же букашка, как и все остальные. Поел — и проваливай».

Но беда не только в этом, — эта жуткая Стойка, как теперь стало уже общеизвестно, представляет угрозу для здоровья всякого, кто к ней приближается. И, к сожалению, это далеко не единственное изобретение ума, запрограммированного на Экономию Времени. Сюда же можно отнести супермаркеты, микроволновые печи, ядерные реакторы, ядохимикаты и прочие прелести...

Если бы все мероприятия, направленные на Экономию Времени, действительно его экономили, то, рассуждая логически, у нас должен был бы накопиться значительный его запас — гораздо больший, чем у предыдущих поколений. На деле же, как ни странно, с каждым годом времени у нас все меньше. Попробуйте уехать куда-нибудь, где нет подобных новшеств, — вы поразитесь, сколько свободного времени у вас сразу появится. Обычно вам приходится выбиваться из сил, чтобы приобрести приспособления, призванные беречь ваше время и силы. И весь фокус-то в том, что экономить время в принципе невозможно — его можно только тратить. А вот тратить его можно либо с умом, либо впустую. У Скоробудов времени не остается совсем, потому что целиком они тратят его на неимоверные усилия, призванные сэкономить каждую секунду. Еще Генри Дэвид Торо писал об этом в своем «Уолдене»:

К чему жить в такой спешке и так бессмысленно растрачивать жизнь? Мы решили умереть с голоду, не успев проголодаться. «Один стежок вовремя стоит десяти», — говорят люди, и вот они спешат сделать тысячу стежков сегодня, чтобы завтра не пришлось делать девяти [3].

Но вернемся к даосизму, являющему резкий контраст гибельной скоробудовской суетливости. Уважение к мудрой старости удивительным образом сочетается в этом учении с поклонением Бессмертной Юности. Сохранилось множество исторических данных (отчасти приукрашенных) и захватывающих вымышленных историй о тех, кто уже в молодом возрасте открыл Секрет Долголетия. Всем им удавалось сохранять здоровье, молодой задор и хороший внешний вид на протяжении многих лет. Среди Даосских Бессмертных были люди самых разных возрастов, добившиеся этого благодаря специальным упражнениям и образу жизни, рекомендуемому даосизмом. Веками средняя продолжительность жизни в Китае едва превышала сорок лет, а надрывавшиеся на работе крестьяне и прожигающие свою жизнь аристократы зачастую умирали еще раньше. В то же время последователи даосизма жили, как правило, до девяноста лет, а то и намного дольше. Одним из наиболее впечатляющих примеров служит жизнь Ли Чун-Юна.

В 1933 году в прессе появилось сообщение о его смерти. Согласно авторитетным правительственным источникам, чьи данные подтвердила тщательная независимая проверка, Ли Чун-Юн родился в 1677 году. Когда ему перевалило за вторую сотню, он провел цикл бесед о долгожительстве, причем каждая из двадцати восьми бесед длилась около трех часов. Видевшие его в то время очевидцы утверждали, что он выглядел лет на пятьдесят с небольшим, имел прямую осанку, крепкие зубы и шапку густых волос на голове. Умер он в возрасте двухсот пятидесяти шести лет.

Еще ребенком Ли ушел из дома и присоединился к странствующим собирателям трав. Блуждая с ними по горам, он изучил многие секреты народной медицины. Помимо ежедневного употребления различных омолаживающих трав, он регулярно выполнял физические упражнения, предписанные даосизмом, памятуя при этом, что упражнения, требующие чрезмерного напряжения сил и утомляющие мозг и тело, только укорачивают жизнь. Ходил он всегда, по его собственному выражению, «легкой походкой». При этом молодые люди, сопровождавшие двухсотпятидесятилетнего Ли на прогулках, не могли угнаться за ним, он же был способен пройти в таком темпе много миль. Для сохранения здоровья он рекомендовал «сидеть, как черепаха, ходить, как голубь, и спать, как собака». Но когда его спрашивали, каков же главный секрет долголетия, он отвечал: «внутреннее спокойствие».

Это возвращает нас к тому месту в сказке о Винни-Пухе, где Кристофер Робин задает Пуху вопрос:

— Пух, что ты любишь делать больше всего на свете?

— Ну, — ответил Пух, — больше всего я люблю...

И тут ему пришлось остановиться и подумать, потому что хотя кушать мед — очень приятное занятие, но есть такая минутка, как раз перед тем, как ты примешься за мед, когда еще приятнее, чем потом, когда ты уже ешь, но только Пух не знал, как эта минутка называется.

Мед кажется уже не таким вкусным после того, как он съеден; достигнутая цель представляется не столь важной, как раньше, а полученная награда — недостаточно ценной. Сложив все награды, которых мы добились в течение жизни, мы получим результат, не идущий ни в какое сравнение со всей остальной жизнью, протекавшей в промежутках между наградами. Если же сложить награды вместе с периодами ожидания их, то в сумме они составят всю вашу жизнь до последней минуты. Представляете, что будет, если мы научимся ценить ожидание награды не меньше ее самой?

Стоит только открыть коробку с рождественскими подарками, и они уже кажутся нам совсем не такими интересными, как прежде, когда мы присматривались и принюхивались к коробочке, встряхивали и ощупывали ее. И через триста шестьдесят пять дней повторяется все то же. Всякий раз, как мы достигаем желаемого, наш интерес к нему угасает, и мы устремляемся к другой цели, затем к следующей, — и так до бесконечности.

Это не значит, что достигнутые цели бессмысленны. Но смысл их прежде всего в том, что они заставляют нас стремиться к их достижению, и именно этот процесс приносит нам и мудрость, и счастье, и все что угодно. Однако если мы делаем не то, что надо, то становимся злыми и раздражительными, несчастными и неправыми. Цель должна соответствовать нам и служить нам во благо — тогда и процесс ее достижения будет благоприятным. А ведь он-то и важен для нас в первую очередь. Научиться получать удовольствие от процесса — значит овладеть секретом счастья, пред которым меркнут все мифы о Великой Награде и Экономии Времени. Возможно, в этом и заключается то значение понятия «Дао» («Путь»), какое оно приобретает в повседневной жизни каждого человека.

Но как же все-таки называется та минутка как раз перед тем, как принимаешься за мед? Обычно ее называют предчувствием или предвкушением, но нам представляется, что это нечто большее. Мы бы назвали ее моментом осознания, ибо именно в этот момент мы счастливы и осознаем это. А если продлить это осознание на весь период ожидания, то жизнь станет для нас сплошным праздником. Совсем как для Пуха.

И еще он подумал, что играть с Кристофером Робином тоже очень приятное дело, и играть с Пятачком — это тоже очень приятное дело, и вот когда он все это обдумал, он сказал:

— Что я люблю больше всего на свете — это когда мы с Пятачком придем к тебе в гости и ты говоришь: «Ну как, не пора ли подкрепиться?», а я говорю: «Я бы не возражал, а ты как, Пятачок?», и день такой шумелочный, и все птицы поют.

Когда мы научимся радоваться всему, что нас окружает, и получать удовольствие от самого процесса жизни, мы станем непохожими на Скоробудов. И слава богу, потому что жить, как живут Скоробуды, — значит безжалостно убивать время самым чудовищным и бессмысленным образом. Поэт Лу Ю писал:

Облака над нами соединяются и расходятся в стороны,

Ветер налетает и вновь уносится прочь.

В этом вся жизнь — так почему бы не отдаться ей,

Кто может помешать нам наслаждаться каждым мгновением?

Ай да медведь!

Мы обсуждали «Оду к радости», финал бетховенской Девятой симфонии.

— Это одна из моих любимых вещей, — сказал Пух.

— И моих тоже, — отозвался я.

— А мое самое любимое место — это где они поют: «Так славься, Пух, Бесстрашный Пух!»

— Но, Пух...

— «Так славься, Винни-Пух!»

— Но они не...

— «Бесстрашный Медведь Винни-Пух!»

— Но в «Оде к радости» ничего не поют о медведях!

— Не поют?

— Нет.

— Почему?

— Ну, наверное, это просто не пришло им в голову.

— Почему не пришло?

— Пух, ни у Людвига ван Бетховена, ни у автора слов хорала и в мыслях не было сочинять что-либо о медведях.

— Правда? Тогда я, наверно, спутал. Я имел в виду Людвига ван Берлогена.

— Пух, не было никакого Людвига ван Берлогена.

— Ван Берлогена? Не было?

— Нет. И слова эти ты сам придумал.

— Я придумал?

— Да-да, ты.

— То-то я думаю, откуда они такие знакомые, — сказал Пух.

Как бы то ни было, это подводит нас к основной теме данной главы, а именно: умению наслаждаться жизнью и неповторимости каждого из нас.

Пятачок слегка хлюпнул носом.

— Трудно быть храбрым, — сказал он, — когда ты всего лишь Очень Маленькое Существо.

Кролик, который тем временем начал что-то писать, на секунду поднял глаза и сказал:

— Именно потому, что ты Очень Маленькое Существо, ты будешь очень полезен в предстоящем нам приключении.

Пятачок пришел в такой восторг при мысли о том, что он будет полезным, что даже позабыл о своих страхах. А когда Кролик сказал, что Кенги бывают свирепыми только в зимние месяцы, а все остальное время они в добродушном настроении, Пятачок едва мог усидеть на месте — так ему захотелось сразу же стать полезным.

— А как же я? — грустно сказал Пух. — Значит, я не буду полезным?

— Не огорчайся, Пух, — поспешил утешить его великодушный Пятачок. — Может быть, как-нибудь в другой раз...

— Без Винни-Пуха, — торжественно произнес Кролик, начиная чинить карандаш, — все предприятие будет невозможным.

— О-о, — сказал Пятачок, стараясь не показать своего разочарования.

Пух очень скромно удалился в угол. Но про себя он гордо сказал: «Без меня невозможно! Ай да медведь!»

Какими бы мы ни были полезными, иногда нам требуется довольно много времени на то, чтобы оценить себя по достоинству. Иллюстрацией этого тезиса может служить китайская легенда о каменотесе.

Жил однажды каменотес, который был недоволен самим собой и своим положением в обществе.

Как-то раз, проходя мимо дома богатого торговца, он случайно заглянул в открытую дверь и заметил, что в доме много прекрасных вещей и знатных посетителей. Каменотес позавидовал могуществу и богатству торговца и подумал, как было бы хорошо, если бы он тоже был торговцем. Тогда ему не пришлось бы влачить жалкое существование каменотеса.

К его большому удивлению, он тут же превратился в торговца, обладавшего таким богатством и могуществом, о которых он и мечтать не мог. Множество менее богатых людей завидовали ему и ненавидели его. Но вот однажды мимо его дома пронесли в паланкине важного сановника, которого сопровождала большая свита и солдаты, бившие в гонг. Все жители, какими бы богатыми они ни были, должны были почтительно склониться перед процессией. «Вот у кого настоящее могущество! — подумал бывший каменотес. — Хочу и я быть важным сановником!»

И он стал важным сановником, которого носили в паланкине, украшенном вышивкой, а все окружающие, склонявшиеся перед ним, боялись его и ненавидели. Как-то выдался очень жаркий день, и сановник чувствовал себя очень скверно в душном и пыльном паланкине. Он поднял глаза к солнцу, которое гордо сияло на небе, не обращая ни малейшего внимания на сановника. «Вот у кого настоящее могущество! — подумал он. — Хочу быть солнцем!»

И он стал солнцем, безжалостно светившим с небес на землю и выжигавшим поля. Все крестьяне и работники проклинали его. Но вдруг огромная черная туча заслонила от него землю, и его лучи не могли проникнуть сквозь нее. «Вот у кого настоящее могущество! — подумал он. — Хочу быть тучей!»

И он стал тучей, проливавшейся дождем и затоплявшей поля и деревни. Опять все посылали ему проклятия. И тут он почувствовал, что некая сила относит его в сторону. Это был ветер. «Вот у кого настоящее могущество! — подумал он. — Хочу быть ветром!»

И он стал ветром, срывавшим черепицу с крыш и вырывавшим с корнем деревья. Люди ненавидели его и прятались. Но вскоре он налетел на какое-то препятствие, не поддававшееся ему, с какой бы силой он ни дул. Это был огромный камень, целая скала. «Вот у кого настоящее могущество! — подумал он. — Хочу быть скалой!»

И он стал мощной скалой, обладавшей самой большой силой на свете. Но через некоторое время он услышал стук молотка, забивавшего зубило в тело скалы, и почувствовал, как в нем что-то меняется. «Кто может быть сильнее меня?» — удивился он. Поглядев вниз, он увидел у своего подножия фигуру каменотеса.

Ага, вот и почта.

— Пух, смотри, тут что-то для тебя.

— Для меня?

— Да. «Мистеру Пуху, Медведю».

— Мистеру Пуху?

— Да, так написано на конверте.

— Мистеру... Пуху... Медведю... — продекламировал Пух потрясенно.

— А что там внутри? — спросил он, забираясь на письменный стол и заглядывая через мое плечо.

— Это от фирмы «Финчли». «Извещаем об открытии Третьей Ежегодной Распродажи Обуви. Все размеры и фасоны, на любой вкус». Интересно, тебе-то зачем они это прислали?

— Там внизу еще что-то приписано, — сказал Пух.

— «К вашим услугам бесплатный кофе». Тем более не стоит посещать эту распродажу.

— Дай-ка я рассмотрю это приглашение как следует, — сказал Пух, отходя с листком к окну.

Если мы хотим стать хозяевами собственной жизни и оставить след на земле, нам не обойтись без Веры. Это вовсе не означает, что надо переложить ответственность на плечи некоего духовного Сверхчеловека или сидеть сложа руки и ждать, пока Судьба постучится в дверь. Нужно верить в силу, скрытую внутри нас, и управлять ею. Когда человек поверит в эту силу, перестанет подражать другим и драться с ними за место под солнцем, все у него и пойдет на лад.

Рассмотрим пару примеров.

В 1927 году некий тридцатидвухлетний житель Чикаго, стоя на берегу пруда в Линкольн-парке, собирался нырнуть в темные воды и уже не выныривать обратно. Его единственная дочь только что умерла, его фирма обанкротилась, его репутация была погублена, а сам он был близок к тому, чтобы стать хроническим алкоголиком. Глядя на воду, он спросил себя, что может сделать маленький человек, оказавшийся в таком положении. И тут вдруг он получил ответ. Ему больше нечего терять, он может смело идти на риск, открыть собственное дело и помочь другим людям. Он вернулся домой и посвятил себя работе, для которой, по его собственному убеждению, природа и создала его, вместо того чтобы продолжать делать то, чему его учили другие. Он внимательно изучил законы природы и стал им следовать, со временем в корне изменив свою жизнь. Всеобщие естественные законы вдохновляли и поддерживали его во всех начинаниях. Но если бы он не верил в них и в собственные силы, не взял судьбу в свои руки, не было бы всех тех достижений, коими ему обязано человечество, и теперь никто не произносил бы с уважением имя Бакминстера Фуллера.

Другой пример. В 1854 году в городе Порт-Гурон, штат Мичиган, одного из учеников местной школы исключили за «недостойное поведение». Он проучился в школе три месяца, и на этом его формальное образование закончилось. Спустя некоторое время его взяли лаборантом в химическую лабораторию, которую он тут же по неосторожности взорвал. Хозяин лаборатории, естественно, выбросил его на улицу, сказав, что из него никогда не выйдет ничего путного. Но у юноши в голове созрел четкий план, и подобные мелкие неприятности не могли помешать его осуществлению. Его целью было найти практическое применение естественным законам механики. Он стал самым знаменитым изобретателем за всю историю Америки и запатентовал более тысячи трехсот изобретений по всему миру, а его имя — Томас Эдисон — стало синонимом гения, которому по плечу любые задачи.

Пессимисты, которые решаются предпринять определенные шаги лишь после того, как надежно обезопасят себя со всех сторон, никогда не совершают ничего выдающегося. Они не изучают внимательно ситуацию и не просчитывают вариантов, не верят в собственные способности и боятся кинуть вызов даже малейшей опасности. Что сделал, к примеру, нытик Иа-Иа, когда во время знаменитой Искпедиции на Северный Полюс Крошка Ру упал в реку? Ру давно уже унесло потоком бог знает куда, а Иа-Иа все продолжал сидеть на берегу, свесив в воду хвост, — якобы для того, чтобы Ру мог за него ухватиться, а на самом деле лишь для видимости, чтобы показать, что он тоже принимает участие в спасении. Сам Иа, разумеется, прекрасно понимал, что никакой пользы это не принесет.

Кто же спас Ру? Пятачок в панике прыгал на берегу и создавал шумовой фон; Сова давала полезные советы — вроде того, что надо держать голову как можно выше над водой; Кенга то и дело спрашивала малыша, как он себя чувствует, а Командир Кролик беспрестанно подавал команды... И лишь один Пух трезво оценил обстановку, прикинул, что можно сделать, и действительно сделал то, что было необходимо.

Он схватил длинную палку и перебросил ее на тот берег. Туда сразу же перескочила Кенга и схватила другой конец; они спустили палку к самой воде, и вскоре Ру, который продолжал радостно булькать: «Смотрите, как я плаваю!» — ухватился за нее и выкарабкался на берег.

— Вы видели, как я плаваю? — пищал Ру в восторге, пока Кенга вытирала его. — Пух, ты видел, как я плаваю? Вот это называется плавать! Кролик, ты видел, что я делал? Я плавал! Эй, Пятачок! Пятачок, слышишь? Как ты думаешь, что я сейчас делал? Я плавал! Кристофер Робин, ты видел, как я...

Но Кристофер Робин не слышал, он смотрел на Пуха.

— Пух, — сказал он, — где ты нашел эту ось?

Пух посмотрел на палку, которую он все еще продолжал держать.

— Ну, просто нашел, — сказал он. — Разве это ось? Я думал, это просто палка и она может пригодиться. Она там торчала в земле, а я ее поднял.

— Пух, — сказал Кристофер Робин торжественно, — экспедиция окончена. Это — Земная Ось. Мы нашли Северный Полюс.

Если мы правильно оцениваем ситуацию и видим, что надо делать, то остается только использовать для этого все наличные средства — Пух в этом убедился в случае с Северным Полюсом. Чаще всего то, что нам нужно, оказывается прямо у нас под рукой.

Еще один пример — спасение Пятачка, застигнутого наводнением.

— Да, немножко страшновато, — сказал он сам себе, — быть Очень Маленьким Существом, совершенно окруженным водой! Кристофер Робин и Пух могут спастись, забравшись на дерево, Кенга может ускакать и тоже спастись, Кролик может спастись, зарывшись в землю, Сова может улететь, а Иа может спастись — ммм... если будет громко кричать, пока его не спасут. А я вот сижу тут, весь окруженный водой, и совсем-совсем ничего не могу сделать!..

И вдруг он вспомнил историю, которую рассказывал ему Кристофер Робин, — историю про человека на необитаемом острове, который написал что-то на бумажке, положил ее в бутылку и бросил бутылку в море; и Пятачок подумал, что если он напишет что-нибудь на бумажке, положит ее в бутылку и бросит в воду, то, может быть, кто-нибудь придет и спасет его.

Так он и сделал.

И бутылка с запиской доплыла до Пуха, и он выловил ее. Но чтобы прочитать записку, надо было добраться до дома Кристофера Робина.

Для этого Пух закупорил самый большой из своих горшков из-под меда, бросил его в воду и сам прыгнул вслед за ним... Поупражнявшись некоторое время в управлении своим судном, он наконец отплыл к дому Кристофера Робина, где записку прочитали. Был составлен План Спасения Пятачка. Требовалось, правда, какое-то плавучее средство покрупнее горшка. И тут Пуху пришла в голову блестящая идея:

...Самое подходящее — зонтик Кристофера Робина!

В результате этих удивительных приключений Пятачок был спасен не кем иным, как самим Мистером Пухом, Медведем, Открывателем Северного Полюса.

— Сова, ты не видела Пуха?

— У меня сложилось впечатление, что я видела недавно, как он прячет что-то в стенном шкафу, — сказала Сова. — Но, по правде говоря, я не обратила на это особого внимания.

— В шкафу? Интересно, что же там такое?.. О!..

— Ну, и что там? — полюбопытствовала Сова.

— Сова, откуда здесь все эти коробки?

— Коробки?—переспросила Сова.

— Да. И во всех коробках... туфли!

— Туфли?

— Ты только посмотри: мокасины, размер 37; сандалии, размер 40; полуботинки, размер 42...

— Все размеры и фасоны, на любой вкус, — прокомментировала Сова.

— Знаешь, Сова, я, конечно, не берусь утверждать наверняка, но определенные подозрения у меня имеются.

— Похоже на то, что тут приложил лапу Пух, — проницательно заметила Сова.

— Если увидишь его, то передай, пожалуйста, что мне надо поговорить с ним, ладно?

— Непременно, — ответила Сова.

Два вышеупомянутых Бесстрашных Спасателя напоминают нам об одном из важнейших понятий даосизма — «Цзы», которое передается иероглифом, обозначающим сердце, и может быть переведено как «забота» или «милосердие». В шестьдесят седьмом чжане «Дао дэ цзин» Лао-цзы называет «Цзы» своей самой большой драгоценностью и пишет, что оно порождает «способность к мужеству». И мудрость, добавили бы мы. Представляется не случайным, что люди, лишенные милосердия, не бывают мудрыми. Да, они могут быть умными и знающими, но мудрыми — нет. Большой Ум не заменяет сердца. Знание, в отличие от мудрости, ни к чему не проявляет особой заботы. Недаром латинское слово «cor» (сердце) служит корнем английского слова «courage» (мужество, храбрость). Пятачок так отзывается о Кенге: «Она не такая уж и умная, Кенга-то, но она так заботится о Ру, что делает все, что нужно, не думая об этом». «Цзы» не только помогло спасти Ру, открыть Северный Полюс и вызволить из беды Пятачка, оно также придало Пятачку храбрости, когда опрокинулся совиный домик и надо было позвать кого-то, чтобы помочь Пуху и Сове.

Всем известно, что Пятачок — Очень Маленькое Существо и далеко не самое храброе из всей компании, но данный случай показал, что храбрости у него все-таки больше, чем он думал.

— Здравствуй, Сова, — сказал Пух, — я надеюсь, мы не опоздали к... Я хочу сказать — как ты поживаешь, Сова? Мы с Пятачком решили тебя навестить, потому что сегодня Четверг.

— Садись, Пух, садись, Пятачок, — сказала Сова радушно. — Устраивайтесь поудобнее.

Они поблагодарили ее и устроились как можно удобнее.

— Понимаешь, Сова, мы очень спешили, чтобы поспеть вовремя к... ну, чтобы успеть повидать тебя до того, как мы уйдем.

Сова с достоинством кивнула головой.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — сказала она, — но не права ли я, предполагая, что на дворе весьма бурный день?

— Весьма, — сказал Пятачок, который грел свои ушки у огня, мечтая лишь о том, чтобы целым и невредимым вернуться домой.

— Я так и думала, — сказала Сова. — И вот как раз в такой же бурный день, как ныне, мой дядя Роберт, чей портрет ты видишь на стене по правую руку, Пятачок, — мой дядя Роберт, возвращаясь в поздний час с... Что это? Раздался страшный треск.

— Берегись! — закричал Пух. — Осторожно, часы! Пятачок, с дороги! Пятачок, я на тебя падаю!

— Спасите! — закричал Пятачок...

— Пух, — сказал нервно Пятачок.

— Что? — сказало одно из кресел.

— Где мы?

— Я не совсем понимаю, — ответило кресло.

— Мы... мы в доме Совы?

— Наверно, да, потому что мы ведь только что собирались выпить чаю и так его и не выпили.

— Ох, — сказал Пятачок. — Слушай, у Совы всегда почтовый ящик был на потолке?

После того как Пух был освобожден от кресла, он огляделся, и у него созрел План. Сова должна взять в клюв конец веревки, подлететь с ним к почтовому ящику и продеть через решетку, а потом спуститься с веревкой вниз. Пятачок ухватится за один конец веревки, Сова и Пух потянут за другой, и...

— А если она оборвется? — спросил Пятачок с неподдельным интересом.

— Тогда мы возьмем другую веревку, — утешил его Пух.

Пятачка это не очень обрадовало, потому что, хотя рваться будут разные веревки, падать будет все тот же самый Пятачок; но, увы, ничего другого никто не мог придумать... И вот, мысленно попрощавшись со счастливым временем, когда его никто не подтягивал к потолкам на веревках, Пятачок храбро кивнул Пуху и сказал, что это Очень Умный Ппп-ппп-ппп, Умный Ппп-ппп-план.

И в результате...

Пятачок протискивал себя и протаскивал себя, и, наконец, совершив последний натиск на щель, он оказался снаружи. Счастливый и взволнованный, он на минутку задержался у выхода, чтобы пропищать пленникам слова утешения и привета.

— Все в порядке! — закричал он в щель. — Твое дерево совсем повалилось, Сова, а дверь прижата большим суком, но Кристофер Робин с моей помощью сможет его отодвинуть, и мы принесем канат для Пуха, я пойду и скажу ему сейчас, а вниз я могу слезть легко, то есть это опасно, но я не боюсь, и мы с Кристофером Робином вернемся приблизительно через полчаса. Пока, Пух! — И, не ожидая ответа Пуха: «До свидания, Пятачок, спасибо», — он исчез.

— Полчаса, — сказала Сова, устроившись поудобнее. — Значит, у меня как раз есть время, чтобы закончить повесть, которую я начала рассказывать, — повесть о дяде Роберте, чей портрет ты видишь внизу под собой, милый Винни. Припомним сначала, на чем я остановилась? Ах да! Был как раз такой же бурный день, как ныне, когда мой дядя Роберт...

— Сова сказала, что ты хочешь со мной поговорить, — сказал Пух.

— Да-да. Пух, скажи, пожалуйста, что значат все эти коробки с обувью в шкафу?

— Я ничего не мог с собой поделать, — сказал Пух.

— Что ты хочешь сказать?

— Ну... во-первых, это письмо, в котором было написано «Мистеру Пуху, Медведю». И потом, когда я зашел в магазин — просто так, чтобы взглянуть...

— Да?

— Продавец был так вежлив... Он сказал: «Разрешите, я помогу вам, сэр» и все такое... Я почувствовал, что я Очень Важное Лицо.

— Но ведь тебе не нужны туфли!

— Я отнесу их обратно, — сказал Пух.

— Вот и правильно.

— Я думаю, другие тоже много чего понесут обратно.

— Почему?

— Там было много народа, и все накупили кучу вещей, которые им на самом деле не нужны.

— Очень может быть, — согласился я.

— Так что я не один был такой, — сказал Пух.

— Конечно, Пух, — сказал я. — Я понимаю. Очень многие пытаются таким образом купить счастье, положение в обществе и тому подобное. Но ты-то ведь и без этого можешь быть счастливым и чувствовать себя значительным.

— Они тоже могут, — сказал Пух.

Совершенно верно. Это может любой. Вопреки тому, что сказал однажды по этому поводу Иа-Иа, все мы можем жить в полную меру и быть довольными жизнью, но не все, по-видимому, хотим этого по-настоящему.

Сколько-то лет назад некий Мудрый Человек, сидя на берегу Уолденского озера, заметил: «Множество людей постоянно пребывают в тихом отчаянии». Возможно, тогда отчаяние и было тихим. Теперь же оно стало оглушительным. Что заставляет нас пребывать в этом состоянии? Что мешает нам перестать отчаянно цепляться за пустые суррогаты жизни и начать жить свободно?

Стоит лишь сделать первый шаг, и процесс пойдет сам собой.

В связи с этим уместно вспомнить принцип «Тирли-пом», которым проникнута одна из Пуховых песенок:

Чем больше снега

(Тирли-пом),

Тем он сильнее

(Тирли-пом),

Тем он сильнее

(Тирли-пом),

Сильнее сыплет.

Иначе этот принцип называют Эффектом Снежного Кома. Вы наверняка помните те времена, когда вам нравилось лепить большие комья из снега. Однажды вы слепили такой большой ком, что с ним трудно было справляться, и он покатился под горку и катился все быстрее и быстрее до самого низа, где сплющил в лепешку соседский автомобиль, и потом все долго вспоминали Огромный Снежный Ком, с которым вы не справились... Так что выражение «Принцип Тирли-пом», пожалуй, предпочтительнее.

Следует учесть, что действие этого принципа бывает как негативным, так и позитивным. Он может повергнуть вас в уныние и вселить в вас надежду, породить закоренелых преступников и отважных героев, тупых вандалов и блистательных творцов. Важно заставить его работать на вас и на других людей, в противном же случае ничего приятного ожидать не приходится.

Из принципа «Тирли-пом» следует: чем больше уважения вы оказываете людям, тем более достойными уважения они становятся. Чем больше снега, так сказать, тем сильнее снегопад.

И Пух спел ему Хвалебную песню (Кричалку) — все семь строф. Пятачок ничего не говорил — он только стоял и краснел. Ведь никогда еще никто не пел Пятачку, чтобы он «Славился, славился на века!» Когда песня кончилась, ему очень захотелось попросить спеть одну строфу еще раз, но он постеснялся. Это была та самая строфа, которая начиналась словами:

«О Храбрый, Храбрый Пятачок». Пятачок чувствовал, что начало этой строфы особенно удалось!

— Неужели я правда все это сделал? — сказал он наконец.

— Видишь ли, — сказал Пух, — в поэзии — в стихах... Словом, ты сделал это, Пятачок, потому что стихи говорят, что ты это сделал. Так считается.

— Ой! — сказал Пятачок. — Ведь я... мне кажется, я немножко дрожал. Конечно, только сначала. А тут говорится: «Дрожал ли он? О нет, о нет!» Вот почему я и спросил.

— Ты дрожал про себя, — сказал Пух. — А для такого Маленького Существа это, пожалуй, даже храбрее, чем совсем

не дрожать.

Пятачок вздохнул от счастья. Так, значит, он был храбрым!

И позже, когда Некомпетентный Иа-Иа нашел новый дом для Совы, а оказалось, что это домик Пятачка...

— Самый подходящий дом для Совы. Как ты считаешь, маленький Пятачок? — спросил он.

И тут Пятачок совершил благородный поступок. Он совершил его как бы в полусне, вспоминая обо всех тех чудесных словах, которые спел про него Пух.

— Да, это самый подходящий дом для Совы, — сказал он великодушно. — Я надеюсь, что она будет в нем очень счастлива. — И он два раза проглотил слюнки, потому что ведь и он сам был в нем очень счастлив.

— Что ты думаешь, Кристофер Робин? — спросил Иа не без тревоги в голосе, чувствуя, что тут что-то не так.

Кристоферу Робину нужно было задать один вопрос, и он не знал, как его задать.

— Ну, — сказал он наконец, — это очень хороший дом, и ведь если твой дом повалило ветром, ты должен куда-нибудь переехать. Правда, Пятачок? Что бы ты сделал, если бы твой дом разрушил ветер?

Прежде чем Пятачок успел сообразить, что ответить, вместо него ответил Винни-Пух.

— Он бы перешел ко мне и жил бы со мной, — сказал Пух. — Правда, Пятачок?

Пятачок пожал его лапу.

— Спасибо, Пух, — сказал он. — С большой радостью.

Вы хотите быть счастливы по-настоящему? Тогда прежде всего разберитесь в себе самом: что вы собой представляете, каковы ваши возможности. Хотите быть по-настоящему несчастны? Для этого достаточно быть вечно всем недовольным. Как говорил Лао-цзы, «из одного маленького семени вырастает дерево толщиной с человека, вершиной достигающее звезд; путешествие в тысячу миль начинается с первого шага». Мудрость, Мужество и Счастье не ждут нас где-то за горизонтом, они — часть непрерывного жизненного цикла, в котором и мы участвуем. Они не только конечная цель, но и начало пути. Чем больше снега, тем сильней снегопад... О том же писал и Чжуан цзы:

Хорошо известно, что храбрость одного воина может вдохновить на победу многотысячную армию. Но если на это способен человек, поставивший перед собой небольшую задачу, то неизмеримо больше может сделать тот, кто стремится к великой цели.

(Аплодисменты.) Тост! Тост в честь Храброго Пятачка и Бесстрашного Пуха!

Так славься, Храбрый Пятачок!

Так славься, Пятачок!

и

Так славься, Пух,

Бесстрашный Пух,

Так славься, Винни-Пух!

Когда Все-Все-Все славно угостились (и почти закончили), Кристофер Робин постучал ложкой по столу; разговоры сразу прекратились, и все затихли, за исключением Крошки Ру, который только что справился с приступом икоты и теперь старался сделать вид, что это совсем не он, а кто-то из Родственников и Знакомых Кролика.

— Этот Пиргорой, — сказал Кристофер Робин, — Пиргорой в честь того, кто что-то сделал, и мы все знаем, кто этот Кто-то, и это — его Пиргорой, в честь того, что он сделал, и у меня есть для него подарок — вот он.

Тут он пошарил вокруг и шепотом спросил:

— Где же он?

А пока он осматривался в поисках, Иа-Иа внушительно прокашлялся и заговорил.

— Друзья, — начал он, — друзья мои... включая прочих! Для меня большая радость — во всяком случае, до настоящей минуты было большой радостью — видеть вас на моем Пиргорое. То, что я совершил, — просто пустяк. Каждый из вас — конечно, за исключением Кролика, Совы и Кенги — на моем месте сделал бы то же самое. Ах да, и кроме Пуха. К Пятачку и Крошке Ру мои замечания, естественно, не относятся — оба они слишком малы. Словом, любой из присутствующих мог бы так поступить. Чисто случайно героем оказался я. Думаю, нет нужды упоминать о том, что я поступил так не ради того, что Кристофер Робин сейчас ищет...

Тут Иа-Иа поднес ко рту переднюю ногу и страшным шепотом произнес:

— Посмотри под столом! — и продолжал: — Нет. Я совершил то, что совершил, исключительно из чувства долга, то есть поступил так, как обязан, мне кажется, поступать любой из нас, без всяких исключений, — делать все, что в наших силах, чтобы помочь... И мне кажется, что все мы...

О да, конечно, конечно. Однако...

— Вот он! Нашел! — радостно крикнул Кристофер Робин. — Передайте, пожалуйста, Винни-Пуху. Это для Пуха.

— Для Пуха? — сказал Иа-Иа.

Разумеется, для Пуха. Потому что он совершенно исключительный Медведь.

— А что такого, собственно, в Пухе исключительного? — негодующе спросил Иа-Иа.

— Это можно выяснить в следующей главе.

— Можно-то можно, да нужно ли? — проворчал Иа-Иа.

Поиск по сайту: