XII. Варварство специализации

Как я уже сказал, цивилизация XIX века автоматически создала тип человека массы. Я хотел бы дополнить общую формулу анализом этого процесса, показав его на частном случае. В конкретной форме мой тезис выиграет в убедительности.

Цивилизация XIX века, утверждал я, слагается из двух крупных элементов: либеральной демократии и техники. Займемся сейчас последней. Современная техника возникла из сочетания капитализма с опытными науками. Не всякая техника научна. Изобретатель кремневого топора не имел понятия о науке, но положил начало технике. Китай достиг высокой технической зрелости, не подозревая о существовании физики. Только современная европейская техника покоится на научной базе, и отсюда ее отличительная черта - возможность безграничного развития. Техника иных стран и эпох - Месопотамии, Египта, Греции, Рима, Востока - всегда достигала какого-то предела, перейти который она не могла; и по достижении его начинался упадок.

Эта чудесная техника Запада сделала возможной не менее чудесную плодовитость европейцев. Вспомним факт, с которого мы начали наше исследование, и из которого вытекли постепенно все наши рассуждения. Начиная с V столетия вплоть до 1800 г. население Европы никогда не превышало 180 миллионов; но с 1800 до 1914 оно возросло до 460 миллионов. Беспримерный скачок в истории человечества! Нет сомнения в том, что именно техника в сочетании с либеральной демократией расплодили человека массы - в количественном смысле. Но в этой книге я старался показать, что они ответственны за появление человека массы и в качественном, уничижительном смысле этого слова.

Под массой - предупреждал я уже вначале - подразумеваются не специально рабочие; это слово означает не социальный класс, а тип людей, встречающийся во всех социальных классах, тип, характерный для нашего времени, преобладающий и господствующий в обществе. Сейчас мы увидим это с полной ясностью.

В чьих руках сегодня общественная сила? Кто накладывает на нашу эпоху печать своего духа? Без сомнения, буржуазия. Кто среди этой буржуазии представляется избранной, ведущей группой, сегодняшней аристократией? Без сомнения специалисты: инженеры, врачи, учителя и т.д. Кто внутри этой группы представляет ее достойнее, полнее всех? Без сомнения, ученый, человек науки. Если бы обитатель иной планеты появился в Европе и, чтобы составить о ней понятие, стал разыскивать наиболее достойного представителя, то Европа - в расчете на благоприятный отзыв - непременно указала бы ему на своих людей науки. Гостя, конечно, интересовали бы не исключительные личности, но общий тип "ученого", высший в европейском обществе.

И вот оказывается, что сегодняшний ученый - прототип человека массы. Не случайно, не в силу индивидуальных недостатков, но потому, что сама наука - корень нашей цивилизации - автоматически превращает его в первобытного человека, в современного варвара.

Экспериментальная наука появляется в конце XVI века с Галилеем; в конце 17-го века Ньютон дает ей основные установки, и в середине 18-го она начинает развиваться. Развитие любого явления существенно отличается от самой основы его, оно подчинено иным условиям. Так, например, основные начала "физики" (собирательное имя экспериментальных наук) требует объединяющего усилия, синтеза; это и было дело Ньютона и его современников. Но развитие физики поставило и задачу обратного характера. Чтобы двигать науку вперед, люди науки должны специализироваться: люди науки, но не наука. Наука не специальность; если бы она ею была, она тем самым не была бы истинной. Даже эмпирическая наука, взятая в целом, перестает быть истинной, как только она оторвана от математики, от логики, от философии. Но исследовательская работа неизбежно требует специализации.

Было бы очень интересно и много полезнее, чем кажется на первый взгляд, написать историю физических и биологических наук, показав, как росла специализация в работе исследователя. Такая история показала бы, как ученые от поколения к поколению все больше ограничивают себя, как поле их духовной деятельности все суживается. Но главный вывод был бы не в этом, а в обратной стороне этого факта: в том, что ученые от поколения к поколению - в силу того, что они все более ограничивают круг своей деятельности, - постепенно теряют связь с остальными областями науки, не могут охватить мир как целое, т.е. утрачивают то, что единственно заслуживают имени европейской науки, культуры, цивилизации.

Специализация наук начинается как раз в ту эпоху, которая назвала цивилизованного человека "энциклопедическим". XIX век начал свою историю под водительством людей, которые жили еще как энциклопедисты, хотя их творческая работа носила уже печать специализации. В следующем поколении центр тяжести перемещается: специализация в каждом ученом оттесняет общую культуру на задний план. Около 1890 г., когда третье поколение взяло на себя духовное водительство в Европе, мы видим уже новый тип ученого, беспримерный в истории. Это - человек, который из всего, что необходимо знать, знаком лишь с одной из наук, да и из той он знает лишь малую часть, в которой непосредственно работает. Он даже считает достоинством отсутствие интереса ко всему, что лежит за пределами его узкой специальности, и называет "дилетантством" всякий интерес к широкому знанию.

Этому типу ученого действительно удалось на своем узком секторе сделать открытия и продвинуть свою науку - которую он сам едва знает, - а попутно послужить и всей совокупности знаний, он которую он сознательно игнорирует. Как же это стало возможным? Как это возможно сейчас? Мы стоим здесь перед парадоксальным, невероятным и в то же время неоспоримым фактом: экспериментальные науки развились главным образом благодаря работе людей посредственных, даже более чем посредственных. Иначе говоря, современная наука, корень и символ нашей цивилизации, впустила в свои недра человека заурядного и позволила ему работать с видимым успехом. Причина этого - в том факте, который является одновременно и огромным достижением, и грозной опасностью для новой науки и для всей цивилизации, направляемой и представляемой наукой; а именно - в механизации.

Большая часть работы в физике или биологии состоит в механических операциях, доступных каждому или почти каждому. Для производства бесчисленных исследований наука подразделена на мелкие участки, и исследователь может спокойно сосредоточиться на одном из них, оставив без внимания остальные. Серьезность и точность методов исследования позволяют применять это временное, но вполне реальное расчленение науки для практических целей. Работа, ведущаяся этими методами, идет механически, как машина, и, для того, чтобы получить результаты, научному работнику вовсе не нужно обладать широкими знаниями общего характера. Таким образом, большинство ученых способствуют общему прогрессу науки, не выходя из узких рамок своей лаборатории, замурованные в ней, как пчелы в сотах.

Но это создает крайне странную касту. Исследователь, открывший новое явление, невольно проникается сознанием своей мощи и уверенностью в себе. Его открытие дает ему право, - вернее некоторое подобие права - считать себя "знатоком". В действительности он обладает лишь крохой знания, которая в совокупности с другими крохами, которыми он не обладает, составляет подлинной знание. Такова внутренняя природа специалиста - типа, который в начале нашего века [имеется в виду XX век] достиг необыкновенного развития. Специалист очень хорошо "знает" лишь свой крохотный уголок вселенной; но ровно ничего не знает обо всем остальном.

Вот законченный портрет странного человека, которого я показал с обеих сторон. Я уже сказал, что это не имеет прецедента во всей истории. Теперь "специалист" служит нам как яркий, конкретный пример "нового человека" и позволяет нам разглядеть весь радикализм его новизны. Раньше людей можно было разделить на образованных и необразованных, на более или менее образованных и более или менее необразованных. Но "специалиста" нельзя подвести ни под одну из этих категорий. Его нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во всем, что не входит в его специальность; он и не невежда, так как он все-таки "человек науки" и знает в совершенстве свой крохотный уголок вселенной. Мы должны были бы назвать его "ученым невеждой", и это очень серьезно, это означает, что во всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек, незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущей знатоку и специалисту.

И действительно, поведение "специалиста" этим отличается. В политике, в искусстве, в социальной жизни, в остальных науках он держится примитивных взглядов полного невежды, но излагает их и отстаивает с авторитетом и самоуверенностью, не принимая во внимание возражений компетентных специалистов. Поистине парадокс! Цивилизация, дав ему специальность, сделала его самодовольным и наглухо замкнутым в своих пределах; внутреннее ощущение своего достоинства и ценности заставляет его поддерживать свой "авторитет" и вне узкой сферы, вне специальности. Оказывается, даже человек высокой квалификации, ученый специалист, - казалось бы, прямая противоположность человека массы - может во многих случаях вести себя точь-в-точь так же.

Это приходится понимать буквально. Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех жизненных вопросах - в политике, в искусстве, в религии - наши "люди науки", а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя... Как убого и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было - типичные черты человека массы - достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степени осуществляют современное господство масс, а их варварство - непосредственная причина деморализации Европы. С другой стороны, эти люди - наиболее яркое и убедительное доказательство того, что цивилизация XIX века, предоставленная самой себе, допустила возрождение примитивизма и варварства.

Прямой результат этой неумеренной специализации - тот парадоксальный факт, что, хотя сегодня "ученых" больше, чем когда-либо, подлинно образованных людей гораздо меньше, чем, например, в 1750 г. И хуже всего то, что вращающие "ворот науки", не в состоянии обеспечить подлинный ее прогресс. Для этого необходимо время от времени регулировать ее развитие, производить реконструкцию, перегруппировку, унификацию; но эта работа требует синтетических способностей, а синтез становится все труднее, так как поле действия расширяется, включая новые и новые области. Ньютон мог построить свою теорию физики без особых познаний в философии, Эйнштейн уже должен был хорошо знать Канта и Маха, чтобы прийти к своим выводам. Кант и Мах (я беру эти имена лишь как символы той огромной работы, какую проделал Эйнштейн) освободили ум Эйнштейна, расчистили ему дорогу к открытиям. Но одного Эйнштейна мало. Физика вступает в едва ли не тягчайший из кризисов своей истории; ее может спасти только новая "Энциклопедия", более систематическая, чем первая.

Итак, специализация, которая в течение столетия обеспечивала прогресс экспериментальных наук, приближается к состоянию, когда она не сможет больше продолжать это дело, если новое поколение не снабдит ее более подходящей организацией и новыми людьми.

Но если специалист не представляет себе внутреннего строения своей науки, еще меньше знает об исторических условиях, необходимых для дальнейшего ее развития, - какова должна быть структура общества и человеческой души, чтобы исследование могло идти успешно? Заметный упадок интереса к научной работе, о которым я упоминал, - тревожный симптом для каждого, кто сохранил верное представление о цивилизации; то представление, которого обычно лишен типичный "ученый", краса и гордость нашей цивилизации. Он ведь верит, что цивилизация - это нечто естественное, Богом данное, вроде земной коры или первобытного леса.

Поиск по сайту: