Автобиография Лидии Ивановны Жолобовой

Я, одна из многих (немногих) живших в те трудные фронтовые годы. Кузнецова (Жолобова) Лидия Ивановна.

Родилась в семье Кузнецова Ивана Дмитриевича, в деревне Патруши Советского района Кировской области. Мой отец Кузнецов Иван Дмитриевич родился в 1895 году. Мать Кузнецова Мария Алексеевна 1896 года рождения. Мой дедушка Кузнецов Дмитрий Семенович и бабушка Кузнецова Дарья Алексеевна коренные жители этой деревни. Мой дедушка по материнской линии Родыгин Алексей Матвеевич, бабушка Родыгина Анастасия Семеновна тоже коренные жители этой деревни. Деревня расположена в двух километрах от города Советска.

В их семье было 11 детей, из них 4 женщины и 7 мужчин, и все выросли до совершеннолетия; я их по именам всех не помню. Но знаю, что один из сыновей Павел был революционером и был зверски убит. Осталась жена с ребенком. Улица в деревне Гужавино названа именем Павла Родыгина и с этим названием по сей день.

Были среди них хорошие мастера: дядя Виктор шил всем обувь по заказу. И я носила сапоги, сшитые им, с 1944 по 1945 год. Из женщин была тетя Люба, окончила в то время 2 высших учебных заведения, в совершенстве изучала финансовую систему, её значение и применение в народном хозяйстве.

Я много лет не была в тех родных краях и даже не знаю, кто из них жив в настоящее время.

В семье родителей наших было четверо детей. Старший сын Кузнецов Николай Иванович 1923 года рождения. Средний сын Кузнецов Виктор Иванович 1925 года рождения умер от кори в возрасте 10 лет. Я, Кузнецова Лидия Ивановна 1928 года рождения. И младший сын Кузнецов Борис Иванович 1930 года рождения.

Родители моего отца были образованными и этого же желали своим детям. Старший сын, мой отец, Иван окончил церковно-приходскую школу (по тем временам это было хорошее образование). Мать была не очень грамотная (образование 1 класс). Но отличалась своей добротой и любовью к детям.

Следующий брат отца Михаил, был очень спокойный и хозяйственный человек. Отличался способностью к учебе и знаниями. Имел стремление к хозяйственной финансовой деятельности. В связи с этим назначался на ответственные должности по специальности. В связи с чем приходилось неоднократно оставлять насиженное место жительства вместе со всей семьей.

Младший брат Александр спокойный уравновешенный человек. Не отличался стремлением к большим переменам. Семья была небольшая, двое детей, дочь и сын.

В 1935 году была объявлена мобилизация (призыв) на новостройки Дальнего Востока (пристани Советская Гавань-Находка). Был проведен большой набор рабочих по строительно - монтажным специальностям. В бригаду из четырёх человек таких рабочих и был включен мой отец по договоренности оргнабора сроком на 1 год. Наш отец, что мы уже самостоятельные и хорошие помощники для матери, как в личном хозяйстве так и на общественно-колхозной работе.

По окончании срока договора наш отец наш отец вернулся ровно через 1 год. Был очень доволен. Мы, получив экономическую поддержку, главу и хозяина в доме, были рады. Так шли годы. Мы росли трое: два брата и я.

В 1936 году в возрасте 8 лет я пошла в школу в 1 класс в село Ильинское. Нас из деревни пошло 8 человек. Училась только на 4-5, но была шалуньей и иногда делались замечания со стороны воспитателя. В 1940 году я окончила 4 класса начальной школы отличницей. Осенью 1940 года пошла в 5 класс. Семья жила спокойно и уверенно.

Деревня Патруши, моя родина раньше называлась просто «Большая», так как она вдоль реки растянулась на 1071 метров. Очень соблюдались старинные обряды и традиции. Особенно весной и летом со всех близлежащих деревень съезжались гости и веселились, как могли.

Так было до лета 1941 года. Не забыть никогда. В тот день был праздник «Пресвятая Троица». В разгар веселья кто-то сказал: «По радио объявили, что началась ВОЙНА. На нашу страну напали немецкие самолеты и в 4 часа утра бомбили Киев». В то время Украина была свободной республикой в составе СССР. По сей день нет слов выразить испуг, смятение, страх. Кое-кто молодые парни выкрикивали: «Да мы немца шапками закидаем!». Но старики предчувствовали беду. Веселье мигом прекратилось и все стали с грустью расходится по домам. Дома по радио объявили об этом и призвали к спокойствию и внушали быструю победу.

С этого часа даже я, небольшой человечек боялась выходить на свою улицу и все думали, что вот-вот немецкие самолеты начнут нас бомбить. Со следующего дня стали бояться почтальона: так как уже начались сборы учебные и подготовительные. Моему отцу в то время было 50 лет, но он был неспокоен, ибо он знал о войне больше, чем другие. Он был участником 1 мировой войны и гражданской войны и на руках имел военный билет офицера.

Кажется все повзрослели. Грусть и печаль изменили сложившуюся жизнь, все чего-то боялись, жили в ожидании чего-то страшного. В конце июня стали поступать повестки с призывом на фронт добровольцев, но таких я не помню, лишь приносили повестки для отправки на защиту Родины! Срок сбора сутки! Первыми брали молодежь 1920-1921 года рождения и мужчин 30-35 лет. Затем соответственно молодежь 1922-23 года рождения и.д. Повестки приносил почтальон утром и так ежедневно. На следующий день отправляли предыдущих.

О, это было страшно, видеть как дети и женщины с плачем обнимают мужей и отцов. И так ежедневно! Утром – стон отправки, а после обеда горе и страх получившим следующие повестки. Всю деревню охватил стон-плач – ожидание страшного.

А самое страшное началось, когда стали поступать похоронные извещения с надписью: «Ваш ФИО геройски погиб при защите Родины» и указывалось место. Или ещё страшнее были извещения «Пропал без вести». Деревню накрыл сплошной плач, похожий на вой… И так продолжалось и продолжалось, казалось этому ужасу не будет конца.

Отца вернули до востребования. Война продолжалась несколько лет и не знали, будет ли ей конец?

Многие из моих сверстников вынужденно оставили школу. Не пошла и я, окончив 6 классов. Из города Брянска в город Киров, а затем и к нам эвакуировали трикотажную фабрику для обеспечения фронта теплой одеждой: полушубками, теплыми жилетами. Носками, перчатками и прочими вещами. Наряду с людьми ежедневно стали отправлять колхозных рабочих лошадей. Наши большие плодородные поля сеять и обрабатывать стало некому и не на чем. Женщинам и взрослым девушкам пришлось объединятся по 3-4 человека и работать вместо лошадей при вспашке земли. Урожаи резко упали, доходы тоже. Всё для фронта! Это были не просто слова. В деревне не оставалось ничего, а нужно было не просто жить, а работать и работать. И как неизбежное следствие голод, голод. В 13 лет я пошла в соседнее село Ильинское устраиваться на работу. Я умела все: вязать, прясть, шить. Радио без конца призывало «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!» С фронта передавали страшные сводки об оставленных городах, потерях, разрушениях… В народе сеялась паника, что резко пресекалась как помощь врагу. Война требовала жертв. Населения работоспособного не осталось, только старики старше 60 лет и женщины без мужей с детьми.

Пришла повестка нашему старшему брату Николаю для отправки на фронт, он был 1923 года рождения. Как мы потом узнали, его отправили на оборону Ленинграда. От брата очень долго не было никаких известий. Затем пришла повестка отцу, так как уже брали 50-летних. Это был 1943 год. Было очень много беженцев и эвакуированных. Кто мог физически держать лопату, топор, брали на строительство оборонительных сооружений, окопов и т.д. Из нашей деревни ушли добровольно 6 парней. Очень боялись, что враг перейдет Волгу, а Вятка, наша река, следующая. Иногда залетали немецкие самолеты-разведчики. Стоны и плач не прекращались почти круглые сутки.

Рабочий день был установлен с 8 утра до 5 часов вечера. Перерыв на обед по очереди без остановки производства. Меня приняли прясть шерсть вручную. Я этого не умела и очень старалась, так как опасалась потерять работу. Затем перевели вязальщицей. Это я умела, но на работу приходила за 3 км всегда пораньше. Вязала по пять мужских пар носков или варежек. Норму перевыполняла. Очень болели пальцы. Сверхурочно оставаться было нельзя, выходили через контроль. Вместе со мной работало из нашей школы 35 человек. За свой труд я получала 6 кг муки в месяц. На фабрике была столовая, 1 обед 35 копеек. И денег за месяц 60 рублей. Это была большая помощь. Скидок на возраст при определении нормы не было. Весной отправляли в лес на очистку делянок. Ни одежды, ни обуви специально не давали. Весной по снегу и воде работали в лаптях с утра до вечера. И так две недели. Ноги с тех пор болят и всю жизнь болезни насовсем не покидали, перешли в хроническую форму: варикоз, тромбофлебит, мучаюсь от них до сих пор.

Работая на фабрике очень тянуло в школу, за окном нашего здания был двор, где резвились мои бывшие одноклассники, но бросить работу я не могла в то военное время.

В то время отцу, часто стали приходить повестки на комиссию. Восемь раз его возвращали из-за состояния здоровья. На 9-й раз мы с мамой вернулись домой одни. Всё померкло в доме. От брата не было никаких вестей.

По итогам урожайности хлеба (зерна) мы не получили ничего. Так же не получили и кормов на корову, которую мы считали нашей кормилицей. Только была надежда на мою, указанную выше зарплату. Маму назначили сторожем на ферму. Мы с братом Борисом, ему было 11 лет, выполняли всю домашнюю работу. Нужно было топить печь, кормить и поить корову. Ранее заготовленные дрова кончились. Кормов из колхоза в виду неурожайности мы не получали. Всё, что было начислено на бумаге, перечислено в фонд обороны. Мы оказались бедняками. И таких в колхозе оказалось % 30. Была только небольшая часть картошки с личного огорода и всё. Её нам хватило до Нового года. Мама нас успокаивала, у нас есть корова, потихоньку проживем. И мы надеялись! Маме верили всегда. Но более страшное время нас ожидало впереди. Страна требовала для обороны ресурсы. Наше хозяйство имело задолженность по платежам прошлых лет. И маму увезли в город, за 8 км, судить показательным судом. Мы с братом остались вдвоем на чуть теплой печи и не знали, что дальше делать? Как жить? Решили никого не впускать, пока не умрем. Поздно вечером стук в дверь – вернулась мама! Показательный суд решил в десятидневный срок уплатить всю задолженность. От радости мы даже не думали, чем платить, что отдать. Не было ничего. Мама была верующим человеком и все нас успокаивала. Бог нам обязательно поможет!

Через 10 дней 5 взрослых мужиков обыскали весь дом. Но в фонд обороны взять было абсолютно нечего. Составили акт о несостоятельности и ушли. Корову, которая давно висела на ремнях от голода каким-то чудом удалось спасти, подкармливая её соломой с крыши. И собирали незаметённую сухую траву выше снега. Это всё было в моей жизни во время войны 1941-45 годов.

Вести с фронта шли всё устрашающие. К весне начался тиф. Сколько умерло людей, соседей, знакомых, трудно сосчитать и передать даже в письме. Из-за холода с печки трудно было спуститься на пол, так как окна были замерзшие, а двери не открывались, примерзали.

В конце зимы по ранению пришёл на двух костылях наш старший брат Николай. Радости не было конца. Где-то через месяц пришло письмо от отца, по состоянию здоровья его на передовую линию не взяли, а учитывая его военное образование и опыт его взяли в трудармию. Направили на охрану Кремля. Можно сказать сторожем. Мы очень обрадованы и на тот день все живы. Не помню сколько времени прошло – пришел наш отец домой очень измученный, худой, в худом одеянии. Не помню при каких обстоятельствах, но у отца украли хлебную карточку на месяц. Пока были силы он скрывал и честно служил, за что, говорил, что летчик Покрышкин ему в знак благодарности угостил яблоком. Потеряв силы он вынужден был признаться – обязанности выполнять не мог. Кремлевские власти ему дали месяц отпуска, чтобы он отдохнул, поправил свое здоровье в деревне. От Москвы до Кирова его отвезли. А от Кирова 160 км он был должен добираться самостоятельно. Внешний вид его был как у голодного нищего и он 160 км шел пешком прося подаяние. Мы, увидев отца, испугались и опомнившись обрадели. Об этом было уведомлено начальство колхоза. На его поправление здоровья выделили из колхозного фонда 12 кг муки. В то время это было очень много. Все внимание было уделено здоровью отца, но он был очень добрый, делился и с нами.

Отдохнув и поправив здоровье, отец уехал на прежнее место к назначенному сроку. Не смотря ни на что жизнь в доме шла. Пришла весна 1944 года. Брат Николай потихоньку залечивал раны. Я, отработав год на фабрике, пошла в в 7 класс Ильинской школы. Когда появилась зелень на земле нашу корову 3 мужика сняли с подвески и потащили на траву кто за хвост, кто за рога. Встать на ноги свои она не могла и только юзгаясь вокруг себя понемногу доставала зеленую траву. Корова была молодая и примерно через месяц она поднялась и была равной в стаде.

Брат пошел работать слесарем на прежнее место. А мы с младшим братом пошли в школу, я в 7 класс, он в 4 класс. Было много моментов очень горьких и печальных. Всю зиму нужно было прожить: что-то хоть чуть-чуть поесть, но не было ничего. В таком подростковом возрасте ели всё: куколь, молотую истертую солому, горькую полынь и разные травы заваривали, которые были приготовлены впрок для лечения. Я пишу о личной своей жизни, но таких семей было много. Мы выжили, но есть кое-кто помер с голода. Сначала опухали, не поднимались и засыпали. Лично мы с братом не опухли. Брату моему в 11 лет пришлось работать на лошади в поле, пахать землю, боронить и на прочих работах. Рабочий день в поле начинался с рассвета, то есть в 5 часов. Днем был отдых для лошади с 11 до 13 часов и управляющему ею. С 13 до 20 часов опять то же самое. Брат очень ослаб и во время отдыха очень плакал, просил что-то поесть. Я, конечно, этой тяжести не испытывала, голод переносила терпеливо. Налив стакан воды, посолив немного края солью пила по 0,5 стакана, если уж очень хочется есть.

В деревне были бесконечные стоны и плач. На улицу мало кто выходил, замкнулись каждый в своем доме. Не радовало, кажется, ничего. В 1944 году стали призывать 17-летних, 1927 года рождения, пожилых уже 55-58 летних и кое-кого старше.

Вся тяжесть колхозной жизни легла на плечи бедных вдов, пожилых женщин, детей. 10-летние, в том числе и я привлекались на обмолот, прополку, уход и т.д. Работы всем хватало, но не знали сколько получим осенью после уборки урожая. Но стремились работать все ежедневно, тем самым больше было трудодней или как иногда их отмечали галочками.

С осени 1944 года сводки с фронта стали более утешающие. Красная армия в упорных боях продолжала освобождение своей земли.

Получив аттестат об окончании семилетки, я решила продолжить учебу в лесотехническом техникуме. Вся Европа нуждалась в восстановлении, а лес и лесоматериалы были почти единственным строительным материалом. Вместе со мной поступили две девушки-землячки, и мы учились в одной группе. Брат Борис по направлению колхоза поступил в ФЗО по специальности механизатор сельского хозяйства. Старший брат Николай продолжил работу на гидроэлектростанции, которая снабжала электричеством почти весь район.

День Победы я встретила заканчивая 1 курс техникума. Я боюсь, что не смогу описать словами этот долгожданный момент. Было раннее утро. Мы, студенты крепко спали. Вдруг к нам резко, тревожно постучали в дверь с криком: «Вставайте!» Открыв дверь мы увидели воспитателя группы, который с большим волнением крикнул: «Победа! Окончилась война!»

Администрация техникума приказала срочно организовать концерт. Талантов было достаточно среди молодежи и концерт получился на славу. На концерт собралось все местное население, т.е. руководство, обслуживающий персонал и студенты. Радости не было конца, кажется солнце засияло ярче и птицы запели громче – Ура! Ура!

Наш Суводский лесотехникум имел особое значение особенно после Отечественной войны. В нем были привилегии: хлебный паек был 600 граммов, то есть на 100 граммов больше. Стипендия ежемесячная была выше на 20 рублей. Была мастерская по пошиву обуви, в основном студенты носили тапочки, о туфлях приходилось только мечтать. Я и мои подруги ходили в техникум пешком. Расстояние в 12 км не было трудным. Уходили на всю неделю, домой возвращались на выходной день на воскресенье. Все желающие получали место в общей комнате: кровать, общий стол, табуретки. Общежитие отапливалось дровами. Дрова, отходы заготавливали после занятий сами студенты, вручную носили и топили печь, в каждой комнате была отдельная кирпичная печь. Все это обеспечение было не в тягость, сопровождалось шутками и песнями.

Окончив учебный год без двоек, сдав экзамены по спецпредметам, получал право до следующих экзаменов получать хлебную карточку на 600 грамм в сутки и стипендию. 1 курс – 160 рублей, II курс – 180 рублей, III курс – 200 рублей. Каждый студент стремился к этому благополучию. Я училась в основном на «4», бывали средка тройки, но исправлялись. Из троих поступивших на 1 курс, нас осталось двое – одна уехала в Ижевск на каникулах и больше не вернулась, посчитав лучшее место. Но однажды меня постиг злой рок, который заставил меня измениться во всем и быть осмотрительнее и осторожнее. Это было в 1946 году, мы заканчивали 2 курс. Осталось сдать экзамен последний по предмету «Транспорт и эксплуатация механизмов в лесном хозяйстве». Ребята этот предмет усваивали легко, а нам, девчонкам, он давался гораздо труднее. В вопросах его было немало формул. Нас запускали в класс группами по 8 человек. Моя землячка оказалась в 1 группе. Я была по списку первой во вторую группу. Все были напряжены и очень боялись за этот предмет. Когда вышла Ирка, так звали подругу, на выходе я спросила трудно ли было и как она сдала. Она сказала, что очень трудно, но мне подали шпаргалку, я воспользовалась и сдала. Она мне подала эту шпаргалку, и сказала возьми, может она тебе пригодится. Сунув её за рукав, я более уверенная по вызову зашла в класс. Вытащив билет мне достался тот самый злополучный вопрос. А предмет этот вел директор техникума. До смерти не забуду его фио. Аринушкин Иван Иванович. Я сумела воспользоваться шпаргалкой. Я сумела воспользоваться шпаргалкой, на билет ответила. Но он мне достаточно задавал дополнительных вопросов, я хотя и не на все уверенно, но отвечала. Он открыл журнал и сказал: «Хорошо, три». Закончив со мной, он вышел в директорский кабинет. Мне молниеносно не понравилась его оценка «хорошо, три». Я быстро вскочила и в момент оказалась у стола, где лежал журнал и наклонилась уточнить. В эту секунду зашел директор, сказав: «Кузнецова, в зачет я вам ставлю двойку». Готовящимся к сдаче всем сменил вопросы. Все в один голос вздохнули и померкли. Мне казалось, лучше бы я умерла в этот миг. Тем самым я подвела товарищей. Кончился урок, все сдали зачеты, кто на какую оценку знал. Против моей фамилии стояла цифра «2». Я представила себе: я должна, если буду учиться без хлебной карточки и стипендии. Горю моему не было конца. Я вмиг оказалась одинокой среди студентов. Собрав все силы попросила директора пересдать этот экзамен. Он не разрешил. Мне некоторые сердобольные учащиеся говорили: «Не проси о пересдаче, он очень вредный, все равно не разрешит пересдать». Директор, громко зачитав оценки, поздравил и пожелал успешного отдыха. Было несколько человек, они действительно не знали материал и у них были двойки. Он зачитал фамилии двоечников без моей фамилии и объявил дату, когда можно пересдать. Эту дату я узнала от ребят. И с еле тлеющей надеждой поеду и сдам по новой материал. А Ирке, конечно, сказала, чтобы она не говорила об этом родителям. А сама дни каникул проводила тяжелейшем горе. К матери обращалась, чтобы она меня научила разным молитвам помощи, но на ум ничто не шло. Пришел и день для отстающих сдать экзамен. Приехала и я, он ждал отстающих, задавал им много устных вопросов, не замечая меня. Были некоторые, не сразу отвечали. Тогда он спрашивал меня. Я отвечала.

Он потом меня спросил: «Скажи Кузнецова, ты принесла шпаргалку тогда?» Я уверенно и честно ответила, что нет. Я только хотела посмотреть свою оценку в журнале. Тогда он двойку сделал тройкой. И я была безумно рада и счастлива. А этот урок для себя я запомнила на всю жизнь. В продолжении учебы до конца я на уроках убирала все со стола, чтобы не было подозрения на подсматривание и списывание. И диплом об окончании лесотехникума был с оценками кругом на «4». Подписан и закреплен печатью, чем я горжусь до сего времени.

Вскоре после окончания войны вернулся отец. Внешний вид и здоровье было удовлетворительным. Привез всем скромные подарки.

Еще был один горький урок для моей дальнейшей жизни. Окончив 1 курс лесотехникума, мы довольные пришли на каникулы на 1 месяц домой в деревню. В колхозе до войны и после не было хлебных карточек. Так было с основания – деревня была должна кормить себя и излишки сдавать государству. Что было в силу выше указанных причин нарушено, и в деревнях был голод. И если одному члену семьи удавалось устроиться на производство, то это была радость. Кусок хлеба от хлебной карточки и часть денег хотя бы на срочные нужды. В нашей семье оказалась я в положении крохотного донора, ежемесячную стипендию я отдавала родителям, а они мне на неделю выдавали 5 рублей и каравай хлеба. На время каникул нам, студентам, выдали на месяц хлебную карточку и стипендию. И разрешалось для удобства хлеб по талонам получать один раз в 10 дней. Подошло время получить хлеб по хлебной карточке на 10 дней. Мне родители дали задание выполнить другие поручения для меня, заказать пошив тапочек, и мама отдала свое лучшее платье, чтобы я отнесла его в швейную мастерскую перешить по себе. Выдали мне денег для этих нужд. Пришла Ирка, моя подруга по учебе. Узнав о том, что и куда я иду, попросила для неё с её хлебной карточки выкупить ей хлеб за 10 дней. Она обещала в следующую декаду расплатиться со мной таким же способом. Я охотно согласилась, взяв её хлебную карточку, денег не взяла, так как считала, что моих денег хватит и отправилась. Чтобы все это выполнить, надо было пройти через центр города. Был выходной день, народу было очень много. На базаре я кое-кого из своих знакомых встретила, обменивались новостями. Кошелек с деньгами у меня был в авоське. Специальных сумок в то время у нас не было. Окончив разговоры и отойдя метров 5, я заметила, что у меня авоська разрезана и в ней ничего нет. Круто осмотрела все и всех кругом ничего не понимая. Я бросилась вперед, потом назад в надежде, что кто-то найдет мои ценности. Но увы!.. Кое-кто смотрел на меня с удивлением, кто-то попрекал за беспечность. Мне стало стыдно за себя и я в ужасе покинула базар. Оценив потерю, ущерб для нашей семьи казался невыносим. Плюс чужая хлебная карточка. В невыносимом горе я ушла за край города, горько плакала и ждала какого-нибудь плохого конца. Вернуться домой я не могла. Не помню сколько времени прошло, но я решила что-нибудь предпринять. Пошла в техникум, милицию. Нашлось мамино платье, сшили тапочки в техникуме. Но самое ценное, хлебные карточки потеряны безвозвратно на 20 дней, то есть в переводе на хлеб 12 кг. Деньги тоже пропали. Любому горю приходит конец. Как я вернусь домой? Меня ждут дома с хлебом и Ирка тоже. Вернувшись к вечеру, Ирке рассказала честно как было. Её я просила не говорить никому. Ей я пообещала во время учебы отдам ей карточку за 10 дней. Родителям с трудом, но сказала, что хлебопекарня не работает, хлеб в лесотехникуме не выдали. Ирка честно сдержала свое слово, не сказала никому. А без 10-дневной карточки я пережила, так как голод хорошо знала. Дома как всегда на неделю взяла каравай, хотя 10 дней кроме этого не было ничего.

Война окончилась, но горе и плачь не оставили население. Были счастливы те, у кого остались живы воины. Вместе с тем сколько было мобилизовано девушек медиков. Родственники ждали с нетерпением их возвращения. Горше стало вдовам, потерявшим мужей, у большинства дети не могли получить образование, неся тяжкий труд кормильца и хозяина в доме. Трагедия нарушила всю прежнюю жизнь в деревне, у некоторых засела зависть, злоба на вернувшихся. Почет и уважение дожившим до конца войны. Горе потерявшим хозяина, отца и мужа. Население в деревне не стало единым как прежде. Жизнь в деревне стала не радостью, урожаи были низкими, а планы госпоставок увеличивались. Многие из молодежи уехали куда-нибудь в город. Но вскоре правительство запретило выезд из деревни. Деревня превратилась в печальное местопребывания и не знали выхода. За годы войны все дома постарели, ремонтировать было некому и нечем. Вот так, постепенно, жизнь в деревне стала невыносимой.

Шли годы: я окончила лесотехникум в 1947 году по специальности лесовод. И нас 10 человек направили на восстановление лесного хозяйства Кировской области. Так как эта область в годы войны была донором стройматериалов. Леса были изранены, бессистемно, варварски вырублены. В Кировском управлении лесного хозяйства мне дали назначение на должность помощника лесничего. А направили нас на север, где до войны были нетронутые спелые леса. Лесхозы организовывались вновь. Рубкой и реализацией занималась организация леспромхоз. Местом назначения был поселок Пинюг. Ехать было нужно на поезде. Но как и везде после войны поезда ходили редко, вагонов не было и мы ехали в вагоне, в котором перевозили скот. Сначала ехали стоя, потом сидя на своих вещах. Ехали 240 км, поезда ходили очень медленно, с осторожностью. Выйти из вагона было страшно, так как на месте будущего поселка был только пустырь и ямы после взрыва пней Нас в поселке Пинюг вылезло двое, остальных распределили по другим местам. Конторы, как лесхоз, не было. Все было нужно организовывать на пустом месте, с ноля. Мы, вновь прибывшие, стали жить в ожидании своего назначения. Первое место жительства была комната приезжих, куда постоянно приезжали и уезжали деловые сотрудники ежедневно. Иногда после работы было некуда лечь отдохнуть до утра. Видя наши мучения заведующая комнатой приезжих приглашала нас на ночлег к себе в квартиру. В выходные дни мы полностью делали уборку в её квартире. Иногда в знак благодарности она нам давала 3 кг сырой картошки, чему в то время мы были очень рады так как жили на норме хлеба 500 грамм.

В конце года 1947-го стали поступать во вновь организованный лесхоз специалисты. Было организовано на базе нашего Подосиновскго района 5 лесничеств. Нам, как приехавшим первыми, было предложено место выбора. Мы не знали различия в местности и условиях работы. Лично я хотела остаться в поселке Пинюг. Цельюмоей в первое время было через 3 года уехать насовсем. В Пинюге были железнодорожная станция и вокзал, куда ежедневно ходили встречать и провожать поезда. Моя напарница поехала в лесничество за 25 км. Тоже оно расположено на железной дороге. Как я уже писала ранее, меня назначили на должность помощника лесничего. А лесничего в то время ещё не было. Я исполняла все, что возлагалось на обе должности. Зарплата по штатному расписанию была 500 рублей. Поселок Пинюг был разделен железной дорогой на 2 почти равные части. Территория правой части п. Пинюг была отведена под немецкий эвакогоспиталь № 20-74. Только в обслуживающий персонал входило около 500 человек, в том числе врачи, медработники и прочая обслуга. А сколько было пленных немцев, мы не знали, но много сотен. В 1948 году поступил приказ о расформировании госпиталя. В первую очередь убыли воинские подразделения, а затем и весь рабочий контингент и прочие подразделения. Местное население вздохнуло с облегчением. Но надо было привести в порядок немецкое кладбище и отдельные общие захоронения.

Аттестационной комиссией Кировского управления лесного хозяйства я была утверждена в должности лесничего Пинюгского лесничества Пинюгского лесхоза. Мне было 19 лет. Из подчиненных в то время у меня в то время было 5 работников лесоохраны, все они были местные, семейные. Я поселилась на частной квартире хозяина с хозяйкой. У них было сына школьного возраста. Для меня нашлась небольшая комнатка. В ней поместились шкаф, односпальная кровать, стол и два стула. Меня это вполне устраивало, и я была довольна. С обязанностями и работой освоилась, но лесничество было головное и обслуживали кроме основных работ нужды местного населения: отпуск дров, сенокосные лесные участки так далее. Лесничеству от леспромхоза выделили 1 рабочую лошадь. Её нужно было обеспечить кормами и построить конюшню.

Получить отпуск летом через год не было возможности. И так пошла моя трудовая деятельность. В 1950 году ко мне направили помощником девушку с Марийской лесной школы. Очередной отпуск мне дали в начале 1949 года ив феврале месяце. Очень хотелось повидаться с родителями, да и со сверстниками, бывшими студентами. Выехала я на поезде до города Котельнич, последняя остановка. У меня были с собой подарки, личные новые вещи, то есть мои ценности, что было уложено в чемодан. Остальные походные вещи уложены в хозяйственную сумку. До города Советска (наш райцентр) было 100 км. Автомашин вообще не было. В каких колхозах если и были, забраны на фронт. Я спрашивала, на чем можно доехать до города Советск. Мне отвечали: транспорта нет, ищи попутчика пешком. А если повезет, встретишь случайно лошадь с ямщиком. Иногда на железнодорожную станцию привозят груз. Что мне делать? Чемодан и сумки весили кг 12. Вдруг я услышала чей-то голос с вопросом: «Кто идет на Советск?» Я подошла к нему. Он сказал, что ждет давно что-нибудь и не нашел. Мне предложил: «Пойдем пешком?» 100 км расстояние, дорога переметена снегом. По дороге виден только санный след и между ними глубокие следы лошади. Человек, который меня пригласил идти в такую трудную дальнюю дорогу, был молодой, лет 25, крепкого физического телосложения. Я согласилась. Надо было купить общие деревянные санки. Сложились по 5 рублей. Видимо, он уже бывалый, у него в кармане оказалась веревка. Он наши общие вещи крепко привязал к санкам, и мы тронулись в путь. Времени было около обеда. Он сказал, что сегодня мы должны пройти 15 км. Он назвал деревню, где пускают переночевать. Взял конец веревки и потащил санки с нашими вещами. Он шагал быстро, я еле поспевала за ним, ступать в следы лошади хуже, чем ходить по лесу. Мучаясь, мы все-таки дошли до той деревни, попросились переночевать, хозяйка была добродушной, вскипятила самовар и пригласила к чаю. Попив чай, она спросила, куда нам постлать постель. И была очень удивлена, когда я сказала, что мы чужие друг другу, просто попутчики. У меня сильно устали заныли ноги, я попросилась на печь, так как её я увидела в доме сразу. Ему она постлала что-то на пол. Попутчик сказал мне, что утром мы должны выйти в 6 часов утра. И так опять то же самое. Мои ноги нисколько не отдохнули, я шла сзади еле-еле. Потом совсем не могла наступить на правую ногу, вены растянулись. Я остановилась и сказала, что не могу совсем идти. Он молча тоже остановился. Через молчание я сказала ему: «Оставь меня». Он молча стоял, как столб. Вдруг по дороге мы заметили лошадь. Мелькнула мысль – надежда на спасение. К нашему счастью, ехали два солдата в отпуск на лошади с ямщиком. Они все сидели на санях. Я подняла руку и попросила меня посадить и довезти до Советска. Оставалось ещё км 60. Ямщик меня посадил, объявив цену 70 рублей. Я согласилась. Освободила своего попутчика и поехала на лошади. Попутчик пошел один своей дорогой. Один из солдат сказал, что до его деревни доедем, будем отдыхать и кормить лошадь. Мне было все-равно, я была уверена, что доеду. Оставалось 25-30 км. Действительно солдат приехал домой. Мать и брат были очень рады. Вечером они ходили гулять. Я сидела у стола, что-то читала. Ямщику постелили на полу. Когда они пришли и легли спать, я за столом на скамейке, укрывшись своим пальто, тоже уснула. Утром ямщик встал первым, напоил лошадь. Распрощавшись, мы с одним из солдат поехали дальше. Подъезжая к Советску мы обогнали моего бывшего попутчика. Он устало и твердо шагал по дороге. К обеду я тоже приехала домой на городском автобусе. Радости встречи не было конца.

В 1949 году фамилию Кузнецова пришлось сменить на фамилию Жолобова. Оставив свою небольшую комнату, вошла в дом младшего в их семье сына Жолобова Дмитрия Тимофеевича. Семья была большая. Было кроме нас четверо взрослых человек и мы двое. В его семье я чувствовала себя младшей дочерью. В поселке и на работе называли по имени-отчеству. В его доме тоже было необжитое место. Прежде там жили квартиранты. В 1950 году у нас родился первенец, сын, назвали Владимиром. Жили и питались все вместе. Хозяйкой в доме была свекровь. Свекор был старше её на 20 лет, в то время был парализован. У старшего брата Ивана родилась дочь. И семья наша стала очень большой. Всех тяжелей приходилось свекрови. На плечах больной муж и наши дети Владимир и Валентина. В хозяйстве держали корову, поросенка и кур. У Ивана в 1951 году родился второй сын Александр. В 1956 году у нас родился младший сын Юрий. А в 1957 году у Ивана родился ещё сын Сергей. Так в большой общей семье кроме взрослых стало 5 внуков. Возник острый вопрос о разделении семьи на две самостоятельные семьи. Обоим братьям не хотелось покидать родительский дом. Немаловажным было решение больного отца. Он изъявил желание остаться в своем доме со старшим сыном Иваном. Возникла необходимость подбирать себе жилье нам в 1961 году. И так мы приобрели свой дом. Все финансовые сложности по приобретению дома решали сообща. В то время у нас уже было двое детей. Радость от приобретения дома осложнялась определенными трудностями. У нас возникли новые заботы по хозяйству. Дети скучали по родной бабушке и братьям и по знакомым соседским ребятам.

Так или иначе жизнь продолжалась и не заметили, как старший сын Владимир в 1969 году был призван в ряды ВМФ, а младший сын Юрий учился в 6 классе. По окончанию службы Владимир в Московский ЛТИ. А младший Юрий был призван в ряды пограничных войск. Мы остались с супругом вдвоем, скучали о родных и ждали писем от сыновей. Дмитрий, мой муж, в то время работал на лесозаводе слесарем. Здоровье в ту пору у нас ещё было отменное. Для восстановления Европы после войны требовалось больше и больше строительных материалов. А строительным материалом в то время являлся лес, то есть древесина. Объемы лесозаготовок увеличивались, увеличивалась переработка древесины, леспромхозу поступала техника для этих целей. Не хватало специалистов. Был объявлен леспромхозом набор желающих получить высшее и среднее лесные специальности. Посоветовашись на семейном совете, Дмитрий имея образование 7 классов через подготовительные курсы поступил по ускоренной программе в Свердловский институт повышения квалификации на очное обучение сроком на 2 с половиной года. Это было в 1957 году.

Лесное хозяйство тоже нужно было поднимать и отвечать требованиям спроса. Здоровье, сила и энергия позволяли справляться с домашним хозяйством без ущерба производству. Планы по лесовосстановлению и уходу за лесом увеличивались, рабочих не хватало. Была установлена тесная связь со школами. Дирекция школ в Пинюге относилась к нашим просьбам положительно и оказывали посильную помощь. За что лесхоз школам оплачивал, учитывая свой бюджет. Окончив учебу в 1958 году, супруг вернулся с дипломом техника-механика, был назначен на должность главного механика леспромхоза. Отдохнув и окрепшись, он усердно приступил к работе. Бесконечные командировки, разъезды по лесопунктам – везде нужно было обеспечивать ремонт техники, а в то время поступало достаточно. Работая в контакте лесного хозяйства и леспромхоза, наши предприятия вышли в список передовых предприятий Кировлеспрома. Я получила правительственную награду, орден «Знак почета» в 1966 году и было присвоено звание «Заслуженный работник лесного хозяйства», а так же много поощрений.

Шли годы. Дети взрослели и крепли. Нам исполнилось по 46 лет. Я в период работы много участвовала в общественной работе: председатель женсовета поселка, руководитель кружка по изучению биографии И.В. Сталина, была в комсомоле, неоднократно избиралась депутатом сельского и даже районного Совета. В течении 15 лет была заседателем в народном суде, за что от судьи получила при отъезде благодарность, внимательно относилась к вынесению решения суда, принимая участие в обсуждении.

Производственные нагрузки и личное хозяйство требовали больших физических сил и времени, адети уже жили отдельно. Захотелось каких-то перемен в лучшую сторону. В то время был объявлен призыв на разработку Печоро-Илычского бассейна в Коми АССР. Требовались специалисты всех отраслей, в том числе и лесных. Приняв совместное решение, мы отправились на разведку и ознакомление на места. Ознакомившись на месте и получив приглашение, мы решили поехать. Это был 1976 год. Младший сын Юрий, демобилизовавшись, приехал к нам в Корткерос. Супруг оформился главным механиком в Корткеросскую лесосплавную организацию, которая называлась сплавконтора. Я устроилась на должность нормировщика во вновь организованное лесомелиоративное предприятие ЛММС. Вскоре сын Юрий после демобилизации приехал к нам и устроился мастером по лесоосушению. Знаний специфики работы и опыта было мало. В тот же год поступил в Ленинградскую лесотехническую академию на 1 курс заочного обучения. Соединив свою судьбу с девушкой, которая работала режиссером Корткеросского народного театра, он тоже в этом предприятии получил квартиру и стали жить самостоятельно. Старший сын Владимир по окончании Московского лесотехничекого института получил назначение на должность технорука одного из леспромхозов в Кировской области. Женился на работнице библиотеки.

Все осваивали свои профессии и привыкали к более суровому климату Коми АССР. Старший сын Владимир тоже со своей женой и ребенком тоже переехали к нам. В то время у нас в Сыктывкаре был куплен дом, где они и поселились. Вся наша семья была вместе. Город Сыктывкар от нашего села Корткерос был в 50-ти километрах. Мы в то время уже подумывали о пенсии, экономили и заранее готовили себе жилье. Мы часто встречались, вместе отмечали праздники. И мы были все довольны, никто ни от кого не был зависим. Последним нашим местом работы и жительства был Троицко-Печорск на реке Печоре. Туда нас пригласили друзья по совместной работе во вновь образованный Якшинский леспромхоз. Там мой супруг работал по своей специальности старшим механиком. Ну а я устроилась мастером-строителем. Пришлось нелегко, но я пошла сознательно надеясь на свои возможности и упорство. Цель приезда в Троицко-Печорск была в том, что возраст наш был предпенсионный и хотелось обеспечить себе спокойную старость. Выйдя на заслуженный отдых в 1983 году мы вернулись в город Сыктывкар в свой ранее купленный дом. Супругу ещё нужно было работать 5 лет, поэтому я поддерживая его ещё работала кое на каких легких работах и даже ручной вязальщицей на дому. В 1987 году оба пенсионера, испытав суровый климат и огромную нагрузку по вышеуказанным причинам, решили поехать на юг, в теплые края. При выходе на пенсию наш непрерывный трудовой стаж составлял 90 лет. У меня 42,5 и у супруга 47,5 лет. Дом в Сыктывкаре оставили сыну Владимиру, так как у них в то время был маленький ребенок.

Приехав на юг, то есть в город Приморско-Ахтарск Краснодарского края мы смогли в долг и с рассрочкой купить разоренный и оставленный дом на улице Коммунистической, 31. Мы все начали снова, с нуля. Ремонт дома, обнесение приусадебного участка забором и так далее. Сейчас его капитально отремонтировали и живут другие люди. Вступили оба в кассу взаимопомощи и взяли кредит в нормах погашения из пенсии. Получили земельный участок, стали сажать овощи. Так мы опять стали жить. Супруг поступил на работу слесарем 4 разряда в бондарный завод. Я занималась хозяйством и земельным участком. Во времена перестройки стали наниматься «новым хозяевам» убирать лук, морковь, картошку. Так же коллективно ездили в станицу Степную на уборку фруктов и Бородинский сад. За работу получали товаром, который в последствии я ездила на рынок продавать. Все это было связано с большими хлопотами. Взяли второй земельный участок 0,05 га, посеяли веники. Освоились с технологией их выращивания стали ими заниматься постоянно. Транспортным средством у нас в то время был мотоцикл с коляской «Днепр». В 2001 году нас постигло горе – скоропостижно скончался наш старший сын Владимир. Осталась жена и дочь 13 лет. Приняв это горе, дом в Сыктывкаре, в котором мы жили вместе, подарили внучке Наташе. Так они остались в Сыктывкаре вдвоем, имея крышу над головой.

Шли годы, мы стали стареть, начали посещать разные болезни. Супруг мучился внутренне-пищеварительной системой. В 2011 году он оставил меня одну. Я не знаю, что мне делать? Остался один сын Юрий. На их плечах была больная мать жены с ампутированной ногой. Без посторонней помощи она не могла существовать. Мое физическое состояние было лучше в то время, я жила одна. Похоронив мать жены, сын с женой приехали ко мне, оставив двоих взрослых сыновей в Корткеросе. Я оказалась счастливым человеком. Так я живу до сих пор. От земельных участков ещё при жизни супруга отказались. Из домашних животных имеется только собака Каштан и кошка. Мне 87 лет. Обязанностей по дому у меня нет. Живу в отдельном помещении, все необходимое для жизни у меня есть. Много спрашивают дети о моей уже длинной жизни и что было в прошлые времена. Я охотно делюсь с ними. Они просят написать хотя для своего поколения. На что я согласилась, хотя очень поздно, болят глаза, зрение ухудшилось.

Дорогая редакция!

Если в этом воспоминании что-то будет найдено полезное, я буду очень рада. В этих воспоминаниях нет временами последовательности, за что я прошу прощения. Ибо моей голове 87 лет. Дорогой читатель! Не будь так строг ко мне и моим воспоминаниям. Тут написана сущая правда, нет искажений. Я хотела отразить в них жизнь большинства моих сверстников в тылу нашей страны 1941-1945 годов. Труженик тыла до настоящего времени не замечен при начислении пенсии.

И ещё! Очень бы поклонилась в каком-нибудь сквере памятнику «Труженику тыла в годы 1941-1945».

С уважением Жолобова Лидия Ивановна. Ветеран труда и труженик тыла.

Поиск по сайту: