Советская Гавань

Пароход наш прибыл в Советскую Гавань 4 июня. Поздно вечером мы высадились на берег, а на другой день получили свой багаж.

Мои спутники занялись разборкой имущества, а я отправился в районный исполнительный комитет для выполнения некоторых служебных формальностей.

Советская Гавань, о которой здесь идет речь, состоит из огромной юго-западной бухты в двенадцать километров и из ломаного залива Константиновского в десять километров длиной. Кроме того, у берегов ее образовалось еще несколько второстепенных бухточек, из которых заслуживают внимания Маячная, откуда идет грунтовая дорога на Маяк, затем Японская, где больше всего поселилось русских колонистов, потом бухта Концессии, где находятся ныне все государственные и административные учреждения, и, наконец, бухта Хади, в которую впадает река того же имени.

В заливе Константиновском есть бухта Постовая, где был потоплен воспетый Гончаровым фрегат «Паллада» и где до сих пор сохранились развалины укреплений, построенных еще в 1854 году. Большой остров Милютина недавно соединился с материком узким песчаным перешейком, по обе стороны которого образовались две бухты, не имеющие русских названий.

Таких гаваней, как Советская, немного на земле. Большая, закрытая со всех сторон, она может вместить любой флот в мире. Берега ее настолько приглубы, что большие океанские пароходы могут приставать к ним вплотную, как в благоустроенном порту. Единственным недостатком гавани является изолированность ее от населенных пунктов страны.

Берега Советской Гавани слагаются из базальтов, которые имеют не столбчатую, а матрацевую отдельность. От моря со стороны юго-восточной Советская Гавань отделяется Довольно высоким горным хребтом Доко, слагающимся из пород массивно-кристаллических.

На оконечности этого хребта после гибели парохода Добровольного флота «Владимир» в 1897 году поставлен Николаевский маяк.

К Советской Гавани нам еще придется возвратиться, когда будем говорить об устройстве поверхности в бассейнах рек, в нее впадающих.

Все население Советской Гавани делится на три группы: администрацию, обывателей и туземцев. Первые являются государственными служащими девятнадцати государственных учреждений. Администрация обслуживает не только одну Советскую Гавань, но все побережье моря от устья Тумнина до реки Самарги.

Что делают жители Советской Гавани и откуда добывают средства к жизни? Земледелием занимаются очень немногие. Обитатели Советской Гавани имеют прямые и косвенные заработки в «Дальлесе» и немного рыбачат. Некоторые эксплуатируют лошадей, отдавая их как бы «напрокат» по 30 рублей в месяц с головы. Живут они на берегу в ожидании каких-либо заработков по выгрузке, разгрузке, перевозке, переноске грузов, прибывающих на пароходах. Кое-какие плотничные, столярные и слесарные работы они имеют в административных учреждениях. Несмотря на то что все здесь выпивают, нигде не слышишь площадной ругани, нет краж, ссор, драк, и если вы видите где-нибудь замок на двери, то больше для того, чтобы дать знать посетителю, что хозяев нет дома. С этой стороны «совгаванцы» безупречны.

Третью группу населения составляют орочи — народность маньчжурского племени. В отдаленном прошлом они обитали где-то на севере и неизвестно когда появились на берегах Великого океана. Своей родной колыбелью они все же считают Советскую Гавань, которую они называют Хади. Но с тех пор как в окрестных лесах застучали топоры лесорубов, орочи покинули свои прежние поселения и ушли частью на Тумнин и приток его Хуту, а частью за водораздельный хребет Сихотэ-Алинь в верховья реки Хунгари, куда к ним трудно проникнуть не только от моря, но и со стороны реки Амура.

В три дня мы закончили все подготовительные работы, разобрали имущество и часть грузов отправили на Копи для питательной базы. Как раз к этому времени прибыли туземцы со своими лодками.

Самым старшим из них был ороч Александр Намука — человек невысокого роста, лет сорока пяти, молчаливый и спокойный. Он имел мелкие черты лица; волосы его на голове начали уже седеть. Когда Намука говорил по-русски то все твердые согласные буквы произносил как мягкие. Если он делал что-нибудь неудачно, то конфузился и на лице его появлялась растерянная улыбка.

Вторым по возрасту был удэхеец Сунцай Геонка, мужчина сорока лет, сухощавого сложения и роста ниже среднего. Это был человек порывистый, у которого периоды безделья чередовались с весьма напряженной деятельностью. С деньгами он обращался как с вещью совершенно бесполезной и тратил их на всякие пустяки, покупая все, что попадалось на глаза. Когда он хотел в чем-нибудь убедить меня, то лицо его принимало такое выражение, как будто он испытывал большие физические страдания. Сунцай был незаурядный шаман, и этот дар наследовал от своего покойного отца.

Затем в порядке возраста следует ороч Федор Мулинка, тоже среднего роста, лет 36. Природа наградила его золотыми руками. Он был хорошим кузнецом, хорошим звероловом, ловко бил острогой рыбу, считался лучшим специалистом по изготовлению лодок. Федор Мулинка говорил мало. Когда он старался что-нибудь запомнить, то напрягал свое мышление и морщил лоб. Это был самый суеверный человек в отряде.

Четвертым моим спутником был Прокопий Хутунка — ороч в возрасте тридцати лет, роста ниже среднего. Я его знал еще мальчиком. От природы любознательный, он сам научился читать по-русски. Хутунка был человек умный, трудолюбивый, с покладистым характером. Несмотря на свою худобу и некоторую кривоногость, он мог нести большие тяжести и совершать длительные переходы. В данном случае сказывалась не столько его физическая сила, сколько втянутость в работу. Хутунка еще молодой был шаманом.

Все четверо имели черные волосы, темно-карие глаза, желтовато-смуглую кожу, маленькие руки и ноги. Одеты они были в смешанные костюмы, состоящие из частей одежд русских и орочских. Обувь все они да и мы с А. И. Кардаковым носили туземную, сшитую наподобие олоч из выделанной сохатиной кожи.

В дальнейшем изложении я буду называть их сокращенно до родам: Намука, Мулинка, Хутунка и Геонка.

Орочи привезли неприятное известие, что устье реки Хади, по которой нам надлежало подниматься в горы, загромождено плавниковым лесом. Последние дни были сильно ненастные — все время шли дожди, перемежавшиеся со снегом. Вода в реках поднялась значительно выше своего уровня. Как раз на реке Хади «Дальлес» производил порубки. Вода, вышедшая из берегов, подхватила этот лес и понесла его вниз по течению. Недалеко от устья, где Хади разбивается на протоки, образовался большой затор, который грозил задержать нас на неопределенно долгое время.

На другой день я поднялся чуть свет и поспешил на улицу. Было прохладно. Солнце еще скрывалось за горами, но уже чувствовалось благотворное влияние его живительных лучей. Над Советской Гаванью стоял туман. Он медленно двигался к морю. Все говорило за то, что день будет ясный, светлый и теплый.

В 10 часов утра на четырех лодках мы вышли из Японской бухты и направились в залив Константиновский, где я должен был связаться с астрономическим пунктом и от него уже начать свои съемки.

В Советской Гавани в 1855 году соединенная англо-французская эскадра выжгла старый лес артиллерийским огнем. На месте его вырос другой лес, но его в возрасте около семидесяти лет сожгли русские. Потом опять стал появляться совсем молодой лесок, состоящий из лиственницы и березы.

Сухостой, оставшийся кое-где одиночными деревьями со времени Севастопольской кампании, крупного размера. Туземцы говорят, что он твердый как сталь и не поддается рубке.

Ближе к выходу в море западный берег гавани подвержен наводнению. Под влиянием атмосферных агентов порода разрушается и обваливается на намывную полосу прибоя громадными глыбами. Здесь можно наблюдать удивительную эрозию. Некоторые образцы, несмотря на свои большие размеры, так и просятся в музеи.

Размытые глыбы лавы приняли весьма причудливые очертания. Одни из них похожи на людей, другие на птиц, третьи на фантастических животных, застывших в позах невыразимых страданий. Когда море «дышит», мертвая зыбь проникает и в Советскую Гавань. Блестящая грудь воды медленно вздымается, бесшумно подходит к берегу и с зловещим шорохом старается как можно глубже проникнуть в каверны между камнями. Другая сила вынуждает ее уйти обратно в море. Но волны упрямы и с ропотом настойчиво опять идут к берегу — и так без конца в течение многих веков.

Местные туземцы одухотворили причудливые камни и в появлении их на земле усмотрели вмешательство сверхъестественной силы.

Следующий день был воскресный. Покончив с работами в заливе Константиновском, мы сели в лодки и направились к устью реки Хади. Погода была какая-то странная. Весь день в воздухе стояла густая мгла; солнце имело вид оранжевого диска с резко очерченными краями, так что на него можно было свободно смотреть невооруженным глазом, и, как всегда в таких случаях бывает, появилась сильная звукопроницаемость. Где-то далеко выстрелили из ружья. Стоголосое эхо превратило этот звук в грохот пушечной пальбы, который подобно грому прокатился из конца в конец над всей гаванью. По опыту я знал, что такая мгла и такое эхо предвещали непогоду. И действительно, к вечеру мгла рассеялась, и тогда на небе стали видны тучи, низко бегущие над землей.

День был на исходе, когда мы вошли в реку Хади и достигли орочского селения Дакты-Боочани. Это был последний жилой пункт, за которым начиналась глухая тайга на многие сотни километров. Туземцы встретили нас на берегу. Грустно выглядели орочские балаганы, и не менее жалкий вид имели обитатели их. После гражданской войны орочи впали в бедность и к новым условиям жизни еще не успели приспособиться, а Комитет содействия малым народностям Севера на Дальнем Востоке только недавно начал свою работу.

Один из домиков оказался порожним. Он принадлежал слепому старцу Ивану Бизанка, о котором речь будет ниже.

Туземные женщины быстро привели покинутую юрту в жилой вид, подмели пол и поправили корье на крыше.

После ужина я пошел осматривать селение. Было сумрачно и холодно; начинал накрапывать дождь. Дым от костров не поднимался кверху, а повис в воздухе неподвижными белыми полосами. В одном из домиков жила вдова с двумя детьми. Она недавно потеряла своего мужа, с которым я был хорошо знаком. Я навестил ее. Сюда же собрались и остальные туземцы. Бедная женщина засуетилась и не знала, чем нас угощать. Я попросил ее не беспокоиться и велел принести свои запасы. Мои спутники раздали детишкам сухари. Они стали их грызть с большим наслаждением. Среди орочей находился уже пожилой человек и хороший следопыт Андрей Намука. Он дал нам много полезных советов и указал, как попасть в истоки реки Иоли. Надо сказать, что никто из моих провожатых не бывал в верховьях реки Тутто и никто не знал, что представляет собой перевал между нею и бассейном реки Копи. Единственно, чем могли мы руководствоваться, — это расспросными данными. Андрей Намука сообщил целый ряд мелких примет, которые должны были служить нам ориентировочными пунктами и привести нас в самые истоки Иоли.

Мы все вместе пили чай и вспоминали прошлое. В этот вечер я узнал, что многих из моих друзей-туземцев уже не было в живых. В загробный мир ушли Антон Сагды, Егор

Лабори, Федор Бутунгари, Тимофей Бизанка и многие-многие другие. Все старые люди перемерли, и один только Иван Бизанка (по-орочски Чочо) доживал свои последние дни на реке Копи. С ним я был особенно дружен.

Как-то разговор затих, я задумался, и тотчас передо мной встала невысокая тщедушная фигура Чочо с лицом оливково-красного цвета от дыма и загара, с косой на голове, одетого в длинную рубашку маньчжурского покроя, узкие штаны с кожаными наколенниками и унты из выделанной сохатиной кожи. Это был удалой охотник, известный повсеместно как хороший кузнец, умеющий «починять замки у ружей». Он родился давно. Его отец и мать погибли в тайге от страшной оспы, а малолетка подобрали своеродцы и воспитали как приемыша. Чочо долго, очень долго жил на земле и много-много видел диковинных вещей. Так, он видел, как первый раз в Гавань пришли русские, и как они сами потопили свой корабль фрегат «Паллада», и как потом многих из них покосила голодная болезнь — цинга.

Однажды в 1897 году он после удачной охоты с двумя товарищами возвращался в Гавань. Плыли они на небольшой лодке вдоль берега моря и везли с собой мясо только что убитого сохатого. Когда они поравнялись с мысом Гыджу, то вдруг увидели большое судно у самого берега. Это оказался пароход Добровольного флота «Владимир», наскочивший в тумане на камни. Пассажиры были высажены на берег. На судне был крайне ограниченный запас продовольствия, и среди людей начался голод. Узнав, в чем дело, Бизанка тотчас отдал им всего лося, а сам поспешил в Гавань, где собрал всех окрестных орочей и отправил их на помощь погибающим. Затем, не теряя времени, он взял небольшую лодочку и со своим братом Тимофеем отправился морем в залив Де-Кастри, где тогда была телеграфная станция. Днем и ночью они гребли веслами, иногда пользовались парусом и на третий день явились на военный пост, где и сообщили о происшествии. Только тогда узнал Владивосток о несчастье, постигшем пароход «Владимир», только тогда была послана помощь погибающему судну, команде и пассажирам.

Потом Чочо крестили и дали ему имя Иван. Я встретился с ним в 1908 году. Он оказал мне целый ряд незаменимых услуг. Много раз мы ходили с ним в тайгу, много раз ночевали вдвоем у костра, прикрывшись одним одеялом.

Тогда он был пожилым человеком, и в волосах его уже белели серебряные нити.

Мы расстались. Я уехал на Камчатку, а Иван Бизанка остался на реке Хади. Вскоре в селении Дакты-Боочани умер его брат Тимофей, у которого было золотых и серебряных монет «великое множество». Чочо похоронил брата на реке Хади по своему обряду с большим почетом, отправив в загробный мир все любимые вещи покойного, охотничьи и рыболовные принадлежности, а золото и серебро закопал в тайге. В 1922 году старик ослеп и одинокий перекочевал к своим сородичам на реку Копи, ожидая, когда пробьет и его последний час. Многие русские и орочи искали спрятанные сокровища, оцениваемые в 12 000 рублей. Тщетно! Сам Чочо Бизанка уже забыл, где закопал их, и теперь в состоянии полной слепоты не мог узнать это место. Оно находилось, быть может, совсем рядом с жилищем, в котором мы сидели и вспоминали далекое былое. Пламя костра освещало стены юрты с отверстием вверху, через которое клубами вместе с искрами выходил дым. Снаружи слышались шум воды в реке, загроможденной плавниковым лесом, шорох дождя на крыше да ворчание что-то не поладивших между собой собак. Я распрощался с орочами и отправился в осиротелый дом Чочо Бизанка, давший нам теперь последний приют.

За ночь вода в реке поднялась еще выше. Не имея выхода к морю, она стала прокладывать новые русла. Эти вновь образовавшиеся протоки и позволили нам без особых приключений обойти завалы стороной.

Теперь читателю необходимо несколько познакомиться с климатическими особенностями страны, по которой пролегал путь нашей экспедиции, без чего ему не совсем будет понятно дальнейшее.

Водораздельный хребет Сихотэ-Алинь и сопутствующие ему параллельные горные складки (расположенные вдоль берега моря и почти перпендикулярно к направлению господствующих ветров) играют большую роль климатической границы. Разница в фенологических явлениях к востоку и к западу от главного водораздела достигает двадцати и даже тридцати суток. В то время, когда на западе все реки уже покрылись льдом и по ним установилась санная дорога, реки прибрежного района еще не начинают замерзать, и обратно, весной, когда на западе сообщение по рекам уже прекращается и наступает ледоход, на восточной стороне речные воды еще скованы льдом. Значит, в бассейне Амура будет ранняя весна и ранняя осень, в прибрежном районе — длинная затяжная весна и такая же длинная осень. Словом, при передвижении от запада к востоку мы как бы во времени переносимся назад, а при обратном движении — перегоняем времена года и переносимся вперед.

Река Хади состоит из двух рек: самой Хади и Тутто. Первая короче, но многоводнее, долина ее шире, развилистее и притоки значительной величины; вторая — длиннее, долина ее уже и похожа на ущелье; притоками ее являются небольшие горные ручьи.

Оставив большую часть людей около устья последней, я пошел вверх по реке Хади. Весь прибрежный район и вся долина реки Хади представляют собой горную страну, покрытую хвойным лесом, состоящим из даурской лиственницы, растущей высоким стройным деревом как на моховых болотах, так и на сухой каменистой почве, лишь было бы побольше света. Значительную примесь к ней составляла своеобразная аянская ель, проникшая на юг чуть ли не до самого Владивостока. Неизменным спутником последней являлась белокорая пихта. Само название ее указывает на гладкую и светлую кору. Отличительным признаком этого дерева являются темная, но мягкая хвоя и черно-фиолетовые шишки. Там и сям одиночными экземплярами виднелась береза Эрмана, которую легко узнать по корявым стволам с желтоватой берестой, висящей лохмотьями. Она растет только в тенистых, старых лесах одиночными экземплярами и, по мнению ботаников, является вымирающим деревом.

По пути мы только один раз видели след медведя; остальные звери отсутствовали. Зато птиц встречалось много. Первой на глаза мне попалась скопа, которую орочи называют «соксоки». Этот пернатый хищник все время летал над рекой, иногда задерживаясь на одном месте, трепеща крыльями и высматривая добычу. Вдруг он камнем упал в воду и тотчас взлетел кверху с рыбой в лапах. Поднявшись на воздух, скопа ловко отряхнула свои крылья и поспешно улетела в лес. Потом я заметил пугливую серую цаплю. Она все время была настороже и каждый раз, когда из-за поворота показывалась лодка, тотчас снималась с места и летела дальше по реке, издавая хриплые крики. Иногда мы видели кроншнепов, тоже весьма строгих птиц. Они грациозно расхаживали по камням, входили в реку и что-то доставали из воды своими кривыми клювами. По-видимому, они только что прилетели и не успели еще разбиться на отдельные пары. Кроме этих птиц А. И. Кардаков отметил еще уток-морянок, шилохвосток, касаток, корольков, также плисок и трясогузок.

Мы поднялись по Хади до Медвежьего ключа. Дальше река стала узкой и порожистой. Здесь отсутствовала растительность, любящая глубокие наносные слои почвы. Лес рос непосредственно на камнях. Вся местность была заболочена или завалена большими глыбами лавы.

Убедившись, что вся колонизационная емкость долины реки Хади невелика, мы повернули назад и по течению ее спустились к устью реки Тутто. Подъезжая к биваку, когда лодка встала против воды, я опустил в воду серебряную блесну (металлическая рыбка с крючками, замаскированными красным гарусом) и сразу поймал одну симу, первую из лососевых рыб, входящих из моря в реки Тумнин, Хади и Копи. После меня А. И. Кардаков поймал на ту же блесну еще другую рыбину. Известно, что все лососевые при входе в пресную воду ничего не едят и кормятся тем запасом жизненных сил, который они приобрели в море. Что побудило симу погнаться за блесной? По-видимому, у лососевых хищническая привычка хватать ртом всякую мелкую рыбешку сохраняется и после того, как они оставляют море и входят в реки.

Вечером мы сидели у костра и занимались каждый своим делом. Когда совсем стемнело, ороч Мулинка пошел к речке за водой и, возвратясь, сообщил, что с неба падают звезды. Я тотчас надел обувь и отошел от огня подальше в лес.

Дождь только что перестал. Большие кучевые облака двигались над землей, заслоняя собой то одно, то другое созвездие. Ветер пробегал по вершинам деревьев и стряхивал с них последние дождевые капли. Где-то журчала вода.

Мулинка был прав. На небе одна за другой появлялись падающие звезды с длинными хвостиками. Одни из них чуть были заметны, другие яркими полосами прорезывали темную бездну. Я знал, что никакого хвоста в сущности нет и что это только свойство глаза сохранять впечатление, оставленное быстро двигающимся телом. Один из метеоров прошел сравнительно близко к земле. К сожалению, нашедшая тучка заслонила его. Сквозь облако видна была только широкая полоса света. Точно вспышка молнии, только более длительная и беззвучная.

Когда я вернулся на бивак, то застал своих спутников уже спящими. Один только Мулинка бодрствовал. Я заметил в руках у него желтую прошлогоднюю траву. Он подсушил ее на огне, затем свернул в комочек, перевязал веревочкой и спрятал в сумочку.

— Бросай не могу, — сказал он, обратись ко мне.

— Зачем тебе этот мусор? — спросил я его в свою очередь.

Тогда он сказал, что массовое появление падающих звезд на небе на языке их называется «голо» (л — картавое). Тот, кто первый увидит их, должен скорее собрать с земли сухую листву, траву, сено, солому или просто гнилушку и в течение трех дней держать при себе. Это принесет удачу на охоте и оградит человека от какой-нибудь беды.

Он не стал слушать мои возражения и начал укладываться на ночь. Вскоре я тоже последовал его примеру.

Поиск по сайту: