РАЗНОЦВЕТНАЯ ИГРУШКА

Игрушка с названием «рубик»

Смутила вдруг память мою:

Кручу я пластмассовый кубик,

Как жизнь по кусочкам крою.

Пора б разобраться по схеме,

Но как ни крути, ни верти,

Я прошлое к строгой системе

Никак не могу привести!

Ах, знать бы разгадку заране,

Понятнее стало бы жить -

Сумел бы я светлые грани

Отдельно от темных сложить.

Но путь мой к решению зыбок,

И скачут по граням судьбы

Минуты удач и ошибок,

Года суеты и гульбы...

В них всё перемешано грубо:

Идеи, поступки, слова...

Смещаются плоскости куба

И крутятся, как жернова.

У памяти столько зарубок,

Что трудно войти в колею.

Кручу я пластмассовый кубик,

Как жизнь по кусочкам крою.

+ + +

Как будто один в целом мире,

На время оставив дела,

Стою в опустевшей квартире,

Где мама недавно жила.

Повсюду ненужные вещи

И в траурной рамке портрет…

Лишь сердце, зажатое в клещи,

Не верит, что нет её…

Нет.

И понял я только на тризне,

Что счастья оборвана нить.

При жизни бы надо,

При жизни

Почаще сюда приходить…

Пылится оконная рама,

Завяли цветы на свету…

И с болью

«Прости меня, мама…»

Я тихо шепчу в пустоту…

О ЧЁМ ЖАЛЕТЬ?

В. Козлову

Мечты и свободы соседство,

Судьбы нашей первая треть...

О чём нам жалеть, кроме детства?

О чем нам ещё пожалеть?

Угасли волшебные краски,

И фея умаялась петь:

О чём нам жалеть, кроме сказки?

Нам не о чем больше жалеть!

Мы гибли от злости и лести,

Но если задуматься впредь,

О чём нам жалеть, кроме чести?

О чём нам еще пожалеть?

То солнечный свет, то ненастье,

То пряник, то жёсткая плеть.

О чём нам жалеть, кроме счастья?

Нам не о чем больше жалеть!

Мы жили грешно и убого,

Не смея любви вожделеть.

О ком нам жалеть, кроме Бога?

О ком нам ещё пожалеть?

Старинный погост в обелисках,

Оградок чугунная сеть.

О ком нам жалеть, кроме близких?

Нам не о ком больше жалеть!

На вечной и праведной тризне

Вино да обильная снедь.

О чём нам жалеть, кроме жизни?

О чём нам еще пожалеть?

Вдали от мирской круговерти

Звенит колокольная медь:

О чём нам жалеть после смерти?

Нам не о чем больше жалеть!

+ + +

Собираются в стаи грачи,

С веток листья непрочные свисли,

И опять надо мною в ночи

Невесёлые кружатся мысли.

Затуманилась лунная даль,

Клён поник за оградой чугунной.

Понял я - мне не юности жаль,

А любви беззаветной и юной.

Тёмных лужиц хрустит скорлупа,

Время стужи уйти не умолишь;

И метёт по асфальту крупа -

Это осень подкралась всего лишь...

Замаячили тучи вдали,

Старый клён покачнулся устало.

Не жалею, что годы ушли,

А жалею, что сделано мало!

БУМАЖНЫЕ КОРАБЛИ

Распахну однажды ворот у рубашки,

И поверив, что затея по плечу,

Я построю самолетик из бумажки

И в безоблачное детство полечу.

Ну а если от случайной неполадки

Он сорвётся на подходе к виражу,

Я опять же вырву листик из тетрадки

И кораблик незатейливо сложу.

Поплыву через года и километры,

Чтобы в детство заглянуть средь бела дня,

Но незримые течения и ветры

Понесут в другую сторону меня.

Все мы в детстве мореходы и пилоты,

И живёт простая истина земли,

Что не гибнут из бумаги самолёты,

И бумажные не тонут корабли.

Х О Д О В Ы Е И С П Ы Т А Н И Я

ПРИТЯЖЕНИЕ

На гребнях волн

Покачиваясь косо,

В моря разлук

Уходят корабли,

И рвется,

Как натянутое тросом,

Тугое притяжение земли.

Но где бы нас

Стихия не носила,

Куда б ни гнал

Волною ураган,

Могучая неведомая сила

Опять нас возвращает

К берегам.

Где радость встреч

До головокруженья

И о разлуках

Некогда жалеть.

Есть у земли

Такое притяженье,

Которое нельзя преодолеть!

СПУСК КОРАБЛЯ

А. Чернякову

Обдав нас мокрой пылью,

Высок и белотел,

Корабль, расправив крылья,

Со стапеля взлетел.

И, ощутив полнее

Дыханье глубины,

Он вновь застыл, пьянея

От ветра и волны.

Потом пошел по кругу,

Поверив как-то вдруг

Не Богу и не Бугу,

А силе наших рук.

Он был на самом деле

Подобием стиха,

И вслед ему глядели

Уставшие цеха.

Нам было очень трудно

Поверить в этот час,

Что жизнь такого судна

Зависела от нас.

Большое дело сделав,

Мы вышли на причал,

И город корабелов

Нас песнею встречал.

ПЕРЕД ОТХОДОМ

Оркестр, последние объятья,

Слова прощальные из мглы…

Разжались, как рукопожатья,

Канатов крепкие узлы.

Нам не впервые расставаться

И уходить не в первый раз,

Но трудно судну оторваться

От притяженья сотен глаз.

Соединились воедино

И всплеск волны, и взмах руки

Цветные ленты серпантина

На пирс бросают моряки.

Все шире, шире промежуток

Между причалом и кормой.

Прощай, земля, на двести суток,

Через полгода жди домой!

Стоят ребята возле рубок,

Тая в душе прощанья груз

И тянут горький дым из трубок —

Разлуку пробуют на вкус.

В ПЕРВЫЙ РЕЙС

И короткое слово наказа,

И оркестр, и салют над рекой…

Сухогруз просигналил три раза

И покинул причал заводской.

Лишь недавно в достроечном цехе,

Одеваясь в надёжный металл,

Вымерял он грядущие вехи

И о волнах солёных мечтал.

Он спешит, и окрестные звуки

Над лиманом сливаются в хор.

Берега, как отцовские руки,

Выпускают его на простор.

Он в полёте, он жаждет свободы,

Он от ветра солёного пьян.

Вот и кончились пресные воды,

Впереди – океан…

ПОСВЯЩЕНИЕ В МОРЯКИ

Н. Калиниченко

Одета в голубое

Гвинейская волна,

Выходят китобои

На праздник Нептуна.

Ну кто при полном росте

Встречал живых царей?

А к нам сегодня в гости —

Хозяин всех морей.

Вся свита в дикой пляске,

Под звуки флейт и струн

Спешит ко мне в коляске

Сияющий Нептун.

С русалкой рядом стоя,

(В ракушках борода)

Спросил меня он, кто я,

Откуда и куда?

Ещё промолвил что-то,

Трезубец поднял ввысь,

И сразу за работу

Все слуги принялись.

Сыграли марш со звоном,

И вот смешной, как шут,

Стою я перед троном,

А с плеч течёт мазут.

Хоть верьте, хоть не верьте,

Накинувшись ордой,

Меня втолкнули черти

В котел с морской водой.

Мне б откупиться надо,

Подарок принести,

Но поздно, вот досада:

От свиты не уйти.

Так солью океана

Я был крещён сполна,

И сам Нептун из чана

Мне зачерпнул вина.

«Испей сие лекарство

Российских моряков!» —

Сказал хозяин царства

И тут же был таков.

Я скрёб мазут, как тину,

С руки, с груди, с бедра.

И лили мне на спину

Солярку из ведра.

Волна копила силы,

И шквал в снастях крепчал —

Всё это только было

Началом всех начал…

Кончался бал на судне

В сиянии огней,

И начинались будни

На двести сорок дней.

ДОЖДЬ В ОКЕАНЕ

За горизонт упал случайный луч,

Едва скользнув по мачтам сухогруза.

И небо, как огромная медуза,

Зашевелило щупальцами туч.

Случайный дождь, весны священный дар,

Слепой исход полуденного зноя,

В один комок вобравший всё земное,

Дарует нам живительный нектар.

Под зыбкой тенью облачной гряды

Стоим и мокнем, ёжась от прохлады,

Но почему мы каплям этим рады?

Тут и без них достаточно воды!

А дождь прямой и крупный, как фасоль,

Бьёт по волне покатой и зелёной,

По палубе сырой и просмолённой,

Бьет по щеке моей по воспалённой,

И в том, что он ни капли не солёный,-

Вся соль!

КАЮТА

Э.Шульге

Вместилище неброского уюта,

Живой приют веселья и тревог,

Да здравствует матросская каюта:

Два шага вдоль,

Четыре – поперёк.

Жилплощадь распланирована строго,

Но я друзьям кричу через порог:

“Входите все, в каюте места много:

Два шага вдоль,

Четыре – поперёк!”

Тебя вовек не в силах позабыть я,

Твой щедрый мир безбрежен и высок,

Убежище моё и общежитье:

Два шага вдоль,

Четыре – поперёк.

Недаром я прошёл с тобой полмира,

С тобой нигде я не был одинок,

Морская холостяцкая квартира:

Два шага вдоль,

Четыре – поперёк.

«СОРОКОВЫЕ РОКОВЫЕ»

Мы проходили сорок раз

Сороковые параллели,

Где на немыслимом пределе

Шторма испытывали нас.

Взмывали волны в облака,

Круша друг друга в дикой скачке.

Нам было муторно от качки;

Крен доходил до сорока.

Кружились звёздные миры,

И ощущались без прогноза

То сорок градусов мороза,

То сорок градусов жары.

Когда стихал весь этот гам,

А ужин был постыл и горек,

Подшкипер водки с цифрой «сорок»

Нам выдавал по сорок грамм.

РАБОТА

Б. Дорожинскому

Идём сквозь шторм и злую непогоду.

Тяжёлый рейс, — забот невпроворот:

Мы день и ночь процеживаем воду

Сквозь сеть меридианов и широт.

Обычная непыльная работа —

Скитаться у планеты по тылам.

Вот только соль от высохшего пота

У нас с морскою солью пополам.

Крутые волны в клюзы бьют с размаха,

Но каждый год мы вновь спешим туда,

Где Антарктида, словно черепаха,

Под панцирем нетающего льда.

Мы вкалываем в робе из брезента

Под громыханье цепких якорей, —

Рабочий класс шестого континента,

Колумбы неисхоженных морей.

Сечёт нас ветер, — сильных и усталых, —

Хватает в плен назойливый туман,

И измеряет стойкость нашу в баллах,

Встав на дыбы, Великий океан.

Но тот, кто вновь пополнит наши списки,

Пускай придет, не мешкая, сюда,

Где айсберги стоят, как обелиски,

В честь нашего бесстрашного труда.

ОХОТА НА КАШАЛОТОВ

Тот выстрел был рассчитан тонко:

У гарпунёра верный глаз.

Но не заметил он китёнка,

Что рядом с самкой плыл как раз.

Как он в крови ее метался!

И, носом тычась ей в бока,

Всё повернуть её пытался,

Чтоб дотянуться до соска.

Так и не сжалилась ни разу

Над ним беспомощная мать.

Он плыл за ней до самой базы

И ничего не мог понять.

Мы как-то сразу сжали плечи

И всё поднять не смели глаз,

Когда почти по-человечьи

Он из воды взглянул на нас.

Потом, как с матерью простился,

Он так кружился по волнам,

Как будто на руки просился,

Как будто жаловался нам…

КОРОЛЕВСКИЕ ПИНГВИНЫ

Расправив грудь и гордо выгнув спины,

У самой кромки мглистого плато

Маячат королевские пингвины,

Как доктора, в распахнутых пальто.

Пришедшие из сказочного детства,

Они стоят на краешке земли,

Окидывая взором королевство,

Где все они, представьте, короли.

Они людей не видывали сроду

И думают, потягиваясь всласть:

Не посягнём ли мы на их свободу,

На их неограниченную власть?

Кругом снега безбрежны и зыбучи

И айсбергов белесые столбы.

Стоят пингвины, в пепельные тучи

Уставив коронованные лбы.

МОРЕ РОССА

Море Росса, море Росса,

Ты заковано во льды.

Волны бьются у тороса,

Крутогривы и седы.

Море Росса, море Росса,

Остроносы ропаки,

Сизый лёд свисает с троса,

Всем прогнозам вопреки.

Море Росса, море Росса

Неспокойно поутру,

Сеет искры у матроса

Папироса на ветру.

Море Росса, море Росса,

Шторм и вьюга, гул и вой,

Только крылья альбатроса

Над твоею головой.

Море Росса, море Росса,

Сплав романтики и льда.

Голубее купороса

Перемерзшая вода.

Ты напрасно на матроса

Дикой злобы не таи,

Море Росса, море Росса,

Мы товарищи твои!

В ПРОЛИВЕ ДРЕЙКА

Вмерзают льдинки в клочья бороды,

Почти насквозь промокла телогрейка;

В смертельной схватке ветра и воды

Два океана встретились у Дрейка.

Салаги наши, видно неспроста,

Совсем не реагируя на шутки,

То черта вспоминают, то Христа

И не едят уже вторые сутки.

А шквал гудит, студёный и сырой;

Куда ни глянь, на сотни миль от судна

Сплошная тьма, и кажется порой,

Нам никогда не выбраться отсюда.

Что мы исчезнем в этом колесе,

Истратив силы в схватке рукопашной.

Что говорить, и нам бывает страшно,

Ведь люди мы — такие же, как все.

ПЕРО АЛЬБАТРОСА

1. СЫН АНТАРКТИДЫ

Тает в небе месяц голубой,

И с утра стремительно и косо

Кружат над свинцовою водой

Медленные крылья альбатроса.

Непокорный, гордый и прямой,

Словно символ воли всемогущей,

Он бесстрашно реет за кормой

Над пучиной грозной и ревущей.

То уйдёт за мглистую гряду,

То опять прорвется из тумана…

Не пора ли к тихому гнезду

Вольному скитальцу океана?

Отчего ему неведом страх?

Почему не гнут его ненастья?

Неужели в бурях и штормах

Всё его немыслимое счастье?

Облаков синеющий просвет

Пропадает медленно из виду,

И летит, летит за мною вслед

Блудный сын угрюмой Антарктиды.

2. МОРСКОЙ МУЗЕЙ В КЕЙПТАУНЕ

Зал стеклянный заключив в объятья,

Со стены, где стенды и щиты,

Альбатроса белое распятье

В даль морскую смотрит с высоты.

Суетливо и разноголосо

Возле птицы топчется народ,

А в застывшем взгляде альбатроса

Бури антарктических широт.

Словно одолевшая бессилье,

Над волною вольной не спеша,

Распластав серебряные крылья,

В этот миг парит его душа.

Что он ждёт? — к полету все готово!

Кажется, что вот еще чуть-чуть,

И порвутся пыльные оковы —

Стоит только крыльями взмахнуть.

Но, как прежде, светится в темнице

Этот взгляд в смятенье и тоске.

Как же это вышло, что у птицы

Крылья приколочены к доске?!

3.ЧАСТИЦА КРЫЛА

Там, где айсберга кромка,

Где морозы до слёз,

Вдруг тревожно и громко

Нас позвал альбатрос.

Там, где волны бесились,

Обнажая винты,

От борьбы обессилев,

Он упал с высоты.

И о выступ тороса

Больно ранил крыло.

Мы спасли альбатроса

Всем стихиям назло.

И крыло залечили,

И снабдили едой,

А потом отпустили,

Приподняв над водой.

За свободой в погоне

Он над реями взмыл

И оттуда в ладони

Мне перо обронил.

С окрыленной рукою

Я сижу у стола,

Пронося над строкою

Ту частицу крыла.

НОЧНАЯ ПОГРУЗКА

Прилипли волосы к виску,

Опухли веки;

На транспортёр грузить муку

Идём в твиндеки.

По ленте прыгают мешки,

Бежит дорожка.

Как продолжение руки,

Стальная кошка.

Нам ночью шесть часов подряд

Стоять на вахте, —

Жара почти под пятьдесят

И пыль, как в шахте.

А по утрам волна крута —

Шатает малость.

А утром ртутью разлита

В ногах усталость.

Для всех подъём, для нас отбой

И сны простые:

Далёкий берег голубой,

Семья, Россия…

ЗА ТЕХ, КТО НА ЗЕМЛЕ

Нас к югу вывезла кривая

Мы снова в тропиках. И вот,

От душной влаги изнывая,

Пришёл на судно Новый год.

Напялив зимние костюмы,

Из этой жаркой кутерьмы

В рефрижераторные трюмы,

Как будто в зиму, входим мы.

Нам по особенному дорог

Морозец этот взаперти:

Струится иней с переборок,

Как белый дождь из конфетти.

Снежинка колет, как иголка,

И в белом ватном парике

Стоит пластмассовая ёлка

На табуретке в уголке.

Закончив смену на погрузке,

В один и тот же час с землёй

Вдали от Родины по-русски

Мы отмечаем праздник свой.

Припомним близких в разговоре,

Чуть погрустим навеселе.

Мы тут не пьём “За тех, кто в море”,

Мы пьем “За тех, кто на земле”!

+ + +

За кормою теплохода

Белый месяц на мели.

Мы живем уже полгода

Без семьи и без земли.

Письма шлём без передышек,

А над полкой, вдоль стены,

Фотографии детишек,

Фотография жены.

И глядят они сквозь дали,

Словно вымолвить хотят:

«Мы в разлуке жить устали,

Может быть, пора назад?»

И тогда, в минуты эти,

Под гипнозом ждущих глаз

Мы клянёмся всем на свете,

Что плывём в последний раз.

Но лишь стоит нам забыться,

Окунуться в тишину,

Начинает сердце биться

О зелёную волну,

Где маячит, с ветром споря,

Белый месяц на мели…

Нету жизни нам без моря,

Нету счастья без земли!

ЗЕМНОЙ ЖИТЕЛЬ

Удивительным был этот случай:

Не хватило щенку молока,

И тогда с китобойца «Гремучий»

Передали на базу щенка.

В капитанскую рубку ребята

На него подивиться пришли,

И косился на всех виновато

Этот маленький житель земли.

То ли зная, что люди в разлуке,

То ли сразу забыв про беду,

Он лизал огрубевшие руки,

Что ему протянули еду.

А щенку то и надо в напёрстке, —

Но ведь каждый хотел принести,

Лишь бы только по бархатной шёрстке

Осторожно рукой провести.

Хоть ребята не слабой закваски,

Но волненья сдержать не могли;

Просто руки отвыкли от ласки

От земли долгожданной вдали.

АЙСБЕРГ

Эта истина азбучна,

Это знает любой:

У плывущего айсберга

Семь восьмых под водой.

Льёт на грани хрустальные

Свет холодный луна.

Чистотою хрустальною

Лёд пронизан до дна.

Перед штормами выстояв,

Он застыл, словно риф,

Свой характер неистовый

В глубине затаив.

Бесконечны скитания

Под сияньем небес.

Но в часы испытания

Он раскроется весь:

Дрогнет воздух раскатисто,

Как от дальней стрельбы,

Встанет глыба грудастая

На дыбы, на дыбы...

И увидим мы с острова

Всей махины оскал,

Где о выступы острые

Расшибается шквал.

Развернётся громадою

Синий лёд; а над ним

Полукруглая радуга

Засияет, как нимб.

И над бездной воинственной

Встанет айсберг седой,

Непокорный, таинственный, -

Семь восьмых под водой.

ВОЛНЫ КОСАЯ БОРОЗДА

Форштевень гулко и упруго

Взрезает воду без труда.

Из-под него, как из-под плуга,

Ложится набок борозда.

Она уходит к небосводу

Прямой дорогой в дом отца…

И я на миг представил воду

Землёй без края и конца.

Вот, распахнувшая границы,

Она не кажется чужой:

Гляжу – ликующие птицы

Над свежей кружатся межой.

Родная вспомнилась деревня,

Осинка около пруда…

И я смотрю, смотрю туда,

Куда от острого форштевня

Бежит косая борозда.

ПРОГНОЗЫ

С материком наладив связь

И сводки сверив вновь,

На карте дня выводит вязь

Синоптик Иванов.

Морзянку слушаю в тиши,

Усевшись на диван.

А на барометре души

То ясно, то туман.

У Иванова сто забот:

Попробуй дать прогноз;

Холодный фронт среди широт

Изогнут, как вопрос.

Синоптик - добрый человек

Промолвил, глядя в пол:

«Возможен снег...» И ночью снег

Действительно пошёл!

Снежинки падали в рассвет

И таяли в пути.

А мне из дома писем нет

Два месяца почти.

А мне б надежды, хоть чуть-чуть

И безмятежных снов.

Скажи ещё мне что-нибудь,

Синоптик Иванов!

ПРОВОДЫ ПОСЛАНЦА

Забит сырцом последний трюм,

И в трубы пущен холод.

Рефрижератор «Кара-Кум»

На Родину отходит.

Родных ветров ночуя вкус,

В земные рвётся дали,

Где письма - самый ценный груз –

Он выгрузит вначале.

Вот виден он уже едва,

Но мы стоим у борта;

Ему до порта месяц, два,

А нам еще до чёрта.

Идет домой наш побратим,

Бросая вызов бурям.

Мы долго вслед ему глядим

И молча курим... Курим...

ВСЁ ЖЕ БЕРЕГ!

Когда нас в дрейфе помотало

Недели две без перемен,

Нас приютил,

Укрыв от шквала,

Далекий остров Кергелен.

Устав от долгого похода

И ощутив земной уют,

Мы вновь,

Почти через полгода,

Глядим на землю из кают.

Скалистой суши недомерок…

А мы всё смотрим с корабля:

Хоть и не наш,

Но всё же берег,

Хоть небольшая,

Но земля!

ДВЕ ВЕСНЫ

С. Гвозденко

Блестит на тралах гололедица,

И ночь прозрачно холодна.

Да только жалко, что Медведица

На небе этом не видна.

Звезда упала, как растаяла,

Одна вода гудит окрест.

Не зря Вселенная поставила

На это место Южный Крест!

Всё судно шквалы перешарили,

Команде снова не до сна:

Октябрь на Южном полушарии,

В разгаре вьюжная весна-

Кружат снежинки торопливые

И тают прямо на виду.

Мы - люди все-таки счастливые:

По две весны живем в году.

ПЕСНЯ О ТЕБЕ

Это трудно, не спорю,

Но такая судьба:

Всё, что отдано морю,

Я отнял у тебя.

Мне так просто живётся:

То приду, то уйду.

А тебе остаётся

Только месяц в году.

И на хрупкие плечи

Давит бремя разлук.

То прощанья, то встречи –

Заколдованный круг.

Ожиданье, как пытка,

А на почте морей

То письмо, то открытка:

“Возвращайся скорей!”

Позабудется вскоре

Всё, что было не так.

Если жизнь – это море,

Значит ты – мой маяк.

От прощального тоста

До входного гудка

Тяжело и непросто

Быть женой моряка!

СУДОВАЯ ВЕЧЕРНЯЯ

И. Коростелёву

Чуть вразвалку походкой тяжёлой

После вахты приходят друзья

В судовую вечернюю школу,

Где веду математику я.

Говорю: “Если это нетрудно,

Попытайтесь представить себе,

Сколько суток потратило судно,

Чтоб из “А” переправиться в “Б”?”

Но рассеянно роются в книжке

Покорители вьюжных широт.

Где-то дома их ждут ребятишки

И любимая женщина ждет.

Покорпят над задачей для вида

И забудутся мыслью одной:

В голове вместо “А” – Антарктида,

Вместо “Б” – только берег родной.

Очень долгой выходит дорога,

И сидят моряки, как во сне.

Не спешу их оценивать строго,

Пусть они помечтают немного

О земле, о родных, о весне…

В ЦИКЛОНЕ

Б. Немирову

Огромным циркулем небес

Очерчен горизонт,

А впереди наперерез

Циклона черный фронт.

Шатая мачты корабля,

Над нами он навис,

А к нам ближайшая земля

Четыре мили…

Вниз.

Волна то бросит в облака,

То окунёт до дна.

Ни маяка,

Ни огонька –

Одна

Луна

Видна.

Солёных волн холодный душ

Обрушит океан.

Но есть работа, и к тому ж,

И график есть, и план…

Чуть-чуть тошнит и давит грудь,

Чуть-чуть трудней дышать.

Но долог путь,

И мы “чуть-чуть”

Привыкли не считать.

КОРАБЕЛЬНЫЙ УМЕЛЕЦ

Он творит вещицу непростую,

Узловаты пальцы и кривы.

Он колючей шкуркой зачастую

Кожу растирает до крови.

По виску сбегает капля пота…

До сих пор представить не могу,

Как он смог из зуба кашалота

Вырезать пингвина на снегу.

Чайки над морями штормовыми

Кружатся, отыскивая корм.

Как сумел он сделать их живыми,

Медленно летящими сквозь шторм?

Шхуна и легка, и крутогруда –

Отдавай швартовы и плыви!

А во взгляде – ожиданье чуда,

И растёрты пальцы до крови…

БОЛЬШАЯ ГОЛОВА

Наш третий штурман, Лёня Чалый,

За что ни брался, всё умел;

Такой он был способный малый –

Большую голову имел!

Великий труженик и скромник,

Он, скажем, мог часа за два

Собрать транзисторный приемник,

И все дивились: “Голова!”

Он пел, вязал, играл на дудке,

Ставриду вялил на ветру…

А тут влюбился не на шутку,

Вдруг! В судовую медсестру.

О, это надо было видеть,

Как от избытка чувств своих

Он захотел поэму выдать –

И в тот же миг засел за стих!

Он морщил лоб, скрипел зубами,

Чертил узлы радиосхем,

Но с поэтической забавой

Не мог он справиться совсем.

То мысль не та, то строки рыхлы,

То от тоски в глазах круги.

На рифмы сели, как на рифы,

Его могучие мозги.

Ни для конца, ни для начала

Не шли, не клеились слова,

Впервые в жизни подкачала

Его большая голова.

СЕРЕДИНА РЕЙСА

Вот обозначив свой приход,

Над строем рюмок и тарелок

Тугими ножницами стрелок

Разрезал время Новый год.

Настала праздников пора,

Без них морские будни – проза.

Экватор. Бабушка Жара

Заместо дедушки Мороза.

Провозглашён заздравный тост,

Забыты шквалы и напасти,

И длинный рейс,

Как Невский мост,

Переломился на две части…

НЕДЕЛЯ ВО ФРАНЦИИ

1. ЭКСКУРСИЯ НА ЭЙФЕЛЕВУ БАШНЮ

Необозримая земля

Виднелась с Эйфелевой башни-

Там вдалеке - сады и пашни,

Здесь — Елисейские поля.

Чуть в стороне - Булонский лес,

А вдоль по набережной Сены

Ползли «Рено» и «Ситроены»,

Едва заметные с небес.

А что касается людей,

То все, кто шёл поодиночке,

Воспринимались, словно точки

На сером фоне площадей.

На металлический карниз

Я бросил взгляд. Мне стало жутко,

И по велению рассудка

Я в тот же миг вернулся вниз.

Навстречу мне спешил народ,

Он был по виду самый разный:

Громкоголосый, но не праздный,

А полный будничных забот.

Рабочей мудростью храним,

Он был всесильным и могучим,

И башня, брошенная к тучам,

Была ничтожна перед ним.

2. ОБЕД В ПАРИЖСКОМ КАФЕ

В табачном дыму, как в тумане,

В кафе, где ломились столы,

Белели салфетки в стакане,

Слегка оттопырив углы.

Срывая с пакетиков бирки,

В стоящем торчком колпаке

Гарсон, словно фокусник в цирке,

Метался с подносом в руке.

Звенели фужеры и вилки,

И бармен по имени Нильс

Укладывал в ящик бутылки

Рядами отстрелянных гильз.

Маячили дивные блюда –

Продукты земли и морей.

И хлеб, как великое чудо,

Лежал на ладони моей.

По сути своей изначален

И славен во все времена,

Он был интернационален,

Как воздух, как мир, как весна!

3. У СТЕНЫ КОММУНАРОВ

Словно память, молчанье храня,

Я стою у Стены коммунаров.

Яркий отблеск далеких пожаров

Ясным светом пронзает меня.

Над Парижем грохочет гроза:

Рвутся дождика тонкие струны,

И герои Парижской коммуны

Сквозь эпоху мне смотрят в глаза.

Разорвавшие цепи оков,

У стены они встали открыто,

А за ними плита из гранита

Со следами от пуль и веков.

4. ВЕЧЕРНЯЯ ВСТРЕЧА

Шли мы к набережной ближе

Там, где светится река,

И в сверкающем Париже

Набрели на земляка.

Эмигрант без тени злости,

С неудавшейся судьбой,

Он явился как бы в гости,

Тихий, сгорбленный, седой.

В небольшом кафе у «Чрева»

На бульваре Лафайет

Он подсел за столик слева

С пачкой длинных сигарет.

Помолчал... Да, видно совесть

На душе легла свинцом.

И старик поведал повесть

С неудавшимся концом:

«Неожиданно отчасти,

Тем не менее земляк,

Бывший враг Советской власти,

И потомственный казак.»

Тяжело владея словом,

Он раскрыть старался суть:

«Жил в деревне под Ростовом,

От нее и начал путь.

Необстрелянным солдатом

Дезертировал в войну,

Но наказан был штрафбатом,

А в победном сорок пятом

Посидеть решил в плену...

Вихрем новых революций

Закружило, понесло.

Много раз хотел вернуться,

Да желанье не спасло.

Всё боялся, что к ответу

За измену привлекут.

Покружил по белу свету,

А теперь осел вот тут.

Не вернешь всего. Обидно...»

И окончив свой рассказ,

Он взглянул на нас, как видно,

Ждал сочувствия от нас.

От душевной перегрузки

Старику спасенья нет:

«Спойте что-нибудь по-русски», -

Снова просит наш сосед.

Сам глаза куда-то прячет,

И, головушку склонив,

От весёлой песни плачет,

Ощутив родной мотив.

«Я один за всё в ответе,

Чаша выпита до дна.

Много стран на белом свете,

Только Родина одна.

Ничего мне тут ни свято,

И на долю на свою

Одного хочу, ребята:

Умереть в родном краю...»

И не выслушав ответа,

Он исчез в табачной мгле.

Дорогая сигарета

Догорала на столе...

5. УЛЫБКА ДЖОКОНДЫ

Как-то очень светло и знакомо

Со стены, что напротив окна,

Мне тайком улыбнулась Джоконда,

Посмотрев на меня с полотна.

Что-то было во мне, вероятно,

Если выпал на долю успех:

Вы представьте, мне стало понятно

То, что было загадкой для всех.

И, наверно, совсем не случайно

С простотою и щедростью всей

Мона Лиза открыла мне тайну

Сокровенной улыбки своей.

Эту смутную тайну до смерти

Я не вправе открыть никому.

Это редкое чудо, поверьте,

Предназначено мне одному.

6. В МАРСЕЛЬСКОМ ПОРТУ

Ночи юга темны и ярки,

В тихой музыке тонет порт.

С теплоходом английской марки

Мы качаемся - к борту борт.

Вот, рукой помахав по-свойски,

Непоседливый морячок,

Подает мне значок бристольский,

Я дарю ему свой значок.

Парень радуется - благодарен.

И раскланиваются в унисон

Мой корабль «Космонавт Гагарин»

И его - «Исаак Ньютон».

7. ПРОЩАНИЕ НА ПРИЧАЛЕ

Как я знал эту землю туманно!

Но сегодня доволен вполне:

Парижанка по имени Анна

Рассказала о Франции мне.

Прямо к сердцу стараясь пробиться,

Мне призналась в высокой любви

Золотая волна Беариццы,

«Се ля ви», - мне шепча, - «Се ля ви!»

А когда с переводчиком снова

Я о мире вопрос поднимал,

Из Тулона рыбак с полуслова,

С полужеста меня понимал.

На зеркальном Марселъском причале,

Простирая нам руки вослед,

«Мир и дружба!» - французы кричали.

«Ля пэи!» - мы кричали в ответ.

Возвращение дельфинов

Не предвидя последнего часа,

Что случайно стерёг на пути,

Два дельфина, резвясь у баркаса,

Задохнулись в рыбацкой сети.

Выгибая упругие спины,

Но не в силах собратьям помочь,

До последней секунды дельфины

Возле борта метались в ту ночь.

А наутро, как будто в ответе

За большую промашку свою,

Мы погибших подняли из сети

И вернули в дельфинью семью.

Окружила их плотная стая,

Подняла на крутую волну

И, холодные брызги взметая,

Увлекла за собой в глубину.

А над морем всё шире и шире

Расползалась кругами беда,

Словно лучших друзей в этом мире

Мы теряли в тот миг навсегда.

Но дельфины скрываться не стали

И под вечер пришли под баркас.

Они всё хорошо понимали

И обид не таили на нас.

Акула

Не страшась ни грохота, ни гула,

Из-за мыса вынырнув тайком,

Гладкая, как пушечное дуло,

Возле борта кружится акула,

Рассекая воду плавником.

То под судно ринется снарядом,

То всплывёт немного впереди.

А когда она проходит рядом,

Под её холодным цепким взглядом

Что-то обрывается в груди.

Мутные глаза её зловеще

Шарят по накатанной волне,

Но зловещих глаз её похлеще

Челюсти, похожие на клещи,

Глянешь – и мурашки по спине.

Разошлась акула не на шутку:

Рыщет рядом с мыслью о еде.

И необъяснимо для рассудка,

Почему так муторно и жутко

От её присутствия в воде.

ПОЧТА ПРИШЛА

Как на длинном коромысле,

Устремлённом в облака,

Перепутав наши мысли,

На конце стрелы повисли

Два увесистых мешка

Самых теплых пожеланий,

Самых истинных признаний,

Самых пламенных приветов,

Самых правильных советов,

Самых радостных вестей,

Самых разных новостей,

Самых нежных поцелуев,

Самых искренних страстей...

Наша почта над заливом

Проплывает не спеша.

Океан гудит с надрывом,

Но предчувствием счастливым

Переполнена душа.

+ + +

Снова сейнеры у плёса

Выбирают невода.

Три богатства у матроса:

Небо,

ветер

и вода.

Сеть скользит легко и косо,

Дело спорится без слов.

Две заботы у матроса:

Это судно

и улов.

Тут с матроса

Много спроса,

Но одна, всего одна

Есть надежда у матроса:

Дом, где дети и жена.

ОТ ВСТРЕЧИ ДО РАЗЛУКИ

От Севера до Юга

Дороги пролегли.

И снова друг от друга

Мы будем жить вдали.

Все радости и муки

Уже в который раз

От встречи до разлуки

Отмерены у нас.

Лишь письмами помочь ты

Мне можешь наяву;

От почты и до почты

Я только и живу.

И в ожиданьи порта

Шагаю среди тьмы

От борта и до борта,

От бака до кормы.

А море на просторе

Штормит седым седо.

И не понятны морю

Все эти «от» и «до».

Поиск по сайту: