ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. Декорация та же, что в первой картине второго действия

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Декорация та же, что в первой картине второго действия. Пять лет спустя. Раннее октябрьское утро. Еще темно, но постепенно за окном начинает светлеть.

При свете стоящей на столе керосиновой лампы видно, что обстановка в комнате обветшала. На окнах грязные и разорванные занавески, одно из них совсем не занаве­шено. На крышке бюро скопилась пыль — видно, оно дав­но не открывалось. На обоях грязные пятна сырости. Ковер выцвел, на нем ногами вытоптаны дорожки к кух­не и другим дверям. Стол без скатерти, на нем пятна от горячей посуды, от пролитой еды. На спинке качалки следы грубого ремонта. Печь покрыта ржавчиной. У сте­ны недалеко от печки в беспорядке лежит вязанка дров. Вся атмосфера резко контрастирует с той, которая царила здесь пять лет назад. Бедность стала привычной, ее боль­ше не стыдятся и не стараются скрыть.

У печки сидит Рут, стараясь согреть руки, — в комнате сыро и холодно. На плечи наброшена шаль, скрывающая черное траурное платье. Рут страшно постарела. Бледное, с обострившимися чертами лицо поражает своей почти каменной неподвижностью. Это лицо человека, утратив­шего способность чувствовать или ждать чего-либо от жизни. Голос женщины стал сухим, монотонным. Небрежно надетое платье, кое-как причесанные волосы с мелькающими в них седыми прядями, давно не чищен­ные стоптанные башмаки — все это говорит об охватив­шей ее полной апатии.

В кресле у печки, завернувшись в одеяло, спит миссис Аткинс.

Из спальни через открытую дверь доносится шум — кто-то встал с постели.

Рут с раздражением смотрит в сторону спальни. В две­рях, держась за косяк, показывается Роберт. Он очень похудел. Давно не стриженные волосы в беспорядке. На щеках темно-красные пятна, глаза лихорадочно бле­стят. На нем фланелевая рубашка и бумажные брюки. На босых ногах шлепанцы.

Рут. Тишше! Мама спит.

Роберт (с усилием произнося слова). Не беспокойся, не раз­бужу. (С трудом доходит до стола и в полном изнеможе­нии опускается в качалку.)

Рут (уставившись неподвижным взглядом на печь). Сядь по­ближе к огню — там теплей.

Роберт. Нет. Я и так весь горю.

Рут. Тебя лихорадит. Ты же знаешь. Доктор не велел тебе вставать с постели.

Роберт (раздраженно). Старый дурак! Что он смыслит? Ло­жись и не вставай — единственное его предписание.

Рут (равнодушно). А сегодня как ты себя чувствуешь?

Роберт (приподнято). Отлично — лучше, чем когда-либо. Я совершенно здоров, только ослаб сильно. Наверно, был кризис. Увидишь, теперь быстро пойдет на лад, и старый дурак доктор тут ни при чем.

Рут. Он очень внимателен к нам.

Роберт. Конечно, он исправно помогает нам отправляться на тот свет. Он был «внимателен» к папе, к маме и... (у него дрогнул голос) и к Мэри.

Рут (безразлично). Он сделал все, что мог. (Пауза.) Энди обе­щал привезти с собой специалиста. Он-то, наверно, при­дется тебе по вкусу.

Роберт (горько). Это его ты и ждешь всю ночь?

Рут. Да.

Роберт. И Энди тоже?

Рут (не проявляя никакого чувства). Кому-нибудь надо ждать. Кто знает, в котором часу они приедут. Энди не был до­ма пять лет, как же его не встретить?

Роберт (с горькой и грустной усмешкой). Пять лет! Целая вечность!

Рут. Да.

Роберт (значительно). Все пять лет — ждать?

Рут (равнодушно). Все давно в прошлом, Роберт.

Роберт. Да, в прошлом. (Пауза.) Эти телеграммы тут? При тебе?

Рут утвердительно кивает.

Покажи их. Меня лихорадило, когда их принесли. Я ни­чего в них не разобрал. (Торопливо.) Сейчас мне хорошо. Дай, я прочту опять.

Рут. На! Первая сверху. (Вынимает телеграммы из кармана и отдает их мужу.)

Роберт. Так, эта из Нью-Йорка. «Только сошел с парохо­да. Задерживаюсь важному делу. Окончании еду домой». (Печально улыбается.) Дело прежде всего — таков девиз Энди. (Читает.) «Надеюсь, вы здоровы. Энди.» (Ирониче­ски повторяет.) «Надеюсь, вы здоровы»!

Рут (все так же безразлично.) Тогда он не знал, что ты забо­лел. Я только потом ему сообщила.

Роберт (с раскаянием). Конечно, он не знал, — ты права. Я просто дурак. А что ты ответила? Напомни.

Рут (не отвечая прямо на вопрос). Ответила кратко.

Роберт хмурится.

Написала — надо скорее приехать, потому что ты очень болен.

Роберт (с раздражением). Что за идиотизм! Он бог знает что вообразит — что я умираю, например. Ты написала, чем я болен?

Рут. Да. Я написала — у тебя больные легкие, только два слова.

Роберт (с раздражением). И глупа же ты! Сколько раз я те­бе толковал — у меня обыкновенный плеврит. До сих пор ничего не можешь запомнить. Легкие и плевра — это не одно и то же.

Рут (грубо). Я написала то, что сказал доктор Смит.

Роберт (сердито). Чертов невежда твой доктор!

Рут (равнодушно). Не все ли равно, что я написала Энди?

Пауза.

Роберт (открывая вторую телеграмму). А эту он послал вче­ра вечером. Прочтем. (Читает.) «Еду домой ночным. Те­леграмму получил. Везу специалиста. Порту беру маши­ну». (Высчитывает.) Ночной приходит в порт в четыре три­дцать — или, кажется, в пять. Доехать сюда от порта на машине около часа. Который час?

Рут. Кажется, начало шестого.

Роберт. Значит, он скоро будет здесь. Очень хорошо, что с ним настоящий специалист. Мне надоел этот знахарь.. Специалист сразу увидит, что легкие у меня в полном порядке.

Рут (бесстрастно). Ты ужасно кашляешь.

Роберт (с раздражением). Вздор! Ты что, сама никогда не кашляла?

Рут молча смотрит на печку.

(Беспокойно ворочается в качалке. Пауза. Наконец взгляд его останавливается на спящей миссис Аткинс.) Какая она счастливая — все время спит без просыпу!

Рут. Мама устала! Она просидела со мной почти всю ночь.

Роберт (насмешливо). Ах, она тоже ждет Энди? (Пауза. Взды­хает.) А я никак не мог заснуть. Начал считать, сосчитал чуть не до тысячи — ничего не помогло. В голове без конца вертелись обрывки каких-то мыслей. Я отчаялся заснуть, стал просто лежать в темноте — и думать. (Пау­за. Очень мягко.) Я думал о тебе, Рут, о том, как тяжело пришлось тебе в эти годы. (Умоляюще.) Прости меня, Рут.

Рут (все так же бесстрастно). Нам всем было тяжело. И все прошло.

Роберт. Да. Тяжело было всей нашей семье, за исключением Энди. (В порыве больной зависти.) Энди добился своей цели. У него куча денег, он крупный делец. (Насмешливо.) А чего же еще может желать человек, а, Рут? Вот он возвращается домой, мы восхищаемся им. (Нахмурясь, с раздражением.) Бог ты мой, что это со мной? Что я го­ворю? (Пауза.) Да, эти годы были ужасными для нас с тобой. (Тихим, дрожащим голосом.) Особенно последние восемь месяцев, когда не стало Мэри. (Подавляет рыдание, с отчаянием.) Последняя надежда на счастье. Если бы был бог, я бы проклял его!

Рут (не глядя на него). Мэри больше не страдает... ей теперь лучше.

Роберт (мрачно). Нам всем когда-нибудь будет лучше. (С внезапным гневом.) Пусть твоя мать прекратит бол­тать, что Мэри в наследство от меня получила слабое здо­ровье. (Слезы вот-вот хлынут у него из глаз.) Скажи, пусть прекратит!

Рут (упрямо). Так сказал доктор Смит. Она только повторяет его слова.

Роберт (в бешенстве). Он старый осел, и я выгоню, если...

Рут (резко). Тише ты! Разбудишь ее! Она на меня обрушится, не на тебя.

Роберт (закашлялся, вытягивается в качалке, ослабев. Пау­за). Твоя мать злится на меня потому, что я не попросил Энди помочь мне, когда дела пошли совсем плохо.

Рут (обиженно). А ты мог бы попросить. Денег у него уйма, если он не врет.

Роберт. Тебе-то во всяком случае не следует брать у него денег.

Рут. Интересно, почему? Он ведь твой брат.

Роберт (пожав плечами). Какой смысл объяснять тебе? Я сумел обойтись без его помощи, этого ты не можешь от­рицать. (Засмеялся горьким смехом.) Господи, да что это я хвастаюсь? Кругом в долгах, налоги не уплачены, про­центы тоже. Какой я дурак! (Откидывается назад, за­крывает глаза. Очень тихо.) Да, я признаю, я — неудач­ник. Из-за меня ты несчастна. Ты ненавидишь меня, и я не упрекаю тебя за это.

Рут. Я не ненавижу тебя. Я сама во многом виновата.

Роберт. Нет, Рут. Я понимаю тебя. Разве ты могла не лю­бить Энди?

Рут (бесстрастно). Никого я не люблю.

Роберт (не обращая внимания на ее ответ). Не надо отрицать, меня это больше не трогает. (Пауза. Нежно улыба­ется ей.) Знаешь, Рут, о чем я мечтал в темноте? (Смеет­ся.) Может, это глупо... но я думал о нашем будущем... о том, как мы будем жить, когда я поправлюсь. (Смотрит на нее умоляюще, боясь, что она поднимет его на смех.)

Рут по-прежнему смотрит в печь, лицо ее ничего не вы­ражает.

(Голос его становится более страстным.) В конце кон­цов, почему бы нам не помечтать о будущем? Мы еще молоды. Только бы сбросить с себя это проклятие — фер­му. Она губит нашу жизнь. Вот приедет Энди... Я решил отбросить свою глупую гордость... займу у него денег, и мы переберемся в город. Там люди живут настоящей большой жизнью — не прозябают, как мы здесь. Мы начнем жизнь сначала, Рут. (Уверенно.) И я больше не буду неудачником — тебе не придется краснеть за меня. Я докажу, что не напрасно читал книги. В городе я су­мею приложить свои знания. (Неопределенно.) Я смогу писать статьи... или что-нибудь в этом роде. Мне всегда хотелось стать журналистом. (Умоляюще.) Ты согласна, Рут?

Рут. У меня же мама.

Роберт. Она поедет с нами.

Рут. Никогда.

Роберт (сердито). Это твой ответ?! (Он дрожит, в голосе зву­чат такие необычные ноты, что Рут пугается.) Ты лжешь, Рут. Мать — только предлог! Здесь будет жить Энди! По­этому ты хочешь остаться! (Задыхается от кашля.)

Рут (поднимается, испуганным голосом). Что с тобой? (Подходит к нему.) Хорошо, я поеду с тобой, Роб. Я вовсе не думаю об Энди. О, перестань кашлять, ради бога! Тебе станет хуже! (Успокаивает его.) Я поеду с тобой в город... как только ты поправишься. Право же, Роберт, обещаю.

Роберт закрывает глаза.

(С беспокойством глядит на него.) Лучше тебе сейчас?

Роберт. Лучше.

Рут возвращается на свое место. Пауза.

(Выпрямляется, смотрит на жену счастливыми глазами.) Значит, ты поедешь, Рут?

Рут. Да.

Роберт (взволнованно). Да, Рут, мы начнем все сначала — вдвоем, ты и я. После всего, что было, нам должно улыб­нуться счастье! Не так уж бессмысленна жизнь. Мы бу­дем еще счастливы. Не напрасно же мы столько страда­ли!

Рут (обеспокоена его возбуждением). Конечно, конечно, Роб, только успокойся, пожалуйста.

Роберт. О, не бойся! Мне хорошо, право, хорошо — ведь я снова могу надеяться. Если б ты знала, как хорошо, когда есть уверенность — это уже не пустые мечтания, а нечто реальное, осязаемое.

Рут. Да-да, но лежи тихо.

Роберт. Глупости, не хочу лежать тихо. Силы возвращаются ко мне! (Легко встает с кресла.) Гляди, как я легко дви­гаюсь. (Подходит к ее стулу, с улыбкой склоняется к ней, собираясь поцеловать ее.) Я целую тебя... в первый раз за эти годы. Да будет новая жизнь!

Рут (дает ему поцеловать себя, с беспокойством). Садись, Роб, бога ради!

Роберт (гладя ее волосы, невнятно и упрямо). Не сяду! Что ты беспокоишься! (Кладет руку на спинку ее стула.) Послушай, Рут. Все наши страдания были для нас испыта­нием, понимаешь? Мы выдержали его, доказали, что до­стойны награды. (Восторженно.) Жизнь не сломила нас! И теперь все наши мечты сбудутся. Веришь?

Рут (очень испугана — ей кажется, он сошел с ума). Да-да, только, может, тебе лечь отдохнуть?

Роберт. Нет. Я встречу восход солнца. Оно предвещает счастье. (Подходит к окну в глубине комнаты и, отодви­нув занавеску, смотрит в него.)

Рут, вскочив, подходит к столу и наблюдает за мужем, не сводя с него глаз.

(Слабеет, весь как-то сразу обмяк; печальным голосом.) Солнца еще нет, слишком рано. Видны только проклятые темные холмы. (Опускает занавеску, отходит от окна, дер­жась рукой за стены, чтобы не упасть. Искусственно взвин­ченные силы иссякают, оживление сходит с лица, глаза тускнеют. Пробует улыбнуться.) И никакого предзнаме­нования счастья... Но солнце появится скоро. (Покачнул­ся.)

Рут (спешит поддержать его). Пойдем, Роб, надо лечь. А то совсем ослабнешь к приезду нового доктора.

Роберт. Ты права. Он не должен думать, что я слабее, чем на самом деле. Теперь я засну (весело), очень крепко за­сну, я чувствую.

Рут (помогает ему дойти до спальни). Это тебе лучше всего.

Входят в спальню.

(Тут же возвращается. Стоя у порога.) Я закрою дверь, спи спокойно! (Закрыв дверь, подходит к матери и бу­дит ее, тряся за плечи.) Ма! Проснись!

Миссис Аткинс (вздрогнув, просыпается). Что случилось?

Рут. Здесь был Роберт, говорил со мной. Я опять его уложи­ла. (Увидев, что мать окончательно проснулась, она успо­каивается и садится на стул у печки. Страх прошел, она снова впадает в апатию.) Он был очень странный... И гла­за какие-то дикие.

Миссис Аткинс (резко). Из-за этого надо было меня бу­дить и пугать насмерть?

Рут. Мне стало страшно. Смотрел в окно, что-то говорил о солнце, о холмах. Я никак не могла его успокоить. Он и раньше так говорил, но сейчас просто как сумасшедший. Я боюсь оставаться с ним одна. Бог знает, что он может сделать.

Миссис Аткинс (презрительно). А я тебе чем помогу? Надо бежать за Джеком и позвать его.

Рут. Джека нет. Разве я не сказала тебе? Мы три месяца не платили ему, он и ушел. Не осуждай его.

Миссис Аткинс. А я и не осуждаю! Разве приличный ра­ботник у вас удержится? (Взрываясь.) И надо же было тебе выйти замуж за этого человека!

Рут. Не говори так сейчас о нем. Ведь он очень болен.

Миссис Аткинс (в ярости). Счастье для меня, да и для тебя тоже, что в прошлом году мне удалось вырвать из его рук кое-что. Если бы не я, вы остались бы нищими. Из-за его тупоумной гордыни. Энди не знает, в каком все поло­жении. Очень мне приятно тратить на него последние гроши, которые я припасла на черный день! А обо мне кто позаботится, хотела б я знать!

Рут. Энди все тебе вернет, ма. Я поговорю с ним, чтобы Роб ничего не знал.

Миссис Аткинс (фыркнув). А хотела б я знать, понимает твой Роб — на какие деньги вы живете?

Рут. Наверно, даже не задумывается об этом. (Пауза.) Он ска­зал, что обязательно попросит Энди помочь ему.

В кухне бьют часы.

Шесть часов. Энди с минуты на минуту должен быть здесь.

Миссис Аткинс. И что же, по-твоему, этот специалист вылечит Роба?

Рут. Не знаю.

Пауза.

Миссис Аткинс. Да подбрось ты дров в печку, я окоче­нела.

Рут (показывая на дверь спальни). Тише, дай ему поспать. (Встает и подбрасывает дрова в печку. На цыпочках под­ходит к спальне и прислушивается.)

Миссис Аткинс (приглушив голос). Спит?

Рут (возвращаясь). Лежит очень тихо, может, заснул. (Бро­сает полено в печку.) Ну вот, последнее. Не знаю, кто теперь без Джека наколет дров. (Вздыхает, подходит к окну, отодвигает занавеску, смотрит в него.) Светает. Ско­ро можно погасить лампу. (Возвращается к печке.) Похо­же, будет хороший денек. (Греет у печки руки.) А ночью, должно быть, был сильный мороз.

Издалека слышится шум приближающейся машины.

Миссис Аткинс (резко). Послушай — машина?..

Рут (не проявляя никакого интереса). Да. Должно быть, Энди.

Миссис Аткинс. Не сиди ты здесь как дура. Посмотри, какой везде беспорядок. Что о нас подумает этот доктор? Взгляни — стекло-то на лампе как закоптело...

Рут (равнооушно). Я недавно его чистила.

Миссис Аткинс (тоном приказа). Увези меня отсюда сию минуту! Не хочу показываться ему в таком виде. Я при­лягу в той комнате. Вам я сейчас не нужна, а поздоровать­ся с Энди я двадцать раз успею.

Рут увозит мать направо. Все слышнее шум мотора, и вот наконец стихает: машина, видимо, остановилась у дома. Рут возвращается из кухни, неся в руке другую зажженную лампу, которую она ставит на стол. Звук ша­гов на дорожке, ведущей к дому, затем стук в дверь.

Рут открывает — входит Эндру, за ним доктор Фосет с небольшим чемоданчиком в руке. Эндру очень изме­нился, лицо стало жестче, взгляд решительный и ост­рый. Что-то безжалостное и хитрое появляется порой в этом взгляде. Однако сейчас лицо его выражает неподде­льную тревогу. Доктор невысокий, темноволосый пожилой человек с ван-дейковской бородкой. Он в очках.

Рут. Здравствуй, Энди... Я ждала тебя.

Эндру (торопливо на ходу поцеловав ее). Знаю. Я выехал сейчас же, как только вырвался. (Бросает на стол пальто и шляпу. Он в простом, но очень дорогом костюме, выглядит пополневшим. Знакомит Рут с доктором Фосетом.) Моя невестка, миссис Мэйо, — доктор Фосет.

Они молча кланяются друг другу.

(Быстро оглядывает комнату.) Где Роб?

Рут (показывает на дверь спальни). Там.

Эндру. Разрешите ваше пальто и шляпу, доктор. (Помогает ему раздеться.) Как Роб, Рут? Плох?

Рут (мрачно). Очень слабеет.

Эндру. Ах, черт! Сюда, пожалуйста, доктор. Посвети, Рут. (Входит в спальню с доктором и Рут, она несет лампу.)

Рут вскоре возвращается, закрывает за собой дверь, под­ходит к другой, ведущей на улицу, открывает ее и смот­рит наружу. Из спальни слышатся голоса братьев. Мину­ту спустя Эндру возвращается и тщательно закрывает за собой дверь спальни. В глубоком огорчении он опускается в качалку, облокачивается на стол, подперев рукой голо­ву. Рут молча наблюдает за Эндру, затем закрывает дверь, подходит к креслу около печки и садится лицом к Эндру.

Эндру (подняв на нее глаза, сурово). Сколько времени это продолжается?

Рут. Сколько времени он болен?

Эндру (резко). Разумеется. Что же еще?

Рут. Он заболел в первый раз прошлым летом... А когда умер­ла Мэри, восемь месяцев назад, ему стало хуже.

Эндру. Почему же ты сразу не дала мне знать? Почему не телеграфировала? Вы тут хотите, чтобы он умер? Будь я проклят, если это не так! (У него дрогнул голос.) Бедняга! Болеть в этой заброшенной дыре, где нет никого, кроме деревенского лекаря. Какой стыд!

Рут. Я хотела тебе написать, но Роберт взбесился, когда я ему об этом сказала. Он заявил, что слишком горд, чтобы про­сить о чем-нибудь.

Эндру. Горд? Не хотел просить у меня? (Вскакивает со свое­го места и начинает нервно ходить по комнате.) Просто не понимаю твоего поведения. Разве ты не видишь, как серьезно он болен? Мне достаточно было взгляда, чтобы убедиться в этом. Он выглядит чудовищно. (Свирепо.) Ты, наверно, так привыкла к его постоянному недомоганию, что тебе и это показалось пустяком? Господи, если б я только знал!

Рут (совершенно равнодушно). Письма идут очень долго туда, где ты живешь. А большая телеграмма — для нас это слишком дорого. Мы кругом в долгах, у мамы я больше просить не могу. Она и так последние два года тратит на нас из своих сбережений. Не говори ничего Робу — он рассердится, если узнает. Но мне пришлось — иначе совсем не на что было жить.

Эндру. Так у вас.... (Только сейчас замечает следы нищеты.) Поэтому твоя телеграмма...

Рут утвердительно кивает головой.

(Ударяет по столу кулаком.) Боже праведный! А у меня в это время было все-все! (Садится, придвинул стул к Рут; взволнованно.) В голове не укладывается. Но почему? По­чему? Как это все случилось? Расскажи!

Рут. Рассказывать нечего. День от дня дела шли хуже и хуже, а Робу было все равно.

Эндру. Но Роб ведь очень старался.

Рут. После смерти вашей матери он совершенно охладел к ферме. Нанимал разных людей — они только надували его и уходили. Бывало, что нанять-то было некого. Никто не хотел работать у нас, все искали выгодных мест. Потом умерла Мэри — и тут он все забросил. Засел дома с книга­ми. Мне осталось только одно: просить денег у мамы.

Эндру (потрясенный рассказом Рут). Какой ужас! Роб безу­мец, как же он не дал мне знать? Слишком горд, чтобы просить у меня! Какая дикость! И Роб, именно Роб гово­рит это! Да что с ним сделалось! Когда я минуту назад увиделся с ним, он был прежним Робом, только очень больным. (С внезапным подозрением.) Рут! Скажи правду, голова у него в порядке?

Рут (мрачно). Не знаю. Он очень тяжело пережил смерть Мэ­ри, но, по-моему, он ее уже забыл.

Эндру (посмотрев на нее испытующе). Скорее, ты забыла ее!

Рут. Проходит время, и все притупляется.

Эндру (с минуту пристально смотрит на нее, с огромной жа­лостью). Прости, что я так говорил с тобой, Рут, словно виню тебя в чем-то. Я не владел собой. Увидел Роба в постели, исхудавшего, больного — просто в бешенство пришел. Прости меня, Рут.

Рут. Прощать нечего.

Эндру (снова вскочив, принимается ходить из угла в угол). Счастье, что я приехал, пока не поздно. Доктор сделает все, чтобы он поправился. Как только Роб поднимется, мы снова примемся за ферму. Я все налажу, и вы не будете нуждаться. Да, добьюсь этого еще до своего отъезда.

Рут. Ты опять собираешься уехать?

Эндру. Да, я должен вернуться в Аргентину.

Рут. А писал Робу, что возвращаешься совсем.

Эндру. Я надеялся, но попал в Нью-Йорк, узнал там кое-что, и оказалось, что придется ехать обратно. (Коротко засме­явшись.) Сказать правду, Рут, я сейчас не так богат, как вы могли судить по моим письмам. Но я был богат, когда писал их. Я занимался честной торговлей, и деньги прос­то сами плыли ко мне. Но мне все было мало. Захотелось легкой наживы. Как многие идиоты, я тоже кинулся в спекуляцию. А это было глупо. Меня всегда воротило от таких дел, во мне, наверно, еще был жив фермер. И все-таки, все-таки я не удержался — ввязался в игру на хлеб­ной бирже и уже не мог остановиться. Я богател, был чуть ли не миллионером, разорялся, поднимался и падал... Наконец мне все опротивело, я решил вернуться домой и зажить настоящей жизнью. Я выкарабкался — у меня в кармане было ровно на четверть миллиона больше, чем пять лет назад, когда я приезжал сюда. (Горько рассме­ялся.) А теперь самое невероятное. В тот день, когда дол­жен был отойти мой пароход, подвернулся случай снова стать миллионером. (Щелкает пальцами.) И я опять не удержался. Я был уверен, что на этот раз не сорвусь. Я дал точные указания друзьям. (Горько.) Друзьям? А мо­жет, и не их вина! Что заслужил, то и получил! Когда я приехал в Нью-Йорк... я телеграфировал вам, что у меня там есть дело? Так вот это дело меня доконало. (Угрюмо усмехается; заложив руки в карманы, снова ходит по комнате.)

Рут. Значит, ты разорился?

Эндру (садясь). Да. (Закуривает сигару.) Но это не значит, что у меня ничего нет. Десять, может быть, двадцать ты­сяч у меня осталось. Только это слишком ничтожный результат пятилетних стараний. И поэтому я снова дол­жен уехать. (Доверительно.) Я за год верну все. Для нача­ла мне нужна очень небольшая сумма. (Тяжело вздыхает, и лицо у него внезапно становится усталым.) Но если бы можно было ничего не затевать. Так все опротивело! А ведь у меня было столько планов — как эту ферму сде­лать для нас настоящим домом... Придется теперь подо­ждать!

Рут. Как жаль! Как все против нас!

Эндру (стряхивая с себя минутную подавленность, живо). Могло быть хуже. У меня еще осталось кое-что, и мы по­правим дела на ферме. Я не уеду, пока Роб не выздоро­веет. Я здесь все так заверну! (Удовлетворенно.) Мне ну­жен отдых, а лучший отдых для меня — это работа на воздухе... как в былые годы. Надо наладить работу и найти человека, который будет в мое отсутствие работать по моему плану. (Обрывает себя; понизив голос.) Ни слова Робу о том, что я разорился, слышишь? Он так щепети­лен, что и цента у меня не возьмет — будет думать, что я совсем обнищал. Ни слова, хорошо?

Рут. Хорошо, Энди!

Пауза. Эндру курит, погруженный в планы на будущее. Открывается дверь спальни. Входит доктор Фосет со своим чемоданчиком и тщательно закрывает за собой дверь. Он очень озабочен и серьезен.

Эндру (вскакивает с места). Доктор! (Подвигает ему стул.) Пожалуйста, садитесь.

Фосет (смотрит на часы). Только на минуту, мне необходимо поспеть на девятичасовой. Во что бы то ни стало! (Садится и, откашлявшись, говорит в равнодушно-профессиональ­ной манере.) Болезнь вашего брата, мистер Мэйо.... (Замолкает, взглянув на Рут. К Эндру.) Может быть, нам луч­ше поговорить наедине?

Рут. Я знаю все, что вы скажете, доктор, я не уйду. Я его жена — и у меня есть право выслушать то, что вы соби­раетесь сказать. Не бойтесь, я вынесу все. Я привыкла к горю. Я догадываюсь, что вы скажете. Думаете, по его глазам я не поняла... (колеблется с минуту, затем подав­ленно) что он умирает?

Эндру (возмущенно). Рут!

Фосет (подняв руку и призывая обоих к молчанию). Прини­мая во внимание сказанное вами, я не вижу причин скры­вать от вас положение дел. (Поворачивается к Эндру.) Боюсь, мой диагноз не противоречит выводу миссис Мэйо.

Эндру (со стоном). Но, доктор, есть же...

Фосет (спокойно). Я имею дело только с реальными фактами, и это один из них, очень печальный, разумеется. Вашему брату жить осталось не так много, несколько дней, возможно, даже часов. Я не рискую предсказывать. Чудо, что он до сих пор жив — у него очень сильно поражены оба легких. Если в результате какого-либо волнения произой­дет кровоизлияние — это окажется роковым.

Эндру (застонав). Боже правый!

Рут словно окаменела: она неподвижно смотрит вниз.

Фосет. Поверьте, я крайне огорчен, что мой визит оказал­ся бесполезным. Если что и возможно было бы сделать...

Эндру. Хоть что-нибудь!

Фосет (покачав головой). Боюсь, нет. Слишком поздно. Пол­года назад...

Эндру (с отчаянием). Но если мы увезем его в горы... в Ари­зону... или...

Фосет. Полгода назад это продлило бы ему жизнь.

Эндру застонал.

А сейчас (пожав плечами) — я не хотел бы пробуждать в вас надежды на невозможное. Он не перенесет дороги.

Эндру (с болью). Но ему вы ничего не сказали, доктор?

Фосет. Как можно? Наоборот, я сказал ему, что горный воз­дух будет для него целителен. (Растерянно.) Он, правда, засмеялся в ответ — это почему-то показалось ему забав­ным. Он безусловно понял, что я ему солгал. Люди, об­реченные на смерть, очень проницательны. (Вздыхает.) Всегда чувствуешь себя дураком, когда лжешь больным. И тем не менее мы обязаны лгать. (Посмотрев на часы, нервно.) Я должен вас покинуть.

Эндру (поднявшись, настойчиво). Но все-таки, есть ли хоть какой-нибудь шанс, доктор?

Фосет (словно убеждает ребенка). Всегда есть шанс — чудо! Мы, врачи, знаем, что оно иногда случается, и не можем не верить в него. (Надевает пальто, шляпу и кланяется Рут.) До свидания, миссис Мэйо.

Рут (не поднимая глаз). До свидания.

Эндру (автоматически). Я провожу вас до машины, доктор.

Выходят. Рут сидит неподвижно.

Слышится шум мотора, который постепенно затихает в отдалении.

(Возвращается, садится, в отчаянии закрыв лицо руками.) Рут!..

Она поднимает глаза.

Пойдем к нему. Я боюсь! Он все узнает по моему лицу.

Бесшумно открывается дверь спальни, и, незамеченный ими, показывается Роберт. На щеках у него лихора­дочный румянец, в больших глазах необычайный блеск.

(Со стоном.) Это невозможно, Рут. Неужели дело так безна­дежно, как он сказал? Надо бороться. Мы увезем его в Аризону, он должен поправиться, чудо должно случиться.

Роберт (очень мягко). А почему оно должно случиться?

Рут и Энди оборачиваются к нему и смотрят на него с ужасом.

Эндру. Роб! (С упреком.) Зачем ты встал? (Подходит к нему.) Иди ложись и изволь слушаться доктора.

Роберт (не обращая внимания на его слова). Пожалуйста, Эн­ди, помоги добраться до стула.

Эндру. Черта с два! Немедленно отправляйся в постель. Слы­шишь? (Берет Роберта под руку.) И лежи...

Роберт (с насмешкой). И лежи там, пока не умрешь, так, Энди? (Холодно.) Ну что ты как маленький; пойми, мне осточертело лежать. Я лучше посижу здесь. (И так как Энди колеблется, добавляет очень сердито.) Даю тебе сло­во — я сейчас же встану, как только вы меня уложите. Вам придется удерживать меня силой, а это вряд ли по­может моему здоровью. Перестань, Энди, не валяй дурака. Я хочу поговорить с тобой. (С мрачной усмешкой.) Надо выполнять желания умирающего!

Эндру (содрогаясь). О, ради бога, перестань! И помни — я не дам тебе сидеть здесь, если ты будешь так говорить. (Подводит Роберта к стулу и усаживает его между собой и Рут.) Вот подожди, сейчас принесу тебе подушку. (Уходит в спальню.)

Роберт пристально смотрит на жену, которая в ужасе от­шатывается от него.

(Приносит из спальни подушку и подкладывает ее под спину Роберту.) Так удобно?

Роберт (ласково улыбнувшись ему). Чудесно! Спасибо!

Эндру усаживается рядом с ним.

А теперь слушай. Ты просил меня помолчать... После то­го, как мне стало все ясно, я не хочу. (Медленно.) Во-пер­вых, я умираю, я знаю это.

Рут закрывает лицо ладонями и так сидит все время в течение последующего разговора братьев.

Эндру. Роб! Нет!

Роберт (устало). Да. Не лги, Энди, это бесполезно, и меня раздражает. Перед твоим приездом Рут уложила меня в постель — и я в первый раз понял... (С горечью.) Я ведь начал было мечтать, как мы с Рут заживем по-новому. А когда доктор осматривал меня, я по лицу его обо всем догадался, хоть он и пытался мне лгать. Чтобы окон­чательно убедиться, я подслушал у двери, что он сказал вам. Поэтому ради меня не лги мне и не тешь сказками об Аризоне или еще там о чем-нибудь. Я умираю, но это не причина, чтобы считать меня идиотом или трусом. По­верьте, страшнее всего неизвестность, а теперь, когда я знаю, что меня ждет, я совершенно спокоен. Против судь­бы не пойдешь...

Пауза. Эндру смотрит по сторонам, бессильный помочь, не зная, что сказать.

Роберт с улыбкой смотрит на него.

Эндру. Нет, Роб, все не так безнадежно. У тебя есть шансы поправиться. Ты не слышал всего, что сказал доктор.

Роберт. Ах да, он говорил о чуде. (Сухо.) Мы с ним на этот счет расходимся. В моем случае чудес быть не может. И кроме того, я знаю больше, чем любой доктор, потому что я чувствую — конец близок. (Обрывая себя.) Но мы уже решили не говорить об этом. Расскажи о себе, Энди. Что ты делал все эти годы? Ты так редко и так кратко писал!

Эндру. Я хотел писать почаще, но...

Роберт (немного иронически). Насколько можно судить, ты добился всего, о чем мечтал пять лет назад?

Эндру. Хвастаться мне, по правде говоря, нечем.

Роберт (с удивлением). Ты всерьез так считаешь?

Эндру. Да. Ничего другого не остается.

Роберт. Но ты все-таки разбогател?

Эндру (бросив взгляд на Рут). Можно считать, да.

Роберт. Рад за тебя. Теперь ты из фермы сделаешь то, чего я не смог! (Улыбаясь.) А знаешь, просить денег у тебя — гордость не позволяла, хотя дела были плохи. Тебе при­дется простить меня за все!

Эндру. Странно это, Роб, и так не похоже на тебя!

Роберт. Но расскажи о себе. Ты действительно занялся тор­говлей зерном вместе с тем твоим приятелем?

Эндру. Да. Через два года я стал его компаньоном. А потом мы расстались. (Отвечает Роберту с видимой неохотой.)

Роберт. А дальше?

Эндру. Начал свое.

Роберт. Свое дело?

Эндру. Можно и так назвать.

Роберт. По-прежнему с зерном?

Эндру. Да.

Роберт. Что с тобой? Ты словно чего-то стыдишься? Я ведь тебя не допрашиваю и ни в чем не обвиняю.

Эндру. Тем, что я делал в первые четыре года, я очень гор­жусь. А потом — похвалиться нечем. Мне захотелось де­лать деньги полегче, я стал спекулировать.

Роберт. Пшеницей?

Эндру. Да.

Роберт. И ты наживал деньги, играя на бирже?

Эндру. Да.

Роберт. Как это не подходит к тебе, Энди!

Эндру. Ты прав. Меня тошнило от этого!

Роберт. Я все хотел понять, какая же в тебе перемена. Теперь понимаю. У тебя совсем другие глаза — в них та­кое выражение, точно ты все время ждешь: вот-вот раз­дастся выстрел из пушки. Ты весь в напряжении.

Эндру. Именно в таком состоянии я и жил весь последний год.

Роберт (молча смотрит на Эндру). Почему ты не женат?

Эндру. Мне никогда не хотелось. Да и времени не было поду­мать о женитьбе.

Пауза.

Роберт (прерывая молчание). Энди, ты — прирожденный фермер — спекулировал на хлебной бирже... клочками бу­маги! Это символично, Энди! (Горько улыбается.) Я не­удачник. Рут тоже. Отчасти виновата и судьба. А ты, Энди, ты... настоящий банкрот. Ты целые восемь лет изменял себе. Понимаешь? Ты любил землю — и ты был здесь твор­цом. Ты жил в гармонии с самой жизнью. А теперь... (Ему уже трудно подыскивать слова.) У меня что-то путается в голове... Но вот что я хочу сказать, — ты спекулировал хлебом — тем самым, который любил создавать... Как же ты отклонился от своего пути! Тебе это не простится. Вер­нуться к самому себе не просто, Энди. Это надо выстра­дать... (Слабеющим голосом, утомленно.) Нет... Больше не могу. (Откидывается назад, тяжело дыша и закрыв гла­за.)

Эндру (медленно). Я понял, Роб, все. И ты прав.

Роберт (благодарно улыбается и протягивает брату руку, ко­торую тот сжимает). Ты должен мне обещать сделать одну вещь после того, как...

Эндру. Клянусь, я сделаю все!

Роберт. Помни, Энди. Рут очень страдала — больше, чем я. А ты — тебе все досталось легко... (Запинающимся от сла­бости голосом.) Только через страдание ты обретешь себя! Обещай мне... жениться на ней... после...

Рут (срывающимся голосом). Роб?!

Он не отвечает.

Эндру (делает Рут знак, чтобы, она не возражала Роберту). Ты устал, Роб... Нельзя столько говорить. Тебе лучше при­лечь и отдохнуть. Поговорим потом.

Роберт (с улыбкой). Потом! Ты всегда был оптимистом, Энди. (Устало вздыхает.) Да, пойду и отдохну немного...

Эндру помогает ему подняться.

Скоро солнце взойдет, наверно? Уже начало светать.

Эндру. Да, скоро. Уже около семи. (Помогает ему дойти до спальни.)

Роберт. Пододвинь, пожалуйста, кровать так, чтобы я мог смотреть в окно, хорошо, Энди? Уснуть я не усну, но хоть отдохну и забудусь, глядя на холмы и мечтая о том, что за ними. (Входит в спальню.) И дверь закрой, Энди, мне хочется побыть одному.

Энди возвращается из спальни, тихо закрывает дверь, садится на стул и так же, как раньше, обхватывает голо­ву руками. Лицо его полно муки.

Рут (со страхом взглянув на него). Он теряет сознание?

Эндру. Немного бредит. Его снова лихорадит. (В бессильной ярости.) Какой ужас! И ничего нельзя сделать — только сидеть и... ждать! (Вскакивает со стула и подходит к печке.)

Рут (глухо). Он всегда говорил... слишком горячо и не очень понятно... но на этот раз уж очень странно, как тебе ка­жется?

Эндру. Не знаю. Если он и бредил немного, в том, что он мне сказал, много правды... Но все-таки... (Пристально смот­рит на Рут.) Почему он хотел, чтобы я ему пообещал... (Смешавшись.) Ты же знаешь, что он сказал.

Рут. Наверно, он все-таки бредил.

Эндру. Нет. Он думал о чем-то, что его беспокоило.

Рут. Просто хотел убедиться, что ты поможешь мне после то­го, как его не будет.

Эндру. Нет. Он и без того уверен, что я о тебе позабочусь.

Рут. А может, он вспомнил, что произошло пять лет назад, в день твоего приезда.

Эндру. Что произошло? Что ты имеешь в виду?

Рут. Накануне твоего приезда мы крепко поссорились.

Эндру. Поссорились? Это касалось меня?

Рут. Отчасти из-за тебя.

Эндру (поражен). Из-за меня?

Рут. Да. Видишь ли... Вскоре после нашей свадьбы я поняла, что ошиблась... насчет Роба... но было уже поздно...

Эндру. Ошиблась? (Медленно.) То есть поняла, что не любишь Роба?

Рут. Да.

Эндру. Господи!

Рут. Потом родилась Мэри. С ее появлением, я думала, все будет иначе и я полюблю его. Но этого не случилось. Я просто не могла вынести его беспомощности и страсти к чтению. Я почти возненавидела его.

Эндру. Рут!

Рут. Я ничего не могла с собой поделать. И ни одна женщина не смогла бы. И тут я поняла: это потому, что я люб­лю другого. (Устало вздыхает.) Теперь тебе можно об этом сказать, все уже давно прошло, все умерло. Ты был единственным, кого я по-настоящему любила, но поняла я это слишком поздно.

Эндру (потрясенный). Рут! Да понимаешь ли ты, что гово­ришь?

Рут. Тогда было так. (С внезапным порывом.) Не могла я с собой совладать, и ни одна женщина не совладала бы.

Эндру. Значит... тогда, в тот мой приезд... ты все еще любила меня?

Рут. Да.

Эндру. Но ты-то поняла, что я уже не любил тебя?

Рут. Да, я почувствовала это. Но и я, и все знали, почему ты уехал из дому первый раз. И целых три года я вообра­жала...

Эндру. Что я по-прежнему люблю тебя?

Рут. Да. А там, на холме, ты высмеял то, что когда-то любил меня. И я поняла: все кончено.

Эндру. Боже ты мой, мне и в голову не приходило... (Осозна­ет, какую боль, сам того не зная, причинил тогда Рут.) А Роб догадывался?

Рут. Вот про это я и хотела тебе сказать. Мы поссорились тог­да, перед самым твоим приездом. Я вышла из себя и все ему выпалила.

Эндру (безмолвно смотрит на нее). Значит, ты объявила Ро­бу, что ты меня любишь?

Рут. Да.

Эндру (с ужасом глядя на нее). Да ты, ты сумасшедшая! Как ты могла!

Рут. Ничего не могла поделать с собой, дошла до предела. Больше не в силах была молчать.

Эндру. А ваш ребенок, твой и его, — мысль об этом ребенке не остановила тебя?

Рут. Я тогда совсем обезумела.

Эндру. И Роб, конечно, думал об этом все время, что я был дома. Как же он, наверно, страдал! И мне ни слова — и виду не показал! Ты знала, как глубоко он любит тебя?

Рут (бесстрастно). Да. Я ему нравилась, я знала это.

Эндру. Нравилась?! Как ты можешь так спокойно говорить об этом? Ведь он умирает! Что ты за женщина? Я не представлял себе, что ты на это способна. Неужели нель­зя было молчать, что бы ты ни думала, что бы ни чувст­вовала? Не удивительно, что он умирает, ты довела его. Не понимаю, как он выдерживал. Я бы не выдержал — убил бы себя или тебя.

Рут (бесстрастно). А я и хотела, чтобы он убил меня.

Эндру. И после твоего признания вы продолжали жить вме­сте?

Рут. Мы жили в одном доме. Но не как муж и жена.

Эндру. Но как он сейчас к этому относится? Думает, что ты по-прежнему...

Рут. Не знаю. Больше об этом никто из нас никогда не заго­варивал. Возможно, он и сейчас думает, что ты мне не безразличен. Может быть, поэтому и хотел, чтобы ты по­обещал ему...

Эндру. Но ты больше не... было бы глупо! Ты же не лю­бишь меня?

Рут (медленно). Даже если б я хотела кого-нибудь любить, я не смогла бы.

Эндру (грубо). И я не люблю тебя, прошу поверить! (Опус­кается на стул, обхватив голову руками.) Проклятие! И надо же, чтобы между мною и Робом встало такое! Ведь мы были так дружны с самого детства. Я любил его сильнее всех на свете. Я сделал бы все, чтобы избавить его от горя. А я — я стал причиной его страданий! Как я смогу смотреть ему в глаза? Что сказать ему? (С болью.) Он хотел, чтобы я обещал... Что мне ответить ему?

Рут. Если ему от этого станет легче, — пообещай. Тебя это ни к чему не обяжет.

Эндру. Солгать ему, когда он умирает? Я не такой подлец. И какой смысл лгать? Ему известно, что я не люблю те­бя. (Решительно.) Нет! Солгать должна ты. Ты изуродо­вала ему жизнь. Попытайся хоть сейчас немного испра­вить зло, которое причинила ему. Ступай к Робу. Скажи ему, что ошиблась, что никогда меня не любила. Скажи, — мол, тогда была вне себя и не помнила, что говорила. Ска­жи что хочешь. Сними тяжесть с его души, заставь пове­рить в свою любовь.

Рут. Бесполезно. Он все равно не поверит.

Эндру (в бешенстве). Ты должна заставить его поверить, слышишь? Торопись, не то опоздаешь.

Она не может решиться.

(Умоляюще.) Рут, ради всего святого! Это твой долг. Ты никогда не простишь себе.

Рут (покорно). Хорошо. (С усилием поднимается и направляет­ся к спальне.) Ничего из этого не выйдет.

Эндру смотрит на нее с тревогой.

(Отворяет дверь и входит в спальню. Через минуту испу­ганно зовет.) Роб! Где же ты? (Входит обратно, дрожа от страха, оборачивается к Эндру). Энди, Энди, он ушел!

Эндру (не поняв ее, побледнел). Он уже...

Рут (прервав его, истерически). Его нет. Он ушел. Постель пуста, а окно открыто. Он, наверно, вылез через него во двор.

Эндру (вскочив, бросается в спальню и сразу же возвращает­ся оттуда в страшной тревоге). Скорей! Он не мог уйти далеко. Пойдем за ним. (Хватает Рут за руку и бежит с ней к выходу.) Скорее! (Открывает дверь.) Будем надеяться...

Выбегают, дверь за ними с шумом захлопывается.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Декорация первого действия. На востоке небо уже горит яркими красками. Вершины темных холмов сливаются с горизонтом. На них медленно появляются пламенеющие полосы света, но дорога окутана тенью, еще не рассея­лась дымка предутреннего тумана. Поле, расстилающее­ся на переднем плане, кажется заброшенным. По-видимо­му, его не обрабатывали с прошлого лета. Изгородь ме­стами разрушена. Яблоня засохла, голые ветви безжиз­ненны. Слева, шатаясь, входит Роберт. Споткнувшись, он падает недалеко от кювета и некоторое время лежит недвижимый. Затем, собравшись с силами, взбирается по откосу повыше, чтобы видеть, как восходит солнце, и ложится на землю. Слева на дороге появляются Эндру и Рут.

Эндру (оглядываясь вокруг). Вот он! Я знал, знал, что мы найдем его здесь.

Роберт (пытаясь сесть, устало улыбается им). А я-то думал, что удрал от вас!

Эндру (ворчит дружелюбно). А вот и не удрал, негодник, и мы сейчас отправим тебя снова домой, в постель. (Делает движение, чтобы поднять Роберта.) Зачем тебе понадоби­лось скрываться, а?

Роберт. Перестань, Энди. Перестань. Это невыносимо.

Эндру. Тебе плохо?

Роберт. Я умираю. (Падает навзничь.)

Рут, рыдая, опускается около мужа и кладет его голову к себе на колени.

Не пробуй поднимать меня, Энди. У меня пошла кровь горлом, когда я добирался сюда. Мне осталось-то несколь­ко минут.

Энди беспомощно смотрит на него.

(Беспокойно ворочает головой.) Вот теперь так. Теперь я вижу солнце. Я больше не мог оставаться в комнате. Мне казалось, я всю жизнь прожил взаперти. Я подумал — попробую встретить конец, как встретил бы его, если б у меня хватило мужества... осуществить мечту... Один, на широкой дороге, лицом к восходящему солнцу.

Эндру. Тебе нельзя говорить, Роб. Отдохни, и мы отнесем тебя домой.

Роберт. Все еще надеешься, Энди? Не надо. Я — знаю... (Пауза. Дышит с трудом, глаза его обращены на восток.) Как медлено поднимается солнце! А я не могу ждать дол­го... (Насмешливо.) Доктор сказал — уезжайте в далекие страны... там ваше спасение. Он прав. Я всегда знал — там мое спасение. Только уже поздно... в этом мире. Ну... а в том... я уж не упущу... чуда... (Приступ кашля сотря­сает его тело.)

Эндру (подавляя рыдания). Роб! (В бессильном гневе против судьбы сжимает кулаки.) Боже мой!

Рут рыдает и своим платком вытирает Роберту губы.

Роберт (голосом, странно звенящим от счастья). Не плачьте — это смешно. Поймите же — я счастлив, счастлив, отправляясь в дальний путь, свободен, свободен от фермы, сво­боден бродяжить... вечно! Даже холмы не запрут меня здесь. (Поднимается, опершись на локоть, с просветлев­шим, устремленным к горизонту лицом.) Смотрите! Как чудесно за холмами! Меня снова зовут голоса. (Восторженно.) И на этот раз я уйду. Я свободен! Это не ко­нец. Это начало моей дороги... за горизонт. Вы должны радоваться, радоваться за меня. (В изнеможении опус­кается.) Энди!

Энди наклоняется к нему.

Не оставь Рут!

Эндру. Клянусь тебе — я буду заботиться о ней!

Роберт. Рут много страдала. Помни, Энди... ради себя, ради нее... Помни: только через жертву обретешь... (Внезапно приподнимается, собрав последние силы, и показывает на горизонт, где над вершинами холмов появляется диск солнца.) Солнце! (С секунду неподвижно смотрит вдаль. Затем, задыхаясь от нового приступа кашля, с усилием произносит.) Не забудь, Энди!.. (Падает навзничь и за­тихает.)

Рут кричит от охватившего ее ужаса. Закрывает лицо ла­донями и поднимается на ноги.

Эндру (опускается на одно колено над телом брата, кладет руку ему на грудь, целует его в лоб и встает. Смотря пря­мо в лицо Рут, упавшим голосом). Кончено! (С порывом гнева.) А ты так и не сказала ему!

Рут (жалобно). Он был счастлив и без моей лжи.

Эндру (показывая на тело брата, которое разделяет их. Дро­жит от гнева). Это твоих рук дело. Ты убила его!

Рут (рыдая). Не надо, Энди! Перестань! Я ничего не могла по­делать. Он понимал, что и я страдаю. Он просил тебя — не оставить...

Эндру (с минуту смотрит на нее. Его гнев утихает, на лице появляется выражение глубокого сострадания. Смотрит на брата и голосом, полным горя, обращается к ней). Прости меня, Рут. Ради него, прости. Он был прав. Я никогда не забуду, что он сказал.

Рут отнимает от лица руки и смотрит на него, еще не понимая.

(Запинаясь.) Я... ты... мы оба с тобой натворили. Мы долж­ны помочь друг другу. Со временем мы поймем, что де­лать... (С отчаянием.) И, может быть, тогда...

Нельзя понять, слышит ли его Рут. Она молчит, при­стально глядя на него, подавленная, погрузившаяся в ту­пое отчаяние, не в силах почувствовать хоть какую-либо надежду.

Занавес

www.lib-drama.narod.ru

Поиск по сайту: