Зигмунд Фрейд. DR FREUD. A LIFE by Paul Ferris

--------------------------------------------------------

DR FREUD. A LIFE by Paul Ferris. London: "Pimlico", 1998

Издательство "Попурри", Минск, 2001

перевод с английского Е.А. Мартинкевич

--------------------------------------------------------

Посвящается Брину и Грифу Феррисам

Введение

Столетие тому назад немецкие поэты, журналисты и другие начитанные

люди, не имевшие отношения к медицинской профессии, узнали о существовании

одного психотерапевта. Это был человек среднего возраста, "старый, немного

жалкий на вид еврей", по его собственному сардоническому определению. С

выходом книги "Толкование сновидений" (1900) его популярность начала

постепенно расти, и еще задолго до смерти (которая последовала в 1939 году в

Лондоне) Фрейда знали или думали, что знают, практически все.

Утверждения о том, что Фрейд наилучшим образом "определил, в чем

основная причина проблем человека", звучат не более и не менее убедительно,

чем идеи современных ревизионистов, объявляющих его шарлатаном, который

искусно манипулировал имеющимися данными. Промежуточную позицию занимают те,

кто согласен со многими мыслями Фрейда, часто выраженными как бы между

прочим: так иногда находишь в романе или стихотворении строчку, которую

написал бы сам, если бы мог выразить это словами.

Я, сторонний наблюдатель, ближе к тем, кто не идеализирует Фрейда, но

видит в нем интересную и правдоподобную фигуру. "Шарлатан" - это, на мой

взгляд, сказано слишком сильно. Его скорее можно назвать "хитрым" и

"жестоким" - не пытаясь представить его в невыгодном свете, а, напротив, для

того, чтобы стало понятно, какие усилия он прилагал к объяснению

человеческой природы. Он считал, что эта цель оправдывает любые средства.

Несмотря на то что общая психологическая теория Фрейда в настоящее время

многими считается неверной, этот человек был чрезвычайно выдающейся

личностью.

Психоанализ настолько категоричен, что многие его сторонники с трудом

воспринимают любые возражения, и он подвергался нападкам с самого своего

появления. Яростная оппозиция, вполне возможно, и помогла психоанализу

оформиться, а Фрейду позволила играть роль мессии, преследуемого за свою

веру. Европейские психиатры яростно нападали на "выскочек", которые, как те

опасались, хотят переманить у них пациентов (в отличие от американских

врачей, скорее склонявшихся к тому, чтобы стать такими "выскочками" самим).

По мере распространения "фрейдизм" становился все более заметной мишенью.

Еще до первой мировой войны иконоборец Карл Краус, владелец венского журнала

"Факел", сочинял по поводу психоанализа едкие эпиграммы, иногда довольно

грубые: "Если человечество со всеми своими отвратительными недостатками -

это единый организм, то психоаналитик - его экскременты".

Фрейд и представители его движения в целом в ответ на подобную

враждебность провозгласили, что лишь "посвященные" способны понять систему

психоанализа. Отклонения в поведении пациента они называли "сопротивлением"

и причисляли к ошибкам, которые можно исправить лишь хорошей дозой все того

же психоанализа. Этот прекрасный трюк используется по сей день.

Если говорить о жизнеописании самого Фрейда, многие факторы, мягко

говоря, не способствуют его созданию. До семидесятых годов ни одному

человеку не хватило решимости заново исследовать подробности его жизни,

описанные двадцать лет назад в официальном трехтомнике Эрнеста Джонса. Те

же, кто имел возможность с научной точки зрения исследовать жизнь Фрейда с

другой стороны, обычно на это не отваживались. Подобное нелепое

"благоговение" привело к стремлению исключить "альтернативные" точки зрения,

до сих пор присущему некоторым специалистам. Кое-что об этом вы найдете в

главе 32.

Но куда более опасным, чем ограничения, навязываемые архивом Зигмунда

Фрейда, можно считать явное игнорирование исторических фактов. Сейчас

запоздалое внимание стали уделять исследованию общей цельности методов

Фрейда. Заново анализируют и его подход к известнейшим случаям и историям

болезни - в том числе "теорию совращения", а также случаи Анны О. (которая

не была его пациенткой) и Волчьего Человека. Тщательному исследованию

подвергаются и менее известные случаи - австрийка Эмма Экштейн, американец

Гарольд Фринк, - а также сексуальная сторона жизни ранних психоаналитиков, в

том числе самого Фрейда. По словам профессора Эдварда Тиммса на лондонской

конференции в 1993 году, "история психоанализа тщательно выхолощена", ее

"пишут те, кто лично заинтересован в укреплении репутации Фрейда". В общем,

интерес к Фрейду возрос, хотя главным образом не в профессиональной среде.

Хотя я и не подвергался психоанализу, написать биографию Фрейда мне

помог здоровый (или нездоровый) интерес к причудливым изгибам человеческой

психики, в том числе собственной. В детстве я решил, что если написать

латинскую букву "P", с которой начинается мое имя, под буквой "D", это

обозначает смерть (англ. "death") и, значит, этого сочетания нужно избегать.

Проблема решалась просто: небольшой пробел, и смерть побеждена. Такие

алогичные страхи и тайные ритуалы - напоминание о таинственном "ином мире",

который стал предметом исследования этого венского врача. Многие годы Фрейд

видел во всем вокруг себя знаки смерти - даже в номере телефона или комнаты.

Бывали периоды, когда он верил в телепатию. Даже став знаменитым, он не

избавился от привычной неуверенности.

Работа над книгой дала мне возможность понять, насколько необъятна эта

тема. Фрейд именно таков, каким вы хотите его видеть.

Бауруд и Лондон, 1993-1997.

Благодарности

Я хотел бы выразить благодарность сотрудникам архивов Британского

психоаналитического общества, в частности Джилл Дункан; Томасу Робертсу,

служащему архива "Зигмунд Фрейд копирайтс" в Уавенхоу в Эссексе; Эрике

Дэйвис и Майклу Молнару из Музея Фрейда; Ингрид Шольц-Штрассер и Дорис

Фрицше из дома Зигмунда Фрейда на Берггассе, 19, в Вене; Дэвиду У. С.

Стюарту и Роберту Гринвуду из библиотеки Королевского медицинского общества

в Лондоне. Энтони Стэдлен и Энтони Сторр, аналитики и авторы книг на самые

разные темы, давали мне продолжительные консультации, как и Хью Фримен, Эрик

Рейнер и Эдвард Тиммс. Ганс У. Лэндж, педантичный генеалог Фрейдов,

предоставил мне их генеалогическое древо и семейные истории. Идею книги

подал Кристофер Синклер-Стивенсон, чем я ему чрезвычайно обязан.

Я также хотел бы поблагодарить следующих людей: Стивена Барлей, Фреда

У. Баумана-мл. (библиотека конгресса), Джона Белофф, Вольфганга Бернера,

Джулию Кейв, Кристофера Кордесса, Райана Дэйвиса, Розину Дэйвис, Т. Дж.

Дэйвиса, Уолфорда Дэйвиса, Эсмонда Деваса, Элис Айслер, Георга Айслера,

Аллена Эстерсона, Элис Фельдман, Джона Ффорде, Армонда Филдса, Софи

Форрестер, Джоан Фримен, Софи Фрейд, Джона И. Гидо, Марлен Хобсбоум, Хэна

Израэльса, Мервина Джонса, Андреаса Кафку (Австрийская телевизионная

корпорация), Хайнца Качнига, Кроуфорда Кинена (Медицинский институт Джона

Хопкинса), Перла Кинга, Сью Кинг (библиотека Полицейского колледжа,

Брамсхилл, Хэмпшир), Харальда Леопольда-Левенталя, Карен Левеллин, Джона

Мак-Гэрри, Джеффри Мэссона, Питера Натана, Тома Филби, Дайлис Рейнер, Дж.

Рассела Риса, Пола Риса, Глорию Роберте (Федерация планируемой рождаемости

Америки), Чарльза Райкрофта, Вильгельма Шлага, Тома Скотта, Рикардо

Штайнера, Питера Суэйлза, Эдит Вольцль, Джона Риддингтона Янга.

Миссис Хелен Фринк Крафт позволила мне воспользоваться бумагами Горация

У. Фринка и Дорис Бест Фринк, а также корреспонденцией Горация У. Фринка в

собрании бумаг Адольфа Мейера; находящемся в медицинских архивах Чесни

Медицинского института Джона Хопкинса в Балтиморе (штат Мэриленд),

попечителям которых, я тоже выражаю благодарность.

Еще не были упомянуты некоторые библиотеки и архивы, сотрудникам

которых я также выражаю свою признательность: архивы Британской медицинской

ассоциации. Институт Лео Бека, Институт истории медицины "Wellcome",

библиотека Винера в Лондоне; библиотека университета Джона Райлендса в

Манчестере; а также публичные библиотеки городов Саутпорт и Кросби.

Я благодарен следующим лицам за разрешение воспользоваться материалом,

защищенным авторскими правами: "Faber & Faber Ltd" за разрешение

процитировать девять строк из стихотворения Одена "В память о Зигмунде

Фрейде" из "Собрания коротких стихотворений", "Estate of W. H. Auden", 1966;

издательству "Harvard University Press" за разрешение использовать цитаты из

"Полного собрания писем Зигмунда Фрейда Вильгельму Флису за 1887-1904 гг.",

переведенного и отредактированного Джеффри Муссаефф Мэссоном, "Belknap

Press", "Harvard University Press", 1985; из "Переписки Зигмунда Фрейда и

Шандора Ференци", тома 1, под ред. Эвы Брабант, Эрнста Фальзедера и Патриции

Джампери-Дейч, перевод Питера Т. Хоффера, и тома 2, под ред. Эрнста

Фальзедера и Эвы Брабант, перевод Питера Т. Хоффера, "Belknap Press",

"Harvard University Press", 1993; из "Полной переписки Зигмунда Фрейда и

Эрнеста Джонса за 1908-1939 гг.", под ред. Р. Эндрю Паскаускаса, "Belknap

Press", "Harvard University Press", 1993 и 1996; и из "Писем Зигмунда Фрейда

Эдуарду Зильберштейну за 1871-1881 гг.", под ред. Уолтера Белича, перевод

Арнольда Дж. Померанса, "Belknap Press", "Harvard University Press", 1990;

"Estate of Karl Jung", издательства "Hogart Press" и "Routledge & Kegan

Paul" за разрешение использовать цитаты из сборника "Письма Фрейда и Юнга:

переписка между Зигмундом Фрейдом и К. Г. Юнгом" под ред. Уильяма Макгира,

перевод Ральфа Манхайма и Р. Ф. С. Халла, "Hogart Press" и "Routledge &

Kegan Paul", 1974; "Mark Paterson & Associates" за цитаты из "Стандартного

издания всех работ по психологии Зигмунда Фрейда" ("Hogart Press", Лондон, и

"W. W. Norton & Co.", Нью-Йорк, 1953-1974); из неопубликованных материалов

Зигмунда Фрейда, А. У. Фрейда и др., по договоренности с "Mark Paterson &

Associates".

Для определения владельцев авторских прав на материал были приложены

все усилия. Я глубоко сожалею, если произошли какие-либо неумышленные

опущения. В этом случае будут внесены исправления в следующих изданиях.

Глава 1. Сказки Венского леса

Девятое издание путеводителя по Австрии Бедекера 1900 года, написанное

в эпоху, когда люди были гораздо увереннее в себе, рассказывает об этих

местах авторитетно и даже категорично. Одна из страниц содержит описание

краткой экскурсии из столицы к вершине находящейся неподалеку горы под

названием Каленберг. Автор одним махом разделывается с описанием троп,

таверн, виноградников и пейзажей. С высоты четырехсот восьмидесяти метров в

ясную погоду на востоке видны вершины Карпат, а на юго-западе - Альпы.

И наконец, в центре обширного вида (900 кв. м) вы видите столицу, Вену,

с новым Дунайским каналом и пятью мостами.

Подняться наверх можно по-разному: например, подъехать паровозом до

Нуссдорфа в Девятнадцатом округе и отправиться вдоль аллеи "по тенистой

тропе под названием Бетховенганг (аллея Бетховена) с бронзовым бюстом

великого композитора, который часто проводил тут время". Тенистая тропа и

бюст остались там по сей день - потемневший от непогоды памятник возвышается

над кустами с багряными ягодами, падающими на постамент. Мимо проносятся

мальчишки на велосипедах. Слышен запах жареного мяса - где-то на лужайке

перед домом делают барбекю.

Должно быть, десятки тысяч людей прошли этим путем, чтобы отдать дать

уважения композитору. В то время люди считали, что и статуи, и портретные

фотографии могут о многом рассказать. Среди них не раз бывал молодой Зигмунд

Фрейд, который любил прогулки по пригороду Вены, потому что не мог позволить

себе никаких других. До нас дошел его рассказ об одной из таких прогулок в

1882 году, когда он водил по знакомым местам свою немецкую возлюбленную,

Марту (она была родом из Гамбурга). Их сопровождала сестра Марты, Минна. В

этот летний день они отправились вверх по аллее Бетховена, где, без

сомнения, любовались бюстом, установленным два десятилетия тому назад, и

говорили о жизни композитора в Вене. Но Зигмунд, двадцатишестилетний врач

без гроша в кармане, думал о другом. Его влюбленный взгляд не мог не

направляться в сторону Марты, когда та отворачивалась и подтягивала чулки.

Похоже, она делала это слишком часто. Фрейд даже год спустя упоминал о

чулках в письме к Марте, извиняясь за свою дерзость, причем воспоминания ему

были явно приятны. Даже в то пуританское время подобное действие едва ли

заслуживало внимания, но половое развитие Фрейда никак нельзя было назвать

ранним.

Вокруг Каленберга и холмов в его окрестностях раскинулся буковый

Венский лес. Когда-то он служил для охоты императора, а теперь является

пристанищем любителей пикников, хотя многие считают подобные леса

"ненастоящими" - слишком уж близко к городу они расположены. Доктор Фрейд с

детьми собирал там грибы. На той девушке из Гамбурга он все-таки женился.

Сначала они жили в квартире на бульваре, и он удачно начал карьеру частного

врача - впрочем, судя по снам, подобная карьера едва ли казалась ему

удачной. Когда тайны воображения Фрейда (по крайней, мере, частично) стали

достоянием читателей, оказалось, что в его снах содержатся воспоминания о

бедном отце семейства Фрейдов, жившего то в одной, то в другой квартире в

еврейском квартале. Присутствует там и собственное желание Фрейда преуспеть

в жизни.

Долгие летние каникулы, которым венцы придают большое значение, Зигмунд

и Марта вскоре смогли проводить всей семьей в Земмеринге, горном районе в

восьмидесяти километрах к юго-западу от столицы. Обычно они останавливались

в Рейхенау, деревушке на высоте пятисот метров над уровнем моря, где

когда-то добывали железо. Фрейд поднимался на пустынные горные плато в

твидовом костюме, воротничке и галстуке - так ходили все мужчины даже во

время отдыха. Одним из его излюбленных мест была "Снежная гора", Шнееберг,

самая высокая вершина в Нижней Австрии (более двух тысяч метров). Эта

удивительная пустыня, взмывшая в небо, - та часть Альп, которая видна в

ясную погоду с венской горы Каленберг.

Гористая местность нравилась Фрейду. Австрийцы, как и швейцарцы,

относятся к горам приблизительно так же, как британцы к побережью. В Вене

говорят с оптимизмом: "В горах нет греха". Во время очередного летнего

отдыха в Земмеринге, в 1893 году, с Фрейдом произошло одно событие на горе

Ракс, что рядом со Шнеебергом. Это событие было в истинном духе психологии

Фрейда: яркое, немного странное, без свидетелей. К нему подошла дочь хозяина

таверны, мрачный подросток, и попросила совета по поводу приступов тревоги.

Фрейд быстро разобрался, в чем ее проблема. У нее был "дядя" (на самом деле

отец), который занимался сексуальными домогательствами по отношению к ней и

ее кузине. Симптомы девушки, решил Фрейд, невротичны. Они воспроизводят ту

тревогу, которую она чувствовала, если получала удары от отца-дяди. Фрейд

использовал эту историю в одной из своих книг, и "Катарина --" стала

известной фигурой в психологической литературе.

Возможно, Фрейд немного изменил события, чтобы повествование походило

на литературный рассказ (а оно воспринимается именно так), но Катарина

действительно существовала. Ее звали Аурелия Кроних, и есть даже ее

фотография вместе со злым отцом Юлиусом, человеком с небольшими усами,

вызывающими ассоциацию с Гитлером. Личность девушки и фотографии были

обнаружены век спустя Питером Суэйлзом*, самостоятельным

исследователем-фрейдистом, который прослеживает развитие мысли Фрейда от

одной истории к другой, проверяя их правдивость с такой же беспощадной

изобретательностью, с которой работал сам Фрейд.

* Питер Дж. Суэйлз, родился в 1948 году в Хейверфордвесте (Уэльс),

закончил местную среднюю классическую школу, а позже, после "духовного

кризиса", оказался в Нью-Йорке и превратился в лабораторию по изучению

Фрейда, состоящую из одного человека.

Фрейдисты уделяют огромное внимание этим ранним годам, времени

становления идей психоанализа. Сложно отделить человека, который встретился

на горной вершине с Катариной и наблюдал на аллее Бетховена, как Марта

Бернейс поправляет одежду, от многократно описанного устоявшегося образа.

Немного помогают биографу места, где он бывал: природа, комната с

сохранившейся обстановкой - хотя зачастую эта помощь лишь мнимая.

Фрейд хотел изменить мир, дав ему универсальную теорию человеческого

поведения, и нельзя рассматривать этого ученого вне его веры в то, что это

возможно и что именно он в состоянии это сделать. Любой человек подобными

амбициозными заявлениями вызывает скептическую реакцию. А попытка Фрейда

была поистине грандиозна. Возможно, в конце концов оказалось, что вся

человеческая природа ему не по плечу, но его комментарии по поводу нашей

жизни полны остроумных догадок и ответов на многие вопросы. Некоторые

вопросы в его книгах превращаются в новые загадки, и все же они помогают нам

больше узнать о себе. Если он и пользовался любыми средствами - обманом,

хитростью - для достижения своих целей, то не больше, чем остальные

изобретатели. Лишь неординарный человек мог со всем этим справиться - некий

Эдип (которым он себя представлял), знающий ответ на загадку Сфинкса. Фрейд

не тот, каким кажется.

Среди лугов и виноградников ниже по склону горы Каленберг и на

окрестных холмах находились первоклассные имения. Одно из них - "Шлосс

Бельвю", дом, расположенный на высоте почти пятисот метров над уровнем моря.

Он связан с именем Фрейда. В путеводителе Бедекера об этом здании ничего не

сказано. Там можно прочитать лишь о Гринцинге, деревне в полутора километрах

от этого места (ресторан "Бергер", тенистый сад и хорошее вино), а также

найти упоминание о "многочисленных виллах". Теперь в этом месте

заканчивается трамвайная линия Вены, а в тенистых садах туристы поглощают

"хойригер", молодое вино местного производства. Аллея Бетховена находится

всего в восьмистах метрах к востоку.

Сразу под Гринцингом находится публичный парк. Именно в этих местах

располагалась турецкая армия, которая многие месяцы держала осаду Вены в

1683 году. В одно осеннее утро имперская армия с польскими союзниками вышла

из-за Каленберга и разбила турок. Несмотря на это, два последующих столетия

Вена по-прежнему опасалась вторжения с востока и не убирала крепостных стен,

строясь преимущественно под их защитой. Когда Фрейд был ребенком, военные

как раз уступили городу участки земли за стенами и Вена была охвачена манией

строительства. Но к концу его жизни, в 1937 году, когда нацисты были

практически у ворот Вены, Фрейд проводил параллель с 1683 годом, с грустью

констатируя, что на этот раз из-за Каленберга никакие союзники не появятся.

В 1896 году Фрейду не хватало средств для семейного отдыха, поэтому он

решил отказаться от Альп и провести лето в районе Каленберга. "Бельвю",

принадлежавший семье Шлагов, не был ни гостиницей, ни рестораном, и

владельцы считали его пансионом, "домом для гостей". Конечно, гости платили,

но это тщательно маскировалось. Здание было необычным, приземистым, почти в

итальянском стиле с фасада, а верхний этаж с обеих сторон венчали тонкие

башни. Оно было построено в начале века для развлечений - приемов, балов,

азартных игр, - и поэтому комнаты были необычайно просторными. В задней

части было два крыла, прятавшихся за плохо гармонировавшим со всем зданием

фасадом. Бросались в глаза три больших окна наверху с видом на Вену. В этих

комнатах жили наиболее почетные гости. Фрейды имели хорошую репутацию, но в

то время их имя значило немного, и в семействе Шлагов сохранились лишь

крайне незначительные воспоминания об этих постояльцах. Над окнами

красовалась надпись крупными и не слишком изящными буквами: "Belle Vue"

("Бельвю").

Фрейды отправились туда рано, в конце мая. Без сомнения, они наняли

повозку для служанки и багажа и закрытый экипаж для себя и пятерых детей.

Марта носила с марта шестого ребенка, чему они были не особо рады. "В

понедельник мы переезжаем на Небеса", писал Фрейд другу. Химмельштрассе, или

"Небесная улица", - это дорога, ведущая из Гринцинга в имение "Химмель"

("Небеса"), расположенное выше на холме. "Бельвю" находилось как раз на этой

дороге. Впрочем, Фрейд был в то время далек от "небесной жизни". Пока не

началось лето, он постоянно ездил оттуда в городскую квартиру (в то время на

Берггассе, или "Горной улице"). Там его ждали пациенты, а значит, и деньги.

Фрейд чувствовал себя этой весной не слишком уверенно. У него

уменьшилось желание работать обычным врачом, но деньги были тем не менее

нужны. А у него уже появлялись идеи, над которыми вскоре начнут смеяться

жестокие венские коллеги. За несколько дней до отъезда семейства в "Бельвю"

он признался другу, берлинскому врачу Вильгельму Флису, что "такой человек,

как я", не может жить без всепоглощающей страсти. Он утверждал, что нашел

эту страсть в психологии. Изучение "мыслительных функций", сказал он,

нормальных и аномальных, превратилось для него в вечного тирана.

Похоже, эта страсть не подпитывалась никакими особыми внешними

обстоятельствами. Ее растил в себе сам Фрейд, как и все, что с нею связано:

поиск мельчайших подробностей о том, как работает человеческий разум и как

можно лечить его расстройства. Клинический материал доктора Фрейда был

невелик. Он состоял из разрозненных случаев невротических венцев среднего

класса, которыми он занимался в течение девяти лет. Именно такие клиенты

давали основную работу подобным врачебным практикам. Их проблемы были

достаточно реальны, но лечение проводилось наугад.

Настоящих умалишенных обычные врачи не лечили. Состоятельные

душевнобольные оказывались в частных клиниках, а бедные - в неприглядных

больничных палатах. Считалось, что они наследовали "дурную кровь" от

родителей, и о них благополучно забывали. Невротики, "легкораненые"

психиатрии, чаще подвергались лечению, потому что были "более нормальны". К

ним относились люди, страдающие от приступов страха и фобий - те, кто боится

лошадей или темноты, считает себя неполноценным, страдает от необъяснимого

несварения желудка, болей в спине и слабости ног. Для них не существовало

конкретного диагноза, кроме малопонятного популярного слова "неврастения"

или, в тяжелых случаях, "истерия". Это заболевание тоже было не очень

понятно медицине. В девятнадцатом веке оно встречалось часто, особенно среди

женщин среднего класса, и многое связывают его с образом жизни, который они

вели.

Транквилизаторов или антидепрессантов не было. Для большинства врачей

пациенты с "больными нервами" почти не относились к настоящей медицине,

хотя, что немаловажно, приносили неплохой доход. Фрейд тоже брал с них

деньги, но обращал внимание и на то, что они ему говорили. Наблюдения

вызвали в нем интерес к личностям пациентов, которые были "не в себе".

Природа человеческого сознания была предметом многих философских дебатов в

девятнадцатом столетии. К тому времени когда Фрейд начал работать, у

психологов и психиатров появилась профессиональная заинтересованность в этом

вопросе; многие были уверены в существовании подсознательной, или

бессознательной, части мозга. Почти все люди принимали идею о делимости

сознания как должное. Когда Томас Харди написал в книге "Возвращение на

родину", что "людей что-то уводит от выполнения намерений даже тогда, когда

они их выполняют", он выразил прописную истину, известную его читателям

викторианской эпохи, 1878 года. Что же сделал Фрейд? Он воспользовался этим

развивающимся понятием о существовании некоего сознания внутри сознания и с

помощью интуиции и наблюдений стал создавать всеобъемлющую систему,

построенную на исследовании невротиков, но призванную объяснить человеческое

поведение в целом.

Задача оказалась не из легких. Нужно было разобраться хотя бы со своим

собственным разумом, который представлял собой всего лишь часть общей тайны.

"Внутреннее восприятие нельзя считать 'доказательством'", - писал он своему

другу Флису. Ему часто бывало не по себе. Впрочем, это его не останавливало.

Его заявления не становились более правдоподобными от убеждения, что

это "второе я" в основном сосредоточено на сексе. Первая книга Фрейда,

"Этюды по истерии", написанная вместе со старшим коллегой, имя которого

стояло на титульном листе первым, была опубликована в том же месяце, в мае

1895 года, и содержала странное примечание курсивом: "Истерики в основном

страдают от воспоминаний". (Одной из пациенток, описанных в книге, стала

Катарина, та девушка с горы.) Размышления Фрейда о природе этих воспоминаний

не были выражены в этой книге достаточно четко, но, очевидно, он уже тогда

считал, что они связаны с сексуальными вопросами.

Секс, с его точки зрения, занимал основное место и в менее серьезных

психических расстройствах, таких как неврастения, при которой люди "имели

проблемы с нервами". Либо рассказы пациентов, либо собственные идеи - Фрейд

намекал на первое, факты же говорят о втором - приводят его к осуждению

мастурбации и использования презервативов и утверждению, что это опасно,

портит людям нервы и расстраивает их рассудок. Врачи и священники часто

осуждали все, что делало из секса не обязанность, а удовольствие. Фрейд не

считал (а если и считал, то не выражал этого открыто) подобные вещи

аморальными. Он просто утверждал, что они вредны и вызывают неврастению.

Поскольку в Вене было достаточно много процветающих горожан среднего класса,

которые страдали от нервных расстройств и делали в прошлом массу запретных

вещей, этот вывод можно было применить к очень многим пациентам. Но не стоит

утверждать, что Фрейд - это врач, изобретающий лечение на пустом месте. Он

верил, что у него в руках истинный ответ, ключ ко всем загадкам.

Этот вопрос интересовал его и с личной стороны. Сам он был отцом

пятерых, уже почти шестерых детей, а его жена страдала от постоянных

беременностей. Это наводило его на мрачные мысли о контрацепции. Вспышки

оптимизма (он "дико и нетерпеливо" ждал прихода весны, как он писал

берлинскому другу в апреле) чередовались с приступами уныния. Неровный пульс

и жжение в груди сделали из него ипохондрика. Он принимал кокаин и много

курил. Ему было тридцать девять, а он был уверен, что умрет в пятьдесят

один, потому что эта дата имела для него некое таинственное значение. Фрейд

понимал, что сам страдает от невроза.

"Бельвю" летом позволяло ему отдохнуть от города. Городская пыль не

достигала этих лугов и садов. Северо-восточный ветер приносил с собой слабые

звуки музыки - это по четвергам и воскресеньям играл военный оркестр в

гостинице "Каленберг". Кроме этого, едва ли что-то нарушало покой в имении.

На тех, кто сворачивал в их сторону с Химмельштрассе без разрешения, громко

кричал в рупор господин Шлаг.

В июле Фрейд бывал там чаще. В перерывах между прогулками и сбором ягод

он размышлял об историях о сексуальных впечатлениях детства, услышанных от

пациентов (или угаданных в их разговорах). Его беспокоило и другое. Во время

предыдущей беременности у его жены появились тромбы в венах ног, и Фрейд

боялся повторения. По сегодняшним меркам, это была все еще молодая женщина,

которой 26 июля исполнялось тридцать четыре года. В "Бельвю" по этому поводу

устраивали праздник. 23 июля один друг и молодой коллега Фрейда, Оскар Рие,

навестил их и заметил, что одна из пациенток Фрейда, Ирма, не получает

правильного лечения.

Беременность Марты, приближающийся день рождения, посещение коллеги,

беспокойство о размере залов в "Бельвю" и профессиональные проблемы - все

это уже готово было вылиться в сон, который Фрейд сделал знаменитым. Он

утверждал, что смог разгадать его значение, и использовал это как первое

подтверждение тому, что сны - серьезная область научных исследований. Вскоре

сны станут необходимыми для его новой, еще никому неизвестной психологии.

Фрейд считал, что сны отнюдь не так неразборчивы, как кажется, и позволяют

узнать многое о том, кто их видит, если знать их язык. Фрейд считал, что его

знает.

Сон в "Бельвю" был очень драматичным, а драматичность всегда была

частью успеха теорий Фрейда. Фрейд увидел его рано утром 24 июля. Он стоял в

большом зале, таком как в "Бельвю", и принимал гостей, среди которых была

пациентка, которой он дал вымышленное имя Ирма. Ее состояние беспокоило его.

Он посмотрел на ее горло и увидел странные язвы. Там были другие врачи, с

которыми он обсуждал этот случай. Они решили, что инфекция у Ирмы вызвана

недавней, инъекцией, которую, вероятно, сделал доктор Рие грязным шприцом.

Вот и все. Спустя четыре года, в конце века, стремясь завоевать

внимание читателей немедицинских профессий, Фрейд опубликовал этот сон в

книге "Толкование сновидений". Сон описывался несколькими сотнями слов.

Фрейд назвал его "сном-образцом" и тщательно исследовал, в то же время

посвящая читателей в "мельчайшие подробности" своей жизни.

Мысли, вызванные сном, были связаны с компетентностью Фрейда как врача.

Мнимый тромбоз Марты - с подкожным уколом, сделанным Ирме. Все эти

ассоциации занимают много страниц, причем фрейдисты добавляют к ним все

новые. Для Фрейда это был сон о его профессиональном мастерстве, о сравнении

с коллегами, который позволил ему сделать вывод, что не он виноват в

состоянии Ирмы. "Сон представлял собой определенное положение вещей, которое

я бы предпочел иметь. Таким образом, его содержание было исполнением

желания, а его мотив - самим желанием". Фрейд сделал это одной из аксиом

своей теории. Он был убежден, что нет снов без целей, что они всегда

представляют собой попытку исполнить желание, пусть и не всегда явное. Это

давало ему конкретные знания, которые можно было использовать для оценки

снов, рассказываемых ему пациентами.

Действительно ли связаны сны с исполнением желаний или нет (большинство

ученых в настоящее время несогласны с Фрейдом), эти "мельчайшие подробности"

открыли о том, кто видел этот сон, больше, чем он намеревался открыть. Фрейд

был скрытным человеком, но постоянно оставлял какие-то подсказки, которые

позволяют узнать что-то его жизни: в снах, в письмах, в объемных трудах.

Друзья отговаривали его от этого, но он не мог избавиться от

автобиографичности, и многие "научные" работы, которыми он хотел покорить

весь мир, полны намеков и иносказаний. Жизни большинства людей видны через

внешние события. Почти вся жизнь Фрейда происходила внутри него, и,

возможно, именно это бессознательное желание, открыть побольше - если

остального биографам покажется мало - заставляло его сообщать о себе то, что

не всегда характеризовало его с лучшей стороны.

Сон об Ирме и комментарий говорят о том, что он испытывал чувство вины.

Беспокоила ли его склонность Марты к тромбозу? Или то, что, воздерживаясь от

половых сношений после рождения пятого ребенка в 1893 году (он не хотел

использовать контрацепцию), он снова зачал ребенка в марте 1895 года? "Я

снова человек с человеческими чувствами", - торжествующе пишет он доктору

Флису 15 марта, день или два спустя после той ночи, когда, скорее всего, был

зачат шестой ребенок.

Были и другие моменты, которые могли вызвать чувство вины. Под именем

Ирмы скрывалась Эмма Экштейн, пациентка с нарушениями менструации. Фрейд

подверг ее анализу и, возможно, подумал, что ее проблемы вызваны

мастурбацией. Ранее в том же году он отослал ее к доктору Флису, который был

не менее изобретателен, чем сам Фрейд, и считал, что между носом и половыми

органами есть "симпатизирующая" связь (медицина в то время была странной

наукой). Флис провел операцию на носе Экштейн, но сделал ее плохо. По

возвращении в Вену у нее несколько раз были кровотечения, от которых она

чуть не умерла. На людях Фрейд не хотел и слышать ни одного слова осуждения

в адрес Флиса, этого коллеги-новатора, в дружбе которого он так нуждался. Но

сон - совсем иное дело.

"Инъекция Ирмы" была поворотной точкой для Фрейда. Это был сон, как мы

уже говорили, человека средних лет с творческими наклонностями, отчаянно

пытавшегося в одиночку разгадать человеческую природу. Этот сон

продемонстрировал ему, что может рассказать бессознательное. Возможно, он

увидел его как бы "специально". У пациентов часто бывают именно такие сны,

которые нужны аналитику. В течение нескольких лет после 1895 года мозг

Фрейда услужливо предоставлял ему все новые сны, необходимые для понимания

самого важного пациента - себя самого.

В июне 1900 года в письме Флису (снова из "Бельвю") Фрейд размышляет о

том, будет ли там "однажды" мраморная табличка с надписью:

В этом доме 24 июля 1895 года

доктору Зигмунду Фрейду

открылась тайна снов

На это потребовалось много времени, но мечта Фрейда почти в точности

сбылась в 1977 году, на сто двадцать первую годовщину его рождения. На краю

места, которое когда-то было лугом "Бельвю", на склоне со стороны Вены, была

установлена табличка на пьедестале. На ней написана именно та фраза из

письма Флису. Но она стоит посреди пустоты - имения "Бельвю" больше нет.

Семья Шлагов оставила поместье очень давно. После них там размещался

детский санаторий, а в 1945 году были расквартированы русские солдаты.

Некоторое время там жили беженцы с востока. Позднее кто-то пытался

восстановить развалины и сделать из них ресторан, но безуспешно. В конце

концов здание снесли. Теперь "Бельвю" - это лишь название места между двумя

долинами. Там, где стоял дом, осталась лишь неровная земля да несколько

деревьев.

Глава 2. Дорога с востока

Представьте себе дорогу. По ней едет телега с двумя бедно одетыми

мужчинами. Они возят крашеные ткани в самый холодный уголок Европы, а в

обмен - шерсть и мед. Эта картина - мир, откуда Фрейд был родом. Сороковые

года девятнадцатого века. Лошадь еле идет, погода ужасная. Перед ними

пятьсот-шестьсот километров пути. Карпаты стоят на пути теплых южных ветров.

Где-то вдали, похоже, воет волк. Достоверных случаев гибели путешественников

от зубов волков мало, но, несомненно, в далекой Галиции сто пятьдесят лет

назад "Wanderjuden", странствующие евреи, очень рисковали. С волками или без

них, это мероприятие представлялось достаточно унылым.

Телега ехала по землям, принадлежавшим Австрийской империи. Ее власть

простиралась на восток от Вены по всей Богемии, Моравии, Силезии, Венгрии и

даже Галиции, которую империя купила у Польши в восемнадцатом веке. По

сравнению с Веной, городом дворцов и скрипок, Галиция была грязным глухим

захолустьем. Правительство посылало туда солдат, чтобы поддерживать порядок,

и чиновников, чтобы собирать налоги, особенно с евреев, двести тысяч которых

перешли к империи вместе с Галицией. Их "приобретение" удвоило общее

количество еврейского населения империи. В Вене к людям с востока относились

с подозрением, евреи же вызывали неприязнь в любом месте, потому что были не

такими, как все. Евреи из Галиции встретились с суровыми законами и

налогами, призванными сделать их "приобретение" выгодным, а также по

возможности сдерживать их рост. Были введены налоги на свадьбы, свечи и

кошерное мясо. Веру объявили подчиненной государственной религии, римскому

католицизму. Платить приходилось даже за фамилии: в 1787 году галицийским

евреям было приказано сменить фамилии на немецкие, и за хорошую фамилию -

Блументаль ("долина цветов") или Шенберг ("прекрасная гора") - стоило дать

чиновнику взятку.

Путешественники в телеге - старик по имени Сискинд Хофман и молодой

человек Якоб Фрайт, или Фрейд, - старались не поднимать глаз на всех людей в

форме, и не потому, что они нарушали закон (их временные паспорта, готовые к

проверке, лежали в непромокаемой тонкой клеенке), а потому, что старались

выглядеть как можно более незаметно. У евреев было еще меньше прав, чем у

польских крестьян. До нас дошли сведения о путешествиях Сискинда и Якоба

лишь потому, что австрийские бюрократы питали сильную привязанность к

всевозможным разрешениям и паспортам и не расставались со своими записями

даже после исчезновения самой империи.

Фамилия Фрейд (Freud) в переводе с немецкого означает "радость" -

возможно, тот, кто ее себе придумал, вложил в нее свою надежду на лучшее

будущее. Якоб Фрейд жил в трудное время, хотя этого, возможно, и не понимал.

На протяжении целой тысячи лет Восточная Европа была заполнена самыми

разными народами, постоянно перемещающимися внутри автократических империй -

турецкой, русской, австрийской. Национальные различия порождали массу

предрассудков, а евреи, всегда заметные и легко отличимые, страдали больше

остальных. С древних времен христиане преследовали их как народ, распявший

Христа. Евреям не давали учиться, принуждая их к самодостаточности. Они

научились торговле и финансам, но этот мудрый поступок вызывал зависть.

Зависть пробуждал и острый еврейский ум, прививавшийся культурой, в которой

учение уважалось, а способные мальчики изучали религию, получая деньги от

более состоятельных евреев.

Чем "восточнее" был еврей, тем больше подозрений он вызывал. Эта

тенденция сохранялась в течение девятнадцатого и даже двадцатого столетия,

когда население стало передвигаться с востока на запад, и "ассимилированные"

- западные - евреи решили, что от восточных евреев ("Ostjuden") нужно

держаться подальше. Среди всех евреев империи галицийские вызывали

наибольшую неприязнь. Даже в 1840-х годах в Вене были евреи, которые считали

своих галицийских собратьев дикарями с жирными волосами, которые говорили на

странном диалекте, идише, а не на порядочном немецком языке. Эти мысли

влияли и на Зигмунда Фрейда. Его родителям в конце концов удалось немного

выбиться в люди, еще до его рождения поселившись в Моравии, далеко к западу

от Галиции. Будучи подростком, неравнодушным к политике, он не раз

уничижительно отзывался в адрес евреев, не принадлежавших к его группе.

Путеводитель Бедекера 1900 года отмечает, что почти все магазины и

таверны в Галиции содержатся евреями: "Они отличаются одеждой и прическами

от других жителей, а те презирают их, но в финансовом отношении зависят от

них". В том же путеводителе упоминается северная железная дорога по Галиции,

проходящая через Тарнополь (на территории современной Украины) в Освенцим

(на территории Польши). Сорок лет спустя нацисты оккупировали Польшу и

"онемечили" географические названия. Освенцим стал Аушвицем. Зигмунд Фрейд

родился неподалеку от границы Моравии и Силезии, в часе-двух езды на

современном транспорте от Освенцима и разрушенных крематориев. Четыре его

сестры, которым к тому времени было больше восьмидесяти, были убиты в

газовой камере в 1942 году - три года спустя после того, как он умер в

Лондоне в собственной постели. Некоторые утверждают, что Розу убили в

Аушвице, а Паулу, Митци и Дольфи - в концлагерях севернее. История жизни

Фрейда сопровождается зловещим стуком костей.

Якоб, 1815 года рождения, стал отцом Зигмунда. Иначе едва ли кто-то

вспомнил бы о той телеге. Старик Сискинд Хофман был дедушкой Якоба по

материнской линии, старше его лет на сорок. Отец Якоба, Соломон, тоже

помогал Сискинду. Соломон оставил слабый след в истории, но мы знаем, что у

его сына был спокойный, решительный и оптимистичный характер. Скорее всего,

торговлей занимались Хофманы, а не Фрейды. В 1844 году Сискинд подал

заявление о снижении налогов, утверждая, что ему семьдесят шесть (для

большего эффекта накинув пару лет), он "согбен старостью" и едва может

работать, У Якоба были свои поводы просить снижения налогов. Он был "всего

лишь начинающим", торговля у него была "незначительная". Чиновники слышали

подобные вещи не раз, и на прошение был дан отрицательный ответ.

Фрейды были родом из Галиции, и их происхождение прослеживается до

восемнадцатого столетия. Галицийский Тизмениц (теперь польская Тисменица)

был местом рождения Якоба. Это маленький торговый городок в шестидесяти

километрах от русской границы, находившийся на дороге, ведущей с севера на

юг (а в этой стране главные имперские дороги шли с востока на запад). Якоб

(у которого было два брата и сестра) был грамотным человеком. Тизмениц

являлся чем-то вроде центра еврейского образования. Образование Якоба,

скорее всего, было религиозным (у евреев это было тщательным изучением

Библии и Талмуда). К концу обучения Якоб мог читать на иврите, но в работе

использовал немецкий.

В 1832 году, еще до того, как ему исполнилось семнадцать, Якоба женили

на некой Салли Каннер. В то время евреи часто устраивали женитьбу детей в

раннем возрасте. Ему не было и восемнадцати, когда у него появился сын,

Эммануил, а через год еще один, Филипп. Еще два ребенка, похоже, умерли в

младенчестве.

Двадцать лет, пока его сыновья росли, Якоб путешествовал и торговал -

по крайней мере, так предполагают. Его дед жил на западе в другом торговом

местечке, моравийском Фрейбурге (теперь город Пршибор в Чехии), но

официальным местом жительства оставался Тизмениц, Во Фрейбурге им нельзя

было жить без временного разрешения. В Моравии евреев было меньше, а

население в основном говорило на немецком или чешском. Западная культура

была ближе - всего в двухстах километрах к юго-западу по имперской дороге

находилась Вена. По данным одного документа, написанного в апреле 1844 года,

Сискинд в течение нескольких десятилетий постоянно посещал Фрейбург. Для

ведения дел он снимал комнату и два подвала, а сам жил в городской

гостинице. Без сомнения, так же поступал и Якоб. По галицийским меркам это

были вполне процветающие почтенные люди.

Личная жизнь Якоба остается загадкой. Была ли Салли жива, и растила ли

она детей в Тизменице? Возвращался ли Якоб каждую осень домой с подарками и

рассказами-небылицами о своих путешествиях? Как бы то ни было, в середине

века его жизнь коренным образом изменилась, как и жизнь многих других людей.

В 1848 году по Европе прошли давно предвиденные революции и повлекли за

собой реформы. Австрия уже пережила немало неприятных дней во время

крестьянского бунта в Галиции в 1846 году. Теперь революция захлестнула и

Вену, а в октябре имперский суд и правительство бежали из столицы. Через три

недели они вернулись и казнили бунтовщиков; но все-таки стали немного

покладистее.

Австрия начала двигаться к индустриальному обществу, и побочным

продуктом этого изменения стало улучшение положения евреев. В 1848 году

Якобу все еще нужно было подавать новое заявление на то, чтобы провести

некоторое время во Фрейбурге, но четыре года спустя он переехал туда на

постоянное жительство. С ним поехали его сыновья Эммануил (уже к тому

времени женатый) и Филипп, а также (и это очень странно) жена Ребекка. Это

остается загадкой: умерла ли Салли? Существовала ли эта Ребекка, или просто

имена перепутали? Что ж, в любом случае к 1855 году и Салли, и Ребекка (если

она была) уже были мертвы (или разведены), а Якоб, записанный вдовцом с 1852

года, летом этого года снова женился, на этот раз в Вене.

Якобу было сорок лет, и он вот-вот должен был стать дедом первого

ребенка Эммануила. Его невесте было девятнадцать. Это была хорошенькая

галицийская еврейка по имени Амалия Натансон, которая жила в Вене с

родителями. Натансоны, должно быть, считали Якоба состоятельным, иначе они

не выдали бы ее за человека его возраста. Видимо, Якоб обладал чрезвычайно

представительной внешностью, раз он смог произвести на них благоприятное

впечатление. Возможно, впоследствии им пришлось разочароваться.

Их обвенчал раввин-реформист. Муж Амалии, который взял ее с собой во

Фрейбург, уже становился, если еще не стал, эмансипированным евреем,

стремившимся жить на западе и вести западный образ жизни. Этот стройный

светловолосый человек наконец начинает преуспевать. Кафтан - длинный жакет с

поясом, традиционная одежда евреев в Галиции, - сменяется европейским

костюмом. Идиш уступает место немецкому. Натансоны, которые, несомненно,

оказались прекрасной поддержкой для бизнеса Фрейда, жили в самой Вене. Якоб

начинает новую жизнь с женщиной моложе своих сыновей, и у него появляется

вторая семья.

Якоб и Амалия снимали комнату над кузницей. Этот дом все еще стоит.

Амалия сразу же забеременела, и 6 мая 1856 года родился ребенок-мальчик,

покрытый темными волосами, в "сорочке", приставшей к голове. По поверью это

означало, что ему не суждено утонуть. Неделю спустя ему сделали обрезание и

дали два имени: Соломон (в честь отца Якоба) и Сигизмунд (по неизвестной

причине). Выбор второго имени нельзя назвать удачным - именно оно

фигурировало в большинстве немецких анекдотов про евреев. Мать Фрейда

называла его Зиги. Когда ему исполнилось шестнадцать, он сменил имя

Сигизмунд на более "приличное" - Зигмунд.

Амалия была женщиной с сильной волей и тяжелым характером. Эту

настоящую галичанку один из внуков, сын Фрейда Мартин*, впоследствии назвал

"торнадо". В ней было "мало изящества и совсем не было манер". На

фотографиях ее муж кажется мягким, а она почти жестокой - у нее мелкие черты

лица, глаза глубоко посажены. Она родилась в Броди, дальше к востоку, чем

Тизмениц, а молодость частично провела в Одессе на Черном море. На

протяжении всей своей долгой жизни она продолжала говорить на идише и

ломаном немецком.

* Мартин Фрейд, который закончил жизнь в качестве англичанина и владел

табачным магазином напротив Британского музея, плохо отзывался о галицийских

евреях, "особой расе", "совершенно отличавшейся от евреев, которые жили на

западе на протяжении нескольких поколений". Этот расизм живет и по сей день.

Один из немногих психоаналитиков, все еще работающих в Вене, сказал мне с

полной уверенностью, что "торговцы" звучит слишком сильно для Якоба Фрейда и

Сискинда Хофмана. Это были "Ostjuden", восточные евреи, а значит, оборванцы.

Самыми ранними воспоминаниями первенца Амалии, ее "золотого Зиги", были

искры, летающие над узкой лестницей в доме Заджика, кузнеца. Восемь месяцев

спустя после рождения Зигмунда Амалия снова забеременела, и в октябре 1857

года у нее родился второй сын, Юлиус. Зигмунд ревновал мать к нему, и смерть

Юлиуса полгода спустя вызвала в нем раскаяние, которое постоянно проявлялось

впоследствии в его снах. В этом отношении детство Фрейда было необычным: он

утверждал, что помнит о нем больше, чем большинство людей.

"Детская амнезия", явление, до сих пор не получившее

удовлетворительного объяснения, - это исчезновение памяти практически обо

всем, что происходило с человеком до пяти-шести лет. Очень немногие взрослые

могут вспомнить хотя бы столько моментов из раннего детства, сколько хватило

бы на полчаса реальной жизни. Фрейда очень интересовала эта "странная

загадка", и он пытался преодолеть собственную амнезию, надеясь, что это

поможет ему больше узнать о своей природе, а значит, и природе всех

остальных людей. Самым многообещающим источником представлялись сны - если

их должным образом истолковывать. Любые воспоминания не возвращаются в

готовом виде (если это так, то они обманчивы). Их нужно восстанавливать.

Фрейд считал, что эту пустоту можно заполнить и что именно он в состоянии

это сделать. Специалисты сомневаются в том, что Фрейд действительно мог

узнавать о раннем детстве пациентов. Но, без сомнения, он очень стремился

завоевать эту таинственную территорию.

Еще до того, как сын умер, Амалия забеременела в третий раз. У Фрейдов

была служанка "или сиделка - точно неизвестно), которую, видимо, звали Рези.

Фрейд в своих воспоминаниях называл ее "няней". Она "очень много

рассказывала мне о всемогущем Господе и аде", так что, вероятно, она была

католичкой. Когда Фрейд подрос, мать сказала ему: "Та женщина постоянно

стремилась завлечь тебя в какую-то церковь". То, что эта служанка не была

еврейкой, им, очевидно, не мешало. Возможно, она работала только для Фрейдов

или же помогала и Эммануилу с женой, которые жили неподалеку. У тех уже было

двое детей: Джон, который был всего на пару месяцев старше дяди Сигизмунда,

и Полина, немного младше его. Возможно, Рези была и кормилицей Зигмунда, и

няней детей Эммануила, а женщины семейства помогали мужчинам в подвале,

магазине или где-то еще.

Сорок лет спустя, пытаясь восстановить в памяти события тех лет, Фрейд

заключил на основании нескольких снов, что эта служанка была "моей

наставницей в области секса", но не объяснил, что он имеет в виду.

Детская сексуальность занимала центральное место в его теории, и

поэтому исследователи стремятся найти ее следы в биографии самого Фрейда.

Возможно, он видел, как его родители занимаются сексом в однокомнатном

жилье. Фрейд, впрочем, никогда не упоминал об этом, но как психоаналитик

очень интересовался "первичной сценой", фантазией, которую, как утверждают,

младенец выстраивает вокруг занятий взрослых в кровати, которые он

воспринимает очень нечетко. Знаменитый анализ Сержа Панкеева, Волчьего

Человека, включает в себя реальный или вымышленный эпизод, когда пациент

видел совокупляющихся родителей в возрасте восемнадцати месяцев. Панкеев

этого не помнил, да и маловероятно, что его родители, богатые русские,

держали кроватку малыша в своей спальне. Фрейд утверждал, что это было,

опираясь на толкование сна о вояках. А может его собственные воспоминания о

комнате над кузницей проникли в анализ?

Психология того времени отнюдь не изобиловала сведениями, по которым

можно было ориентироваться. Фрейд полагался на собственную интуицию и убедил

себя, что полученные результаты универсальны. Иногда это подтверждалось.

Он часто вспоминал жизнь во Фрейбурге. Ему приснилось, что служанка

воровала, и мать подтвердила это. Он вспомнил день, когда он играл на лугу

одуванчиков с Джоном и Полиной. Мальчишки-хулиганы украли цветы у

племянницы, но, как казалось Фрейду, его память скрывает что-то и менее

невинное. Он приписал это воспоминание безымянному пациенту в своей работе

"Покрывающие воспоминания", написанной в 1899 году. Запретные фантазии об

изнасиловании и первой брачной ночи, скрытые в подсознании, "ускользают в

детские воспоминания", воспоминания об играх на цветочном лугу, и тем самым

становятся приемлемыми. Этим пациентом был сам Фрейд, как выяснил после его

смерти догадливый последователь Зигфрид Бернфельд.

Жизнь Фрейда полна загадок. История с цветами куда более подробна, чем

вы думаете, но гораздо запутаннее, чем хотелось бы. В основе мышления Фрейда

лежали воспоминания и их следствия. В течение четырех-пяти лет, когда ему

было под сорок или чуть больше, Фрейд тщательнейшим образом искал в своих

детских воспоминаниях какие-то значительные детали. Некоторые результаты

были опубликованы, в частности, в "Толковании сновидений" (эта книга вышла

вскоре после "Покрывающих воспоминаний"), но часто эти воспоминания

подвергались серьезной переработке, объединялись в целые рассказы со

скрытыми мотивами. Некоторые воспоминания можно найти в письмах, которые он

не намеревался опубликовать, или же приписывались кому-то другому. Даже там,

где Фрейд кажется совершенно откровенным, на самом деле он скрывает или

изменяет информацию о себе. Кажущаяся открытость удачно маскирует его

сдержанность.

Воспоминание на одуванчиковом лугу содержало сведения, которые Фрейд не

хотел делать достоянием общественности. Одни биографы отказываются от

анализа этого периода его жизни и занимаются более поздними годами. Есть и

такие, которые сочиняют свои собственные истории со скрытыми мотивами,

стремясь, например, показать, какая личная жизнь была у создателя

психоанализа. Правда такова, какой вы ее хотите видеть.

Фрейд жил во Фрейбурге три года. За это время у него успела родиться

сестра Анна - на Новый год 1858 года - и была зачата еще одна. В 1859 году

Фрейды решили переехать. Почему - неизвестно. Одно из предположений

заключается в том, что мануфактурное дело было в упадке, а чехи,

составлявшие большинство населения, были недовольны евреями. Возможно (есть

и такая идея), Эммануил и Филипп вложили семейные деньги в разведение

южноафриканских страусов и обанкротились. Или же братья опасались, что их

заберут в имперскую армию, потому что Австрия в то время участвовала в

кратковременной войне с Италией.

Оставив Фрейбург, Фрейды переехали в немецкий город Лейпциг. Избегали

ли они призыва или нет, но сводные братья Зигмунда вполне могли быть

инициаторами этого переезда. Дружелюбный Якоб тем не менее не достиг

большого успеха в жизни, и нет никаких оснований предполагать, что во

Фрейбурге его жизнь значительно изменилась. Более того, он уже старел, а

детей появлялось все больше. Взрослым сыновьям еще не было тридцати; по

крайней мере один из них, Эммануил, впоследствии стал преуспевать. Фрейд

любил Эммануила и восхищался им всю свою жизнь. Образ Филиппа более смутен и

темен. Фрейд его игнорировал, а возможно, и активно не любил. Существуют

предположения, основанные на очень шатких доказательствах, что Филипп

(который во Фрейбурге еще не был женат) и Амалия, его молодая мачеха, имели

тайную связь. Есть предположение и о том, что именно это стало причиной

переезда.

В начале 1859 года Амалии было двадцать три, Филиппу двадцать четыре, а

Якобу сорок четыре. Эта связь вполне возможна, хотя, учитывая постоянные

беременности, Амалия вполне могла считать, что с нее достаточно и одного

способного зачать потомство мужчины. Защитники этой идеи не особо кричат о

ней, но и не замолкают. Поскольку у Якоба было две (или три) жены и дети от

обеих, разница между которыми составляла больше двадцати лет, Фрейда в

детстве могли смущать семейные отношения. Однажды он сказал, что считает,

будто его сводный брат имеет отношение к рождению сестры, которая появилась

на свет в декабре 1858 года. Это всего лишь предположение, но он описывает и

один кошмар, который приснился ему в девять лет. Этот сон анализировали его

последователи и пришли к выводу, что он и тридцать лет спустя относился к

Филиппу не очень хорошо.

В его сне мать уносили мужчины с птичьими клювами и клали ее на

кровать. После этого Фрейд проснулся с криком. Он утверждал, что это был

страх перед смертью матери. "Ассоциации" со сном, мысли, которые к нему

привели, включали в себя одного товарища по играм. Мальчик научил его

разговорному слову "vogeln", означавшему совокупление. Оно происходит от

"Vogel" - птица. Мальчика звали Филипп, но Фрейд не упоминает о своем

сводном брате. Поскольку связь очевидна, вполне возможно, что Фрейд что-то

скрывал: либо от себя самого, либо от своих читателей.

Это вполне правдоподобно, хотя, возможно, и несколько "притянуто за

уши". Эрнест Джойс, друг и коллега Фрейда, оговорился в официальной

биографии о том, что тоже считает этот факт странным. Часто оказывалось, что

Джонс знает больше, чем говорит. Он умалчивал о многих вещах, хотя в то же

время старался дать людям понять, что он доверенное лицо Фрейда, его

последний истинный последователь. Возможно, он подозревал, что во Фрейбурге

произошел семейный скандал.

Что бы ни явилось этому причиной, оба старших брата ушли из семьи. Они

переехали из Лейпцига в Манчестер, центр текстильной торговли Англии, и

стали, присылать семье деньги, которые помогали держаться на плаву.

Фрейбург стал местом, которое Фрейд часто вспоминал с ностальгией, его

"Эдемом". Уже в старости он писал в ответ на почести, оказанные ему этим

городом: "В глубине моей души все еще живет счастливый фрейбургский

мальчишка". Первая часть пути в Лейпциг была проделана в телеге. Фрейд

вспоминает станцию Бреслау, через которую ночью прошел поезд. Газовое пламя

напомнило ему души, горящие в аду, о которых ему рассказывала служанка.

Вскоре после того, как Эммануил и Филипп начали свою собственную жизнь,

Якоб и Амалия снова оказались в Австрии с двумя младшими детьми, Зигмундом и

Анной. Теперь они жили в Вене. Возможно, им помогала семья Амалии,

Натансоны. Их первое жилье, где они поселились, скорее всего, в 1860 году,

находилось на другом берегу Дунайского канала, напротив Леопольдштадта,

еврейского квартала к северо-востоку от центра Вены. Они жили у

Фрейда-однофамильца, винокура. Вскоре они переехали на противоположный

берег, в сам Леопольдштадт, и стали жить между каналом и рекой, где душные

пары мастерских на первых этажах заполняли улицы и тесные жилища. В этом

районе, от которого было рукой подать до центра города, были и красивые

дома, а на одном его конце, за железнодорожной станцией и сортировочной,

находился Пратер, венский парк. Но Леопольдштадт становился все более

перенаселенным с каждым поездом, привозившим с востока людей, полных новых

надежд.

Самые бедные снимали часть комнаты, отделенную меловой чертой, а иногда

и просто право спать в кровати, когда та была свободна. Фрейды находились не

в столь плачевном положении, но были все же ближе к низам, чем к верхам.

Поиск по сайту: