Защитные действия Я, рассматриваемые как объект анализа

Отношение между Я и аналитическим методом. Детальные и утомительные теоретические рассуждения, содержавшиеся в предыдущей главе, для практических целей могут быть резюмированы в нескольких простых предложениях. Задача ан.алитика заключается в том, чтобы ввести в сознание все, что является бессознательным, независимо от того, какому психическому образованию оно принадлежит. Аналитик объективно и равномерно распределяет свое внимание между бессознательными элементами всех трех образований. Иначе говоря, когда он принимается за работу по разъяснению, он выбирает себе позицию, равноудаленную от Оно, Я и Сверх-Я.

К сожалению, однако, различные обстоятельства препятствуют этой равноудаленности. Беспристрастность аналитика не встречает отклика; различные образования реагируют на его усилия по-разному. Мы знаем, что сами по себе импульсы Оно не склонны оставаться неосознанными. Они естественным образом устремлены вверх, постоянно пытаются проложить себе путь в сознание и тем самым достичь удовлетворения или, по крайней мере, направить свои производные на поверхность сознания. Как я показала, работа аналитика осуществляется в том же направлении и подкрепляет эту устремленную вверх тенденцию. Тем самым для подавленных элементов в Оно аналитик выступает как помощник и освободитель.

С Я и Сверх-Я дело обстоит иначе. В той мере, в какой образования Я стремятся ог[раничить импульсы Оно собственными способами, а:налитик выступает как возмутитель спокойствия. В ходе своей работы он уничтожает старательно созданные вытеснения и

разрушает компромиссные образования, воздействие которых патологично, но форма которых полностью синтонна Я. Цель аналитика, заключающаяся во введении бессознательного в сознание, и усилия образований Я по овладению инстинктивной жизнью противоречат друг другу. Следовательно, за исключением случаев понимания пациентом своей болезни, образования Я рассматривают цель аналитика как угрозу.

Следуя линиям изложения, намеченным в предыдущей главе, мы должны описать отношение Я к работе анализа как тройственное. Реализуя способность к самонаблюдению, о которой я говорила, Я делает общее с аналитиком дело; эта его способность находится в распоряжении аналитика, и Я передает ему картину других образований, созданную на основе их производных, вторгшихся на его территорию. Я антагонистично аналитику в том отношении, что в своем самонаблюдении оно ненадежно и тенденциозно. Сознательно регистрируя и передавая одни факты, Я фальсифицирует и отбрасывает другие, препятствуя их освещению, а это полностью противоречит методам аналитического исследования, настаивающим на том, что рассмотрено должно быть все, что возникает, без всякой дискриминации. Наконец, Я само является объектом анализа в том отношении, что постоянно осуществляемые им защитные действия реализуются бессознательно и могут быть введены в сознание лишь ценой значительных усилий, подобно бессознательно” активности любого из вытесняемых инстинктивных импульсов.

Защита против инстинкта, проявляющаяся в форме сопротивления. В предыдущей главе я попыталась провести теоретическое различие между анализом Оно и Я, которые в нашей практической работе неразрывно связаны друг с другом. Результат этой попытки еще раз подтвердил тот вывод, к которому привел нас опыт: в исследовании материал, помогающий анализировать Я, выступает в форме сопротивления анализу Оно. Факты настолько самоочевидны, что объяснение кажется почти излишним. Я в анализе становится активным, когда оно пытается при помощи противодействия воспрепятствовать вторжению Оно. Поскольку цель анализа заключается в том, чтобы облегчить доступ в сознание идеаторным представле-

ниям подавленных инстинктов, т. е. способствовать вторжениям Оно, защитные действия Я против этих представлений автоматически приобретают характер активного сопротивления анализу. А поскольку для того, чтобы обеспечить соблюдение основного правила анализа, позволяющего этим представлениям всплывать в свободных ассоциациях пациента, аналитик использует свое личное влияние, то и защита, воздвигаемая Я против инстинктов, приобретает форму прямого сопротивления самому аналитику. Враждебность по отношению к аналитику и усиление мер, которые должны воспрепятствовать всплыванию импульсов Оно, совпадают друг с другом. Когда в определенные моменты анализа защита снимается и инстинктивные представления могут беспрепятственно проявиться в форме свободных ассоциаций, отношение Я к аналитику на это время освобождается от искажений.

Конечно, кроме этой конкретной формы существует множество других форм сопротивления в анализе. Как нам известно, помимо так называемых сопротивлений Я существуют перенесенные сопротивления, а также те противодействующие, с трудом преодолеваемые в анализе силы, чей источник лежит в навязчивом повторении. Таким образом, мы не можем сказать, что всякое сопротивление есть результат защитных действий со стороны Я. Но каждая такая защита против Оно, воздвигаемая в ходе анализа, может быть обнаружена лишь в форме сопротивления работе аналитика. Анализ сопротивлений Я дает хорошую возможность наблюдать и вводить в сознание бессознательные защитные действия Я.

Защита против аффектов. Помимо случаев столкновения между Я и инстинктом у нас есть и другие возможности для наблюдения действий Я. Я находится в конфликте не только с теми производными Оно, которые пытаются пробиться на его территорию, чтобы получить доступ к сознанию и достичь удовлетворения, Я не менее энергично и активно защищается также от аффектов, связанных с.этими инстинктивными импульсами. Отвергая требования инстинктов, Я в первую очередь должно уладить дело с этими аффектами. Любовь, вожделение, ревность, разочарование, страдание и печаль сопутст.вуют сексуальным желаниям; ненависть, гнев и ярость сопутствуют им-пульсам агрессии; если инстинктивные импульсы, с

которыми они связаны, должны быть отражены, то эти аффекты должны подвергнуться всем тем различным мерам, к которым прибегает Я в усилии овладеть ими, т. е. они должны претерпеть метаморфозу. Где бы ни происходила трансформация аффекта—в анализе или вне его,—она является результатом работы Я, и нам предоставляется возможность исследовать его действия. Мы знаем, что судьба аффекта, связанного с инстинктивным требованием, не тождественна судьбе его идеаторного представления. Очевидно, однако, что одно и то же Я может иметь в своем распоряжении лишь ограниченное количество способов защиты. В отдельные периоды жизни и в соответствии со своей собственной конкретной структурой индивидуальное Я выбирает то один, то другой способ защиты—это может быть вытеснение, смещение, перестановка и т. д.— и может использовать его как в своем конфликте с инстинктами, так и в защите от высвобождения аффекта. Если мы знаем, как конкретныи пациент стремится защититься от всплывания своих инстинктивных импульсов, т. е. какова природа его обычных сопротивлений Я, мы можем составить представление о его возможной установке по отношению к собственным нежелательным аффектам. Если же у какого-либо пациента ярко выражены конкретные формы трансформации аффектов, такие, как полное вытеснение эмоций, отрицание и т. д„ нас не удивит, если он применит те же самые способы для защиты ог своих инстинктивных импульсов и свободных ассоциаций. Я остается одним и тем же, и во всех своих конфликтах оно более или менее последовательно в использовании имеющихся в его распоряжении средств.

Явление постоянной защиты. Другой областью, в которой могут исследоваться защитные действия Я, является феномен, описанный Вильгельмом Райхом в его заметках о “последовательном анализе сопротивления” (*. *****, 1935). Телесные характеристики, такие, как скованность и напряженность, такие особенности, как постоянная улыбка, высокомерное, ироничное и дерзкое поведение,— все это остатки очень сильных защитных процессов в прошлом, которые оторвались от своих исходных ситуаций (конфликтов с инстинктами или аффектами) и превратились в постоянные черты характера, “броню характера” (как говорит Райх, Charaktter-panzerung). Когда в анализе

нам удается проследить возникновение этих остатков, вплоть до их исторического источника, они вновь обретают подвижность и перестают блокировать доступ к защитным действиям, в которые Я активно вовлечено в данный момент. Поскольку эти способы защиты стали постоянными, мы не можем связать их возникновение или исчезновение с возникновением или исчезновением инстинктивных требований и аффектов изнутри или же с появлением и прекращением искушающих ситуаций и аффективных стимулов извне. Поэтому их анализ'—чрезвычайно трудоемкий процесс. Я убеждена, что их выдвижение на передний план оправдано лишь в том случае, если мы не можем обнаружить никаких следов текущего конфликта между Я, инстинктом и аффектом. Я полагаю также, что под “анализом сопротивления” следует понимать не только анализ этого конкретного явления, но и анализ всех видов сопротивления.

Формирование симптома. Анализ сопротивления Я, его защитных действий, предпринимаемых против инстинктов и трансформаций, претерпеваемых аффектами, выявляет и вводит в сознание ц динамике те же самые способы защиты, которые предстают перед нами в застывшем состоянии, когда мы анализируем “броню характера”. В еще большей степени и также в фиксированном состоянии мы преодолеваем их, когда мы изучаем формирование невротических симптомов. Это так, поскольку роль, выполняемая Я в формировании этих компромиссов, которые мы называем симптомами, заключается в постоянном использовании особого метода защиты при столкновении с конкретным инстинктивным требованием и в точном повторении этой же процедуры всякий раз, когда подобное требование возникает в своей стереотипной форме. Нам известно *, что имеется постоянная связь между конкретными неврозами и особыми способами защиты, как, например, между истерией и вытеснением или между неврозом навязчивости и процессами изоляции и уничтожения. Такую же постоянную связь между неврозом и защитным механизмом мы обнаруживаем, когда исследуем способы защиты, которые паwиент использует против своих аффектов, и форму сопротивления, принятую его Я. Отношение конкретно-

* Это отмечено в работе 3. Фрейда “Торможения, симптомы и тревожность”, См. также с. 37, где этот отрывок цитируется,

го индивида к его свободным ассоциациям в анализ, и тот способ, при помощи которого, будучи предостав лен самому себе, он овладевает требованиями свои инстинктов и отражает нежелательные аффекты, * зволяют нам * ****** сформулировать природу форм. рования у него симптома. При этом исследование п. следнего позволяет нам * ********** сделать заключи ние относительно структуры его сопротивления и з: щиты от своих аффектов и инстинктов. Этот пара. лелизм наиболее знаком нам в случаях истерии и неь роза навязчивости, где он отчетливо проявляется в ^ отношении между симптомами пациента и формой ** сопротивления. Формирование симптома истеричесю больных в их конфликте со своими инстинктами оса вано главным образом на вытеснении: они исключ ют из сознания идеаторные представления своих се. суальных импульсов. Аналогична и форма их сопр тивления свободным ассоциациям. Ассоциации, вызь. вающие защитную реакцию Я, попросту изгоняются Все, что пациент ощущает,— это пустота в сознании Он умолкает; можно сказать, что в потоке его ассо циаций наступает такой же разрыв, как и в его ин стинктивных процессах при формировании симптомов Наряду с этим мы узнаем, что способом защиты, при меняемым при формировании симптома Я человека страдающего неврозом навязчивости, является изоля ция. Я попросту вырывает инстинктивный импульс и; контекста, хотя и сохраняет его при этом в сознании Соответственно и сопротивление таких пациентов при обретает иную форму. Пациент с навязчивостью н; умолкает; он говорит, даже находясь в состоянии со противления. Но при этом он разрывает связи межд; своими ассоциациями и изолирует мысли от аффек тов, так что его ассоциации кажутся такими же бес смысленными в малом масштабе, как его симптом -в большом.

Аналитическая техника и защита от инстинктов * аффектов. Молодая девушка обратилась ко мне п поводу состояний острой тревоги, которые нарушал ее повседневную жизнь и мешали регулярно посещат школу. Хотя она и пришла по настоянию своей мате ри, она не проявляла нежелания говорить мне о свое жизни—как в прошлом, так и в настоящем. Ее **** шенне ко мне было дружелюбным и искренним, од^ ко я отметила, что в разговоре она тщательно избе^

ет малейшего намека на ее симптом. Она никогда не говорила о приступах тревоги, имевших место в перерывах между аналитическими сеансами. Если я настаивала на анализе какого-либо симптома или давала интерпретации ее тревоги, основанные на ее же ассоциациях, дружелюбное отношение девушки ко мне менялось. Каждый такой случай заканчивался градом презрительных и насмешливых замечаний. Попытка установить связь между отношением пациентки и ее связью с матерью окончилась полной неудачей. Как в сознании, так и в бессознательном эта связь была совершенно иной. В результате этих повторяющихся вспышек презрения и насмешки аналитик оказалась в тупике и пациентка на время стала недоступной для дальнейшего анализа. Однако, когда анализ продвинулся глубже, мы обнаружили, что эти аффекты не являются реакцией переноса в собственном смысле слова и вообще не были связаны с ситуацией анализа. Они указывали на привычное отношение пациентки к самой себе, когда эмоции нежности, желания или тревоги готовы были всплыть в ее аффективной жизни. Чем сильнее аффект овладевал ею, тем сильнее и злее она себя высмеивала. Аналитик стала адресатом этих защитных реакций лишь вторично, поскольку она поощряла стремление пациентки к осознанной проработке своей тревожности. Интерпретация содержания тревоги, пусть даже и правильно выведенная на основе другого общения, не приводила к результату столь долго, сколь долго каждый подход к аффекту лишь усиливал защитные реакции. Было невозможно сделать это содержание сознательным до тех пор, пока мы не ввели в сознание—и тем самым не нейтрализовали—способ защиты пациентки от своих аффектов при помощи презрительного уничижения—процесса, ставшего привычным во всех областях ее жизни. Исторически этот способ защиты при помощи насмешки и презрения объяснялся ее идентификацией с покойным отцом, который пытался воспитать у маленькой девочки самоконтроль, делая насмешливые замечания, когда ею овладевали эмоциональные вспышки. Способ стал стереотипом благодаря памяти об отце, которого она горячо любила. С точки зрения техники, необходимой для понимания этого случая, нужно было начать с анализа защиты пациентки от ее собственных аффектов и продолжать, идя к разъяснению ее со-

2 Заказ 3727 33

противления в переносе. И лишь после этого можно было перейти к анализу тревоги и ее истоков.

С технической точки зрения этот параллелизм меж. ду защитой пациента от своих инстинктов и аффектов, формированием симптомов и сопротивлением очень важен, особенно в детском анализе. Наиболее оче. видным дефектом в нашей технике анализа детей яв. ляется отсутствие свободных ассоциаций. Обходиться без них очень трудно, и не только потому, что на ос. нове идеаторных представлений инстинктов пациента, возникающих в его свободных ассоциациях, мы полу. чаем большинство наших знаний об Оно. В конце кон. цов существуют другие способы получить информацию об импульсах Око. Сновидения и мечты детей, актив. ность их фантазии в игре, рисунки и т. д. выявляют тенденции Оно в более открытой и доступной форме, чем у взрослых, и в анализе могут заменить проявле. ние производных Оно в свободных ассоциациях. Од. нако, когда мы обходимся без основного правила ана. лиза, конфликт, связанный с его соблюдением, также исчезает, а именно из этого конфликта мы черпаем наши знания о сопротивлениях Я, когда анализируем взрослых,— наши знания о защитных действиях Я против производных Оно. Поэтому есть риск, что дет. ский анализ может дать массу информации относительно Оно, но мало знаний о детском Я.

В игровой технике, разработанной для анализа маленьких детей в английской школе психоанализа (М. *****, 1932), отсутствие свободных ассоциаций компенсировано самым непосредственным образом. Эти аналитики считают, что детская игра эквивалентна свободным ассоциациям взрослого, и интерпретируют игру таким же образом. Свободный поток ассо циаций соответствует ненарушаемому развитию игры'. прерывания и торможения в игре приравниваются * перерывам в свободных ассоциациях. Отсюда следует. что, если мы анализируем перерыв в игре, мы обнаруживаем, что он представляет собой защитное действие со стороны Я, сопоставимое с сопротивлением в свободных ассоциациях.

Если по теоретическим соображениям, например. испытывая колебания при доведении интерпретация символов до ее крайних границ, мы не можем принять это полное уравнивание между свободными ассоциациями и игрой, то мы должны попытаться не

пользовать в детском анализе некоторые новые технические методы, помогающие нам в исследовании Я. ** считаю, что анализ трансформаций, претерпеваемых аффектами ребенка, может заполнить пробел. Аффективная жизнь детей менее сложна и более прозрачна, чем аффективная жизнь взрослых; мы можем наблюдать, что вызывает у них аффекты, будь то внутри аналитической ситуации или вне ее. Ребенок видит, что другому уделяется больше внимания, чем ему,—он неизбежно почувствует обиду и ревность. Исполняется давнее желание—это наверняка его обрадует. Он ожидает наказания — при этом чувствует тревогу. Ребенку отказывают в предвкушаемом и обещанном удовольствии или откладывают его — результатом наверняка будет чувство разочарования и т. д. Мы ожидаем, что ребенок будет обычно реагировать на данные конкретные события конкретными аффектами. Но в противоположность ожиданиям наблюдение может показать нам совершенно иную картину. Например, ребенок может проявлять безразличие там, где мы ожидали разочарования, быть в веселом настроении вместо огорчения, проявлять чрезмерную нежность вместо ревности. Во всех этих случаях произошло что-то, что нарушило нормальный процесс; Я вмешалось ** послужило причиной трансформации аффекта. Анализ и введение в сознание конкретной формы этой защиты от аффекта — будь то обращение, перемещение или полное вытеснение — говорят нам о конкретной технике, принятой Я данного ребенка, и, подобно анализу сопротивления, позволяют нам сделать заключение о его отношении к своим инстинктам и о природе формирования его симптома. Исключительно важным фактом в детском анализе является то, что, наблюдая аффектные процессы, мы в значительной степени не зависим от сотрудничества ребенка и от степени правдивости того, что он нам говорит. Его аффекты выдают себя помимо его воли.

Вот пример того, о чем я говорила. У одного маленького мальчика была привычка испытывать приступы военного энтузиазма всегда, когда имелась причина для тревоги кастрации: он надевал военную форму, вооружался игрушечной саблей и другим оружием. Понаблюдав за ним в ряде таких случаев, я предположила, что он обращает свою тревогу в ее противоположность, а именно в агрессивность. После этого

мне было нетрудно прийти к заключению о том, что за всеми его приступами агрессивного поведения лежит тревога кастрации. Более того, для меня не было неожиданностью, когда я обнаружила, что он страдает неврозом навязчивости, т. е. что в его инстинктивной жизни имеется тенденция обращать нежелательные импульсы в их противоположность. Одна маленькая девочка, казалось бы, не проявляла никакой реакции на ситуации разочарования. Единственное, что было заметно,—это подергивание уголка ее рта. Таким образом она выдавала способность ее Я подавлять нежелательные психические процессы и замещать их физическими. В этом случае не будет неожиданностью обнаружить, что у пациентки в ее конфликте с ее инстинктивной жизнью имеется тенденция к истерическому реагированию. Другая девочка настолько полностью вытеснила свою зависть к пенису ее младшего брата — аффект, полностью доминировавший в ее жизни,— что даже в анализе было исключительно трудно обнаружить его малейшие следы. Единственное, что мог заметить аналитик,—это то, что в тех случаях, когда она могла завидовать своему брату или ревновать его, она начинала играть в странную воображаемую игру, в которой она выполняла роль волшебника, способного изменять весь мир при помощи своих жестов. Этот ребенок обратил зависть в ее противоположность—в приписывание себе магических сил. При помощи этого она избегала болезненного осознания того, что полагала своим физическим недостатком. Ее Я прибегало к защитному механизму обращения, к тому типу формирования реакции против аффекта, который одновременно выдает ее навязчивую установку по отношению к инстинкту. После того как это было понято, аналитику было несложно прийти к выводу о связи волшебной игры с завистью к пенису. Мы видим, таким образом, что применение этого принципа служит для перевода защитных действий Я, и такой метод почти в точности соответствует разрешению сопротивлений Я, возникающих в свободных ассоциациях. Наша цель—такая же, как и при анализе сопротивления. Чем более полно мы сможем ввести в сознание как сопротивление, так и защиту против аффектов и тем самым сделать их бездействующими, тем быстрее мы сможем продвинуться к пониманию Оно.

Психоаналитическая теория и защитные механизмы. Термин “защита”, которым я так свободно пользовалась в предыдущих трех главах, является самым первым отражением динамической позиции в психоаналитической теории.

Он впервые появился в 1894 г. в работе Фрейда “Защитные нейропсихозы” и был использован в ряде его последующих работ (“Этиология истерии”, “Дальнейшие замечания о защитных нейропсихозах”) для описания борьбы Я против болезненных или невыносимых мыслей и аффектов. Позже этот термин был оставлен и впоследствии заменен термином “вытеснение”. Отношения между двумя понятиями, однако, остались неопределенными. В приложении к работе “Торможения, симптомы и тревожность” (1926) Фрейд возвращается к старому понятию защиты, утверждая, что его применение имеет свои преимущества, “поскольку мы вводим его для общего обозначения всех техник, которые Я использует в конфликте и которые могут привести к неврозу, оставляя слово “вытеснение” для особого способа защиты, лучше всего изученного нами на начальном этапе наших исследований”. Здесь прямо опровергается представление о том, что вытеснение занимает среди психических процессов исключительное положение и в психоаналитической теории отводится место другим процессам, служащим той же цели, а именно “защите Я от инстинктивных требований”. Значение вытеснения сведено до “особого метода защиты”.

Это новое представление о роли вытеснения требует исследования других конкретных способов защиты и сопоставления таких способов, открытых и описан-

ных исследователями, работающими в психоаналитической традиции.

В том же приложении к “Торможениям, симптомам и тревожности” высказывается предположение, на которое я ссылалась в предыдущей главе, о том, что “дальнейшие исследования могут показать, что имеется тесная связь между конкретными формами защиты и конкретными заболеваниями, как, например, между вытеснением и истерией”. Регрессия и реактивное изменение Я (формирование реакции), изоляция и “уничтожение”—все они рассматриваются как защитные техники, используемые при неврозах навязчивости.

Двигаясь в этом направлении, нетрудно пополнить список защитных методов Я способами, описанными в других работах Фрейда. Например, в “Ревности, паранойе и гомосексуальности” (1922) интроекция, или идентификация, и проекция указываются как важные защитные способы, используемые Я при болезненных эмоциях данного типа, и характеризуются как “невротические механизмы”. В своей работе по теории инстинкта (1915) Фрейд описывает процессы борьбы Я с самим собой и обращения, обозначая их как “изменения инстинкта”. С точки зрения Я эти два последних механизма также могут быть зачислены в рубрику защитных средств, поскольку истоки всех превращений, которым подвергаются инстинкты, лежат в определенной активности Я. Если бы не вмешательство Я или внешних сил, которые представляет Я, каждый инстинкт знал бы только одну участь—удовлетворение.

К девяти способам защиты, которые очень хорошо знакомы на практике и исчерпывающе описаны в теоретических работах по психоанализу (регрессия, вытеснение, формирование реакции, изоляция, уничтожение, проекция, интроекция, борьба Я с самим собой и обращение), мы должны добавить десятый, который относится, скорее, к изучению нормы, а не к неврозу: сублимацию, или смещение инстинктивных целей.

Насколько нам известно на данный момент, в своих конфликтах с производными инстинктов и с аффектами Я имеет в своем расположении эти десять способов. Задачей практикующего аналитика является определить, насколько они эффективны в процессах сопротивления Я и формирования симптома, которые он

имеет возможность наблюдать у разных людей.

Сопоставление результатов, достигнутых с помощью разных механизмов в отдельных случаях. В качестве иллюстрации я рассмотрю случай молодой женщины, работавшей в детском учреждении. Она была средним по возрасту ребенком из нескольких братьев и сестер. В детстве она страдала от необузданной зависти к пенису, связанной с ее старшим и младшими братьями, и от ревности, которая повторно вызывалась беременностями ее матери. И наконец, к зависти и ревности добавилась сильная враждебность по отношению к матери. Но, поскольку детская фиксация любви была не слабее, чем ненависть, жестокий защитный конфликт с отрицательными импульсами последовал вслед за начальным периодом непокорности и непослушания. Она боялась, что из-за проявлений своей ненависти она утратит любовь матери, которую она не хотела терять. Она боялась также, что мать накажет ее, и еще сильнее критиковала себя за свои запретные желания отмщения. Когда она вошла в подростковый возраст, эта ситуация тревожности и конфликта стала становиться все более и более острой и ее Я пыталось овладеть ее импульсами различными способами. Для того чтобы разрешить проблему амбивалентности, девочка сместилась к одной стороне своего амбивалентного чувства. Мать продолжала оставаться для нее любимым объектом, но с этого времени в жизни девочки всегда была вторая важная фигура женского пола, которую она жестоко ненавидела. Это облегчало дело: ненависть к более удаленному объекту не сопровождалась столь безжалостно чувством вины, как ненависть к своей матери. Но даже перемещенная ненависть оставалась источником сильных страданий. По прошествии определенного времени стало ясно, что в качестве способа овладения ситуацией это первое перемещение было неадекватным.

Тогда Я маленькой девочки прибегло ко второму механизму. Оно обратило вовнутрь ненависть, которая до этого была связана исключительно с другими людьми. Ребенок начал мучить себя самообвинениями и чувством неполноценности. В течение всего детства и подросткового возраста вплоть до взрослой жизни она делала все, что могла, чтобы поставить себя в невыгодное положение и повредить своим интересам, всегда подчиняя собственные желания требованиям

других. После принятия такого способа защиты по всем своим внешним проявлениям она стала мазохисткой.

Но эта мера также оказалась неадекватной в качестве способа овладения ситуацией. Тогда пациентка прибегла к механизму проекции. Ненависть, которую она испытывала по отношению к объектам любви женского пола или их заменителям, трансформировалась в убеждение, что они ненавидят, унижают и преследуют ее саму. Ее Я освободилось от чувства вины. Непослушный ребенок, питавший грешные чувства по отношению к окружающим людям, превратился в жертву жестокости, пренебрежения и преследования. Но использование этого механизма привело к тому, что на характер пациентки наложился постоянный пара-ноидальный отпечаток, который стал для нее источником очень больших трудностей как в юности, так и в зрелые годы,

Пациентка была уже взрослой, когда пришла на анализ. Те, кто знал ее, не считали ее больной, но ее страдания были тяжелыми. Несмотря на всю ту энергию, которую ее Я затратило на свою защиту, ей так и не удалось действительно овладеть своей тревожностью и чувством вины. В каждом случае, когда возникала опасность активизации зависти, ревности и ненависти, она прибегала ко всем своим защитным механизмам. Однако ее эмоциональные конфликты так и не пришли ни к какому разрешению, которое оставило бы в покое ее Я, не говоря уже о том, что конечный результат всей ее борьбы был крайне скудным. Ей удалось сохранить иллюзию того, что она любит свою мать, но она осталась переполненной ненавистью и из-за этого презирала себя и не доверяла себе. Ей не удалось сохранить чувство того, что она любима: оно было разрушено механизмом проекции. Не удалось ей также избежать наказаний, которых она боялась в детстве; обернув свои агрессивные импульсы вовнутрь, она сама причинила себе все те страдания, которые раньше переживала из-за ожидания наказания со стороны матери. Три использованных ею механизма не смогли предохранить ее Я от постоянного состояния напряжения и бдительности, не принесли Я облегчения от налагаемых на него непомерных и мучительных чувств, приносящих пациентке столько страданий.

Сравним эти процессы с соответствующими процессами при истерии или неврозе навязчивости. Предположим, что проблема в каждом случае остается той же самой: как овладеть ценавистью к матери, развивающейся на основе зависти к пенису. Истерия решает ее при помощи вытеснения. Ненависть к матери вытесняется из сознания, и любые ее возможные производные, которые стремятся войти в Я, энергично отбрасываются. Агрессивные импульсы, связанные с ненавистью, и сексуальные импульсы, связанные с завистью к пенису/могут быть трансформированы в телесные симптомы, если пациент обладает способностью обращения и если этому благоприятствуют соматические условия. В других случаях Я защищает себя от реактивации исходного конфликта, развивая фобию и избегая возможностей затруднения. Это накладывает ограничения на его деятельность, заставляя избегать любой ситуации, которая может привести к возвращению вытесненных импульсов.

В неврозах навязчивости, как и в истериях, ненависть к матери и зависть к пенису вначале вытесняются. Затем Я принимает меры безопасности против их возвращения при помощи формирования реакций. Ребенок, бывший агрессивным по отношению к матери, развивает по отношению к ней исключительную нежность и заботится о ее безопасности; зависть и ревность трансформируются в бескорыстие и заботу о других. Создавая навязчивые ритуалы и меры предосторожности, ребенок защищает любимого человека от любой вспышки своих агрессивных импульсов, а при помощи чрезмерного строгого морального кодекса он контролирует проявление своих сексуальных импульсов.

У ребенка, овладевающего своими детскими конфликтами в описанной выше истерической или навязчивой форме, патология выражена сильнее, чем у описанной выше пациентки. Осуществившееся вытеснение лишает таких детей контроля над частью их аффективной жизни. У них исходные отношения с матерью и братьями и не менее важное отношение к своей собственной женственности были изъяты из дальнейшей сознательной ассимиляции и оказались навязчиво и бесповоротно зафиксированы в реактивном изменении, которое претерпело Я. Большая часть их активности затрачивается на поддержание антикатексисов, кото-

рые должны впоследствии обеспечить безопасность вытеснения, и эта трата энергии проявляется в торможении и сокращении других видов жизненной активности. Но Я ребенка, разрешившего свои конфликты при помощи вытеснения, при всех патологических последствиях этого находится в покое. Оно страдает вторично, от последствий невроза, вызванного вытеснением. Но оно, по крайней мере в пределах истерии обращения или невроза навязчивости, обуздало свою тревожность, избавилось от чувства вины и удовлетворило свою потребность в наказании. Разница заключается в том, что, если Я использует вытеснение, формирование симптомов избавляет его от задачи овладения своими конфликтами, тогда как, если Я использует другие способы защиты, оно по-прежнему должно решать эту проблему.

На практике использование вытеснения в противоположность иным способам защиты встречается реже, чем сочетание двух различных способов у одного и того же индивида. Это хорошо иллюстрирует история пациентки, также страдавшей в раннем детстве от острой зависти к пенису, в данном случае—по отношению к отцу. Сексуальные фантазии этого периода достигли своего максимума в возникшем у нее желании откусить пенис отца. В этот момент Я воздвигло свою защиту. Шокирующая мысль была вытеснена. Она была замещена своей противоположностью — общим непринятием кусания, которое вскоре развилось в трудности при еде, сопровождаемые истерическим чувством отвращения. Одной частью заторможенного импульса—той, которая была представлена в оральной фантазии,— удалось овладеть. Но агрессивное содержание, т. е. желание нанести ущерб своему отцу или замещающему его лицу, осталось в сознании до тех пор, пока с развитием Сверх-Я моральное чувство Я не отвергло этот импульс. При помощи механизма замещения, который более подробно я опишу позже, побуждение причинить вред трансформировалось в своеобразную удовлетворенность и непритязательность. Мы видим, что два последовательных способа защиты сформировали субстрат истерии, на который наложи-лось специфическое изменение Я, не имеющее сами по себе патологического характера.

Впечатление, созданное этими примерами, подтверждается и в других случаях, когда мы детально рассмат-

риваем результат воздействия различных защитных механизмов. Теоретически вытеснение может быть подведено под общее понятие защиты и рядоположено другим конкретным способам. Однако с точки зрения эффективности по сравнению со всеми остальными оно занимает уникальную позицию. Оно достигает большего в количественном отношении, т, е. оно способно справиться с мощными инстинктивными импульсами, перед лицом которых остальные защитные механизмы оказываются неэффективными. Оно действует лишь единожды, хогя антикатексис, осуществляемый для обеспечения вытеснения, является постоянным формированием и требует постоянной затраты энергии. Другие механизмы, напротив, должны вновь приводиться в действие всякий раз, когда возрастает инстинктивная энергия. Но вытеснение не только самый эффективный, это еще и самый опасный механизм. Отъединение от Я, наступающее вследствие изоляции сознания от всего хода инстинктивной и аффективной жизни, может полностью разрушить целостность личности. Так вытеснение становится основой формирования компромисса и невроза. Последствия других способов защиты не менее серьезны, но, даже приобретая острую форму, они все же в большей мере остаются в пределах нормы. Они проявляются в многочисленных изменениях, диспропорциях и искажениях Я, которые частично сопровождают, а частично замещают невроз.

Предложения к хронологической классификации. Даже после того, как мы определили, что вытеснение занимает среди способов защиты Я исключительную позицию по отношению ко всем остальным, нам не перестает казаться, что мы объединили под одним названием разнородные явления. Такие способы защиты, как изоляция и уничтожение, стоят бок о бок с истинно инстинктивными процессами типа регрессии, обращения и оборота против себя. Некоторые из них служат для овладения большим количеством инстинктов или аффектов, а другие—для овладения лишь малыми их количествами. Соображения, определяющие выбор со стороны Я того или иного механизма, остаются неясными. Возможно, вытеснение используется главным образом при борьбе с сексуальными желаниями, тогда как другие способы могут быть более пригодны для борьбы против инстинктивных сил различного рода, в частности против инстинктивных импульсов. Воз-

мо^но также, что эти другие способы лишь завершают то, что оставило несделанным вытеснение, или же имеют дело с нежелательными мыслями, возвращающимися в сознание при неудавшемся вытеснении * Возможно также, что каждый защитный механизм вначале формируется для овладения конкретными инстинктивными побуждениями и связан, таким образом, с конкретной фазой детского развития **.

В приложении к “Торможениям, симптомам и тревожности”, на которое я уже не раз ссылалась, содержится предварительный ответ на эти вопросы. “Возможно, что до расщепления на Я и Оно и до формирования Сверх-Я психический аппарат использует различные способы защиты из числа тех, которыми он пользуется уже после достижения этих стадий организации” (*. *****, 1926, р. 164). Это можно раскрыть следующим образом. Вытеснение состоит в извлечении, или исторжении, мысли или аффекта из сознательного Я- Бессмысленно говорить о вытеснении, ког-за Я все еще слито с Оно. Точно так же мы можем предположить, что проекция и интроекция были способами, зависевшими от дифференции Я от внешнего мира. Исторжение мыслей или аффектов из Я и их изгнание во внешний мир могут принести Я облегчение лишь тогда, когда Я научилось отличать себя от этого мира. Таким же образом интроекция из внешнего мира в Я не может обогатить его до тех пор, пока не имеется ясного различения между тем, что принадлежит одному, и тем, что принадлежит другому. Но ситуация, без сомнения, не так проста. В случае проекции и интроекции исходные моменты крайне сложны (*. *****, 1913) ***. Сублимация, т. е. замещение инстинктивной цели в соответствии с высшими социальными ценностями, означает принятие или, по крайней мере, знание этих ценностей, что, в свою очередь, предполагает существование Сверх-Я. Соответственно защитные механизмы вытеснения и сублимации могут быть использованы лишь относительно

* Я повторяю здесь предположение, выдвинутое Жанной Лемпл-де-Гроот (****** *****-**-*****) во время обсуждения в Венском обществе.

** В соответствии с предложением Хелен Дойч (****** *******).

*** Ср. с позицией английской школы психоанализа, на которую я ссылаюсь.

поздно в процессе развития, тогда как время использования проекции и интроекции зависит от принятой теоретической точки зрения. Такие процессы, как регрессия, обращение и борьба против себя самого, по-^димому, не зависят от стадии, достигнутой психической структурой, и являются столь же древними, как сами инстинкты, или, по меньшей мере, столь же древними, как конфликт между инстинктивными импульсами и любыми препятствиями, с которыми они могут встретиться на пути к удовлетворению. Нас не должно удивлять, чте это самые ранние защитные механизмы, используемые Я-

Однако предлагаемая хронологическая классификация противоречит тому полученному в опыте факту, что самым ранним проявлением невроза, с которым мы сталкиваемся у маленьких детей, оказываются истерические симптомы, связь которых с вытеснением не подлежит сомнению, при этом истинно мазо-хистские явления, возникающие в результате оборота инстинкта против себя, встречаются в раннем детстве очень редко. В соответствии с теорией английской школы психоанализа интроекция и проекция, которые, с нашей точки зрения, должны быть приписаны тому периоду, когда Я уже отдифференцировалось от внешнего мира, являются теми самыми процессами, при помощи которых развивается структура Я и без которых дифференциация никогда бы не осуществилась. Эти различия во мнениях выявляют тот факт, что хронология психических процессов остается одним из самых темных мест в аналитической теории. Это хорошо видно на примере дискуссии о том, когда формируется индивидуальное Сверх-Я. Таким образом, классификация защитных механизмов по их положению во времени неизбежно подвергается всем тем сомнениям, которые и сегодня связаны с хронологическими моментами в анализе. По-видимому, лучше будет прекратить попытки такой их классификации и вместо этого детально исследовать ситуации, провоцирующие защитные реакции.

Ориентация защитных процессов в соответствии с источников тревоги и опасности

Инстинктивные опасности, от которых защищается Я, всегда одни и те же, но могут изменяться причины, по которым Я ощущает конкретное вторжение инстинкта опасным.

Мотивы защиты от инстинктов. " " „..^^***** яяппслых. За-

Мотивы *****,*4** и....---

а) Тревожность Сверх-Я в неврозах взрослых, защитная ситуация, с которой мы больше всего знако мы в анализе и знания о которой наиболее полны,— это та, которая формирует основу невроза у взрослых.

Она заключается в том, что некоторые инстинктивные желания стремятся проникнуть в сознание и при помощи Я достичь удовлетворения. Я не противостоит этому, но Сверх-Я протестует. Я подчиняется высшему образованию и послушно вступает в борьбу против инстинктивного импульса со всеми последствиями, которые влечет за собой такая борьба. Характерным для этого процесса является то, что само Я не рассматривает импульс, с которым оно борется, как опасный.

Мотив, побуждающий защиту, исходно не являете?. его собственным. Инстинкт рассматривается как враждебный потому, что Сверх-Я запрещает его удовлетворение, и если он достигнет своей цели, то несомненно вызовет затруднения в отношениях между Я "•

Сверх-Я-

Следовательно, Я взрослого невротика боится инстинкта потому, что оно боится Сверх-Я. Его зашита мотивирована тревогой Сверх-Я.

Пока наше внимание приковано к защите от инстинкта, воздвигнутой взрослым невротиком, мы aoдем рассматривать Сверх-Я как грозную силу. В этом

контексте оно выступает как исток всех неврозов. Сверх-Я—интриган, мешающий Я прийти к дружественному взаимопониманию с инстинктами. Сверх-Я воздвигает идеальный стандарт, в соответствии с которым сексуальность запрещается, а агрессия объявляется антисоциальной. Оно требует такой степени отказа от сексуальности и ограничения агрессии, которая не совместима с психическим здоровьем. Я полностью лишено своей независимости и сведено к роли инструмента для выполнения желаний Сверх-Я; в результате оно становится враждебным по отношению к инстинктам и не способным к наслаждению. Исследование ситуации защиты в таком виде, как она выступает в неврозе взрослых, побуждает нас в нашей терапевтической работе уделять очень большое внимание анализу Сверх-Я. Уменьшение его силы, снижение его требовательности или—как осмеливаются утверждать некоторые—его полное уничтожение должно облегчить состояние Я и ослабить невротический конфликт, по меньшей мере в одном направлении. Это представление о Сверх-Я как об источнике всякого невротического зла дает большие надежды на профилактику неврозов. Если невроз возникает вследствие требовательности Сверх-Я, тогда те, кто воспитывает детей, должны лишь избегать всего, что может привести к формированию исключительно требовательного Сверх-Я. Они должны следить за тем, чтобы их воспитательные методы, которые затем интернализуются Сверх-Я, были мягкими, родительский пример, кото-дда рый Сверх-Я усваивает при помощи процесса идентификации, должен быть выражением их реальных человеческих слабостей и толерантной установки по отношению к инстинктам, вместо того чтобы быть претензией на сверхстрогий моральный кодекс, который невозможно применить на практике. Наконец, агрессивность ребенка должна иметь выход во внешний мир, для того чтобы она не стала вредоносной и не обернулась вовнутрь, в результате чего она наделяет Сверх-Я чертами жестокости. Если воспитанию это Удастся, то мы должны предположить, что выходящие в жизнь человеческие существа будут свободны от тревожности, избавлены от неврозов, способны к наслаждению и не будут раздираемы внутренними конфликтами. Однако на практике воспитатели обнаружили, что надежда искоренить невроз из человеческой

жизни иллюзорна *, а с теоретической точки зрения она рассыпается, как только мы делаем следующий шаг в аналитическом исследовании.

б) Объективная тревога в детском неврозе. Исследование защиты в детском неврозе говорит нам о том, что Сверх-Я вовсе не является необходимым фактом в формировании невроза. Взрослые невротики стремятся отразить свои сексуальные и агрессивные желания, чтобы избежать конфликта со Сверх-Я. Маленькие дети точно так же обходятся со своими инстинктивными импульсами, чтобы не нарушать запретов своих родителей. Я маленького ребенка, как и Я взрослого, сражается с инстинктами не добровольно; его защита побуждается не собственными чувствами по этому поводу. Я видит в инстинктах опасность потому, что те, кто воспитывает ребенка, запретили их удовлетворение и вторжение инстинкта влечет за собой ограничения и наказание или угрозу наказания. Страх кастрации приводит маленького ребенка к такому же результату, как угрызения совести у взрослого невротика; детское Я боится инстинктов потому, что оно боится внешнего мира. Его защита от них мотивирована страхом перед внешним миром, т. е. объективной тревогой.

Когда мы обнаруживаем, что объективная тревога развивает в детском Я те же самые фобии, неврозы навязчивости, истерические симптомы и невротические черты, как и у взрослого вследствие активности Сверх-Я, мы, естественно, начинаем ниже оценивать могущество Сверх-Я. Мы понимаем, что то, что мы ему приписали, должно принадлежать самой тревоге. В формировании невроза, по-видимому, неважно, с чем связана эта тревога. Будь то страх перед внешним миром или страх перед Сверх-Я, существенно то, что защитный процесс порождается тревогой. Симптомы, входящие в сознание как конечный результат этого процесса, не позволяют нам определить, какой тип тревоги в Я породил их.

Если мы исследуем эту вторую защитную ситуацию — защиту от инстинктов по мотиву объективной тревоги,— мы оценим как очень значимое то влияние, которое внешний мир оказывает на детей, а соответ-

* Наиболее бескомпромиссным выразителем этой точки зрения является Вильгельм Райх (*. *****, 1935), однако его мнение разделяется многими.

ственно мы еще раз почувствуем надежду на эффективную профилактику неврозов. Замечено, что в наши дни маленькие дети страдают от такой высокой степени объективной тревоги, которая вовсе не является необходимой. Наказания, которые, как они боятся, будут применены к ним, если они удовлетворят свои инстинкты, на современной стадии цивилизации совершенно устарели. Кастрация больше не практикуется в качестве наказания за запретные сексуальные слабости, а акты агрессии больше не наказываются увечьем. Но в то же'время в наших воспитательных методах сохраняется отдаленное сходство с варварскими наказаниями прежних времен, вполне достаточное для того, чтобы вызвать смутные опасения и страхи. Оптимисты считают, что можно будет избежать этих внушений угрозы кастрации и насильственных мер, даже и сегодня присутствующих если и не в используемых нынче дисциплинарных методах, то в манере поведения и в интонациях взрослых. Те, кто стоят на этой точке зрения, считают, что связь между современным воспитанием и этими древними страхами наказания может быть наконец разорвана. В результате, говорят они, объективная тревога ребенка уменьшится и наступит радикальное изменение в отношениях между его Я и инстинктами, которое будет означать, что наконец будет уничтожена основа детских неврозов.

в) Инстинктивная тревога (страх перед силой инстинктов). Однако сейчас, как и ранее, психоаналитический опыт разрушает перспективу успешной профилактики. Человеческое Я по самой своей природе не является плодородной почвой для беспрепятственного удовлетворения инстинкта. Под этим я имею в виду, что Я дружественно по отношению к инстинктам, лишь пока оно мало отдифференцировано от Оно. Когда Я переходит от первичных ко вторичным процессам, от принципа удовольствия к принципу реальности, оно становится, как я уже показала, враждебной для инстинктов территорией. Его недоверие к их требованиям сохраняется всегда, но в нормальных условиях оно едва заметно. Я обращает свой взгляд на гораздо более ожесточенную борьбу, которую ведут на его территории Сверх-Я и внешний мир против импульсов Оно. Однако, если Я чувствует, что высшие защитные силы его покинули, или если требования инстинктивных импульсов становятся чрезмерными, его молчали-

вая враждебность по отношению к инстинктам возрастает до состояния тревоги. “Нельзя уточнить, чего опасается Я со стороны внешнего мира и со стороны либидозной опасности: мы знаем, что это страх быть подавленным и уничтоженным, но он не может быть “схвачен” аналитически” (*. *****, 1923, р. 57) *. Роберт Вельдер описывает это как опасность того. что целостная организация Я может быть разрушена или затоплена (*.******, 1936, р. 48). Влияние этой тревоги, испытываемой Я из-за силы инстинктов, в точности таково же, как и оказываемое тревогой Сверх-Я или объективной тревогой, которые мы исследовали. Защитные механизмы приводятся в действие против инстинктов со всеми уже знакомыми результатами в формировании неврозов и невротических характеристик. У детей вызванная таким образом защита лучше всего может быть исследована в тех случаях, когда прикладываются значительные усилия для устранения с помощью воспитательных мер аналитического характера и самого терапевтического анализа причин объективной тревоги и тревоги сознания, которые в противном случае остаются скрытыми. В дальнейшей жизни мы можем наблюдать их в полной силе, когда внезапное вторжение инстинктивной энергии угрожает нарушить баланс психической организации, что в норме происходит при физиологических изменениях, в подростковом возрасте и в климактерическом периоде, а также в силу патологических причин—в начале одного из периодических приступов, возникающих при психозах.

Дополнительные мотивы защиты от инстинкта. К уже упомянутым трем сильным мотивам защиты от инстинкта (тревога Сверх-Я, объективная тревога, тревога вследствие силы инстинктов) следует добавить,те, которые возникают в последующей жизни из потребности Я в синтезе. Взрослое Я требует определенной гармонии между своими импульсами, вследствие чего возникает ряд конфликтов, исчерпывающе описанных Александером (*. *********. 1934). Это конфликты между противоположными тенденциями, та-

* См. также “Торможение, симптомы и тревожность” (*. *****, 1926, р. 94), где нас предупреждают об опасности переоценки роли Сверх-Я в вытеснении и подчеркивают важность количественных факторов, таких, как чрезмерная степень стимуляции.

кими, как гомосексуальность и гетеросексуальность, пассивность и активность и т. д. Какой из двух противоположных импульсов будет отвергнут, а какой принят или какой компромисс будет достигнут между ними в каждом индивидуальном случае, определяется тем количеством энергии, которое несет каждый из них.

Первые два из рассмотренных нами мотивов защиты (тревога Сверх-Я и объективная тревога) имеют, кроме того, общий источник. Если инстинкт может достичь удовлетворения, несмотря на противодействие Сверх-Я или внешнего мира, результатом будет, конечно же, первичное удовольствие, но также и вторичное неудовольствие, как следствие либо чувства вины, исходящего из бессознательного, либо наказаний, налагаемых внешним миром. Таким образом, когда удовлетворение инстинкта отвергается на основании одного или другого из этих двух мотивов, воздвигается защита в соответствии с принципом реальности. Ее основная цель—избежать этого вторичного неудовольствия.

Мотивы защиты от аффектов. Точно те же причины, которые лежат в основе защиты Я от инстинктов, лежат и в основе его защиты от аффектов. Когда Я стремится защититься от инстинктивных импульсов на основании одного из указанных мною мотивов, оно обязано также отвергнуть аффекты, связанные с инстинктивными процессами. Природа этих аффектов несущественна: они могут быть приятными, болезненными или опасными для Я. Это неважно, поскольку Я не позволено испытать их такими, каковы они в действительности. Если аффект связан с запретным инстинктивным процессом, его судьба решена заранее. Одного того, что он с ним связан, достаточно, чтобы насторожить Я против него.

Таким образом, основания защиты против аффекта лежат попросту в конфликте между Я и инстинктом. Имеется, однако, другая, более примитивная связь между Я и аффектами, не имеющая аналога в отношении Я к инстинктам. Удовлетворение инстинкта исходно всегда является чем-то приятным. Но аффект может быть исходно либо приятным, либо болезненным, в зависимости от своей природы. Если Я не имеет ничего против конкретного инстинктивного процесса и не отвергает аффекта на этом основании, его ус-

тановка по отношению к инстинктивному процессу бу дет полностью определяться принципом удовольствия Я будет приветствовать приятные аффекты и защищаться от болезненных. И даже когда, вытесняя инстинкт, Я побуждается тревогой и чувством вины к защите от аффекта, мы все еще можем видеть следы отбора в соответствии с принципом удовольствия. Я все еще в большей степени готово отринуть аффекты. связанные с запретными сексуальными импульсами, если эти аффекты неприятны, например: горе, вожделение, печаль. Наряду с этим Я может дольше сопротивляться запрету в случае позитивных аффектов просто потому, что они приятны, или может короткое время выносить их, когда они внезапно врываются в сознание.

Эта простая защита против исходно болезненных аффектов соответствует защите против исходно болезненных стимулов, навязываемых Я внешним миром. Мы увидим позже, что способы, используемые детьми в таких примитивных формах защиты, подчиняющихся принципу удовольствия, сами более примитивны по своей природе.

Подтверждение наших выводов в аналитической практике. Факты, которые приходится тщательно собирать и связывать между собой в теоретическом изложении, к счастью, без большого труда могут быть продемонстрированы при анализе наших пациентов. Когда при помощи анализа мы обращаем защитный процесс, мы обнаруживаем различные факторы, вызвавшие его к жизни. Мы можем оценить количество энергии, затраченное на вытеснение, по силе того сопротивления, с которым мы встречаемся, пытаясь извлечь вытесненное. Точно так же мы можем сделать заключение о мотиве, лежащем в основе защиты пациента от инстинктивного импульса, на основании строения его психики, когда мы вновь вводим этот импульс в сознание. Если мы снимаем невротическую защиту, установленную по настоянию Сверх-Я, у анализируемого возникает чувство вины, т. е. он испытывает тревогу Сверх-Я. Если же защита была установлена под давлением со стороны внешнего мира, он чувствует объективную тревогу. Если, анализируя ребенка, мы оживляем отвергнутые им болезненные аффекты, он испытывает то же самое сильное неудовольствие, которое заставило его Я прибегнуть к защит-

цйМ мерам. Наконец, если мы вмешиваемся в защитный процесс, мотивированный страхом пациента перед силой его инстинктов, происходит именно то, чего стремилось избежать его Я: производные Оно, до сего времени подавленные, прокладывают себе путь на территорию Я, где встречают лишь незначительное сопротивление.

Соображения относительно психоаналитической терапии. Этот обзор защитных процессов дает нам ясное представление о возможных направлениях аналитической терапии” В анализе происходит обращение защитных процессов, отвергнутым инстинктивным импульсам или аффектам прокладывается путь обратно в сознание” и Я и Сверх-Я предоставляется возможность поладить с ними на лучшей основе. Прогноз разрешения психических конфликтов наиболее благоприятен, когда мотивом защиты от инстинкта была тревога Сверх-Я. Здесь конфликт является чисто эндо-психическим, и согласие между разными инстанциями может быть достигнуто, особенно если Сверх-Я стало более доступным рассудку с помощью анализа идентификации,, на которых оно основано, и присвоенной им агрессивности. Когда, таким образом, снижается страх Я пе-ред Сверх-Я, ему больше нет необходимости прибегать к защите, в результате которой наступают патологические последствия.

Но даж.е и в тех случаях, когда защита в детском неврозе мотивирована объективной тревогой, аналитическая терапия имеет хорошие шансы на успех. Простейший метод—который согласуется с принципами анализа — заключается для аналитика в том, чтобы, после того как он изменил защитные процессы в психике ребенка, попытаться повлиять на реальность, т. е. на тех, кто занимается воспитанием ребенка, с тем, чтобы понизить объективную тревогу, в результате чего Я принимает менее суровую установку по отношению к инстинктам и не должно более предпринимать столь больших усилий для их отвержения. В других случаях анализ показывает, что различные тревоги, которые привели к возникновению защиты, связаны с Давно минувшей ситуацией. Я признает, что больше ^т никакой необходимости бояться ее. Или же обнаруживается, что источник кажущейся объективной тре-^ги лежит в преувеличенных, незрелых и искаженных представлениях о реальности, основанных на перво-

битных ситуациях, некогда актуальных, но более ^ существующих. Анализ демаскирует эту “объективную тревогу” и показывает, что она представляет собой продукт фантазии, против которого не стоит осуще. ствлять защитные операции.

Когда Я предприняло защитные меры против аф. фекта, чтобы избежать неудовольствия, то для их сия. тия, если мы хотим достичь стойкого результата, нуж. но еще что-то помимо анализа. Ребенок должен нау. читься выдерживать все большее и большее количество неудовольствия, не прибегая к защитным меха. низмам. Следует учесть, однако, что с теоретическо} точки зрения задача преподнести ему этот урок стощ не перед анализом, а перед воспитанием.

Единственное патологическое состояние, плохо под дающееся анализу,— это защита, основанная на стра хе пациента перед силой собственных инстинктов. Е подобных случаях существует опасность того, что мы разрушим защиту Я, не будучи в состоянии немедлен но прийти к нему на помощь. В ходе анализа мы всег да успокаиваем пациента, который боится допустит в сознании импульсы своего Оно, говоря ему, что, будучи осознанными, они менее опасны и легче подда ются контролю, чем когда они бессознательны. Един ственная ситуация, в которой эти обещания могут оказаться ложными,— это та, в которой защита осуществлена потому, что пациент боится силы своих инстинктов. В случаях наиболее суровой борьбы Я с целы предохранить себя от того, чтобы быть затопленных Оно, как, например, при периодических обострения; психоза, наиболее существенны количественные отно шения. Единственное, в чем нуждается Я в таком кон фликте,— это подкрепление. В той мере, в какой ана лиз может укрепить Я, вводя в сознание бессознатель ное содержание Оно, он и здесь имеет терапевтичес кий эффект. Но в той мере, в какой введение в созна ние бессознательных действий Я нарушает его защит ные процессы и делает их неэффективными, результа том анализа оказывается ослабление Я и усиление па тологического процесса.

Примеры избегания ооъективного неудовольствия и объективной опасности

(предварительные стадии защиты)

Все способы защиты, открытые анализом, служат единственной цели — помочь Я в его борьбе с инстинктивной жизнью. Они мотивированы тремя основными типами тревоги, которой подвержено Я,— инстинктивной тревогой, объективной тревогой и тревогой сознания. Кроме того, простой борьбы конфликтующих импульсов уже достаточно для того, чтобы запустить защитные механизмы.

Психоаналитическое исследование проблем защиты развивалось следующим образом: начавшись с конфликтов между Оно и образованиями Я (как это показано в истерии, неврозах навязчивости и т. д,), оно перешло затем к борьбе между Я и Сверх-Я (в меланхолии), после чего обратилось к изучению конфликтов между Я и внешним миром (например, в детской фобии животных, обсуждающейся в “Торможениях, симптомах и тревожности”). Во всех этих конфликтах Я индивида стремится отвергнуть часть своего собственного Оно. Таким образом, инстанция, воздвигающая защиту, и вторгающаяся сила, которая отвергается, всегда остаются теми же самыми; изменяются лишь мотивы, побуждающие Я предпринимать защити'-" меры. В конечном счете все эти меры направлены нг то, чтобы обеспечить безопасность Я и уберечь его о' переживания неудовольствия.

Однако Я защищается не только от неудово^ вия, исходящего изнутри. В том же самом раннем риоде, когда Я знакомится с опасными внутреш инстинктивными стимулами, оно также переживае удовольствие, источник которого находится во в нем мире. Я находится в тесном контакте с этим ром, дающим ему объекты любви и те впечатлс

которые фиксирует его восприятие и ассимилирует его интеллект. Чем больше значимость внешнего мира как источника удовольствия и интереса, тем выше и возможность пережить исходящее от него неудовольствие. Я маленького ребенка 'все еще живет в соответствии с принципом удовольствия; оно еще не скоро научится выносить неудовольствие. В это время индивид еще слишком слаб для того, чтобы активно противостоять внешнему миру, защищаться от него при помощи физической силы или изменять его в соответствии со своей себственной волей; как правило, ребенок еще слишком слаб физически для того, чтобы убежать, а его понимание еще так ограничено, что не может увидеть неизбежное в свете разума и подчиниться ему. В этот период незрелости и зависимости Я, помимо того, что оно предпринимает усилия по овладению инстинктивными стимулами, стремится всеми способами защитить себя от объективного неудовольствия и грозящих ему опасностей.

Поскольку теория психоанализа основана на изучении неврозов, естественно, что аналитические наблюдения были сначала сосредоточены на внутренней борьбе между инстинктами и Я, следствием которой являются невротические симптомы. Усилия детского Я избежать неудовольствия, непосредственно сопротивляясь внешним впечатлениям, принадлежат к области нормальной психологии. Их последствия могут быть важными для формирования Я и характера, но они не патогенны. Когда эта конкретная функция упоминается в клинических аналитических работах, она никогда не рассматривается как основной предмет исследования, а, скорее, как побочный продукт наблюдения.

Вернемся к фобии животных Маленького Ганса. Это клинический пример одновременных защитных процессов, направленных соответственно вовнутрь и наружу. Мы говорили, что в основе невроза маленького мальчика лежат импульсы, связанные с эдиповым комплексом *. Он любит свою мать и из ревности при-"^эет агрессивную установку по отношению к отцу, которая вторично вступает в конфликт с его нежной "ривязанностью к нему. Эти инстинктивные импуль-

См. описание в “Торможениях, симптомах и тревожности”.

сы возбуждают его страх кастрации, который он реживает как объективную тревогу, и тогда запускаются различные защитные механизмы против инстинк. тов. Его невроз использует методы замещения (отца на вызывающее страх животное) и обращения его собственной угрозы своему отцу, т. е. превращение ее в тревогу, чтобы не испытывать самому угрозы со сто. роны отца. Наконец искажение истинной картины до. вершается регрессией на оральный уровень (мысль о том, что его покусают). Эти механизмы прекрасно вы. полняют свою цель отвержения инстинктивных импуль. сов: запретная любовь к своей матери и опасная аг. рессивность по отношению к своему отцу исчезли из сознания. Его страх кастрации, связанный с отцом, превратился в симптом страха перед лошадьми, но 8 соответствии с механизмом фобии Маленький Ганс из. бегает приступов страха при помощи невротического торможения — он отказывается выходить из дома.

В анализе Маленького Ганса эти защитные меха. низмы должны были быть обращены. Его инстинктив. ные импульсы были освобождены от искажений, и его страх был отделен от мысли о лошадях и прослежен до реального объекта—его отца, после чего он был об. сужден, ослаблен, и было показано, что он не имеет объективного основания. После этого нежная привя. занность мальчика к своей матери смогла ожить и от. разиться в сознательном поведении, поскольку теперь, когда страх кастрации исчез, его чувство по отноше. нию к ней больше не было опасным. После того как его страх был рассеян, исчезла необходимость регрес. сии, к которой этот страх его привел, и он смог вновь достичь фаллического уровня развития либидо. Невроз ребенка был исцелен.

На этом закончим разговор о превратностях защитных процессов, направленных против инстинктов.

Но даже и после того, как аналитическая интерпретация позволила инстинктивной жизни Маленького Ганса обрести ее нормальный ход, его психические процессы некоторое время все еще оставались нарушенными. Он постоянно сталкивался с двумя объективными фактами, с которыми никак не мог примириться. Его собственное тело (в особенности пенис) было меньшим, чем у его отца, и отец для него выступал как противник, над которым он не надеялся одержать верх. Таким образом, оставалась объективная

Поиск по сайту: