Вильям Бамберри

НАЧАЛО РАБОТЫ С СЕМЬЕЙ

Когда мы собрались на нашу первую сессию, казалось напряжение прямо-таки витает в воздухе. Джон и Мери, двигаясь нервно и беспокойно, выбрали диван справа от меня, тогда как трое из их пяти взрослых детей заняли места на другом диване. Двое других, пока отсутствующих отпрысков, должны были присоединиться к нам в заключительный день трехдневного опыта нашего общения.

С первого взгляда было ясно, что это фермерская семья, может быть, похожая на ту, в которой я сам вырос. Папа вышел на “поле боя” в новом комбинезоне с нагрудником, тогда как мама нарядилась опрятно, но без претензий. Три их дочери - 30-летняя Ванесса, 20-летняя Дорис и 18-летняя Марла - выглядели более современно и не так провинциально. Несколько первых минут мы провели в ни к чему не обязывающих разговорах, причем Ванесса говорила от имени всей семьи.

Мы кратко обсудили, почему они решились принять участие в этих встречах и найти средства для оплаты нашей трехдневной работы. Собственно, идея встречи принадлежала Ванессе. Она как раз проходила обучение, намереваясь стать психотерапевтом. Живя вдалеке от остальной семьи, она, тем не менее, чувствовала себя связанной семейными проблемами и хотела их разрешения. К тому же она беспокоилась о своей 28-летней сестре Гейл, которая была госпитализирована из-за эмоциональных срывов. И хотя она вернулась домой, но все еще продолжала принимать лекарства.

Интересно, что психотерапевт, занимавшийся с Гейл, полагал, что лечение, которое она получала в данный момент, проходило вполне успешно, и возражал против ее участия в наших встречах с семьей, опасаясь что они могут повредить его работе с ней. Однако, несмотря на риск, Гейл решила принять участие в заключительной сессии на третий день. Скорее, все же не без благословения своего психотерапевта.

23-летний Майк, единственный сын в этой семье, запаздывал. У него были конфликты на работе, кроме того, он должен был привезти Гейл. Все они жили за городом и добираться сюда им было непросто.

Начало

Начальные моменты первой встречи часто оказываются очень принципиальными. Уровень напряженности намного превосходит простой социальный дискомфорт. Неосознанно начинается интенсивный скрытый процесс установления взаимоотношений. Хотя мы часто маскируем наше внутреннее напряжение, оно, без сомнения, существует и дает о себе знать. Вопросы типа: "Каков ты в действительности?", "Что ты собираешься мне сделать?", "Как далеко мы будем в состоянии идти вместе?" - наполняют наше коллективное бессознательное.

Это время для установления связей на личностном уровне, здесь важно не быть надменным и слишком "профессиональным". Одна из моих первоначальных задач - дать семье простейшее представление о том, как я действую и чего жду от них. Мне нужно установить те условия и параметры, по которым я буду с ними взаимодействовать и общаться.

Процесс взаимодействия запускается, как только я вхожу в кабинет: мои действия порождают их реакции, я отвечаю на них - и общение наше закрутилось. Можно надеяться, что вскоре этот диалектический круговорот приведет к явлениям более высокого порядка.

Другим важным компонентом в понимании того, как идет работа, является точное различие между настойчивостью и агрессией. Заняв ясно выраженную "Я-позицию", я вовсе не собираюсь их как-то запугивать - скорее, буду стремиться рассказать им о некоторых из моих убеждений, имеющих отношение к делу. Они же, в свою очередь, свободны отвечать на это так, как им хочется: упрямиться, восставать, капитулировать, вести себя высокомерно, демонстрировать свое абсолютное безразличие к тому, что происходит. Как бы там ни было, а процесс запущен, и вместо того чтобы в течение первого часа заниматься классическим интервью-оценкой семьи, мы учимся говорить друг с другом, так сказать, “танцевать”.

В следующей части я намечаю стратегию, и она определяет структуру, с которой мы будем иметь дело в дальнейшем. Я намеревался здесь донести до членов семьи мое убеждение в том, что их готовность предъявить свою боль очень существенна для успешного результата терапии. Кроме того, они должны принять тот факт, что именно они и никто другой остаются ответственными за свои собственные жизни. Передача контроля и ответственности мне их жизни отнюдь не улучшит.

Карл (К): Расскажите, почему вы решили прийти сюда? Чего вы ждете от нашего общения? Чем я могу вам помочь?

Одновременно разрешите поделиться с вами тем, как я веду дело. Прежде всего мне бы хотелось услышать вашу историю, чтобы осмыслить, прочувствовать ту боль, которую вам приходится испытывать. Это поможет мне нащупать путь для работы с вашей семьей. Но я хочу, чтобы вы правильно понятым. Я здесь вроде тренера бейсбольной команды: тренирую, а не играю. Вы должны будете сами принимать окончательные решения относительно вашей собственной жизни.

(Пауза)

И еще я должен предупредить вас, что я придирчив, и буду цепляться ко всему.

Решающим моментом является то, что я должен прямо сказать семье об условиях моей работы. Я хочу, чтобы они поняли, что несмотря на согласие работать с ними, я не собираюсь становиться членом их семьи.

Я ответственен здесь за то, чтобы, насколько смогу, по-человечески реагировать на их боль, но не брать на себя никакой ответственности за их жизнь.

Моя дополнительная реплика о придирчивости и цепляньи должна была освободить их от иллюзорного представления о том, как здесь их будут лечить. Я попытался его разрушить:- простое присутствие им не поможет. Впереди серьезная работа, и я не могу делать ее за них или освобождать их от необходимости прилагать усилия.

Папа (П): Мы привыкли к этому на ферме.

К: Вы привыкли к этому на ферме? Я сам родился и вырос на молочной ферме. Когда-нибудь я покажу вам свою корову! Как-то я проводил семинар и кто-то принес мне маленькую игрушечную корову с выменем, чтобы я мог прижаться к ней, когда почувствую себя одиноко.

Реакция Папы на мое предложение вызвала ответный ход - присоединение с моей стороны. Я хотел, чтобы семья знала, что я тоже был фермером и могу понять и прочувствовать те условия, в которых им приходится жить, и ту борьбу, которую им приходится вести, и отнестись к ним личностно.

Этот тип присоединения очень действенен, ибо он аутентичен, искренен, исходит из общего жизненного опыта. Это в гораздо большей степени личностно окрашено, чем стандартно-профессиональное предложение: "Я хочу вам помочь".

В этом месте беседы Мама, кажется, занервничала. Быть может, она была обеспокоена тем, что Папа и я будем иметь слишком много общего. Ее автоматическая реакция состояла в предъявлении немного замаскированной жалобы на него. Если она сумеет как-то его дискредитировать, это может уменьшить шансы на то, что ему удастся меня обольстить. Хотя ее обеспокоенность и заслуживала внимания, я еще не был готов оказаться под перекрестным огнем на таком раннем этапе работы.

***

Мама (М): Он просто не может не носить эти дурацкие комбинезоны. Я сказала ему: "Ты думаешь, прилично одевать комбинезон на такого рода встречи?"

Этот комбинезон полгода лежал у него ненадеванным. Он даже не примерил его. А тут мне было приказано его укоротить. Ну что ж, я его подшила вчера вечером по старому комбинезону.

К: Меня часто посещает чувство, уже давно, с самого детства, что вот-вот что-то обязательно сломается - трактор, сенокосилка или что-нибудь еще...

М: Да.

К:...мой отец вот-вот должен войти в дом, чтобы взять ключи от машины. И мама говорит: "Ты собираешься в город? Может, переоденешься?" Отец же отвечает: "Не понимаю, почему комбинезон не подойдет?". Мне кажется, это были едва ли не самые серьезные споры, которые когда-либо вели мои родители.

М: Правда?

К: У меня такое чувство, что я все еще ношу это в себе. Я покупаю приличный костюм и делаю его похожим на комбинезон за три дня.

(Смех)

Таким образом, я и сейчас как бы все еще спорю с моей матерью по поводу того, как я ношу хорошую одежду.

Это была моя бессознательная реакция на усилия Мамы “соблазнить” меня, стать на ее точку зрения против Папы. Она хотела бы, чтобы я соглашался с ней в том, что Папе нельзя доверять. Хотя она говорит о комбинезоне, истинный смысл понятен: она хотела бы представить себя как совершенно не ответственную за борьбу между ними.

Мы сейчас завершили один цикл процесса, который будет повторяться в течение всего курса терапии. В эти первые моменты беседы я продвинулся в направлениях как сближения с ними, так и отделения от них. Такая свобода продвижения внутрь системы и выхода из нее представляет собой одну из основных задач как терапии, так и жизни вообще. Мы одновременно стремимся к более глубокой сопринадлежности к кому-то и к отдалению от них же. Когда мы говорим о жизни, то всегда ведем речь о взаимоотношениях, так как мы не существуем в изоляции. В эмоциональную жизнь человека всегда включены другие.

***

Вопр.: Хорошо, Карл, у меня сразу же есть несколько вопросов по этому фрагменту. Чего вы хотели достичь таким началом? Особенно предупреждая их, что будете цепляться? Означает ли это вашу заботу о них или что-то в подобном же роде?

Карл: Конечно же, я не забочусь о них в обычном смысле этого слова, я просто встречаюсь с ними. Как человек я, разумеется, надеюсь заботиться о них, любить их, так как было бы очень одиноко просто сидеть там и беседовать с чужими людьми. Но как профессионал я хочу, чтобы у них не было сомнений в том, что я не просто притворяюсь хозяином. Я как любой хирург. Мне важно избавить от болезни, а не препятствовать пролитию крови. Они должны знать, что будет больно, и должны подготовиться. Так же, как зубной врач скажет: "Будет больно" - до того, как засунет иголку в ваш зуб.

Я называю это Сражением за Инициативу. Такая позиция заставляет их быть инициативными в собственной жизни, создает уверенность в том, что проблема, с которой они пришли, останется с ними, но при этом не станут падать духом и ожидать, что я буду управлять их миром.

Вопр.: Но они пришли к вам за помощью в преодолении своей тревоги. Вот за чем они пришли! А вы говорите, что не будете с этим иметь дела.

Карл: Правильно! Я действительно не хочу освобождать их от тревоги. Я хочу, чтобы эта тревога стала силой, которая приводит в движение. Мой же вклад может заключаться в том, что я попытаюсь сделать их тревогу более продуктивной.

Вопр.: Ближе к концу этого фрагмента вы начали говорить о коровах и о том, что вы тоже выросли на ферме. К чему все это?

Карл: Это то, что Минухин назвал "присоединением"....

...Я не думаю, что, основываясь на таком явлении, как "перенос", можно сделать терапию эффективной. Мне представляется, что ребенок любит мать потому, что она кормит грудью, а не наоборот: у матери появляется молоко, потому что ее любит ребенок.

Я думаю, что терапевту нужно, чтобы боль пациента была переведена в его внутренний план (интернализирована), что и дает ему возможность идентифицироваться с пациентом, сопереживать ему. Однако врач должен быть очень осторожным и не дать боли полностью себя захватить, не быть простачком.

Поиск по сайту: