ТАК КТО ЖЕ ЦЕПЛЯЛСЯ ЗА ОПЫТ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ?

Главный момент – должна быть внезапность.

И. Сталин.

Выступление на совещании высшего начальствующего

состава Красной Армии в ЦК ВКП(б) 16 апреля 1940 г.

Уже осенью 1914 года перед генералами всех стран встал вопрос: что же делать?

Для того чтобы вывести войну из позиционного тупика, надо было сломать фронт противника и вырваться на оперативный простор.

Но проломить фронт не выходило.

Требовалось выбить вражескую пехоту из траншей. Ради этого приходилось сосредоточивать огромное количество артиллерии на узких участках фронта и долбить траншеи неделями, иногда месяцами. Но и противник не дурак. Если мы долбим его оборону в данном районе, значит, позади этого места он начинает рыть новые окопы и траншеи и заполнять их свежим пушечным мясом. Мы проломили одну линию траншей, вторую, третью, а противник позади захваченных нами позиций успел отрыть ещё десять линий…

Среди немногих исключений – Брусиловский прорыв. Летом 1916 года Юго-Западный фронт под командованием генерала от кавалерии А. А. Брусилова взломал оборону противника на фронте в 550 км на глубину 60 – 150 км.

Брусилов нашёл выход: он ломал австро-венгерский фронт не на одном направлении, а одновременно на четырёх. А на каждом направлении было по 2 – 3 разнесённых в пространстве участка прорыва. Всего таких участков было одиннадцать. Кроме того, ещё шесть ложных. Противник не знал, какой из них главный. Этого, кстати, не знал и сам Брусилов. Его расчёт: все одиннадцать участков – главные! Ломать одновременно везде, и если противник бросит все свои резервы в одно место, Брусилов будет развивать успех в другом. Так и случилось. Фронт Брусилов проломал. И сразу на нескольких участках. Потому противник, дабы избежать окружения, был вынужден отводить свои войска сразу на огромном фронте в полтысячи километров.

Однако возникла другая проблема: в образовавшийся прорыв нужно немедленно вводить огромные массы подвижных войск. Образно выражаясь, Брусилов пробил дырочку во вражеском панцире, теперь в эту дырочку надо воткнуть нечто острое, колющее или режущее, чтобы проткнуть вражьи внутренности. Желательно насквозь. И делать это надо быстро, иначе противник прорыв ликвидирует.

В те времена самостоятельно бой могли вести только пехота и кавалерия. Остальные рода войск поддерживали и обеспечивали их действия. Для ввода в прорыв требовалось много кавалерии. Она могла бы совершить бросок по глубоким тылам Австро-Венгрии и Германии. Но у Брусилова кавалерии было мало. Не его вина. О мощных подвижных соединениях должны были позаботиться более высокие начальники.

Верховное командование не располагало достаточным количеством стратегических резервов на данном направлении, которые можно было бы бросить в сражение и вырваться на оперативный простор. Кроме того, прорыв Юго-Западного фронта не был поддержан другими фронтами.

Исчерпав наступательные возможности, Юго-Западный фронт упёрся в новую цепь укреплённых позиций и был вынужден снова зарыться в землю.

Но даже и без ввода в сражение крупных подвижных масс прорыв Брусилова завершился сокрушительным успехом. Австро-Венгерской империи был нанесён смертельный удар, от которого она так и не смогла оправиться. Да и Германия почувствовала приближение конца. В декабре 1916 года германский кайзер обратился к своим противникам с предложением о прекращении войны и заключении мира.

Но его предложение было отвергнуто как русским царём, так и его западными союзниками.

Прорыв Брусилова мог привести к победному окончанию войны, но Российская империя уже сгнила. Через полгода после такого блистательного успеха рухнула монархия. Без всякого внешнего воздействия. Россия погрузилась в хаос и вскоре выпала из мировой войны. Не потому выпала, что сил мало, а потому, что сгнила голова. Гниение известно откуда начинается…

В соответствии с мечтами, планами и замыслами Ленина война из империалистической превратилась в войну гражданскую.

По своему пространственному размаху, количеству жертв и разрушений, по способам ведения Гражданская война в России резко отличалась от Первой мировой войны. Для стран Центральной Европы Первая мировая война была ужасающим бедствием. Во всех странах, включая Россию, погибло аж 10 миллионов человек.

Однако Гражданская война в России затмила всё это и отодвинула на задний план. После Гражданской войны народы России вспоминали Первую мировую войну как прекрасное спокойное время, когда всё было так чудесно. Немножко убивали на войне, но эти жертвы были незначительными, почти нулевыми. Если 10 миллионов разделить на все воюющие страны, то непонятно, есть ли причина ту войну вообще вспоминать.

Гражданские войны отличаются запредельной жестокостью. В обыкновенной войне стороны, когда надоест воевать, имеют возможность разойтись по своим землям. А в гражданской войне противникам никак разойтись не получается. Земля на всех одна. Потому для того чтобы одна сила победила, надо все другие силы истребить или вышвырнуть из страны. В ходе Гражданской войны в России было разрушено и уничтожено всё, что можно было уничтожить, – от заводов и мостов до семьи, школы и государственной власти.

Но если Гражданскую войну в России рассматривать не как попытку национального самоубийства, а с точки зрения военной науки, то мы неизбежно приходим к выводу: по своим формам она была гигантским шагом вперёд.

Случилось так, что в ноябре 1918 года все (кроме России) воевавшие страны так и завершили войну в позиционном тупике, фактически на тех же рубежах, на которых армии окопались осенью 1914 года. Из опыта Первой мировой войны следовал, казалось бы, единственный и неизбежный вывод: следующая война тоже будет позиционной, современную оборону прорвать невозможно. Генералы Первой мировой войны решили: надо готовиться к новой позиционной войне, статичной, траншейной. Опыт Брусилова был отнесён не к правилам, а к исключениям и забыт.

В ряде европейских стран, например во Франции, опыт Первой мировой войны был признан единственно верным. Из этого опыта был сделан вывод, что «оборона сильнее наступления». Вся подготовка страны к будущей войне свелась к максимально возможному усилению позиционной обороны вдоль границ.

Однако ничего подобного не было на просторах рассыпавшейся Российской империи. Никто опыт Первой мировой войны не признавал и его не канонизировал просто потому, что следствием Первой мировой войны для России стала жесточайшая Гражданская война, которая по своему характеру и размаху была совершенно не похожа на Первую мировую.

И уж если говорить о приверженности красных командиров старому опыту, то говорить надо об опыте Гражданской войны, а вовсе не об опыте Первой мировой.

Войны бывают позиционными и манёвренными. Между этими крайностями неисчислимое множество различных комбинаций, когда действия манёвренные сменяются позиционными и наоборот.

Первая мировая война – самый яркий, доведённый до идеала и до полного абсурда образец позиционной войны.

Гражданская война в России – это самый ослепительный противоположный случай. Где ещё найти пример сухопутной войны, которая разметалась в пространстве от Варшавы и Львова до Омска, Хабаровска, Владивостока и Находки, от Архангельска, Котласа и Мурманска до Одессы и Херсона, от Риги и Питера до Баку, Ташкента и Бухары?

Первая мировая война – сидение на месте. Первая мировая война в принципе не задела территорию главных её участников: России, Германии, Австрии, Франции, Великобритании. Фронты стабилизировались примерно в районах государственных границ. В тыловых районах разрушений по большому счёту не было. Миллионные армии терзали друг друга. А позади прифронтовой полосы – нормальная мирная жизнь: дымят заводы, гудят паровозы, сверкают огнями витрины на Невском проспекте, на Пигали машет крыльями «Мулен-Руж» – красная мельница – и едрёные девки выплясывают канкан.

Символ Первой мировой войны, её суть и визуальное выражение – траншея.

А символ Гражданской войны – пулемётная тачанка Нестора Ивановича Махно, на которой серебряными гвоздиками были выбиты хлёсткие девизы: сзади – «Хрен догонишь!», спереди – «Хрен возьмёшь!».

Нужно признать: не потому Гражданская война была манёвренной, что наши умнее всех. А потому, что страна самая большая в мире и вся она превратилась в поле сражения. Перекопать такую страну окопами нельзя. Нет у нас столько людей. Раз так, оборона не могла быть сплошной. Значит, противники проникали в тыл друг к другу, обходили узлы сопротивления и фланги. Гражданская война в России – это отсутствие сплошных фронтов. Это стремительный манёвр колоссальных подвижных воинских масс. Это охваты и обходы, лихие броски с выходом на вражеские фланги и тылы.

Были окопы, были траншеи. Но не это главное. Главное – открытые тылы и фланги как у себя, так и у противника. Главное – стремительный внезапный манёвр, удар там, где противник меньше всего ожидает.

Гражданская война в России показала выход из позиционного тупика, возродила во всей красе и блеске секрет манёвра, который, казалось бы, окончательно и навсегда был утерян на полях Первой мировой войны.

Как мы уже уяснили, до появления танков (в достойных упоминания количествах) только два рода войск могли вести самостоятельные боевые действия на земле – кавалерия и пехота.

Пехота универсальна, но более тяготеет к малоподвижным формам войны.

А кавалерия – это манёвр и движение.

Все остальные рода войск, начиная с артиллерии, очень важны, но вести самостоятельно войну не способны.

Сейчас мы не говорим о войне на море и в воздухе. Если опуститься на грешную землю, то Первая мировая война – это война пехоты. Понятно, при массовом участии артиллерии, сапёров, связистов, химиков и пр.

Кавалерия в той войне прозябала в тылах и никакого решающего влияния на ход и исход войны не оказывала.

А в куда более жестокой, разрушительной и кровавой Гражданской войне в России решающей силой была кавалерия. Она естественно и неизбежно набирала вес. Кавалерия в наибольшей степени соответствовала войне манёвренной. Кавалерийские соединения и объединения росли и ширились. Мелкие кавалерийские отряды сливались в эскадроны, а те – в кавалерийские полки, бригады, дивизии, кавалерийские корпуса.

Венцом манёвренной войны стало создание соответствующего инструмента – конных армий. Забудем ту картину, которую нам рисовала красная пропаганда: скачет Будённый, сабелькой помахивает… Обратим внимание на другое: только движение приносит победу. Это сказал Сунь-Цзы, а Гудериан через две тысячи лет повторил.

Вот вам движение – конная армия! Это подвижная стратегическая масса, способная внезапно появляться там, где её не ждут, способная совершать стремительное перемещение на сотни километров. Вспомним перегруппировку 1-й Конной армии из района Майкопа в район Умани. Ведь это 1 200 километров. Это стратегический размах.

И боевые действия конных армий – это прежде всего не рубка саблями, а глубокий стремительный манёвр, когда масса войск воздействует на противника не огнём, а движением. В июне 1920 года 1-я Конная армия вышла в тыл 3-й польской армии и одним этим заставила её оставить Киев – стратегия непрямых действий в чистом виде.

Каждая конная армия обладала огромной по тем временам огневой мощью. Она была насыщена и даже перенасыщена пулемётами. Кроме того, конные армии располагали артиллерией, бронемашинами, бронепоездами, собственной авиацией и даже танками.

Боевой состав конных армий не был постоянным. Армии эти неизменно находились в боях. Их состав то увеличивался, то сокращался. Обычно в конной армии, помимо чисто кавалерийских частей и соединений, было до 50 орудий, 30 – 40 бронеавтомобилей, 10 – 15 самолётов, от 3 до 7 бронепоездов, 200 – 400 пулемётов, которые устанавливали не только на тачанках, но и на грузовых и легковых машинах.

Конная армия – это именно тот инструмент, которого совсем недавно так не хватало Брусилову. Была бы у Брусилова в 1916 году 1-я или 2-я Конная армия (или сразу обе), почти смертельный удар по германо-австро-венгерской коалиции мог бы стать смертельным. И тогда история пошла бы совсем другим путём…

Но царь Николай не озаботился созданием массированных подвижных соединений, Брусилов проломал ворота, но в них некому было войти.

Созданием мощных подвижных соединений занялся товарищ Сталин. 1-я Конная – его детище. Создавали эту армию другие люди, но без поддержки в высших эшелонах власти эта идея не могла бы выжить. Сталин идею оценил и поддержал.

Интересно, что Тухачевский ничего подобного не создал и подобных идей не поддержал. Но он увидел, что мощные подвижные соединения играют главную роль в манёвренной войне и потребовал: отдайте мне 1-ю Конную! Я тоже хочу в какой-то мере считаться полководцем и победы одерживать!

Жуков объявил, что красные командиры держались за опыт Первой мировой войны, т.е. за окопы и траншеи. За многолетнее прозябание на одной позиции. За позиционные формы борьбы.

Это мерзкая клевета на свою армию, на боевых товарищей. Ибо дух манёвренной войны господствовал в Красной Армии с первого дня её рождения… Конную армию невозможно ни привязать к Первой мировой войне, ни вписать в неё.

Конная армия – это манёвр. Это блицкриг! Даёшь Варшаву! Дай Берлин! Уж врезались мы в Крым!

И почему опыт Первой мировой должен был возвышаться над опытом Гражданской войны?

Кем был Сталин в Первой мировой войне? Провёл ли он один день или один час в траншее? То-то. А в Гражданской войне товарищ Сталин – член РВС Республики, член РВС Южного, Западного и Юго-Западного фронтов. Сталин бывал на руководящих военных должностях и в Царицыне, и в Питере, на Львов ходил. Были удачи, победы, были ошибки, провалы, катастрофы. Короче: был опыт. Какой же опыт Сталину помнить: чужой или собственный? Какой Сталину опыт ближе: забытой Первой мировой войны, на которой его не было, которая завершилась позорной капитуляцией страны, или незабываемый опыт грандиозных побед и горьких поражений, опыт войны, которая завершилась победой над многочисленными врагами, которая вынесла его на вершины небывалой в истории единоличной и неограниченной власти?

Три года судьба бросала Сталина по фронтам Гражданской войны. Он советовал и направлял, расстреливал и награждал, требовал, доказывал, ругался не только с командующими фронтами, но и с Лениным, но и со Склянским, даже с Троцким. Какой же опыт Сталину использовать: той войны, на которой его не было, или опыт Гражданской войны, на которой он был?

Вот отношение Сталина к Первой мировой войне: «Уже во время войны раскрылась измена царского военного министра Сухомлинова, оказавшегося связанным с немецкими шпионами. Сухомлинов выполнял задания немецкой разведки – сорвать снабжение фронта снарядами, не давать фронту пушек, не давать винтовок. Некоторые царские министры и генералы сами втихомолку содействовали успехам немецкой армии: вместе с царицей, связанной с немцами, они выдавали немцам военные тайны. Неудивительно, что царская армия терпела поражения и вынуждена была отступать».

Это строки из гениального творения товарища Сталина, которое явилось миру в момент победного финала Великого Очищения 1937 – 1938 годов и превратилось в священное писание для каждого большевика. Название книги – «История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс» (М., 1938. С. 167 – 168). Шаг в сторону от этого канонического текста считался за побег. Конвой стрелял без предупреждения.

Кто бы осмелился после Великого Кровопускания даже помянуть добрым словом Первую мировую войну и заикнуться о необходимости держаться за её опыт, изучать её уроки?

И не только Сталин категорически отвергал окопно-траншейный опыт.

Председатель Комитета обороны при СНК СССР Маршал Советского Союза Ворошилов в Первой мировой войне не участвовал, а в Гражданской войне командовал партизанским отрядом, дивизией, последовательно тремя армиями (5-й, 10-й, 14-й), Украинским фронтом, был членом Военного совета 1-й Конной армии. А конная армия – это нечто такое, чего в Первой мировой войне не было.

Нарком обороны Маршал Советского Союза Тимошенко в Первой мировой войне – рядовой, а в Гражданской – рядовой, командир взвода, пулемётной команды, эскадрона, полка, бригады. Завершил войну в должности командира дивизии. И не простой, а кавалерийской в составе конной армии. Неужели опыт Первой мировой войны он мог ставить выше опыта Гражданской?

Первый заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Будённый в Первой мировой войне – старший унтер-офицер, командир взвода. А в Гражданской войне Будённый прошёл путь от командира партизанского отряда, полка, бригады, дивизии, корпуса до командующего армией. Да опять же не простой армией командовал, которая в окопах коптила небо, а той, которая сокрушающим манёвром решала не только оперативные, но и иногда стратегические задачи. Вопрос повторяю: какой опыт дороже Будённому – опыт командования кавалерийским взводом в Первой мировой войне, когда кавалерия вынужденно прозябала, или опыт командования первой в мире со времён Чингисхана конной армией, от грохота копыт которой дрожали стены европейских столиц?

Заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Кулик в Первой мировой войне – взводный унтер, а в Гражданской – начальник артиллерии армии. И опять – не простой армии, а самой подвижной в мире.

Заместитель наркома обороны генерал армии К. А. Мерецков в Первой мировой войне тоже выше унтера не поднялся, а в Гражданской – помощник начальника штаба дивизии.

Несколько выпадает из этого ряда заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников. В Первой мировой войне – царский полковник. Но и у него в Гражданской войне – захватывающий взлёт: начальник Разведывательного управления штаба Высшего военного совета Республики. В том, что Шапошников не канонизировал опыт Первой мировой войны, каждый может лично убедиться, прочитав «Мозг армии».

Так кто же в руководстве Наркомата обороны воспевал опыт Первой мировой войны?

А в Генеральном штабе? Проверьте биографии Ватутина, Маландина, Голикова, Василевского, Соколовского, читайте их труды и мемуары. Никаких намёков на приверженность к опыту Первой мировой войны не найдёте.

Можно проверить командующих как приграничными, так и внутренними округами. Та же картина. В 1941 году командный состав Красной Армии если и помнил опыт Первой мировой войны, то сводился он к кормлению вшей в окопах, к нудной перестрелке да к бестолковым штыковым атакам. А в манёвренной Гражданской войне они водили на большие дела роты, батальоны, эскадроны, полки, дивизии и даже корпуса и армии.

Кто же из них канонизировал опыт Первой мировой войны?

Вся пропаганда Советского Союза до 1941 года была пропитана духом Гражданской войны. Книги, фильмы, статьи, стихи, песни – всё о ней. Мы уже вспоминали фильм «Чапаев». А были фильмы и про Котовского, Щорса, Фрунзе, Пархоменко, а ещё – про Ворошилова и Будённого и немного – про товарища Сталина. Если Первую мировую войну и показывали в фильмах, то только в самых тёмных тонах. Учебники военной истории чётко делили предмет на две неравные части: меньшая часть – всё, начиная с фараонов, что было и до 1918 года; большая часть – Гражданская война в России.

В Советском Союзе Первая мировая война была подвергнута уничтожающей и злобной критике: бездарные царские генералы, бестолковая кровавая бойня. Из Первой мировой войны советской военной наукой для подражания и изучения были взяты только те эпизоды, которые были исключениями из общего правила и которые по своему характеру противоречили всему духу Первой мировой войны. Среди этих эпизодов – Брусиловский прорыв.

Сам Брусилов этот опыт и передавал, сам делал выводы из ошибок и промахов. Он проломил стену, но кто был должен ворваться в пролом? Вывод Брусилова: в грядущей войне нужно иметь мощные подвижные соединения, которые могли бы ринуться в прорыв и выйти на оперативный простор. Если в начале войны есть возможность ворваться на территорию противника до того, как он успел развернуть свою армию и создать сплошной фронт, то этой возможностью надо пользоваться, т.е. не зевать, а вводить в сражение всю свою мощь сразу.

Теперь разберёмся со «многими из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба», которые, по словам Жукова, канонизировали опыт Первой мировой войны. Кто они?

Высшее руководство Наркомата обороны – это сам нарком – Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и его заместители. С наркомом и его заместителями мы уже разобрались. Идём дальше.

В состав Наркомата обороны входили Генеральный штаб, семь Главных управлений и тринадцать отдельных управлений.

Главные управления НКО:

– политической пропаганды;

– автобронетанковое;

– артиллерийское;

– ВВС;

– ПВО;

– военно-инженерное;

– интендантское.

Кто же из руководителей этих структур мог канонизировать опыт Первой мировой войны?

Начальник Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант танковых войск Я. Н. Федоренко? Не мог он. Просто потому, что в Первой мировой войне не было в России танков. А потому не было и опыта применения танковых войск. Нечего было канонизировать.

И никто из подчинённых генерала Федоренко на тот несуществующий опыт опереться не мог. Надо было выдумывать что-то новое и своё. Правильно или неправильно выдумывать – другой вопрос. Но однозначно: это могло быть нечто такое, что в каноны Первой мировой войны не вписывалось.

Может быть, начальник Главного управления ПВО генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов канонизировал тот опыт? Опять же нет. Потому как и ему, так и его подчинённым нечего было канонизировать.

Не иначе генерал-лейтенант П. Ф. Жигарев, начальник Главного управления ВВС, канонизировал? Да и он вряд ли мог. Потому как ВВС 1914 года и 1941-го – земля и небо. В начале июня 1941 года у Жигарева – 79 авиационных дивизий. А в России на протяжении всей Первой мировой войны – ни одной. Потому не могли Жигарев и его подчинённые заглядывать в 1914 год и искать там ответы на возникающие проблемы. Не было там ответов. Не могли авиационные генералы держаться за тот опыт. Не за что было держаться.

ВВС 1941 года находились на другом этапе развития. Как и артиллерия. И инженерные войска были иными, они были ориентированы на выполнение совсем других задач, их структура, вооружение и специальная техника резко отличались от того, что было в Первой мировой войне.

Даже и Главное интендантское управление НКО работало в соответствии с другими принципами и стандартами. Вся система вещевого, продовольственного, финансового и прочего обеспечения Красной Армии в корне отличалась от соответствующих систем Русской армии.

Остаётся только армейский комиссар 1 ранга А. И. Запорожец, начальник Главного управления политической пропаганды. Но и его никак не получается заподозрить в канонизации. В Первой мировой войне политпропагандой в Русской армии занимался полковой батюшка (полковой священник). Он призывал детушек проливать кровь за веру, царя и отечество. А товарищ Запорожец твёрдо стоял на заветах Маркса: нет у пролетариев отечества! Наше отечество – весь мир. И пусть кто-нибудь попробует усомниться в правоте единственно верного…

Если спуститься на ступень ниже, к отдельным управлениям НКО, то и тут та же картина: не мог начальник управления снабжения горючим генерал-майор танковых войск П. В. Котов канонизировать опыт Первой мировой войны, ибо не было в Первой мировой войне системы централизованного снабжения армии сотнями тысяч тонн горюче-смазочных материалов.

И начальник управления связи генерал-майор войск связи Н. И. Гапич не мог канонизировать, и всё по той же причине.

Перечисляйте дальше управления и отделы, а я вам заранее предскажу результат.

В 1941 году руководящий состав Красной Армии состоял из тех, кто поднялся и вырос в ходе Гражданской войны. И уж если и обвинять их в приверженности к старому опыту, то надо говорить об опыте Гражданской войны. Но вовсе не о Первой мировой.

* * *

Мемуары Жукова восхваляют генералы и маршалы, доктора наук и академики.

Из этого следует, что они:

- либо не представляют даже приблизительно, что представляла собой Первая мировая война;

– либо не удосужились ознакомиться с восхваляемым шедевром.

Глава 4

ПРО РАСКАЧКУ

«Польша перестала существовать через 17 суток. Операция в Бельгии и Голландии закончилась через 15 суток. Операция во Франции, до её капитуляции, закончилась через 17 суток. Три очень характерные цифры, которые не могут меня не заставить принять их за некое возможное число при расчётах нашей наступательной операции».

Генерал-полковник танковых войск Д. Г. Павлов,

командующий войсками Западного особого военного округа,

27 декабря 1940 г.

Накануне войны. Материалы совещания высшего

руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940. М., 1993. С. 255

В начальном периоде Второй мировой войны Германия крушила своих противников оглушительными зубодробящими ударами.

Блицкриг – это не просто быстрая война. Это искросыпительный удар сверхмощного электрического разряда, который мгновенно убивает на месте.

Вся Центральная Европа была покорена и парализована именно такими сокрушительными ударами, когда внезапно вводилась в сражение вся наличная боевая мощь огромной армии и авиации.

В первые два года Второй мировой войны Советский Союз оставался вне большой драки. Советские генералы и маршалы наблюдали её со стороны. Они были свидетелями того, как Гитлер громит Польшу, Францию и другие страны. Все видели: Гитлер захватывает страны одну за другой, внезапно вводя в действие сразу все силы. В первый день. В первый час.

В 1939, 1940-м и в первой половине 1941 года у советских стратегов была дополнительная возможность убедиться: август 1914 года не повторяется, Германия более не намерена терять самые драгоценные дни и часы в начале войны, она наносит сокрушительный смертельный удар в первые минуты.

Итак, вопрос: советские генералы за первые два года Второй мировой войны сумели понять, как действует армия Гитлера, или не сумели?

Ответ даёт Величайший Полководец всех времён и народов Маршал Советского Союза Г. К. Жуков: «Бывая в Академии Генерального штаба, которая находилась в моём ведении, я лишний раз мог убедиться в том, что накануне войны на военных кафедрах, в литературе, в учебных планах и разработках слушателям преподносилась современная военная теория, в значительной степени учитывавшая опыт начавшейся второй мировой войны. Учащимся прививалась мысль, что войны в нынешнюю эпоху не объявляются, что агрессор стремится иметь на своей стороне все преимущества внезапного нападения. Принималось как должное, что с самого начала в операции вступят главные силы противостоящих друг другу противников со всеми вытекающими отсюда стратегическими и оперативными особенностями» (Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 215).

Жуков совершенно чётко и определённо утверждает, что в 1941 году каждому было ясно: в случае войны с первого момента произойдёт столкновение главных сил противоборствующих сторон. Никакой раскачки. Никакой потери бесценных часов и минут в начальном периоде.

Под прямой контроль Жукова Академия Генерального штаба попала 1 февраля 1941 года, в момент, когда он вступил в должность начальника Генерального штаба. Следовательно, речь в данном пассаже идёт про период между 1 февраля и 21 июня 1941 года. До того академия Жукову не подчинялась. После 21 июня ему было не до академии.

Но в этот отрезок времени речь могла идти не о каком-то абстрактном столкновении каких-то армий, а только о войне между Германией и Советским Союзом. В тот момент никаких других противников у Красной Армии в Европе не было. А в Азии война пока не намечалась – дивизии, корпуса и даже целые армии в первой половине 1941 года перебрасывались из азиатской части страны в европейскую.

Итак, сам Жуков прекрасно понимал, что война между Германией и Советским Союзом начнётся сразу столкновением главных сил. Это понимали подчинённые Жукову руководители Генерального штаба. И за пределами Генерального штаба эта мысль была ясна всем. Это понимали преподаватели академий, эту мысль они внушали слушателям на лекциях и практических занятиях. Это принималось как должное, никто с этим не спорил. Жуков лично проверял, контролировал и твёрдо знал: в этом вопросе на всех уровнях полная ясность.

Однако…

Однако через 9 страниц своей «самой правдивой книги о войне» Величайший Полководец делает внезапный и решительный разворот кругом. Он меняет своё мнение на прямо противоположное: «При переработке оперативных планов весной 1941 года не были практически полностью учтены новые способы ведения войны в начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными государствами, как Германия и Советский Союз, может начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений» (Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 224).

Это обычное жуковское двоемыслие. Марксистская диалектика: Жуков думает и так и эдак. И в то же время – и не так и не эдак. С одной стороны, самому Жукову, высшему военному руководству Красной Армии и всем остальным (до преподавателей и слушателей академий включительно) было совершенно ясно, что «с самого начала в операции вступят главные силы противостоящих друг другу противников».

С другой стороны, Наркомат обороны и Генштаб считали, что «главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений».

С одной стороны, «военная теория тех лет была на уровне времени».

С другой стороны, на исходе второго года Второй мировой войны советским стратегам весной 1941 года были непонятны простейшие вещи, которые генералы всех армий уяснили ещё в августе 1914 года, в первый месяц Первой мировой войны: не теряй возможность, бей насмерть, а то проиграешь!

Допустим, что какие-то злодеи вырезали из мемуаров Жукова «самое-самое». Пусть так. Но разве кто-то заставлял Жукова писать на одной странице одно, а через 9 страниц – прямо противоположное? Разве кто-нибудь требовал от Жукова опровергать самого себя?

И не надо заявлять, что мракобесы после смерти великого эти глупости в его «самую правдивую книгу» вписали. Всё это опубликовано в первом издании при живом Жукове.

Во втором издании «Размышлений» исчезла ключевая фраза: «Принималось как должное, что с самого начала в операции вступят главные силы противостоящих друг другу противников со всеми вытекающими отсюда стратегическими и оперативными особенностями». Смысл был изменён на противоположный. Оказывается, будущие стратеги изучали совсем иные сценарии: «Бывая в Академии Генерального штаба, которая находилась в моём ведении, я лишний раз мог убедиться в том, что накануне войны на военных кафедрах слушателям преподносилась современная военная теория, в значительной степени учитывавшая опыт начавшейся второй мировой войны. Подчёркивалась непримиримость, ожесточённость вооружённой борьбы, возможность её длительного характера и необходимость мобилизации усилий всего народа» (Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., 1975. Т. 1. С. 230). (Новое предложение выделено мной. – B. C.)

Из этого текста выпала мысль о том, что войны в нынешнюю эпоху не объявляются, что агрессор стремится иметь на своей стороне все преимущества внезапного нападения, и про то, что с самого начала в операции вступят главные силы. Вместо этого, оказывается, слушателям академий прививали мысль о возможности длительной войны.

Это враньё. Каждый читатель сам в любом издании мемуаров Жукова может найти опровержения. Причём во множестве. Жуков сам рассказывает неоднократно, что война не предполагалась длительной. В конце декабря 1940 года Сталин собрал совещание высшего командного состава Красной Армии. Некоторые материалы совещания были рассекречены через полвека. Некоторые будут рассекречены ещё через полвека. А часть из них не будет рассекречена никогда, ибо уничтожена ещё в октябре 1941 года.

Но и того, что рассекречено, вполне достаточно для ясного понимания настроений, царивших в высших эшелонах командного состава Красной Армии.

Генерал-полковник танковых войск Д. Г. Павлов, например, считал, что для разгрома Германии потребуется 15 – 17 дней. Никто, включая и Жукова, с Павловым не спорил. Так о какой раскачке речь, если через две с половиной недели стремительных танковых бросков предполагалось выйти в долину Рейна?

Кстати, товарищ Сталин не только был с этим полностью согласен, но и всецело такие взгляды поддерживал. Через месяц после совещания Павлов получил от Сталина пятую звезду в петлицы. В Красной Армии в тот момент было пять Маршалов Советского Союза и три генерала армии. Присвоив Апанасенко и Павлову звание генералов армии, Сталин тем самым уравнял их в воинском звании с Жуковым и ввёл в десятку высших военных руководителей Красной Армии. Такое могло случиться только в случае, если Сталин полностью разделял и одобрял настроение Павлова на решительный и быстрый разгром Германии в быстротечной сокрушительной войне.

И все так считали: «Только в одном, пожалуй, все были единодушны: если грянет война, то она будет короткой и завершится полным разгромом врага. Так уж мы были воспитаны» (Генерал армии М. И. Казаков. Над картой былых сражений. М., 1971. С. 6).

Генерал-лейтенант авиации Л. В. Жолудев говорит о «естественной для каждого советского воина и патриота уверенности в быстрой и решительной победе над врагом». В числе миллионов советских солдат и офицеров, которых в середине июня 1941 года тайно везли на войну, Жолудев услыхал о её начале, находясь в вагоне: «Следует поторопиться, чтобы успеть принять участие хотя бы в завершающих сражениях по разгрому врага» (Стальная эскадрилья. М, 1972. С. 45).

Таких заявлений каждый может найти сколько угодно. Но нигде никто не сможет найти следов подготовки к длительной войне. Ни газеты, ни радио, ни сам Сталин ни в открытых речах, ни на совершенно секретных совещаниях не говорили о длительной войне. Это придумал Жуков после войны. Или те, кто писал за него книгу.

Обратимся к истории вопроса.

В Первой мировой войне все основные воюющие государства упустили совершенно бесценные шансы на блистательную победу, на быстрый, полный и сокрушительный разгром врага. Война была объявлена, но ни у одной страны не было отмобилизованной армии. На границах столкнулись передовые и прикрывающие части. А главные силы не готовы!

Для германской армии дорога на Париж была открыта. Крепости она могла обойти стороной, а мелкие заслоны смести не заметив. Германская армия могла дойти до Парижа и в первые недели войны, если не в первые дни, его взять. Проблема заключалась только в том, что германская армия не была отмобилизована.

Мобилизацию провели в рекордно короткий срок.

Но всё же это – 17 дней… А в эти дни французы тоже не спали. Они также провели мобилизацию. И вот германская армия готова, но ситуация уже не та. Ситуация кардинально изменилась. Момент упущен.

И у русских был столь же великолепный шанс, и у австрийцев, и у французов. У всех были возможности, и все не сумели ими воспользоваться.

Первая мировая война – это короткий период манёвренных действий, после которого все армии европейских стран были остановлены обоюдным огнём. Армии зарылись в землю, да так четыре года в норах и просидели, нагоняя друг на друга облака ядовитых газов, истребляя друг друга яростными, но бесполезными штыковыми атаками, лавиной артиллерийского огня. Первая мировая война – тупик.

Уже осенью 1914 года генералы всех армий сокрушались: ах, если бы у меня в первый день войны было под рукой больше войск, так я бы… Эх!

Первый урок Первой мировой войны был усвоен многими: не упустить момент! Никогда впредь не допустить раскачки на начальном этапе войны! Надо сделать так, чтобы в первый день будущей войны в руках стратега была бы если не вся отмобилизованная армия (это недостижимый идеал), то по крайней мере достаточные силы для гарантированного захвата стратегической инициативы.

Начиная с 1920-х годов печальный опыт начального периода Первой мировой войны был внимательно изучен руководством Красной Армии. Советские теоретики и практики стратегии уделяли первостепенное значение именно самым первым дням и часам грядущей войны. Уж в следующий раз мы момент не упустим!

Бывший полковник Генерального штаба Русской армии Борис Михайлович Шапошников в конце 20-х годов выпустил книгу «Мозг армии». Главная идея изложена в третьей части: не допустить раскачки! Не потерять зря самые судьбоносные, самые первые мгновения войны! Мобилизацию разделить на две части. Первую, тайную часть проводить до войны. Всё, что есть лучшего в стране, ещё до начала боевых действий тайно, прикрываясь учениями и мелкими пограничными конфликтами, призвать в армию, сосредоточить у границ и в самое первое мгновение большой войны нанести противнику удар такой силы, который решит или по меньшей мере предрешит исход всей кампании. Развёрнутая перед войной кадровая армия должна ворваться на территорию противника, и эти действия будут прикрытием всеобщей мобилизации. Теперь можно будет призывать миллионы и по мере готовности вводить в сражения новые дивизии, корпуса и армии…

Весь пафос заключительной части «Мозга армии» – тайно отмобилизовать армию и внезапно ввести в действие её всесокрушающую мощь. Шапошников восстал против любых попыток терять бесценные секунды в начальном периоде.

Книгу Шапошникова по достоинству оценил Сталин. Он полностью разделял взгляды Шапошникова. И это подтверждается всем развитием Красной Армии, особенно начиная с августа 1939 года. Сталин поднял Шапошникова на самые вершины военной власти, назначив его начальником Генерального штаба и присвоив ему звание Маршала Советского Союза. (После Зимней войны в Финляндии Сталин понизил Шапошникова до заместителя наркома обороны по УР, но уже в июле 1941 года вернул на должность начальника Генерального штаба.)

Шапошников возвышался даже и над остальными маршалами. Сталин сделал Шапошникова как бы своим личным советником по вопросам войны. И официально, и в частной обстановке Сталин выделял Шапошникова и оказывал ему знаки особого уважения.

Идеи Шапошникова разделяли все советские военные теоретики и практики. Подчёркиваю: ВСЕ. В Первой мировой войне воюющими сторонами стратегические возможности были упущены настолько бездарно, ошибки стратегов были до такой степени очевидны, что спорить с идеями Шапошникова было невозможно и глупо.

Триандафиллов, Иссерсон, Красильников, Меликов, Лапчинский, Шиловский, Венцов и многие другие советские теоретики войны проповедовали те же самые идеи, уточняя и дополняя друг друга.

Эти идеи открыто публиковала коммунистическая печать: «Особое значение при завязке войны придаётся стратегической внезапности, инициативе в открытии военных действий, дающей огромные оперативные выгоды для нападающего… Завязка войны мыслится как внезапное нападение тяжёлой бомбардировочной авиации с воздуха на жизненно важные центры страны, соединённые с глубоким вторжением крупных мотомеханизированных или конных масс, поддержанных действиями лёгкой боевой авиации. Удары будущей войны с первых же часов её должны распространиться почти на всю территорию враждебной страны» («Правда», 20 мая 1932 г.).

Иногда такие заявления маскировались фиговыми листочками, мол, так готовятся действовать наши коварные враги. Однако даже в этом коротком отрывке проскальзывают моменты, которые указывают на то, что речь идёт всё же не о лукавых врагах, а о честных и чистых намерениях Красной Армии.

Прочитаем цитату ещё раз. О ком тут речь? Во-первых, после Первой мировой войны ни у кого в Европе не было крупных конных масс. Исключение в 1930-х годах: Польша и Советский Союз. Но Польша отпадает, так как весь остальной текст с Польшей никак не увязать. В Польше, например, не было тяжёлой бомбардировочной авиации. Следовательно, так действовать могла только Красная Армия.

Во-вторых, речь идёт о том, чтобы с первых же часов войны удары распространить «почти на всю территорию враждебной страны». При всей мощи и коварстве противника он никак не мог распространить свои удары на весь Советский Союз. А Советский Союз мог.

Впрочем, гораздо чаще подобные трактаты публиковались без всяких фиговых листочков: «Наша оборона – это наступление. Красная Армия ни единого часа не останется на рубежах, она не станет топтаться на месте, а стальной лавиной ринется на территорию поджигателей войны… Советскую границу врагу перейти не удастся… Наша Красная Армия опередит его… Мы не будем ждать его удара, а сами со всей силой нашего могущества первыми нанесём врагу сокрушительный удар» («Красная звезда», 17 ноября 1938 г.).

И в книгах – о том же, и в кино. Вот «красный граф» Алексей Толстой пишет любимую Сталиным повесть «Союз пяти»: «…Закон истории – это закон войны. Тот, кто не наступает, нанося смертельные удары, тот погибает. Тот, кто ждёт, когда на него нападут, погибает. Тот, кто не опережает противника в обширности военного замысла, погибает… Даже детям известно, что вслед за войной тащится революция…»

За такие повести товарищ Сталин удостоил «красного графа» высшей чести – быть персональным сталинским биографом.

Такими заявлениями были переполнены советские газеты. Только такие лозунги кричали с каждой трибуны.

Так это пропаганда…

Может быть, в открытой печати говорилось одно, а в секретных документах другое? Никак нет. И в секретных то же самое. И в совершенно секретных. С 1918 года до самого 1941-го. И в военных академиях преподавали именно это. И только это. И в советских штабах отрабатывали только такие планы.

Ещё 20 апреля 1932 года Реввоенсовет СССР, заслушав доклад начальника Штаба РККА А. И. Егорова, будущего Маршала Советского Союза, постановил, что прикрытие мобилизации будет осуществляться методом вторжения на территорию противника. Главная идея доклада: не дать противнику возможности отмобилизовать свою армию, бить его тогда, когда он ещё не изготовился воевать, т.е. нападать первыми.

А вот официальная «Инструкция по глубокому бою», изданная в 1935 году: «Внезапность заключается в выборе времени, приёмов и способов боевых действий, которые позволяют нанести удар тогда, когда противник меньше всего подготовлен к его отражению, и тем самым парализовать его волю к организованному сопротивлению. Внезапность достигается: упреждением противника в нанесении удара…»

В 1940 году вышла книга комбрига Г. С. Иссерсона «Новые формы борьбы». Центральная идея книги: «Нужно, чтобы эффект неожиданности был настолько ошеломляющим, чтобы противник был лишён материальной возможности организовать свою оборону. Иными словами, вступление в войну должно приобрести характер оглушительного подавляющего удара».

В том же году в конце декабря состоялось совещание высшего командного состава Красной Армии, на котором говорили только о внезапном всесокрушающем наступлении. Например, начальник штаба Прибалтийского особого военного округа генерал-лейтенант П. С. Клёнов, который выступал первым после Жукова, говорил не о простых наступательных операциях, но об операциях особого рода: «Это будут операции начального периода, когда армии противника не закончили ещё сосредоточение и не готовы для развёртывания. Это операции вторжения для решения целого ряда особых задач… Это воздействие крупными авиационными и, может быть, механизированными силами, пока противник не подготовился к решительным действиям… Механизированные части придётся использовать самостоятельно, даже несмотря на наличие крупных инженерных сооружений, и они будут решать задачи вторжения на территорию противника» (Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23 – 31 декабря 1940. С. 153 – 154).

Начальник Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов выступил с докладом «Военно-Воздушные Силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе». Основная идея: «Лучшим способом поражения авиации на земле является одновременный удар по большому количеству аэродромов возможного базирования авиации противника» (Там же. С. 177).

В то же время состоялось совершенно секретное совещание командного состава флота. Выступает первый заместитель наркома ВМФ адмирал И. С. Исаков. В нашей истории только три человека поучили звание «Адмирал Флота Советского Союза». Исаков один из троих, кому такое звание было суждено получить чуть позже. Его кредо: «Побеждает тот, кто упреждает… бить противника, стараясь упредить… не считая себя связанным старыми доктринами и договорами» (ЦВМА. Фонд 1. Дело 40243. Лист 44). Это, кстати, и к вопросу о том, как товарищ Сталин, его маршалы, генералы и адмиралы собирались дальше блюсти пакт о ненападении с Германией.

Об этом же говорил и сам Сталин. В апреле 1940 года он в ЦК ВКП(б) собрал высший командный состав и объявил: должна быть внезапность! Эти слова не для пропаганды. Это не для вражеских ушей. Это в своём кругу, в обстановке чрезвычайной секретности. Материалы этого совещания были рассекречены только через 59 лет, и то только потому, что Советский Союз прогнил и рассыпался.

Всё, что говорили на совершенно секретных совещаниях наши вожди, генералы, адмиралы и маршалы, я уже читал в детстве у своего любимого писателя А. Толстого. Только у «красного графа» слова о внезапном нападении произносили нехорошие люди, которые хотели захватить власть над всем миром, а на секретных совещаниях эти же слова произносили наши хорошие советские люди, которые хотели захватить власть над всем миром.

В «Правде» откровения о внезапном нападении, о начале войны без её официального объявления были как бы абстрактными, относились ко всем странам мира, мол, во всём мире так принято. А вот в секретных документах это относилось исключительно к действиям Красной Армии: возможность внезапного нападения на нас исключается, зато наше внезапное нападение на противника считалось единственно возможным вариантом начала скорой и неизбежной войны.

Некоторые историки всё ещё ждут, когда перед ними откроют двери архивов. А я советую не ждать того светлого дня. В журнале «Война и революция», который выпускался с начала 20-х годов XX века, вполне достаточно материалов для полного понимания причин войны, её хода и исхода. Ведь у нас, как у Гитлера: всё, что содержалось в секретных директивах 1941 года, предварительно кричалось звонкими голосами с каждого фонаря и с каждой крыши, писалось на каждом заборе, печаталось открыто, размножалось миллионными тиражами и бросалось в толпу с пролетавших аэропланов…

И вот бывший заместитель главы КГБ генерал армии Ф. Бобков объявил: всё, что готовилось в Советском Союзе, делалось на всякий случай! «Любой Генштаб может и должен разрабатывать самые разные варианты боевых действий…» («Красная звезда», 10 марта 2005 г.).

Такое заявление, гражданин начальник, было бы весьма убедительным. При условии…

Если бы в Советском Союзе были эти самые «разные варианты». Например, если был бы разработан план обороны страны. Если бы в ночь на 22 июня 1941 года он был бы введён в действие. Если бы 22 июня Красная Армия встретила противника примерно так, как встретила германское наступление на Курской дуге двумя годами позже.

Только тогда, гражданин начальник, можно было бы сказать: были разработаны планы отражения агрессии, а кроме них, на всякий случай были ещё и «самые разные варианты боевых действий».

Но в Советском Союзе никакого разнообразия не наблюдалось. На всякий случай был разработан только детальный план сокрушения Европы. А никаких других планов обнаружить пока никому не удалось.

А теперь, гражданин генерал, перелистайте мемуары Жукова, все 13 изданий, и попытайтесь найти упоминание о том, что 22 июня 1941 года Жуков требовал от Сталина разрешения на введение в действие плана войны.

Нет этого. Ройтесь, не найдёте!

Попытайтесь найти упоминание о том, что Жуков отдал приказ командирам всех степеней вскрыть «красные пакеты».

И этого нет.

Нечего было вводить в действие. В командирских сейфах «самых разных вариантов боевых действий» не оказалось. Жуков об этом знал, потому и не требовал от Сталина разрешения на введение в действие заранее разработанных планов.

Жуков объявил о том, что все высшие военные руководители Красной Армии (кроме него самого) были идиотами. После двух лет Второй мировой войны они не сумели учесть даже опыт начального периода Первой мировой войны. Это щедрый подарок высоколобым забугорным сочинителям. Они это оценили по достоинству и написали на обложках Жуковского шедевра: «Величайший документ эпохи!»

Из жуковского творения следует, что русские болваны и в 1941 году не поняли того, что стало всем понятно ещё в августе 1914 года. Это откровение Жукова западные борзописцы повторяют с чувством глубокого удовлетворения. Они смакуют: вот видите, какие глупенькие у Сталина были стратеги. Понятно, никакого вторжения они не планировали! Куда им при такой отсталости! Ни на что они не способны! Какое вторжение, если Красная Армия держалась устаревших взглядов, точно как слепой за стенку цепляется!

И платные друзья за рубежом подвывают: если сам Жуков заявляет, что русские ни на что не способны, значит, так оно и было. Их глупенькие стратеги думали, что война против Германии начнётся по той же схеме, что и Первая мировая война. Они находились в плену устаревших концепций, взглядов и воззрений.

Над нами смеётся весь мир. В 1914 году время было потеряно не потому, что генералы были глупыми. Просто у них не было под рукой достаточно войск. Но ведь в 1941 году всё обстояло иначе. Армия Германии была полностью отмобилизована, и её тылы были развёрнуты. Об этом советский Генеральный штаб знал. Это знание подтверждается документами. Неужели, удивляется западный читатель, эти русские дурачки думали, что полностью отмобилизованная и развёрнутая германская армия будет наносить удар сначала мизинцем, потом указательным пальчиком, потом ладонью по щеке?

Но ведь и Красная Армия 41-го года тоже представляла собой определённую силу.

Самое лучшее исследование о Русской армии в Первой мировой войне, на мой взгляд, сделал генерал Н. Н. Головин в книге «Военные усилия России в мировой войне» (Париж, 1939). Так вот, осенью 1914 года численность Русской армии после завершения мобилизации была доведена до 4,7 миллиона солдат и офицеров.

А Сталин, имея фактически такую же численность населения, как и царь Николай, 21 июня 1941 года, ДО начала официальной мобилизации, держал под ружьём 5,7 миллиона бойцов и командиров («Красная звезда», 20 июня 2000 г.).

Это официально. И не считая войск НКВД и НКГБ. На самом деле солдат в сталинской армии было больше.

Гигантские массы советских войск были максимально придвинуты к границам. Мы это уже видели на примере Бреста. Каждый сам может набрать таких примеров в достатке.

И вот читают иностранцы Жукова. Удивляются: до чего же наивны эти русские! У них в том же Бресте три дивизии, включая танковую. Неужто они думали, что в начале войны по 10 – 15 человек от каждой дивизии будут воевать, а остальные будут загорать на солнышке?

Но именно так нас изображает Жуков.

В августе 1914 года военная авиация никакой практической роли не играла. А во Второй мировой войне она играла решающую роль: кто господствует в воздухе, тот господствует на земле. За первые два года Второй мировой войны Германия нанесла поражение Польше, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, Франции, Греции, Югославии, британским войскам на континенте. И везде повторялся один и тот же сценарий: внезапный удар по аэродромам.

А Жуков нам рисует картину: в Наркомате обороны и в Генеральном штабе сидели олухи, которые думали, что сначала прилетит один немецкий самолёт, отбомбится, улетит. Потом – два. На следующий день – пять. И только через несколько дней вступят в действие главные силы авиации.

Сам, как обычно, Жуков остаётся в стороне. Он лично о своём видении начала войны не рассказывает. А вот окружающие Жукова маршалы и генералы, если верить его вымыслам, именно так себе начало войны и представляли.

* * *

Прикормленным зарубежным подпевалам весьма приятно любоваться собой на фоне нашей дури. Особенно им радостно, что в стратегической недоразвитости Красной Армии признаётся самый что ни на есть Величайший Стратег всех времён и народов.

Глава 5

Поиск по сайту: