Основные очаги сепаратизма в современном мире

Сепарати́зм (фр. séparatisme от лат. separatus — отдельный) — стремления к отделению, обособлению, сецессии; движение за отделение части государства и создание нового государственного образования или за предоставление части страны автономии.

Табуированная тема

Разговоры о возможности сепаратизма в России сегодня для многих столь же болезненны, как в незапамятные времена – вопрос о существовании секса в Советском Союзе. Сейчас конкурируют два сопоставимых по иррациональности подхода. Первый исходит из того, что почвы для сепаратизма в России нет, а лозунги отделения России – не более чем прикрытия деятельности различного рода «экстремистов» и «террористов». Сторонники второй точки зрения исходят из того, что сепаратизм не просто существует, но и несет в себе серьезнейшую угрозу существованию России как таковой. Попытки академичного анализа проблемы сепаратизма в России крайне редки. В результате даже такие, казалось бы, неидеологизированные темы, как уйгурский сепаратизм в Китае или история отделения Норвегии от Швеции, остаются почти без внимания отечественных исследователей.

Как ни парадоксально, в широкой дискуссии о проблеме сепаратизма не заинтересована ни одна из политических сил. «Партии власти» вроде бы выгодно демонстрировать угрозу сепаратизма в России, дабы объединять население вокруг власти перед лицом этой «угрозы». Но само признание существования сепаратистов будет выглядеть как прокол нынешней власти. Коммунисты хотели бы использовать сепаратистов для демонстрации «самоубийственный» характер политики действующей власти, но сакральность имперских ценности для левых не позволяет им использовать исторический опыт большевиков по заключению союзов с националистами. Нелегко и правым, которые видят в сепаратизме исключительно попытки местных элит законсервировать существующую модель государственного капитализма и воспрепятствовать проводимым из Центра «целительным» экономическим реформам.

Между тем, без изучения этой проблемы, выявления воздействия на сепаратистскую активность процессов глобализации, сопоставления с мировым опытом (где накоплен большой исследовательский опыт и собственный понятийный аппарат с такими почти не известными в России терминами, как, например, «ирредентизм» и «сецессионизм») вряд ли можно приблизиться к полноценному познанию современной российской реальности и прогнозированию развитию событий. В любой стране сепаратизм отнюдь не сводится к проискам «антигосударственных» элементов. Его источниками обычно являются и диспропорции в развитии отдельных регионов, и игнорирование центральными властями специфики отдельных территорий, и внешнеполитические факторы. Наконец, нередко он становится результатом умственных «упражнений» местной интеллектуальной элиты, стремящейся предложить оригинальный «проект будущего». Все эти источники в современной России налицо.

Военно-идеологический сепаратизм

Классическим и наиболее серьезным примером сепаратизма является Чечня, где идеологам независимости удалось не просто добиться у части общества поддержки идеи обособления, но и поставить ее сторонников под ружье. Следует выделить две составляющих сепаратистской идеологии. Первая – классическая партизанская, основанная на модели «сопротивления агрессору». Вторая – контрпропагандистская и существующая не столько для внутреннего, сколько для внешнего употребления: ее целевой аудиторией является российское и зарубежное общественное мнение. Здесь чеченские радикалы демонстрируют подобие тайваньского проекта – готовность к опоре на собственные силы, жесткое противостояние «агрессору», наличие серьезного военного потенциала, апелляция к мировому общественному мнению. «Экспортная версия» в большей мере имитирует идеологию, делая ставку не на PR самих чеченцев, а на дискредитацию противника.

В отличие от «партизанской» модели, контрпропагандистская линия дает крайне ограниченный Не случайно попытки сепаратистов открыть «вторые фронты» на Западе или в северокавказских республиках серьезных результатов не дали. Возможности для экспансии сепаратистской идеологии в соседние национальные республики по-прежнему невелики: финансово они очень сильно зависят от Москвы, к тому же население Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесии и Дагестана из-за его этнической неоднородности крайне сложно мобилизовать на борьбу с «русской экспансией». Поэтому периодически возникающие проекты вроде «Великой Адыгеи» на базе Кабарды, Черкесии, Адыгеи и Абхазии носят пока исключительно виртуальный характер.

Интеллектуальный сепаратизм

Другой пионер «парада суверенитетов» – Татарстан – переживает сейчас интересную эволюцию. Радикальные национальные движения номинально существуют и даже проявляют в «Интернете» некоторую активность, однако давно уступили лидерство «мягким сепаратистам», использующим лозунги обособления исключительно как ресурс для торга с федеральным Центром. Кроме того, Татарстану удалось стать главным претендентом на роль альтернативного официальной Москве генератора гуманитарных подходов, создающим собственную модель исторического, этнологического и политологического описания российской реальности. Именно интеллектуальная деятельность канализирует в республике татарскую активность. Процесс выращивания в республике новых Грушевских особенно примечателен тем, что в Казани серьезно занимаются проблемой адаптации собственных наработок к российского общественного мнения – как либерального, так и склонного к традиционным ценностям, но воспитанных на работах склонных к «реабилитации» роли татар в русской истории Л.Гумилева или А.Фоменко. Кроме того, здесь проявляют большой интерес к взаимодействию с другими, альтернативными московской, исследовательскими школами, существующими на Украине и в странах Восточной Европы.

Интересно, что эта активность не получает никакой подпитки из другого центра «поволжского сепаратизма» - Башкортостана (уместно напомнить, что в годы Гражданской войны Татаро-Башкирия была одним из основных центров борьбы за право наций на самоопределение). Пассивность Башкортостана объясняется большей осторожностью режима Рахимова в отношениях с Москвой, подавлением в республике свободы слова, а также крайне напряженными отношениями между Казанью и Уфой.

Молодой сепаратизм

В отличие от Северного Кавказа и исламского Поволжья, финно-угорские народы, проживающие на территории нынешних Марий Эл, Мордовии, Удмуртии, Карелии, Коми, во времена Гражданской войны и распада России в начале XX века особой сепаратистской активности не проявляли и оказались скорее в лагере «догоняющих». Однако возможности для создания альтернативной официозу исторической и культурной традиции здесь весьма велики. Это обусловлено несколькими причинами. Во-первых, финно-угры относятся к одной этноязыковой общности, близки по чертам быта, культуры, уровню развития социально-экономических традиций, историческому опыту (совместное сопротивление татаро-монголам, Казанскому ханству, Московской Руси). Во-вторых, процессы глобализации поощряют свободный информационный обмен как между проживающими в России финно-уграми, так и взаимодействие с этнически близкими эстонцами, финнами и венграми (которые, в свою очередь, готовы спонсировать проекты информационного и культурного сотрудничества). В-третьих, большая часть финно-угорских регионов (особенно в Поволжье) заметно отстает по уровню жизни от других территорий и болезненно ощущает недостаток внимания федеральных властей к своим проблемам. Иногда это сопровождается недовольством отдельными политическими шагами Москвы – такими, как попытка ввести кириллическую основу всех официальных языков в РФ, вызвавшая широкий протест в Карелии. Не исключено, что в ближайшее время будут предъявлены претензии к проекту ликвидации автономии Коми-Пермяцкого округа.

У сепаратистской активности в этих регионах существует два источника. Первый – стремление местной элиты к повышению собственного статуса (а иногда и улучшению материального положения) через контакты с Финляндией, Венгрией и Эстонией. Значительная часть недавних лидеров национальных движений уже стала частью местного истеблишмента. Большинство из них делает акцент на возрождении культуры финно-угорских народов, обходя вопросы «политического самоопределения» стороной. Второй – деятельность местных маргинальных сил, обвиняющих региональные власти в «потакании» Москве («партия Дорьям асънымос» в Коми, группа эрзянских националистов вокруг газеты «Эрзянь Мастор» в Мордовии). Национал-радикалы высказывают крайне негативные оценки российского влияния на историю финно-угорских народов, обвиняя Москву в ассимиляции, а также в колониальной политике выкачивания ресурсов («Взоры Москвы, а теперь и всего мира с вожделением направлены на нашу землю. Идут эшелоны с лесом, углем, цистерны с нефтепродуктами. По трубам течет нефть. Но это только начало, утверждает правительство республики заодно с нефтяными и газовыми королями России. Нас ждут новые трубы, обезображивающие нашу Парму, изрытая рудниками земля (бокситы Тимана, марганец Инты, золото Кожима)». Особенностью предлагаемой национал-радикалами идеологической модели является апелляция к первым годам Советской власти и к Ленину, с именем которого связывают провозглашение права наций на самоопределение. В эту логику вполне укладывается резкая критика сотрудничества местных властей с Русской православной церковью, в которой радикалы видят одного из проводников «имперской политики».

При этом финно-угорским национал-радикалам (сконцентрированным в Северо-Западном и Приволжском федеральных округах) еще предстоит определиться с выбором стратегических союзников. Первый путь («Зюйд Ост») предполагает реанимацию проекта «Идель-Урал» и ориентацию на сотрудничество с Татарстаном. Второй вариант («Норд Вест»), ориентированный на интеграцию финно-угорских народов в Европу (где их естественными союзниками будут Будапешт, Хельсинки и Таллинн) сложнее, но и привлекательнее. Этот сценарий может быть реализован лишь в случае активизации сепаратистских настроений в русских регионах Северо-Запада России. Подобная модель представляется пока крайне эксцентричной, но все же есть несколько обстоятельств, делающих ее гипотетически возможной. По своему экономическому потенциалу и развитости инфраструктуры Северо-Запад опережает большинство регионов РФ, а географическое положение крайне благоприятно для «автономного» существования. Очевидно, что идеологическое обоснование такой автономии тоже является «делом техники» (например, противопоставление новгородской и санкт-петербургской исторической традиции «московской). Некоторые эксперты, говоря о неоднородности русского населения в РФ, выделяют наряду с «московским», «южным», «уральским» и «сибирским» еще и «северо-западный» русский субэтнос, способный к культурной переориентации на Польшу и Литву.

Существует соблазн заявить, что союзники у финно-угорских сепаратистов на Северо-Западе РФ существуют уже сейчас. Действительно, косвенные указания на это существуют – например, идея проведения в Ивангороде референдума о присоединении к Эстонии, а среди русских Карелии существует интерес к созданию совместно с Финляндией «еврорегиона», изоляционистские настроения иногда проявляются в Санкт-Петербурге (вот несколько любопытных фрагментов из заявлений «питерских сепаратистов»: «Мы в полной мере отдаем отчет в том, что с момента разгрома Новгородской республики войсками Московских царей, на территории исторической Ингерманландии никогда не было действительно демократического и правового устройства — ни в годы Московской, ни Шведской оккупаций». «Всей страной в "золотой миллиард" безусловно не попасть. Но 5-6 миллионов человек, проживающих в геополитически важном районе, войти туда еще могут… Работать над тем, чтобы граница "Большой Европы" прошла не по Нарве, а по Волхову, мы считаем делом достойным и нужным».

Однако громко заявившие о себе проекты – «Ингерманландия», «Движение за автономию Петербурга» - носят скорее эпатажный и квазисепаратистский характер (как и более известная Балтийская республиканская партия в Калининградской области, выступающая за «сингапурский» сценарий предоставления региону максимальных торговых свобод). Поэтому для реализации проекта «проникновения в Европу» финно-угорским национал-радикалам предстоит, как минимум, дожидаться очередного дезинтеграционного цикла в развитии России.

Маргинальный сепаратизм

Помимо перечисленных регионов эксперты иногда говорят об угрозе сепаратизма на Сибирском и Дальнем Востоке. Однако эти регионы настолько обширны и разнородны, что порождение внутренних источников сепаратизма здесь вряд ли возможно – на роль консолидатора сепаратистов могут претендовать лишь зарубежные государства.

Поэтому сибирские и дальневосточные очаги сепаратизма заслуживают лишь упоминания. В 90-е годы много говорилось о сепаратизме Тувы, включившей в свою конституцию упоминание о возможности отделения от РФ, однако – с учетом бедственного экономического положения региона – речь может идти разве что о попытках громко заявить о себе на федеральном уровне, напомнив об особой истории региона (Тува вошла в СССР и РСФСР лишь в 1944 году). На Дальнем Востоке тревожные для Центра звонки поступали с Курильских островов, а также с Камчатки (здесь заявляли о себе Союз возрождения ительменов «Тхсаном», так и «русские» сепаратисты, по мнению которых, Камчатка или должна потребовать от России оплаты аренды земли под военные базы, или развиваться самостоятельно по примеру Исландии.

Поиск по сайту: