Худяков Ю.С

(г.Новосибирск)

О ПРОИСХОЖДЕНИИ КУЛЬТУРЫ СРЕДНЕВЕКОВЫХ КЫПЧАКОВ

Проблема происхождения средневековых кыпчаков, сыгравших заметную роль в исторических событиях эпохи развитого средневековья в степях Евразии, и выявления истоков их культуры интересовала многих ученых, востоковедов, тюркологов и археологов XIX - XX вв.

Определенный вклад в ее изучение внес В.В. Радлов, собравший ценные сведения о родоплеменном составе многих тюркских народов Центральной и Средней Азии. Он отметил наличие племенных и родовых подразделений с названием кыпчаков среди алтайцев; алтай-кижи, теленгитов и телеутов; казахов Среднего Жуза, в числе которых указал их роды; и кытай-кыпчаков в составе узбеков (Радлов В.В., 1989, с.96, 103, 111, 124-125). Н.А. Аристов собрал некоторые сведения о родоплеменных подразделениях кыпчаков в составе казахов, исторические свидетельства из восточных источников о кыпчаках в период завоеваний монголами Средней Азии (Аристов Н.А., 2003, с.187-189). Он высказал предположение, что кыпчаки имеют “древнее алтайское происхождение” (Аристов Н.А., 2003, с.188). Сведения средневековых арабских и персидских источников о кыпчаках в домонгольский период были обобщены В.В. Бартольдом (Бартольд В.В., 1963, с.236, 382, 392-393). Свои соображения о происхождении кыпчаков изложил на страницах объемистого труда Г.Е. Грумм-Гржимайло. Ориентируясь на данные письменных источников, исследователь считал кыпчаков потомками рыжеволосых и голубоглазых динлинов. Вслед за Н.А. Аристовым он считал родиной кыпчаков Алтайско-Саянское нагорье (Грумм-Гржимайло Г.Е., 1926, с.57-59).

Эти предположения о возможном происхождении кыпчаков в древности в южных районах Сибири основывались на косвенных соображениях, в том числе трактовке древнерусского названия кыпчаков - “половцы” от предполагаемого значения “половый” - светловолосый или бледноволосый, от которого предполагалась связь с белокурыми динлинами.

Важным стимулом для изучения роли кыпчаков в этнокультурогенезе Западной Сибири стали труды ученых Казахстана по кыпчакской проблеме, опубликованные в течение последних десятилетий. Большое значение имели переводы сведений о кимаках из арабских источников, сделанные Б.Е. Кумековым, и реконструкция исторических событий IX - XI вв. н.э. в степях Казахстана (Кумеков Б.Е., 1072, с.92-94; Кумеков Б.Е., 1981, с.16-19). На основе этих данных Ф.Х. Арслановой были атрибутированы в качестве кимакских памятники кочевников IX - X вв. н.э. в Прииртышье (Арсланова Ф.Х., 1963, с.84). Погребальные комплексы эпохи развитого средневековья в Казахстане были атрибутированы как кыпчакские (Акишев К.А., Байпаков К.М., 1979, с.105).

Для изучения памятников кочевников раннего и развитого средневековья в степных и лесостепных районах Западной Сибири существенное значение имело отождествление сросткинской культуры и культуры кимаков, предпринятое Д.Г. Савиновым. Характерной особенностью кимаков считалась многовариантность погребальных обрядов (Савинов Д.Г., 1976, с.101). Д.Г. Савинов поддержал мнение Б. Карлгрена и А.Н. Бернштама о тождественности племен, названных в китайских источниках эпохи Хань кюйше или цзюйше, и кыпчаков (Савинов Д.Г., 1979, с.54; Савинов Д.Г., 1984, с.17). Эти племена впервые упомянуты в источнике в конце III в. до н.э., вместе с динлинами и гяньгунями, среди других номадов, завоеванных хуннским шаньюем Модэ на севере Центральной Азии (Бичурин Н.Я., 1950, с.50). Д.Г. Савинов отметил, что племена цзюйше упоминаются в числе кочевых групп, противников Западного Тюркского каганата в VII в. н.э. (Савинов Д.Г., 1979, с.54-55). Исторической родиной кыпчаков он считает Верхнее Приобье, а в формировании их культуры, по его мнению, принимали участие носители верхнеобской и таштыкской культур (Савинов Д.Г., 1979, с.55-56). Ссылаясь на мнение С.Г. Кляшторного, Д.Г. Савинов ставил под сомнение присутствие этнонима “кыпчаки” в тексте Селенгинской надписи на памятнике Могойн Шинэ Усу в Монголии, установленной в честь уйгурского кагана Моюн Чура, и возможность их расселения в Саяно-Алтае и Центральной Азии. Он считал, что археологические памятники кыпчаков IX - X вв. н.э. можно выделить в рамках сросткинской культуры. Собственно кычакские памятники в Западной Сибири должны относиться к предмонгольскому и монгольскому времени. “Самым восточным” памятником кыпчакской культуры Д.Г. Савинов считал могильник Сухие Гривы в Верхнем Приобье. На этом памятнике им были исследованы грунтовые могилы, в которых находилось одиночное мужское и парное захоронение женщины и ребенка по обряду ингумации с характерным инвентарем XIII - XIV вв. н.э. (Савинов Д.Г., 1979, с.69-70). Взгляды Д.Г. Савинова на этнокультурогенез кимаков и кыпчаков в Западной Сибири оказали влияние на многих исследователей, проводивших раскопки памятников средневековых кочевников на Западносибирской равнине, в Приобье и Кузнецкой котловине. Памятники, относящиеся к периодам раннего и развитого средневековья, которые ранее условно определялись как “тюркские” и “монгольские”, стали именоваться “кимкскими” и “кыпчакскими” (Молодин В.И., Савинов Д.Г. и др., 1988, с.167; Адамов А.А., 2000, с.84). Существенную роль кимакско-кыпчакского компонента стали усматривать в этногенезе ряда современных тюркоязычных народов Южной и Восточной Сибири. Однако В.А. Могильников не согласился с отнесением сросткинской культуры к кимакам (Могильников В.А., 1981, с.45). В дальнейшем он выделил на материалах памятников, раскопанных в Степном Алтае, четыре этнические группы средневековых кочевников. Погребения по обряду ингумации со шкурой или чучелом коня он отнес к огузам, захоронения по обряду кремации - к енисейским кыргызам, захоронения по обряду ингумации - к местному “кимако-кыпчакскому этносу”, погребения с конем - к тюркам Горного Алтая. В.А. Могильников предположил и появление в Степном Алтае монгольских этнических групп (Могильников В.А., 2002, с.123-125).

Значительный вклад в разработку проблем истории и культуры кыпчаков внесли С.М. Ахинжанов и Ю.И. Трифонов. В своих работах С.М. Ахинжанов подверг сомнению устоявшееся в науке отождествление кимаков и кыпчаков. Он считал, что в отличие от тюркоязычных йемеков и кыпчаков, кимаки, татары и байандуры, входившие в состав кимакского объединения, были монголоязычными племенами (Ахинжанов С.М., 1983, с.122). С.М. Ахинжановым подробно прослежена история кыпчаков в степях Казахстана домонгольского времени (Ахинжанов С.М., 1989, с.198-202). С.М. Ахинжанов и Ю.И. Трифонов провели значительные по масштабам раскопки памятников средневековых кочевников в Верхнем Прииртышье. При определении этнокультурной принадлежности этих памятников, исследователи отнесли захоронения по обряду ингумации с конем и оградки с изваяниями к кыпчакам, а одиночные трупоположения к азам (Ахинжанов С.М., Трифонов Ю.И., 1984, с.156-161). Ю.И. Трифонов высказывался в пользу того, что погребения по обряду кремации в грунтовых могильных ямах, перекрытые каменными насыпями могут принадлежать собственно кимакам, монголоязычному племени, отличному от кыпчаков.

Интересную гипотезу о происхождении кыпчаков выдвинул С.Г. Кляшторный. При детальном изучении некоторых древнетюркских и уйгурских рунических надписей в Монголии он предложил трактовать некоторые названия племен, которые согласно прежним переводам воспринимались как двойные - “тюрки-кыпчаки” и “тюрки-сиры”, в качестве наименований двух союзных племен - “тюрки и кыпчаки”, “тюрки и сиры” (Кляшторный С.Г., 1986, с.154-155). Ученый сделал вывод о том, что сиры занимали в этнополитической иерархии второе по значению положение после восточных тюрок, тюрки и сиры были союзниками и совместно господствовали над телесскими племенами. По его мнению, сиры в танских источниках названы по китайски - сеяньто. Они принимали активное участие в событиях военно-политической истории в Центральной Азии, в VII в. н.э. создали Сирский каганат, были разгромлены восставшими уйгурами и другими телесскими племенами, однако, несмотря на поражение, сохранили силы и поддержали тюрок в восстании против империи Тан и сыграли роль их союзников в период существования Второго Восточного Тюркского каганата. После его крушения в VIII в. н.э. сиры, по предположению С.Г. Кляшторного, сменили свой этноним на название “кыпчаки”. Это прозвище было принято для того, чтобы ввести в заблуждение сверхъестественные силы и прекратить несчастья, обрушившиеся на сирские племена (Кляшторный С.Г., 1986, с.156-161).

Эта гипотеза связывает происхождение кыпчаков и их культуры с Центральной Азией. С.Г. Кляшторный и Т.И. Султанов отметили, что в арабских источниках кыпчаки впервые упомянуты в сочинении арабского автора Ибн Хордадбеха в середине IХ в. среди племен, соседей страны турфанских уйгуров, а у Махмуда Кашгари “местность кыфчаков” указана близ Кашгара (Кляшторный С. Г., Султанов Т. И., 2000, с.109-110).

Д.Г. Савинов попытался адаптировать эту гипотезу к своей точке зрения о происхождении кыпчаков от цюйше, которые в хуннское время жили в Верхнем Приобье, а затем вошли в состав объединения теле (Савинов Д.Г., 1994, с.72-75).

Учеными прослежены события, в которых принимали участие кыпчаки в составе войск Монгольской империи Юань в Центральной Азии в XIII в (Кадырбаев А.Ш., 1990, с.56-61). Высказывались предположения о принадлежности к культуре кыпчаков погребений по обряду одиночной ингумации на Среднем Енисее, и захоронений со шкурой коня в Монголии и Забайкалье (Кызласов И.Л., 1980, с.90-91).

Для реконструкции ранней истории кыпчаков и их культуры существенное значение может иметь географическая локализация мест расселения предполагаемых предков кыпчаков, анализ и характеристика основных компонентов кыпчакской культуры и ретроспективный поиск ее истоков в среде тюркоязычных кочевых народов эпохи раннего средневековья.

Отождествление предков кыпчаков с известным в ханьских источниках названием кюеше или цюйше и его локализация в Верхнем Приобье вызывает серьезные сомнения. Это племя упоминается в числе других этносов, покоренных “на севере” хуннским шаньюем Модэ в 201 г. до н.э. Среди этих племен только гяньгуни или цзяньгуни, древние кыргызы, достаточно точно локализованы на территории Центральной Азии. Как было установлено Л.А. Боровковой, земли цзяньгуней находились к северу от хребта Боро-Хоро и к западу от пустыни Дзосотын-Элисун в Восточном Притяньшанье. По соседству, севернее цзянгуней, обитали динлины (Боровкова Л.А., 1989, с.61-62). Если считать, что войска хуннского шаньюя Модэ совершили свой поход в 201 г. до н.э. из Ордоса, где располагалась ставка шаньюя, а перечисление племен в источнике соответствует последовательности их покорения, становится очевидным, что поход был направлен на запад в Притяньшанье, по следам отступивших ранее юэчжей. Хунны сначала подчинили племена Хуньюй и Кюеше-Цюйше, а вслед за ними Динлин, Гэгунь и Цайли, следовательно земли, населенные цюйше должны были находиться восточнее земель гяньгуней и динлинов, в Восточном Притяньшанье, а не на Верхней Оби (Бичурин Н.Я., 1950, с.50). В работе С.Г. Кляшторного и Т.И. Султанова отмечено, что отождествление слов “цюйшэ” и “кыпчак” не оправдано фонетически (Кляшторный С. Г., Султанов Т.И., 2000, с.110).

Много вопросов вызывают сведения о подчинении цюйше Дулу-ханом, одним из претендентов на престол Западного Тюркского каганата в середине VII в. н.э. Г.Е. Грумм-Гржимайло, ссылаясь на сведения китайских летописей в переводе Э. Шаванна и Н.Я. Бичурина, упоминает в числе племен, покоренных в 641 г. Дулу-ханом цзюй-юэ-шэ, бо-ма, ге-гу, хо-синь и чу-му-гунь (Грумм-Гржимайло Г.Е., 1926, с.259). Именно Г.Е. Грумм-Гржимайло отождествил цзюй-юэ-шэ с термином кюешэ или цюйшэ из ханьских источников. У Н.Я. Бичурина говорится лишь о покорении владений “Сяоми и Гйегу” (Хягясы) (Бичурин Н.Я., 1950, с.287). В достоверность этих сообщений трудно поверить. Иби Дулу-хан Юйгу Ше был провозглашен каганом “западными поколениями” каганата в противовес правящему кагану Шаболо Хилиши-хану. Оба претендента “долго воевали” между собой, “с обеих сторон пало великое множество людей”. После изнурительной войны “при реке Или заключили договор, по которому земли от сей реки на запад должны быть во владении Дулу, а на восток - во владении Хилиши” (Бичурин Н.Я., 1950, с.286). Каганат распался на две орды. В последующие годы междоусобица продолжалась. Маловероятно, чтобы в этих условиях Дулу-хан мог совершить далекий поход на Верхнюю Обь и Енисей, для покорения Цюйшэ, бома и енисейских кыргызов, а после этого еще пойти “на Кангюй и Даоми” и разгромить их (Бичурин Н.Я., 1950, с.187). Вероятнее всего, сведения о походах против бома, кыргызов и кангюев в источнике являются анахронизмом.

Отождествление кыпчаков с сирами и сеяньто также сопряжено с определенными трудностями. Название сеяньто - двойной составной этноним, состоящий из наименований двух племен се и яньто, в тюркском варианте оно должно состоять из двух этнонимов, наподобие “тюрки-сиры”, “тюрки-кыпчаки”, “кытаи-кыпчаки”. Однако, сиры под такое двойное название явно не подходят. Сеяньто были “самым сильным” среди телесских племен (Бичурин Н.Я., 1950, с.339). В 628 г. именно сеяньто возглавили восстание телесских племен против восточных тюрок, что привело к крушению Восточного Тюркского каганата и образованию государства сеяньто. Империя Тан искусно натравливала сеяньто и тюрок друг на друга, поочередно поддерживая тех или других. Правящие роды обоих народов были главными соперниками в борьбе за господство в степях Центральной Азии. Сеяньтосский каган Инань даже предлагал танскому императору Тайцзуну полностью истребить восточных тюрок. Во время междоусобиц и распада Сеяньтоского каганата, тюркское вспомогательное войско во главе с полководцем Ашина Шежы участвовало в разгроме остатков сеяньтосской государственности (Бичурин Н.Я., 1950, с.343). Все это должно было заставить восточных тюрок и сеяньто относиться друг к другу с подозрением и недоверием. Трудно представить, чтобы спустя всего несколько десятилетий после этих событий восточные тюрки и сеяньто объединились и заняли господствующее положение во Втором Восточном Тюркском каганате. Сведений о том, что сеяньто, выжившие после разгрома своего государства, поддержали восстание восточных тюрок, провозгласивших своим ханом потомка Хйели-кагана Фуняня в 679-681 гг. в китайских источниках не содержится (Бичурин Н.Я., 1950, с.265-266). Не вполне понятно, почему смена этнонима сир на кыбчак, ради того, чтобы избавить это племя от несчастий, было предпринято после крушения Второго Восточного Тюркского каганата в VIII в. н.э. В источниках нет сведений о том, что именно сиры были обьектом истребления со стороны победителей уйгуров и других телесских племен, в состав которых некогда входили и сеяньто. Если уж менять имя, то логичнее было бы сделать это после крушения своего собственного каганата и больших людских потерь в “резне 646 г” (Кляшторный С.Г., 1986, с.159).

Памятники культуры сеяньто в Центральной Азии пока не обнаружены и сравнить их с кыпчакскими IX - XIII вв. н.э. не представляется возможным. Попытку приписать поминальный комплекс Унгету на р. Толе сеяньтосскому Инань-кагану трудно признать удачной (Войтов В.Е., 1987, с.104).

Вероятнее всего, присутствие термина “кыпчаки” в сочетании с тюрками в надписи уйгурского кагана Моюн-Чура на памятнике Могойн Шинэ-Усу нужно объяснять не особой ролью кыпчаков во Втором Восточном Тюркском каганате, а иными причинами. Если, как утверждают тюркологи, слово “кыпчак” имеет уничижительное значение “злосчастный”, “неудачный”, “никчемный” (Кляшторный С.Г., 1986, с.160), то логичнее предположить, что в прокламативной по своему характеру, надписи основателя Уйгурского каганата Моюн-Чура, это слово служит эпитетом поверженных врагов - “никчемные тюрки... ”“властвовали (над нами) пятьдесят лет...” (Кляшторный С.Г., 1986, с.154).

Истоки кыпчакской культуры IX - XIV вв. н.э., памятники которой исследованы на территории Казахстана, Урала, Западной Сибири и Восточной Европы, прослеживаются в культуре западных тюрок Тянь-Шаня и Семиречья, а не восточных тюрок Монголии и Саяно-Алтая. Об этом с достаточной очевидностью свидетельствуют памятники поминального цикла. В отличие от восточных тюрок, у которых поминальный обряд был сориентирован на прославление героев-воинов, убивших многих врагов, увековеченных рядами каменных столбиков-балбалов, у западных тюрок возобладал иной вариант поминальной обрядности, направленный на почтение памяти предков, как мужских, так и женских. На Тянь-Шане и в Семиречье около четверти всех изваяний изображают женщин, имеются даже скульптуры детей (Табалдиев К.Ш., 1996, с.68-69).

Правда, скульптуры женщин встречаются изредка и на поминальных комплексах восточных тюрок, но только на мемориалах высшей знати. В культуре кыпчаков поклонение родовым предкам и по мужской, и по женской линии приобрело еще более законченную форму, чем у западных тюрок. Каменные изваяния мужчин и женщин стали устанавливать парами, или в большем количестве внутри каменных ограждений служивших святилищами семейного или родового характера, ритуалы поминания или жертвенного подношения предкам на которых совершались многократно (Ермоленко Л.Н. Гецова Н.С., Курманкулов Ж..К., 1985, с.138-139, 143-144). Подобные святилища были характерны для кыпчаков и в Восточной Европе (Швецов М.Л., 1979, с.201-207).

Помимо поминальных памятников с каменными изваяниями в Верхнем Прииртышье в эпоху раннего средневековья были распространены погребения с конем (Трифонов Ю.И., 1987, с.170-176). Д.Г. Савинов высказал предположение, что эти памятники принадлежат йемекам, одному из ведущих племен кимакской конфедерации, по имени которых было названо все объединение. По его мнению, йемеки были потомками одного из телесских племен, яньмо (Савинов Д.Г., 1976, с.95). Г.Е. Грумм-Гржимайло считал это племя, янь-мань или янь-мэ, одним из телесских племен, населявших Тянь-Шань (Грумм-Гржимайло Г.Е., 1926, с.256, 269). С.М. Ахинжанов полагал, что йемеки или яньмо были “исконно тюркским” племенем, которое жило в верховьях Иртыша с VII в. н.э. (Ахинжанов С.М., 1976, с.89). Среди телесских племен, упомянутых в раннесредневековых китайских источниках, племени янь-мань или янь-мо нет (Бичурин Н.Я., 1950, с.301; Кюнер Н.В., 1961, с.38). Поэтому погребения с конем и оградки с изваяниями в Верхнем Прииртышье правомерно связать с культурой древних тюрок Западного Тюркского каганата.

Верхнее Прииртышье, наряду с Семиречьем и Притяньшаньем, входило в состав Первого Тюркского, Западного Тюркского и Тюргешского каганатов, являлось северной периферией этих государственных образований. Тюркское кочевое население появилось в этом районе, вероятно, еще в период существования Первого Тюркского каганата и продолжало населять верховья Иртыша при западных тюрках и тюргешах. В Прииртышье на р. Болучу в 711 г. состоялась битва, в которой войско восточных тюрок во главе с полководцем Тоньюкуком нанесло решительное поражение тюргешам. Попали в плен и были казнены тюргешский каган Согэ и его брат и претендент на престол Чжену. Тюргешский каганат на несколько лет перестал существовать (Кляшторный С.Г., 2003, с.186). О присутствии тюркского населения в этот период в Прииртышье свидетельствуют памятники древнетюркской культуры, каменные изваяния, изображающие воинов с сосудом в правой руке и саблей или кинжалом на поясе (Чариков А.А., 1979, с.179, 181). Известны на территории Верхнего Иртыша и погребения с конем VII - VIII вв. н.э. (Савинов Д.Г., 1984, с.104). В VIII - IX вв. н.э. Прииртышье испытало значительный приток новых групп кочевого населения, что выразилось в увеличении численности памятников и появлении не известных ранее для данной территории погребальных обрядов, что привело к формированию культуры кимаков, для которой характерно сочетание нескольких обрядов захоронения.

Вероятно, часть кочевников пришла из Семиречья и Притяньшанья, являвшихся центрами для Западного Тюркского и Тюргешского каганатов. Это были западные тюрки, входившие в систему Он Ок Будун, не желавшие смириться со своим подчиненным положением после того, как их прежняя страна была завоевана карлуками. Они откочевали на север и стали основой для формирования новой конфедерации племен и нового государства - Кимакского каганата. Из семи племен кимакского объединения к числу западных тюрок относятся имаки или йемеки и ими или эймюры (Савинов Д.Г., 1984, с.103). Вероятно, в составе военно-административной системы Он Ок Будун в Западном Тюркском каганате предки этих племен были известны под названиями чуи, чуми, чумугунь (Грумм-Гжимайло, 1926, с.259, 265, 269). Появление и расселение йемеков и эймюров в Верхнем Прииртышье повлекло за собой распространение погребений с конем и поминальных сооружений с каменными изваяниями. Специфичными для полиэтничной кимакской культуры можно считать присутствие в составе кладбищ под насыпями длинных курганов в Восточном Казахстане или под земляными курганами наряду с захоронениями по обряду ингумации в сопровождении коня и других вариантов погребений, а также распространение в составе предметного комплекса оружия, сбруи, поясной фурнитуры и украшений, характерных для кочевнических культур VIII - X вв. н.э.

В середине IX в., после разгрома Уйгурского каганата кыргызами, на территорию Верхнего и Среднего Прииртышья, лесостепного Приобья и Притомья хлынули значительные группы иноэтничного кочевого населения. С территории Западной Монголии в верховья Иртыша бежала часть уйгуров и союзных им телесских племен, опасавшихся кыргызов. Вслед за ними через территорию Кузнецкой котловины в долину Оби, Горный и Степной Алтай, на Иртыш проникли военные отряды их преследователей кыргызов. Вместе с кыргызами по Томи, Оби и Иртышу расселились их союзники и кыштымы, покоренные в начале IX в. племена бома. Переселения племен в Центральной Азии затронули и монгольские этносы. На Иртыш мигрировали татары и, возможно, другие этнические группы. Военные действия между кыргызами и уйгурами затронули часть племен Прииртышья, которые переселились в Барабинскую лесостепь, степи центрального Казахстана и Южного Урала.

Эти события отразились на изменениях в культуре населения лесостепной и степной зон Западной Сибири и Верхнего Прииртышья. На территории Притомья, Приобья, Степного и Рудного Алтая в IX - X вв. н.э. получили распространение каменные курганы с погребениями по обряду кремации, совершенному на стороне, относящиеся к культуре енисейских кыргызов (Алехин Ю.П., 1990, с.65; Могильников В.А., 2002, с.123). Подобные памятники в районах Алтая и Западной Сибири не многочисленны, поскольку основные военные усилия кыргызов в войне с уйгурами были направлены на овладение Тувой и Монголией, на разгром уйгурской государственности и на подчинение телесских племен. В верховьях Иртыша кыргызы могли оказаться в результате погони за бежавшими уйгурами и телесскими племенами. Помимо военных отрядов, состоявших из кыргызов, в составе кыргызских войск, продвигавшихся из Ачинско-Мариинской лесостепи в Кузнецкую котловину, в долины Оби и Иртыша продвинулись контингенты, сформированные из кыштымов, племени бома, подчиненном кыргызским каганом незадолго до Кыргызско-Уйгурской войны. Им принадлежали погребения по обряду кремации на горизонте и в могильных ямах, с разнообразным инвентарем, включавшем лепные круглодонные сосуды, орнаментированные по венчику и верхней части тулова. Подобные памятники изучены в Кузнецкой котловине, в Приобье и Прииртышье (Илюшин А.М., Сулейманов М.Г., Гузь В.Б., Стародубцев А.Г., 1992, с.35; Илюшин А.М., 1997, с.61; Арсланова Ф.Х., 1980, с.98; Худяков Ю.С., 1995, с.60).

Сложнее определить этнокультурную принадлежность погребений по обряду ингумации со шкурой или чучелом коня и захоронений с обрядом одиночной ингумации, поскольку подобные варианты обрядности были характерны для разных средневековых кочевых этносов. В Саяно-Алтае и Монголии погребения со шкурой коня могли принадлежать уйгурам (Худяков Ю.С., 1985, с.98). Вероятно, уйгурскими по происхождению могут быть подобные погребальные комплексы в Верхнем Прииртышье и Степном Алтае. Для лесостепных районов Западной Сибири такая атрибуция данного обряда маловероятна. По данным Е.П. Казакова, разные варианты погребений по обряду ингумации со шкурой коня были характерны в эпоху раннего средневековья для тюркоязычных и угорских кочевых племен Восточной Европы, Урала и Западной Сибири (Казаков Е.П., 1984, с.100-106). Предположение о том, что в степном Алтае подобные памятники могли принадлежать огузам, не подкреплено какими-либо доказательствами (Могильников В.А., 2002, с.123). Трудно признать удачными попытки выделения монгольского этнического и культурного компонентов среди населения Степного Алтая по формам луков или конструкции надмогильных сооружений виде прямоугольных оград (Могильников В.А., 2002, с.125). Погребальные комплексы кочевого населения Восточного Забайкалья, относящиеся к эпохе раннего средневековья, которые исследователи интерпретировали как принадлежащие монголоязычным племенам шивэй, предкам татар, создавшим государственные образования на востоке Монголии в начале II тыс. н.э., не находят аналогий среди памятников Верхнего Прииртышья (Асеев И.В., Кириллов И.И., Ковычев Е.В., 1984, с.124-126). Памятники монголоязычных племен байандур и татар, входивших в состав Кимакского объединения в Прииртышье, в остаются до настоящего времени не выделенными.

В этнокультурной характеристике разных этнических групп в составе кимакской федерации, состоявшей из семи племен, серьезную проблему представляло выделение комплексов кимаков и кыпчаков. Племя кимак среди семи кимакских племен не упоминается. Большинство исследователей считало их тождественными кыпчакам, что выразилось в широком употреблении термина “кимако-кыпчаки”. С.М. Ахинжанов считал кимаков монгольским племенем, известны в китайских источниках под названием кумохи или хи (Ахинжанов С.М., 1983, с.117). Однако, кумохи - китайское название данного средневекового кочевого этноса, обитавшего на востоке Монголии и юго-западе Маньчжурии. В древнетюркских источниках они известны под самоназванием - татабы (Грумм-Гржимайло Г.Е., 1926, с.290, прим.4). Д.Г. Савинов отождествил кимаков с йемеками (Савинов Д.Г., 1984, с.107).

Присутствующее в арабских и персидских источниках утверждение о том, что кыпчаки являются одним из племен среди кимаков, и в тоже время их противопоставление по степени дикости и цивилизованности дает основания предполагать, что суть этих различий носила этносоциальный характер. В разных источниках страна кимаков описана не одинаково. В некоторых из них кимаки названы кочевниками, живущими в шатрах, а во всей стране имеется только один город (Худуд Ал-Алам, 1973, с.44). В других источниках у кимакских царей упоминается 10 или 16 городов, среди которых столица, носившая название Хакан. Жители этих городов и соседней округи возделывают поля, выращивают пшеницу и рис. Ремесленники делают изделия из железа “необычайной красоты”. В городах имеются храмы, жилые дома и базары. У хакана есть “замки, величественные строения и приятные места увеселения”. Жители этих городов названы тюрками или кимаками, которые “исповедуют сабейскую религию. Поклоняются солнцу и ангелам” (Кумеков Б.Е., 1981, с.17-18; Караев О., 1973, с.45-48). В противовес этим сведениям о кимаках, среди которых есть горожане, ремесленники и земледельцы, о кыпчаках говорится, что они “более дикие, чем кимаки”. Они кочевники и охотники, обитавшие в лесистых местах. Само слово “кыпчак” согласно одной из народных этимологий означает “дуплистое дерево” (Савинов Д.Г., 1994, с.75-76).

Подобное противопоставление “культурных” кимаков-горожан и земледельцев “диким” кыпчакам-кочевникам и охотникам очень характерно для идеологии правящей элиты тех кочевых государств, в составе которых были города и оседлые земледельческие поселения, а часть кочевого населения находилась в процессе седентаризации. Высшая знать этих государств, усвоившая некоторые стереотипы городской культуры, стремилась культурно обособиться от своих кочевых сородичей, принимая прозелитарные религии, насаждая образцы урбанистической культуры, иногда вводя запреты на традиционные религии, имена и даже употребление языка своего родного народа, как это было, например, в сяньбийских по происхождению империях северного Китая. В обиход массового сознания внедрялся негативный образ кочевников, которым давались обидные уничижительные прозвища.

Вероятно, аналогичным образом возник и термин “кыпчаки” - в буквальном смысле “ничтожные”, в переносном смысле - “кочевники” в Кимакском каганате, высшая знать которых осела в городах, а часть населения седентаризировалась и культурно обособилась от своих недавних соплеменников. Вероятно, “кимаками” в Кимакском каганате с развитием городов и земледелия стала называться оседлая часть населения и высшая знать. Горожане и земледельцы “кыпчаками” первоначально могли называть коренное для периода VIII - IX вв. н.э. тюркское кочевое население Прииртышья, уступавшее в своем развитии йемекам и эймюрам, западным тюркам, мигрировавшим на Иртыше из наиболее развитых в культурном отношении районов Западного Тюркского и Тюргешского каганатов, Семиречья и Притяньшанья. С образованием Кимакского каганата, объединившего в IX в. н.э. западные тюркские, пришлые телесские и монгольские кочевые племена, под угрозой военной мощи Кыргызского каганата, с появлением и развитием городов, термин “кыпчаки” в значении “дикие, никчемные кочевники” был перенесен на все кочевое население этого государства, самих тюрок и тюркизированное население лесостепной зоны Западной Сибири и степей Казахстана. Такая трактовка позволяет объяснить, куда после распада Кимакского каганата исчезли кимаки и другие племена объединения, кроме самих кыпчаков. Они приняли в качестве политонима общее название “кыпчаки”. Новый военно-политический подъем кочевников, носящих этноним “кыпчаки” естественным образом устранил уничижительный смысл этого названия, которое стало политонимом для всех племен, вошедших в состав кыпчакской конфедерации в XI - XIII вв. н.э., в том числе для тех, кто ранее именовал себя “кимаками”.

В исследованных в северном и восточном Казахстане и степном Алтае погребальных комплексах, относящихся к предмонгольскому времени, прослеживаются изменения в обрядности и сопроводительном инвентаре кочевников, входивших в состав объединений восточных кыпчаков.

В памятниках, относящихся к XI в., до времени продвижения кыпчаков в степи Восточной Европы, у них продолжал бытовать обряд захоронения умерших с верховым конем (Могильников В.А., 2002, с.89-90). Исследователи по разному объясняют приток инноваций в обрядности и предметном комплексе культуры кыпчаков в этот период. С.М. Ахинжанов считал, что захоронения в подбоях были характерны для монголоязычных кочевников, переселившихся в Верхнее Прииртышье из Северо-восточной Монголии (Ахинжанов С.М., 1987, с.245-246). В.А. Могильников полагал, что влияние монголоязычных кочевых племен на культуру кыпчаков и других кочевых этносов степного Алтая, выразилось в заимствовании конструкции надмогильных сооружений в виде прямоугольных оград и луков монгольского типа (Могильников В.А., 2002, с.125).

Одной из наиболее существенных новаций в культуре кыпчаков в начале II тыс. н.э., прослеживаемых в памятниках Восточного Казахстана и степного Алтая, были предметы конского убранства, сбруйные накладки и бляшки, изготовленные из железа и инкрустированные серебром, железные бляшки с трубочками для плюмажа, железные стремена с полоской подножкой, арочным проемом и уплощенной, полуовальной петлей с горизонтальным отверстием для путлища на верхней дужке (Трифонов Ю.И., 1987, с.126). Подобные предметы были обнаружены на разных территориях, входивших в состав объединения восточных кыпчаков, в памятниках, относящихся к разным типам. В Восточном Казахстане такие принадлежности конской сбруи были найдены на памятниках Акчий II, Джратас и Карашат I в погребениях, совершенных по обряду одиночной ингумации в грунтовых ямах и подбоях под квадратными, прямоугольными и кольцевыми каменными выкладками (Трифонов Ю.И., 1987, с.122-126). В степном Алтае аналогичные предметы конского убранства были обнаружены одиночных или групповых захоронениях по обряду ингумации в сопровождении верховых коней в грунтовых ямах под округлыми каменными насыпями. Такие погребения были исследованы в памятниках Гилево VII и Гилево XIII на верхнем Алее (Могильников В.А., 2002, с.20, 37-38).

Переход к железоделательной технологии в изготовлении сбруйных украшений и распространение стандартных форм предметов конского убранства в эпоху развитого средневековья имел стадиальный характер. Железные пряжки, накладки, бляшки и манера их инкрустации серебром, железные удила с кольчатыми псалиями и стремена с пластинчатой петлей и прорезью для путлища в начале II тыс. н.э. распространились в разных кочевых культурах по всему степному поясу Евразии. Они были характерны для культуры енисейских кыргызов, в памятниках которых из-за обряда кремации умерших, железные предметы сохраняются значительно лучше, чем в комплексах других кочевых культур (Худяков Ю.С., 1982, с.74-79). В середине - второй половине XI в. подобные железные изделия распространяются в Приуралье и Поволжье (Руденко К.А., 2001, с.76-77). Вполне вероятно, что их распространение в Восточной Европе связано с переселением кыпчаков в Поволжье и степи северного Причерноморья. В Восточной Европе одним из центров производства подобных изделий стали ремесленные кузнечные мастерские в городах Волжской Булгарии (Руденко К.А., 2001, с.77).

У кочевников, входивших в состав кыпчакского объединения, технология изготовления железных сбруйных украшений и мода на инкрустирование серебром железных изделий появилась и получила распространение до того, как началось их переселение в степи Восточной Европы. Распространение таких предметов среди кочевников, хоронивших по разным обрядам, одиночному или групповому трупоположению в сопровождении верховых коней и одиночной ингумации свидетельствует о том, что новая мода на оформление сбруйных украшений не имела этнических или культурных ограничений и уже в начале II тыс. н.э. приобрела характер общекочевнического транскультурного феномена. В эпоху развитого средневековья существенные изменения произошли в погребальной и поминальной обрядности кочевников, входивших в состав кыпчакского объединения и обитавших в степях Казахстана, Алтая и Западной Сибири.

В течение этой эпохи у кочевников этих районов был постепенно вытеснен обряд погребения с конем, вместо которого широкое распространение приобрел обряд одиночной ингумации.

Кочевники, жившие в степях восточного, северного и центрального Казахстана, перестали хоронить своих соплеменников в сопровождении верхового коня уже в начале II тыс. н.э. В погребальных комплексах, относящихся к предмонгольскому времени, раскопанных на Ждановском, Втором Качирском и Леонтьевском могильниках в Казахстане, были исследованы захоронения по обряду одиночной ингумации в грунтовых ямах или подбоях под округлыми земляными насыпями (Могильников В.А., 1981, с.192). Погребенных хоронили в ямах, дощатых гробовищах без дна или долбленых колодах, перекрытых плахами. В могильных ямах встречаются отдельные кости коня. Под одной насыпью находилась одна или несколько могильных ям с захоронениями (Могильников В.А., 1981, с.192). В мужских захоронениях сопроводительный инвентарь представлен предметами вооружения, бытовыми вещами и конской сбруей. Оружие дистанционного боя представлено плоскими асимметрично-ромбическими, удлиненно-ромбическими и секторными железными стрелами, предназначенными для стрельбы по незащищенному панцирем противнику, линзовидными наконечниками удлиненно-ромбической формы и четырехгранными вытянуто-пятиугольными стрелами, ориентированными на пробивание панцирной брони и раздвижение колец кольчуги. Встречаются и костяные стрелы с ромбическими в сечении наконечниками удлиненно-ромбической или удлиненно-треугольной формы (Могильников В.А., 1981, с.192-193). В погребениях мужчин найдены железные ножи, кресала, удила и стремена. В женских захоронениях обнаружены серьги, бусы, браслеты, шилья, ножи, бронзовые зеркала и принадлежности конской сбруи (рис.1).

Помимо погребальных, на территории населенной кыпчаками, были исследованы поминальные комплексы. В центральном и восточном Казахстане были раскопаны каменные сооружения с изваяниями в центре, служившие святилищами для кыпчакских кочевников (Ермоленко Л.Н., Гецова Н.С., Курманкулов Ж.К., 1985, с.149). Эти памятники имеют черты сходства с половецкими святилищами, раскопанными в Восточной Европе (Швецов М.Л., 1979, с.207-209). К предмонгольскому времени относится серия кыпчакских каменных изваяний из центрального и восточного Казахстана и Семиречья (Чариков А.А., 1980, с.223). Ареал распространения кыпчакских святилищ и изваяний в предмонгольское время должен соответствовать территории расселения восточных кыпчаков (рис.2).

Погребальные комплексы монгольского времени исследованы в степях северного, восточного и центрального Казахстана, составлявших основные земли Кок-Орды, восточного крыла Золотой Орды.

Кочевники хоронили умерших сородичей по обряду одиночной ингумации в прямоугольных могильных ямах, перекрытых округлыми пологими каменно-земляными насыпями или овальными выкладками. Погребенных помещали в грунтовых ямах, в деревянных гробовищах, скрепленных железными скобами, перекрывали досками или берестой. Тела умерших сородичей укладывали в могилу на спину в вытянутом положении, головой на север или северо-запад, очень редко на восток. Мужчин хоронили с оружием, воинским и конским облачением, женщин - с украшениями, предметами туалета и конской сбруи.

На отдельных памятниках прослежены особенности в позе погребенных и составе сопроводительного инвентаря. На памятнике Тасмола в центральном Казахстане погребенный был положен на спине, руки и ноги разведены в стороны, голова повернута на левую сторону. Помимо принадлежностей одежды, оружия, конской сбруи и бытовых вещей у погребенного в левом ухе была серьга, во рту и левой руке две серебряные монеты (Акишев К.А., Байпаков К.М., 1979, с.100-102). Они были чеканены в XIV в. в Золотой Орде при ханах Токте и Узбеке (Акишев К.А., Байпаков К.М., 1979, с.100-101). В мужском захоронении на могильнике Жартас, кроме оружия и сбруи, остатков одежды и обуви, находилась серебряная чаша и мешочек с тремя серебряными монетами (Акишев К.А., Байпаков К.М., 1979, с.101).

В женских захоронениях в Ждановском могильнике и разрушенном погребении в Павлодарском Прииртышье в северном Казахстане были найдены детали головных уборов типа монгольской бокки, серебряные нашивные украшения и бронзовое зеркало с серебряными кольцами и костяными дисками (Могильников В.А., 1981, с.198).

Для погребальной обрядности кочевого населения Казахстана было характерно полное изживание прежних традиций древнетюркского и кимакского периодов. Обряд погребения с конем или со шкурой коня сохранился только у западных кыпчаков-половцев и на северной периферии Кок-Орды, в Верхнем и Новосибирском Приобье, где он встречается на одних и тех же памятниках, на которых преобладают погребения по обряду одиночной ингумации.

В казахских степях отчетливее, чем в Западной Сибири и на Алтае прослеживается влияние на культуру местных кочевников монгольских культурных традиций и принятие частью населения ислама, строго регламентирующего заупокойную обрядность верующих мусульман.

К числу мусульманских погребений отнесены захоронения по обряду ингумации в грунтовых могилах, на спине, в вытянутом положении, ориентированные на северо-запад, с лицом, повернутым на юго-запад, в сторону Мекки. В этих захоронениях, исследованных на памятнике Жартас в центральном Казахстане нет сопроводительного инвентаря (Могильников В.А., 1981, с.199). С распространением ислама умерших стали хоронить в могилах с подбоем внутри надмогильных конструкций, сложенных из сырцового кирпича и в мавзолеях-гумбезах (Могильников В.А., 1981, с.200).

Вероятно, под влиянием служителей исламской религии, активно боровшейся с “идолопоклонничество”, население восточных районов Кок-Орды, перестало сооружать святилища с каменными изваяниями в честь почитания предков. С.М. Ахинжанов привел легенду из поэмы Низами, согласно которой кыпчаки на каменных изваяниях стали изображать женщин в чадре, скрывающей лицо, в подражание мусульманам (Ахинжанов С.М., 1989, с.272).

Предметный комплекс культуры кочевников Казахстана XIII - XIV вв. достаточно разнообразен (рис.1).

Среди предметов вооружения были луки с фронтальными или боковыми срединными накладками, стрелы с плоскими, линзовидными, четырехгранными и прямоугольными железными и костяными ромбическими наконечниками (Худяков Ю.С., 1997, с.107-112). Стрелы хранили в колчанах с берестяным приемником, украшенным костяными накладками с геометрическим или зооморфным орнаментом (Худяков Ю.С. 1997, с.112-113). В ближнем и рукопашном бою всадники атаковали противника саблями со слабо изогнутым клинком и ладьевидным перекрестьем. Такая сабля найдена на памятнике Королевка в Казахстане (Худяков Ю.С., 1997, с.114). Для защиты воины пользовались панцирями из железных пластин, соединенных между собой ремешками ламеллярным способом, и сфероконическими шлемами с навершиями и пластинчатыми бармицами.

Конская сбруя представлена железными двусоставными удилами с кольчатыми псалиями и стременами с плоской подножкой, арочным проемом и уплощенной дужкой с отверстием для путлища, железные пряжки, бляшки и седельные пробои с кольцами для привязывания тороков (Могильников В.А., 1981, с.196-197).

Поясные ремни украшались серебряными накладками с подвесными кольцами или нефритовыми бляшками. В орнаментации серебряных поясных накладок использовался растительный орнамент и арабские надписи, выполненные куфическим стилем (Акишев К.А., Байпаков К.М., 1979, с.105; Настич В.Н., 1975, с.97).

В качестве женских, а иногда и мужских украшений использовались металлические серьги в виде несомкнутого кольца, или со стержнями и подвесками. Украшениями служили серебряные бляшки, подвески и бусы.

В погребении Жартас были найдены остатки штанов из овчины и сапог из сыромятной кожи. На памятнике Королевка голенища сапог были расшиты бронзовой нитью цветочным узором.

Женские головные уборы имели в своей основе серебряную цилиндрическую трубку с раструбом, украшенную полосами тисненого орнамента в виде плетеного шва (Могильников В.А., 1981, с.198). Подобные головные уборы “бокки” были характерны для знатных монгольских женщин.

Бронзовое дисковидное зеркало имело в центре сферическую петлю, в которую была продета цепочка из двух серебряных колец с костяными дисками. На орнаментальном поле в два ряда изображены животные (Могильников В.А., 1981, с.198-199).

Такие зеркала отливались в Китае. В культурах кочевников в подражание им изготавливались копии китайских зеркал.

В памятниках кочевников Казахстана XIII - XIV вв. найдены отдельные обломки и один неорнаментированный лепной горшок (Могильников В.А., 1981, с.197).

Вероятно, керамическое производство у восточных кыпчаков утратило прежний уровень развития из-за приобретения гончарной посуды ремесленного производства, изготавливавшейся в городских центрах Средней Азии и широкого использования не бьющейся металлической посуды.

Вполне правомерно именовать тюркское по происхождению и тюркизированное кочевое население лесостепного Алтая, Кузнецкой котловины и междуречья Оби и Иртыша эпохи развитого средневековья кыпчаками, а его культуру отнести к западносибирскому варианту кыпчакской культуры (Адамов А.А., 2000, с.84; Илюшин А.М., 1993, с.39; Илюшин А.М., 1999, с.68; Могильников В.А., 1981, с.192; Молодин В.И., Савинов Д.Г., Елагин В.С. и др.,1988, с.96-101; Новиков А.В., 1998, с.326-329; Плетнева Л.М., 1997, с.123-126; Романцова В.Д., 1983, с.89-92; Савинов Д.Г., 1981, с.156; Савинов Д.Г.,1997, с.87-88).

В период существования Монгольской империи на территории Центральной Азии и сопредельных стран, покоренных Чингиз-ханом и его преемниками, проживали и принимали активное участие в военно-политических событиях кыпчаки, находившиеся на службе у монгольских ханов, а в дальнейшем у юаньских императоров. Их исторические деяния, нашедшие отражение в письменных источниках, подробно прослежены в работах А.Ш. Кадырбаева (Кадырбаев А.Ш., 1990, с.56-61; Кадырбаев А.Ш., 2000, с.66-71). Судя по биографическим сведениям о некоторых известных кыпчакских деятелях, состоявших на службе у монгольских правителей, все они попали в Монголию после завоевания Дешт-и-Кыпчака. Например, хан восточных кыпчаков Кунджек попал в плен к монголам во время завоевания его страны. В дальнейшем он и его сын Кумурбиш - Кунджи были на службе у самого Чингиз-хана. Кунджек был старейшиной держателей зонта. Это был особого рода зонт, который держали над государем, он являлся одним из важнейших знаков мнаршьего достоинства. Сын Кунджека славился как искусный охотник при дворе монгольского хана (Кляшторный С.Г., Султанов Т. И., 2000, с.203). Предки знаменитого юаньского полководца, кыпчака Тутуха, происходили из племени Аньдогань или Ильбари, обитавшего в степях Южного Урала (Ахинжанов С. М.,1989, с.291-202). Его отец Баньдучар добровольно подчинился монголам, отличился при завоевании Руси, южной китайской империи Сун и государства Дали. Монголы называли его “сильным и доблестным”. Тутуха принимал самое активное участие в междуусобных войнах между претендентами на монгольский престол на стороне хана, а в дальнейшем императора Хубилая. Он оказался очень полезным Хубилаю, поскольку безпощадно уничтожал его противников среди самих монголов, на что, видимо, не всегда могли решиться чингизиды. Именно Тутуха во главе подчиненных ему кыпчакских отрядов воевал против войск Ариг-Буги, а в дальнейшем Хайду на территории Саяно-Алтая, подавлял сопротивление и завоевывал енисейских кыргызов и другие племена, в том числе теляньу или теленгутов, обитавших в эпоху развитого средневековья в Горном Алтае. В 1278 г. Тутуха во главе двухтысячного кыпчакского войска, преследуя противников Хубилая, перешел Цзиньшань (Алтай), нанес им поражение и был награжден императором (Кадырбаев А.Ш., 2000, с.67). Он был назначен командиром кыпчакской гвардии, в состав которой были включены все кыпчакские воины, служившие в войсках юаньской империи. В 1293 г., во время войны против хана Хайду, Тутуха во главе кыпчакского войска разгромил и покорил пять племен кыргызов, живших на Енисее (Кадырбаев А.Ш., 2000, с.68). В дальнейшем он возглавил Шумиюань - Военный совет, ведавший тайными делами, вопросами войны и мира, и внешними сношениями, и получил почетный титул “столпа государства”. По мнению И.Л. Кызласова, кыпчакским воинам из войска Тутухи могли принадлежать одиночные захоронения по обряду ингумации, исследованные Г.П. Сосновским на Среднем Енисее (Кызласов И.Л., 1980, с.90-91). Однако эти памятники не имеют аналогий в комплексах “восточных кыпчаков”. Вероятнее всего они могут принадлежать кыргызским кыштымам.

В военных действиях на стороне империи Юань против войск хана Хайду на территории Алтая в 1266 г. принимал участие и военначальник Асанбука из племени канглы (Кадырбаев А. Ш., 2000, с.73).

Судя по этим сведениям, кыпчаки могли оказаться на территории Горного Алтая и других районов Центральной Азии в результате монгольских завоеваний и переселений в качестве воинов Монгольской империи.

Литература

Поиск по сайту: