АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

ОБРЯДЫ, СВЯЗАННЫЕ

Читайте также:
  1. Арифметические операции над последовательностями. Свойства пределов, связанные с арифметическими операциями над последовательностями.
  2. Заеды, связанные с кандидозом, прежде всего, следует дифференцировать с
  3. Запреты, связанные с гражданской службой
  4. Запреты, связанные с муниципальной службой (ст. 14).
  5. Кисты, связанные с пороками развития.
  6. Классификация видов эконометрических переменных и типов данных. Проблемы, связанные с данными
  7. Наставления, связанные со смирением, добродетелями, бранью и другими аспектами духовной жизни
  8. Наставления, связанные со смирением, добродетелями, бранью и другими аспектами духовной жизни
  9. Не связанные с доходом
  10. Объемный КПД насоса отражает потери мощности, связанные
  11. Операции, связанные с процедурой финансового оздоровления.

С ДОСТИЖЕНИЕМ ВОЗРАСТА

ПОЛОВОЙ ЗРЕЛОСТИ В ТАЙНЫХ

КУЛЬТАХ

Прежде чем перейти к более подробному рассмотрению некоторых тем посвящения и показать связь между обрядами взросления и обрядами вступления в тайные общества, ос­тановимся ненадолго на посвящении девушек. Эти обряды менее изучены, чем посвящения мальчиков, и, следовательно, о них мало изве­стно. Правда, женские обряды посвящения, связанные с возрастом половой зрелости, осо­бенно их тайные аспекты, всегда были труд­нодоступны для этнологов. Поэтому большин­ство наблюдателей приводят только их вне­шние описания. Мы располагаем весьма скудным документальным материалом о рели­гиозном обучении девушек во время их посвя­щения и о некоторых тайных обрядах, через которые они должны пройти. И все же, несмот­ря на это, можно составить приблизительное представление о структуре и морфологии этих посвящений.


С самого начала следует заметить, что: 1) посвящения, связанные с взрослением девушек, менее распространены, чем аналогичные обря­ды для мальчиков, хотя их можно отнести к очень древним культурам (Австралия, Огнен­ная Земля и т. д.)1; 2) эти ритуалы значительно меньше разработаны, чем у мальчиков; 3) на­конец, посвящение молодых девушек проходит индивидуально. Эта последняя черта имела важные последствия. Несомненно, она была связана с тем, что женские посвящения начи­наются с первой менструации. Этот физиоло­гический симптом — знак половой зрелости — вместе с тем является и знаком изоляции девуш­ки от ее привычного мира. Ее немедленно изо­лируют, отделяют от общины, это напоминает разлучение мальчика с матерью. Разница состо­ит в том, что у девочек изоляция следует немед­ленно после первой менструации, то есть она индивидуальна, в то время как у мальчиков посвящение коллективно. Индивидуальныйхарактер изоляции, происходящей по мере по­явления соответствующих признаков, объясня­ет сравнительно небольшое число обрядов по­священия. Однако не следует забывать, что про­должительность изоляции в разных культурах варьируется от трех дней (Австралия и Индия) до двадцати месяцев (Новая Ирландия) или даже до нескольких лет (Камбоджа). Таким об-


114

115

 

разом, в конце концов девушки составляют группу; и тогда их посвящение празднуется коллективно2 под руководством престарелых родителей (как в Индии) или старух (Африка). Наставницы посвящают девушек в тайны сек­са, обучают их обычаям племени и части рели­гиозных традиций, к которым допускаются женщины. Фактически, речь идет об общем образовании, но главное в нем — религиозные знания и все, что касается женской сакральнос­ти. Девушку ритуально готовят принять свой особый образ жизни, приводят к пониманию своей созидательной роли и ответственности перед обществом и Космосом, ответственности, которая у первобытных народов всегда рели­гиозна по природе.

Как мы сказали, обряды женского посвяще­ния в том виде, в каком они сегодня известны, менее драматичны, чем у мальчиков. Их важ­ным этапом является изоляция. Она происхо­дит в лесу, как у Суахили, или в специальной хижине, как у большинства племен Северной Америки, в Бразилии, на Новых Гебридах, на Маршальских островах, а также у Ведда и не­которых народов Африки3. Говоря об обрядах посвящения мальчиков, мы указывали на слож­ную символику леса и хижины: смерть и пре­бывание в материнской утробе. В обрядовой изоляции девушек усилена символика темно-


ты, их прячут в темном углу жилища, и у мно­гих народов они не должны видеть солнце: это табу объясняется мистической связью между Луной и женщинами. В других местах они зап­рещают кому бы то ни было дотрагиваться до себя. Специфическое табу Южной Америки — не контактировать с землей, поэтому девушки спят в гамаках4. Почти везде существуют пище­вые запреты, а у некоторых народов девушки носят специальные одежды5.

Финальная часть обряда не менее значи­тельна, чем первая — изоляция. У некоторых племен северного берега Австралии девушку, у которой началась менструация, на три дня изолируют в хижине, где она подвергается раз­личным пищевым табу. Затем к ней приходят женщины, раскрашивают ее охрой и богато украшают. «Кульминационный момент начи­нается на заре, когда все женщины племени сопровождают ее к ручью или лагуне6. После ритуального омовения девушку ведут в главное поселение под приветственные крики сопле­менников, и с этого момента община считает ее женщиной»7. Берндт замечает, что до появ­ления Миссии на земле Арнхем обряд там был более сложным и сопровождался песнями. Со­временные этнологи подчас имеют дело с обы­чаями, находящимися на грани исчезновения. Однако в интересующем нас случае основное в


116

117

 

обряде сохранилось — процессия, направляю­щаяся вместе с девушкой к реке, приветствен­ные крики в момент ее выхода из изоляции — это характерные черты женского посвящения. В некоторых регионах изоляция завершается общим танцем — обычай, особенно характер­ный для земледельческих районов8. Здесь деву­шек, проходящих посвящение, «выставляют напоказ» и устраивают для них праздник9, а затем все вместе обходят дома и получают по­дарки10. Есть и другие внешние признаки, ука­зывающие на то, что девушка прошла посвяще­ние, — татуировка11, чернение зубов, но, по наблюдениям некоторых этнологов, последние обычаи являются нововведениями, появивши­мися под влиянием тотемических культур12.

Итак, главный обряд — это торжественное представление девушек всей общине. Оно озна­чает, что таинство было исполнено, девушка ста­ла взрослой и готова принять образ жизни, пред­назначенный для женщины. Вообще, церемони­альное представление чего бы то ни было, будь то знак, предмет, животное или человек, — оз­начает декларирование присутствия священно­го, чуда13. Этот чрезвычайно простой обычай принадлежит древнейшему религиозному ри­туалу. Возможно, еще до возникновения члено­раздельной речи указание на предмет означа­ло, что его рассматривают как исключительный, единственный, мистический, священный. Тор­жественное представление общине молодых посвященных, возможно, самый древний мо­мент всей церемонии. Танцы, как пластическое и драматическое выражение мысли, также при­надлежат к первобытному опыту.

Очевидно, что женские обряды посвяще­ния, связанные с половой зрелостью, в еще боль­шей степени, чем мужские, следует относить к мистерии крови. Предпринимались даже по­пытки объяснить изоляцию молодых девушек при первой менструации первобытным стра­хом перед менструальной кровью. Фрейзер14 настаивал на этом, подчеркивая, что во время менструации в хижинах изолируют не только девушек при первом появлении этого физио­логического явления, но и взрослых женщин. Но Вильгельм Шмидт показал, что эти обычаи не совпадают: изоляция женщин в период ме­сячных — обычай, присущий главным образом кочевым племенам охотников и скотоводов, экономика которых строится на животновод­стве и его продуктах, где считается, что менст­руальная кровь приносит неудачу, в то время как изоляция девушек во время посвящения — специфический обычай матриархальных об­ществ. И, добавляет Шмидт, у большинстваматриархальных обществ посвящение девушек — это радостный праздник, означающий, что


 

 

118

119

 

девушка достигла возраста, позволяющего ей основать семью15. Однако, как мы уже видели, такая праздничность имеет слишком древние корни, чтобы ее можно было приписывать толь­ко матриархату, который, по концепции того же Шмидта, представляет собой более новый социокультурный феномен.

В любом случае объяснить обряд посвяще­ния девушек только мужским страхом перед женской кровью трудно. Лишь один фундамен­тальный опыт может объяснить нам происхож­дение обрядов — и это женский опыт, выкрис­таллизовавшийся вокруг мистерии крови. Иногда эта мистерия приобретает странные аспекты. Так, у даяков девушку, достигшую половой зрелости, изолируют на год в белой хижине; она должна носить белую одежду и питаться белой пищей. К концу срока она че­рез бамбуковую палочку высасывает кровь из вскрытой вены мужчины16. Смысл этого обря­да в следующем: в указанный период времени девушка — ни женщина, ни мужчина; ее счи­тают «белой», «бескровной»17. Здесь мы узнаем тему временной двуполости или бесполости неофитов, о которой мы уже упоминали. Изве­стны случаи, когда в период посвящения де­вушки одеваются мужчинами, так же как маль­чики носят женскую одежду во время срока сво­его ученичества.


Степени посвящения женщин

У некоторых народов посвящение женщин содержит несколько степеней. Так, у Яо оно начинается с первой менструации и заканчи­вается только после рождения первого ребен­ка18. Мистерия крови достигает своего пика во время родов. Узнавание, что она является твор­цом жизни, составляет для женщины религи­озный опыт, не переводимый в термины мужс­кого испытания. Пример женского посвящения у Яо, включающий три степени, позволяет нам понять два связанных друг с другом явления: 1) стремление женщин организоваться в тайные религиозные организации по модели мужских братств; 2) значение, которое придается в не­которых культурах процессу родов. Мы пого­ворим о женских обществах, когда обратимся к изучению организации тайных обществ. Мы увидим, что тайные женские организации за­имствовали некоторые морфологические эле­менты мужских братств. Что касается обрядов, связанных с родами, то следы некоторых их тайных сценариев сохранились даже в Европе. Так в Шлезвиге в прошлом веке при новости о рождении ребенка все женщины деревни с кри­ками и танцами направлялись к дому рожени­цы. Если по дороге они встречали мужчин, то срывали с них шапки и наполняли лошадиным


120

121

 

навозом, если они встречали повозку, то лома­ли ее на части, а лошадь отпускали. От дома роженицы, где они собирались, женщины на­чинали буйный бег по деревне, рыча, испуская вопли и проникая в дома, откуда уносили все питье, пищу, и вообще все, что им захочется. Встречных мужчин они заставляли танцевать19. Возможно, что в старину некоторые тайные обряды производились в доме роженицы. Ли­тература XII века описывает подобные обряды в Дании: собравшись у роженицы, женщины обряжают соломенную куклу и танцуют с ней, делая похотливые жесты, поют и кричат20. Этот очень ценный пример показывает нам, что ри­туальные сборища женщин по поводу родов имеют тенденцию к превращению в тайные общества.

Вернувшись к обрядам, связанным с дости­жением девушкой половой зрелости, добавим, что в период изоляции девушки разучивают ритуальные песни и танцы, а также некоторые специфически женские ремесла, в первую оче­редь прядение и ткачество. Символика этих ремесел очень существенна: на позднейших фазах культуры она возводится в ранг принци­па, объясняющего Мир. Так, Луна «прядет» нить Времени, и она же «ткет» человеческие жизни21. Богини судьбы — прядильщицы. Мы обнаруживаем оккультную связь между концепцией периодического созидания, лежаще­го в основе Мира (концепция, рожденная лун­ной мифологией), идеей Времени и Судьбы, с одной стороны, — и ночной работой, женскойработой, которую надо выполнять подальше от дневного света и скрытно, почти тайком, — с другой. В некоторых культурах, когда время изоляции приходит к концу, девушки продол­жают встречаться в доме какой-нибудь старой женщины, чтобы вместе прясть. Прядение — опасное ремесло, им можно заниматься только в специальных домах и только в течение опре­деленного периода, до установленного часа. В некоторых регионах мира отказались от пря­дения и даже полностью его забыли из-за зак­люченной в нем магической опасности. Подоб­ные верования до сих пор сохранились в Евро­пе (см. Рерхта, Холда, Фрау Хёлле и др.). В некоторых местах (например, Япония) еще можно обнаружить мифологическую память опостоянном напряжении и даже конфликте между группами девушек и тайными общества­ми мужчин, «мужскими союзами». Мужчины и их боги нападают ночью на прядильщиц, раз­рушают их работу, уничтожают ткацкие чел­ноки и прялки22.

Существует мистическая связь между жен­ским посвящением, прядением и сексуальнос­тью. Даже в развитых обществах девушки


122

123

 

пользуются некоторой добрачной свободой, а встречи с молодыми людьми происходят в доме, где они собираются, чтобы прясть.

Еще в начале XX века в России существовал такой обычай. Удивительно, что даже в куль­турах, где девственность пользуется высоким уважением, встречи между девушками и моло­дыми людьми не только терпелись, но даже поощрялись родителями. Речь шла не о разло­жении нравов, но о великом таинстве — откры­тии женской сакральности, прикосновении к источникам жизни и плодородия. Досвадебная свобода молодых девушек отнюдь не эротичес­кого порядка, ее природа ритуальна и состав­ляет часть забытой мистерии, а не земных ра­достей. На Украине во время некоторый свя­щенных праздников, и особенно в связи со свадьбами, девушки и женщины ведут себя по­чти оргиастично23. Этот всеобщий поведенчес­кий перевертыш — от скромности к выставле­нию напоказ — преследует ритуальную цель, и поэтому в нем участвует вся община. Речь идет о религиозном порядке, разрешающем периодически разрушать установленные свет­ские нормы, которые мертвой тяжестью давят на народные обычаи, и позволяющем периоди­чески возвращаться к состоянию полной сти­хийности. Тот факт, что подобное ритуальное поведение сохранилось до XX века у народов, давно принявших христианство, доказывает, что мы имеем дело с чрезвычайно древним ре­лигиозным опытом, являющимся составной частью женской души. У нас еще будет случай обратиться к аналогичной проблеме, когда мы перейдем к рассмотрению особенностей неко­торых женских тайных организаций.

Итак, резюмируем: посвящение девушек определяется тайной, которая для них есте­ственна, — появлением менструации со всем, что она несет с собой с точки зрения первобыт­ного человека: периодическое очищение, пло­довитость, целительную силу, магическую власть и т. п. В общем, речь идет об осмысле­нии того превращения, которое происходит естественным путем и определяет образ жизни взрослой женщины. Посвящение девушек не включает, как у мальчиков, узнавание Боже­ственного Существа, священного предмета (трещотки) и изначального мифа, — короче, узнавание событий, которые происходили «в то время», стали неотъемлемой частью священной истории племени, и благодаря этому принад­лежат «культуре», а не миру природы. Отме­тим, что обряды женского посвящения, связан­ные с менструацией, не были обоснованы из­начальным мифом, как в случае мужских обрядов посвящения. Правда, есть мифы, ут­верждающие, что некоторые мужские обряды


124

125

 

посвящения изначально принадлежат женщи­нами, но они, естественно, не касались исклю­чительно женского «таинства»—менструаций. Редкие мифы, объясняющие происхождение менструации, не принадлежат к категории ми­фов посвящения.

Из всего сказанного следует, что, в проти­воположность женщинам, мужчины вынужде­ны во время посвящения осознавать «невиди­мые» реалии и узнавать священную историю, которая не дается им в непосредственном опы­те. Неофит понимает смысл обрезания только после того, как его знакомят с изначальным мифом. Все, что с ним происходит во время посвящения, обусловлено тем, что аналогичные события происходили в Мифические Времена, и эти события коренным образом изменили условия жизни человека. Для мальчиков посвя­щение состоит из введения в мир, который не является сиюминутным: в мир духа и культу­ры. Для девушек, напротив, посвящение состо­ит из ряда откровений, касающихся тайногосмысла явления естественного и очевидного: видимого знака их половой зрелости.

Культ Кунапипи

Остановимся на тайном австралийском культе Кунапипи, который еще существует в Арнхеме, на Северных территориях Австралии. Для нашего исследования он представля­ет двойной интерес: с одной стороны, в идео­логии Кунапипи преобладает женская религи­озная символика, особенно это касается фигу­ры Великой Матери, источника всеобщего оплодотворения (вместе с тем, обряд предназ­начен исключительно для мужчин). И, с дру­гой стороны, перед нами сценарий посвяще­ния, структура которого нам уже известна, его главный момент — ритуальное заглатывание неофита. Однако в сценарий включены и не­которые дополнительные элементы. Иначе го­воря, Кунапипи дает прекрасную отправную точку для нашего сравнительного исследова­ния развития тематики посвящения. В культ Кунапипи могут быть посвящены только моло­дые люди, уже прошедшие через обряд взрос­ления. Таким образом, речь идет не об обряде перехода от одного возраста к другому, а о выс­шей ступени посвящения, что лишний раз под­тверждает стремление первобытного человека к углублению религиозного опыта и знаний.

Обряд Кунапипи преследует две цели: 1) посвящение молодых людей; 2) обновление энергии, которое дает Жизнь Космоса, и все­общее плодородие. Это обновление происхо­дит при современном воспроизведении изна­чального мифа. Священное могущество, кото­рым обладают Сверхъестественные Существа,


126

127

 

освобождается благодаря повторению дей­ствий, которые производили эти Существа во «Время Снов»24. Перед нами религиозная кон­цепция, уже для нас привычная: изначальный миф дал основу обряду посвящения. Праздно­вание этого обряда возвращает нас к первобыт­ному времени, а его участники становятся со­временниками изначального мифа25. Космос и общество получают новое рождение. Поэтому посвящение молодых людей имеет значение не только для них, но и для всей общины. Здесь мы находим зародыш концепции, которая по­лучит свое развитие в высших религиях, а именно: духовное совершенствование элиты оказывает спасительное влияние на остальное общество.

Теперь вернемся к самому культу. Он стро­ится на довольно сложном мифе, но мы кос­немся только главных его элементов. В Счаст­ливые Времена две сестры Ваувалак, старшая из которых только что родила, отправляются на Север. В действительности, обе сестры — Матери. Название культа Кунапипи перево­дится как «Матери» или «Старуха». После дол­гого путешествия сестры останавливаются у колодца, строят хижину и разводят огонь, что­бы сварить мясо нескольких мелких животных. Но животные убегают от огня и бросаются в колодец. Как объясняют сейчас аборигены, эти животные знали, что одна из сестер — нечис­тая из-за недавних родов и не должна прибли­жаться к колодцу, где живет Большая ЗмеяЮрлунгу. Действительно, привлеченная запа­хом крови, Юрлунгу вышла из своего подзем­ного убежища и приблизилась к хижине. Младшая сестра постаралась увести ее от хи­жины, танцуя; — и эти танцы ритуально по­вторяются во время церемонии Кунапипи. Но змея обволокла слюной хижину, где находи­лись обе сестры и ребенок, и проглотила ее. Для этого ей пришлось вытянуться во весь рост и поднять голову к небу. Некоторое время спу­стя она выплюнула обеих сестер и ребенка. Благодаря укусам белых муравьев они верну­лись к жизни, но коварная проглотила их вновь, и на этот раз навсегда.

Этот миф послужил основой для двух дру­гих ритуалов, кроме Кунапипи. Один из них, джунгавон, включает обряд посвящения, связан­ный с достижением половой зрелости. Проис­хождение этих ритуалов аборигены объясняют так: питон Лу'нингу, увидев, как Юрлунгу заглатывает, а затем возвращает двух Сестер, решил ей подражать. Он отправился по стра­не, проглатывая молодых людей, но выплевы­вал их всегда мертвыми, иногда даже в виде скелетов. Люди в гневе убили питона, а затем воздвигли его изображение в виде двух столбов,


 

 

128

129

 

названных «желмаланджи». Чтобы имитировать свист змеи, они сделали «трещотки»26. А руко­водитель церемонии разрезал себе руку, гово­ря: «Мы поступаем так, чтобы походить на тех женщин»27.

В обряде Кунапипи, — пишет Берндт, — молодые неофиты, покидая деревню и направ­ляясь к «священной территории», должны по дороге быть проглоченными Лу'нингу, как это происходило в изначальном мифе. В стародав­ние времена они обязаны были держаться вда­ли от женщин от двух недель до двух месяцев это символизировало их пребывание в же­лудке змея28. Но в сознании племени обе змеи Юрлунгу и Лу'нингу превратились в одну, и, возвращаясь в деревню, мужчины объявля­ли женщинам: «Сегодня все мальчики остави­ли нас — их пожрала Юрлунгу»29. Символика ритуального заглатывания, впрочем, значи­тельно сложнее. С одной стороны, неофиты уподоблены двум Сестрам и предназначены быть проглоченными Змеей; с другой стороны, входя на «священную территорию», они сим­волически возвращаются в материнское чрево. Неофитов покрывают охрой и кровью, полу­ченной при вскрытии вен на руках и символи­зирующей кровь двух Сестер Ваувалак. «К кон­цу обряда, — пишет Берндт, — они как бы ста­новятся Сестрами и их сжирает Змея, а затем, как те женщины, они возвращаются к жизни»30. С другой стороны, место для танца в виде тре­угольника, как считают аборигены, символизи­рует чрево Матери. «Когда неофиты покидают деревню и отправляются на «священную тер­риторию», они обретают святость и входят в тело Матери, проникают в ее чрево — место, очерченное окружностью, как это было в нача­ле. Когда ритуал заканчивается, Мать «выпус­кает их»: они выходят из окружности и возвра­щаются в обыденную жизнь»31.

Символика «возвращения в чрево» (regressum ad uterum) возникает еще во время первой сте­пени посвящения. В определенный момент нео­фитов покрывают корой и приказывают им спать. «Они остаются там, — говорят абориге­ны, —укрытые в хижине, как Сестры»32. Нако­нец, после оргаистического обряда, включаю­щего смену женщин, который нас не интересу­ет, поскольку неофиты в нем не участвуют, — происходит финальная церемония: между свя­щенной территорией и деревней вилообразно устанавливают два столба, соединенных тол­стым шестом. Шест покрыт ветками, и посвя­щенных вводят под ветки так, что снаружи они не видны. Они стоят там, держась руками за шест, «как бы подвешенные». Это означает, чтопосвященные находятся в чреве, из которого они выйдут вновь родившимися духовно («их


130

131

 

дух станет совсем новым»)33. Двое неофитов влезают на столбы и кричат оттуда как ново­рожденные, потому что они «дети Ваувалак». Под конец все возвращаются в деревню, раскра­шенные охрой и кровью.

Мы столь подробно остановились на обря­де Кунапипи, потому что работы Р. М. Берндта дали нам множество драгоценных подробнос­тей и познакомили со значениями, которые приписывают им аборигены. Надо добавить, что обряд Кунапипи не отражает древнее со­стояние австралийской культуры, на него, по-видимому, оказали влияние более поздние ме­ланезийские включения34. Вместе с тем, то об­стоятельство, что вначале обладательницами всех таинств культа, которые у них впослед­ствии заимствовали мужчины, были женщи­ны35, указывает на матриархальное мышление. Очевидно, определенное количество ритуаль­ных элементов панавстралийское: например, обряд бросания в огонь, трещотки и миф о ихпроисхождении, обычай покрывать женщин и неофитов ветвями и т. д. Как мы видели, спе­цифической особенностью Кунапипи являет­ся такой мотив посвящения, как «возвращение в чрево». Мы встречаемся с этим мотивом нео­днократно: когда неофиты входят на «священ­ную территорию», когда ожидают «подвешен­ные на шесте» своего второго рождения, когда они якобы находятся в хижине Двух Сестер. Как «возвращение в чрево» можно истолковать ри­туальное заглатывание Змеей: с одной сторо­ны, потому что она неоднократно описывалась как женская особь36, а с другой — потому что проникновение в живот чудовища символизи­рует возврат в эмбриональное состояние.

Поразительна настойчивость, с которой повторяется эта тема возвращения в чрево Пра­матери. Сексуальные пантомимы и особенно ритуальный обмен женщинами—оргаистичес­кий обряд, играющий важную роль в культе Кунапипи, еще раз подчеркивает священную атмосферу тайны зачатия и рождения. Общее впечатление от всего обряда, что речь в нем. идет не о ритуальной смерти, за которой сле­дует воскресение, а о всеобщем возрождении неофита посредством его зачатия и рождения Великой Матерью. Это, конечно, не означает полного отсутствия символики Смерти, пото­му что быть пожранным Змеей и даже вернуть­ся в материнское чрево в реальных условиях равносильно смерти. Символика «возвращения в чрево» всегда амбивалентна. Однако в культе Кунапипи все же доминирует характерный ак­цент зачатия и рождения. Перед нами превос­ходный пример темы посвящения, выстроен­ной вокруг идеи нового рождения, а не симво­лики смерти и воскресения.


132

133

 

Символика «возвращения в чрево» в обряде посвящения

Эта тема встречается во множестве мифов и обрядов посвящения. Идея беременности и ро­дов выражена в ряде обрядов: проникновение в живот Великой Матери (Матери-Земли) или в тело морского чудовища, дикого и даже домаш­него животного. Хижина в обряде посвящения, очевидно, тоже принадлежит к этому образному ряду; следует дополнить его образом сосуда (гор­шка). Чтобы рассмотреть все обряды и мифы, связанные с этой тематикой, нам понадобилось бы гораздо больше места, чем мы располагаем. Поэтому мы вынуждены ограничиться лишь не­сколькими аспектами. Чтобы упростить изложе­ние, мы разделим все имеющиеся свидетельства на две группы: в первую группу войдут те, в ко­торых «возвращение в чрево» не сопряжено с опасностью; во вторую же группу войдут мате­риалы, рассказывающие об опасностях, связан­ных с «возвращением в чрево», —риске быть разор­ванным на куски в пасти чудовища (или «зубас­том лоне» Матери Земли) и быть переваренным в его желудке. Естественно, что сам феномен зна­чительно сложнее и имеет множество оттенков. И все же можно говорить о двух типах посвяще­ния «возвращения в чрево»: «легком» и «драматич­ном». Б первом акцент делается на тайну рождения. Во втором тема нового рождения сопровож­дается опасностью смерти. Как мы увидим, по­священия делятся на категории обрядов, которые означают новое зачатие и новое рождение нео­фита, не предполагая при этом ни его предвари­тельной смерти, ни даже опасности таковой. (Еще раз напомним, что символика смерти в бытовых условиях присутствует всегда — но в этом, как мы видели, состоит характерная особенность вся­кого подлинно религиозного испытания.)

Что касается второго типа «возвращения в чре­во» в обряде посвящения, то он содержит мно­жество форм и вариантов, присутствующих в религиозных, мистических, метафизических представлениях, существующих в развитых об­ществах. Так, тему «возвращения в чрево», сопро­вождающегося разнообразными опасностями, мы находим: 1) в мифах, сюжетом которых яв­ляется проглатывание героя морским чудови­щем и его победное возвращение в результате вскрытия живота чудовища; 2) в мифах и чудес­ных рассказах шаманов, которые во время транса якобы проникают в живот гигантской рыбы или кита; 3) в мифах о проходе через «зубастое лоно» или опасном спуске в грот или пещеру, пред­ставляющие рот или чрево Матери Земли, спус­ке, который приводит героя в потусторонний мир; 4) наконец, эта же тема узнаваема в группе мифов и символов, касающихся «парадоксаль-


134

135

 

ного прохода» между двумя движущимися мель­ничными жерновами, между двумя скалами, которые могут в любой момент соприкоснуть­ся, или через мост, тонкий, как нить, и режущий, как лезвие ножа, и т. д. Это «парадоксальный проход», потому что его невозможно осуще­ствить в реальной жизни, и в последующих ми­стических и метафизических представлениях он служит для выражения допуска в трансценден­тное состояние. Для всех форм этого опасного «возвращения в чрево» характерно, что его пред­принимает живой герой во взрослом возрасте, то есть он не умирает и не возвращается в эмб­риональное состояние. Ставка этого опасного приключения исключительна: речь идет о по­лучении бессмертия. И, как мы увидим в мифе о полинезийском герое Мауи, человечество не смогло обрести бессмертие, потому что герою не удалось выйти живым из тела Великой Матери. Часть следующей главы мы посвятим этой груп­пе мифов и обрядов посвящения. Это позволит нам дополнить и внести некоторые оттенки в наш слишком короткий очерк.

Символика нового рождения в индийских обрядах посвящения

Начнем с нескольких примеров, иллюстри­рующих мирный тип возврата в эмбриональ­ное состояние, «в чрево». Рассмотрим брахманические посвящения, но не целиком, а только тему, относящуюся к зачатию и новому рожде­нию. В древней Индии церемония «упанаян», то есть представление мальчика воспитателю, тождественна первобытному обряду посвяще­ния, связанному с достижением половой зрело­сти. Некоторые стороны поведения неофитов при посвящении в первобытном обществе су­ществовали и в древней Индии: брахмачарин живет в доме своего воспитателя, носит шкуру черной антилопы, питается исключительно подаянием и связан обетом абсолютной чисто­ты. Период обучения у воспитателя — «брах­мачаръя» —требует сексуального воздержания. «Упанаян», еще неизвестный Ригведе, впервые упоминается в Атхарваведе (XI, 5, 3), где мотив зачатия и повторного рождения четко выражен: сказано, что воспитатель превращает мальчи­ка в эмбрион и три ночи хранит его в своем животе. Kamapamxa Брахмана (XI, 5,4,12-13) вно­сит следующие уточнения: зачатие происходит в момент, когда воспитатель кладет руку на плечо ребенка и на третий день тот рождается вновь брахманом. Атхарваведа (XIX, 17) опре­деляет его как «дважды рожденного» (двиджа), и именно отсюда берет свое начало этот тер­мин, чрезвычайно распространенный в Индии. Очевидно, второе рождение — духовного порядка, и последующие тексты настаивают на


136

137

 

этом главном пункте. Как утверждают Законы Ману (II, 144), тот, кто сообщает неофиту слово Вед (то есть брахман), должен рассматриваться как его отец и мать; из родителя и дарителя именно последний является настоящим отцом (II, 146); подлинное рождение, то есть рожде­ние в бессмертии, дается формулой Савитри (II, 148)37. Это учение является паниндийским и воспринято буддизмом: отрекаясь от своего родового имени, новичок становится «сыном Будды» («сакьяпутто»), так как он был «рожден среди святых» («арья»). Как говорил Кассапа о себе самом: «Природный Сын Благословенно­го, рожденный из уст его, рожденный «дхамма» и т. д. (Самьютта Никая, II, 221).

Буддийская образность сохраняет воспо­минание о том, что второе, духовное рожде­ние происходит как у птенцов, «разбивающих яичную скорлупу»38. Символика яйца и птен­ца очень древняя, и возможно, что двойное «второе рождение» птиц явилось прообразом «двиджа». Во всяком случае, мы имеем дело с архетипичной образностью, уже использован­ной на древних уровнях культуры. У Банту Кавирондо посвященному говорят: «Сейчас белый птенчик выходит из Яйца; мы, как гор­шки, только что вынутые из печи»39. Интерес­но, что один образ объединяет два мотива: эм­бриональный и мотив посвящения: яйцо и горшок (сосуд), которые мы еще встретим в Индии.

Кроме этого нового рождения— «упанаяма», брахманизм знает обряд посвящения — «дик­ша», предназначенный для тех, кто готовится к плотской жертве, состоящей в возвращении в стадию зародыша40. Ригведа, кажется, не знает «дикша» но этот обряд упоминается в Атхар­ваведе. В Атхарваведе (XI, 5,6) брахмачарин, то есть неофит, участвующий в обряде посвяще­ния, связанного с достижением половой зрело­сти, квалифицируется как «дикшита» то есть тот, кто практикует «дикша». X. Ломмель41 под­черкивал значение этого отрывка: неофит отождествляется с тем, кто должен родиться заново, чтобы стать достойным совершить плот­скую жертву. Действительно, эта жертва требу­ет предварительного освящения жертвователя, который для его получения должен совершить «возвращение в чрево». Тексты чрезвычайно ясны. По Айтарея Брахмана (1,3), «Жрецы превраща­ют в эмбрион того, кому они дают «дикша». Его опрыскивают водой; которая заменяет мужское семя. Затем его вводят в специальное помеще­ние, которое представляет матку, из которой выходит «дикша». Его покрывают одеждой; одежда — это сорочка новорожденного. Кула­ки его сжаты, как у эмбриона или младенца вмомент рождения. «Чтобы войти в бассейн, он


138

139

 

снимает шкуру антилопы — вот почему эмб­рион входит в мир без оболочки. Но он сохра­няет одежду, чтобы войти туда, вот почему ре­бенок рождается в амнионе». Параллельные тексты необычайно образно описывают эмбри­ологические и гинекологические подробности ритуала. «Дикшита—это эмбрион, его одежда — оболочка» и т. д., — говорит Тайттирья-Сам­хита (I, 3, 2. Taitt. Samh. VI, 2,5,5), также ставя знак равенства между образом «дикшита» и эмбрионом. Процесс дополнен образом хижи­ны, означающей матку, — образ чрезвычайно распространенный и не менее древний: когда «дикшита» выходит из хижины, он как бы яв­ляется эмбрионом, выходящим из матки. Май­траяни-Самхита (III, 6,1) уточняет, что посвя­щаемый выходит из этого мира и «рождается в мире Богов». Хижина — это чрево для «дикши­та», кожа антилопы — плацента. Многократ­но подчеркивается причина «возвращения в чре­во». «На самом деле человек не рождается. Онрождается только путем жертвоприношения» (там же, III, 6, 7), при этом всякий раз подчер­кивается, что подлинное рождение человека — духовного порядка. Майтраяни-Самхита добав­ляет, что «дикшита» — это семя», то есть для того, чтобы достичь духовного состояния, по­зволяющего ему повторно родиться среди Бо­гов, «дикшита» должен символически стать тем, чем он был «изначально». Он прекращает био­логическое состояние, в котором пребывал дли­тельное время, чтобы открыть возможность од­новременно эмбриональную и первобытную: «он возвращается назад, в состояние зароды­ша», то есть в состояние чистой виртуальнос­ти. Тема «возвращения назад», чтобы упразднить историческое время, которое уже прошло, и начать новую жизнь со всеми ее нереализован­ными возможностями42. Все обряды «возвраще­ния в чрево» имеют мифическую основу: это Индра, который, чтобы избежать рождения ужасного монстра в результате союза Слова (Вач) и Жертвы (Яджна) превращается в эмбри­он и проникает в чрево «Вач»43.

Следует привлечь внимание к следующе­му пункту: «возвращение в чрево», предостав­ляемое «дикша», возобновимо — его повторя­ют всякий раз, когда совершается плотское жертвоприношение. И поскольку жертвова­тель уже «два раза родился» благодаря своему посвящению (упанаяма), то цель «дикша» — воз­рождение жертвователя, позволяющее ему участвовать в духовности. «Возвращение в чре­во» позволяет отказаться от Времени, которое уже прошло, и, хотя тексты не говорят об этом прямо, возвращение «в изначальное состоя­ние» можно объяснить только желанием вновь начать «чистое» существование, которое еще


140

141

 

не подвергалось воздействию Времени. Анало­гичный обряд осуществляется и в других слу­чаях: например, неофит, нарушивший свой обет, должен бодрствовать у огня, завернутый в шкуру черной антилопы, из которой он вы­ходит на заре, разорвав ее (Баудхаяна Дх., III, 4. 4). Быть завернутым в шкуру означает зача­тие, а ее разрывание символизирует новое рождение. У некоторых народностей Банту перед обрезанием над мальчиками соверша­ют обряд, известный под названием «родить­ся заново». Отец приносит в жертву барана, и три дня спустя он заворачивает ребенка в обо­лочку желудка и шкуру животного. Но преж­де, чем завернуть ребенка, он должен поло­жить его на постель, где лежит его мать, а тот должен кричать, как новорожденный. В шку­ре барана он остается в течение трех дней. Добавим, что умерших хоронят в бараньих шкурах и в положении эмбриона44.

Поговорим о другом обряде, включающем «возвращение в чрево», чтобы получить вто­рое рождение и приблизиться к более высоко­му положению (стать брахманом) или очис­титься от пятна позора. Мы имеем в виду об­ряд «хираньягарбха», или «золотой зародыш», описанный впервые в Атхарваведа Паришите, (XIII) и оказавшийся чрезвычайно живучим — он существовал еще в XIX веке45. Церемония состоит в следующем: посвящаемого вводят в золотую вазу, имеющую форму коровы. Ког­да он выходит из нее, его считают новорож­денным, и он должен пройти через обряды, связанные с рождением. Но поскольку подоб­ная ваза стоит очень дорого, для обряда обыч­но используют позолоченную копию матки {пони). Посвящаемый отождествляется с «золо­тым зародышем», «хиранъягарбха». Это имя яв­ляется одним из имен Праджапати и, как зо­лото, представляет символ бессмертия и совершенства. Превращение посвящаемого в «золотой зародыш» ассоциируется с прочнос­тью металла и позволяет приобщиться к бес­смертию. Золото излучает солнечный свет; с другой стороны, существует мифически-ико­нографический комплекс, представляющий уход Солнца во мрак; так же и неофит во вре­мя посвящения проникает в качестве эмбрио­на во мрак материнского чрева46.

Но символика золота открывает более древнюю и универсальную тему — мифичес­кого возрождения в корове или в сосуде, име­ющем форму матки. Корова — одна из ипос­тасей Великой Матери. Геродот (II, 129) рас­сказывает, что Микерин похоронил свою дочь в золотой корове; у жителей о. Бали также упо­минаются гробы в форме коровы47. Ригведа не знает обряда «хиранъягарбха», может быть, по-


142

143

 

тому, что он не был известен в эпоху Вед, или потому, что не практиковался в жреческой и воинской среде, где создавались и распростра­нялись гимны Ригведы. Впервые этот обряд упоминается в Атхарваведа Паришите, и его можно поставить в один ряд с остатками вели­кой афро-азиатской культуры, существовав­шей между IV и III тысячелетиями до Р. X. от Восточного Средиземноморья и Месопотамии до Индии. Этот обряд посвящения очень ва­жен особенно потому, что содержит все три эм­блемы Великой Богини Матери, представляе­мой коровой, маткой и сосудом. В Южной Индии и на Борнео Великую Мать часто пред­ставляют в виде сосуда48. То, что этот сосуд все­гда выступает как символ материнской утро­бы в Индии, доказано мифами, в которых чу­десное рождение мудрецов Агасти и Васишты произошло в сосуде49, а в другой части мира погребения осуществлялись в позе эмбриона50. Все эти ритуалы со сложной символикой, не­сомненно, выходят за рамки обрядов посвяще­ния, но мы сочли нужным коротко напомнить о них, чтобы показать, что мы имеем дело с общими концепциями Жизни, Смерти и Воз­рождения, и что интересующая нас область посвящения представляет собой только одинаспект этого всеохватывающего «мировоззре­ния» (Weltanschauung).


Многовалентность эмбриологической символики

Примечательно, что в обрядах посвящения тема возврата в зародышевое состояние встре­чается даже на высших уровнях культуры, на­пример, в даосских методах мистической пси­хологии. Действительно, «эмбриональное ды­хание» (тай-сы), играющее значительную роль в нео-даосизме, задумано как дыхание в замк­нутом цикле, подобно дыханию зародыша; адепт старается имитировать кровообращение и дыхание, идущие от матери к ребенку и от ребенка к матери. В Предисловии к «Тай-сы го-гу» («Ротовое эмбриональное дыхание») есть фраза, очень ясно объясняющая цель этой ме­тодики: «Возвращаясь к основе, к началу, мы прогоняем старость и вновь приходим в заро­дышевое состояние»51. Текст современного син­кретического даосизма выражает это в таких терминах: «Вот почему (Будда) Жу-лэ (= Татха­гата) в своем великом милосердии, открыл спо­соб (алхимический) получения Огня и научил людей вновь проникать в материнское чрево, чтобы переделать свою истинную природу»52.

Аналогичный мотив присутствует у запад­ных алхимиков: посвященный должен вернуть­ся в лоно своей матери и даже сожительствовать с ней. По Парацельсу, «тот, кто хочет войти в


144

145

 

Царство Божье, должен вначале войти своим те­лом в свою мать и там умереть»53. «Возвращение в чрево» иногда представляют в форме инцеста с Матерью. Майки Майер пишет: «Дельфиний ясно говорит в своем трактате «Великая тайна» (Secretus Maximus) о Матери, которая должна по природной необходимости соединиться со своим сыном» (cum filio ex necessitatae naturae conjungenda)54. Очевидно, Мать символизирует природу в первозданном состоянии, первичную материю алхимиков. Таково доказательство мно­говалентности символики «возвращения в чрево», многовалентности, которая позволяет пересмат­ривать и трактовать ее бесконечно в различных духовных и культурных контекстах.

Равным образом можно найти другой ряд обрядов и мифов посвящения, связанных с сим­воликой гротов и горных пещер, отождествля­емых с чревом Матери Земли. Скажем только, что гроты много значили в доисторических посвящениях и что первозданная сакральность грота еще требует расшифровки в семантичес­ких модификациях. Китайский термин «дун», означающий «пещеру» получил значение «та­инственный», «глубокий», «трансцендентный», то есть стал эквивалентом тайн, открываемых при посвящении55.

Хотя сопоставление религиозных свиде­тельств, принадлежащих различным культурам и эпохам, вещь деликатная, мы сделали это потому, что считаем, что все они складываются в единую систему.

Посвящение при «Возвращении в чрево» прежде всего должно открыть неофиту состоя­ние эмбриона. Исходя из этого отправного мо­мента, развиваются различные формы посвя­щения, причем развитие это идет в разных на­правлениях и преследует разные цели. Так, став символическим «семенем», или «эмбрионом», неофит может: 1) вновь начать жизнь, исполь­зуя сохранившиеся нетронутыми свои возмож­ности (такова цель обряда «хиранъягарбха» и китайских методов эмбрионального дыхания, из того же исходят древние целители)56; 2) по­грузиться в сакральный Космос, управляемый Великой Матерью (как это происходит в обря­де Кунапипи); 3) достичь высшего состояния существования — духовного (то, что преследу­ет «упанаяма») или подготовить себя для учас­тия в сакральном (цель «дикша»); 4) основать совершенно иной способ существования — трансцендентальный, тождественный жизни Богов (цель западной и китайской алхимии), или получить освобождение (цель буддизма). Во всех этих феноменах звучит одна общая нота: допуск к сакральному и духовному все­гда представляется как эмбриональное зачатие и новое рождение. Все посвященные этой кате-


146

147

 

гории «рождены дважды», а в случае Кунапи­пи и «дикша» — «рождены» несколько раз. Сак­ральность, духовность и бессмертие выражены в образе, так или иначе означающем начало Жизни.

Очевидно, что начало Жизни всегда ощу­щалось первобытным человеком в космогони­ческом аспекте. Сотворение Мира является об­разцовой моделью создания всего живого. На­чинающаяся жизнь в абсолютном значении эквивалентна рождению Мира. Солнце, кото­рое каждый день погружается во мрак Смерти и первозданные воды, символ вечности и вир­туальности, также похоже на эмбрион в мате­ринском чреве, как неофит, спрятанный в хи­жине посвящения. Утром, когда встает Солн­це, Мир рождается вновь, как посвященный, выходящий из хижины. Возможно, что захоро­нения в позе эмбриона объясняются мистичес­кой связью между смертью, посвящением и «Возвращением в чрево». Эта связь в некоторых культурах привела к уподоблению посвящения смерти: тот, кто умер, рассматривался как при­нимающий посвящение. Но погребение в позе зародыша выражает надежду на возобновление жизни духовной, чего нельзя сказать о жизни в ее простых биологических проявлениях. Для первобытных людей жить — это участвовать в сакральности космоса. И этого достаточно, чтобы избежать ошибочного объяснения всех об­рядов и символов посвящения «Возвращения в чрево» — желанием продолжить исключитель­но биологическое существование. Чисто биоло­гическое существование — это сравнительно новое открытие в истории человечества, откры­тие, ставшее возможным только благодаря ра­дикальной десакрализации Природы. На уров­не бытия, которому посвящено наше исследо­вание, жизнь еще священная реальность. Нам кажется, что в этом кроется объяснение непре­рывности связи между древними символами и обрядами «нового рождения» в посвящении,духовного возрождения, долговечности и даже идеями бессмертия и абсолютной свободы в том виде, в каком мы их встречаем в историческую эпоху в Индии и Китае.

Приведенные нами примеры показывают, как сценарий возрастного посвящения может быть использован в обрядах, предназначенных для совершенно других целей. Эта многознач­ность понятна — речь идет о все более расши­ряющейся возможности приложения «модели», позволяющей «сделать» человека. Поскольку мальчика при посвящении, включающем «Воз­вращение в чрево», «делают» взрослым, то схожих результатов можно ожидать при любом «дела­нии», например, когда хотят «сделать» (то есть получить) долгожительство или бессмертие. В


148

149

 

конце концов, приходят к отождествлению вся­кого «делания», идентифицируя всякую «дея­тельность» с космогонией. Достичь другого спо­соба существования — жизни Духа — равно­сильно второму рождению, становлению «нового человека». Наиболее ярким выражени­ем «новизны» является «рождение». Открытие Духа равнозначно появлению Жизни, а Жизнь — явление Мира, космогонии.

В диалектике, которая делает возможным все эти отождествления, угадывается чувство древнего человека, открывающего для себя жизнь Духа. «Новизна» этой духовной жизни, ее автономия не могут быть выражены лучше, чем в образах «абсолютного начала», образах, имеющих антропокосмическую структуру, свя­занных одновременно и с эмбриологией, и с космогонией.

1. D. Spencer, Native Tribes of the Northern Territory of Australia. London, 1914, p. 326; Spencer and Gillen, The Arunta, II, p. 481; W.E. Roth, Ethnological Studies among the North-West-Central Queensland Aborigines, p. 184; K.L. Parker, The Euahlayi Tribe, p. 56-57; W.L. Warner, A Black Civilization, p. 75-76. W. Schmidt, Ursprung der Gottesidee, III, S. 706-709 (Кулин), S. 988-990 (Эвахлаи).

2. Например, у племен, населяющих южную часть Южной Америки; cf. J. Haekel, Jugendweiche und Mannerfest, S. 132, f.


3. Cf. J.G. Frazer, Balder the Beautiful. London, 1913,1, p. 22-100; E.S. Hartland, Primitive Paternity. London, 1910,1, p. 91-96; W.E. Peuckert, Geheimkulte. Heidelberg, 1951, S. 256-257.

4. Cf. Frazer, op. cit., p. 56, 59-66.

5. Cf. H. Ploss, M. Bartels, Das Weib in der Natur und Volkerkunde, Leipzig, 1908, S. 454-502; W. Schmidt, W. Koppers, Volker und Kulturen, I, Regensburg, 1924, S. 273-275 (распространение обычая).

6. R.M. Bernd and C.H. Berndt, The First Australians. New York, 1954, p. 54.

7. R.M. Bernd and C.H. Berndt, Sexual Behaviour in Western Arnheim Land. New York, 1951, p. 89-91.

8. Список народов см.: Peuckert, op. cit., p. 258.

9. Ploss, Bartels, op. cit., I, S. 464, f.

 

10. Evel Gasparini, Nozze, societa e abitazione degli antichi Slavi. Venice, 1954, Appendices I, II, p. 14.

11. M. Eliade, Mythes, reves et mysteres, p. 282.

12. Wilhelm Schmidt, Das Mutterrecht. Wien-Modling, S. 131.

13. Cf. M. Eliade, Traité d'Histoire des Religions. Paris, 1949, p. 270.

 

14. Frazer, Balder the Beautiful, I, p. 76, f.

15. W. Schmidt, Das Mutterrecht, S. 132.

16. Y. Ling-Roth, The Native of Borneo. //Journal of the Royal Anthropological Institute, 23,1893, p. 41, f.//; H. Baumann, Das doppelte Geschlecht, S. 62.

17. H. Baumann, op. cit., S. 62-63.

18. M. Eliade, Mythes, rêves et mystères, p. 258, по R.P. Heckel и Е. Gasparini. Степени посвящения отмечены также у племен северо-западной Австралии, cf. M. Habbery, Aboriginal Woman, Sacred and Profane, p. 237.


150

151

 

19. М. Eliade, op. cit., p. 258, f ., по: Richard Wolfram, Weiberbunde. //Zeitschrift fur Volkskunde, XLII, 1933//, S. 143, f.

20. M. Eliade, ibid., p. 286.

21. M. Eliade, Images et Symboles. Paris, 1952, p. 120, f.; cf. Richard Wolfram, Schwerttanz und Mannerbund. Kassel, 1935, S. 172.

22. M. Eliade, Mythes, rêves et mystères, p. 282, f.

23. Ibid., p. 284, f.

24. R.M. Berndt, Kunapipi. Melbourne, 1951, p. 34

25. Мифические основательницы обряда Сестры Ваувалак «сегодня воспринимаются как живые» (Berndt, op. cit., p. 33).

26. Речь идет о хорошо известном мифологическом сюже­те: 1) Сверхъестественное Существо убивает людей (что­бы их посвятить); 2) не понимающие значение этой об­рядовой смерти люди решают отомстить и убивают его; 3) затем, однако, они создают тайные обряды, связанные с этой древней драмой; 4) Сверхъестественное Существо присутствует при этих обрядах как изображение или священный предмет, представляющие его тело и голос.

27. Berndt, op. cit., p. 36.

28. Berndt, op. cit., p. 37.

29. Ibid., p. 41.

30. Ibid., p. 38.

31. Berndt, op. cit., p. 14.

32. Berndt, op. cit., p. 45.

33. Ibid., p. 53.

34. A.P. Elkin, предисловие к книге Берндта, p. XXII; Wilhelm Schmidt, Mythologie und Religion in Nord Australien. //Anthropos, 48, 1953, S. 898-924//.


35. «В те времена у нас не было ничего, ни священных предметов, ни священных обрядов, женщины владе­ли всем.» (Berndt, dp. cit., p. 8, f ., p. 55-9), cf. chapter II, note 50; A. Metraux, A myth of the Chamacoco Indians, p. 117-118.

36. Berndt, op. cit., p. 24, f.

37. Cf. Herman Lommel, в кн. Carl Hentze, Tod, Auferstehung, Weltordnung. Zurich, 1955, S. 128. об этой церемонии, которая совершается по сей день, см.: Mrs Sinclair Stevenson, The Rites of the Twiceborn, Oxford, 1920, p. 27, f.

38. Анализ этого мотива в буддийской философии см.: М. Eliade, Images and Symboles, p. 100, f.

39. Richard Thurnwald, Primitive Initiations und Wie­dergeburtsriten, S. 390, цитирует Gunther Wagner, Reifeweiheb bei den Bantu-Stammen Kavirondos und ihre heutige Bedeutung. //Archiv fur Anthropologie, N.F., XXV, 1939, S. 85-100//.

40. По поводу diksa, см.: Sylvian Levi, La doctrine du sacrifice dans les Brahmanas, Paris, 1898, p. 103, f. Cf. M. Eliade, Le Yoga. Immortalité et Liberté. Paris, 1954, p. 118, 374; H. Lommel, в кн. С. Hentze, op. cit., S. 115, f. Hentze, op. cit., S. 127.

41. M. Eliade, Kosmogonische Mythen und magische Heilung. //Paideuma, VI, 1956, S. 194-204//.

42.Cf. Gatapatha Brahmana, III, 2.1,18, f. В Maitrayani Samhita III, 6, 8, речь идет о союзе между «Яджна» и «Дакшина». Cf. H. Lommel, in С. Hentze, op. cit., p. 114, f.

43.M. Canney, The Skin of Rebirth. //Man, July 1939, No. 91//, p. 104-105; W.S. Routledge and K. Routledge, With a Pre-historic People. London, 1910, p. 151-153. Cf. M. Eliade, Mythes, reves et mysteres, p. 266, f.

45. Th. Zachariae, Scheingeburt //Zeitschrift d. Vereins fur Volkskunde, XX, 1910//, S. 141, f. = Kleine Schriften,


152

153

 

Bonn — Leipzig, 1920, S. 266, f.; William Crooke, Things Indian, Being Discursive Notes on Various Subjects Connected with India, London, 1906, p. 500, f.; J.G. Frazer, Totemism and Exogamy, London, 1910,1, p. 34, IV, p. 208, f.; H. Lommel, in С Hentze, op. cit., p. 121, f.; Hilde Hoffmann, ibid, S. 139, f.

46. Carl Hentze, Tod, Auferstehund, Weltordnung, S. 148, passim.

47. Hentze, op. cit., p. 145; Paul Wirtz, Totenkult auf Bali. Stuttgart, 1928, fig. 27.

 

48. См. несколько ссылок у R. Briffault, The Mothers. London, 1927, I, p. 471, f.; О Южной Индии - H. Whitehead, The Village Gods of South India, 2nd. ed., Madras, 1921, p. 37, f.,55, 64, 98, etc.; G. Oppert, On the Original Inhabitants of Bharatavarsa or India, Westminster, 1893, p. 24,274, f.; M. Eliade, Le Yoga, p. 346, f.

49. Эта легенда упоминается уже в Ригведе, VII, 33,13, она была широко известна; относительно других ведийс­ких источников см.: L. Sieg, Sagenstoffe des Rigveda, Stuttgart, 1902, S. 105, f. Ее варианты в Южной Индии, см.: G. Oppert, op. cit., p. 67, f ., P. Thieme, Ueber einige Benennungen des Nachkommen. //Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung, LXVI, 1939, S. 130-144//, S. 141, f. («Topf als Name des Bastards»).

50. G. Van der Leew, Das sogenannte Hockerbegrabnis und der ägyptische Tjknw. //Studi e Materiali di Storia delle Religioni, XIV, 1938, p. 150-167//; С. Hentze, op. cit., S. 150, f.

51. Henri Maspero, Les precedes de «nourir le Principe vital» dans la religion taoïste. // Journal Asiatique, 1937, p. 177—252, 353—430//, p. 198. По поводу «эмбрионального ды­хания» в даосизме см.: М. Eliade, Le Yoga, p. 71, f., 395, f.

52.Лю Хуа-ян, Houei-ming-king, цитируется по: R. Stein, Jardins en miniature d'Extreme-Orient. //Bulletin de 1'Ecole française d' Extreme-Orient, XLII, 1943, p. 1-101//, p. 97.

53. Об этом мотиве см.: М. Eliade, Forgerons et alchimistes. Paris, 1956, p. 159.

54. Ibid., p. 160.

55. R. Stein, op. cit., p. 44.

56. M. Eliade, Kosmogonische Mythen und magische Heilung, passim.



155

 

Глава IV

ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ

ПОСВЯЩЕНИЯ И ТАЙНЫЕ

ОБЩЕСТВА

Схождение в Ад и героические посвящения

Часть предыдущей главы мы отвели обря­дам посвящения, включающим «возвращение в чрево», предполагающим символическое пре­вращение посвящаемого в эмбрион. Возвраще­ние в материнское чрево в любом контексте означает возвращение к Великой Матери Зем­ле. Посвященный вторично рождается в лоне «Матери Земли» (Terra Mater). Но, как мы упо­минали, существуют другие мифы и верования, в которых тема посвящения включает два но­вых элемента: 1) герой проникает в чрево Ве­ликой Матери Земли, не превращаясь в эмбри­он; 2) это предприятие связано для него со мно­жеством опасностей. Один полинезийский миф очень удачно иллюстрирует такой тип «возвра­щения». В конце жизни, полной приключений, Мауи, великий герой Маори, возвращается на родину к своему предку Хине-пуите-по, Вели­кой женщине (Ночи). Он находит ее уснувшей и, быстро освободившись от одежды, проника­ет в гигантское тело. Он проходит сквозь него без осложнений, но, когда он уже готов выйти и только половина его тела еще находится во рту женщины, сопровождавшие его птицы под­нимают шум. Внезапно проснувшаяся Ночь сжимает зубы, перекусывает героя пополам, и он умирает. Именно поэтому, утверждают Ма­ори, человек смертен; если бы Мауи удалось выбраться невредимым из тела своего предка, люди обрели бы бессмертие1.

Предок Мауи — это Мать Земля. Проник­нуть в ее чрево — значит спуститься в подзем­ные глубины, то есть в Ад. Таким образом, речь идет о «спуске в преисподнюю» (descensus ad inferos), то есть в такой ад, каким он описан, на­пример, в мифах и сагах античного Востока и Средиземноморья. Все эти мифы и саги в опре­деленной мере строятся как обряды посвяще­ния: спуститься живым в Ад, смело выступить против адских демонов и чудовищ — это то же, что пройти испытание при посвящении. Доба­вим, что подобные нисхождения в Ад героя во плоти являются специфическими элементами героических посвящений, цель которых — ов­ладение телесным бессмертием. Несомненно, мы имеем дело с мифологией посвящения, а не


156


157

 

просто с обрядами, но для понимания религи­озного поведения мифы подчас имеют большую ценность, чем обряды. Потому что именно миф наиболее полно приоткрывает глубокие, подчас подсознательные желания религиозного чело­века.

В контекстах всех этих мифов Великая Мать-Земля проявляется преимущественно как Богиня Смерти и Госпожа мертвых—она пред­ставляет угрожающее и агрессивное начало. В погребальной мифологии обитателей островов Малекула устрашающая женская фигура, ко­торую зовут Темес или Лев-хев-хев, ждет душу умершего у входа в пещеру или у скалы. Перед ней на земле нарисован лабиринт, и при при­ближении умершего Женщина стирает поло­вину рисунка. Если умерший знал план лаби­ринта, то есть был посвящен, он легко находит дорогу; если же нет, то Женщина его пожира­ет2. Как известно из работ Дикона и Лейярда, цель многочисленных планов лабиринтов, на­рисованных на песке, — показать дорогу в жи­лище мертвых3. Иначе говоря, лабиринт пред­ставляет испытание в посвящении после смер­ти: он входит в число препятствий, которые должен преодолеть умерший или герой в сво­ем путешествии в загробном мире. Черта, ко­торую следует отметить,— это то, что лабиринт предстает, как «опасный проход» через внутренности Матери-Земли, проход, при котором душа умершего подвергается риску быть со­жранной Женщиной-чудовищем.

На Малекула есть и другие мифические фигуры, воплощающие угрожающий и опас­ный женский образ: например, «Женщина-краб» с двумя огромными клешнями4 или ги­гантская ракушка (Tridaona deresa), которая в открытом виде похожа на женский половой орган5. Эти устрашающие образы женской аг­рессивной сексуальности и материнской про­жорливости еще яснее подчёркивают сходство спуска в лоно Матери-Земли с обрядом посвя­щения. Карл Хентус показал, что многочислен­ные иконографические мотивы Южной Аме­рики представляют глотку Матери-Земли в виде «зубастого лона» {vagina dentata)6. Конечно, мифическая тема «зубастого лона» довольно сложная, и мы не собираемся ее здесь рассмат­ривать. Но важно отметить, что амбивалент­ность Великой Подземной Богини иногда вы­ражается в мифах и иконографически путем уподобления ее челюстей «зубастому лону». В мифах и сагах посвящения проход героя черезвнутренности Женщины-Гиганта и его выход через рот эквивалентны новому рождению.

Чтобы судить о различии, существующем между сценариями посвящения и мотивами, которые мы рассматриваем, достаточно вспом-


158


159

 

нить о том, как новичков закрывают в хижинах, имеющих форму морского чудовища: им пред­стоит быть проглоченными и попасть в живот чудовища, то есть «умереть»; быть переварен­ным в нем и получить новое рождение — когда чудовище их исторгнет, они родятся вторично. Но в группе мифов, которые мы сейчас рассмат­риваем, герой, живой и здоровый, проникает во внутренности чудовища или в живот Боги­ни (Мать-Земля или Богиня Смерти), и ему уда­ется выйти оттуда вознагражденным. По не­которым вариантам Калевалы, мудрый Вайня­мейнен предпринимает путешествие в страну мертвых, Туонелу. Дочь Туони, хозяина потус­тороннего мира, проглатывает его, но, попав в желудок гигантской женщины, Вайнямейнен строит лодку и, как объясняется в тексте, мощ­но гребет «от одного до другого конца желуд­ка». Великанша в результате вынуждена выплю­нуть его в море7. Другой финский миф расска­зывает о приключениях кузнеца Ильмаринена; девушка, за которой он ухаживает, соглашается выйти за него замуж, если он сможет прогулять­ся между редкими зубами старой колдуньи. Ильмаринен отправляется на поиски и находит колдунью, которая его проглатывает. Она пред­лагает ему выйти из ее рта, но Ильмаринен от­казывается. «Я сделаю собственную дверь», — отвечает он, и с помощью кузнечных инструментов, которые он по волшебству создает, он открывает желудок старухи и выходит наружу. В другом варианте условие, поставленное де­вушкой Ильмаринену, — поймать огромную рыбу. Но рыба его проглатывает. Он отказыва­ется выйти из нее и ведет себя в ее животе так, что рыба раскалывается8.

Эта мифическая тема очень широко рас­пространена, особенно в Океании. Достаточно вспомнить полинезийский вариант. Лодка ге­роя Нганаоа была проглочена китом, но герой схватил мачту и воткнул ее в рот чудовища, чтобы он оставался открытым. Затем он спус­тился в желудок кита, где обнаружил двух сво­их родственников еще живыми. Нганаоа раз­вел огонь, убил чудовище и вышел из его пас­ти9. Живот морского чудовища, как и тело подземной Богини, — это внутренности Земли, царство мертвых, Ад. В средневековой фантас­тической литературе Ад часто представлен в форме огромного чудовища, прототипом кото­рого, вероятно, является библейский Левиафан. Перед нами множество параллельных образов: живот Гиганта, Богини, морского чудовища, символизирующих чрево Земли, Космическую ночь, царство мертвых. Проникновение живым в это гигантское тело равнозначно нисхожде­нию в Ад, противостоянию испытаниям, пред­назначенным мертвым. Смысл посвящения при


160

161

 

таком нисхождении в Ад очевиден: тот, кто со­вершил подобный подвиг, больше не боится смерти, он завоевал своего рода телесное бес­смертие — цель всех героических посвящений, начиная с Гильгамеша.

Но следует иметь в виду и другой момент: в потустороннем мире есть знание и мудрость. Хозяин Ада всеведущ, мертвые знают будущее. В некоторых мифах и сагах герой спускается в Ад, чтобы обрести мудрость и получить тайное знание. Вайнямейнен не мог закончить лодку, которую строил с помощью магии, потому что ему не хватило трех слов. Чтобы их узнать, он отправился к колдуну Антеро, гиганту, кото­рый долгие годы оставался в неподвижности, как шаман во время транса, так что из его пле­ча выросло дерево, а птицы свили гнезда в его бороде. Вайнямейнен свалился в рот Гиганта, и тот сразу его проглотил. Но, попав в желудок Антеро, он сделал себе железный костюм и при­грозил колдуну, что останется в нем до тех пор, пока не узнает магических слов, необходимых ему, чтобы достроить лодку10. То, что Вайнямей­нен предпринял во плоти, шаманы совершают во время транса: их дух покидает тело и спус­кается в иной мир. Это экстатическое путеше­ствие в потусторонний мир иногда представ­ляется как проникновение в тело рыбы или морского чудовища. По лапландской легенде, сын шамана разбудил своего отца, спавшего долгие годы, такими словами: «Отец, просыпай­ся и вернись из внутренностей рыбы»11. Зачем шаман предпринял столь долгое экстатическое путешествие, если не для того, чтобы получить тайное знание?

Символика «препятствий»

Но представление о потустороннем мире, как о внутренностях Матери-Земли или животе гигантского чудовища, — это всего лишь один образ среди тех, которые относятся к описанию Другого Мира, проникнуть в который чрезвы­чайно трудно. Сталкивающиеся скалы, «танцу­ющие тростники», ворота в форме челюстей, две расколотые горы, находящиеся в постоянном движении12, два трущихся друг о друга айсбер­га, вращающиеся преграды13, двери, сделанные из двух половин орлиного клюва, и т. п.14 — та­ковы образы, используемые в мифах и сагах, что­бы внушить мысль о непреодолимых препят­ствиях, которые необходимо преодолеть для перехода в Другой Мир. Заметим, что эти обра­зы показывают не только опасность перехода, как это делают мифы о проникновении в чрево морского чудовища и т. п., главное в них — это невозможность для живого существа осуще­ствить такой переход. Препятствия — это стра­жи, стоящие на входе в иной мир, которые под-


162


163

 


1 | 2 | 3 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.054 сек.)