Аннелиз Ф. Корнер

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПРЕДЕЛОВ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ПРОЕКТИВНЫХ МЕТОДИК

Дело, дорогой Брут, не в звездах, а в нас самих, в нашей слабости.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

Изначальное предположение, на котором строятся проективные методики, заключается в том, что все поведенческие проявления, как наиболее, так и наименее значительные являются выражениями лично­сти индивида (Rapaport, 1942).

Если это утверждение верно, то становится ясно, что, во-первых, любой пример поведения, выявленный любой методикой, потенциаль­но отражает некое личностное качество; во-вторых, качество различных методик в значительной мере варьирует в зависимости от степени разра­ботанности и осведомленности тестирующего о тех поведенческих про­явлениях, которые может выявить данная методика. Огромное количе­ство новых методик показывает, что далеко не все разделяют этот взгляд. Вместо того чтобы осознать, что все методики действуют по одинаковым принципам и, тщательно исследовав несколько методик, связать их с теорией личности, мы изобретаем все новые безделушки, требующие стандартизации и валидизации.

Достоинство теста зависит не только от того, насколько изучены его границы и возможности (хороший пример тому, возможно, наибо­лее информативный тест Роршаха, который является в то же время и наиболее тщательно исследованным), но также от умений и интуиции интерпретатора. Этот факт очень тревожит тех, кто хотел бы видеть в тесте абсолютно объективные данные о свойствах личности, а потому заглушает свои сомнения с помощью перевода данных в количественные системы подсчета. Хотя на самом деле подсчет баллов позволяет всего лишь описать поведение в более удобном для обработки виде. Важно по­нимать, что тесты дают нам только запись поведенческих проявлений. Мы же в клиническом процессе можем на их основе делать только пред­положения. Причем это требует от интерпретатора подробнейшего зна­ния психодинамической теории. Анализируя результаты теста, мы всегда должны осознавать, что то, что мы видим, присуще не самому тесту, а основным чертам личности тестируемого. Например, когда по результа­там теста Роршаха мы видим, что тестируемый склонен замечать мелкие детали, это не потому, что в чернильных пятнах много мелких деталей,

а потому, что тестируемому присуща такая поведенческая персеверация и при выполнении других тестов, и во всем, что он будет делать. По­скольку клинические заключения во многом строятся на основе резуль­татов тестов, тестирующий должен знать не только то, как шизофрения, истерия или навязчивые состояния проявляют себя при тестировании, но также и то, как вообще себя ведут шизофреники, истерики и люди с поведенческими персеверациями, а также их основные проблемы и за­щиты, которые они могут использовать. Отсюда становится понятно, что для интерпретатора подробное знание психодинамической теории также важно, как и знание тестов, которые он использует для выявления осо­бенностей поведения. Именно здесь становится наиболее очевидна тес­ная связь теории и практики. Ведь то, что мы наблюдаем по результатам тестов, — это всего лишь личностные характеристики, которые прояв­ляются и в других ситуациях.

Так почему же мы используем для их определения именно тесты? Нельзя ли сделать то же самое через опрос? Истина заключается в том, что ситуация интервью гораздо менее определенная и имеет бесчислен­ное множество вариантов развития как со стороны интервьюируемого, так и со стороны исследователя. Главное преимущество тестов в том, что они состоят из стандартных наборов стимульного материала, с помощью которого легко определить и сравнить типичные особенности мышле­ния, речи и восприятия. Благодаря стандартизации становятся легко за­метными нюансы поведения, которые легко упустить в менее опреде­ленной ситуации. Кроме того, это позволяет вести статистику, устанав­ливать норму и сравнивать индивидов между собой.

Второе положение, на которое опираются проективные тесты, за­ключается в том, что они позволяют собрать такую информацию, кото­рая не может быть полумена никаким другим путем. В отличие от опрос­ников проективные методики содержат заведомо неоднозначный сти-мульный материал, поэтому для тестируемого он может вовсе не обозна­чать того, что задумал экспериментатор. Хотя на самом деле для интер­претатора это не важно. Столкнувшись со столь неоднозначным матери­алом, испытуемый выбирает собственную форму самовыражения и че­рез это наиболее ярко и характерно проявляет себя. То есть предполагает­ся, что субъект, поглощенный попытками интерпретировать вроде бы ничего субъективно не значащий материал, не замечает, как раскрывает свои волнения, страхи, желания и тревоги. Таким образом, значительно снижается сопротивление при раскрытии личных, иногда очень болез­ненных проблем.

Следующее предположение, на котором основываются проектив­ные методики, — это психологический детерминизм. Утверждается, что в реакциях и словах человека нет ничего случайного. Все, что он делает и говорит, обуслоатено определенным сочетанием воздействий на него. На это часто возражают, что вместо того чтобы раскрывать личностно зна­чимый материал, человек может просто пересказать содержание только что виденного фильма или недавно прочитанной книги. Однако подоб­ные возражения не учитывают того факта, что при этом человек исходит

прежде всего из своего личного опыта. Он выбирает для запоминания и

пересказа совершенно определенные веши, которые тоже наполнены личностным значением. Некоторые проективные методики основывают­ся исключительно на идее, что именно и насколько правильно запоми­нается, дает ключ к разгадке черт личности индивидуума. Например, Десперт (Despert, 1938) просит детей пересказывать известные народ­ные сказки и анализирует отклонения от оригинала, акценты и упуще­ния. Дьюи (Duess, 1944) использует похожую методику для установле­ния наличия терапевтического прогресса у своих маленьких клиентов. Она предлагает им шесть незаконченных историй, в каждой из которых заложен базовый конфликт. По настойчивости, с которой ребенок пред­почитает повторять окончания при последующих предъявлениях, она су­дит о силе его сопротивления.

ВОЗМОЖНОСТИ И ОГРАНИЧЕНИЯ

Вернемся к вышеперечисленным положениям, лежащим в основе проективных методик. Наверное, первое из них наиболее четко указыва­ет на достоинства и недостатки. С помощью наборов стимульного мате­риала проективные методы подробно и полно выявляют образцы пове­дения, которые требуют тщательного анализа и клинического сравнения. Этот анализ должен раскрыть характерные способы, посредством кото­рых индивид организует незнакомый и неоднозначный материал. Пред­полагается, что это позволяет узнать, каким образом индивид решает новые задачи и усваивает новый опыт, а также раскрывает структурные аспекты языка и речи испытуемого, что, в свою очередь, дает ценные сведения о личностных чертах испытуемого и некоторые диагностичес­кие данные о нем. По анализу речи можно многое узнать о пациенте в соответствии с тем, насколько она является обстоятельной, спутанной, уклончиво-неопределенной или понятной, откровенной или извиняю­щейся, бессвязной или эксцентричной. Кроме того, эти методики дают наглядную картину перцептивных процессов, которые изменяются при малейших проявлениях шизофрении, органических поражениях мозга и деградации.

В доказательство приведем случай 52-летнего мужчины, который был отправлен на разовое психологическое обследование с диагнозом «параноидальная шизофрения». Диагноз был поставлен на основании жалоб пациента. Он утверждал, что чрезвычайно много людей стремятся устранить его из бизнеса. Однако тест Роршаха не выявил у него прису­щего шизофреникам запутанного мыслительного процесса, зато обнару­жил навязчивые повторения и искажения, которые обычно наблюдают­ся у людей с органическими поражениями мозга. Тщательные невроло­гические исследования подтвердили внутричерепную патологию. Его ма­ния преследования развилась на основе совершенно реальной ситуации, а именно из-за его неспособности справиться с высокой ответственнос­тью и высокой конкуренцией^ сфере его профессиональной деятельно­сти в качестве страхового агента.

Это только один случай, демонстрирующий возможности теста Роршаха в дифференцированной диагностике. Существуют и более ши­рокие исследования (Benjamin and Ebaugh, 1938; Hertz, 1945; Hertz and Rubenstein, 1939), доказывающие высокий уровень валидности этой ме­тодики. Это не удивительно в свете того факта, что клинический диаг­ноз, может быть поставлен не только на основе анализа жизни пациента и содержания его конфликта, но и через анализ его образа мыслей, ко­торый отображает симптомы, характерные для различных клинических групп.

В круг возможностей проективных методов, в частности Темати­ческого Апперцептивного Теста и подобных ему, входит также изуче­ние фантазий и установок, притязаний, половой идентификации и оза­боченности. Как правило, фантазии, обнаруженные при тестировании, имеют очень высокую корреляцию с фантазиями, вскрытыми в ходе серии психиатрических интервью. Обратимся к случаю двенадцатилет­ней девочки, которая в ответ на предъявление карточек ТАТ рассказала огромное количество фантастических сказок. Почти во всех ее историях имелась тема исполнения желаний. Девочка была незаконнорожденным, депривированным ребенком, лишенным какого-либо ухода. Воспиты­валась она вместе с двумя младшими недоразвитыми сиблингами от­цом-алкоголиком. В возрасте около десяти лет у нее произошла с отцом инцестуозная связь. Когда ей исполнилось одиннадцать лет, отец же­нился на женщине намного старше его. Ее фантазии, высказанные при проведении ТАТ, совпадали с тем, о чем она рассказывала в серии игровых интервью, и с теми симптомами, которые проявлялись в ее действиях. В своих играх и рассказах она пыталась занять место мачехи, идентифицируясь с ней. Она представляла себя исполняющей все до­машние обязанности; матерью, имеющей детей; путешествующей с му­жем; живущей в красивых домах; имеющей возможность есть все, что пожелает. В основе большей части ее действий лежали те же фантазии. Она принимала на себя роль взрослой женщины, стремилась делать так много домашних дел, сколько ей разрешала приемная мать, пекла пи­роги и сидела с соседскими детьми, предпочитая эти занятия походам в кино. Девочка крала у матери деньги, хотя она имела собственные сэкономленные сбережения, копила всякие безделушки, бумагу, наде­вала ее украшения, несмотря на то, что женщина покупала специально для нее точно такие же. Девочка проявляла ревность по отношению к любому, кто овладевал вниманием ее отца, и открыто заявляла, что никогда не выйдет замуж. Во всех фантазиях было видно, что она хочет занять место мачехи.

Многие психиатры считают ТАТ весьма информативным методом, и иногда даже предпочитают его тесту Роршаха, так как извлеченные с его помощью фантазии очень близки к тем, которые выявляются во вре­мя психиатрических интервью. Относительная легкость, с которой выяв­ляются эти фантазии, совершенно не удивительна, если принять во вни­мание, что испытуемый дает реакции на неопределенный стимульный материал, казалось бы, не имеющий к нему самому никакого отноше-

ния, а потому не осознает, что говорит о себе. Это явление, а также то, что он производит личностно значимый для него выбор из бесчисленно­го количества вариантов, и делает его фантазии легко доступными.

Итак, установлено, что проективные методы имеют высокую ди­агностическую валидность, а также валидны при исследовании содержа­ния фантазий. Следующая задача, стоящая перед нами, состоит в том, чтобы выяснить, пригодны ли проективные тесты для прогнозирования реального поведения. Психологи часто избегают этого вопроса, либо бы­вают излишне оптимистичны, либо наоборот. Мы попытаемся прояс­нить некоторые проблемы, связанные с прогнозированием.

Нас заинтересовал этот вопрос, когда мы изучали взаимосвязь про­явлений враждебных фантазий в игровых ситуациях и реального враж­дебного поведения в группе детей дошкольного возраста (Korner, I949). Выражения враждебности у этих детей наблюдались во всех игровых тех­никах. Однако никакого устойчивого враждебного поведения в реальных ситуациях не обнаружилось. Результаты исследования показали, что на основании наблюдения детской итры нельзя сделать вывод о степени или форме проявления враждебности ребенка в реальной жизни. Инте­ресно, что половина детей в изучаемой выборке сохраняли последова­тельность в любых ситуациях, в которых наблюдались, то есть они либо все время были очень враждебными, либо миролюбивы. А другая поло­вина меняла позицию: была очень враждебна в игровых ситуациях и ми­ролюбива в настоящем поведении, и наоборот. Поскольку вероятность последовательности и непоследовательности поведения была одинако­вой, то ясно, что прогнозирование оказалось невозможным.

То же самое отсутствие зависимости между фантазиями и реаль­ным поведением в более широких масштабах наблюдал Сэнфорд (Sanford, 1943). Он изучал взаимосвязь выявленных по ТАТ потребностей и внеш­него поведения. Средняя корреляция оказалась равна 0,11, из чего он заключил, что потребности, проявившиеся в ТАТ, не обязательно будут выражены в поведении. В этой области проводилось не так много иссле­дований, однако клинический опыт вновь и вновь убеждает, что не су­ществует определенной зависимости между фантазиями и реальным по­ведением. Наши исследования в одном из западных университетов, про­веденные по Роршаху, обнаружили тревожное число шизофреников сре­ди клинически благополучных клиентов. Аналогичные результаты были получены и в других университетах. И наоборот, клинические психотики часто по тесту Роршаха показывали меньше шизофренических процес­сов, чем шизофреники. Другими словами, исследователи постоянно стал­кивались с несоответствием между психопатологией и клиническим по­ведением.

Вопрос о прогнозировании реального поведения можно опустить, если согласиться с тем, что не это является целью исследования в про­ективных методиках.

Это утверждение может быть вполне приемлемым для врачей-кли­ницистов, которые ежедневно сталкиваются с внешне адекватно адап­тированными пациентами, имеющими, однако, сильнейшую скры-

тую патологию. Но большинство психологов не готовы принять этот факт. И это видно хотя бы из того, что предпринимается огромное коли­чество попыток определить валидность проективных методик в отноше­нии корреляции их результатов с реальным поведением. Противники этих методов в доказательство их невалилности постоянно используют неспо­собность проективных тестов предсказывать поведение. И исследователи, работающие в этом направлении, постоянно предоставляют такого рода данные. Например, Томкинс (Tomkins, 1947). составивший подробное описание Тематического Апперцептивного Теста, утверждает, что ос­новное предназначение любой методики — успешное прогнозирование реального поведения. В одной из более поздних своих статей (Tomkins, 1949) он с очевидным удивлением сообщает, что наблюдал случаи, ког­да по ТАТ невозможно было определить причину нарушений поведения или даже асоциальных действий. Во многих других работах, посвященных проективным методам, также прослеживается желание выйти на про­гнозирование поведения. Например, суицидальные наклонности и склон­ность к убийству изучаются не по клиническим синдромам, приведшим к такому намерению, а по вторичным паттернам конфигурации, выяв­ленными при помощи теста Роршаха. Проективные методы используют и при отборе на работу, и для определения пригодности в какой-либо сфере деятельности. Так, с помощью проективных методов пытались про­гнозировать (часто безуспешно) профпригодность в таких областях, как мореплавание, инженерное дело, пилотирование; а различные психо­аналитические институты пробовали использовать их для отсева канди­датов. Довольно часто, когда они использовались как отборочный тур при соискании вакансии, работодатель при принятии решения руковод­ствовался только наличием или отсутствием патологии, что в целом нео­правданно. В клинической практике часто делают прогнозы, но они мо­гут быть полезны и даже верны, если мы принимаем их только как пред­положение. То есть такие прогнозы необходимы и желательны тогда, когда мы принимаем их за рабочую гипотезу, требующую тщательной провер­ки. Однако слишком часто под подобным прогнозом понимают всего лишь буквальную запись высказанных пациентом фантазий. Вероятно, трудность осознания того факта, что прогнозирование не является ос­новной целью проективных методов, существует еще и потому, что об­щепринято ставить под сомнение ценность психологической работы, если не могут быть получены подобные прогнозы. Мы поймем, что на самом деле для этого нет оснований, проанализировав причины их ненадежно­сти. Кроме того, использование этих методик оправданно и необходимо уже потому, что они валидны и очень значимы в сфере диагностики и при изучении фантазий.

Почему же на основании данных проективных методов так сложно делать прогнозы? Каковы теоретические и практические факторы, обус­лавливающие низкий процент правильных прогнозов? Этот фактор опять же выводится из первого положения, а именно, что эти тесты выявляют главным образом образцы поведения, на основании которых строятся пред­положительные заключения. Строго говоря, предположения не являются

исключительной прерогативой проективных методов, они присущи пси­хиатрии и психодинамической теории личности в целом. То есть выводы, которые может делать интерпретатор, зависят не только от степени его знакомства с психодинамическими принципами, но и от современного состояния данной науки. Каждый день психологи и психиатры сталкива­ются со случаями необъяснимой и непредсказуемой связи причин и след­ствий в тонкой душевной организации индивида. Устанавливая в каждом конкретном случае последовательный ход развития существующей пато­логии, мы прекрасно понимаем, что владеем информацией лишь об очень небольшой части вовлеченных-в процесс факторов. Это происходит не только потому, что практически любая детская ситуация, почти любое родительское отношение могут послужить причиной плохой приспособ­ленности, но и потому, что степень психических травм и нарушений слиш­ком мало соответствует реально существующей личности. Как часто мы бываем поражены, когда, выслушав историю пациента, рассказ о перене­сенных травмах, обнаруживаем относительно интегрированную личность; или бываем озадачены, вскрыв с помощью теста Роршаха внутреннюю патологию в, казалось бы, клинически здоровом индивиде. Мы часто за­даемся вопросом: «Что является причиной этого?» И наоборот, часто тщетно пытаемся найти достаточно вескую причину для появления глубинных нарушений при детской или взрослой шизофрении. Каждый день мы стал­киваемся с тем, что один и тот же симптом может быть следствием совер­шенно разных болезней, и в то же время одна болезнь может проявляться огромным количеством различных симптомов. Итак, мы подошли к проб­леме, которая до сих пор не решена в психиатрии и является основным вопросом в психологии личности. Не слишком ли дерзко и неразумно мы себя ведем, когда ожидаем от проективных методик того, чего все еще не может сделать клиническая психиатрия? Не пытаемся ли мы наделить их магической силой в несбыточной надежде, что они могут снабдить нас «недостающим звеном», самым важным на сегодняшний день в психоло­гии личности?

Для того чтобы делать прогнозы, психология личности должна ре­шить две серьезные проблемы, проблемы настолько сложные, что, возможно, их решение никогда не будет найдено. Первая включает в себя нахождение всех бесчисленных обстоятельств, влияющих на процесс адап­тации индивида. Скорее всего, важны не только сами обстоятельства, но их взаимодействия, которые определяют форму адаптации. Вторая проб­лема заключается в раскрытии тайны эго-синтеза, который, возможно, тоже включает в себя больше, чем просто сумму факторов, и который, возможно, обусловливает все вышеперечисленные несоответствия.

К сожалению, большинство современных исследований не реша­ют эти проблемы. Слишком многие из них посвящены только выявлению неких общих факторов в определенных экспериментальных или клини­ческих группах. Хотя мы уже упоминали, что совпадение двух факторов не является гарантией одинаковых следствий из них, тем не менее мы не можем довольствоваться лишь этим впечатлением. Такие исследования предполагают, что все переменные, кроме изучаемых, остаются посто-

янными. Это может привести к полному игнорированию наиболее важ­ных для прогнозирования факторов, тех, которые обусловливают реак­цию.

Возможно, пока психология личности находится в таком несовер­шенном состоянии, наиболее благодатным полем для исследования яв­ляются индивидуальные случаи. Если проанализировать паттерны пове­дения индивида за длительный период времени, мы сможем вычислить определенную внутреннюю последовательность и поведенческие зако­ны, которые позволят нам делать достаточно точные прогнозы для дан­ного индивида. Конечно, этот подход пригоден для психоаналитика. Воз­можно, обширная картотека историй болезни и тщательный анализ по­требностей и защитных механизмов пациентов дадут основания для вы­деления неких кластеров взаимодействующих факторов, которые будут использоваться не только для данного индивида, но и для других, обла­дающих подобными кластерами.

Возвращаясь к проективным техникам, отметим: если мы понима­ем, что между потребностями индивида и его реальной адаптацией к действительности стоит огромное количество факторов, то мы не долж­ны ожидать, что поведение индивида обязательно будет соответствовать его фантазиям или патологии. При этом будет ошибкой подвергать со­мнению достоверность наблюдения реального поведения или данных те­стирования. По этой же причине мы считаем ошибкой не брать в расчет сведения, полученные по тесту Роршаха, если они не соответствуют на­шим клиническим впечатлениям. В таких случаях часто возникает соблазн сказать, что тест Роршаха не дает точной картины. Например, частенько тест Роршаха выявляет патологию в относительно нормальных с клини­ческой точки зрения детях, чьи родители, однако, показывают серьез­ные психиатрические нарушения. Обычно тест Роршаха обнаруживает у этих детей уровень патологии, совершенно несоизмеримой с уровнем, отмечаемым путем наблюдения. Несоответствие между результатами тес­та Роршаха и клиническим поведением не обязательно бросает тень на валидность этого теста, скорее, наоборот, предоставляет помощь в раз­гадке любопытнейшего феномена детей, которые по необъяснимым при­чинам остаются психически относительно нормальными несмотря на силь­ную невротичность родителей. Поскольку неблагоприятное воздействие родителей должно каким-то образом влиять на детей, данные теста Рор­шаха можно истолковать как показатель скрытой патологии, которая может проявиться в результате возрастных изменений или эволюции дет-ско-родительских отношений. Возможно, именно этот факт позволит нам объяснить, почему часто терапевтические улучшения у родителей влекут за собой возникновение очевидных трудностей у детей, и наоборот, по­ложительные изменения в ребенке настолько изменяют структуру интер­акций между детьми и родителями, что родители, основной проблемой которых были нарушения поведения детей, вдруг обнаруживают все симп­томы и невротических затруднений у себя самих.

Эти соображения важно учитывать при выборе средств и методов терапии. Если мы не будем отмахиваться от данных тестов Роршаха, как

от неточных или преувеличенных, а примем их во внимание как потен­циал, существующий внутри пациента, то это, возможно, позволит пра­вильнее оценивать то, что может произойти, и тем самым уменьшит число терапевтических неудач.

Сказанное иллюстрирует история мужчины 35—40 лет. Он и его жена были направлены для прохождения теста Роршаха, чтобы выяс­нить, какие различия в темпераменте послужили причиной их несовме­стимости. Запрос исходил со стороны жены. Муж ранее проходил психи­атрическое лечение, но через короткое время прервал его. Кроме неко­торых личностных проблем, тест Роршаха явно показал наличие у этого пациента органической патологии мозга. У него были сильные тенден­ции к персеверации, заметная ригидность, полная неспособность к из­менению паттернов мышления и очевидные нарушения в абстрактном и критическом мышлении. Кроме того, он не различал цвета. По клини­ческим наблюдениям внутричерепную патологию заподозрить было не­возможно. Тщательное исследование установило, что структурный де­фект был характерен для этого человека с рождения. Он всегда испыты­вал трудности с формированием понятий и не понимал того, что читает. Он свободно решал практические и конкретные задачи, но был настолько бессилен в индукции и дедукции, что даже не мог отвлеченно понять правила, которым следовал при решении этих задач. Он знал о своем недостатке, никому об этом не рассказывал. Ему удалось не проявить своего дефекта за три года учебы в колледже? скрывать его на работе, и он никогда не упоминал о нем своему первому психиатру. Этот случай весьма поучителен, потому что внешне этот пациент испытывал чисто невротические трудности, которые легко поддаются психоаналитичес­кой терапии. Однако открытие этого структурного дефекта, сопутствую­щей ему невротической ригидности и его неспособности к классифика­ции внесло серьезные сомнения относительно эффективности подобной терапии.

Аналогично можно серьезно ошибиться в процессе планирования терапевтического процесса на фоне явно невротической клинической картины, не приняв во внимание данных теста Роршаха, говорящих о шизоидной направленности. Эти данные могут свидетельствовать о по­тенциальных тенденциях, которые должны обнаружить себя, когда ос­лабнут защитные механизмы. Если бы подобные потенциальные тенден­ции не игнорировались, можно было бы в значительной мере избежать терапевтических рискованных решений.

Из всего сказанного следует, что проективные методики не могут быть бесполезными. Они не покажут скрытую патологию, если ее не су­ществует. Однако их несовершенство может явиться источником серьез­ных недоразумений, особенно в сфере прогнозирования поведения. Если бы проективные методики были более приспособлены для обнаружения защитных механизмов, они бы обеспечивали более точное прогнозиро­вание.

В заключение мы хотели добавить, что, по нашему мнению, помо­жет проективным техникам действительно выполнять задачи прогнози-

рования. Однако это в большей степени зависит не от самих методик, а от общего состояния теоретической науки. Она должна устанавливать основные критерии, а не заниматься бесконечными экспериментами по усовершенствованию проективных методов. Это значит, другими слова­ми, что вначале нужно определить, какие качества необходимы для хо­рошего инженера, пилота или психоаналитика, теоретически и клини­чески нужно выяснить, какие потребности, паттерны саморегулирова­ния полезны,-а какие вредны в данных видах деятельности. После того как эти критерии будут достоверно установлены, проективные методы станут хорошим подспорьем при кадровом отборе.

Более того, проективные методы могут быть использованы как от­личный инструмент в исследованиях по психологии личности: Вместо того чтобы сожалеть о несоответствии фантазии и реального поведения, мы должны их изучать и анализировать фантазии в свете настоящего и прошлого поведения субъекта. Ведь в действительности личность реали­зует свои фантазии и потребности через адаптацию, компромиссы и уре­гулирование в соответствии с требованиями окружающей реальности.

Ричард С. Лазарус

НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ И ОДНОЗНАЧНОСТЬ В ПРОЕКТИВНЫХ МЕТОДИКАХ

За последние несколько лет многие психологи интенсивно прово­дили эксперименты, посвященные тому, как варьируется форма воспри­ятия человеком различных видов стимульного материала. Некоторые из этих исследований значительно укрепили позиции предположений, зало­женных в основу проективных методик. Однако другие аспекты этих ис­следований так и не получили достойного объяснения в клинической ли­тературе. К тому же далеко не все идеи экспериментальных проектов на­шли применение в практической деятельности. Данная статья направлена на то, чтобы обратить внимание читателя на конкретную проблему при­менения концепций потребностей и восприятия в психодиагностике.

Проективные методики всегда были основаны на представлении крайне неопределенного стимульного материала. Неоднозначные чер­нильные пятна, незавершенные предложения, изображения людей и тому подобный стимульный материал преобладал в психодиагности­ческих тестовых методиках. Само представление о неоднозначности, как было указано в других статьях, судя по всему, основывается на опреде­ленном количестве разумных интерпретаций, которые могут быть даны стимульному материалу некой выборкой испытуемых. Например, если кто-то воспринимает некую стимульную картинку как изображение двух дерушихся людей, то такой стимул не является неоднозначным вооб­ще, либо его неопределенность минимальна. Вариантов восприятия здесь быть не может. Соответственно стимул не в состоянии выявить потреб­ности или защитные механизмы испытуемых в отсутствие вариантов интерпретации этого стимула. Но если возможны несколько вариантов интерпретации того или иного стимульного материала, такой стимул получает название неоднозначного и находит применение в диагности­ке, так как различные интерпретации могут быть отнесены к личност­ным динамикам.

Применение крайне неопределенных стимулов в диагностике пред­ставляет собой весьма серьезную проблему. Испытуемый, чье восприя­тие явно отклоняется от нормы, не вызывает у нас затруднений. Напри­мер, человек может постоянно составлять насыщенные агрессией рас­сказы по стимульному материалу ТАТ. Его истории могут постоянно вра­щаться вокруг семейных скандалов, соперничества сиблингов и подоб­ных тем. Поскольку подобные рассказы встречаются не так уж часто, мы вполне можем начать подозревать, что у данного испытуемого существу­ют проблемы, связанные с агрессивными потребностями.

Тем не менее возникают особые трудности с выводами относи­тельно личностных динамик на основе ответов по проективным методи­кам, если мы обнаруживаем протоколы, которые не выходят за рамки интра- и интериндивидуальных норм. При таких обстоятельствах трудно сделать вывод, что у человека данная область не является проблемной. Всегда существует вероятность того, что отсутствие враждебных настро­ений и эмоций в ответах является следствием действия защитных эго-механизмов Человека, которые функционируют ради избегания враж­дебности. Недавнее мое исследование с применением теста Роршаха обес­печило подтверждение клинической гипотезе о том, что отсутствие аг­рессивных интерпретаций чернильных пятен говорит о существовании эмоциональных проблем в этой сфере. Сходные данные были получены при исследовании ТАТ. Но в связи с тем что стимульный материал, при­меняемый в проективных методиках, потенциально обладает существен­ной неопределенностью, трудно сказать, по какой причине не проявля­ются агрессивные интерпретации: из-за отсутствия интереса или благо­даря действиям эго-механизмов защиты, направленных на нейтрализа­цию агрессивных импульсов. В такой ситуации мы можем взять за основу качественную информацию, например, сведения об эмоциональности, барьерах и т.д. Например, появление эмоциональных реакций на карточ­ку № 6 Роршаха мы часто относим к очевидному на этой карточке сексу­альному символу. Но такое объяснение, прямо скажем, не очень досто­верно, так как спровоцировать появление подобной эмоциональной ре­акции могли и другие аспекты ситуации. Данный стимул являет собой неопределенную и двусмысленную угрозу эго.

Мы говорим о том, что предъявление только наиболее неопреде­ленных стимулов при проведении проективных методик приводит к не­уверенности в том, когда то или иное толкование избегается по причине действия вытесняющих защитных механизмов, а когда просто игнориру­ется ввиду отсутствия проблем в этой сфере. Мы хотим понять, в каких случаях некоторые потребности настолько сильны и выражены, что от­ражаются словесно и фигурируют в фантазиях. И мы также хотим знать, какие потребности настолько скрыты от восприятия, что приводят к избеганию и искажениям. Неоднозначные стимулы не слишком хорошо подходят для работы с этой последней ситуацией. Что нам нужно, так это тестовые стимулы, которые варьируются от максимально неопреде­ленных до наименее двусмысленных. Наибольшего эффекта мы смогли бы достичь, если бы могли предъявить испытуемому эмоционально на­сыщенный стимульный материал и понаблюдать, как он будет с ним работать. Насколько далеко он заходит в искажении того, что легко вос­принимается другими людьми? Какие искажения присутствуют в его вос­приятии? В чем заключается функция защитных механизмов: в создании преграды узнаванию к препятствии воспроизведению опасной инфор­мации или же в обеспечении максимально быстрого распознавания и содействии и облегчении вспоминания?

Беллак не открыл ничего нового, когда предложил термин «адап­тивный» для характеристики одного из аспектов проективного поведе-

ния. Но при создании проективных методик, за исключением словесно-ассоциативного теста, эта концепция во внимание вряд ли принималась. Литература, посвященная потребностям и восприятию, изобилует ссыл­ками на «постоянную защиту». Экспериментальная литература по про­блеме выборочного забывания применяет это понятие в ситуации реше­ния проблемы и последующего выявления слабых и сильных сторон вы­борочного запоминания. Несмотря на то, что зашита от опасности была рассмотрена с чуть ли не со всех возможных точек зрения, далеко не все психологи сумели решиться на прямое применение очевидно содержа­щего угрозу материала при психодиагностике. Возможно, они не хотели расстраивать пациента или боялись напугать его. При проведении тера­певтической беседы такой угрожающий материал обычно не использует­ся, причем вполне оправданно.

Одна иллюстрация, заимствованная из экспериментальной лите­ратуры, поможет нам понять, в чем должно заключаться тестирование с использованием недвусмысленно содержащего угрозу стимульного мате­риала. Было проведено исследование, в рамках которого изучалось аудио-перцептивное распознавание эмоционально окрашенных и неэмоцио­нальных предложений. Одной из диагностических техник стал тест неза­вершенных предложений, результаты которого соотносились с точнос­тью восприятия эмоциональных и неэмоциональных предложений. Не­которые задания в методике незавершенных предложений были весьма неопределенными в том смысле, что трудно было предположить агрес­сивную реакцию на заданные предложения (одна из контент-категорий). Остальные в этом отношении были достаточно однозначны. Примером первого типа предложений можно назвать следующее: «Он очень хотел...», а второго — «Он ненавидел...». Большинство испытуемых предлагали аг­рессивное завершение последнего типа предложений, например: «Он не­навидел свою сестру», «Он ненавидел подлецов», и все в таком духе. Ответы такого рода были в первую очередь обусловлены эмоциональной насыщенностью стимульного материала. Тем не менее некоторые испы­туемые так завершали это предложение: «Он ненавидел попадать под дождь, если у него не было зонтика» или: «Он ненавидел вставать по утрам». Почти все ответы такого рода отличались тем, что испытуемые шли на всевозможные ухищрения, лишь бы только избежать необходи­мости выдать агрессивный ответ. Такого рода задания — наилучшее сред­ство для выявления всех защитных механизмов, имеющих отношение к враждебности, связанной с отрицанием или избеганием. Они ставят ис­пытуемого лицом к лицу с угрозой, в результате чего он может либо принять ее, либо отказаться воспринимать ее такой, как она есть. Такой подход имеет что-то общее с процедурой проверки ограничений в тесте Роршаха или с предъявлением специально подобранных картинок ТАТ. Знание стимульной ценности материала позволяет заметить отклонения от типичных ответов.

Как крайне неопределенные, так и относительно однозначные сти­мулы могут найти применение в проведении психодиагностики при по­мощи проективных методик. Предъявление неопределенного стимульно-

го материала позволяет без труда обнаруживать случаи, когда значимые интерпретации появляются сами по себе, без всякой связи со стимуль-ным материалом. Мысли и фантазии с ярко выраженным агрессивным уклоном имеют тенденцию проявляться в быстрых и часто встречающих­ся агрессивно окрашенных реакциях. Нежелательные агрессивные им­пульсы, которые подавляются при помощи механизмов вытеснения, ско­рее всего, найдут отражение в том, что агрессивно окрашенные ответы будут встречаться -редко, несмотря на прямую агрессивную направлен­ность стимульного материала или преобладание ответов такого рода у большинства испытуемых. Отсутствие напряжения в отношении опреде­ленной потребности должно выразиться в отсутствии девиаций реагиро­вания, то есть интерпретациях, которые не отличаются ни повышенной частотой упоминаемости определенных областей, ни чрезмерным избе­ганием и искажениями.

Стмульный материал проективных методик может быть предъяв лен для перцептивного распознавания либо для заучивания и воспроиз­ведения Важно то, что стимулы могут быть как высокоструктурирован­ными так и крайне неопределенными по своему характеру, и что о большом количестве испытуемых можно собрать значительный объем нор­мативной информации. В отношении любой требуемой переменной, на­пример, агрессии, потребности в достижении успеха, зависимости от других в решении проблем, применение хорошо отработанного много­значного стимульного материала приведет к более точному определению силы потребности и характера защитных механизмов эго.

Г. М. Прошанский

КЛАССИФИКАЦИЯ ПРОЕКТИВНЫХ МЕТОДОВ

Первая классификация проективных методов была предложена Франком. Его целью было исследование характера реакций испытуемо­го, хотя Зубин (Zubin) и другие указали, что категории, выделенные Франком, заданы характером самого стимульного материала и целью исследования. Эти замечания были приняты во внимание автором при создании справки, к которой мы вернемся позже. Между тем классифи­кацию Франка, в некоторых случаях неудовлетворительную, стоит рас­смотреть более детально, руководствуясь историческим интересом и в связи с тем, что она акцентирует внимание на различных аспектах про­ективного опыта. Читатель, незнакомый с деталями некоторых техник, может счесть необходимым, обратиться к последующему материалу, где они обсуждаются.

Франк выделил следующие категории:

Конститутивная. Техники, входящие в эту категорию, характеризу­ются ситуацией, в которой от испытуемого требуется создание некой струк­туры из неструктурированного материала. Примером может служить лепка из пластилина или сходного вещества — род активности, который быст­рее всего приходит в голову. В качестве другого примера Франк приводит технику рисования пальцами, тщательно разработанную Наполи (Napoli) и претендующую на статус методики, хотя на деле она не пользовалась популярностью в качестве теста. Техники незаконченного рисунка, такие как тест Вартегга (Wartegg) или VAT60, также входят в эту категорию. В отличие от Франка, который здесь отводит тесту Роршаха второстепен­ную роль, Зубин делает ссылку на него как на лучший пример конститу­тивного метода. Включение теста Роршаха в эту категорию зависит от того, как много «структур» готов увидеть человек в чернильных пятнах.

Конструктивная. Различие между этой категорией и конститутив­ной аналогично различию между «сырым» и «переработанным» материа­лом. Последний, в форме строительных кубиков, кусочков мозаики и тому подобного, поддается скорее упорядочиванию, нежели моделиро­ванию по шаблону. Может быть, это различие покажется слишком тон­ким, но каждый сам определяет уровень сложности. Примером, относя­щимся к данной категории, может служить тест «Рисунок человека» или другие формы рисуночных заданий, отличные от «свободного выраже­ния» согласно собственным склонностям.

Интерпретативная. Это название дается ответам, в которых испыту­емый приписывает собственное значение стимульной ситуации. ТАТ и тесты словесных ассоциаций — оба непосредственно принадлежат к этой категории.

Катартическая. Здесь мы видим смещение акцента с процесса на результат. Игровые техники задействуют фантазию испытуемого, и пото­му, являются типичным примером данной категории. Похоже, что моза­ика Ловенфельд, конструктивная с точки зрения вовлеченности испы­туемого в актуальный процесс, по функции равна катарсису.

Рефрактивная. Эта категория была добавлена Франком при после­дующем анализе. Она освещает феномен, описанный Оллпортом как «эк­спрессивные» характеристики поведения. Графологию также можно вклю­чить в эту категорию, если рассматривать ее как проективный метод. Хорошо известная ранее «миокинетическая диагностика» — техника, ос­нованная на изучении изменений в линиях, нарисованных в соответ­ствии с инструкцией, — может быть рассмотрена как контролируемая и строго ограниченная форма графологии. Еще один пример — Бендер-Гештальт тест.

Помимо множества пересечений между категориями, выделенными Франком, сомнение возникает и относительно их положения в классифи­кации. Нет однозначного объяснения, почему характер ответа берется им за основу классификации, особенно после того как было замечено, что ответ во многом определяется характером самого стимула. Возможно, ос­новное различие между проективными техниками заключается в цели их применения, хотя и здесь не исключены частичные совпадения.

Я попытался проследить все эти различия в трехступенчатой схеме анализа (что возможно предпочтительнее классификации) проективных техник. Главные пункты этой схемы — в которой непроективные методы рассмотрены наряду с проективными, — отражены в последующем из­ложении.

Что касается стимульного материала, то отмечается, что наряду с почти всеми аспектами переживаний (по крайней мере для большинства людей), проективные техники по характеру в преобладающей степени являются визуальными. Две главные техники — тест Роршаха и ТАТ — подходящий тому пример. И хотя Франк отнес их к разным категориям в классификации, они по сути представляют даже при поверхностном ана­лизе одну и ту же задачу — вербальную интерпретацию визуального ма­териала. Стимульный материал теста «Завершение предложений», по­скольку обычно предъявляется в виде отпечатанных на бумаге незавер­шенных предложений, также можно считать визуальным, хоть он и име­ет существенное отличие, которое соответствует разнице между изобра­жением объекта и его символическим словесным представлением. Таким образом, вербальный стимульный материал образует отдельную катего­рию, независимую от классификации, основанной на сенсорной мо­дальности.

Визуальные техники, конечно, могут быть подразделены в соот­ветствии с характером детализации их стимульного материала. Конти­нуум может быть установлен на основе степени «структурированности» или того, что может быть названо «репрезентативным» качеством. Дру­гими словами, стимулом может служить все — от реалистичной кар­тинки до простого геометрического контура или абсолютно аморфных

либо сплошных участков цветов или света и тени. Не следует слишком углубляться в этот момент, но он, вероятно, все же заслуживает вни­мания: на «иллюстративном» конце указанной шкалы возникают про­блемы, относить ли туда фотографии или любые условные изображе­ния.

Если простое двухмерное предъявление чем-то дополняется, то общая ситуация может радикально измениться. Так, если картинка заме­няется реальными или игрушечными (обычно небольшими) объектами, это почти неизбежно приводит к появлению у испытуемого желания «что-нибудь с ними сделать». Поэтому желательно выделить отдельную кате­горию «конкретных» стимульных материалов. Дополнительные возмож­ности имеет использование изменяющихся визуальных стимулов, други­ми словами, фильмов и их эквивалентов. Насколько известно автору, только один такой детский фильм (Rock-a-bye~Baby) широко использо­вался в англоязычных странах. Это звуковой кукольный фильм, после просмотра которого детей просят придумать собственное окончание. Та­ким образом, это техника «завершения историй», ближайшей паралле­лью которой среди наиболее известных и часто используемых является методика рисуночной фрустрации Розенцвейга, хотя можно найти близ­кую аналогию и в баснях Десперта. Рабин и Хэйворт (Rabin and Haworth) выделяют французский Кино-тематический тест, однако то, что в нем используется немое кино, делает этот тест более близким ТАТ.

Событием второй половины XX века с*тало распространение, хотя пока еще не слишком значительное, принципов ТАТ на аудиоматериал. Полушутливые идеи по созданию обонятельных проективных техник можно оставить без комментариев, но возможности основания методов на тактильных и кинестетических ощущениях могут рассматриваться бо­лее серьезно. Тем не менее поскольку невизуальные модальности в тех­никах используются сравнительно редко, достаточно будет выделить че­тыре категории в рубрике стимулов: вербальная, визуальная, конкретная и другие модальности.

При переходе к классификации ответов, возможно, простейшим и наиболее эффективным способом самоориентации является разделение на основе устаревших вундтовских терминов импрессивных и экспрессив­ных методов. Происходящие непосредственно из вундтовских экспери­ментальных исследований ощущений и эмоций, эти термины использо­вались иногда в отношении психофизического опыта, в контексте кото­рого термин «адаптация» заменялся иногда термином «экспрессия». Им-прессивный метод (своеобразно используемый Вундтом), заключался в том, что испытуемый отчитывался о своем опыте, по возможности ис­пользуя простые ответы (да/нет) или их эквиваленты. Противополож­ным ему был экспрессивный метод, в котором влияние стимула оцени­валось с помощью таких инструментов, как пневмограф или динамо­метр, либо испытуемого просили самого приспособить стимул под неко­торое установленное требование, например видимое равновесие. Толко­вый словарь определяет исходное значение слова «экспрессия» — «что-то, что делает организм; при этом подразумевается, что любой акт де-

терминирован природой самого организма». Среди множества определе­ний данного термина можно выбрать это как наиболее подходящее в данном контексте, поскольку оно отражает характер типа проекции, ярче всего противопоставляющегося обычной интерпретации или по-прежнему простому отчету о стимуле. Отчасти из-за неопределенности в употребле­нии и отчасти из-за двойной смысловой нагрузки слова «экспрессия» в повседневном языке (например, «экспрессивное поведение» у Оллпор-та) термину «манипулятивный» был предпочтен термин «экспрессив­ный» в контексте «делания» в качестве отделения от типа ответов, свя­занных с «говорением». При этом для определения последних был пред­ложен термин «интерпретативные».

Однако необходимо выделить дополнительный тип вербального ответа, называющийся «ассоциативным», так как можно доказать, что интерпретативные ответы отражают одновременно различные психоло­гический процессы, для исследования которых годятся и техника Рор-шаха, и ТАТ. Метод Роршаха иногда иронически называют техникой, в которой испытуемый ассоциирует себя с чернильными пятнами. Обще­признанно, что сам Роршах использовал термин «ассоциация» довольно часто, и Экснер (Ехпег) вслед за Беком (Beck) употребляет словосочета­ние «период свободных ассоциаций» в отношении ответа испытуемого во время первого предъявления пятен. Однако цель Роршаха заключалась в другом. Форма его вопроса «Чем это может быть?» предполагает акт перцепции, и если испытуемый свободно ассоциирует, как иногда слу­чается, выявленная информация может иметь клинический интерес, но является строго «фоновой», поскольку речь идет о тестовых данных как таковых. Отчасти точно также в ТАТ испытуемый иногда «ассоциирует себя» с картинкой, вместо того чтобы рассказывать историю, и в то время как это поведение имеет диагностическое значение или может даже рассматриваться как форма конститутивного ответа, по Франку, оно не относится к прямой рассматриваемой задаче.

Однако ассоциация представляет собой тип ответа, очевидно, име­ющий прямое отношение и на деле составляющий самую суть словесно-ассоциативных техник. Она также является основой Реактивного теста Брука — техники, изначально придуманной для использования в сфере профориентации, но одновременно имеющей претензию на проектив­ную функцию.

Проективные задания или тесты обычно предоставляются в нео­граниченной условиями форме, то есть испытуемый может свободно вы­разить свою интерпретацию или ответ. Для подстраховки обычно также упоминается о том, что «правильных» ответов не существует, даже если этот тест на деле все же чем-то ограничен. Иными словами, ни одно ценное рассуждение не проходит мимо исследователя. С другой стороны, многие техники требуют особых форм полезных высказываний со сторо­ны испытуемого. Поэтому в качестве отдельной категории выделяется тип ответа, который включает выбор, ранжирование или другое распре­деление некоего числа стимулов. Среди только что упомянутых тестов только Сонди подпадает под эту категорию. Однако были сделаны по-

пытки по введению структур с готовыми вариантами ответа в другие существующие техники, например в технике Роршаха. Это изобретение заметно уменьшает количество проблем по анализу получаемой инфор­мации, но вместе с тем готовые ответы ограничивают возможный диа­пазон ответа самого испытуемого и могут помешать ему в выражении своего реального переживания в отношении отдельных стимулов. Кроме того, они могут приписывать субъекту опыт положительной перцепции, которого он в действительности не имел. Проиллюстрируем это на при­мере теста Сонди: распространенной является реакция, когда испытуе­мый отмечает, что, говоря по правде, он не может сказать, что какое-то из лиц ему «нравится» — на самом деле он все находит отталкивающими. В правилах к данной технике говорится о том, как избежать такой ситуа­ции, но это примечание теряется при оценке. Поэтому большинство про-ективистов скептически настроены по отношению к введению структур с готовыми вариантами ответа в методы, что, по сути, нельзя назвать полностью проективной техникой.

Техники, базирующиеся на распределении стимульного материала или на его выборе, конечно, не обязательно искажают оценку опыта ис­пытуемого. Исходя из целей классификации следует сгруппировать такой тип ответов, как содержащих элементы обоих вундтовских методов — и «импрессивных», и «экспрессивных». Последнее особенно очевидно, если испытуемому требуется разложить стимульные объекты в определенном порядке в смысле физического соседства в соответствии с предпочтени­ями или какими-то другими критериями.

Это возвращает нас к техникам, требующим «манипулятивных» типов ответа, которые были охарактеризованы выше. Подвиды внутри этой категории различаются по аналогии с «конститутативной» и «кон­структивной» категориями у Франка. Однако это указывает, что точное разграничение в реальности невозможно. Скорее всего ответы, предпо­лагающие манипулирование с материалами и пр., распределяются по шкале, крайними точками которой являются «творчество» и «репро­дукция». Ограничение в данном случае может налагаться как характе­ром стимульного материала, так и инструкциями, получаемыми испы­туемым. При этом трудно определить, является ли моделирование из глины более творческим процессом, чем работа с мозаикой по тесту Ловенфельд. Гораздо меньше сомнений вызывают техника «Рисунок человека» и подобные ей, образующие группу, которая, кстати, не мо­жет быть классифицирована на основе характера стимульного материа­ла, если не принимать во внимание образно-визуальный стимул или если не считать за стимул бумагу и другие материалы для рисования. На другом полюсе располагаются техники, требующие «репродукции», или копирования чертежей или рисунков, представляющие собой отдель­ную проблему. Как и в случае с «незаконченными предложениями», могут возникнуть сомнения в том, достаточно ли оснований, чтобы называть эти техники проективными. Характерной чертой проективно­го метода считалось то, что при его проведении значение того, что делает испытуемый не так очевидно, как в техниках «самоотчета». Как

бы то ни было, большинство проективных техник требуют по крайней мере немного того, что можно назвать «вовлеченностью», которая не всегда может быть произвольной, но все же личностно окрашенной. С другой стороны, если основное внимание при выполнении задания уделяется точности или какой-то форме «усилия», то, по-видимому, образуется установка на непринужденность.

К техникам такого типа относится Бендер-гештальт тест, проектив­ные функции которого оцениваются весьма высоко. Полное (и подлин­ное) название этой техники «Визуально-моторный гештальт-тест» указы­вает на ее характер и в какой-то мере отражает ее функции. Материал тестов состоит из девяти рисунков, располагающихся по порядку — от тех, где точки распределены равномерно по всей поверхности листа, до тех, в которых изображенные фигуры напоминают субтест Бине «Мо­делирование по памяти». Однако в методе Бендера рисунки испытуемо­му предоставляются по одному, а затем копируются им. При этом вни­мание уделяется как готовому рисунку, так и позам и движениям ис­пытуемого в процессе рисования; этим объясняется употребление сло­ва «моторный» в названии теста. Данный тест был предназначен для клинической диагностики особых форм личностных расстройств, а также для изучения психических отклонений и органических повреждений моз­га. Анастази обсуждает этот тест в одной из глав своей книги «Измере­ние умственного расстройства». В подобных областях исследования ука­занные техники будут иметь несомненную ценность, хотя взаимосвя­занность умственных и психических функций становится в большей степени признанной.

Между крайней «творческой» и «репродуктивной» позициями, обозначенных нами, располагается группа «манипулятивных» техник, к которым применим термин «распределяющие». Они довольно легко под­даются классификации, хотя даже здесь могут быть выделены подгруппы и опять в зависимости от очень широкого характера материала. Если ма­териал реалистичен (или «репрезентативен»), то ведущими становятся игровые функции, и возможность психометрической оценки понижает­ся. Если материал более формальный, или «абстрактный», то имеют ме­сто противоположные тенденции, но и в этом случае «экспрессивная» функция не исчезают полностью.

Как уже отмечалось выше, техники «манипулятивного» типа -лучший пример ответов, относящихся к категории «катартических» у Франка. Однако отмечается, что в данном контексте не совсем коррект­но использование термина «ответ». Все это подводит нас к рассмотрению последнего измерения в нашей трехступенчатой классификации, кото­рому трудно подобрать точное название. В качестве наиболее близкого можно предложить слово «цель».

При обращении к ситуации, сложившейся в настоящее время в области оценки личности, автор стремится привлечь внимание к различ­ным, иногда противоположным, точкам зрения, где, с одной стороны, характер личности представляется подверженным различным измерени­ям, а с другой — ее измерительный анализ игнорируется. В последнем

случае оценка личности делается на основе предсказания. Как бы там ни было, расхождение между двумя позициями углубляется. Это расхожде­ние аналогично описанному Дильтеем конфликту между «объяснитель­ной» и «анализирующей» функциями психологии.

Применяя данную идею к функциям проективного тестирования, можно заметить, что некоторые техники приспособлены так, что допус­кают постановку диагноза или определения их типа или позиции в кон­тинууме, тогда как другие, хотя фактически они могут использовать ту же терминологию и категории классификации, таковы, что их находки удобнее всего фиксировать в форме так называемого отчета. Если мы обратимся к практике военного отбора, то увидим, что во время актив­ной деятельности Департамента по отбору на военную службу для кадро­вых психологов было обычной практикой использование проективного и другого доступного печатного материала при составлении «личных дел». Впоследствии, данные стали записывать в пятибалльной системе между 20 и 30 «профильными полями». На практике перемены представляли собой продвижение от «глобальной» трактовки, по существу, одних и тех же данных, к «мерной», что облегчало их последующий анализ и исследование. Между тем прогностические оценки не отменялись полно­стью: психологу, занимающемуся отбором, необходимо было предска­зать, как изменится данный кандидат при переходе с одной ступени на другую в последующей служебной карьере. (К сожалению, результаты этих прогнозов, насколько известно автору,-в настоящий момент недо­ступны.)

Проективные и схожие с ними техники можно также классифици­ровать в соответствии с типом выявляемой информации, что в общих чертах определяется как диагностика или описание. Замечу, что приме­нение этих техник полезно и интересно не только для исследователя или клинициста, но и для самого испытуемого. Ранее мы выразили недоволь­ство по поводу включения «катартической» категории в иерархию отве­тов у Франка. Тем не менее функции катарсиса заложены в игровых тех­никах, и о них можно упомянуть в классификации, основанием для ко­торой служит «цель». К тому же кроме активизации фантазии человека, как это видно при использовании «манипулятивных» техник, любая те­стовая ситуация предполагает взаимодействие испытателя и испытуемо­го, и не исключает возможности «переноса» этих отношений. В некото­рых проективных методах терапевтическая цель становится главной или единственной; среди исключений наиболее известными являются Про­ективные картинки Пикфорда, в которых терапевтические цели предше­ствуют диагностическим.

Итак, краткое резюме нашей трехступенчатой классификации про­ективных методик выглядит следующим образом:

стимулы:

вербальный; визуальный; конкретный; другие модальности;

ответ:

ассоциативный; интерпретативный; манипулятивный; свободный выбор; цель:

описание; диагностика; терапия.

Особенностью данной классификации является то, что последний пункт каждой категории, выпадает из общего строя или является проти­воположностью другим пунктам. Не исключено, что это явление — ис­точник частичных совпадений между категориями, о которых говори­лось ранее.

P. Хappоуэp ТЕСТ РОРШАХА

ВСТУПЛЕНИЕ

Тест чернильных пятен Роршаха назван по имени его создателя швейцарского психиатра Германа Роршаха (1884—1922). Его ключевой труд «Психодиагностика», где он изложил основы и опыт применения методики, увидел свет в 1921 году.

Новизна данной методики состояла в том, что ответы испытуемый давал самостоятельно, а не выбирал из числа предложенных, что позво­ляло избежать внешней детерминированности ответов, которые в дан­ном случае в большей степени оказываются обусловленными особенно­стями восприятия и прошлым опытом испытуемого. Таким образом, ока­залось возможным, по мнению Роршаха, установить связь между проду­цируемым фантазийным материалом и типом личности.

Если до Роршаха при толковании чержщьных пятен исследователи опирались на содержательный аспект ответов, то он сосредоточился на процессе продуцирования ответов, то есть на том, как испытуемый вос­принимает стимульный материал, на какие характеристики пятен он при этом опирается (форма пятен, очертания, цвет, оттенки и т.д.).

Анализируя ответы, полученные как от здоровых индивидов, так и от страдающих различными психическими заболеваниями, Роршах от­метил, что таким образом можно оценить уровень интеллекта испытуе­мого, дифференцировать ответы здоровых и психически больных, а сре­ди последних выделить ответы, типичные для больных шизофренией, эпилепсией, маниакально-депрессивным психозом, слабоумием.

В ходе исследования Роршах выделил ответы, характерные для двух типов восприятия: по движению и цвету, т.е. «двигательный» и «-цвето­вой» тип. Тип восприятия, или, как назвал их Роршах, «тип пережива­ния», соотносится с интроверсивной или экстраверснвной тенденцией личности. Преобладание ответов по движению он соотнес с интровер­сивной тенденцией, а преобладание ответов по цвету — с экстраверсив-ной. При наличии аналогии с типологией Юнга, Роршах отмечает и су­ществование отличий. По его мнению, данные тенденции характеризуют не столько уровень адаптации индивида, сколько индивидуальные меха­низмы ее реализации. А основным различием между пнтроверсией и эк­страверсией считал зависимость либо от внешних переживаний, либо от внешних впечатлений.

Роршах разработал базовые принципы анализа п интерпретации от­ветов, создав практически универсальный тест, который за период своего

существования почти не изменился; вся осуществлявшаяся в эти годы ра­бота касалась уточнения значения тех или иных показателей, дальнейшей разработки способов кодирования и т.п. Вместе с тем тест Роршаха, явля­ясь первым и наиболее выдающимся достижением в проективном тести­ровании, остается и поныне наряду с ТАТ самым авторитетным источни­ком, откуда черпаются идеи для создания и усовершенствования других проективных техник. Поэтому если не овладение, то по крайней мере оз­накомление с тестом Роршаха должно быть актуально для любого желаю­щего научиться приемам проективного тестирования.

ОПИСАНИЕ ТЕСТА И ПРОВЕДЕНИЕ ЭКСПЕРИМЕНТА

Стимульный материал представляет из себя 10 стандартных таблиц с черно-белыми и цветными симметричными аморфными изображения­ми — «пятнами».

Обстановка при проведении эксперимента должна быть спокойной и располагающей, испытуемый должен чувствовать себя как можно бо­лее непринужденно. Необходимо предварительно ознакомиться с его физическим и психическим состоянием, удостовериться в его готовнос­ти к полноценной работе. Как и в случае работы со многими другими методиками, важно установить с испытуемым раппорт в процессе ввод­ной беседы.

Никаких предварительных сведений о цели эксперимента не сооб­щается. На вопрос испытуемого, не является ли эта методика тестом на интеллект, следует ответить отрицательно. Вполне допустимо согласить­ся с предположением, что это исследование воображения. Следует сооб­щить испытуемому, что он может давать любые ответы, все сказанное им не будет оцениваться с позиции правильности или неправильности, что же касается уточняющих вопросов со стороны испытуемого, то от них следует уклоняться.

В целом эксперимент состоит из нескольких этапов.

1. Процедура проведения. Экспериментатор садится таким образом, чтобы иметь возможность видеть таблицы одновременно с испытуемым. Таблицы до предъявления лежат рядом с экспериментатором изображе­нием вниз и предъявляются испытуемому последовательно с 1 по 10 в основном положении.

Испытуемому задается вопрос: «Что это вам напоминает, на что это похоже?», после чего ему предоставляется полная самостоятельность. Если испытуемый сомневается, колеблется, можно сказать, что непра­вильных ответов не бывает, все ответы индивидуальны. Вполне допусти­мо поворачивать таблицы, также допустимы поощрения, но ни в коем случае не подсказки. Испытуемого не ограничивают во времени. После того, как он завершает свои спонтанные высказывания, ему задают до­полнительные вопросы: «Что еще?», «Что вы можете добавить?».

Все полученные от испытуемого ответы заносятся в протокол, где также отмечаются восклицания, мимика и поведение испытуемого в це­лом, а также временные показатели.

2. Опрос. Цель этого этапа — уточнение ответов. Опрос ориентирован на выявление того, как испытуемый пришел к формулировке того или иного ответа, где, на каких деталях фиксируется его внимание, почему выб­ран именно этот образ. Соответственно, вопросы, при формулировке кото­рых следует избегать прямых или наводящих вопросов, звучат примерно так: «Покажите где находится...», «Как у вас возникло такое впечатление?», «Почему вы подумали именно об этом?». Дальнейшие вопросы будут зави­сеть от ответов испытуемого, важно постараться не внушить ему ответы, которые не соответствуют его видению перцептивных образов.

Для уточнения локализации ответа можно предложить испытуемо­му нарисовать на отдельном листе бумаги указанную часть фигуры.

3. Определение границ чувствительности. Данный этап можно счи­тать дополнительным. Необходимость в нем зависит от того, насколько содержательными и продуктивными оказались предыдущие этапы экс­перимента. Чем богаче первичная часть протокола, тем меньше необхо­димости в данном этапе.

Здесь на испытуемого оказывают давление, задают все более и бо­лее конкретные вопросы, привлекают его внимание к тем или иным элементам пятна или подсказывают возможные интерпретации, чтобы четко выявить некоторые моменты, которые были затронуты или избе­гались ранее, а также то, может ли он видеть отдельные детали и спосо­бен ли воспринимать за ними целостный образ: человеческие очертания или движение, цвет и светотень, а также популярные образы.

Поиск по сайту: