Головной убор

Мужские и особенно женские шляпы ХIX века так разнообразны, что даже специальное издание, посвященное головным уборам, не могло бы уместить все фасоны и типы шляп и шляпок, которые предлагались журналами мод. Для сценического воплощения образа важно выяснить правила, которые необходимо было соблюдать при ношении шляпы, и основные значения, связанные с тем или иным типом головного убора.

Например, существовали ситуации, когда мужчина в помещении мог не снимать шляпы. Драматург П.П.Гнедич рассказывает о событиях осени 1863 года и замечает: «В то время мужчины ходили по выставке в шляпах с палками и зонтами»^[29]. Посещение художественных выставок в России стало повальным увлечением после триумфального путешествия по Европе из Италии в Петербург картины К.П.Брюллова «Последний день Помпеи», написанной в 1830 — 1833 годах. Можно предположить, что этот обычай существовал вплоть до открытия для всеобщего обозрения бывших частных художественных галерей — таких, как собрание П.М.Третьякова в 1892 году, подаренного Москве. Мужчинам советовали: «При поклоне на улице мужчина приподнимает шляпу над головой, протягивает плавным движением руку по направлению той особы, к которой обращается с поклоном»^[30].

Замужние женщины, напротив, редко оказывались без шляп (дома они носили чепцы, часто очень нарядные). В шляпах полагалось наносить визиты, а званые вечера оказывались выставкой токов и беретов. В театре даме не полагалось находиться в шляпе. Вот что пишет об этом автор конца ХIX века: «Так как в ложах не надевают шляп, да и в концертном зале дама всегда будет иметь без нее лучший вид, то нам нечего распространяться здесь об этой принадлежности туалета. Если дама желает быть в концертном зале в шляпе, то она должна быть понарядней и дороже; перья на ней могут быть большей величины и в большем количестве, чем на шляпе для улицы; ее также можно украсить цветами, кружевами и проч.»^[31].

По сравнению с XVIII веком — веком пудреных париков — в ХIХ столетии в головных уборах мужчин произошли существенные изменения, которые можно назвать идеологическими. Э. Фукс связывает эти изменения с личностью Наполеона, его победой и последующим поражением: «...победители возненавидели когда-то столь популярную треуголку, символ его могущества, и аристократы, дипломаты и все войско чиновников стали носить цилиндр. Цилиндром украшали свои почтенные головы также все те, кто хотел продемонстрировать свои консервативные и легитимистические убеждения»^[32].

Двуугольные шляпы долгое время оставались частью придворного мужского костюма.

Рассмотрим некоторые виды мужских шляп с точки зрения их социальной и идеологической значимости в контексте русской бытовой культуры.

Балаклава — вязаный шлем, вошедший в обиход как деталь зимней военной формы английской армии во время Крымской войны. Название связано с военными действиями близ Балаклавы (1857), однако носить балаклаву стали лишь около 1880-х годов. В России распространился как модный головой убор в женской и детской одежде только во второй половине XX века.

Боливар — шляпа-цилиндр с большими полями — известна главным образом по роману «Евгений Онегин»: «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». Во второй половине ХIX века среди молодежи была популярна мягкая фетровая шляпа, которую называли «пушкинской». Вероятно, именно это обстоятельство способствовало тому, что некоторые исследователи под боливаром понимают именно такую широкополую мягкую шляпу^[33]. Однако это неверно. Изображение боливара встречается в рисунке самого Пушкина, выполненном в ноябре 1824 года. Себя поэт нарисовал со спины, а Онегина в профиль, опирающимся на парапет Невы. Это был лишь эскиз иллюстрации к роману, но вполне отчетливо видно, что и поэт и его герой в цилиндрических жестких шляпах с огромными полями.

Боливaр назван в честь Симона Болuвара (1783—1830). С.Боливар получил образование в Европе и, вернувшись в 1810 году к себе на родину, возглавил повстанческое движение против испанского владычества, за независимость. Его головной убор, видимо, восходит к традиционным жестким крестьянским шляпам, которые носят в Боливии (названной в его честь) до сих пор. Название шляпы восходит к стихам Пушкина.

Европейская мода усвоила этот тип головного убора как средство выражения политических симпатий. Наивысшая популярность боливара в России приходится на 1821 — 1823 годы, хотя первые боливары появились после 1819 года, к которому, как известно, относится время действия первой главы «Евгения Онегина». Уже к 1825 году это увлечение прошло: «Черные атласные шляпы, называемые Боливаровыми, выходят из моды; вместо них носят шляпы из белого гроденапля, также с большими полями»^[34].

Размеры полей боливара были так велики, что «невозможно было пройти в узкую дверь, не снимая с головы шляпы»^[35].

Один из исследователей русской культуры прошлого века рассказывает о реакции аристократии того времени (описываются события 1822 года) на увлечение боливарами, и в его высказываниях мы находим еще одно подтверждение того, что это был цилиндр: «Несколько французских эмигрантов... пресмешно гневались на карбонариев и презабавно проклинали Боливара, преимущественно за то, что все щеголи того времени носили свои цилиндры не иначе как с широкими полями á lа Боливар»^[36].

Ю.М. Лотман в комментариях к роману Пушкина приводит сведения о том, что люди иных, не демократических, настроений носили шляпы с узкими полями — «морильо», названные по имени политического противника Боливара^[37].

Веллингтон — двуугольная шляпа, названная по имени английского военного деятеля лорда А. Веллингтона (1769 — 1852). С именем Веллингтона связаны в мужском гардеробе еще некоторые детали костюма. Прежде всего высокие сапоги с наколенником, то есть голенище спереди закрывает колено, а сзади вырезано. Такое название высоких непромокаемых сапог сохранилось и в современном английском языке. Английскому лорду приписывали и моду на особый покрой панталон — веллингтонов.

«Дорсей» — вошла в моду в 1833 году и названа в честь признанного законодателя моды графа д'Орсея (1801 — 1852). Газета «Молва» так описывала новинку сезона: «Называют шляпы д'Орсей те, которые не так высоки и весьма подняты с боков»^[38]. Однако изображение модной новинки позволяет говорить о том, что тулья этого типа цилиндра была все-таки много выше современного мужского головного убора. Поля такой шляпы отгибались вниз спереди и сзади, а с боков были сильно закручены вверх.

Дагер — шляпа с узкими полями и низкой тульей, но жесткая, вошла в моду в начале 40-х годов прошлого века. Ее название связано с именем изобретателя дагерротипа Л.-Ж. Дагера (1787 — 1851). Она была в моде не очень долго, так как примерно в то же время получила распространение мягкая фетровая шляпа с большими полями, которую называли «калабреза», и появляется котелок.

Калабреза — с высокой сужающейся тульей и провисающими полями — стала своеобразным символом революционных настроений. Вот что находим у Э. Фукса: «Начиная с сороковых годов эту роль исполняла демократическая шляпа, шляпа с отвислыми полями, от которой, по мнению даже современных строго аристократических кругов, исходит все еще запах "революционной сволочи"»^[39].

Шляпу типа «калабреза» рассматривали как знак недозволенных умонастроений. Не случайно Герцен в «Былом и думах» писал: «Носить калабрийскую шляпу или трехцветную кокарду было австрийское преступление». Название шляпы связано с Калабрией — итальянской провинцией, откуда родом были многие повстанцы в отрядах Дж.Гарибальди, носившие традиционный головной убор.

Картуз — это тип мужского головного убора с козырьком, на котором нет никаких знаков отличий; пользовался особой популярностью в среде отставных чиновников, деревенских помещиков или управляющих. Многие гражданские служащие в России, тем более военные, сохраняли за собой право носить форму своего ведомства, даже уйдя со службы. Те же, у кого такого права не было, довольствовались костюмом, похожим на форменную одежду, но не имеющим никаких специфических черт: цветной выпушки, кокарды и т.д. В повести Тургенева «Несчастная» один из героев, Ратч, предстает бесчестным, вероломным человеком, обманом завладевшим имуществом своей падчерицы. В первых главах повести молодой герой, от лица которого ведется повествование, спрашивает о Ратче: «На нем мундирный фрак... Он, стало, служит? — Служит. В кадетском корпусе преподавателем. Он надворный советник». Чин надворного советника соответствовал VII классу «Табели о рангах», и получали его, продвигаясь по службе по мере выслуги лет. Но когда, по ходу развития сюжета, выясняется прошлое надворного советника, становится ясно, что он не был прежде на государственной службе — он ходил в картузе.

Картузом в России называли не только головной убор, но и плотную упаковку для сыпучих товаров. В нем хранили, например, табак, как герой гоголевской поэмы Манилов: «...но больше всего было табаку. Он был в разных видах: в картузах и в табашнице, и наконец насыпан был просто кучею на столе».

В России была хорошо известна пеньковая ткань, которую называли картузной. Из нее делали запалы для артиллерийских снарядов на особых фабриках, так как механизировать производство пенькового волокна необычайно трудно. Россия издавна была экспортером пеньки. Разумеется, такая ткань никогда не применялась для одежды или головных уборов, даже в деревне. Из нее, как и из крапивного полотна, делали мешки, веревки и т.д.

Кивер — военный головной убор, введенный в русской армии еще в XVIII веке. В России кивера дольше всего сохранялись в Павловском и Лейб-гвардейском полках. Форма кивера неоднократно менялась согласно высочайшим предписаниям, а в XIX веке он имел высокую, расширяющуюся кверху тулью с кокардой и небольшой козырек. Именно высота кивера и послужила причиной, по которой форменный головной убор включен в наш обзор. Писатель Д.В.Григорович рассказывает о годах, проведенных в Инженерном училище: «Переход из Петербурга в Петергоф... можно было бы назвать прогулкой, если бы не носили тогда на голове огромных киверов, украшенных на макушке красным помпоном; но и с кивером можно было бы примириться, если б во время этого перехода он не служил кладовой, доверху набитой апельсинами, пирожками, булками, сыром, леденцами и другим съедобным снадобьем; от этого запаса дня три потом трудно было поворачивать шею»^[40]. Столь необычное применение форменного головного убора в реальной жизни того времени дает возможность актеру при помощи костюма, не прибегая к другим средствам выразительности, передать комизм, усилить ироническое начало образа, если этого требует сценическое прочтение пьесы.

Котелок — жесткая шляпа с круглой тульей и узкими полями. Появился в середине века, одновременно с пиджаком.

Ловлас, или иногда писали ловелас, — головной убор, вошедший в моду в 1833 году: «Показались новые мужские шляпы, называемые á la Lovelas, тулья весьма низкая, а края широкие»^[41].

Название шляпы происходит от имени одного из героев романа «Кларисса Гарлоу» (под таким названием было известно русской публике произведение английского писателя С.Ричардсона «Кларисса, или История молодой дамы») — Ловласа, или Ловеласа, ставшего нарицательным для всякого беззастенчивого и циничного сердцееда.

Перевод романа Ричардсона вышел в свет в России еще в 1792 году, но «ловлас» появился только несколько десятилетий спустя. Разумеется, шляпу такого фасона носили, главным образом, молодые люди, а не почтенные отцы семейств.

Феска была тем головным убором, который светские молодые люди охотно носили дома, принимая близких друзей. Феска представляла собой небольшую, чуть сужающуюся кверху шапочку без полей из самых различных материалов и наверху украшалась обычно кистью из золотых нитей. После русско-турецких войн второй половины XVIII века в обиход вошли некоторые элементы восточного быта — софа, покрытая ковром, со множеством подушек, уже в 20-х годах XIX века распространилось курение трубок и кальянов. Пристрастию к вещам восточного происхождения в большой степени способствовали романтики, во многих произведениях которых восточный колорит был непременным атрибутом.

Вот как описан утренний наряд мужчины в романе Н.А.Некрасова и А.Я.Панаевой «Мертвое озеро»: «Ему отворил человек лет тридцати в утреннем костюме — в халате с шелковыми кистями, в красной феске и шитых золотом туфлях».

Увлечение восточными элементами в мужской одежде продолжалось вплоть до 60-х годов XIX века. В более поздних изображениях, помещавшихся в журналах с новинками моды, фески или архалуки уже не встречаются.

Фрейшюц, или фрейшиц, — мужская шляпа. В «Московском телеграфе» писали: «...шляпы Фрейшиц, то есть конической фигуры»^[42]. Речь идет о жесткой небольшой шляпе с сужающейся тульей и украшенной перышком. Некоторое подобие фрейшюца носят и сейчас, это так называемые охотничьи шляпы. Увлечение шляпой такого покроя было вызвано к жизни популярностью оперы К.-М.Вебера (1786 — 1826) «Вольный стрелок», постановка которой состоялась в Берлине в 1821 году. Это, пожалуй, единственный мужской головной убор для штатских, имевший украшение на протяжении всего минувшего века. Лента на шляпе сначала, в 70-е годы, появилась на канотье (гребец) — соломенной шляпе с низкой тульей, а затем и на фетровых шляпах различных фасонов. В честь «Вольного стрелка» в мужском гардеробе были названы галстук и особый оттенок цвета — «адское пламя». Различные формы написания связаны с различной транскрипцией немецкого Freischutz, или «вольный стрелок».

Фуражка — форменный головной убор с низкой тульей, козырьком и кокардой, соответствующей тому или иному ведомству. В 1832 году указом Николая I всем дворянам была присвоена форма Министерства внутренних дел, включавшая фуражку с красным околышем и кокардой над козырьком. Цвет, шитье, пуговицы и кокарды строго регламентировались по ведомствам. Поэтому по фуражке можно было легко определить социальное положение человека, узнать его место службы. В свою очередь, фуражки военных были заменены киверами. Это событие запечатлено в повести А.Ф.Вельтмана «Сердце и думка»: «Отдан приказ не ходить в фуражках, а он в фуражке прогуливается по городу, да еще уверяет, что в баню шел. Да, уверяет! Кивер помешал ему в баню идти!»

Студенческие фуражки появились после большого перерыва только в 1885 году, и студенты не отказывались от них, даже оставив высшее учебное заведение. Чиновничество низших рангов должно было ходить в фуражках и зимой. Драматург П.П.Гнедич, вспоминая свое детство, писал: «Их фуражки с кокардой в зимнее время были на вате и даже с ушами; под мышками были вытертые, побелевшие кожаные портфели. Это бегали Акакии Акакиевичи, Кувшиные рыла, Яичницы и Подколесины»^[43].

Женские головные уборы отличались гораздо большим разнообразием. Редкий журнал не давал в каждом номере описания какой-либо новинки по части женских шляпок, даже если форма шляпы не претерпевала особых изменений, а менялись отделка, тип кружева, цвет или цветы, манера подвязывать шляпку лентами — строго под подбородком или у правой или левой щеки, с перьями или без них. Рассмотрим некоторые женские шляпки, придерживаясь не хронологии их появления в моде, а, так же как и мужские, в алфавитном порядке.

«Александра» — «тулья соломенная, поля прозрачные из черного кружевного тюля с шотландским фаншоном»^[44].

Башлык — съемный капюшон с двумя длинными концами, которые можно было обматывать вокруг шеи. Впервые появился вместе с бурнусом в 30-х годах ХIX века. Пиком моды на башлыки явился 1863 год, когда их начинают рекомендовать в сочетании с бальными нарядами. Тогда «Модный магазин» сообщал, что «башлыки вошли во всеобщее употребление; их надевают теперь и на бал, как sortie (то есть для выхода)»^[45].

Башлыки шили из белого или черного сукна, украшали тесьмой и кистями на восточный лад. Вообще женские накидки с капюшоном не новость в истории костюма, например пелиса, которую носили в XVIII веке. Но съемный капюшон — башлык — новинка XIX века. Башлык носила Анна Каренина: «Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка». В 1862 году башлык был введен в качестве форменного головного убора для регулярных войск — частей донского и кавказского казачества, а в 1871 году и в других родах войск. Удобство башлыка было столь очевидно, что его заимствовали у России армии других стран — сначала Германии, а потом Франции.

В 80-е годы прошлого века башлык остался только в детском гардеробе, а из большой моды он исчез, и «сорти де баль» имело вид короткой накидки или нарядного плаща.

Берет — головной убор без полей, очертания и размеры которого целиком зависят от моды того или иного времени, известен в истории костюма начиная с XVI века. После длительного перерыва вернулся в моду в самом начале ХIХ века. В 20 — 30-е годы береты, так же как токи и тюрбаны, являлись частью парадного туалета, и их не снимали ни в театре, ни на балах, ни на званых вечерах. В повести Лермонтова «Княгиня Литовская», написанной в 1836 году, упомянут эпизод, свидетельствующий о том, что береты в те годы не снимали даже за столом: «Дама в малиновом берете была как на иголках, слыша такие ужасы, и старалась отодвинуть свой стул от Печорина, а рыжий господин с крестами значительно улыбнулся и проглотил три трюфели разом».

Береты отличались фасоном, материалом, цветом, отделкой и манерой их надевать. Вот некоторые фасоны беретов, описанные в журналах того времени.

Берет арлезийский — «...у которых тулья весьма невысокая и круглая; ширина берета простирается до двенадцати вершков; верхняя часть их одного, нижняя другого цвета... Материи, из коих делают такие береты, также разные: атлас и бархат... Сии береты надевают на голову так криво, что один край почти касается плеча»^[46].

Берет египетский, или языческий, — «делают из черного и зеленого шелку, который обвивает их зигзагом или в виде зубца пилы. К этому присоединяют одно или два эспри»^[47].

Размеры беретов первой половины ХIХ века были так велики, что послужили поводом для создания беретных рукавов: «Огромность маленьких рукавчиков, называемых беретными, так велика, что если распустить рукавчик, то каждый из них будет в поларшина и более»^[48]. Беретные рукава можно видеть на многочисленных портретах 30-х годов прошлого века.

Малиновый берет дамы из «Княгини Литовской» сразу вызывает в памяти малиновый берет Татьяны Лариной. Действительно, литературоведы отмечают воздействие романа в стихах Пушкина на повесть Лермонтова^[49].

Современники не очень лестно отзывались о размерах и пышном убранстве беретов: «А на голове носили токи и береты, точно лукошки какие с целым ворохом перьев и цветов, перепутанных блондами. Уродливее ничего и быть не могло»^[50].

Биби — «Под шляпками, называемыми Биби, многие носят волосы (á la anglaise) тир-бушонами, упадающими низко на щеки»^[51]. Судя по изображению, помещенному в газете, шляпка биби совсем небольшого размера и сильно открывающая лицо. Такие шляпы рекомендовали совсем молодым женщинам.

Ветреница — «это очень маленькие шляпы, едва прикрывающие щеки; но такой фасон не выдержит первых жаров»^[52].

«Генрих II» — летняя женская шляпка, вошедшая в моду в 60-е годы прошлого века: «С высокой тульей и поля совершенно загнуты. Оне делаются из английской, бельгийской или итальянской соломы»^[53].

Кардинальская — «Дама в бархатной шляпке, называемой кардинальскою; тулья такой шляпки невысокая, круглая, с круглым обручиком около верхних ее краев»^[54].

«Памела» — соломенная шляпа с высокой тульей и большим количеством цветов и колосьев. Распространилась еще в конце XVIII века, названа в честь героини одноименного романа С.Ричардсона, почти не выходила из моды в ХIX веке. Еще в 1856 году сообщалось: «К этому можно прибавить, что фасон Памела опять считается самым модным»^[55].

Ток — головной убор без полей — начали носить в XIX веке одновременно с беретами и тюрбанами. Токи первой половины столетия были довольно большого размера, пышно украшались цветами, перьями и драгоценностями. Тогда об украшении шляп говорили — гарнировать. По рисункам того времени иногда бывает трудно отличить ток от тюрбана. Скорее всего, они отличались тем, что ток и берет действительно шляпки, а тюрбан нужно было драпировать с помощью парикмахера.

Как реакция на головные уборы первой половины XIX века, токи второй половины столетия были небольшими по размеру, сдержанными по цвету и оформлению. У Тургенева встречаем: «Рядом с нею сидела сморщенная и желтая женщина лет сорока пяти, декольте, в черном токе, с беззубою улыбкой на напряженном и пустом лице» («Дворянское гнездо»).

А вот вышедшая в 1840 году повесть Некрасова «Макар Осипович Случайный» содержит иное описание модного головного убора: «Не видели ли вы дамы в голубом платье и токе с перьями?»

Особенно популярны были:

• русский ток — «из булавчатого бархата, убранный шелковыми снурками»^[56];

• турецкий ток — «турецкими токами называют такие, у которых на переди видны два полумесяца, сделанные из галунов. Эти полумесяцы поддерживают эгреты, расположенные в виде буквы У. Турецкие токи делают из материи с золотыми и серебряными сеточками или бархатными квадратами^[57];

• испанский — «испанскими токами называются такие, у которых сверху золотая испанская сеточка, а украшение составляет торсада, наклоненные вправо»^[58];

• индийский — «...шляпки делают из крепа или морелевого гроденапля и называют их индийскими токами: окружность их весьма велика... сверху весьма плоски и надеты á la provencale (немного на ухо). Шляпки сии убираются цветами»^[59];

• á la Pharamonde — «его делают из малинового бархата. Он очень похож на русский кокошник и по краям сверху обшивается шнурками в виде диадемы — сии шнурки большой плетушкою с кистями свешиваются на правую сторону»^[60].

Уже в наше время, в начале 80-х годов, вдруг снова вошел в моду ток под названием тамбурин — в виде плоской шапочки, которая надвигалась на лоб и открывала затылок. Щеголихи XX века предпочитали форму последних десятилетий XIX столетия в сочетании с яркими тонами первой половины прошлого века — пунцовыми, ярко-голубыми, фиолетовыми, реже черными.

Тюрбан — головной убор из большого куска ткани, задрапированный согласно особым правилам, если речь идет о национальном головном уборе народов, населяющих мусульманский Восток (цвет ткани, характер драпировки, количество складок имеют свои региональные особенности). Тюрбан в России известен еще под названием «чалма». Тюрбаны вошли в моду в самом конце XVIII века наряду с другими вещами восточного происхождения — кашмирскими шалями например. В театре этот головной убор стал известен намного раньше. Уже в XVII столетии при помощи тюрбана показывали восточное происхождение героев. Распространению тюрбанов в качестве модного головного убора способствовала французская писательница Жермена де Сталь (1766 — 1817). Ей пришлось бежать из Франции от правительственных преследований, она посетила многие страны, в том числе и Россию. Пребывание знаменитой француженки в нашей стране нашло свое отражение у Пушкина в «Рославлеве» (1831). Костюм де Сталь всюду находил подражательниц. Известно, что писательница предпочитала всем головным уборам тюрбан. Вот что пишет об этом Смирнова-Россет: „...Гейне ее возненавидел и назвал «La Sultanne de la pensée" (султанша мысли), та всегда носила красный тюрбан»^[61].

По портретам первой половины XIX века может создаться впечатление, что тюрбан носили во всех случаях жизни. Однако это не так, потому что его надевали только для больших выездов: на балы, званые вечера, в театр. Вот что советовали светским дамам журналы: «Тюрбаны и токи, приготовляемые в модных лавках, надевают только в театр и в обыкновенные выезды. Но головной убор (тюрбаны, цветы, перья и проч.), когда едут на бал или в концерт, должны быть расположены артистом, убирателем головы при самом туалете»^[62].

Форма тюрбанов менялась постоянно, чуть ли не каждый сезон. В 30-х годах, как сообщали газеты, тюрбаны имели следующую форму: «Носят также береты и тюрбаны. Последние изменились по своей форме: прежде главная ширина их была по обеим сторонам головы, а ныне с боков тюрбаны узки, но зато весьма широки в передней и задней частях»^[63].

Манера носить тюрбан диктовалась возрастом дамы. Вот что писали о тюрбане под названием «моабит»: «Тюрбаны Moabyt более приличны для молодых дам, коих лета позволяют носить волосы приглаженными на лбу: оригинальность сей уборки необходимо предполагает сии условия. Тюрбаны сии почти всегда белые, с золотом и серебром»^[64].

Увлечение тюрбанами в начале XX века связано с успехами русского балета в Париже. Костюмы, выполненные по эскизам Л.Бакста, породили увлечение Востоком. Вошли в моду ткани с восточным рисунком, темная пудра, бытовой грим «под Восток» и, конечно, тюрбаны.

«Франциск» — шляпа, напоминающая по форме головные уборы времен французского короля из династии Валуа Франциска I (1494 — 1547). Они вошли в моду в 20-е годы ХIХ века: «Для прогулок в карете и на вечере надевают шляпки Франциск I, у которого поля широкие, спереди согнутые и длинное перо»^[65]. Увлечение деталями исторического костюма проявилось в ХIХ веке довольно рано, задолго до возникновения каких-либо теорий историзма, оказавших влияние на развитие культуры несколько десятилетий спустя.

«Шарлотта» — шляпа с розеткой, названная по имени Шарлотты Корде (1768 — 1793), убившей Марата, и, естественно, такую шляпку носили сторонницы монархии и их последовательницы. Вторично она стала популярна в некоторых слоях общества после падения Парижской коммуны — после 1871 года.

Отделка шляп включала в себя мантоньерки — так назывались ленты, удерживавшие шляпу, и баволетку — оборку над затылком, которую пришивали изнутри. В середине ХIХ века баволетки были очень большого размера: «Баволетки делаются так же, как и прежде — огромных размеров и падают на шею в виде фишю»^[66].

Жилет

Прообразом жилета в европейском костюме можно считать камзол, распространившийся в России с самого начала XVIII века вместе с другими типами европейской одежды.

Камзол представлял собой довольно длинную (чаще всего вровень с кафтаном) одежду без рукавов. Его надевали под кафтан таким образом, чтобы был хорошо виден нарядно расшитый перед. Иногда камзолы шили с рукавами, но и в таких случаях их носили под кафтаном. Исключение составляли женские камзольчики, вошедшие в моду в 60 — 80-е годы XVIII столетия, — их делали только с рукавами и носили без кафтана (по указу Екатерины II цвет сукна такого камзола соответствовал цвету форменной одежды мужа принимаемой при дворе дамы).

К самому концу XVIII столетия функции камзола в мужском костюме стал выполнять жилет, поначалу только мужская, а позднее и женская одежда.

От камзола жилет отличался прежде всего длиной — выше или чуть ниже талии. Разумеется, изменилась и отделка жилета, менялась мода на ткани, пуговицы и формы застежки.

Поначалу судьба жилета в России была довольно драматична.

В правление императора Павла (1796 — 1801) ношение жилетов запрещалось наряду с другими элементами костюма как проявление французского революционного духа.

Ю.М.Лотман в своей работе, посвященной «Евгению Онегину», приводит строки из дневника Дарьи Ливен: «Жилеты запрещены. Император говорит, что именно жилеты совершили французскую революцию. Когда какой-нибудь жилет встречают на улице, хозяина препровождают в часть»^[67].

Другие современники событий тех лет не преминули отметить, что «первое употребление, которое сделали молодые люди из данной им воли, была перемена костюма: не прошло двух дней после известия о кончине Павла, круглые шляпы явились на улицах; дня через четыре стали показываться фраки, панталоны и жилеты, хотя запрещение с них не было снято; впрочем, и в Петербурге все перерядились в несколько дней. К концу апреля кое-где еще встречались старинные однобортные кафтаны и камзолы, и то на людях самых бедных»^[68].

К концу 10-х — началу 20-х годов ХIX века жилет уже прочно обосновался в гардеробе последователей модных журналов. Однако на балах отдавалось предпочтение одетым в военную форму, поэтому не так много светских людей носило жилет в больших собраниях. К началу 30-х годов жилеты были усвоены по всей России, и само название уже не вызывало ассоциаций с иностранной модой.

«Какой бы жилет надеть мне сегодня, — размышляет герой повести И.И.Панаева «Онагр», — пестрый полосатый или черный с лиловыми разводами? Вчера я надевал желтый с бронзовыми пуговицами». В повести события относятся к началу 30-х годов, так как упоминаются имена портных, работавших в Петербурге именно в это время.

На протяжении всего XIX века форма жилета и манера его ношения постоянно менялись. В первой половине века часто надевали два-три жилета вместе, что считалось особенно элегантным. «Делать нечего, буду снаряжать свой бальный костюм: пюсовый фрак и белый жилет с поджилетником из турецкой шали. Разоденусь хватом», — писал С.П.Жихарев^[69].

Журналы в модных обзорах зимой 1825 года рекомендовали для новогодних визитов «бархатный жилет цветом á la Valliere с золотыми цветочками, еще жилет из белого пике»^[70].

Вырез жилета то поднимался высоко, то резко опускался вниз. «Модные жилеты на груди так узки, что могут только наполовину застегиваться. Их нарочно так делают, чтобы была видна рубашка, сложенная складками, и особенно пять пуговок на ней, из коих одна оплетена волосами, другая золотая с эмалью, третья из сердолика, четвертая черепаховая, пятая перламутровая»^[71].

Жилеты шили из шерсти и шелка, кашемира с растительным орнаментом и из тканей в полоску. Они бывали двубортными и однобортными с неимоверным числом карманчиков. Их шили на дорогой подкладке из тончайшего шелка и из дорогих кашмирских или турецких шалей.

Жилеты могли быть с воротничками и без воротников. Мода на жилетные узоры менялась невероятно часто. Вот, например, в 1826 году появился орнамент: «Иерусалимская мостовая — теперь самый модный узор для жилета: представьте себе ромбоиды разной величины и ржавого цвета по белому пике»^[72].

Ромбовидным был и орнамент «вулкановы сети», названный по имени модного балета 20-х годов, отличавшийся лишь тем от «иерусалимской мостовой», что ромбы были сильно вытянутыми по вертикали или горизонтали и к тому же одинакового размера по всей поверхности ткани.

После того как жилеты стали обязательной деталью мужского костюма, они, разумеется, уже не свидетельствовали о следовании революционным идеям. Эти функции перешли к другим типам одежды — гарибальдийке, широкополой шляпе, рубашке-косоворотке и т.д.

В середине XIX века жилет проникает в женский гардероб: «В настоящее время жилеты необходимы в женском туалете как и в мужском... Жилеты делают или одинакие с платьем или черные, белые, красные казимировые с золотыми пуговками; к зеленым платьям подойдет цвет pensée»^[73].

Особым знаком в России во второй половине XIX века стал белый пикейный жилет, то есть сшитый из ткани пике.

Пике — плотная, в ХIX веке шелковая и хлопчатобумажная ткань, лицевая поверхность которой выработана в виде выпуклых рубчиков. Их форма и размер зависели от того, сколько уточных нитей плотно закрыто нитями основы и где именно выходит уточная нить на лицевую сторону ткани.

Гораздо чаще в литературных произведениях используется галлицизм — жилет-пике. Именно так сказано у А.Ф.Вельтмана: «В честь лета, однако же, жилет пике, зимой шелковый и право держать в руках шляпу на вате» («Сердце и думка»).

Признаком особого щегольства пикейный жилет стал уже к концу 10-х — началу 20-х годов XIX века.

«Извольте, я уйду... Только вы отдайте мне сначала три рубля, что вы у меня на пикейную жилетку заняли», — читаем у А.П.Чехова в «Браке по расчету».

В чеховском рассказе упоминание о пикейной жилетке, купленной в долг, приобретает особый, иронический оттенок, подчеркивает претенциозность жениха, его корыстолюбие.

В XX веке пикейные жилеты полностью вышли из моды и в настоящее время существуют только как часть концертного костюма. В быту же выражение «пикейный жилет» стало нарицательным для обозначения всего отжившего, устаревшего: «Это были странные и смешные в наше время люди. Почти все они были в белых пикейных жилетах и соломенных шляпах канотье»; «Старейший из пикейных жилетов погрузился в трясину высокой политики» (И.Ильф, Е.Петров. «Золотой теленок»).

Мушка

Этот фигурный кусочек пластыря из тафты или бархата, который дамы, а иногда и кавалеры, наклеивали на лицо, сразу напоминает нам о XVIII веке.

В Европе мушки были известны еще в XVII столетии. В России узнали о мушках и усвоили их язык только после петровских преобразований. М.И.Пыляев рассказывает, что мушки изобрела графиня Ньюкастль, отличавшаяся нечистой кожей, для того чтобы закрыть от посторонних взоров прыщи на лице^[74].

Эдуард Фукс, ссылаясь на «Frauenzimmer lexicon», говорит о «венерином цветочке» — «так называется вскочивший на лице женщины прыщик, который она закрывает мушкой»^[75].

Второе название мушки — «пластырь красоты», и ее быстрое распространение было связано с тем, что ослепительно белая кожа особенно выгодно оттенялась черной мушкой. «Стоило только наклеить мушку на таком месте, на которое в особенности хотели обратить внимание, и можно было быть уверенным, что взоры всех то и дело будут обращаться на это именно место. Так и поступали»^[76].

Мушки стали своеобразным интимным языком, языком кокетства. Они принимали причудливые формы карет, животных, цветов и т.д. Для хранения мушек потребовались специальные футляры в виде крохотных коробочек — появились драгоценные и изящные футлярчики, как появились и мастера, искусно вырезавшие из тафты или бархата целые сценки из галантной или охотничьей жизни, умещавшиеся на кончике пальчика кокетки.

Мушки XVII века были довольно большого размера — наклеенный на правую щеку внушительный полумесяц называли «мушкою от зубной боли». В следующем столетии все уменьшилось, смягчилось. «Кто хотел прослыть плутовкой, помещал мушку около рта, кто хотел подчеркнуть свою склонность к галантным похождениям, помещал ее на щеке, влюбленная — около глаза, шаловливая — на подбородке, дерзкая — на носу, кокетка — на губе, высокомерная — на лбу.- Таким образом, ярко подчеркивались все те черты характера, постоянные или преходящие, которые хотели выставить на показ»^[77].

Каждая мушка имела свое название. Одновременно женщина могла украсить себя мушками разных размеров — большой и маленькой звездочкой или двумя сердечками. У Пыляева читаем: «Большая у правого глаза называлась — тиран, крошечная на подбородке — люблю да не вижу, на щеке — согласие, под носом — разлука»^[78].

В другой своей работе этот же автор пишет: «Налепляли тафтяные мушки, начиная от величины гривенника до маленькой блестки. Эти мушки размножались по лицу до бесчисленности; вырезывать их и размещать по лицу было хитрым искусством. Они имели разные имена, смотря по своей фигуре и той части лица, на которую налеплялись; мушка, вырезанная звездочкою, на середине лба называлась величественною, на виске, у самого глаза — страстною, на носу — наглою, на верхней губе — кокетливою»^[79].

Как видим, значение языка мушек в России и Франции не очень отличалось одно от другого. А если такие различия и можно найти, то связаны они с особенностями русской лексики второй половины XVIII века, к которой обращается Пыляев, и лексикой начала XX века, к которой обращается переводчик Фукса (высокомерная — величественная; дерзкая — наглая; шаловливая — «люблю да не вижу» и т.д.).

Отказ от пудреных париков, набеленных лиц и искусственного румянца, что делало старых и молодых людьми без возраста, привел к исчезновению мушек. Лишь доживавшие свой век дамы сохраняли старые привычки и появлялись на балах начала XIX века в мушках. Пушкинская «пиковая дама», возможно, «отлепливала мушки с лица» не только в молодости. Русская портретная живопись XVIII века тем не менее не дает возможности увидеть даму в мушках. Это не случайно, так как язык мушек не предназначался для нескромных взоров. Портрет увековечивал изображенного, а мушки служили лишь скрытым посланием избраннику.

А вот в изобразительном искусстве рубежа XIX — XX веков мушки появлялись достаточно часто. Увлеченные искусством XVIII столетия художники, объединявшиеся вокруг журнала «Мир искусства», способствовали проникновению в бытовую культуру своего времени некоторых элементов «галантного века». Прежде всего, речь идет о бытовом гриме, к которому вновь начали прибегать не только женщины, но и мужчины. В первую очередь это относилось к среде художников, поэтов, музыкантов, актеров, готовых и своим внешним обликом потрясать структуру общепринятых норм. Они появлялись в румянах, театрализованных костюмах, с мушками и немыслимыми по величине бутоньерками в петлицах не только в своем кругу — на артистических вечерах, в «Бродячей собаке» или «Летучей мыши», но и на улице, в театре, на выставках, публичных собраниях и благотворительных вечерах.

Поэт М.А. Кузмин рассказывает о том времени, когда он носил мушки: «Мушки черные я имел вырезанные Сомовым, потом сам вырезал по трафаретам его и Сапунова. Золотые были не мушки, а просто раскраска на щеке по этим трафаретам. Формы: сердце, бабочка, полумесяц, звезда, солнце, фаллос. На боку большой сомовский чертик»^[80].

Склонность к переодеванию, эпатажу была характерна для эпохи. Костюм как выражение внутреннего мира внешними средствами был для русской литературы обычным явлением. В первой половине XIX века переодевались согласно воззрениям писатели-славянофилы; 900-е годы Б.К.Зайцев в своих мемуарах справедливо назвал «блузным периодом русской литературы»^[81].

Переодевались Л. Андреев, С. Городецкий, Н. Клюев. Уже упоминавшийся Г.Иванов рассказывает о своих впечатлениях: «Клюев спешно обдергивает у зеркала в распорядительской поддевку и поправляет пятна румян на щеках. Глаза его густо, как у балерины, подведены». Ирония мемуариста вызвана тем, что Клюев известен был ему в домашней обстановке, без публики, как человек «при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике»^[82].

Кроме мушки — искусственной родинки из ткани, в ХIX веке существовал орнамент: мушка — крохотные горошины контрастного цвета по гладкому фону или непрозрачные точки на прозрачной кисее или газе.

Мушкой называли и карточную игру, в которой было два, четыре, пять или шесть игроков. Выигрывал тот, кому удавалось собрать мушку — карты одной масти (первоначально раздавалось по пять листов). Для этой цели брали прикуп, стараясь избавиться от лишних (другой масти) карт.

Обувь

Обувь в такой же степени зависела от диктата моды, как и другие детали костюма. Основные правила, однако, были связаны не столько с формой, высотой каблука или отделкой носка туфель, сколько с цветом и материалом, из которого сделали обувь.

Мужчины, например, до конца столетия могли ходить только в черной обуви — цветные сапоги или ботинки были невозможны для хорошо одетого человека. В первой половине века мужчины, ориентированные на европейский костюм, надевали исключительно сапоги. До конца 50-х годов не были известны ботинки на шнуровке. В самом начале столетия, когда носили панталоны, заправленные в сапоги, последние довольно разнообразно украшались (хотя цвет их оставался черным). Например, сапоги имели отвороты из яркой желтой кожи или кисточки, наподобие гусарских. В 20-х годах окончательно распространилась манера носить панталоны поверх сапог, и мода оказывала влияние на форму «головки» сапога — она заострялась или, напротив, резко обрубалась и т.д. В качестве нарядной обуви мужчинам служили бальные туфли.

В конце 50-х — начале 60-х годов сапоги были вытеснены ботинками. Вот что об этом пишет современник: «Мелочный домашний обиход сам собою менялся... мужчины забыли о сапогах и перешли к ботинкам»^[83].

Разумеется, все изменения моды не распространялись на одежду форменную, костюм военных. Женская обувь была более разнообразна, не только по крою, но и по цвету. Однако и женщины могли носить разноцветную обувь лишь в первой половине дня. Смирнова-Россет рассказывает: «Утром рано я к ней приезжала заказывать белье, Пецольду несколько дюжин черных, белых, красных, голубых башмаков, тогда мода была, чтобы обувь была того же цвета, как платье»^[84]. Модные журналы того времени рекомендовали: «Поутру ботинки соответствуют цвету подкладки, на которую положено платье; вечером же они должны быть белые»^[85]. В первой половине столетия вся нарядная женская обувь шилась из ткани, поэтому-то моднице и требовалось не менее дюжины атласных башмаков, упоминаемых Смирновой-Россет. В наше время определение «штиблеты» воспринимается с некоторым ироническим оттенком, но в прошлом веке штиблетами называли обувь из сукна или полотна, плотно облегавшую ступню и застегивавшуюся на пуговицы. Разделы моды в периодической печати советовали «в дурную погоду носить черные казимировые штиблеты с пуговками из слоновой кости»^[86].

Штиблеты были и мужскими, но эта обувь являлась своего рода социальным знаком — в первой половине века штиблеты носили крепостные, исполнявшие обязанности лакеев в барском доме (обычно их надевали с костюмом, восходящим к XVIII веку, с короткими, до колен, штанами и белыми бумажными чулками; к такой одежде полагались штиблеты). Конечно, штиблеты прислуги шили не из казимира, а из тканей домашней выделки. Вот, например, как об этом сказано у Герцена: «...приказывает людям из домашнего сукна шить штиблеты с оловянными пуговицами» («Станция Ездрово»).

Во второй половине столетия штиблеты оставались принадлежностью костюма прислуги из богатых домов. У Л.Н.Толстого встречаем: «Княгиня Тверская не выходила из экипажа, а только ее в штиблетах, пелерине и черной шляпе лакей соскочил у подъезда» («Анна Каренина»).

Наиболее распространенной тканью, из которой делали мужскую и женскую обувь, была прюнель — плотная и тонкая ткань саржевого переплетения. Стоимость прюнели определялась качеством сырья. Ее изготавливали из шелка, шерсти и хлопка. Начиная с конца 1805 года длина женского платья постепенно уменьшалась и не позволяла скрыть ступню, поэтому возникла потребность в изящной обуви, подходящей к платью. Затем появились и особо прочные и гибкие ткани, годные для обуви. Бархат и шелк, использовавшиеся прежде, не были достаточно носкими. Поэтому стала применяться прюнель разных сортов.

Прюнель для женской обуви могла быть практически любого цвета, чаще всего гладкокрашеная. Упоминание о прюнели в художественных произведениях относится еще к первой половине ХIХ века. «Красавица подобрала свое платье и бурнус, обнаружив... обутую в прюнелевый башмачок маленькую ножку» (А.Н.Майков. «Петербургская весна»).

Прюнелевую обувь носили самые элегантные женщины того времени. Среди них и знаменитая Рашель, оказавшая влияние на моду середины ХIX века. И.И.Панаев упоминает об ее «атласных башмаках или прюнелевых ботинках»^[87] в роли знаменитой актрисы Адриенны Лекуврёр в мелодраме Скриба.

«Даровитый артист был в прюнелевых полусапожках, имел на левой руке перчатку, курил сигару и даже издавал запах гелиотропа, но тем не менее все-таки сильно смахивал на путешественника, заброшенного в страну, где нет ни бань, ни прачек, ни портных» (А.П.Чехов. «Актерская гибель»).

Прюнелевые полусапожки чеховского героя были, конечно же, черного цвета. Это связано и с тем, что до конца ХIХ века мужчины не носили цветную обувь, и с тем, что первоначально прюнель ткали только черной. Разноцветную прюнель носили лишь женщины.

Оттенки цвета женской обуви часто были довольно экстравагантны. Вот, например, описание ботинок, рекомендованных модницам в первой половине века: «Ботинки из сатен-тюрка, цвету майского жука, очень нарядны»^[88]. Цвет «майского жука» вошел в моду за три года до публикации в «Молве». Его характеризовали как «темный цвет с золотым отливом»^[89].

Традиционным женским рукоделием принято считать вышивание на пяльцах, и этим часто пользуются при создании мизансцен, но возможно использовать и иное рукоделие для этой цели. Например: «Новые туфли делают из сатен-тюрка набивного или рисованного. На эту материю очень хорошо переводятся узоры с золотом и без оного. Дамы сами могут заниматься этой работою»^[90].

Поиск по сайту: