Перчатки

В бытовом этикете XIX столетия умению пользоваться перчатками (верно выбрать цвет, подходящий материал соответственно ситуации) придавалось большое значение. Это позволяло определить положение человека в обществе и степень его знакомства с установлениями этикета, оценить воспитание и принадлежность к тому или иному сословному кругу.

Восстановить правила применения перчаток в той или иной ситуации во второй половине ХIХ века довольно просто, это потребовало бы только терпения для сопоставления и обобщения всех рекомендаций, которые содержались в многочисленных сборниках «Хороший тон...» и неоднократно переиздавались до Первой мировой войны.

В первой половине прошлого века тоже выходили книги, предназначенные для овладения искусством жизни в большом свете. Но, в отличие от изданий второй половины столетия, они почти не содержали конкретных сведений и правил о том, когда, что и почему требовалось светскому человеку, чтобы прослыть хорошо воспитанным. Эти издания носили этико-морализующий характер. Предполагалось, что читателями подобных изданий являются люди, по праву своего рождения имеющие основания быть принятыми в свете, то есть речь шла только о дворянском сословии, а значит, необходимые сведения о правилах поведения за столом, требования к различным деталям одежды и т.д. должны быть ими усвоены в детские и юношеские годы (в кругу семьи, в привилегированном учебном заведении или от гувернеров).

Примером такого рода изданий может служить широко известная книга барона Адольфа Книгге «Об обращении с людьми», русский перевод которой начал публиковаться еще в 1819 году.

Барон Книгге писал: «Итак, искусство сообразоваться со нравами, тоном и расположением других людей должно быть важно для всякого, желающего жить в большом свете»^[91].

Что же рекомендовалось стремящимся овладеть искусством светской жизни? Конечно же, следовать христианской морали в отношениях между людьми: не злословить, не перечить старшим по возрасту и по чину, сохранять доброжелательность по отношению к людям, «гонимым роком», но все же соблюдать дистанцию по отношению к людям низших сословий. В третьей части своего труда Книгге советует быть осторожным при общении с актерами и художниками, книготорговцами и галантерейщиками, с инородцами и слугами, с тем чтобы светский человек не стал жертвой алчности и развратности иных сословий.

Восстановить, попытаться реконструировать правила ношения перчаток тем не менее можно, обратившись к модным рекомендациям. Помещавшиеся в газетах и журналах советы о том, какие перчатки полагается надевать утром, а какие вечером, дня визита и на бал и т.д., позволяют получить представление и о существовавших тогда установлениях не только моды, но и этикета.

Перчатки стали украшением и определенным социальным знаком уже в средние века сначала в мужском костюме, а с эпохи английского короля Генриха III (1207 — 1272) и в женском. Но тогда женщины носили только шелковые, вязанные вручную перчатки. В царствование французского короля Людовика XIV (1638 — 1715) в моду входят кожаные перчатки, которые отделывали кружевами, вышивкой и драгоценными камнями. Вельможи того времени заставляли слуг носить за собой надушенные перчатки, как некогда оруженосцы носили за средневековым рыцарем его железные перчатки.

Перчатки светского человека ХIX века были из кожи — лайковые, замшевые. Исключение составляли митенки или митéни — так называли перчатки без пальцев, которые могли быть из кружев или вязанные из шерсти. Их носили женщины дома или летом. Шерстяные вязаные митенки любили пожилые люди, в том числе и мужчины.

Цвет перчаток зависел от костюма и ситуации. Так, к трауру полагались только черные перчатки. Для визитов — в тон костюму. Белые перчатки носили лишь в особенных случаях (речь идет главным образом о лайковых перчатках) — таких, как свадьба, причастие, бал, большой вечер или посещение театра (белые перчатки в театре были обязательны для женщин, занимавших ложу). При других обстоятельствах цвет перчаток зависел от костюма у женщин и от ситуации (клуб, визит, охота, прогулка и т.д.) у мужчин. Охотничьи перчатки чаще всего выделывались из желтой кожи. В начале дня надевали более светлые перчатки, а темные — вечером и т.д. В первой половине столетия цвета и мужских и женских перчаток были весьма разнообразны. Часты были оповещения о том, что с утра для дам и мужчин необходимы перчатки цвета «мальтийского померанца». Правда, газета «Молва», поместившая это сообщение, не уточнила цвет, который скрывался за столь изысканным названием.

Надевать перчатки можно было только дома, так как делать это на улице, так же как и завязывать ленты шляпы, считалось верхом неприличия. По сути дела, без перчаток ни женщины, ни мужчины не выходили из дому в течение всего дня.

Любопытно, что в очень многих случаях в перчатках оставались и в помещении.

«На обедах по приглашению перчатки снимают, только садясь за стол, раньше чем развернут салфетку, и прячут их в карман или же при неудобных карманах оставляют на коленях, под салфеткой; положить же их подле своего прибора на стол положительно неприлично. Одевать перчатки снова следует после обеда; одеть их раньше значило бы напомнить хозяйке дома о том, что пора вставать из-за стола»^[92].

Если на званом вечере одного из гостей просили сыграть на фортепиано, то перчатки следовало снять не раньше «как сидя у инструмента и одеть их снова по окончании игры»^[93]. Во время пения перчатки не снимали.

В этом же издании обращалось внимание на то, что «танцевать без перчаток или только в одной в высшей степени неприлично. Как мужчины, так и дамы должны всегда танцевать в перчатках».

Особые правила существовали при посещении церкви. Входя в православный храм, необходимо было осенить себя крестным знамением. При этом непременно снимали перчатку с правой руки. Это правило распространялось на мужчин и женщин без исключения. Во время обряда венчания правая рука брачующихся оставалась без перчатки.

В католическом храме снимать перчатку с правой руки было необязательно, так как крестным знамением католики осеняли себя только после того, как опустят кончики пальцев в сосуд с освященной водой. Кроме того, можно было подать святой воды своему спутнику, обычно младшие подавали старшим. Это означало, что другому человеку не надо опускать руку в сосуд с водой — достаточно прикоснуться к руке подавшего воду. Женщины мужчине воду не подавали; возможно, что это правило не распространялось на дочь и отца, брата и сестру.

Для посещения иноверческих храмов не было особых правил относительно костюма, например перчаток. Вероятно, оттого, что в мусульманской мечети или иудейской синагоге верующие одевались в традиционные костюмы, а не европейское платье. Следовало лишь с уважением относиться к чужим религиозным обрядам^[94]. Существовал ряд профессий, таких, как лакей или официант, костюм которых предполагал перчатки. В этом случае они могли быть только нитяные, а кожа, замша и тем более лайка абсолютно исключались.

В сущности, все виды замшевых, кожаных, лайковых или шведских перчаток делались из кожи, но возраст шкур, порода животных или способ обработки были различны.

Лучшие сорта лайки производили из кожи козлят, а худшие — из ягнят. Самым низким сортом считалась лайка, выделанная из овечьей шкуры. Лайка отличалась необыкновенной прочностью и способностью растягиваться, поэтому старинные театральные перчатки из музейных собраний выглядят такими маленькими. Лицевая поверхность лайки сохраняла блеск. Самые дорогие перчатки сшивались вручную при помощи широких плоскогубцев, хотя уже в середине XIX века применяли специальную машину. Лайка могла быть цветной, причем красители применялись только натуральные. Лучшей лайкой в России считалась кожа с фабрик купцов Бахрушиных в Москве^[95].

Для приготовления замши верхний слой кожи после удаления шерсти снимался специальными ножами. Натуральная замша получалась светло-желтой и либо отбеливалась, как и другие кожи, либо окрашивалась.

Шведские перчатки (иногда их называли датскими) представляли собой по внешнему виду нечто среднее между выделанной кожей и замшей — они не имели блеска обычной кожи и ворсистости натуральной замши. Дело в том, что для изготовления шведских перчаток использовали в качестве лицевой поверхности не ту сторону выделанных кож, на которой росла шерсть, а так называемую «мясистую» поверхность. Шведская кожа не имела блеска, была матовой.

Перья

Украшения из перьев для шляп и женских причесок были весьма разнообразны. Наибольшую известность получил плюмаж из перьев страуса, марабу. Он служил как знак отличия на форменных головных уборах в соответствии с рангом чиновника или военного. Например, герой гоголевской повести «Нос» сумел получить шляпу с плюмажем, то есть стать статским советником: «Через две минуты нос действительно вышел. Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника».

Подтверждение точности наблюдения писателя можно найти и в мемуарной литературе. Рассказывая об отце П.А.Нащокина, Д.Н.Свербеев замечает: «...изображен на иконе апостола Петра в московском дворянском мундире с красным воротником и обшлагами, на полу видна шляпа с плюмажем; старик умер статским советником»^[96].

Перьями украшались не только форменные головные уборы, но и дамские шляпы. «Русский плюмаж из закрученных страусовых перьев все еще в моде», — писали в журнале «Московский телеграф»^[97]. Речь шла об «уборках» для женских причесок и шляп.

Как же выглядели прически с перьями?

В 1831 году появилась прическа «минерва». Вот что по этому поводу сообщала русская печать: «Одна из головных причесок особенно употребляемая дамами называется á lа Minerve. Три длинных прямо спадающих пера укрепляются на затылке, выказываются над диадемою из драгоценных камней и спереди волос, расположенных на голове в виде шлема»^[98].

Плюмаж для прически или шляпки не был единственным украшением. Из перьев журавля, павлина или фазана делались «ива» или «эспри». Так как эти украшения были небольшого, по сравнению с плюмажем, размера, то их обычно укрепляли сбоку, слева или справа, а иногда прикрепляли две «ивы» или два «эспри».

Не все украшения из перьев страуса или марабу назывались плюмажем. Одно или два страусиных пера, закрепленные так, чтобы они спускались с головы к плечу, получили название «плерез», что в буквальном переводе с французского означает «плачущие». От этого же французского слова происходит и название траурных белых нашивок на черном платье, известных в России с XVIII века. При описании модных причесок и шляп прошлого зачастую можно встретить названия «ива», «плерез» или «эспри», относящиеся к ювелирным украшениям. Камни соединялись таким образом, что напоминали по форме перья.

Перья часто окрашивали в любые цвета: красный, желтый, голубой и т.д. Черные перья полагались только для траура, а в полутрауре черное перо могло иметь белый кончик.

Во второй половине XIX века крупные яркие перья для украшения шляп почти не употреблялись. Мода позволяла лишь драгоценные страусовые веера. А вот на рубеже XIX и XX столетий огромные перья вновь входят в моду, хотя к прическам их уже не прикалывали.

Описание шляпы начала XX века, украшенной большими перьями, можно встретить у Набокова: «Заметив на Фридрихштрассе какую-то потаскуху, пожирающую глазами шляпу с пунцовым плерезом в окне модного магазина, он эту шляпу тут же ей купил — и долго не мог отделаться от потрясенной немки».

Мужские модные шляпы с небольшим перышком появились уже в первой половине XIX столетия.

Поиск по сайту: