Культурные смыслы любви

Любовь если не самая высшая, то одна из высших ценностей жизни. Ее величие и мощь отражены в Новом Завете. Апостол Павел в послании к коринфянам провозгласил:

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится… (1Кор.).

Иоанн Богослов утверждал:

«Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть Любовь» (1Ин).

По мнению древнегреческого философа Платона, если бы люди сознавали истинную мощь любви, они воздвигали бы ей величайшие храмы и алтари.

В поэзии и песнях всего мира воспевания любви занимают исключительное место. Прославляется не только любовь человека к человеку, но и любовь к природе, родным местам.

Но чувство, именуемое любовью, зачастую ведет людей к гибели. Любовь (или якобы любовь) бывает мучительной. Из–за нее люди могут не только умирать, но и убивать, совершать злодейства, предавать, оставлять слабых без помощи, бросать детей, мучить любимых, становиться эгоистами. Любовь не всегда связана с добром. Ф. Ницше писал:

Люби и не стыдись безумных наслаждений,

Открыто говори, что молишься на зло,

И чудный аромат свирепых преступлений

Вдыхай в себя, пока блаженство не ушло.^[129]

Любовь – многозначное слово, наполнившееся в истории человечества разными смыслами, в том числе и культурными.

В жизни любовь – это сильное стремление человека к кому–то, к чему–то как ценности, с тем чтобы:

♥ получать удовольствие, наслаждение, радость, заботу;

♥ доставлять удовольствие, наслаждение, радость, оберегать, заботиться, спасать;

♥ получать и доставлять удовольствие, наслаждение, радость и т. д.

Любовь – именно сильное стремление, которое не сводится к простому желанию, влечению. Ортега–и–Гассет^[130] отмечал, что желание – это стремление обладать, насытиться. Если его удовлетворить, то оно пропадет, а в любви есть что–то от неудовлетворенности. Любовь – притяжение к любимому, к тому, что любишь. Причем в ненависти (противоположной любви) объект или субъект, на которого направлено чувство, умаляется, уничтожается. А в любви утверждается его существование как ценности.

К. С. Льюис, исследуя любовь, думая о том, какова же настоящая любовь, сначала разграничил любовь–нужду (например, ребенка в матери) и любовь–дар (материнская или отцовская любовь, более близкая к божественности).^[131] И убедился, что и то и другое – любовь, что любовь в жизни может быть богоподобной в разной степени.

Еще задолго до исследований Льюиса древние греки выработали терминологию для обозначения разных видов любви. В интерпретации отечественного философа А. И. Чанышева^[132] это, во–первых, Эрот, или эрос, – главным образом половая любовь, любовь–страсть. Во–вторых, филиа, не только любовь, но и дружба. Филиа – более–менее спокойная любовь, более разумная, чем эрос. Античные философы выделяли также сторге – любовь–привязанность, нежность, прежде всего семейная, родителей к детям, детей к родителям. И наконец, агапэ – жертвенная любовь к ближнему, свойственная людям религиозным.

К. С. Льюис также выявил разные виды любви:

♥ любовь к тому, что вне человека, – к тому, что дает удовольствие, к природе, своей стране;

♥ привязанность, дружбу (которую он считал видом любви);

♥ влюбленность (половую любовь), которая уничтожает разницу между «брать» и «давать»;

♥ любовь милосердную, благодатную – высший вид любви.

Правда, по его мнению, милосердие всегда должно входить в естественную любовь. Ведь в тех, кого мы любим, есть отблеск божественного, и именно в любви к ним, прежде всего, проявляется вера в Бога.

Французский писатель Стендаль классифицировал любовь как влечение, тщеславие и страсть. Однако Ортега–и–Гассет заметил, что он имел в виду не любовь, а влюбленность. Согласно Ортеге, любовь – это самодостаточная эмоциональная деятельность, направленная на любой объект, когда в основе деятельности лежит потребность преодолевать границы своего «Я» в стремлении к тому, что человек любит.

Так или иначе, и Льюис, и Ортега, и многие другие исследователи выделяли как одну из самых существенных особенностей действительной любви преодоление эгоизма.

Например, В. Соловьев исходил из того, что «смысл человеческой любви вообще есть оправдание и спасение индивидуальности чрез жертву эгоизма».^[133] Причем всякая любовь – это преодоление эгоизма, т. е. способность жить «не только в себе, но и в другом». Но «не всякая осуществляется в одинаковой степени». С его точки зрения, половая любовь с ее хоть и кратковременным высшим пафосом в наибольшей мере представлялась ему искрой идеальной, божественной любви.

Для того чтобы рассматривать смысл или смыслы любви как ценности культуры, важны оба момента, отмеченные выше. И то, что подлинная любовь (высшие виды и проявления любви) связывается с действенным и чувственным признанием ценности другого человека (явления) вплоть до утверждения этой ценности выше себя как ценности. И то, что любовь может реализоваться по–разному, в разной степени. Это приводит нас к проблеме культурных смыслов любви на разных уровнях культурности.

Любовь, рассматриваемая в плане культуры, это не просто стремление к кому–то или чему–то как к ценности. Это стремление особо «обработанное», оформленное, одухотворенное, облагороженное и особо содержательное.

Очевидно, на низшем уровне культурности любовь прежде всего обнаруживает себя в связи с витальными, жизненно важными потребностями. Такое проявление чувств «аристократы духа» чаще всего любовью не считают. Ведь в данном случае любят потому, что от предмета этой любви получают удовольствие, наслаждение, ощутимую пользу. Таким предметом может быть что–то из еды, вещей или развлечений, сексуальное наслаждение, близкие люди и дети, природа и т. д., когда они приятны, удобны или полезны. Конечно, в высоком смысле слова это не любовь. И ее культурное значение реализуется по минимуму. Но все–таки чувственные удовольствия, к которым стремится любящий и которые он получает от того, что любимо, в какой–то мере одухотворены, облагорожены, оформлены. Например, к людям, если их любят, чувствуют тепло, проявляют какую–то заботу, участие, жалеют.

Хотя такие формы проявления чувств, тепла, участия и жалости бедны и грубоваты. Для их выражения не хватает слов. Этих форм, вообще говоря, стесняются. И. С. Кон отмечает, что в дореволюционной России некоторым слоям населения был присущ

…откровенный крестьянский натурализм, не знающий закрытости и интимности… Разобщенность телесности и духовности проявляется и в языке, и в телесном каноне, и в представлениях о любви. Изощренная матерщина и иное сквернословие соседствуют с отсутствием высокой эротической лексики.^[134]

Да и сейчас у малокультурной части населения формы любовного ухаживания простоваты и примитивны.

Для этого уровня проявлений любви характерно и превалирование ценности результата над ценностью процесса. Например, любят рыбалку только тогда, когда хорошо клюет и много ловится. Еще заметно очевидное собственничество. То, что я люблю, – мое, принадлежит мне и радует меня. И более ценно, когда меня любят, а не я люблю. Хотя обычно даже на низшем уровне культуры это выражено не слишком ярко. Любовь этого уровня несколько тускловата.

Как раз на втором уровне, уровне самопроявления, любовь чаще всего ярка, а порой доходит до глубокой и возвышенной страсти. В этом случае процесс довлеет над результатом. В любви осуществляется самореализация личности. Более важно любить, чем быть любимым, добиваться ответной любви, выстрадать ее, если угодно – вызвать. Это касается и родительской любви, и страсти к каким–то процессам, типа той же рыбалки или охоты. На этом уровне очень существенны эстетические моменты, т. е. красота и природы, и другого человека, а в любимом искусстве – предметы восхищения, доставляющие возвышенное наслаждение. Человек стремится преимущественно к праздникам духа, к чувственным наслаждениям, но одухотворенным.

Формы выражения любви – богаты, формы ухаживаний – разнообразны. Любовь часто оформлена до тонкости, до изящества.

Что касается половой любви, то если на низшем уровне культурности так называемой «технике» секса особого значения не придается, то на втором она бывает отработана до мелочей. При этом человек учится и получать, и доставлять наслаждение. И если оно достигается как взаимное, это содействует укреплению любви вообще.

На этом уровне сила любви такова, что человек может жертвовать ради нее всем, в том числе и жизнью. Правда, к сожалению, не всегда только своей. В христианстве родилось нормативное требование, обращенное к человеку: возлюби ближнего своего. Но в реальности все не так просто. Элементы эгоизма, эгоцентризма, собственничества и на этом уровне тоже могут быть яркими и сильными. Чрезвычайно ценна собственная любовь, к предмету которой стремятся, и предмет этот стараются сохранить как свой. Если речь идет о любви человека к человеку, то каждый стремится любой ценой сохранить любовь к себе. Это приводит к трагедиям, к борьбе за любовь, когда на первый план выступают ревность и подозрительность. Тогда любовь становится опасной. Недаром Кармен в одноименной опере Бизе поет: «Так берегись любви моей!» Неумеренность любовных страстей противостоит культуре. Так, неумеренная слепая любовь даже к родине может доводить до псевдопатриотизма, дикого национализма, оправдания любых, самых безобразных, действий своего государства. Чрезмерная любовь к детям может уродовать жизнь не только родителей, но и самих детей.

Потому что только в действительной любви высшего уровня культурности преимущественной ценностью является не сама любовь, а всегда, во всех видах любви (к чему бы, к кому бы то ни было) – другой человек, другие люди.

Естественно, любовь на этом уровне в высшей степени одухотворена. Но это не платоническая любовь, которая не несет в себе примеси какой–либо чувственности и вряд ли может считаться любовью. Самая возвышенная любовь чувственна хотя бы в эстетическом плане, даже если речь идет о внутренней красоте, улавливаемой только сердцем.

Когда мы говорим о половой любви, именно одухотворенное чувственное стремление направляется к тому, чтобы приносить радость и счастье другому, заботиться, быть ответственным за любимого, внимательным к нему и в этом находить наслаждение. Здесь нет никакой жертвенности. Просто именно так – по желанию или по невозможности реализовать любовь иначе – хочется относиться к другому, поступаясь всем, даже жизнью, ради него. Так, Джульетта сама уходит из жизни, потому что не хочет и не может жить без Ромео.

Но хотеть жить другим и в другом, утверждая его ценность, мало в плане культуры. Любить надо уметь. Уметь выявить чувство любви, чтобы другой мог ощутить его, принять его выражение. В истории человечества развились самые разные формы выражения любви. В Европе активное развитие этих форм происходило в эпоху Средневековья. Исследователь культуры европейского Средневековья Й. Хейзинга отмечал:

Для того чтобы стать культурой, эротика любой ценой должна была обрести стиль, форму… свое особое выражение.^[135]

Трубадуры на юге Франции, в Провансе, авторы рыцарских романов до мелочей разработали формы любовных отношений, ухаживаний и выражения чувства любви. Поэтические признания, цветы, кольца, шарфы, драгоценности, подарки возлюбленным «имели свое особое назначение с тайными девизами, эмблемами».^[136] Любовь обрела особый язык, символику и элементы игры. Но эта игра, по мнению Хейзинги, имела явный культурный смысл: «Дабы не прослыть варваром, следовало заключать свои чувства в определенные формальные рамки».^[137] Формы любовной игры способствовали окультуриванию любви. Но они могли реализовываться только как внешние, становясь ритуальными и стандартными, и в этом виде входили в жизнь. Следовательно, были ожидаемыми и требуемыми в любовных отношениях. Но такие игры не всегда были внешними и ожидаемыми.

Во–первых, культура любви стала проявляться именно в освоении этих форм. А во–вторых, что более важно, – в наполнении их индивидуально–личностным содержанием, живым душевным теплом, человеческой страстью, не разыгрываемой, а осуществляемой в отношении к любимому человеку. Формы эти не просто допускали, а предполагали их индивидуализацию.

В разное время и в разных регионах формы выражения любви различались. Но для больших социальных групп, этносов, обществ они имеют общий характер, понятны всем, социально одобряемы или осуждаемы. Разные общества стремились как использовать, так и ограничивать проявления любви, ставя ее в определенные рамки, направляя в нужное русло:

Всюду, где существует институт брака, проводилось. различие между брачной, добрачной и внебрачной половой жизнью.^[138]

И, конечно, такое различие проводилось между любовью до брака, в браке и вне его. Возникали нормы добрачного поведения любящих, любовных отношений в браке и нормы, чаще всего исключающие внебрачную любовь.

Но любовь плохо нормируется, она вырывается из любых рамок и преодолевает социальные нормы. Общество, в свою очередь, стремится обуздать любовь. Н. А. Бердяев считал, что общество вообще отвергает любовь, а «любящий в высшем смысле этого слова – враг общества».^[139] Скорее всего, в этом высказывании есть некоторое преувеличение. У обществ довольно сложные и разнообразные отношения к любви и с любовью, в том числе и с любовью как ценностью культуры.

Половая любовь так или иначе связана с сексуальным удовлетворением, сексуальной избирательностью, сексуальным соперничеством, которое может становиться опасным. Любовь связана с деторождением и воспитанием детей (или отсутствием такового), что чрезвычайно важно для общества. Любовь способна вторгаться в различные перипетии социальной и даже политической жизни, становиться пружиной социальных и политических действий, порой существенно влияющих на судьбы целых стран.

Исходя из этого общество (государство, которое представляет интересы общества или отдельных его слоев) хочет все знать о любви, контролировать ее, воспитывать (идеологически навязывать) такую любовь, какая видится позитивной, какая «выгодна» обществу (государству). Это касается любви к родине (государству, отождествляемому с родиной), вождям, в Советском Союзе – даже к партии. Это касается и половой любви, определенные формы существования и выражения которой поощряются, а другие осуждаются. Общество обычно интересуется интимной жизнью своих членов, но в то же время оно требует от них не слишком откровенно выражать свои чувства. Социум настаивает на скромности, соблюдении правил приличия. Иногда это лицемерие, а иногда «не простое ханжество, а формирование особой культурной ориентации, стремившейся перечеркнуть сексуальность, а чувственность поднять до уровня «обнаружения Бога».^[140]

Половая любовь тесно связана с такой социально санкционированной формой отношений между полами, как брак, и с малой социальной группой, называемой семьей. Брак, формы которого в разное время у разных народов были различны, не обязательно прямо связан с любовью и не всегда заключается на ее основе. Дело не только в том, что брак зачастую оказывается сделкой, при которой чувства или отсутствуют, или не принимаются во внимание. В литературе по культурологии неоднократно отмечалось, что, если, например, в Индии жених и невеста до брака могут быть незнакомы, брак заключается не на основе любви. Но индусы говорят: «Вы, европейцы, сначала любите, потом женитесь, а мы сначала женимся, потом любим».

Стремление к тому, чтобы любовь становилась основой семьи и следствием брака, свидетельствует о признании обществом ее ценности, и не только как чувства двоих друг к другу. В разные эпохи, в разных странах были разные семьи, но семья, в которой нет любви, чудовищна. Она уродует всех ее членов. Ведь обычно в семью входят и близкие родственники (дедушки, бабушки, родители, дети, внуки, братья, сестры), любовь между которыми не просто ее скрепляет, а обеспечивает успешность во всем. В. Соловьев видел важность осуществления в семейной жизни трех видов любви:

♥ родительской (которая больше дает, чем получает);

♥ детей к родителям (когда дети получают больше, чем дают);

♥ половой (которая возможна и вне семьи), ее философ считал уравновешенной в плане «получать» и «давать».

Именно последнюю Соловьев считал высшим видом любви, ведущей к созданию нового человека, в прямом и переносном смыслах, потому что

истинный человек в полноте своей идеальной личности, очевидно, не может быть только мужчиной или только женщиной, а должен быть высшим единством обоих.^[141]

Думается, дело еще и в том, какова эта любовь между двумя людьми. Так, слишком сильная страсть (необходимая и уместная в начале отношений) может уродовать жизнь и самих любящих, и их окружения, семьи. Кроме того, в семье все же недостаточно любви двоих, мужа и жены. Она должна дополняться любовью родительской, детей к родителям, всех близких друг к другу, и кроме этого – любовью, проявляемой в культурных формах и такой, которая содержательно культурна, т. е. любовь должна продуцировать духовное обогащение любящих. Значит, это не может быть любовь всепрощения, мелочной опеки, любовь к своим при ненависти к остальным. Семья, основанная на любви, и сама любовь должны быть открытыми, т. е. распространяться за пределы семьи и любви двоих.

Что касается культуры, то в любви как реализуемом единении разных людей важны деликатность, такт и терпимость. Надо уметь любить так, чтобы человек, которого любишь, был свободным. Французский поэт Франсуа Вийон писал: «Любовь лишь тем и хороша, что в ней всегда свободны оба и выбирать вольна душа».

Любовь как ценность жизни и культуры связана с другими ценностями – Добром и Красотой. Для реализации культурных смыслов любви не безразличны ее связи с эстетической и художественной культурой.

Поиск по сайту: