Лекция 13. Язык и сознание

На прошлой лекции я останавливался на двух положениях. Первое: при переходе к человеческому обществу, основанному на труде, происходят существенные изменения в строении деятельности. Прежде всего они заключаются в том, что в деятельности вычленяются процессы, направленные на достижение ожидаемого результата, то есть целенаправленные процессы, так как цель и есть не что иное, как представление о результате, который должен быть получен. Таким образом, в деятельности вычленяется новый «момент», или новая «образующая», в виде целенаправленных действий. Возникновение в деятельности целенаправленных процессов — действий — исторически явилось следствием перехода к обществу, основанному на труде. Деятельность участников совместного коллектива побуждается продуктом этого труда, который первоначально отвечает потребности каждого из них. Однако возникающее на первых шагах развития коллективной трудовой деятельности простейшее техническое разделение труда необходимо приводит к выделению как бы промежуточных результатов, частичных результатов, которые достигаются отдельными участниками коллективной трудовой деятельности, но которые сами по себе не способны удовлетворить их потребностей. Их потребность удовлетворяется не этими «промежуточными» результатами, а долей продукта их совокупной деятельности, получаемой каждым из них в силу связывающих их друг с другом отношений, возникающих в процессе труда, то есть отношений общественных.

Второе же положение заключается в том, что процесс общественного труда существенно меняет способы и формы речевого общения человека с другими людьми. Эти способы и формы общения превращаются в общение посредством языка, который также производится в самом процессе труда. В результате этих изменений формируется предметно отнесенная речь, то есть речь, имеющая в виду некоторый объективный предмет.

Эти главные обстоятельства — выделение целенаправленных процессов (действий) и порождение языка как средства речевого общения— необходимо приводят к порождению высшей формы психического отражения, к порождению сознания.

Задача, которая стоит перед нами, заключается в том, чтобы не только показать необходимость появления этой формы и описать ее, а в том, чтобы понять сам процесс, «механизм», приводящий к возникновению сознания. Иначе говоря, не только понять условия порождения этой формы отражения, но и сам процесс ее порождения.

Все дело в том, что процесс, целенаправленное действие должно быть подчинено представлению о том результате, к которому стремится действие. Более того, результат должен быть представлен в такой форме, которая позволила бы осуществлять постоянное сопоставление стадий достижения результата с конечным результатом. И кроме того, результат должен быть представлен в такой форме отражения, которая позволяет изменять себя по ходу реализации этого представления в продукте, выступающем как цель. Иными словами, образ результата и условия достижения цели должны быть постоянно взаимосопоставляемыми и именно поэтому находиться, двигаться как бы в единой плоскости.

Поясним эту мысль простой иллюстрацией. Когда человек осуществляет какое-нибудь действие, имея в виду некоторый его результат, например, ставит книжку на полку — этот процесс не происходит так: человек предпринимает попытку поставить книгу большего формата на любую полку и лишь убедившись, что книга не влезает в одну полку, ставит ее на другую. Процесс идет совершенно иначе. Он идет на основе мысленного примеривания, в данном случае примеривания величины книги к расстоянию между полками. Человек не осуществляет этого действия в порядке проб и ошибок. Он первоначально совершает акт мысленного примеривания, а затем само действие. При этом безразлично, есть ли книга в поле восприятия в данную минуту или же она лежит в портфеле. Я принес ее только что из магазина, посмотрел на нее и подумал, даже не подумал, а просто увидел — она не входит сюда, а войдет туда. Сопоставление трех разных вещей — объективно воспринимаемой полки, представляемой книги и требуемого результата — расположилось как бы в одной плоскости и открылось как находящаяся предо мной действительность. Следовательно, существует преобразование чувственного образа, открывающегося как мир, объективно существующий перед человеком. Именно как мир, а не картина мира! Этот мир открывается, конечно, не через самонаблюдение, так как для того, чтобы увидеть сидящего перед собой человека, вовсе не требуется самонаблюдения. Глядя на него, человек открывает его не как внутреннее переживание, а как объективно существующую вещь. Эта рефлексия часто приводит к заблуждению, будто чувственный образ субъекта и есть его внутренний образ, будто перед человеком открывается не мир, а картина мира. Перед неискушенным человеком наличие у него картины мира, в которую включен и он сам, и его действия и состояния, не ставит, разумеется, никаких теоретических проблем; перед ним мир, а не картина мира. В этом его «реализме» заключается настоящая, хотя и наивная правда. Человек просто видит вещь!

Однако возникает еще один вопрос, гораздо более важный и оправданный, чем тот, который рассмотрен выше. Не попадаем ли мы в порочный логический круг? Так, чтобы выделить цели, нужен образ, нужно иметь представление о результате, представление о цели. С другой стороны, чтобы возникло представление о цели, необходимо действие. На первый взгляд, получается порочный замкнутый круг. Но он разорван, и весь вопрос в том, в каком звене он разорван.

Представим себе этот круг: представление? действие, направленное на выделение сознательного представления? сознательное представление? действие и т.д. Таким образом, люди действуют так, как они представляют, и выделенная ими цель, по выражению Маркса, «как закон» определяет способ и характер их действий. Однако для того, чтобы возникло представление, нужна особая деятельность, направленная на выделение цели.

Круг разрывается в первоначально практическом действии, то есть в действии, вступающем в реальный контакт с реально вещественными предметами. Крупнейший представитель немецкой классической философии Гегель, разработавший в своей идеалистической системе диалектический метод решения теоретических проблем, конечно, знал об этом круге и несколько иронически отвечал на вопрос о том, в каком звене разрывается этот круг: «Мы никогда не задумываемся о том, что руководит нами, нашими действиями. Мы начинаем не с этого, а просто начинаем с того, что мы действуем!» («Индивид, — замечает Гегель, — не может определить цель своего действия, пока он не действовал».)

Что же афферентирует, ориентирует первоначальное действие, с которого начинается «дело»? По-видимому, какие-то формы, менее развитые и качественно отличные от тех форм, которые описываются как формы сознательного представления, сознаваемой цели.

Здесь мы сталкиваемся с наивным вопросом: «Что было раньше? Яйцо или курица?» Этот знаменитый вопрос давно решен. Раньше были другое яйцо и другая курица, которая, если подходить с эволюционной точки зрения, была совсем не похожа на птицу вообще.

Итак, до сознаваемой цели есть какие-то смутные переходные формы, которые сейчас не поддаются прямому исследованию, но могут быть всерьез утверждены теоретической мыслью. Отвечая же на вопрос, что афферентирует первоначальное действие, мы утверждаем: сам предмет. «Афферентатором», управляющим процессами деятельности, первично является сам предмет и лишь вторично — его образ как субъективный продукт деятельности, который фиксирует, стабилизирует и несет в себе ее предметное содержание. Иначе говоря, осуществляется и переход «предмет -» процесс деятельности», и переход «деятельность -» ее субъективный продукт». Перед человеком предмет, и представление о нем афферентирует, управляет протеканием процесса, который стремится к результату, выраженному в данной предметной форме. Этот результат и выступает перед человеком как реальность, которая еще только должна быть получена вещественно, но которая существует, отображается именно как реальность, в какой-то мере независимая от отношения к ней, от потребностей, аффектов и чувств человека. Отношение к ней переживается прежде всего как к вещи самой по себе, которая существует в некоторой своей независимости, хотя и в своем отражении.

Таким образом, чтобы возникло представление о вещи, необходимо допустить начавшееся действие, предмет которого выступает в некоторой системе предметных отношений и независим от субъективных состояний типа потребностей, чувств, аффектов, влечений и т.д. Эта независимость возникает как следствие совместного характера трудовой деятельности с присущим этой деятельности техническим разделением труда, так как именно это техническое разделение труда обуславливает то, что человек производит те или иные орудия безотносительно к тому, отвечает ли предмет, изготовляемый им, какой-либо сиюминутной потребности. И вообще, человек отличает свою потребность в каком-либо конкретном орудии от потребности объективной, то есть потребности, возникающей в данном трудовом коллективе. Использование же этого орудия как орудия труда может вообще осуществляться другим человеком, другими людьми, с которыми изготовитель орудия связан через совокупный продукт труда, то есть человек может удовлетворить свои непосредственные потребности через результат коллективного действия. В центре совместного коллективного действия, связывающего людей новыми отношениями, находятся уже не воспроизведение человеческого вида, не половые отношения, не совместная (в смысле выполняемая в унисон) мелодия, а объективный процесс производства.

Итак, мы имеем дело с некоторыми целенаправленными действиями, которые реализуют некоторый образ. Этот образ проявляется дважды: во-первых, в форме чувственного исходного представления предмета, афферентирующего процесс; во-вторых, в своей реализованной, объективно существующей форме. Предмет должен быть изменен. Представление об измененном предмете управляет действием, изменением этого предмета, но когда это действие осуществлено, то измененный предмет существует как бы дважды: во-первых, первоначально как исходное представление; во-вторых, как осуществленное и, тем самым, объективно существующее предо мной. Получается своеобразное удвоение жизни этого образа, этого представления: 1) его существование в виде субъективного образа; 2) его существование в виде объективного предмета. Предмет, выступающий как реализованное, овеществленное представление достигнутой цели, есть как бы объективное, материальное зеркало моего образа, моего представления о цели. Однако достигнутая цель, будучи воплощена в этом предмете, начинает в нем независимое от человека-создателя существование, свое собственное существование.

Он был в моей голове как представление, как цель, как замысел. Теперь он передо мной, в объективном мире. Этот объективный мир и выступает как зеркало моего представления. Восприятие же воплощенного в предмете образа и есть его осознание, то есть преобразование из первоначальной смутно чувствуемой формы в форму объективированную и выступающую перед моим взором, в моем восприятии.

Посмотрите, что произошло. Представление стало предметом восприятия, хотя и выступило не в своей собственной форме. И это произошло вовсе не потому, что человек научился наблюдать за своими образами. Интроспекция здесь ни при чем. Нечто стало восприниматься, приобретя форму объективно существующего предмета. Это и есть сознание этого предмета, видение собственно образа, но это видение начинается вовсе не с того, что я его вижу в себе. Я его вижу не в себе — самонаблюдение не способно выполнить этой роли. Я его вижу в чем-то!

Человек, лишенный зеркала, не способен увидеть свое лицо. Чтобы сделать это, он должен иметь зеркало перед собой и, самое главное, он должен иметь себе подобного. Человек, видя другого человека, находит также и свое лицо. Я не могу видеть своего представления, но видя его воплощение в чем-то или ком-то другом, я его вижу. Вот это-то и называется «уметь отдать себе отчет», то есть осознать.

Однако этот процесс не может развертываться по описанной выше схеме. Дело в том, что видение в предмете образа нуждается еще в одном условии. Этот предмет должен выступить передо мной в особой форме, чтобы я мог увидеть в нем свой исходный образ, то есть представление о представлении, воплотившееся в какой-то объективности. Эта объективность, говоря философским языком, должна еще быть идеализирована, то есть еще должна найти форму своего существования для меня, для сознания человека. Она должна существовать в чем-то, что не есть предмет, иначе предмет закроет то содержание, которое в нем воплощено.

Необходимо ввести предмет в такую систему отношений, в которой он бы мог сыграть роль зеркала, превращая представление человека в сознательное. Этот предмет должен быть означен и жить в особой форме — в форме языка. Язык и есть то необходимое условие, единственно посредством которого предмет может получить свою жизнь в голове человека, свое существование в идеализированной форме и, следовательно, преобразовать форму отражения. Поэтому язык составляет столь же необходимый момент порождения сознания, как и трудовая деятельность.

Почему именно появление языка выступает как фундаментальное условие, приводящее к существованию предмета в идеализированной форме? Жизнь предмета в языке действительно существует. Она существует и развивается, так сказать, в теле языка, в теле слова. Предмет может получить свое существование и в форме жеста, и в форме звуковой речи. Однако слово, обозначающее предмет, и сам предмет — это вовсе не одно и то же. Если человек говорит слово «часы», то в значении этого слова содержится предмет в его обобщенной форме. И носителем содержания «часы» является не нечто вещественное, а именно слово. Предмет начинает жить для человека не только в своей вещественной форме, но и в теле слова. Мне просто не удалось подобрать лучшего термина, чем «тело» слова, для того, чтобы обозначить физическую материю слова. Для звукового языка в качестве физической материи слова выступят колебания воздуха, сокращения голосовых связок и надпись. Для кинетической речи эта материя — жест, несущий в себе известное содержание, отделенное от объекта и начавшее жить своей собственной жизнью в теле языка. Итак, язык становится формой, носителем сознательного обобщения действительности. Следовательно, сознательное отражение — это не просто видение вещи, не просто только ее чувственное представление, а это видение означенного посредством языка предмета.

Вот почему в марксистской философской науке особо подчеркивается значение языка в формировании и движении человеческого сознания. По словам Маркса, язык представляет собой не что иное, как «практическое сознание» людей. Поэтому сознание неотделимо от языка. Как и сознание, язык является продуктом деятельности людей, продуктом коллектива и вместе с тем его «самоговорящим бытием» (Маркс); лишь поэтому он существует также и для индивида.

«Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого действительное сознание...»¹ Следовательно, язык не есть нечто эфемерное типа продукта самонаблюдения. Он — продукт жизни. Отдельный индивид находит готовым объективно существующий язык с его значениями, так же как он застает при рождении объективно существующие способы производства. Конечно, отдельный индивид делает свой вклад в язык, например, развивая значение или же сочиняя новое слово, но этот вклад представляет собой лишь маленькую песчинку в огромном накоплении языка, произошедшем в ходе общественно-исторического процесса. Еще раз подчеркиваю, что язык всегда остается со стороны значения идеальным явлением, которое существует объективно и является продуктом особого духовного производства.

С высоты нашего развитого сознания чрезвычайно трудно представить процесс возникновения сознания и языка, так как дистанция, отделяющая нас от первых шагов их становления, огромна. На этом пути происходят сложные качественные изменения. С самого начала своего зарождения человеческий язык вовсе не был универсальным средством, с помощью которого может быть обозначено все, что угодно: от предметов внешнего мира до тончайших движений человеческой души. Первоначально круг языка и, соответственно, круг сознаваемого был резко ограничен сферой производства и производственных отношений. Лишь постепенно на определенных этапах развития происходил процесс расширения сферы общения и, следовательно, системы языковых значений и «технизации» языка. Термин «технизация» принадлежит одному из очень талантливых советских лингвистов В.И.Абаеву, который обратил внимание на тот факт, что известный этап в развитии языка заключается в разработке преимущественно технической стороны языка, например грамматики. Такого рода технизация языка позволяет при относительно небольшом развитии лексического состава речи охватить обширный круг явлений предметного мира.

С точки зрения человеческой деятельности, язык может быть по своему структурному месту приравнен к орудию. Это орудие, будучи своеобразным «оперантом», задает тот способ действия, который к нему должен быть приложен. Так, значение сначала задает способ перехода, отнесения значения к означаемому, а затем отнесение одного значения к другим значениям и тем самым выступает как оператор мыслительных операций. Такое последнее движение значений как раз и отражает логику грамматики, которая тоже не изобретается отдельным индивидом, а усваивается им. По сути, усвоение слова в такой же мере есть усвоение операций, способов действия со словом, в какой усвоение орудия есть усвоение способа его употребления. Что значит овладеть пилой? Овладеть пилой не может означать ничего иного, как научиться пилению. Конечно, в определенной ситуации камень может стать молотком, но при этом дело вовсе не в камне, а в использовании этого физического предмета в качестве орудия.

Мы пришли к одному очень важному положению: вместе с развитием сознания и языка возникает особый род операций — языковые операции. К таким операциям, кроме операции общения, о которой шла речь выше, относится также и операция, предваряющая действие. Это умственная операция, которая происходит собственно в плане сознания. Такая операция состоит в преобразовании значений, или, пользуясь выражением из «Философских тетрадей» В.И.Ленина, она заключается в том, что «понятия переливаются из одного в другое». Психологи чаще говорят о движении значений, а не понятий, так как термином «понятие» подчеркивается обобщение как таковое, а термином «значение» — языковая природа сознания, форма существования понятия для сознания.

Далее, значения, начиная свое существование в человеческой голове, меняются, утрачивают свою внешнюю языковую форму. Иными словами, собственно языковая форма истончается как бы до ее исчезновения. Языковая открытая форма, подобно мавру, «сделав свое дело», может уходить — и уходит, во всяком случае, за пределы самонаблюдения. Что же касается самонаблюдения, то оно для понимания этой проблемы, как, впрочем, и любой психологической проблемы, может выступить лишь в роли инициатора исследования и не способно, взятое само по себе, решить эту сложную проблему. Так, в Вюрцбургской школе, где испытуемыми были сами психологи, достигшие большого искусства при работе интроспективным методом, исследователи оказались фактически беспомощны при попытке исследовать те преобразования, которые претерпевает языковая форма. Для вюрцбуржцев оказалась скрытой форма реального существования значения.

Где же искать ответ на вопрос о характере изменений значения? Только на путях генетического исследования, то есть изучения психических процессов в их становлении и развитии. Если человек овладевает какими-либо действиями, например вождением автомобиля, то изучить этот процесс можно, лишь рассмотрев его в генетическом аспекте. Причем изучение должно обязательно опираться на объективные индикаторы, без которых невозможно исследовать процесс дробления или укрупнения единиц деятельности.

Значение выступает как «момент» сознания, которое, как и деятельность, имеет сложное строение. Сознание, как и деятельность, требует исследования всех характеризующих его моментов, изучения соотношения этих моментов. Поскольку сознание порождается деятельностью, как и любая форма отражения, то оно воспроизводит основные «моменты» порождающей деятельности, зависит от них, и, следовательно, для полного анализа сознания необходимо продолжить изучение связи отдельных моментов сознания с отдельными моментами, характеризующими развернутую человеческую деятельность.

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-изд. М., 1954. Т.З. С.29.

Поиск по сайту: