VI. Лакан и Хайдеггер

VI. 1. Хотя имя Хайдеггера лишь изредка появляется на страницах трудов Лакана, именно к нему, а не к Фрейду приходится обращаться в поисках подлинных источников доктрины Отсутствия.

Совершенно очевидно, что именно Хайдеггеру принадлежит мысль о том, что Бытие постижимо не иначе как через посредство языка — языка, который не по власти человек, ибо не человек мыслит себя на языке, но язык мыслит себя через человека иными словами, поверить в то, к чему всех нас, с Фрейдом во главе, подталкивает опыт, — в первородный грех". Ibidem, pagg. 819-820.

^{--------------------------------------------}

149 Ibidem, pagg. 415, 642, 852—857.

150 "...Nom-du-Père — c'est à dire [le] signifiant qui dans l'Autre, en tant que lieu du signifiant, est le signifiant de l'Autre en tant que lieu de la loi" (pag. 583). "Имя Отца— иначе говоря, означающее, которое в Другом как локусе означающего означает Другого в качестве локуса закона".

151 Из текстов Хайдеггера, помимо Гелъдерлин и сущность поэзии, см. Письмо о гуманизме. Путь к языку. Среди работ общего характера о Хайдеггере (на нее

Именно обороты языка ухватывают особость взаимоотношений человека с бытием.

И это отношение — отношение различия и членения. Предмет мысли — это Различие как таковое, различие как различие. Мыс­лить различие как таковое это и значит философствовать, признавать зависимость человека от чего-то такого, что именно своим отсутстви­ем его и учреждает, позволяя, однако, постичь себя лишь на путях отрицательного богословия. Соглашаться с тем, что, по Хайдеггеру, "значимость мысли сообщает не то, что она говорит, но то, о чем она умалчивает, выводя это на свет способом, который нельзя назвать высказыванием", значит вторить тому, что говорит на эту тему Лакан.

Когда Хайдеггер напоминает нам о том, что вслушиваться в текст, видя в нем самообнаружение бытия, вовсе не означает понимать то, что этот текст говорит, но прежде всего то, о чем он не говорит и что все-таки призывает, он утверждает то же самое, что и Лакан, усматри­вающий в языке лишь надувательство метафор и метонимий. Лакановский вопрос "Кто говорит?" это также и вопрос Хайдеггера, встав­ший перед ним в тот миг, когда понадобилось определить: что это, такое — то, что мы называем "мышлением", кто тот, кто к нам взывает, кто призывает нас к мышлению. Однако субъект этого при­зыва не может быть ни исчерпан, ни охвачен какой-либо дефиницией. Разбираясь с одним, на первый взгляд несложным, фрагментом Парменида, понимаемым обычно, как указывает Хайдеггер, так: "Не­обходимо говорить и думать, что бытие есть", он пускает в ход весь набор этимологических ухищрений с целью добиться более глубокого понимания, которое в итоге оказывается едва ли не противополож­ным общепринятому толкованию, поскольку "говорить" преображается в "позволить-встать-перед", т е. "совлечь покровы" и "позволить явиться", а "мыслить" понимается как "озаботиться" и "преданно мы и опираемся) см. Gianni Vattimo, Essere storia e linguaggio in Heidegger, Torino, 1963, особенно главу IV "Бытие и язык".

^{--------------------------------------------}

152 Ср. Identilât und Differenz. См. Vattimo, cit., pag. 151 и всю пятую главу.

153 Vattimo, cit., pag. 152

154 См. Was heisst Denken?, 1954.

155 Фрагмент гласит ("Per la parola e il pensiero bisogna che 1'essere sia" (по слову и мысли ₍необходимо, чтобы бытие было). Другие переводы: "Говорение и мышление должно быть бытием" (Diels, Farm); "то, что может быть помыслено и сказано, должно быть" (Burnet); "необходимо говорить и мыслить, что только бытие есть⁷ (Vors.).

охранять". Язык дает явиться тому, что мышление должно беречь и пестовать, не насилуя, не выпрямляя в сковывающих и умертвляющих дефинициях. И то, чему он позволяет явиться и что берет под охрану,:это То самое, что притягивает к себе всякое сказывание и всякое! мышление, позволяя им быть. Но это То конституируется как Разли­чие, как то, что никогда не может быть сказано, потому что оно — tB истоках всего того, что о нем будет сказано, потому что различие присуще нашим с ним отношениям, Двойственности сущего и бытия. Между которыми—разделение и béance, refente и Spaltung, то, что уже s Платон (а Хайдеггер его воспроизводит) обозначал как Хй>рюц.6с, различие по месту, которое учреждает как учреждающее Различие¹⁵⁶.

VI.2. Примечательно, что Лакан, интерпретируя известное выска­зывание Фрейда, гласящее: " Wo Es war, soil Ich werden" (Там, где было Оно, должно быть Я), в точности воспроизводит этимологические ухищрения Хайдеггера, вывернувшего наизнанку смысл парменидов-ского изречения. Слова Фрейда следует понимать не так, как их обыч­но понимают, а именно что место, где было Оно, должно быть занято Я, а как раз наоборот, меняя их смысл на противоположный: Я должно явиться на свет там, в том именно месте, где Оно существует как "место бытия" Kern unserer Wesens (сердцевина нашего существа); я в состоянии обрести себя и обрести покой, только зная, что я — не там, где я обычно обретаюсь, что мое место там, где меня, как правило, нет, я должен разыскать истоки, опознать их, liegen lassen, позволить им явиться и стать их сторожем и хранителем. И совсем не случайно Лакан приписывает фрейдовскому изречению некую досократичес-кую тональность, такую же операцию проделывает и Хайдеггер с подлинным изречением досократика, смысл которого, по Лакану, полностью совпадает с тем, что сказал Фрейд. Я как субъект должен прибыть туда, где пребывает Оно. Я должен потеряться в Оно вовсе, однако, не для того, чтобы отрешить его от власти, посадив на его место чучело вновь обретенной субъективности. Я должен быть хра­нителем бытия, или, как выражается Лакан, "брать на себя собствен­ную причинность"

^{--------------------------------------------}

156 Was heisst Denken? II часть.

157 Лакан дает еще один пример неадекватного перевода Фрейда (Écrits, pag. 585):

"Le Moi doit déloger le Ça" I (Я должно вытеснить Оно).

158 Lacan, cit., pag. 417, 518, 563.

I59 Ibidem, pag. 842 (a также с. 528).

160 Ibidem, pag. 865.

Теперь, возможно, мы лучше поймем, что хотел сказать Лакан₍когда сделал признание: "Quand je parle d'Heidegger ou plutôt quand je le traduis, je m'efforce à laisser à la parole qu'il profère sa significance souveraine"

VI.3. Итак, лакановская концепция предстает не чем иным, как маньеристскими вариациями на тему Хайдеггера. И коль скоро Хайдеггер помогает понять смысл слов Лакана, следует отдавать себе отчет во всех следствиях, вытекающих из принятых посылок. Ибо, соглашаемся мы с Хайдеггером или нет, что совершенно ясно, так это то, что предицируемое посредством различий Бытие никоим образом не может быт*, подвергнуто никакому структурированию. Цепи озна­чающих, законы символизации, наконец, структуры в самом широком смысле слова являются и исчезают как "эпохальные" манифестации бытия, впрочем, не исчерпывая его, ведь оно всегда "по ту сторону", начало и Источник, оно дает им быть, но к ним не сводится.

"Истина сущего (по Хайдеггеру) в самораскрытии, открытости чему-то иному, что не является сущим и что никогда не позволит исчерпать себя отношениями обосновывающего — обосновываемо­го"... "бытие это нечто иное, как его история".

«Свойственное человеку бытие в мире... "это проживание в языке"., Принадлежность этому всеобщему лингвистическому горизонту оз­начает для существующих, что их бытие в качестве доступного истол­ковывающему пониманию сходно с бытием произведения искусства и, шире, любого исторического события, т. е. оно заключается в некой Sichdarstellen (самопредставлении), суть которого в том, что оно пред­стает только и только в истолковании. Лингвистический горизонт — это тот горизонт, внутри которого отдельные исторические события (вещи, люди, представления) оказываются доступными для понима­ния, они освещаются и приходят в своему Da (здесь), как говорит, воспроизводя хайдеггеровскую терминологию, Гадамер, представая в свойственном им бытии. Как таковой горизонт всегда неразличим, поскольку всякое понимание осуществляется внутри того горизонта, который и делает его возможным. Так понимаемый язык в конце концов отождествляется с самим бытием, по крайней мере в той хайдеггеровском смысле, с которым Гадамер, по-видимому, согласен,.

^{--------------------------------------------}

161 "Когда я говорю о Хайдеггере и тем более когда я его перевожу, все мои усилив направлены на то, чтобы позволить слову высказать свой суверенный смысл*. Ibidem, pag. 528.

162 Мы следуем здесь интерпретации Джанни Ваттимо. Gianni Vattimo, Poesia e» ontologia, Milano, 1967. См. pagg. 17-19.

бытием как светом, в котором предстают отдельные сущие и который невидим именно по той причине, что он-то и делает их видимыми... Бытие, ухватываемое как лингвистический горизонт, предшествую­щий установлению любых исторических отношений, есть вместе с тем Sichdarstellen, выявление в свете и возможность всяческого выявления в свете... Речь не идет о растворении бытия в языке, но скорее о понимании языка как слова бытия, в котором обнаруживается любое сущее и внутрь которого человек всегда уже заранее помещен»

По Хайдеггеру, выходит, что есть только одна возможность всту­пить в отношения с бытием: это герменевтическая деятельность, ни­когда не полное, но всегда целостное истолкование, движение в лад бытию, понуждение его к разговору без какой-бы то ни было надежды исчерпывать его тем, что сказано, умение видеть в слове "самораскры­тие бытия", а не словесное обозначение каких-то законов природы, наконец, движение, "всегда одно и то же", почитающее неопреде­ленность в противовес стремлению к точности, характерному для всякой науки, движение не к ответам, но рождающее способность Вслушиваться.

VI.4. Если мы привели некоторые отрывки из интерпретации Хай-деггера, которые, как представляется, проясняют мысль философа, то это вовсе не для того, чтобы умалить значение вклада, сделанного человекам, который, впрочем как и автор этих строк, верит в возмож­ность теории, пытающейся охватить строгими рамками структурных дефиниций все богатство разыгрывающихся событий. Мы вовсе не хотим сказать, что если Хайдеггер прав, то всякая возня со структурами — пустое дело. Но связность хайдеггеровской мысли только под­черкивает дефекты мышления, которое такой связностью не обладает. Что уж точно пустое дело, так это постулирование структур, претен­дующих на окончательность. Ведь в тот миг, когда какую-то структу­ру объявляют последней, она отсылает к чему-то еще, и так всякий раз, пока не столкнешься с чем-то, что не может быть структурировано. Случай Лакана высвечивает тупики онтологического структурализ­ма, ибо, как только структурный дискурс доводится до логического конца, Другой, тот самый, которого хотели изловить, ускользает окончательно, оборачиваясь Различием и Отсутствием, а признав Различие и Отсутствие, мы тем самым признаем, что никакое струк­турирование дальше невозможно. Проведя последовательную дедукцию собственных оснований, онтологический структурализм испус-

^{--------------------------------------------}

163 Ibidem, pag. 175-180.

164 См. Vattimo, Essere, storia e linguaggio in Heideghger, cit., pag. 159, особенно V.2.

структуру, может функционировать, значить что-либо и обретать вес в наших глазах, только если оно понято как Зияние, генерирующее смыслы, как Отсутствие, как вихревая Воронка, как полость, о кото­рой мы догадываемся только по излучаемым ею смыслам, сама же она никаким смыслом не может быть заполнена.

IV.2. Предоставим слово тому среди самых молодых, кто дал наи­более впечатляющий пример следования этому принципу в крити­ке, — Жерару Женетту:

"Гений, как несколько туманно выражается Тибоде, это одновре­менно и высшая степень проявления индивидуальности, и ее анниги­ляция. Если мы хотим как-то разъяснить этот парадокс, нам следует обратиться к Морису Бланшо (и к Жаку Лакану), к идее, столь близ­кой нынешней литературе, из которой, однако, критика еще не сдела­ла должных выводов, а именно к идее о том, что автор, тот, кто смастерил книгу, как говорил уже Валери, в сущности никто — или, точнее, что одна из функций языка и литературы как языка состоит в том, чтобы истребить собственного сказителя, обозначив его как отсутствующего. "

Отсюда главенство "письма" над языком, письма, созидающего автономное пространство, некую конфигурацию, в которой время писателя и время читателя сливаются в ходе одного бесконечного истолкования, — истолкования чего-то такого, что больше их обоих и что навязывает всему и вся собственные законы — законы означаю­щего. В связи с чем и сам язык предстает как письмо, которое, как говорит Женетт, вторя Деррида, "есть игра на различиях и простран­ственных смещениях, где значение — не наполнение пространства, но чистое отношение". И тогда современная критика становится "кри­тикой творцов без творений", или, точнее, творцов, чьи творения предстают как какие-то "полые вместилища", те самые глубинные desouvrement, которые критике предназначено описывать как пустые формы. И это потому, что гшсьмо по отношению к пишущему пере­стает выступать как средство, становясь тем "местом, в котором про­исходит его мышление", поскольку "не он мыслит на своем языке, но его язык мыслит им, мысля его вовне"

IV.3. Такова траектория мысли, исходящей из предположения об исчезновении автора произведения и приходящей к предположению

^{--------------------------------------------}

135 Les chemins, cit., pagg. 227-228.

136 Les chemins, pagg. 241—246.

137 Les chemins, pag. 246.

Поиск по сайту: