За пределами смерти. Гете

ПРОПУСК КУДА?

Мне было ровно 20 лет и две недели от роду, когда в одном из городов Франции, на углу бульва­ра, моя жизнь круто переменилась: под яростный скрип тормозов и хлопающий лязг дверей из машины криминальной полиции выпрыгнули двое людей с револьверами, надели на меня наручники и увезли. Все произошло за полминуты. Никогда мне уже не быть представителем обыкновенного человеческого рода. Гестапо, допросы под светом ярких ламп, однообразная череда дней и ночей, шаги эсэсовцев по коридору на рассвете: расстреляют сегодня? за­втра? Заледенелые дворы Бухенвальда, рельсы, тя­нущиеся по безупречно чистому кафелю душевых (душевых или газовых камер?) И потом... потом... Смерть человека - это не так важно. Но смерть Человека? Смерть чада человеческого со всеми его мечтами, надеждами, с верой в красоту, в любовь, в неисчерпаемость жизни; верой, подобной сокро­вищу, которое предстоит добыть, континенту, кото­рый предстоит исследовать, тайне, которую нужно открыть. И потом... потом... НИЧЕГО. Смерть - это хотя бы что-то. А если НИЧЕГО?!

В тот пятнадцатый день ноября тридцатитысячного столетия от появления Homo Sapiens я чувство­вал себя обнаженным, опустошенным, как будто находился в начале, или в конце Времен. Человек умер? - Да здравствует Человек! Что значит просто сердце - бьющееся без науки, без евангелий и книг, без страны, без законов? Все умерло, или еще не родилось. Есть только бьющееся сердце - как до Потопа, или после него. И дитя рода земного, которое на пустынном морском берегу смотрит вслед взлетающей чайке, смотрит как в самом начале мира.

Бьется сердце... Что это? Без науки, без зна­ний? Всё знания рухнули, еще не родились? В сердце бьется надежда, вера, стремление БЫТЬ. И мир для него - великое приключение. Но о каких открытиях можно говорить, когда все ста­рые цели мертвы, когда вся человеческая наука мертва, когда мертвы, или еще не родились все боги?

Это ужасно. Это чудесно.

Больше нет никаких надежд - только одна неизвестная Надежда.

И я спрашиваю себя, не предвещает ли то человеческое дитя двадцати лет и пятнадцати дней от роду с его обнаженным, опустошенным сердцем, тысячи и тысячи других детских сердец, созерцаю­щих на огромном пустынном берегу мира ничтож­ность своей науки, бомб, техники, ужасающую и восхитительную ничтожность всех богов Запада и Востока - а значит... а значит...

Это не конец цивилизации.

Это - Время, когда вот-вот родится Человек.

Мы вволю наигрались с нашими электронными игрушками, пенициллином, с программированием хромосом - что, если пришло время для другой игры? Что, если пришло время иного открытия - открытия в самом биении сердца? Открытия чело­века, нам до сих пор не известного, сокрытого под покровами изношенных им одежд?

Мне было двадцать два года, когда я вышел из этого ада. Я посадил Жизнь, эту лживую шлюху, к себе на колени и сказал с яростью: “Ну, теперь мы один на один. Ты откроешь мне свою тайну, и не морочь мне голову - тайну, которой нет ни в книгах, ни в науке, ни в технике; тайну, которая принадлежит ни Западу, ни Востоку, ни какой-либо еще стране, но Стране настоящей Земли. Твою тайну, которая трепещет в моем обнаженном серд­це”.

Я перевернул небо и землю. Я испробовал все. О, как же я хотел, чтобы она прокричала свою тайну этой истощенной человеческой плоти, этой опусто­шенной, проклятой и прекрасной Земле! Я скитался по континентам, слушал призрачное эхо гонгов Фив и Луксора, бродил по грязным красным дорогам Афганистана и откапывал греко-буддистские черепа, но улыбка не появлялась на моих губах. Я карабкался по склонам Гималаев, искал сокровища раджпутских князей в орлиных гнездах; я неистово курил опиум, колотил в каждую дверь этого тела, но тайна оставалась скрытой для меня. Я углубился в джунгли Гвианы, слушал по ночам завывания рыжих обезьян, подобные (как мне казалось) первобытным животным хорам; я избороздил Бразилию и Африку в поисках залежей золота, слюды и бог знает чего еще, но главная Залежь внутри меня по-прежнему хранила свою тайну. Я вернулся в Индию и возоб­новил свои скитания, мне открылись тайны йогов, я медитировал с ними, забывая о себе и обо всем на свете на разреженных вершинах сознания, но Зем­ля, эта Земля по-прежнему отказывалась открыть свое Чудо. Я бродяжничал, довольствуясь милосты­ней, по дорогам, износил свое тело до нитки, мо­лился в храмах, стучал в каждую дверь, но та единственная Дверь, с открытием которой мое сер­дце могло бы обрести покой, не желала открывать­ся.

И снова я был гол. Неужели нет никакой надеж­ды? Так что, и дальше громоздить в кучу всю эту электронику, бомбы и ложные мудрости - а хотя бы и истинные, что направляют вас к небесам, но оставляют гнить помаленьку Землю?

Мне было уже тридцать.

И было по-прежнему тридцатитысячное столе­тие от появления человека. И что же? Неужели все это, все эти миллионы лет понадобились для того, чтобы без конца спешить куда-то в костюме, галсту­ке, с портфелем в руках, со штампом и пропуском в паспорте?! КУДА пропуск? Для ЧЕГО штамп? Где, собственно, Человек как великое приключение, как тайна, которую надо раскрыть, как неизвестное сокровище?

Я родился в Париже. Я мог родиться в Токио или Нью-Йорке, но что значит родиться для мира? Родиться не для деда и не для прадеда, не для диплома и не для мертвых книг, нагроможденных в семейных книжных шкафах, не для той жалкой ник­чемной истории, которая бесконечно повторяется в английском, французском, китайском и всех прочих вариантах - истории человека, который все умира­ет и умирает, так и не находя ответа на вопрос, что заставляет биться его сердце и почему полет чайки над песчаным берегом наполняет его такой энер­гией, будто он сам умеет летать?

Мой паспорт говорит мне, что я не могу летать иначе, как на Боинге-747.

Но мое сердце говорит иное.

И сердце всей Земли заговорило об ином.

Однажды, когда мне было тридцать лет, я встре­тил Ту, что говорила иное. Ей было тогда восемь­десят лет, а она была молода и радостна, как маленькая девочка. Ее звали “Мать”. Это случилось в Пондишери на берегу Бенгальского Залива.

Мать - это самое удивительное из всего, что я знал и пережил. Она стала последней дверью, отво­рившейся после того, как все остальные привели в никуда. В течение девятнадцати лет открывала она передо мной нехоженые тропы, ведущие к будущему Человека, или, может быть, к его подлинному нача­лу. Сердце мое билось как будто впервые в жизни. Мать - это тайна Земли. Нет, она не святая, не мистик и не йог; она не принадлежит ни Востоку, ни Западу. Она не творит чудес; она не гуру и не основательница новой религии. Мать - это перво­открыватель тайны Человека, лишенного всех под­порок цивилизации, религий, спиритуализмов и материализмов; всех идеологий Востока и Запада - Человека самого по себе, простого бьющегося сер­дца, взывающего к Истине Земли, простого тела, взывающего к Истине тела, как крик чайки взывает к ветру и открытому простору.

Именно об этой тайне, об этом открытии я и попытаюсь вам рассказать.

Ибо Мать - это волшебная сказка внутри кле­ток тела.

Что такое человеческая клетка?

Еще один концлагерь... биологический?

Или пропуск... куда?

ВВЕДЕНИЕ

Мы находимся на пороге невероятной мисте­рии, которой, быть может, недалеко до сказки со­всем уж волшебной. Сказки нашего вида.

Начнем с Галапагосского Архипелага; около 1835 г. Дарвин впервые формулирует там основы своей теории эволюции: игуанам не суждено быть вечно игуанами, да и люди тоже не останутся навеки людьми. С тех пор мы не слышали ничего более существенного, ничего более пленительного, или, лучше сказать, освобождающего, поскольку речь-то идет об освобождении из плена. Так что же значит “освободиться”, если, как мы уже начинаем пони­мать, ни взрыв планеты, ни спасение на небесах или йогических вершинах, по существу, ничего не меня­ют в жизни нашей Земли? “Спасение является физическим”, - говорит Мать, чье рискованное путешествие в клеточное сознание мы собираемся описать. Несомненно, эволюция является материа­листической, или, во всяком случае, материальной. Остается только узнать, что есть Материя? Скрыта она или проявлена?^* Проявлением ее занимались и Дарвин, и его современник Жюль Верн; над этим же работали Макс Планк, Гейзенберг, Эйнштейн и их друзья - импрессионисты, пуантилисты и фовисты - Материя трещала по швам. Раскрытие свойств Материи - поле работы Шри Ауробиндо и Матери, а также нескольких современных астрофизиков. Так почему бы Материи не раскрыть свои секреты и биологам?

* Т. е. проявлены свойства материи или непроявлены, скрыта материя от нашего сознания или доступна ему - прим. пер.

Шри Ауробиндо было десять лет, когда умер Дарвин (1882). В то время он уже покинул Индию и отправился в Лондон за уроком западного матери­ализма. Матери, его будущей спутнице и сотрудни­це, - она тогда жила в Париже, - было четыре года, а Эйнштейну в Ульме - три.

В 1953 году нам сообщили одну весьма серь­езную вещь. Однако когда “серьезные вещи” начи­нают отдавать тюрьмой, мы подозреваем неладное. Разве в ходе эволюции со времени возникновения позвоночных (четыреста миллионов лет назад) не появлялись необъяснимыми скачками одна за другой “биологии”, сопровождающиеся “философиями” кра­ба, кролика, орангутанга? Нас как раз интересует то, что порождало эти скачки. Но скачки скачками, а в 1953 году группа английских и американских биофизиков открыла механизм удвоения (дупликации) молекулы ДНК. Вот это-то и серьезно. Появле­ние на свет конкретного вида, будь то мышь или человек, раз и навсегда определяется порядком нуклеотидов в цепочке аминокислот. И некая маги­ческая и притом абсолютно научная молекула, дезоксирибонуклеиновая кислота, или ДНК, раз и навсегда постановила: сын должен быть похож на отца. Нарушить этот неумолимый порядок могут разве что какие-нибудь рентгеновские лучи или космическая радиация (а то и нейтронная бомба), вызвав сбой в каком-нибудь месте цепочки ДНК. Но это приведет к появлению скорее чудовищ, чем нового вида. Значит, переход растягивается на ты­сячи и даже миллионы лет незаметных мутаций, которые при счастливом стечении обстоятельств, может, и оформятся в конце концов в некое опре­деленное изменение, если только бомба не рванет раньше, и если нынешние 5 миллиардов представи­телей вида Homo Sapiens - человека разумного - не произведут на свет такое количество крыс разум­ных, что они сожрут Землю. Последнее соображе­ние вполне серьезно, потому что прошли тысячелетия, прежде чем в 1830 году население Земли составило один миллиард человек, для второго миллиарда хватило уже ста лет, для достижения рубежа трех миллиардов - тридцати, и всего четырнадцать лет понадобилось на то, чтобы население земли соста­вило четыре миллиарда человек.^*

*New York “Times 16 марта 980 г.

Мы перед неотложной проблемой. У нас нет в запасе тысячелетий эволюции на ее решение - а, может быть, даже и десяти лет. Как же нам выбрать­ся из заточения наперекор англо-американским уче­ным и удваивающимся клеткам?

Если решения нет ни на небесах, ни в йогическом освобождении, то, может быть, все дело в самих клетках и Материи? То, что человек не останется навеки таким, каков он сейчас, или даже каким-то “усовершенствованным” человеком, не вызывает ни­каких сомнений, точно так же, как, например, реп­тилии не могли уже оставаться рептилиями в высохших болотах мезозойской эры. Если мы не найдем “ключ”, то эволюция сделает это за нас, что бы там ни говорили биологи. Семьдесят миллионов лет назад динозавры внезапно исчезли с лица земли, задохнув­шись в земной атмосфере и уступив место раздолью полевых мышей и землероек, которые пришли им на смену.

57. 412 - Можем ли мы ожидать, что это тело, которое в настоящее время является средством нашего проявления на земле, сможет постепенно превратиться в нечто, что выразит более высокую жизнь [спрашивала Мать - та, что пыталась найти “ключ” к следующему виду в клетках тела], или нам придется полностью отказаться от этой формы и войти в какую-то иную, пока еще не известную земле? Будет ли сохранена непрерывность или это будет внезапное появление чего-то нового?.. А, может быть, судьба человеческого вида будет та­кой же, как и судьбы тех видов, что полностью исчезли с лица земли?

Это было сказано в 1957 году.

Дарвину понадобилось двадцать лет, прежде, чем он осмелился высказать то, что впервые пришло к нему на Галапагоссах: “Происхождение видов” появилось только в 1859 году. К тому же, по его словам “все это немного похоже на признание в убийстве”. Перед опытом Матери, я чувствую себя так же, как Дарвин перед своими игуанами: “Неуже­ли такое возможно?” Что об этом скажет биология, а что - медицина, а что скажет... и т. д. И все-таки, у меня нет никаких сомнений. В течение девятнадцати лет я слушал, как Мать, продолжая работу Шри Ауробиндо, описывала свой опыт и переживания. Тогда я не мог понять значения ее слов. А потом, однажды, в 1973 году, в возрасте 95 лет, она ушла, оставив меня в изумлении перед горой записей, полных смысла и в то же время непонятных. Семь лет боролся я с этими записями, бился кулаками в стену и звал Мать по ту сторону “дурацкой смерти”, (её слова), с просьбой помочь мне раскрыть секрет, а ведь он полностью раскрыт в “Агенде”, в тысячах страниц. Но что значит опыт мыши для динозавра? И тем не менее, все это исполнено смысла, все - здесь, и нужен всего лишь какой-то щелчок, чтобы все детали этой головолом­ной мозаики встали на свои места. Я даже написал три тома^*, пытаясь ухватить нить и постичь путь человека в его неведомое завтра.

* Satprem: “Mere ou le materialisme divin”, “Mere ou L' Espece Nouvelle” и Mere ou la mutaion de la mort”, вышедшие в издательстве “Robert Laffont” в Париже в 1976г. английские переводы этих книг - “Mother”: том 1 “The Divine Materialism”, том II “The New Species”, том III “Mutation of Deathe” - были опубликованы соответствен­но в 1979, 1983 и 1987 гг. Институтом эволюционных исследований в Нью-Йорке. В настоящее время трилогия готовится к изданию на русском языке издательством “МИРРА”.

О, как же я бился! Иногда я, вооружившись как Шерлок Холмс лупой и логикой разума, старался понять то, что уже выхо­дило за пределы разума. Мать - это целый детек­тивный роман; невероятно запутанный, но и завораживающий роман об истории будущего вида:

как он создается, этот будущий вид, где его истоки и каков исход, каков сам механизм его возникнове­ния? Но вот однажды все становится очевидным - и, право же, нет ничего более незаметного, чем очевидное. Мы ведь всегда видим хуже всего то, что у нас под самым носом. Ну, что могут увидеть в человеке мыши или даже обезьяны? Они, должно быть, думают, что мы уже не так хорошо лазаем по деревьям, и что? Так вот и я вглядывался и вгля­дывался в эксперимент Матери, и что? Я проглядел все глаза, и действительно это немного похоже на “признание в убийстве”. Я прекрасно понимаю, что имел в виду Дарвин. Ведь это такой вызов нашему виду и его законам! - и тем не менее это логично, это естественно. Однако, попробуйте сказать земле­ройке, что Homo Sapiens - это естественно и логично!

Как мне представляется, единственный способ познакомить читателя с детективной биологией бу­дущего вила - это просто взять и без всяческих прикрас и комментариев рассказать о главнейших переживаниях Матери, выстроив их в определенной последовательности, пронумеровав, как самые на­стоящие лабораторные опыты. Потом вокруг ядра экспериментов мы наметим те направления, которые привели к нему, и отсюда - дальше, к новой совокупности опытов, пока мозаика-головоломка не выстроится полностью, а выводы станут неизбежны­ми.

При этом мы не будем вдаваться ни в мистику, ни в философию, - ни в индийскую, ни в какую-либо другую, - ни в какие бы то ни было научные объяснения. Ибо что значит наука рептилии для археоптерикса? Нас будут интересовать только дан­ные эксперимента, какими бы странными они нам ни казались. Подобно Дарвину на Галапагоссах, мы исходим из простого основного положения, которое не опровергнет ни один эволюционист. Итак, исход­ный пункт Матери:

58. 2811 - Физическая субстанция эволюцио­нирует в каждой (отдельно взятой) индивидуаль­ной формации, и однажды она перекинет мост от физической, то есть именно той, которая нам из­вестна, жизни к супраментальной, которая про­явится в будущем.

Тело - вот этот мост.

А тело - это клетки.

Клетки, функционирующие по той самой англо-американской схеме...* а, может быть, все-таки иначе.

* Т. е. мутации в них происходят постепенно; само возникновение и сроки формирования нового вида целиком обусловлены временем - прим. пер.

Бесчисленные незаметные мутации в течение тысячелетий... или внезапное изменение - “Чудо земли”, как говорила Мать, волшебная сказка нашего вида?

Но сказка совершенно биологическая и совер­шенно земная.

58. 145 - Кажется, что по-настоящему можно понять что-либо лишь тогда, когда понимаешь телом.

54. 214 - Для тела знание означает способ­ность действовать.**

**Нумерация цитат Матери соответствует нумерации в “Агенде Матери”, где дано полное описание ее опыта. Первые две цифры означают год, когда произошло кон­кретное переживание; в данном случае - это 1954 г.

Мать - это самая грандиозная революция, когда-либо свершенная человеком с того дня, когда на лесной прогалине неолита первый представитель человеческого вида начал считать звезды и открыл счет своим печалям.

МАТЬ, известная также под именем Мирра Альфасса, родилась в Париже 21 февраля 1878 г.; мать ее была египтянка, отец - турок. Она была всего на год старше Эйнштейна и ровесницей Анатоля Франса, ко­торого знала лично (ему, как и ей было присуще чувство мягкой иронии). То был век позитивизма, и родители ее были законченными материалистами; отец - банкир и превосходный математик, мать до восьмидесяти восьми лет оставалась последовательницей Карла Маркса. Уже в детстве у Мирры были странные переживания, связан­ные с прошлым, а также, наверное, и с будущим;

например, за десять лет до поездки в Пондишери “во сне” она встретила Шри Ауробиндо и приняла его за “индусского Бога, представшего в образе видения”. Ей легко давалась высшая математика, она прекрасно чув­ствовала себя и за мольбертом, и за фортепиано; среди ее друзей были Гюстав Моро, Роден, Моне. Выйдя замуж за художника, через несколько лет она развелась с ним и вышла замуж за философа, с которым побывала в Японии, Китае (в то время, когда Мао Цзедун писал свой труд “Великий союз народных масс”) и Пондишери, где она встретила Шри Ауробиндо и осталась на всю жизнь. Тридцать лет она прожила рядом с тем, кто в начале этого века возвестил “новую эволюцию”: “Человек - переходное существо”. После того, как в 1950 г. Шри Ауробиндо ушел из жизни, она встала во главе огром­ного ашрама, который словно собрал все оппозицион­ные силы мира, и погрузилась в “йогу клеток”. В конце концов она открыла “великий переход” к новому, постчеловеческому виду. Одинокая, непонятая, окруженная сопротивлением и недоброжелательством, в 1973 г. она оставила свое тело в возрасте 95 лет. “Я не думаю, чтобы кто-нибудь был большим материалистом, чем я, со всем моим практическим здравым смыслом и позити­визмом, - говорила она мне во время своих опасных опытов и переживаний в сознании клеток, - и теперь мне понятно, почему это так! Это дало моему телу совершенное основание - равновесие. Все объяснения, которые я искала, были всегда материальны по природе;

не было никакой необходимости в тайнах или чем-то подобном - мне казалось само собой разумеющимся, что все должно быть объяснено в материальных терми­нах. Поэтому я уверена в том, что все мои опыты не имеют ничего общего с мистическими мечтаниями! В этом теле нет абсолютно ничего мистического, слава Богу!”

НОВЫЙ ЭЛЕМЕНТ

В истории развития нашего вида^* был некий поворотный момент, но ему, вероятно, предшество­вало множество изменений разного рода - незначи­тельных, случайных и незаметных сдвигов, прорывов, получивших впоследствии от нас то или иное назва­ние. Ибо как распознать прорыв, означающий пере­ход к новому виду? Лишь когда человек уже есть, можно сказать: “Ага, вот это человек...” Более того, такое заявление невозможно сделать пока целая цепь переживаний не убедит нас, что мы - не спятившие с ума обезьяны, не безнадежно больные деградирующие приматы. Ведь в самом начале в новом виде можно увидеть только то, чего он лиша­ется по сравнению с видом старым: все положитель­ные качества человека - это недостатки с точки зрения обезьяны.

*Человечества прим. Пер.

Следовательно, более, чем вероятно, что про­рывы в некое диковинное “иное” состояние будуще­го вида (что речь идет о будущем виде, еще никто не знал) происходили в микроскопических масшта­бах на различных физиологических уровнях в тече­ние сотен и тысяч лет “подготовки” при полном неведении со стороны предшествующих видов, что это-то и было “иным состоянием”. Прежде, чем маленький лемур с острова Борнео обрел биноку­лярное зрение, предшествующее нашему зрению, земным видам пришлось сменить множество “типов зрения” - странных, ложных, неверных для нас, но, тем не менее, “логичных”, “точных” и естественных для рыбы или для летучей мыши. К тому же, если разобраться, что представляет собою человеческое зрение? Всего-навсего узкая полоска спектра, между ультрафиолетовым и ближайшим инфракрасным цве­тами, воспринимаемая бинокулярным образом пос­редством сетчатки. Далее, в силу того, что за эволюционным прорывом всегда следуют беспре­станные возвращения к предыдущей стадии, пока окончательно не утвердится новый вид, переход к новому состоянию неизбежно выражается на языке невольного субъекта этого эксперимента, согласно его привычкам - т. е. то, что могло бы быть “чистым” переживанием иного состояния, покрыва­ется толстыми наслоениями и почти полностью ис­кажается. Во все времена и во всех народах не было недостатка в “мистиках”, “безумцах”, “жертвах гал­люцинаций”, и мы стремились “узаконить”, просла­вить тех, кто наиболее соответствовал нашему представлению о Добре, Красоте, Апокалипсисе или райских кущах. Однако, что такое Добро летучей мыши для королька? Летучая мышь слегка “ослепле­на”, “поражена” - вот и все. Но ведь что-то все-таки было, пусть хоть рай летучей мыши - “мистика”.

Ну, а для Homo sapiens прорывы к иному состоянию совершаются на самых различных уров­нях его существа; поскольку же он заперт в своей ментальной ^* скорлупе (как морской еж в известко­вом панцире, камень - в оболочке из электронов, а обезьяна - в своей жизненной силе), то чаще всего попытки выхода в иное состояние должны были совершаться именно на ментальном уровне: мы теряем сознание на операционном столе, в мисти­ческом трансе или просто во время сна и отправля­емся в иные миры. По-видимому, чтобы достичь “иного состояния”, необходим некий “обморок” ста­рой системы, и это вполне логично: разве можно достичь “рая” следующего вида в человеческих баш­маках - ведь и археоптерикс не смог бы совершить свой первый полет с телом рептилии! Как мы уже сказали, именно слабости старого открывают двери для нового вида. Открыть дверь - это необходимо.

*Здесь и далее в вопросах о сознании используется терминология Шри Ауробиндо (см. Сатпрем. “Шри Ауро­биндо, или Путешествие сознания”. Л., 1989) - прим. пер.

На протяжении веков мы открывали множество две­рей в наших умах и, не столь часто, - в наших сердцах; мы спускались даже ниже по физиологи­ческой лестнице и открывали ворота в области живота, ^* впуская самых разнообразных, жестоких, фанатических исчадий ада, которые до сих пор на земле водится в избытке. Мы не говорим здесь о других, о тех, кто полностью порывал все связи с человеческим видом, уносясь ввысь на нирваничес­ком или экстатическом “ракетоплане”, и оставляя нам порой странные, восторженные бормотания. Поэзия - тот же “перевод”, “транскрипция” неуло­вимого, невыразимого иного состояния, которое наш вид страстно хочет понять, но не знает как. В самом деле, как поймать нить, ведущую к следующе­му виду?

* Переводчики сочли возможным и должным сохра­нить лишь на первый взгляд кажущуюся экстравагантной, но в сущности очень точную формулировку-образ автора. Здесь и далее речь идет об открытии центров сознания или чакр в различных видах Йоги. В частности, открытие чакры в области живота, соответствующей низшему витальному плану, ставит нас в контакт со всеми сущностями, населя­ющими этот план. См. Сатпрем. “Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания” - прим. пер.

Ни на ментальном, ни на сердечном, ни на пупочном, ни лаже на тазовом уровне невозможно перейти к следующему виду, войти в “вещь”, как говорила Мать (ибо она не могла найти для такого процесса другого выражения). И все-таки, мы не можем категорически раз и навсегда заключить, что все эти изменения-прорывы вели в никуда. Более определенно: чистой, без искажения, “веши”, на ее первозданном языке, невозможно достичь ни на одном из этих уровней. Новый (постчеловеческий) вид зарождается в теле. Это очевидно. Если опыт (переживание) не происходит в теле, на физиологи­ческом или клеточном уровне, то он по-прежнему остается переводом на чуждый ему язык - сквозь покровы сна, экстаза или медитации. Да, в них может открываться много чудесного, восхитительного, но все это будет, тем не менее, лишь отражен­ными лучами, переводом “чего-то” - так карп, дол­жно быть, смотрит на человека сквозь стеклянные стенки своего аквариума. Трудно сказать, кем мы выглядим - ангелами или демонами - с той сторо­ны аквариума, но определенно мы являем собою “нечто проходящее мимо”.

Если мы будем говорить о выходе (в другое состояние) на “клеточном уровне”, то на нас сразу же накинется биология со своей неизбежной и не­рушимой, тянущейся от отца к сыну цепочкой ами­нокислот, допускающей исключения лишь в патологических случаях. “Каким образом вы собира­етесь изменить последовательность нуклеотидов ДНК, чтобы получить новый вид?.. Будут ли у него плав­ники, крылья или третий глаз?” На определенной стадии эволюции для марганцевой прожилки было, наверное, очень нелегко понять жгутиковый орга­низм, нагло плавающий вокруг нее. Новый вид в глазах старого всегда выглядит дерзко и вызывающе. И все-таки между ними должно быть какое-то звено, какая-то связь - то, чем, собственно, они соприка­саются. Загвоздка не только в недостатке воображе­ния - каким будет наше будущее, - но, прежде всего, в неспособности представить себе нечто иное, не являющееся результатом усовершенствования или расширения настоящего. Согласно нашим представ­лениям, человек будущего останется все-таки чело­веком плюс это, плюс то, минус это, минус то. Является ли радиолярия “расширением” марганца? А человек - “расширением” древовидного папоротни­ка? Все-таки, наверное, это нечто совершенно иное. Но как же нам осуществить связь с этим “совершенно иным”? Мы не знаем, что послужит мостом через пропасть (отделяющую нас от следующего вида), потому что не знаем, где именно другой ее край. И тем не менее все - в теле.

Иными словами, следующий вид, наверное, будет совершенно иным царством, которое будет так же отличаться от нашего, как папоротник от древесной землеройки. Не человек плюс что-то, но иное су­щество, новая форма жизни в Материи, следующая за минералами, растениями и животным царством, к которому мы принадлежим. И здесь обязательно должна существовать определенная связь, в некото­ром роде аналогичная той, которую представляет собой вирус - соединительное звено между жизнью и неживой материей. Что же будет мостом, соеди­няющим жизнь со “сверх-жизнью” (термин, употреб­ляемый Матерью, когда она пыталась найти хотя бы приблизительное название для этого нового царства)?^*

*Начиная с этого места, переводчик на английский язык Люк Вене вместо оригинального текста, выделенного далее в нашем переводе курсивом, по согласовании с автором вставил в свой перевод следующий пассаж, кото­рый, на наш взгляд, может способствовать пониманию текста: “Научная точка зрения, гласящая, что именно накопление мутаций, изменений ДНК в зародышевых клет­ках создает с течением времени новый вид, может быть совершенно правильной, но что вызывает эти мутации в самом начале? В свое время Дарвин признавал, что 'по незнанию нам кажется, будто мутации возникают спонтанно”. Однако открытие ДНК вовсе не рассеяло нашего “невежества”, оно лишь облачилось в одежды научной терминологии. Современная наука признает “естественными” следующие причины мутаций: 1) случайные ошибки в процессе воспроизведения ДНК, когда клетка делится на две дочерние клетки, и 2) влияние космических лучей. То есть снова случай, случай, случай...

Но приходило ли нам в голову хотя бы однажды остановиться и серьезно рассмотреть само существо, субъект этой мутации? Что может оно, она или он сказать? Возможно ли, что, хотя бы частично, оно желает со­бственной мутации и стремится к изменению окружающей его среды из-за того, что задыхается (или испытывает растущее чувство неадекватности) в ней? Нам известно, что “сила” эволюции не имеет математического описания. Но, может быть, сам вид, или отдельные его представители - первопроходцы - участвуют в этом эволюционном усилии, сознательно управляют этой силой и направляют ее, содействуя тем самым ее работе и позволяя ей формировать новый способ существования внутри своего материального “я” до тех пор, пока не будет достигнуто новое равновесие, более приемлемый баланс с окружаю­щей средой? Такое “сотрудничество”, наверное, вызвало бы колоссальное ускорение эволюционного процесса! “Вспышка” эволюции? Иначе говоря, то, что мы называем словом “мутация”, - это, наверное, лишь внешний результат внутреннего напряжения самого существа, видимое следст­вие, причина которого, очевидно, ускользает из поля действия наших электронных микроскопов и изотопных методов исследования с помощью углерода-14. (На самом деле, существует реальная необходимость в новом научном подходе, который принял бы во внимание роль, которую играет само существо в своей эволюции, и который пере­стал бы смотреть на эволюцию, как на односторонний, действующий лишь со стороны окружающей среды, про­цесс, признал бы [в человеке] и второго игрока.)”

Утверждать, что новый вид возникает вследствие изменения зародышевых клеток - значит оставаться в заколдованном кругу 'животных' схем и представ­лений старого вида [человечества], который неспо­собен выйти за рамки этого круга и представить себе, что существует иная схема, не 'животная', не 'растительная' и не 'минеральная', но, тем не ме­нее, абсолютно 'материальная': может быть, и зем­леройка - чин 'ангельский' и “сверхприродный” для марганцевых прожилок, но от этого она не становит­ся менее 'материальной”, она также продукт эволю­ции, в один прекрасный день появившийся на свет. Однажды и вместо животного-человека появится что-то 'другое' - может быть, это уже происходит и процесс идет полным ходом.

Но если не модификация зародышевых клеток порождает новый вид, то что же? Модификация чего?

Чтобы новый вид увидел свет, некая модификация, появление нового элемента, конечно, необходимы. Какова природа изменений в папоротнике по отно­шению к минералу или изменений в животном по отношению к растению? Нас заворожили формы. Форма формой, но что же менялось при переходе от одного царства к другому? Может быть, характер, интенсивность движения? От инертности, неподвижности, косности камня был совершен переход к растениям с их стремительным ростом, а от них - следующий переход - динамический взрыв жизни животной. Все переходы - это увеличение интен­сивности движения. Физики первыми открыли глаза; они рассказывают нам об электромагнитных волнах, о вращении электрона вокруг атомного ядра. Эйн­штейн сформулировал принцип относительности, согласно которому параметры физического события тесно связаны со скоростью движения системы от­счета. Попросту говоря, скорость - это вопрос расстояния, а расстояние - это вопрос шести лапок муравья, двух крыльев чайки, двух ног человека, или даже реактивного двигателя самолета; и все это - не что иное, как более или менее быстро движуще­еся животное, наделенное более или менее оригинальным механизмом поглощения пространства между ним и тем, что находится “далеко” или “вне”. Одна­ко, вполне возможно, что новый “механизм” или “орган” следующего вида изменит интенсивность движения настолько, что сами понятия “вне” и “далеко” станут архаичными, а “расстояния” жгутика или реактивного самолета станут такой же “древ­ностью”, какой инертность камня представляется современному живому существу. Что же за орудие или орган дадут нам возможность такого быстрого перемещения, что в одно мгновение можно будет достичь отдаленных галактик, будто и нет совсем расстояний, будто все происходит внутри нас, в границах материального, имеющего клеточное стро­ение тела? Есть ли в теле то, что позволило бы нам, оставаясь в оболочке из клеток, делающей нас по­хожими на человека, а не на мышь, быть при этом одновременно в Нью-Йорке, на Борнео или, вооб­ще, Бог знает где? Если бы мы были наделены физиологически - можно даже сказать, “географи­чески” - таким “сверхъестественным” движением, то это, очевидно, привело бы к созданию нового вида и нового царства. То, что “естественно” для челове­ка, может казаться сверхъестественным рыбе, пос­кольку понятие естественности, безусловно, тоже эволюционирует от вида к виду и “сверхъестествен­ное - это естественное, еще не достигнутое нами”*

* Sri Aurobindo. Thoughts and Aphorisms, XVII: 88

Остается узнать где и как в теле будет распо­лагаться этот удивительный новый механизм, кото­рый не уничтожит наши “драгоценные” зародышевые клетки, но даст всем клеткам нашего тела новый способ существования с его, возможно, уже совер­шенно новой “географией”, доступной другому, “не­бинокулярному зрению”? И что станется тогда с реактивными самолетами, телефонами, космически­ми ракетами и всей прочей дьявольской машинерией? Это ведь совершенно иные пространство и время - иная “система отсчета”, иной детерминизм - и это впечатляет не меньше, чем переход от непоколебимого инертного покоя камня к суете позвоночных. Что тогда будет представлять собой смерть? Чем в этой новой “системе” станет материя - что такое материя, ее электроны, клетки и галак­тики, видимые посредством небинокулярного зре­ния или через нечто, отличное от микроскопа или телескопа: ведь все эти приборы - это все то же устарелое видение посредством сетчатки, только немного расширенное?

Биология и физика описывают законы данной среды, точнее, среды человеческого аквариума. Аквариума, который или созерцает самое себя, или пытается увидеть что-то лишь через собственные стенки. Но что происходит при переходе к иной среде, как это случилось с амфибией, когда она вышла в открытое пространство жизни? Происходит крушение старых законов, и появляется иная, не­предсказуемая “жизнь”, или “сверх-жизнь”.

Остается найти связующее “звено”. Если его нельзя найти в нирванических пируэтах, экстазах, в изощренных интеллектуальных экзерсисах или в снах и мечтах многострадального человеческого вида (за­думанного, быть может, для истинного рая на земле, в истинном теле, преодолевшем и смерть, и прочую кабалу), то где же оно? Переходя от одного вила к другому, от одного царства к другому, мы попадали из одной тесной тюрьмы в другую, и каждая новая была ненамного просторнее старой. Будет ли следующее царство царством свободного человека, кото­рому пространство покорится без остатка?

Чтобы не унестись к мистическим высям в поэ­тическом парении, мы низойдем вместе с Матерью в мистерию сознания клеток в поисках новой среды и клеточного механизма, нового элемента, который откроет двери нашей тюрьмы и выбросит нас на новую землю. Так однажды первая амфибия вышла на солнечные берега нового мира.

57. 107 - Новый мир уже РОЖДЕН. Это не трансформация старого мира - рожден мир НО­ВЫЙ. И мы находимся как раз в середине переход­ного периода: оба мира еще перепутаны между собой; старый мир еще хранит всю полноту власти и полностью контролирует обычное сознание. Но пока что тихо и незаметно, исподволь входит мир новый - настолько незаметно, что вряд ли можно увидеть какие-то внешние нарушения... в данный момент большинство людей попросту не осознает его присутствия. Но он работает, он растет.

56. 103 - Каждый раз, когда в существующие комбинации вводится новый элемент, происходит то, что можно назвать “прорывом границ”... Пред­ставления современной науки, несомненно, подо­шли гораздо ближе к выражению новой реальнос­ти, чем, скажем, представления Каменного Века. Но даже эти представления окажутся вдруг абсо­лютно устаревшими, верными только в очень узких рамках, а в целом, вероятно, не соответствующими реальности, когда проявится нечто новое, чего не существовало в той вселенной, которую изучали мы. Несомненно, это изменение, эта внезапная перемена, вызванная универсальным [новым] эле­ментом, привнесет некий хаос в наши представле­ния, но отсюда родится и начнет расти новое знание.

Этим “новым элементом” является разум клеток, который изменит наш человеческий мир так же, как мыслящий разум (ментальное) в свое время до неуз­наваемости изменил мир обезьян.

ИНОЕ СОСТОЯНИЕ

Первый опыт всегда странен и может даже показаться безумием. И тем не менее, в один пре­красный день последняя дряхлеющая рептилия впер­вые на этой планете стала первой юной птицей. На что это похоже, когда вы, ни с того ни с сего отрываясь от земли, вдруг возноситесь в полете, хотя до вас в небе, рассуждая по-рептильи, никогда не было ни одной летающей твари? Это совершенно ненормально, и, наверное, многие пожилые дино­завры в недоумении пожимали своими спинными гребнями: “Это невозможно, это просто галлюцина­ция”. От одной галлюцинации к другой - и вот уже снуют туда-сюда людишки в костюмах и галстуках. Ну, а дальше что?

Однажды утром, в январе 1962 г. Мать вышла ко мне немного бледной; по обыкновению она под­шучивала над собой, словно ирония - единствен­ный возможный способ достичь нового вида, не теряя “рычагов управления” старым (ей было восемь­десят четыре года). И, как всегда, спокойно, точно рассказывая что-то забавное. Мать говорила:

62. 91 - Странное дело! По-моему приступы никак не связаны с состоянием моего здоровья. Это что-то вроде децентрализации. Понимаешь, чтобы форма тела сохранялась, некая центростремитель­ная сила сосредоточивает и удерживает его клет­ки; а при моих приступах происходит обратное! Клетки будто рассеиваются под действием центро­бежной силы. Когда этот процесс становится слиш­ком интенсивным, я покидаю тело, а со стороны это выглядит так, словно я падаю в обморок; на самом же деле, я не “теряю сознания”, я полностью сознательна. Очевидно, происходит какая-то стран­ная дезорганизация.

Что и говорить, новый вид - это прежде всего дезорганизация старого...

... В прошлый раз кто-то оказался рядом, так что я не упала и не ушиблась, но на этот раз я была в ванной комнате одна, и... По всей вероят­ности, я имела дело с тем же феноменом созна­ния; я охватывала собой весь мир, причем физи­чески - вот, что интересно! Ощущение жило в КЛЕТКАХ! Тело расширялось все больше и больше, движение становилось все более интенсивным, а затем я вдруг оказалась на полу.

Опыт движется по некоему определенному пути. Прежде, чем подробно описать, с помощью каких процессов и через какие переходные этапы достигла Мать “той точки”, мы наметим вехи этого пути. Очевидно, для того, чтобы войти в иное состояние, или в иную среду, она должна была оставить “чело­веческое” состояние точно так же, как и амфибии пришлось покинуть старую среду. Описание новой среды поможет нам лучше понять как старую, так и то, что разделяет их подобно барьеру. На самом деле, преодоление этого барьера и есть главная задача; все должно решаться, очевидно, на клеточ­ном уровне, поскольку именно здесь исходная точка или множество исходных точек.

62. 155 - Например, я немного хожу по ком­нате (меня всегда кто-то поддерживает), чтобы снова привыкнуть к своему телу. При этом у меня иногда возникают такие особенные состояния... я могла бы это назвать ощущением иллюзорности тела! Понимаешь, я вверяю свое тело сопровожда­ющему меня человеку (он полностью освобождает меня от ответственности за него и следит, чтобы оно не упало и ни обо что не ударилось); и тут сознание становится безграничным, беспредель­ным; оно - как волны, но не просто волны, а ДВИЖЕНИЕ волн, - материальных, или, можно ска­зать, телесных волн, по широте своей, сравнимое с землей, но не... круглое или плоское... а ощуща­емое, скорее, в виде волн, уходящих в бесконечность. Вот это волновое движение и есть движение жизни.

Но это же подлинная физика Материи! Дей­ствительно, все физические теории, стремящиеся объяснить структуру нашей вселенной и состав ма­терии, сходятся в одном: волновое движение - это образующее и динамическое основание физической реальности. Будь то электромагнитные или гравитационные поля, межатомные взаимодействия в серд­це атома или у пределов вселенной, - все движется и распространяется в виде волн. “Это волновое движение есть движение жизни”, - предельно точ­ный и краткий вывод Матери. И она продолжает:

... И сознание (тела, я полагаю) парит в вечном покое. Но это не протяженность - это слово здесь не подходит - это беспредельное движение с очень спокойным, широким и гармоничным ритмом. И это движение - сама жизнь. Я хожу по комнате, но “ходит” именно оно. Все происходит в совер­шенном безмолвии, как размеренное движение волн без начала и конца, с чередующимися сжа­тиями в этом (жест в вертикальном направлении) и в этом (жест в горизонтальном направлении) направлени­ях и разрежениями (широкий жест - словно 'дышит', пульсирует океан), т. е., сначала сгущение, концен­трация, а затем расширение и, как следствие, распространение, диффузия.

Как тут не вспомнить об электромагнитном поле, распространяющемся в виде синусоидальной волны с двумя взаимно перпендикулярными составляющи­ми, электрической и магнитной. Здесь мы соприка­саемся с необъяснимой тайной: как тело на материальном, клеточном уровне может быть вол­ной, несущей миры в своем бесконечном движении и управляющей существованием атомов и галактик? Как можно быть бесконечной, вездесущей волной и оставаться при этом в узких рамках человеческого тела, которое в начале [эксперимента] падает в обморок из-за того, что оно не привыкло еще к своему новому состоянию? Иначе говоря, к “разме­рам” вселенной.

В течение последующих одиннадцати лет экспе­римент обретал все большую четкость и становился все более “привычным”, правда слова, которыми Мать описывала его, часто обескураживали, потому что она употребляла то одно, то другое выражение, и возникало впечатление, что она говорит о разных явлениях и даже о разных мирах, хотя на самом деле она всегда рассказывала об одном и том же процес­се, происходящем в одном и том же материальном мире, - но попробуйте описать материю, увиденную глазами птицы, упрямой золотой рыбке, которая мерит все только стенками своего аквариума! Золо­той рыбке эта материя вовсе не кажется реальной, твердой, прочной; наоборот, она может представ­ляться ей даже в некотором роде сверхъестествен­ной. Какие “слова” могла найти Мать для описания того, чему еще нет названия? “Электромагнитная волна” - это будет позже. В то время это было “то, что происходит”.

Однако три месяца спустя, в апреле 1962 г., первые итоги опыта прозвучали для меня как крик, и я задумался.

62. 134 - Смерть - иллюзия, болезнь - иллюзия, неведение - иллюзия! - они лишены реаль­ности, их попросту нет... Только Любовь, Любовь, Любовь и Любовь - безмерная, огромная, бес­предельная, всеподдерживающая и всеобъемлю­щая. Дело уже СДЕЛАНО.

Иными словами, переход к следующему виду осуществлен. Когда над головами рептилий проле­тает первая птица, за ней неизбежно следуют дру­гие. Однако, самое существенное здесь то, что смерть и болезнь в ином состоянии исчезают материально, поскольку речь идет не о мистических переживаниях в нирванических высотах, а о телесном и клеточном опыте. Мир - не иллюзия, как это проповедуют мистики; наоборот, иллюзией является наше физи­ческое восприятие мира и проистекающая из этого ложь - болезни и смерть; с изменением клеточного восприятия они исчезают, превращаясь в... нечто “другое”. Шаг за шагом. Мать будет открывать это “другое”.

Опыт продолжается:

62. 121 - Передо мною постоянно стоит одна и та же проблема - вполне конкретная и абсолютно материальная проблема: что сделать, чтобы клет­ки, оставаясь самими собой, не растворяясь в нефизической реальности, в то же время обрели пластичность, избавились от 'жесткости' и могли расширяться до бесконечности. Телу очень трудно - тяжело не потерять (как бы сказать?) свой центр и не раствориться в окружающей среде.

61. 252 - Это тело уже не является тем, что мы привыкли понимать под этим словом: оно превратилось просто в “сгущение”, “скопление” чего-то. Это не обтянутая кожей масса, а некая совокупность, концентрация вибраций, то, что мы обычно называем 'болезнью* или функциональными рас­стройствами, для тела значит совсем не то, что для докторов или обычных людей - тело ощущает болезнь по-другому - для него это... сложность приспособления к требованиям нового ритма виб­рации.

62. 185 - Неизменной остается только физическая боль. Мне кажется, она указывает на то, что осталось от старого сознания. Только она ощущается так же, как и прежде. Например, питание, вкус, запах, видение, слух - все это полностью изменилось. Они уже подчинены иному ритму: сами органы функционируют совершенно по-дру­гому. Изменились при этом сами органы или толь­ко их функционирование? Не знаю. Но они подчи­няются иному закону. Единственное, что остается материальным, конкретным в этом мире, мире иллюзии, - это боль. Мне кажется, что она - сама суть Лжи. Мне запрещено использовать мое зна­ние, власть, силу, чтобы устранять боль, хотя рань­ше я прекрасно с этим справлялась. А вот теперь это строго запрещено. Впрочем, я поняла: на сме­ну старым средствам должно прийти что-то другое - понемногу они заменяются... Это нельзя назвать “чудом”, потому что это не чудо, но нечто удиви­тельное, неизвестное. Когда оно придет? Каким образом? Не знаю.

Действительно, вопрос уже не в том, как устра­нить боль или приостановить смерть с помощью высших “сил”, - йогических или еще каких-нибудь, - но в том, как преобразовать боль и смерть с помощью природной силы самих клеток. Это и есть “йога клеток”. Новый вид будет обладать не какими-то особыми, непостижимыми органами или чудесны­ми силами, но новой клеточной деятельностью и клеточным восприятием, которые радикально и ес­тественным образом изменят условия жизни нынеш­них смертных тел.

62. 315 - Теперь я постоянно делаю различие между... (как бы сказать?) “зигзагообразном” и волновой жизнями. В первой - все остро, жестко, угловато, сплошные столкновения (постоянно на что-то натыкаешься); волновая же жизнь мягка, очаровательна - на удивление очаровательна, - но она еще не устоялась. Просто поразительно: это совершенно иной образ жизни. [Ведь в обычной жизни] даже доброжелательность агрессивна, даже любовь, нежность, привязанность полны агрессии. Как будто палкой молотят. А вот “то”... согласо­ванность, завершенность, ритм, движение волн такой широты и такой силы! Потрясающе! И никаких нарушений: все на своем месте. Оно могуче и нежно несет вселенную в своем волновом движе­нии!

Не знаменитое ли это “единое поле” Эйнштейна?

68. 32 - С практической точки зрения, если по каким-то причинам в теле что-нибудь не так (боль или какие-нибудь расстройства), я вхожу в “то”, и расстройство исчезает почти мгновенно, а если мне хватает терпения, и я надолго остаюсь в “том” состоянии, то исчезает даже ВОСПОМИНАНИЕ о болезни. Вот так, мало-помалу навсегда исчезнут все расстройства, ставшие уже привычными”

68. 1610 - Удивительно! Сознание становится все более и более интенсивным, простирается все шире и шире, а тело словно плывет, послушно отдаваясь его потоку. Как еще пояснить? Словно нечто плывет в океане света, непрерывно соверша­ющего свою работу... По цвету океан - темный аквамарин - тебе ведь знаком этот цвет?..

68. 32 - Сохранять такое состояние тело смо­жет лишь когда оно будет готово. В этом и заклю­чается работа: научиться полностью “сливаться” с движением волн. Результатом будет полное унич­тожение эго, а это уже новое, неведомое состоя­ние, не так ли? оно ведь никогда не было реали­зовано физически; те, кто пытались достичь Нирва­ны оставляли тела, а наша задача в том, чтобы именно тело, материальная субстанция, могли “сливаться”. Это я и пытаюсь осуществить. Как сохранить форму без эго? Вот, в чем проблема. Работа совершается медленно, шаг за шагом. По­тому и времени столько уходит: приходится вновь и вновь обращаться к каждому элементу и транс­формировать его. Сохранить форму и при этом полностью избавиться от эго - для обычного созна­ния это чудо. В витальном [жизненной природе] и в ментальном телах это не так сложно, но ЗДЕСЬ, в физическом теле... Как удержать его от распы­ления, рассеяния при слиянии?.. В этом и состоит мой эксперимент! И сейчас - очень интересный этап. Бывают моменты, когда в теле будто бы наступает полнейший разлад, развал всего-всего. Если физическое сознание недостаточно подготов­лено, как это было, например, в самом начале, то происходящее воспринимается как симптомы на­ступающей смерти. Затем я начала понимать, что дело тут не в смерти; просто тело само готовится к новому состоянию. Мне стало ясно, как только будет достигнута эта особая пластичность, неумо­лимость смерти упразднится. Видишь ли, каждый раз, когда власть или господство обычных законов заменяется, хотя бы в чем-то, иной властью, воз­никает переходное состояние, которое имеет все признаки серьезнейшего расстройства и величай­шей опасности. Пока тело не знает, отчего это происходит, пока оно в неведении, оно паникует и полагает, что оно тяжело больно, хотя на самом деле, это не болезнь; просто существующий закон природы отступает, давая место иному закону. Вот тут и наступает момент, когда ты ни там, ни здесь - что и говорить, неприятно.

69. 164 - И в то же время тело - удивительно хрупкая штука, вот что любопытно. Оно будто вышло из-под власти обычных законов и... нахо­дится в каком-то подвешенном состоянии. Что-то пытается установиться в нем. А тело крайне чувст­вительно ко всему внешнему - оно обладает од­новременно двумя качествами: предельной вос­приимчивостью к тому, что исходит от других людей, и при этом необыкновенной способностью прони­кать в них и работать там. Между ним и людьми словно исчезли всякие разграничения.

62.275 - Это некое совершенно безличное состояние, в котором полностью исчезают все при­вычные реакции на окружающее. Но их пока нечем заменить. Это... волна. Вот и все. Когда такое состояние перейдет во что-то иное? Не знаю. Нельзя пытаться ускорить процесс! Никаких уси­лий, нельзя даже пытаться узнать, потому что тогда пробуждается к деятельности интеллект, который не имеет ничего общего с “тем”. Поэтому я и прихожу к выводу, что “этим” нужно стать, быть, жить - однако как? Не имею понятия.

Как может рыба пытаться быть не рыбой, а чем-то другим? Ее усилия и мысли будут по-прежнему рыбьими.

62.66 - Обычному, то есть внешнему, поверх­ностному видению кажется, что тело приходит в негодность; но оно-то воспринимает процесс иначе! Оно чувствует: то или иное движение, усилие или жест, или действие по-прежнему принадлежат этому миру - миру Неведения: они не совершают­ся так, как должны были бы совершаться, это не истинные движения. Тело чувствует, что состояние, которое я ранее описывала как мягкое, плавное, без угловатостей, должно каким-то образом раз­виться и вызвать в нем изменения, позволяющие действовать истинным образом. Необходимо найти истинное функционирование тела. Но “найти” его “головой” невозможно: оно ФОРМИРУЕТСЯ посте­пенно. Разница между “зигзагообразной” жизнью и “волновой” столь велика, что когда я перехожу из одного состояния в другое, мне кажется, что все мое тело в шипах и занозах в то время, как оно удобно располагается на пуховых подушках!

В этом открывающемся на короткое время (как “вспышки молнии”) пространстве меняется и ощуще­ние времени. Однажды утром:

62. 147 - Однажды мы, наверное, скажем: “Помнишь, в таком-то году мы думали, что мы делаем то-то?”.. Представь себе, меня вдруг пере­несло в будущее: “Помнишь, тогда...” (кстати про­шлое всегда слева от меня, не знаю даже почему), “Помнишь, тогда мы думали, что что-то делаем и что-то знаем”. Это довольно забавно. Видишь ли, в обычном сознании все вращается вокруг некото­рой оси. Она как будто где-то укреплена и все вращается вокруг нее - так устроено обычное сознание. Если ось смещается, мы чувствуем себя потерянными. Эта ось (она может быть “большой” и не очень, а то и совсем маленькой) стоит прямо во временном потоке. Сознание может быть более или менее обширным, более или менее интенсив­ным, но, так или иначе, оно вращается вокруг некоей оси. Так вот, у меня теперь никакой такой оси нет. Я видела: ее больше нет - она исчезла, будто ее ветром сдуло! Сознание может переме­щаться и туда, и сюда (жесты в самых разных направлениях), оно может отправиться назад или вперед, куда угодно - оси-то, вокруг которой оно вращалось нет, она исчезла. Интересно. Нет больше никакой оси!

Но “волновое движение” иногда проявляете”” вполне определенно и раскрывает себя по-настоящему: это и составляющий элемент, и основание физической реальности.

63. 108 - На уровне сознания клеточных сплетений, должно быть, уже появилось что-то новое... похоже, приобретается какой-то новый опыт. Вот следствие: прошлой ночью у меня был ряд прямо-таки фантастических переживаний на клеточном уровне. Я даже не в состоянии объяснить; должно быть, они приведут к новому открытию... В самом начале опыта всегда живущий во мне и следящий за всем происходящим “наблюдатель” немного иронически заметил: “Ну что ж, если бы это слу­чилось с кем-нибудь другим, тот бы подумал, что он здорово болен или почти рехнулся)” Но я, сохраняя спокойствие, сказала себе: “будь, что будет. Я посмотрю чем все это кончится, посмот­рю...” Удивительно! Неописуемо! Такой опыт дол­жен повториться не раз, прежде чем я смогу что-либо понять. Непостижимо! Началось в восемь тридцать вечера и продолжалось до половины третьего ночи, я не теряла сознания ни на секунду. И все это время со мной происходило нечто пора­зительное, невероятное! Не знаю, что и получит­ся... Это неописуемо! Понимаешь, ты становишься лесом, рекой, горой - и все это ощущения ТЕЛА, совершенно конкретные ощущения тела. Было и многое другое... Описать это невозможно.

(Вопрос:) Что-то вроде вездесущности клеток?

Скорее, единство; чувство единства... если бы оно стало естественным, постоянным состоянием, то смерть не смогла бы существовать даже в этом теле... Я чувствую, что в нем уже есть что-то, чего я еще не могу понять умом и выразить. Когда покидаешь тело, происходят какие-то существен­ные изменения в “поведении” клеток. Мне нужно больше опыта.

Если сознание клеток не спеленуто сетью тела, если оно уже освободилось из плена, то что проис­ходит, когда этот сгусток материи, неотъемлемая часть всеобщего земного тела, распадается, рассеи­вается?

63. 67 - Странное дело... видение [в тонком физическом] совершенно отличается от видения чисто физического: в одно и то же время видишь и происходящее за тысячи километров, и то, что находится совсем близко.

(Вопрос:] А что ты видишь?

72. 268 - Я сказала бы: “Ничего!” Я не “вижу” ничего. Нет “видящего”, просто я ЕСМЬ бесконечная мно­жественность, я ЖИВУ как множественность. И, кроме того (смеясь}, так много всего, так много, что это... уже ничто!

62. 147 - Ты не чувствуешь чего-то вроде “чистого сверхэлектричества”?.. Когда мы соприкаса­емся с ним, мы понимаем, что оно - повсюду, просто мы не замечаем этого.

Может быть, плазма; ее странные свойства еще не поняты до конца современными физиками?

Таково, вкратце, “иное состояние”. Теперь нам нужно попытаться понять, как оно проявляется на физиологическом и функциональном (“иной способ функционирования”) уровнях, и каков механизм перехода из одного состояния в другое, другими словами, понять, что создает барьер между старым и новым, и как его преодолеть, ясно, что речь здесь идет не о философии и не о религии - их время прошло. В течение целых веков нам твердили о “материалистах” и “спиритуалистах”, но о какой материи, о каком таком духе, собственно, идет речь?

Что такое “рыбий дух” для амфибии? иной способ дыхания. Легочное дыхание - это и рели­гия, и философия.

То, что философиям и религиям здесь делать нечего, очень даже утешительно: путаницы меньше.

Но ведь и наука здесь ни к чему!

Годится ли физика или даже астрофизика рыбы для биологического вида, живущего в совершенно иной среде?

Все “законы” нашего ограниченного мирка-аквариума - мера нашего бессилия; один из многих способов видения, хотя бы и электронного, сквозь стенки аквариума. Но что происходит, когда аквариум разбивается вдребезги и нет никаких “сквозь”? Дарвин говорил о признании в убийстве.

Мать называла иное состояние “божественным состоянием”, или “любовью”, иногда “всемогущим состоянием”, или просто “тем”. И еще - “супраментальным”.

ГРЯДУЩЕЕ ЦАРСТВО

В конце концов, можно задать и такой вопрос: что толку быть лесом или рекой, если в обычной, повседневной жизни мы по-прежнему наугад ищем верное действие, правильную идею, правильное восприятие или истинное озарение? Вся человечес­кая жизнь - сплошное заблуждение. От других ви­дов мы отличаемся не столько умением расщеплять молекулы, изобретать радары или исследовать кос­мическое пространство, сколько способностью совершать ошибки. Животное не ошибается, его знание непосредственно. Что же до нашей науки, то весь ее арсенал - в сущности гигантское нелепое сооруже­ние, призванное восполнить недостаток простого, врожденного знания и обеспечить нас тысячами рук, антенн и механизмов, чтобы заменить ими действие инстинкта. А на деле мы, оказывается, катастрофи­чески бессильны со всей этой Машиной, которая по идее должна стать нам эффективным подспорьем, - стоит ей сломаться, как мы становимся беспомощнее животных.

63. 2011 - Нечто, лишенное гармоничности де­рева или цветка, покоя камня, силы животного - просто ущербность. Вот она, человеческая непол­ноценность.

61. 179 - Шри Ауробиндо часто повторял: “Будь проще... будь проще”, и когда он так говорил, передо мной словно открывался простой и светлый путь: “Да-да, ведь все, что нужно, - это сделать один шаг, а за ним - другой, вот и все!” Удиви­тельно: какие бы трудности не возникали, источ­ник всегда был здесь (Мать коснулась висков)! когда казалось, что все перепуталось и одно никак не увязы­вается с другим, он говорил: “Будь проще,”- и свет, исходивший из его глаз, вдруг словно выносил тебя в прекрасный сад, полный света. Видела я его, или слышала, - в такие минуты я оказывалась в пото­ках золотого света, в благоуханнейшем саду, и все-все-все становилось ясным. “Будь проще.” Мне понятно, о чем он говорил: нельзя допускать вме­шательства мысли; ведь мысль стремится к сухой регламентации, к жесткому порядку, к обязатель­ной оценке. А это ни к чему. То, что он называл простотой - это радостная непосредственность действия, движения, жизни. Иными словами, в процессе эволюции мы должны вновь открыть то состояние спонтанного счастья, которое он назы­вал божественным.

Поиск по сайту: