Положение и власть митрополита

В византийских источниках сохранилось несколько официальных перечней митрополий и подчиненных им епархий (Notitiae episcopatum). Знакомясь с этими перечнями, особенно относящимися к XIV веку, исследователь поражается необычности статуса русской митрополии. Несмотря на огромные размеры и географическую протяженность, она числилась среди традиционных кафедр Малой Азии и Балкан, которые составляли исконную территорию патриархата и все еще считались соответствующими древним римским провинциям. В начале XIV века в юрисдикцию патриарха входило 112 митрополий. При императорах Андронике II (1282–1328), Андронике III (1328–1341) и в первые годы правления Иоанна V (1341–1347) в митрополиты были возведены еще двадцать шесть «автокефальных архиепископов»[161] и восемь епископов. По мере сокращения империи и образования независимых церквей в Болгарии и Сербии, фактическая власть многих митрополитов становилась минимальной: они были митрополитами лишь по званию. Тем не менее, русский митрополит, с его огромной властью, занимал по старшинству лишь шестидесятое место. Более того, во время перетасовки митрополичьих кафедр при Андронике II русская кафедра отодвинулась с шестидесятого на семьдесят второе место.[162] Вряд ли это свидетельствует о нарочитом унижении русского митрополита, поскольку такие же перемещения коснулись и других кафедр, но определенно говорит о сугубо византийской способности настаивать на теоретической неизменности ойкумены, символически возглавляемой императором и патриархом, и при этом не принимать во внимание очевидную историческую реальность. Одновременно этот внешний идеологический консерватизм очень умело и реалистически использовался для поддержания престижа «имперской столицы» и для распространения ее влияния и контроля в областях, которые — как и Русь — иначе давно освободились бы от них. Лишь изредка митрополичье достоинство и русское национальное чувство поощрялись отличиями, полагавшимися им по византийскому протоколу: например, послания патриарха русскому митрополиту запечатывались свинцовыми печатями, тогда как для других была предусмотрена восковая.[163] На Руси число епархий значительно менялось в зависимости от исторических и политических обстоятельств. Греческие перечни XIV века всегда тщательно выделяют епархии, расположенные на территориях, подвластных великому князю Владимирскому. Эти области северо–восточной Руси обычно называли «Великой Русью», а «Малой Русью» обычно называли земли бывшего Галицко–Волынского княжества.[164] «Малороссийскую группу» составляли постоянно шесть епархий — Галич, Владимир–Волынский, Перемышль, Луцк, Туров и Холм; в то же время Чернигов (иногда объединяемый с Брянском), Полоцк и Смоленск по мере экспансии литовских князей перешли из северо–восточной в юго–западную группу. С перерывами существовали Переяславская и Белгородская епархии, а епархия Юрьевская упразднилась в XIV веке. В состав «Великой Руси» постоянно входили епархии Владимира на Клязьме, Новгорода, Ростова, Суздаля, Сарая, Рязани, Твери, Коломны и Перми (последние две были образованы в XIV веке).[165]

Хотя после разорения Киева татарами митрополит больше не жил там, он сохранял свой традиционный титул и продолжал считаться епископом Киевским. Впрочем, фактические пределы его юрисдикции определялись политическими событиями XIII и XIV веков. В 1299 г. греческий митрополит Максим перенес свою постоянную резиденцию во Владимир, столицу северного великого княжения, присоединив этот город к Киевской епархии.[166] Его преемник Петр перенес кафедру в новую столицу, Москву, где построил кафедральный собор, сохранив при этом в своей юрисдикции и Киев, и Владимир. В результате митрополит считал своими кафедральными соборами три храма: Святую Софию в Киеве, Успенский собор во Владимире и новопостроенный Успенский собор в московском Кремле. Кроме того, во время посещений своей паствы в великом княжестве Литовском, митрополит располагал официальной резиденцией в Новогрудке; ему подчинялось православное духовенство в столице Литвы Вильно и в Гродно.[167] Фактически, митрополит возглавлял две епархии, Киевскую и Владимирскую, и, кроме того, ему принадлежала каноническая власть над церквами политических столиц двух «России»: Москвы и Вильно. Исключительность полномочий и престижа митрополита как духовного главы «многочисленного народа» усугублялась необъятностью митрополии и ее символическим значением. Поскольку сам митрополит был, естественно, не в состоянии лично править церковными учреждениями, находящимися в разных, подчас враждующих, княжествах, то в Киеве, Вильно и Москве назначались его постоянные наместники. В отсутствие митрополита наместники распоряжались от его имени, пользуясь большой властью над духовенством и даже над епископами, хотя сами епископами могли и не быть.[168]

В качестве епископа Киевского и Владимирского, митрополит, конечно же, получал большие доходы от веками накопленных имуществ этих епархий.[169] В доход митрополита шли также несколько видов церковных налогов, в том числе судебная пошлина. Ниже мы будем говорить о долгом споре между митрополитом и Новгородом относительно судебных прав митрополита в других епархиях. Глава русской церкви получал также постоянный доход от других епископов, которые при поставлении обещали «исправно выплачивать все пошлины митрополичьему престолу».[170] Поскольку престол митрополита Киевского и всея Руси замешался из Константинополя и поскольку его часто занимали греки, огромные доходы митрополии очень привлекали обнищавшие византийские власти. Кроме того, митрополит легко мог склонить русских князей на дополнительные пожертвования для Константинополя. При поставлении нового митрополита патриархат получал крупные подношения (ниже мы укажем на такие случаи); можно предположить — хотя у нас нет прямых тому свидетельств — что митрополия регулярно платила патриарху налог, подобный тому, какой сама получала от своих епископов. Наконец, известно несколько случаев русской помощи в ответ на экстренные просьбы из Константинополя: в 1346 г., когда обрушилась апсида Святой Софии, из России была прислана значительная сумма денег на ее восстановление, чему, несомненно, способствовал влиятельный митрополит Феогност, грек, друг Никифора Григоры, который и рассказал об этом.[171] В 1398 г. вновь было послано пожертвование в Константинополь, осажденный турками.[172] В 1400 г. патриарх Матфей обратился непосредственно к митрополиту Киприану, прося еще денег на защиту Константинополя.[173] Наконец, во время подготовки Флорентийского собора предполагалось, что русский митрополит внесет около 100.000 гиперпир, в то время как другие «богатые» кафедры, например Грузии и Сербии, не могли внести более 20.000 каждая.[174] Одних этих фактов достаточно, чтобы объяснить упорство политики византийского патриархата, направленной на сохранение его власти над единой русской митрополией.

Поиск по сайту: