Процесс коллективизации

Данные результаты не удовлетворяли руководите­лей советского государства. Ноябрьский (1929) Пленум ЦК ВКП(б) дал директиву значительно ускорить темпы коллективизации. В начале декабря бюро Сибкрайкома ВКП(б) поставило задачу довести процент коллективизации к концу 1932/33 до 85 (в том числе за 1929/30 — до 22). В принятом 5 января 1930 постановление ЦК «О темпе кол­лективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» планировалось завершить ее в основ­ном в главных зерновых районах (Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье) «осенью 1930 г. или во всяком случае вес­ной 1931 г.», в других зерновых районах (в том числе вСибири) — осе­нью 1931 — весной 1932, в незерновых районах (в том числе на Дальнем Востоке) — к весне 1933.

В регионах, с одобрения Центра, этот процесс ре­шили еще более ускорить. 2 февраля 1930 Сибкрайком по инициативе его первого секретаря Р. И. Эйхе выдвинул задачу завершения коллективизации весной текущего года. Решение о ее фор­сировании приняло и руководство ДВК. 26 его районов объяви­ли районами сплошной коллективизации. Массовая коллективизация началась в национальных районах. Задачу вовлечения в колхозы основные массы сельского населения поставили Ойротский и Хакасский окружкомы, Бурят-Монгольский обком. В условиях повыше­ния темпов коллективизации местные власти усилили нажим на деревню. На 20 января 1930 в Сибирском крае в колхозах числилось 11% крестьянских хозяйств, на 10 февраля — 32, на 10 марта — 53%; на Дальнем Востоке к марту — 45%. В отдельныхокругах уро­вень коллективизации значительно превосходил средние показатели: в Ойротской АОон составил 86%, в Барабинском округе — 76, Бийском — 72, Сретенском округе — 71%. Состав­ной частью коллективизации и одним из основных средств ее осуществле­ния была насильственная экспроприация хозяйств, отнесенных к кулацким, — «раскулачивание».

Форсировались не только темпы колхозного строительства, но и степень «обобществления» крестьянского имущества. «Вы­сшей» формой коллективного хозяйства провозглашались ком­муны. В коммуны крестьяне должны были сдавать все средства производства и труда, вплоть до домашней птицы. В Маслянинском районе Новосибирского округа коммуны ста­ли единственной формой колхозного строительства. В 54 коммуны, со­зданные на 10 марта 1930, «записалось» примерно 92% бедняцких и середняцких дворов. Была организована гигантская льноводческая коммуна «Сибирский долгунец», объеди­нявшая 5 сельсоветов и свыше 2 тыс. хозяйств. На максимальное «обоб­ществление» крестьянского имущества ориентировали не только коммуны, но и сельскохозяйственные артели. Создавались колхозы-гига­нты, в которые входили десятки селений, разбросанных на огромной территории, с количеством дворов, исчисляемых тысячами. В ДВК функционировало 108 колхозов-ги­гантов, объединявших более 32 тыс. дворов.

Результатом явилось резкое падение производительных сил сельского хозяйства, особенно ощутимое в животноводстве (см. Сельское хозяйство). Чтобы окончательно не уничтожить аграрный сектор экономики и предотвратить массовое крестьянское восстание, власти скорректировали свою политику по отношению к деревне. Насильственные методы коллективизации были официально де­завуированы в известной статье И.В. Сталина «Головокру­жение от успехов» и в специальном постановлении ЦК ВКП(б) от 14 марта 1930. Крестьяне стали в массовом порядке выходить из колхозов. Процент коллективизации к лету 1930 снизился по Си­бирскому краю до 20, по ДВК — до 25.

Отступление носило тактический характер. Декабрьский (1930) Пле­нум ЦК ВКП(б) поставил задачу возобновления массо­вой коллективизации. В Сибири и на Дальнем Востоке в течение 1931 над­лежало вовлечь в колхозы не менее 50% крестьянских хозяйств. Ограничение землепользования, административное давление, постоянная угроза экспроприации вынуждали крестьян-единоличников (см. Единоличники) либо вступать в колхозы, либо бежать из деревни. Задания Центра по темпам коллективизации были перевыполнены. В начале 1931 в колхо­зах состояло около 1/5 крестьянских хозяйств Сибири и Дальнего Востока, к маю — более 1/3, летом — более 1/2. К концу 1931 уро­вень коллективизации в Западно-Сибирском крае (ЗСК) составлял 61 %, вВосточно-Сибирском крае (ВСК) — 56, в ДВК — 58%. По официальным данным, к 1 декабря 1931 во Владивосток­ском районе в колхозы вовлекли все наличные крестьянские дво­ры. Базовой формой колхозного строительства стала сельскохозяйственная артель. Коммуны повсеместно переводились на устав сельскохозяйственной арте­ли. Разукрупнялись оставшиеся колхозы-гиганты.

В 1932 колхозное движение переживало спад. В ВСК процент коллективизации снизился с 56 до 50, в ДВК — с 60 до 55. В ЗСК уровень коллективизации вырос на 2,5%, но при этом число колхозных дворов сократилось с 755,5 тыс. до 749,6 тыс. Основной причиной выхода части крестьян из колхозов стал голод, к которому привело практически полное изъ­ятие произведенной колхозами продукции. Заготовки сельхозпродукции государственные в это время по сути превратились в ограбление деревни. Председатель Запсибкрайисполкома Ф.П. Грядинский отдал руково­дителям районов приказ — в случае невыполнения плана мясозаготовок колхозами выполнять его за счет лич­ных приусадебных хозяйств (ЛПХ) колхозников, не останавливаясь перед изъятием у них единственных коров. Одновременно с этим проводилась кампания по массовому «обобществлению» оставшегося у колхозников скота. В ряде южных районов Сибири последней коровы лишились до 70% крестьянских дворов.

С целью преодоления спада коллективизации власти предприня­ли ряд мер по организационно-хозяйственному укреплению колхозов. Была реформирована заготовительная система. Отличавшуюся нестабильностью заготовительных заданий контрактационную систему заменили фиксированными обязательными поставками. Колхозам оказали семенную помощь. Расширились масштабы их обслуживания машинно-тракторными станциями (МТ’С). Официально осуж­далось принудительное «обобществление» скота, а местнеы власти получили указание оказывать колхозникам содействие в обзаведении скотом. Относительная стабилизация положения колхозов и колхозников придала коллективизации новый импульс. В 1933 в ЗСК ее уровень поднялся до 71 %, в ВСК — до 58, в ДВК — до 64%.

Однако уже с конца 1933 колхозное строительство вновь вош­ло в полосу застоя. В ЗСК на 1 января, 1 апреля и 1 июля 1934 уровень коллективизации оставался неизменным (68,2%), в ДВК за полгода вырос на 0,7%. В ВСК повышение уровня коллективизации на 5,8% проходило на фоне сокращения числа колхозных дворов. Меньше колхозников стало и в Западной Сибири, и на Дальнем Востоке. Отток из колхозов стал следствием, во-первых, их массовых чисток от «классово чуждых и разложивших­ся элементов», которыми руководили политотделы МТС и совхозов; во-вторых, добровольных выходов, связанных с неудовлетворенностью крестьян своим материальным положением. В этот период единоличники, экономическое и политическое давление на которых ослабло, жили лучше, чем колхозники. Пережив первые годы коллективизации, они адаптировались к сложившимся политико-экономическим условиям, заметно улучшили в 1933 материальное положение и не желали терять свое единоличное состояние.

Сложившаяся в деревне ситуация вызвала негативную реакцию центральных органов партийного и государственного управления. Для ее исправления было решено резко увеличить уровень на­логообложения единоличников. Общие размеры денежного обложения единоличных хозяйств в 1934/35 в ЗСК в 3 ра­за превысили уровень предыдущего года. Наступление продолжилось и в следующем году. Одновременно ряд послабле­ний получили колхозники. Политотделы упразднялись. В сторону увеличения были пересмотрены нормативные размеры ДЦХ. ЦК ВКП(б) указал органам партийного и государственного управления на необходимость «в кратчайший срок ликви­дировать бескоровность» ЛПХ колхозников.

Усиление налогового пресса вызвало нарастающее сокра­щение численности и удельного веса единоличников. Уровень коллективизации к 1 июля 1935 в Западной Сибири вырос до 83 %, в Восточной Сибири — до 79, на Дальнем Востоке — до 78%; к 1 июля 1936 — до 92, 88 и 91,5% соответственно. Однако этот рост происходил не столько за счет приема в колхозы новых членов, сколь­ко за счет существенного сокращения сельского населения. Бывшие единоличники в большинстве не вступали в колхозы, а уходили в города и рабочие поселки. Число колхозных дворов в ЗСК с осени 1934 по осень 1936 увеличилось всего на 56,4 тыс., или на 8,8%.

Национальные административно-территориальные образования по темпам коллективизации ненамного отставали от основных сельскохозяйственных районов. КолхозыБурятии и Горного Алтая на 1 июля 1936 объединяли 83 и 84,5% крестьянских дворов, Хакасии и Якутии на 1 января 1937 — 95 и 69% соотв. В национальных районах значительное распространение, помимо сельскохозяйственных арте­лей, получили товарищества по совместной обработке земли (ТОЗ), по общественному улучшению скота, уборке сена и обработке земли (ТОУС), по общественному ведению животноводства (ТОЖ). В них основные средства производства — земля и скот — не обобществлялись. Вместо МТС здесь создавались ма­шинно-сенокосные станции. На севере Сибири уровень коллективизации был тоже высок (в 1938 в Ханты-Мансийском национальном округе — 81 %, Ямало-Ненецком национальном округе и Эвенкийском национальном округе — по 72%, Таймырском национальном округе — 64%). Ко­ренные народы Севера также первоначально вовлекались не в артели, а в простейшие производственные товарищест­ва (ППТ), которые создавались в рамках родовых общин и строились на совместном труде и коллективном пользовании угодьями. Обобществления средств производства не прово­дилось, некоторые объединения функционировали лишь во время промысла. Обслуживались ППТ моторно-рыболовными станциями.

Параллельно с коллективизацией осуществлялся перевод кочевых народов на оседлость. Разбросанные на десятки кило­метров друг от друга мелкие улусы и даже дворы сселя­лись во вновь построенные колхозные поселки. В Бурятии к концу 1934 на оседлость перешло более 60% кочевых и полукочевых хозяйств, в Горном Алтае к 1937 — 70%. Так называемое поселкование началось и на Крайнем Севере. В новых по­селках строились деревянные жилые дома (чащебараки), производственные помещения, школы, бани, избы-читальни. Однако приобщение кочевников к благам цивилизации вело к разрушению традиционной культуры.

К 1937 в Сибири и на Дальнем Востоке, согласно официальной терминологии, коллективизация была «в основном завершена». На по­вестке дня стояла задача ее полного завершения. Одна­ко показатели коллективизации почти прекратили свой рост. На территории, вошедшей в Новосибирскую область, на 1 января 1937 они составляли 91,5%, на 1 апреля — 91,6, на 1 июля — 91,9, на 1 октября — 91,7, на 1 января 1938 — 90,5%. Количество единоличных дворов в области за это время за счет исключенных из колхозов даже выросло — с 29,5 тыс. до 32,5 тыс. В целом по Западной Сибири их число с 1 июля 1937 по 1 января 1938 увеличилось с 59,4 тыс. до 69,7 тыс. Оставшиеся единоличники в очередной раз смогли приспособиться к сложившимся политико-экономическим условиям, а местные власти не­сколько снизили давление на них. Но относительная передыш­ка была недолгой. В 1938 в рамках утяжеления фискального пресса учреждается особый налог на принадлежащих единоличникам лошадей. Летом 1939 вводится законодательное ограничение размеров землепользования единоличных хозяйств, а излишки сверх установленной нормы (в Ново­сибирской области — 1 га пашни и 0,2 га приусадебного участка, включая постройки) экспроприируются. Эти меры привели к сокращению количества единоличных дворов. К 1941 уровень коллективизации в регионе поднялся до 96—99%, таким же он был и в большинстве национальных районов. Активизировался перевод на оседлость коренных народов Севера. В районах их прожива­ния осуществлялся массовый переход ППТ на устав сельскохозяйственной артели. С большинством ТОЗов, ТОЖей и ТОУСов аналогично поступили еще раньше.

Итоги

Массовая коллективизация привела к радикальному преобразованию аграрного строя. В ходе ее осуществления произош­ла скоротечная ликвидация индивидуального крестьянского хозяйства как организационно-производственной основы сельского хозяйства. Возникшая колхозная сис­тема выполнила поставленные перед ней задачи то­тальной мобилизации ресурсов для решения стоявших перед советским государством геостратегических задач, но в то же время отличалась низким уровнем развития производительных сил. Отрицательные социальные и экономические последствия начавшегося во время коллективизации «социалистического» раскрестьянивания деревни сказывались на протяжении всей последующей советской ис­тории, сказываются они и в постсоветский период.

«РАСКУЛАЧИВАНИЕ», насильственная административная экспроприация крестьянских хозяйств, отнесенных властями к категории кулацких (см. Кулачество), сопровождающаяся высе­лением семей с постоянного места жительства. Являлось составной частью массовой коллективизации и одним из основных средств ее осуществления.

Теоретически «Раскулачивание» обосновывалось необходимостью ликвидации последнего буржуазного класса в СССР. Однако так называемое кулачество являлось не сельской буржуазией, а неотъемлемой частью крестьянства, состоятельность которой во многом детерминировалась раз­мерами семьи. Кроме того, к концу 1929 усиленное на­логообложение зажиточной части деревни и заготовительная политика государства (см. Урало-сибирский метод хлебозаготовок) привели к тому, что абсолютное большинство дворов, ранее отнесенных к кулацким, либо самостоятельно сократило свои размеры («самораскулачилось»), либо разорилось, либо было репрессировано. В итоге к началу 1930 так называемое кулачество как социально-имущественная группа деревни свое существование фактически прекратило. Насильственная экс­проприация одной части деревни понадобилась для того, чтобы заставить другую ее часть под страхом применения к ней подобных мер пойти в колхозы. Рассчитывали власти и на кулацкое имущество как средство укрепления материальной базы создаваемых колхозов.

Впервые курс на «ликвидацию кулачества как класса» был обоснован И.В. Сталиным в докладе на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929, а затем как партийная директива закреплен в постановлении ЦК ВКП(б) от 5 января 1930. Развернутая программа по осущест­влению «Раскулачивания» и массовых депортаций содержалась в секретном постановлении ЦК от 30 января 1930 «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». На его основе ЦИК и СНК СССР приняли 1 февраля 1930 публичное постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сель­ского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». 2 февраля 1930 последовал приказ ОГПУ СССР N° 44/21, регулирующий действие органов по проведению «Раскулачивания». «Кулаки» подразделялись на 3 категории. К 1-й отнесли «контрреволюционный кулацкий актив». Они подлежали «немедленной ликвидации» — аресту и расстрелу, а их семьи — выселению в отдаленные районы. Категория 2-я — «наиболее богатые кулаки, бывшие помещики и полупомещики, местные кулацкие авторитеты и весь кулацкий кадр, из которого формируется кулацкий актив, кулацкий антисоветский актив церковников и сектантов», — вместе с семьями выселялась в отдаленные северные районы СССР. Кулаков 3-й категории, признанных «лояльными по отношению к советской власти», первоначально предполагалось расселять в пределах своих административных районов на специально отведенных зем­лях. Вне зависимости от категории принадлежавшие кулацким хозяйствам средства производства (земля, скот, сельскохозяйственный инвентарь, хозяйственные сооружения), жилье, запасы продовольствия безвозмездно конфисковывались и передавались в неделимые фонды колхозов в качестве вступительных взносов бедняков и батраков. Доля крестьянских хозяйств, подлежавших «Раскулачиванию», определялась в 4—5 % для Сибири и в 3—5 % для Дальнего Востока.

Массовая операция по насильственной административной экспроприации хозяйств, отнесенных к кулацким, и их депортации за пределы постоянного места жительства начались в феврале 1930. К лету в Сибирском крае репрессировали 10,5 тыс. кулаков 1-й категории. 16 тыс. семей 2-й катего­рии (82,9 тыс. человек) выселили в отдаленные необжитые и малообжитые районы. Расселение кулаков 3-й категории предполагалось завершить до 1 апреля, но провели его лишь в немногих районах, а с начала весеннего сева отложили. Большую часть «раскулаченных» по данной категории мобилизо­вали на строительство промышленных объектов (Кузнецкстрой, Кузбассуголь, Комбайнстрой и др.), а также на лесозаготовки, горнорудные предприятия и строительство совхозов. В Сибирском крае из официально выявленных на весну 1930 76,3 тыс. «кулацких хозяйств» раскулачили 59,2 тыс. (77,6 %), в том числе по постановлению ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 — 26,2 тыс. (44 % от общего числа «раскулаченных»). Остальные были экспроприированы по другим причинам и в значительной части до принятия этого постановления, в том числе 14,7 тыс. хозяйств — при 5-кратном обложении за невыполнение твер­дых заданий по хлебозаготовкам; 10,6 тыс. — по различным судебным решениям; 4 тысячи самоликвидировалось.

В официальных актах партийных и советских органов декларировалось, что «Раскулачивание» должно осуществляться на базе и по мере сплошной коллективизации. В действительности оно практиковалось почти повсеместно и использовалось как средство ускорения коллективизации. «Раскулачивание» охватило свы­ше 90 % всех сельсоветов. Процент экспроприированных хозяйств был почти одинаково высокий как в районах сплошной кол­лективизации, так и в тех, где она не проводилась, в том числе в национальных. Решение о «ликвидации кулачества как класса» принял Камчатский окружком ВКП(б). В число «раскулаченных» попадали дворы, которые счита­лись середняцкими (в Канском округе — 20 % от общего числа экспроприированных). К лету 1930 у сибирских кулаков конфисковали имущества на сумму около 15 млн рублей. Свы­ше 11 млн руб. передали колхозам (34 % их неделимых фондов). На Дальнем Востоке колхозы получили 3,4 млн руб. (26 %). Стоимость конфискованного имущества была невелика (в Сибирском крае — 326 руб. на хозяйство). Это стало результатом снижения состоятельности ранее зажиточных крестьянских хозяйств, «Раскулачивание» дворов, которые никогда кулацкими не были, занижения стоимости экспроприированного имущества и его расхищения активистами колхозного движения.

К лету 1930 в деревне не осталось не только кулацких, но даже сколько-нибудь зажиточных крестьянских хозяйств. Тем не менее руководители советского государства пребывали в уверенности, что сельская буржуазия и политически, и экономически еще далеко не разгромлена. В связи с этим политика «ликвидации кулачества как класса» продолжилась. «Раскулачивание» и депортации теперь подлежали бывшие (в том числе бежавшие в город) или «вновь выявленные кулаки». К «кулакам» могли отнести и политически неблагонадежных с точки зрения властей крестьян.

Запсибкрайком ВКП(б) 25 декабря 1930 предложил провести конфискацию имущества и депортацию «наиболее злостных кулаков, активно вредящих делу коллективизации». Из 21 района выселили более 700 семей (3,1 тыс. человек). В марте 1931 в крае провели экспроприацию и выселение еще одной группы семей из 14 районов сплошной коллективизации. 27 апреля 1931 Запсибкрайком принял постановление «О ликвидации кулачества как класса», в котором ставилась задача подвергнуть экспроприации и выселению «все твердо установленные кулацкие хозяйства, а также кулаков-одиночек из сельской и городской местности края, а также кулаков, проникших в колхозы, совхозы и другие предприятия и учреждения». В мае 1931 в крае выселили около 44 тыс. семей (182,3 тыс. человек). В 1931 «Раскулачивание» проводилось также в Восточной Сибири, на Дальнем Востоке. В 1930—31 в Дальневосточном крае «раскулачили» более 5 тыс. хозяйств, 2,9 тыс. из них депортировали. Названные кулаками крестьяне выселялись из районов сплошной коллективизации и пограничной местности. «Ликвидация кулачества как класса» осуществлялась в национализированных районах. Достаточно масштабную депортацию крестьянских семей провели в 1933. После данной акции массовые выселения «кулачества» были прекращены. В дальнейшем происходили лишь локальные высылки.

Насильственная экспроприация выступала основным, но не единственным методом «Раскулачивания». Этой цели подчинялась и налоговая политика. Все хозяйства, квалифицированные как кулацкие, подлежали индивидуальному обложениюсельскохозяйственным налогом. Причем перечень признаков, по которым хозяйство можно было отнести в разряд «кулац­ких», постоянно расширялся. В 1933 к таковым начали причислять любое хозяйство, когда-либо имевшее хоть один «кулацкий» признак, но к индивидуальному обложению по какой-то причине не привлекавшееся. «Кулаками» считали крестьян, «злостно» не выполнявших посевной план и иные государственные обязательства. Помимо сельскохозяйственного налога так называемые кулаки привлекались к уплате самообложения и культсбора, размеры которых составляли для них по 200 % оклада сельскохозяйственного налога, ряда других налогов и сборов. Сумма денежных обязательств, начисленная на облагаемые индивидуальные дворы, превышала их совокупный годовой доход. Естественно, что таких денег они заплатить не могли. После этого следовали опись и распродажа имущества. Аналогичная направленность имела и заготовительная политика: для хозяйств, отнесенных к кулацким, устанавливались твердые задания, при их невыполнении имущество подлежало продаже, а к «злостным саботажникам» применялись репрессивные меры, вплоть до выселения. В итоге во 2-й половине 1930-х гг. количество хозяйств в регионе, официально считав­шихся «кулацкими», стало исчисляться лишь десятками. Однако вывод о ликвидации в СССР эксплуататорских классов, включая «кулачество», был сделан только в 1939.

Голод.

В начале 1930-х гг. форсированная коллективизация привела к массовому голоду, временами и местами переходившему в голодомор. За свой труд колхозники практически ничего не получали. Личные приусадебные хозяйства у большинства колхозников в этот период сводились к небольшому огороду. Осо­бенно сильный голод в 1931—32 охватил юг Западной Сибири иЗауралья. В этих районах люди поедали суррогаты, водо­росли, перезимовавшее под снегом зерно-падалицу, ле­беду, собак, трупы павших животных, опухали и поги­бали. Кризисная ситуация усугублялась тем, что в Сибирь, спасаясь от голода и коллективизации, мигрировали десятки тысяч кочевников из Казахстана. Для более «благопо­лучных» сельских районов, а также городов в начале 1930-х гг. была характерна латентная форма голода. Большинство их жителей питались главным образом картошкой и низкокачественным хле­бом, объемы потребляемого не обеспечивали физиологического минимума. Десятки тысяч крестьян мигрировали в го­рода и рабочие поселки. Голод начала 1930-х гг. сопровождался массовой вспышкой инфекционных заболеваний: септической ангиной, тифом, желудочно-кишечными болезнями. Ос­лабленный человеческие организм не в силах был сопротив­ляться напору эпидемий, в результате резко возросла смертность населения.

В середине и второй половине 1930-х гг. в условиях относительной стабилизации экономического положения колхозов голод приобрел преимущественно очаговый характер. Им практически каждый год поражались наиболее неурожайные районы Сибири. Зи­мой 1940/41 на юге Западной Сибири начался сильный голод, напоминавший ситуацию 1931—32. После него сразу же последовали перманентно голодные военные и послевоенные годы, среди которых особенно выделялся 1947-й. Голо­дали не только селяне, но и горожане. Продовольственное положе­ние сибирского крестьянства, относительно стабилизировавшееся в конце 1940-х гг., вновь ухудшилось в начале 1950-х гг. Голодание по-прежнему вызывало сверхнормативное изъятие у сельхозпроизводителей продукции и финансовых средств. Ситуацию ухудшали периодически проводившиеся кам­пании по сокращению размеров ЛПХ.

Существенное снижение налогово-податного обложе­ния крестьянства, увеличение доходов городских и сельских жителей в середине 1950-х гг. положили конец голоду как социальному явлению.

3. Индустриализация в Сибири: развитие промышленности в годы первых пятилеток. Проблемы и итоги.

В Сибири начало индустриализации связано с железнодорожным строительством, которое в конце XIX — начале XX в. стимулировало промышленное развитие региона. В первую очередь стала расти добыча угля для нужд железных дорог. С 1895 по 1904 в Томской губернии добыча угля увеличи­лась в 14 раз, вИркутской — в 35 раз. В 1910 общая угледобыча в Сибири превышала 120 млн пудов. Доля Сибири в общероссийской угледобыче к 1913 составила около 8%. Треть сибирской добычи угля обеспечивал Приморский округ, который обслуживал потребности Уссурийского и частично Амурского участков Транссибирской магистрали, а также Тихоокеанский морской флот. В целом фабрично-заводская промышленность Сибири и Дальнего Востока в начале XX в. была представлена небольшими предпри­ятиями различного плана. Индустриальные предприятия существовали в очень небольшом количестве. Они обслуживали нужды железнодорожного и водного транспорта, горнодобывающей промышленности, незначительно — сельского хозяйства. Предпринимались попытки создать комплексы индустриальных производств военно-оборонного характера в годы Первой мировой войны, но такие комп­лексы не получили предполагаемого развития. К 1914 доля промышленной продукции в общей стоимости сибирского валово­го продукта составляла лишь 22 %. Сибирь производи­ла всего 1,5% валовой продукции фабрично-заводской промышленности государства.

В 1920-е гг. в советских индустриальных планах восточным районам стра­ны, в том числе Сибири, придавалось большое значение. Здесь в годы первых пятилеток планировались значительные капиталовложения, причем в отрасли, производящие средст­ва производства: электроэнергетику, угледобычу, метал­лургию, машиностроение, химию, лесопереработку. В регионе предполагалось решить не только общие для индустриализации страны вопросы, но и преодолеть местные специфические трудности. В Сибири на низком уровне развития находилась тяжелая индустрия, металлообрабатывающая промышленность, производство строительных материалов, электроэнергетика. От­сутствовали необходимые индустриальные предприятиям кад­ры рабочих и ИТР. Главным направлением индустриализации на Урале и в Сибири в годы первых пятилеток стало создание второй угольно-металлургической базы страны на основе использования богатейших угольных и рудных месторождений. Про­грамма создания Урало-Кузнецкого комбината (УКК) (см. Урало-Кузбасс, программа) являлась комплекс­ной и многоцелевой, предусматривала сочетание уже имеющейся базы тяжелой промышленности на Урале с перспек­тивным развитием новых отраслей, составляющих основу индустриализации экономики. Главная задача формирования УКК состоя­ла в создании материально-технической базы для планомерного продвижения промышленности во все новые районы страны. Решение об организации УКК учитывало не только хозяйственные, но и по­литические, социальные и оборонные интересы государства. Капитальные вложения в индустриальное развитие европейских районов могли дать быстрый и больший эффект, но с учетом длительной перспективы выбор был сделан в пользу формирования металлургической базы на Урале и в Сибири, что оправдало себя в го­ды Великой Отечественной войны и в последующем развитии страны. Освоив проектные мощности, новые заводы УКК стали давать более дешевый металл, чем заводы европейской части СССР. Это компенсировало повы­шенные капитальные затраты по строительству.

На Урале в результате реализации программы УКК образовался крупнейший в мире многоотраслевой промышленный комплекс. Наряду с металлургией на передний план в развитии индустрии выдвинулись машиностроение, хи­мия, электроэнергетика. Построено свыше 250 крупных промышленных предприятий, среди которых Магнитогорский и Новота­гильский металлургические комбинаты, Синарский и Первоуральский трубные заводы, Красноуральский ме­деплавильный, Челябинский цинковый, Уфалейский никелевый, Уральский алюминиевый и другие заводы. На Урале были построены крупнейшие в стране машиностроительные предприятия: «Уралмашзавод», Уральский завод электромашин, Челябинский тракторный, Пермский моторостроительный, Уральский вагоностроительный, которые стали базой реконструкции и технического перевооруже­ния всех отраслей народного хозяйства. По своей промышленной специ­ализации и отраслевой структуре Урал стал крупным индустриальным центром производства средств производства, регионом с наибо­лее высоким удельным весом тяжелой индустрии. В 1940 на ее долю приходилось 74,2 % всего промышленного производства, в то время как в среднем по СССР — 57,8%.

Основу сибирской части УКК составляла черная металлур­гия и добыча коксующихся углей. Кроме того, планиро­валось создать предприятия по выплавке легких и цветных металлов, предприятий химической промышленности, машиностроения. При этом основное значение придавалось созданию заводов горного, металлургического оборудования, транспортного и энергетического машиностроения, станкостроения. Уже в годы первой пятилетки в Кузбассе (Кемерово,Прокопьевск, Киселевск, Анжеро-Судженск) на месте мелких ремонтных мас­терских было создано несколько новых крупных механических заводов. Реконструирован томский завод «Металлист». В 1932—33 механические заводы Западной Сибири не только производили ремонт шахтного оборудования, но и освоили выпуск сложных машин и механизмов, которые в недавнем прошлом заво­зились из-за границы или производились на заводах Украины и Урала. В июле 1930 в Новосибирске были заложены цеха первого в Сибири станкостроительного завода им. XVI партсъезда, который к 1937 превратился в крупное предприятие союзного значения, выпускал токарно-винторезные и поперечно-строгальные станки. В годы первых пятилеток построены и сданы в эксплуатацию в Ново­сибирске и Омске заводы сельскохозяйственного машиностроения, нача­лось строительство Омского шинного завода, Новосибирского завода гидропрессов. Кемеровопревратился в крупный центр коксохимической и химической промышленности.

К 1937 почти 3/4 основных производственных фондов крупной промышленности приходились на Западную Сибирь. Но и в Восточной Си­бири шло крупное индустриальное строительство. В Красноярске стро­ился завод тяжелого машиностроения. В 1929 в Иркутске на базе мелких мастерских началось сооружение круп­нейшего в Сибири машиностроительного завода им. В.В.Куйбышева по производству машин и оборудования для золотодобывающей промышленности. В августе 1930 завод выпустил первый в СССР бур типа «Эмпайр», в 1931 изготовил 157 комп­лектов таких буров, 396 шахтных вагонеток и другого обо­рудования. В 1932 завод приступил к производству драг по отечественным проектам. В крупные предприятия по производству и ремонту оборудования для золотопромышленности и угольных шахт превратились заводы «Металлист» в Благовещенскеи Владивостоке. Резко возрос объем продукции ме­таллообработки вЧитинской области, Хабаровском крае, Бурят-Монгольской АССР.

В Восточной Сибири особенно высокими темпами разви­валась горнодобывающая промышленность. Предприятия «Якутзолота», «Магаданзолота» являлись крупнейшими поставщиками золота в стране. В Забайкалье добывалось 95 % производимого в СССР оловянного концентрата, 80% вольфрама, 70 % молибдена. Восточные районы Сибири в годы первых пятилеток стали основными поставщиками для индустрии СССР редких цветных металлов, асбеста, промышленной слюды. Страна освободилась от необходимости ввозить эти ми­нералы из-за границы. В 1928—32 положено начало со­зданию нефтяной промышленности на Дальнем Востоке. Добыча нефти возросла с 296 т до 189 тыс. т. В Хабаровске построен крекинг-завод с поставкой сырой нефти баржами.

На всей территории Сибири активно развивалась промышленность строительных материалов. Большой объем капитального строительства, расши­рение и реконструкция действующих предприятий выдвинули эту отрасль на одно из первых мест в разви­тии промышленности. В районах интенсивного промышленного строительства сооружены десятки новых крупных кирпичных заводов. Реконструкции подверглись старые. Основные фонды кирпичной промышленности Си­бири в 1928—32 увеличились более чем в 10 раз, а ва­ловая продукция — в 7,2 раза. Выросло производство других строительных материалов. Коренной реконструкции подверг­ся Яшкинский цементный завод. Его производительность повысилась более чем в 4 раза, в 1932 выпуск составил 1 млн бочек цемента. Построены Чернореченский (см. Искитимцемент) и Новоспасский цементные заводы. Вошли в строй новые предприятия по производству из­вести, стенного и облицовочного материала, получила развитие добыча строительного камня. К 1940 в Сибири и на Дальнем Востоке сформировалась крупная производственная база по изготовлению строительных материалов.

На новой технической основе созданы отрасли транспортного машиностроения: паровозо- и вагоноремонтные заводы (Омск, Барнаул, Улан-Удэ), судоверфи на реках Обь, Иртыш, Енисей, Амур. Коренной реконструкции под­вергся «Дальзавод» (Владивосток), который превратился в надежную базу отечественного судоремонта на Тихом океане. За 1928—32 его производственные фонды удвоились, а про­дукция выросла в 6 раз. В Хабаровске в 1933—37 пост­роен один из крупнейших на востоке страны авторе­монтных заводов.

Новое строительство внесло коренные изменения в промышленную гео­графию Сибирского региона. За годы первых пятилеток в Сибири появилось много передовых крупных предприятий. Число их по сравнению с дореволюционным периодом увеличилось в 10 раз и в 1940 достигло 5 тыс. Сибирская промышленность разви­валась быстрее, чем союзная. Если валовая продукция крупной промышленности СССР выросла за первые 2 пятилетки в 5 раз, то для Сибири рост этого показателя составил 9 раз. Ведущие позиции занимала тяжелая промышленность. На ее долю в предвоенный период приходилось более половины общего объема промышленного производства. Индустриализация привела к значительному росту производительности общественного труда, увеличению темпов роста промышленности, увеличению ее доли в выработке валового продукта.

Осуществлялась глубокая реконструкция в целом народного хозяйства на базе электрификации и новой техни­ки. Основу реконструкции составила принципиальная смена энергоносителей. Если раньше в промышленном производстве от Урала до Тихого океана использовались водяные и частично паровые двигатели, то к концу 1930-х гг. оно в основном перестроилось на электрический привод. В 1920 ге­нераторы, динамо-машины, электромоторы в Сибири составляли всего лишь 20% общей мощности двигате­лей, в то время как по РСФСР — 43%. Через 20 лет удельный вес электродвигателей, применяемых в промышленности Сибири, достиг общесоюзного уровня. В годы первой пятилетки постро­ены крупные электростанции в Кузбассе, Новосибирске, в Чите на Черновских копях, в Улан-Удэ, Нерчинске, Хабаровске, Комсомольске-на-Амуре. Общее число крупных районных электростанций в Сибири и на Дальнем Востоке увеличилось в 4 раза, установленная мощность возрос­ла почти в 4,4 раза, а производство электроэнергии — в 5,6 раза. К концу третьей пятилетки удельный вес электроэнергетики в валовой продукции производства региона по сравнению с 1928 увеличился в 3 раза.

Таким образом, в процессе индустриализации в восточных районах СССР был создан крупный экономический потенциал, состоящий в основном из государственных пред­приятий тяжелой индустрии. За 1928—37 их валовая продукция выросла в 9 раз, в том числе по предприятиям черной металлургии — в 152 раза, металлообработки — в 32, электроэнергетики — в 30, строительных материалов — в 17, добычи каменного угля — в 8 раз. Удельный вес отраслей тя­желой индустрии, производящей средства производства, в промышленности Западной Сибири возрос с 1/3 в 1928 до 2/3 в 1937. В Красноярском крае доля тяжелой индустрии составила 65,7%, в Иркутской области — 62%.

Отставало производство потребительских товаров, в котором до­минировали мелкие предприятия. В лучшем случае капитальные вложения направлялись на их техническую реконструкцию и рас­ширение. Так, коренной реконструкции подверглись обув­ные фабрики в Омске и Тальменке, Бийская льноткацкая, Красноярская и Хайтинская фарфоро-фаянсовые, Барнаульскийпимокатный завод и другие. Из новых крупных предприятий в годы второй пятилетки (1933—37) введены в эксплуатацию Барнаульский меланжевый комбинат, но­восибирские трикотажная и обувная фабрики, ряд швей­ных предприятий. Выпуск валовой продукции текстильной промышленности Сибири возрос в 3,4 раза, а швейной — в 3 раза. Увеличился выпуск продукции кожевенно-обувной и ме­ховой промшленности. Однако большая часть товаров потребительского спроса завозилась в Сибирь из других районов страны.

Наиболее ускоренными темпами развивалась пищевая промышленность. В 1930-е гг. в восточных районах на новой технической ос­нове построены десятки предприятий: мелькомбинаты, мясоконсервные, маслодельные, сыроваренные заводы, хлебокомбинаты, макаронные и кондитерские фабрики. В 1937 в Сибири и на Дальнем Востоке работало 3 крупных са­харных завода. Существенной реконструкции подверглась рыб­ная и рыбоконсервная промышленность. Только на Дальнем Востоке в предвоенные годы действовал 41 рыбоконсервный завод, в том числе 10 плавучих. Во Владивостоке создан специальный рыбный порт, крупный холодильник, жестяно-баночная фасрика.

В целом об успешном решении задач индустриализации в произ­водственной сфере свидетельствовали существенные структурные сдвиги в экономике Сибири. Уже в 1933 промышленность в ней занимала ведущее место. Например, в Новосибирской области (в которую входили и районы Кузбасса) доля промышленного про­изводства составляла 82,5%, вКрасноярском крае — 65,3, в Бурятии — 71,1%.

Индустриализация сопровождалась масштабными социальными изменениями. Следствием ее стало интенсивное увеличение числа рабо­чих и служащих индустриальных производств. Особенно резко в годы первых пятилеток выросла численность строителей — с 18 до 250 тыс. человек. В последующий период в связи с сокраще­нием объемов строительства и повышением механизации строительных работ численность работавших в строительстве несколько уменьшилась, но неуклонно росла численности рабочих и служащих промышленных предприятий. За 1913—36 в 43 раза увеличилась численность металлургов, в 13 раз — металлистов, в 27 раз — работ­ников промышленности строительных материалов. Практически заново сформировались отряды машиностроителей, химиков, коксохимиков, энергетиков и т. д.

Следствием индустриального развития явился рост городов — центров индустрии. Появились новые города, такие как Новокузнецк, Прокопьевск, Белове, Киселевск, Игарка, Норильск, Комсомольск-на-Амуре и другие. Получили новые импульсы в развитии и старые города. Если в 1926 в Сибири было только 3 города с населением свыше 100 тыс. человек (Новосибирск, Омск, Иркутск), то в 1939 их стало 10 (добавились Томск, Красноярск, Кемерово, Новокузнецк, Прокопьевск, Барнаул, Чита). В целом по Сибири между переписями населения 1926 и 1939 количество горожан более чем утроилось, что значительно превышало общесоюзные темпы урбанизации.

Советская индустриализация носила глубоко противоречивый характер. Она позволила СССР воспринять, а отчасти даже развить многие инструментальные достижения западных обществ (современные технологии, науку, образование и прочее), превратила стра­ну из аграрной в индустриальную, дала ей основные технологические элементы современной цивилизации, но не смогла создать адекватных социальных механизмов их саморазвития (рыночной эко­номики, институтов гражданского общества, демократии). В ре­зультате экономическая модернизация носила ярко выраженный консервативный характер. Помимо этого, в годы индустриализации были заложены негативные черты, наложившие свой отпечаток на все последующее развитие советской экономики, такие как серьезная диспропорция структуры промышленности и капита­ловложений в сторону тяжелой промышленности и ВПК, долго­строй, авральные методы производственного процесса (мобилизационная модель), экстенсивное развитие индустрии. Край­не высокой была цена социалистической модернизации, основными источниками которой выступила колониальная по своему характеру эксплуатация деревни, резкое сокращение уров­ня жизни населения, эксплуатация рабочих.

4. Сибирь в системе ГУЛАГа. Крупнейшие лагерные комплексы.[1] Труд заключенных и спецпереселенцев как фактор развития экономики региона.

Поиск по сайту: